2.Развернутые рассуждения о тематике, лирическом герое, образах стихотворения; проблематике фрагмента эпического произведения

Демонстрационный вариант Основнóй госудáрственный экзáмен ОГЭ 2017 г. – задание №2

ВАРИАНТ 1

Чи­чи­ков гля­дел очень вни­ма­тель­но на мо­ло­день­кую не­зна­ком­ку. Он пы­тал­ся не­сколь­ко раз с нею за­го­во­рить, но как-то не при­ш­лось так. А между тем дамы уеха­ли, хо­ро­шень­кая го­лов­ка с то­нень­ки­ми чер­та­ми лица и то­нень­ким ста­ном скры­лась, как что-то по­хо­жее на ви­де­нье, и опять оста­лась до­ро­га, брич­ка, трой­ка зна­ко­мых чи­та­те­лю ло­ша­дей, Се­ли­фан, Чи­чи­ков, гладь и пу­сто­та окрест­ных полей. Везде, где бы ни было в жизни, среди ли чёрст­вых, ше­ро­хо­ва­то-бед­ных и не­опрят­но-плес­не­ю­щих низ­мен­ных рядов её, или среди од­но­об­раз­но-хлад­ных и скуч­но-опрят­ных со­сло­вий выс­ших, везде хоть раз встре­тит­ся на пути че­ло­ве­ку яв­ле­нье, не по­хо­жее на всё то, что слу­ча­лось ему ви­деть до­то­ле, ко­то­рое хоть раз про­бу­дит в нем чув­ство, не по­хо­жее на те, ко­то­рые суж­де­но ему чув­ство­вать всю жизнь. Везде, по­пе­рек каким бы ни было пе­ча­лям, из ко­то­рых плетётся жизнь наша, ве­се­ло про­мчит­ся бли­ста­ю­щая ра­дость, как ино­гда бле­стя­щий эки­паж с зо­ло­той упря­жью, кар­тин­ны­ми ко­ня­ми и свер­ка­ю­щим блес­ком стёкол вдруг не­ожи­дан­но про­не­сет­ся мимо какой-ни­будь за­глох­нув­шей бед­ной де­ре­вуш­ки, не ви­дав­шей ни­че­го, кроме сель­ской те­ле­ги, и долго му­жи­ки стоят, зевая, с от­кры­ты­ми ртами, не на­де­вая шапок, хотя давно уже унёсся и про­пал из виду див­ный эки­паж. Так и блон­дин­ка тоже вдруг со­вер­шен­но не­ожи­дан­ным об­ра­зом по­ка­за­лась в нашей по­ве­сти и так же скры­лась. По­па­дись на ту пору вме­сто Чи­чи­ко­ва какой-ни­будь два­дца­ти­лет­ний юноша, гусар ли он, сту­дент ли он или про­сто толь­ко что на­чав­ший жиз­нен­ное по­при­ще, и Боже! чего бы не просну­лось, не за­ше­ве­ли­лось, не за­го­во­ри­ло в нём! Долго бы стоял он бес­чув­ствен­но на одном месте, впе­рив­ши бес­смыс­лен­но очи в даль, по­за­быв и до­ро­гу, и все ожи­да­ю­щие впе­ре­ди вы­го­во­ры, и рас­пе­ка­нья за про­мед­ле­ние, по­за­быв и себя, и служ­бу, и мир, и всё, что ни есть в мире.

Но герой наш уже был сред­них лет и осмот­ри­тель­но-охла­ждённого ха­рак­те­ра. Он тоже за­ду­мал­ся и думал, но по­ло­жи­тель­нее, не так без­отчётны и даже от­ча­сти очень ос­но­ва­тель­ны были его мысли. «Слав­ная бабёшка!» – ска­зал он, от­крыв­ши та­ба­кер­ку и по­ню­хав­ши та­ба­ку. «Но ведь что, глав­ное, в ней хо­ро­шо? Хо­ро­шо то, что она сей­час толь­ко, как видно, вы­пу­ще­на из ка­ко­го-ни­будь пан­си­о­на или ин­сти­ту­та; что в ней, как го­во­рит­ся, нет ещё ни­че­го ба­бье­го, то есть имен­но того, что у них есть са­мо­го не­при­ят­но­го. Она те­перь как дитя, всё в ней про­сто: она ска­жет, что ей взду­ма­ет­ся, засмеётся, где за­хо­чет за­сме­ять­ся. Из нее всё можно сде­лать, она может быть чудо, а может выйти и дрянь, и вый­дет дрянь! Вот пусть-ка толь­ко за неё при­мут­ся те­перь ма­мень­ки и те­туш­ки. В один год так её на­пол­нят вся­ким бабьём, что сам род­ной отец не узна­ет. От­ку­да возьмётся и на­ду­тость, и чо­пор­ность; ста­нет во­ро­чать­ся по вы­твер­жен­ным на­став­ле­ни­ям, ста­нет ло­мать го­ло­ву и при­ду­мы­вать, с кем, и как, и сколь­ко нужно го­во­рить, как на кого смот­реть; вся­кую ми­ну­ту будет бо­ять­ся, чтобы не ска­зать боль­ше, чем нужно; за­пу­та­ет­ся на­ко­нец сама, и кон­чит­ся тем, что ста­нет на­ко­нец врать всю жизнь, и вый­дет про­сто чёрт знает что!» Здесь он не­сколь­ко вре­ме­ни по­мол­чал и потом при­ба­вил: «А лю­бо­пыт­но бы знать, чьих она? что, как её отец? бо­га­тый ли по­ме­щик по­чтен­но­го нрава или про­сто бла­го­мыс­ля­щий че­ло­век с ка­пи­та­лом, при­об­ретённым на служ­бе? Ведь если, по­ло­жим, этой де­вуш­ке да при­дать ты­ся­чо­нок две­сти при­да­но­го, из неё бы мог выйти очень, очень ла­ко­мый ку­со­чек. Это бы могло со­ста­вить, так ска­зать, сча­стье по­ря­доч­но­го че­ло­ве­ка». Две­сти ты­ся­чо­нок так при­вле­ка­тель­но стали ри­со­вать­ся в го­ло­ве его, что он внут­рен­но начал до­са­до­вать на са­мо­го себя, зачем в про­дол­же­ние хло­пот­ни около эки­па­жей не раз­ве­дал от фо­рей­то­ра или ку­че­ра, кто такие были про­ез­жа­ю­щие. Скоро, од­на­ко ж, по­ка­зав­ша­я­ся де­рев­ня Со­ба­ке­ви­ча рас­се­я­ла его мысли и за­ста­ви­ла их об­ра­тить­ся к сво­е­му по­сто­ян­но­му пред­ме­ту.

Н. В. Го­голь «Мёртвые души»

1.1.2. С какой целью автор в своих раз­мыш­ле­ни­ях упо­ми­на­ет о два­дца­ти­лет­нем юноше?

ВАРИАНТ 2

***

Есть в осени пер­во­на­чаль­ной

Ко­рот­кая, но див­ная пора –

Весь день стоит как бы хру­сталь­ный,

И лу­че­зар­ны ве­че­ра…

Где бод­рый серп гулял и падал колос,

Те­перь уж пусто всё – про­стор везде, –

Лишь па­у­ти­ны тон­кий волос

Бле­стит на празд­ной бо­роз­де.

Пу­сте­ет воз­дух, птиц не слыш­но боле,

Но да­ле­ко ещё до пер­вых зим­них бурь –

И льётся чи­стая и тёплая ла­зурь

На от­ды­ха­ю­щее поле…

1.2.2. Какую роль иг­ра­ют эпи­те­ты в сти­хо­тво­ре­нии «Есть в осени пер­во­на­чаль­ной…»?

Решение:

1.1.2. Два­дца­ти­лет­ний юноша про­ти­во­по­став­лен Чи­чи­ко­ву, че­ло­ве­ку «сред­них лет и осмот­ри­тель­но-охла­ждённого ха­рак­те­ра». Для чего это по­тре­бо­ва­лось ав­то­ру? В дан­ном слу­чае прием ан­ти­те­зы по­мо­га­ет рас­крыть ха­рак­тер Чи­чи­ко­ва. Его хо­лод­ный рас­су­док про­ти­во­по­став­ля­ет­ся не­по­сред­ствен­но­му, чув­ствен­но­му вос­при­я­тию юноши, Го­голь хочет по­ка­зать, на­сколь­ко далек его герой от есте­ства, от чи­сто­ты чувств, ведь он не готов вос­при­ни­мать окру­жа­ю­щих та­ко­вы­ми, какие они есть, если толь­ко это не при­не­сет ему при­бы­ли.

1.2.2. В сти­хо­тво­ре­нии «Есть в осени пер­во­на­чаль­ной…» поэт ис­поль­зу­ет самые изыс­кан­ные эпи­те­ты, пе­ре­да­ю­щие его от­но­ше­ние к окру­жа­ю­ще­му миру: «див­ная пора», «хру­сталь­ный день», «лу­че­зар­ный вечер». Что стоит за этими сло­ва­ми? Пре­жде всего, поэт хочет по­ка­зать свое вос­хи­ще­ние всем, что его окру­жа­ет. Вся при­ро­да на­сла­жда­ет­ся сме­ной се­зо­нов, на­ступ­ле­ни­ем кра­си­вей­ше­го вре­ме­ни года — осени.

«Хру­сталь­ный день» — это уди­ви­тель­ная не­ося­за­е­мая дра­го­цен­ность. К ней не­воз­мож­но при­кос­нуть­ся, ее можно толь­ко ощу­тить. И сколь счаст­лив дол­жен быть че­ло­век, уме­ю­щий вос­тор­гать­ся тем, что его окру­жа­ет! «Хру­сталь­ный день» в по­ни­ма­нии чи­та­те­ля ка­жет­ся уди­ви­тель­но кра­си­вым и про­зрач­ным. При­выч­ные очер­та­ния пред­ме­тов и яв­ле­ний в про­зрач­ном воз­ду­хе на­чи­на­ют ка­зать­ся еще более чи­сты­ми и неж­ны­ми.

А. С. Гри­бо­едов «Горе от ума»– задание №2

Фа­му­сов (входя)

О чём? о Чац­ком, что ли?

Чего со­мни­тель­но? Я пер­вый, я от­крыл!

Давно див­люсь я, как никто его не свя­жет!

По­про­буй о вла­стях — и ни­весть что на­ска­жет!

Чуть низко по­кло­нись, со­гнись-ка кто коль­цом,

Хоть пред мо­нар­ши­им лицом,

Так назовёт он под­ле­цом!..

 

Хле­сто­ва

Туда же из смеш­ли­вых;

Ска­за­ла что-то я — он начал хо­хо­тать.

 

Мол­ча­лин

Мне от­со­ве­то­вал в Москве слу­жить в Ар­хи­вах.

 

Гра­фи­ня внуч­ка

Меня мо­дист­кою из­во­лил ве­ли­чать!

 

На­та­лья Дмит­ри­ев­на

А мужу моему совет дал жить в де­рев­не.

 

За­го­рец­кий

Безум­ный по всему.

 

Гра­фи­ня внуч­ка

Я ви­де­ла из глаз.

 

Фа­му­сов

По ма­те­ри пошёл, по Анне Алек­сев­не;

По­кой­ни­ца с ума схо­ди­ла во­семь раз.

 

Хле­сто­ва

На свете див­ные бы­ва­ют при­клю­че­нья!

В его лета с ума спрыг­нул!

Чай, пил не по летам.

 

Кня­ги­ня

О! верно…

 

Гра­фи­ня внуч­ка

Без со­мне­нья.

 

Хле­сто­ва

Шам­пан­ское ста­ка­на­ми тянул.

 

На­та­лья Дмит­ри­ев­на

Бу­тыл­ка­ми-с, и пре­боль­ши­ми.

 

За­го­рец­кий (с жаром)

Нет-с, боч­ка­ми со­ро­ко­вы­ми.

 

Фа­му­сов

Ну вот! ве­ли­кая беда,

Что вы­пьет лиш­нее муж­чи­на!

Уче­нье — вот чума, учёность — вот при­чи­на,

Что нынче пуще, чем когда,

Безум­ных раз­ве­лось людей, и дел, и мне­ний.

 

Хле­сто­ва

И впрямь с ума сойдёшь от этих, от одних

От пан­си­о­нов, школ, ли­це­ев, как бишь их,

Да от лан­кар­тач­ных* вза­им­ных обу­че­ний.

 

Кня­ги­ня

Нет, в Пе­тер­бур­ге ин­сти­тут

Пе-да-го-ги­че­ский, так, ка­жет­ся, зовут:

Там упраж­ня­ют­ся в рас­ко­лах и в без­ве­рье

Про­фес­со­ры!! — у них учил­ся наш родня,

И вышел! хоть сей­час в ап­те­ку, в под­ма­сте­рья.

От жен­щин бе­га­ет, и даже от меня!

Чинов не хочет знать! Он химик, он бо­та­ник,

Князь Фёдор, мой пле­мян­ник.

 

Ска­ло­зуб

Я вас об­ра­дую: все­об­щая молва,

Что есть про­ект насчёт ли­це­ев, школ, гим­на­зий;

Там будут лишь учить по-на­ше­му: раз, два;

А книги со­хра­нят так: для боль­ших ока­зий.

 

Фа­му­сов

Сер­гей Сер­ге­ич, нет! Уж коли зло пре­сечь:

За­брать все книги бы да сжечь.

 

За­го­рец­кий (с кро­то­стию)

Нет-с, книги кни­гам рознь. А если б, между нами,

Был цен­со­ром ** на­зна­чен я,

На басни бы налёг; ох! басни — смерть моя!

На­смеш­ки веч­ные над льва­ми! над ор­ла­ми!

Кто что ни го­во­ри:

Хотя жи­вот­ные, а всё-таки цари.

 

Хле­сто­ва

Отцы мои, уж кто в уме рас­стро­ен,

Так всё равно, от книг ли, от питья ль;

А Чац­ко­го мне жаль.

По-хри­сти­ан­ски так; он жа­ло­сти до­сто­ин;

Был ост­рый че­ло­век, имел душ сотни три.

 

Фа­му­сов

Че­ты­ре.

 

Хле­сто­ва

Три, су­дарь.

1.Какие ху­до­же­ствен­ные сред­ства по­мо­га­ют ав­то­ру пе­ре­дать эмо­ци­о­наль­ность участ­ни­ков диа­ло­га?


М. Ю. Лер­мон­тов, 1830

Кав­каз

Хотя я судь­бой на заре моих дней,

О южные горы, от­торг­нут от вас,

Чтоб вечно их пом­нить, там надо быть раз:

Как слад­кую песню от­чиз­ны моей,

Люблю я Кав­каз.

 

В мла­ден­че­ских летах я мать по­те­рял.

Но мни­лось, что в ро­зо­вый ве­че­ра час

Та степь по­вто­ря­ла мне па­мят­ный глас

За это люблю я вер­ши­ны тех скал,

Люблю я Кав­каз.

 

Я счаст­лив был с вами, уще­лия гор,

Пять лет про­нес­лось: всё тос­кую по вас.

Там видел я пару бо­же­ствен­ных глаз;

И серд­це ле­пе­чет, вос­пом­ня тот взор:

Люблю я Кав­каз!..

М. Ю. Лер­мон­тов, 1830

2. Ка­ко­вы ком­по­зи­ци­он­ные осо­бен­но­сти сти­хо­тво­ре­ния «Кав­каз»?

Решение:

1. Эмо­ци­о­наль­ность участ­ни­ков диа­ло­га со­зда­ет­ся с по­мо­щью ис­поль­зо­ва­ния вос­кли­ца­тель­ных пред­ло­же­ний. Так, Фа­му­сов, го­во­ря о су­ма­сше­ствии Чац­ко­го, в одной толь­ко ре­пли­ке про­из­но­сит 4 вос­кли­ца­тель­ных пред­ло­же­ния, как бы убеж­дая себя и окру­жа­ю­щих в своей право­те:

О чём? о Чац­ком, что ли?

Чего со­мни­тель­но? Я пер­вый, я от­крыл!

Давно див­люсь я, как никто его не свя­жет!

По­про­буй о вла­стях — и ни­весть что на­ска­жет!

Чуть низко по­кло­нись, со­гнись-ка кто коль­цом,

Хоть пред мо­нар­ши­им лицом,

Так назовёт он под­ле­цом!..

Ри­то­ри­че­ские вос­кли­ца­ния уси­ли­ва­ют эмо­ци­о­наль­ное вос­при­я­тие изоб­ра­жа­е­мо­го. На­при­мер, ис­крен­не воз­му­ща­ясь рас­про­стра­не­ни­ем про­све­ще­ния, кня­ги­ня, желая под­черк­нуть свое не­га­тив­ное от­но­ше­ние к уче­ным, вос­кли­ца­ет:

Про­фес­со­ры!! — у них учил­ся наш родня,

И вышел! хоть сей­час в ап­те­ку, в под­ма­сте­рья.

От жен­щин бе­га­ет, и даже от меня!


2. Сти­хо­тво­ре­ние на­чи­на­ет­ся с при­зна­ния в любви Кав­ка­зу, вос­по­ми­на­ния о ве­ли­чии и кра­со­те кав­каз­ско­го пей­за­жа:

Чтоб вечно их пом­нить, там надо быть раз:

Как слад­кую песню от­чиз­ны моей,

Люблю я Кав­каз.

Во вто­рой и тре­тьей стро­фах Лер­мон­тов по­яс­ня­ет, за что он любит Кав­каз: Кав­каз ас­со­ци­и­ру­ет­ся с со­кро­вен­ны­ми пе­ре­жи­ва­ни­я­ми поэта — вос­по­ми­на­ни­ем о ма­те­ри:

В мла­ден­че­ских летах я мать по­те­рял.

Но мни­лось, что в ро­зо­вый ве­че­ра час

Та степь по­вто­ря­ла мне па­мят­ный глас…—

и вос­по­ми­на­ни­ем о пер­вой от­ро­че­ской любви:

Там видел я пару бо­же­ствен­ных глаз…

Каж­дая стро­фа за­вер­ша­ет­ся по­вто­ря­ю­щей­ся фра­зой «люблю я Кав­каз», что поз­во­ля­ет го­во­рить о коль­це­вом прин­ци­пе по­стро­е­ния сти­хо­тво­ре­ния. При­чем, по­след­няя стро­фа за­кан­чи­ва­ет­ся вос­кли­ца­ни­ем «люблю я Кав­каз!», под­чер­ки­ва­ю­щим эмо­ци­о­наль­ное на­рас­та­ние чув­ства поэта.

 


  Н. В. Го­голь «Мерт­вые души»  – задание №2

Вариант 1

В во­ро­та го­сти­ни­цы гу­берн­ско­го го­ро­да NN въе­ха­ла до­воль­но кра­си­вая рес­сор­ная не­боль­шая брич­ка, в какой ездят хо­ло­стя­ки: от­став­ные под­пол­ков­ни­ки, штабс-ка­пи­та­ны, по­ме­щи­ки, име­ю­щие около сотни душ кре­стьян, — сло­вом, все те, ко­то­рых на­зы­ва­ют гос­по­да­ми сред­ней руки. В брич­ке сидел гос­по­дин, не кра­са­вец, но и не дур­ной на­руж­но­сти, ни слиш­ком толст, ни слиш­ком тонок; нель­зя ска­зать, чтобы стар, од­на­ко ж и не так, чтобы слиш­ком молод. Въезд его не про­из­вел в го­ро­де со­вер­шен­но ни­ка­ко­го шума и не был со­про­вож­ден ничем осо­бен­ным; толь­ко два рус­ских му­жи­ка, сто­яв­шие у две­рей ка­ба­ка про­тив го­сти­ни­цы, сде­ла­ли кое-какие за­ме­ча­ния, от­но­сив­ши­е­ся, впро­чем, более к эки­па­жу, чем к си­дев­ше­му в нем. «Вишь ты, — ска­зал один дру­го­му, — вон какое ко­ле­со! что ты ду­ма­ешь, до­едет то ко­ле­со, если б слу­чи­лось, в Моск­ву или не до­едет?» — «До­едет», — от­ве­чал дру­гой. «А в Ка­зань-то, я думаю, не до­едет?» — «В Ка­зань не до­едет», — от­ве­чал дру­гой. Этим раз­го­вор и кон­чил­ся. Да еще, когда брич­ка подъ­е­ха­ла к го­сти­ни­це, встре­тил­ся мо­ло­дой че­ло­век в белых ка­ни­фа­со­вых пан­та­ло­нах, весь­ма узких и ко­рот­ких, во фраке с по­ку­ше­нья­ми на моду, из-под ко­то­ро­го видна была ма­ниш­ка, за­стег­ну­тая туль­скою бу­лав­кою с брон­зо­вым пи­сто­ле­том. Мо­ло­дой че­ло­век обо­ро­тил­ся назад, по­смот­рел эки­паж, при­дер­жал рукою кар­туз, чуть не сле­тев­ший от ветра, и пошел своей до­ро­гой.

Когда эки­паж въе­хал на двор, гос­по­дин был встре­чен трак­тир­ным слу­гою, или по­ло­вым, как их на­зы­ва­ют в рус­ских трак­ти­рах, живым и верт­ля­вым до такой сте­пе­ни, что даже нель­зя было рас­смот­реть, какое у него было лицо. Он вы­бе­жал про­вор­но, с сал­фет­кой в руке, — весь длин­ный и в длин­ном де­ми­ко­тон­ном сюр­ту­ке со спин­кою чуть не на самом за­тыл­ке, встрях­нул во­ло­са­ми и повел про­вор­но гос­по­ди­на вверх по всей де­ре­вян­ной га­ле­рее по­ка­зы­вать нис­по­слан­ный ему богом покой. Покой был из­вест­но­го рода, ибо го­сти­ни­ца была тоже из­вест­но­го рода, то есть имен­но такая, как бы­ва­ют го­сти­ни­цы в гу­берн­ских го­ро­дах, где за два рубля в сутки про­ез­жа­ю­щие по­лу­ча­ют по­кой­ную ком­на­ту с та­ра­ка­на­ми, вы­гля­ды­ва­ю­щи­ми, как чер­но­слив, из всех углов, и две­рью в со­сед­нее по­ме­ще­ние, все­гда за­став­лен­ною ко­мо­дом, где устра­и­ва­ет­ся сосед, мол­ча­ли­вый и спо­кой­ный че­ло­век, но чрез­вы­чай­но лю­бо­пыт­ный, ин­те­ре­су­ю­щий­ся знать о всех по­дроб­но­стях про­ез­жа­ю­ще­го. На­руж­ный фасад го­сти­ни­цы от­ве­чал ее внут­рен­но­сти: она была очень длин­на, в два этажа; ниж­ний не был вы­шту­ка­ту­рен и оста­вал­ся в темно-крас­ных кир­пи­чи­ках, еще более по­тем­нев­ших от лихих по­год­ных пе­ре­мен и гряз­но­ва­тых уже самих по себе; верх­ний был вы­кра­шен веч­ною жел­тою крас­кою; внизу были ла­воч­ки с хо­му­та­ми, ве­рев­ка­ми и ба­ран­ка­ми. В уголь­ной из этих ла­во­чек, или, лучше, в окне, по­ме­щал­ся сби­тен­щик с са­мо­ва­ром из крас­ной меди и лицом так же крас­ным, как са­мо­вар, так что из­да­ли можно бы по­ду­мать, что на окне сто­я­ло два са­мо­ва­ра, если б один са­мо­вар не был с чер­ною как смоль бо­ро­дою.

Пока при­ез­жий гос­по­дин осмат­ри­вал свою ком­на­ту, вне­се­ны были его по­жит­ки: пре­жде всего че­мо­дан из белой кожи, не­сколь­ко по-ис­тас­кан­ный, по­ка­зы­вав­ший, что был не в пер­вый раз в до­ро­ге. Че­мо­дан, внес­ли кучер Се­ли­фан, ни­зень­кий че­ло­век в ту­луп­чи­ке, и лакей Пет­руш­ка, малый лет трид­ца­ти, в про­стор­ном по­дер­жан­ном сюр­ту­ке, как видно с бар­ско­го плеча, малый не­мно­го су­ро­вый на взгляд, с очень круп­ны­ми гу­ба­ми и носом. Вслед за че­мо­да­ном вне­сен был не­боль­шой лар­чик крас­но­го де­ре­ва с штуч­ны­ми вы­клад­ка­ми из ка­рель­ской бе­ре­зы, са­пож­ные ко­лод­ки и за­вер­ну­тая в синюю бу­ма­гу жа­ре­ная ку­ри­ца. Когда все это было вне­се­но, кучер Се­ли­фан от­пра­вил­ся на ко­нюш­ню во­зить­ся около ло­ша­дей, а лакей Пет­руш­ка стал устра­и­вать­ся в ма­лень­кой пе­ред­ней, очень тем­ной ко­нур­ке, куда уже успел при­та­щить свою ши­нель и вме­сте с нею какой-то свой соб­ствен­ный запах, ко­то­рый был со­об­щен и при­не­сен­но­му вслед за тем мешку с раз­ным ла­кей­ским туа­ле­том. В этой ко­нур­ке он при­ла­дил к стене узень­кую трех­но­гую кро­вать, на­крыв ее не­боль­шим по­до­би­ем тю­фя­ка, уби­тым и плос­ким, как блин, и, может быть, так же за­мас­лив­шим­ся, как блин, ко­то­рый уда­лось ему вы­тре­бо­вать у хо­зя­и­на го­сти­ни­цы.

1.1.2. Как пред­став­лен­ный во фраг­мен­те порт­рет ха­рак­те­ри­зу­ет героя?


Вариант 2

 

Туча

По­след­няя туча рас­се­ян­ной бури!

Одна ты не­сешь­ся по ясной ла­зу­ри,

Одна ты на­во­дишь уны­лую тень,

Одна ты пе­ча­лишь ли­ку­ю­щий день.

Ты небо не­дав­но кру­гом об­ле­га­ла,

И мол­ния гроз­но тебя об­ви­ва­ла;

И ты из­да­ва­ла та­ин­ствен­ный гром

И алч­ную землю поила до­ждем.

До­воль­но, со­крой­ся! Пора ми­но­ва­лась,

Земля осве­жи­лась, и буря про­мча­лась,

И ветер, лас­кая ли­сточ­ки дре­вес,

Тебя с успо­ко­ен­ных гонит небес.

1.2.2. Как со­от­но­сят­ся мир при­ро­ды и мир че­ло­ве­ка в пуш­кин­ской «Туче»?

Решение:

1.1.2. «В брич­ке сидел гос­по­дин, не кра­са­вец, но и не дур­ной на­руж­но­сти, ни слиш­ком толст, ни слиш­ком тонок; нель­зя ска­зать, чтобы стар, од­на­ко ж и не так, чтобы слиш­ком молод», — так ха­рак­те­ри­зу­ет Го­голь сво­е­го героя уже на пер­вых стра­ни­цах поэмы. Порт­рет Чи­чи­ко­ва слиш­ком не­опре­де­лен­ный, чтобы со­ста­вить о нем какое-то пер­вое впе­чат­ле­ние. С уве­рен­но­стью можно ска­зать лишь то, что че­ло­век, ко­то­ро­му он при­над­ле­жит, скры­тен, «себе на уме», что им дви­жут тай­ные стрем­ле­ния и мо­ти­вы.

 

1.2.2. Туча в сти­хо­тво­ре­нии Пуш­ки­на — не­же­ла­тель­ный гость для поэта, оли­це­тво­ре­ние чего-то гроз­но­го и не­при­ят­но­го, страш­но­го, воз­мож­но, какой-то беды. Он по­ни­ма­ет, что ее по­яв­ле­ние не­из­беж­но, од­на­ко ждет, когда она прой­дет, и все снова на­ла­дит­ся. Для героя сти­хо­тво­ре­ние есте­ствен­ным яв­ля­ет­ся со­сто­я­ние покоя, уми­ро­тво­рен­но­сти, гар­мо­нии. Имен­но по­это­му он ра­ду­ет­ся тому, что про­шла гроза и что небо вновь стало ла­зур­ным. Со­всем не­дав­но она рас­по­ря­жа­лась на небе, по­то­му что была нужна, — туча поила до­ждем «алч­ную землю». Но время ее про­шло: «Пора ми­но­ва­лась, Земля осве­жи­лась, и буря про­мча­лась…» И ветер гонит эту уже не­же­лан­ную го­стью с про­свет­лев­ших небес: «И ветер, лас­кая ли­сточ­ки дре­вес, Тебя с успо­ко­ен­ных гонит небес».


 А.С. Пушкин. «Евгений Онегин»– задание №2

Вариант 1

Я к вам пишу — чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.
Но вы, к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня.
Сначала я молчать хотела;
Поверьте: моего стыда
Вы не узнали б никогда,
Когда б надежду я имела
Хоть редко, хоть в неделю раз
В деревне нашей видеть вас,
Чтоб только слышать ваши речи,
Вам слово молвить, и потом
Всё думать, думать об одном
И день и ночь до новой встречи.
Но говорят, вы нелюдим;
В глуши, в деревне всё вам скучно,
А мы… ничем мы не блестим,
Хоть вам и рады простодушно.
Зачем вы посетили нас?
В глуши забытого селенья
Я никогда не знала б вас,
Не знала б горького мученья.
Души неопытной волненья
Смирив со временем (как знать?),
По сердцу я нашла бы друга,
Была бы верная супруга
И добродетельная мать.
Другой!.. Нет, никому на свете
Не отдала бы сердца я!
То в вышнем суждено совете…
То воля неба: я твоя;
Вся жизнь моя была залогом

Свиданья верного с тобой;
Я знаю, ты мне послан Богом,
До гроба ты хранитель мой…
Ты в сновиденьях мне являлся,
Незримый, ты мне был уж мил,
Твой чудный взгляд меня томил,
В душе твой голос раздавался
Давно… нет, это был не сон!
Ты чуть вошел, я вмиг узнала,
Вся обомлела, запылала
И в мыслях молвила: вот он!
Не правда ль? я тебя слыхала:
Ты говорил со мной в тиши,
Когда я бедным помогала
Или молитвой услаждала
Тоску волнуемой души?
И в это самое мгновенье
Не ты ли, милое виденье,
В прозрачной темноте мелькнул,
Приникнул тихо к изголовью?
Не ты ль, с отрадой и любовью,
Слова надежды мне шепнул?
Кто ты, мой ангел ли хранитель,
Или коварный искуситель:
Мои сомненья разреши.
Быть может, это всё пустое,
Обман неопытной души!
И суждено совсем иное…
Но так и быть! Судьбу мою
Отныне я тебе вручаю,
Перед тобою слезы лью,
Твоей защиты умоляю…
Вообрази: я здесь одна,
Никто меня не понимает,
Рассудок мой изнемогает,
И молча гибнуть я должна.
Я жду тебя: единым взором
Надежды сердца оживи,
Иль сон тяжелый перерви,
Увы, заслуженным укором!
Кончаю! Страшно перечесть…
Стыдом и страхом замираю…
Но мне порукой ваша честь,
И смело ей себя вверяю…

1.1.2 Как ха­рак­те­ри­зу­ет Та­тья­ну её пред­став­ле­ние об Оне­ги­не?


Вариант 2

ПОРОША
Еду. Тихо. Слышны звоны
Под копытом на снегу.
Только серые вороны
Расшумелись на лугу.
Заколдован невидимкой,
Дремлет лес под сказку сна.
Словно белою косынкой
Повязалася сосна.
Понагнулась, как старушка,
Оперлася на клюку,
А под самою макушкой
Долбит дятел на суку.
Скачет конь, простору много.
Валит снег и стелет шаль.
Бесконечная дорога
Убегает лентой вдаль.
(С.А. Есенин)

1.2.2 Сти­хо­тво­ре­ние С. А. Есе­ни­на на­чи­на­ет­ся и за­кан­чи­ва­ет­ся об­ра­зом до­ро­ги. Какой смысл об­ре­та­ет этот образ в сти­хо­тво­ре­нии?

Решение:

1.1.2 Та­тья­на в своих раз­ду­мьях об Оне­ги­не пред­ста­ет лич­но­стью, име­ю­щей внут­рен­ние опоры, — те цен­но­сти, ко­то­рые дают ос­но­ва­ние ав­то­ру на­звать ге­ро­и­ню «милым иде­а­лом». С одной сто­ро­ны, она, не­воль­но иде­а­ли­зи­руя воз­люб­лен­но­го, опи­сы­ва­ет не ре­аль­но­го Оне­ги­на, а свою мечту о близ­ком че­ло­ве­ке, ко­то­рый при­вле­ка­ет не столь­ко внеш­но­стью, об­ра­зо­ван­но­стью и ум­ны­ми ре­ча­ми, сколь­ко род­ствен­ной душой, спо­соб­ной быть «ан­ге­лом-хра­ни­те­лем». Оне­гин, пре­об­ра­жен­ный во­об­ра­же­ни­ем Та­тья­ны, об­ла­да­ет даром под­лин­ной веры, яв­ля­ет­ся со­стра­да­тель­ной, ни­ще­лю­би­вой на­ту­рой («Ты го­во­рил со мной в тиши, / Когда я бед­ным по­мо­га­ла / Или мо­лит­вой услаж­да­ла / Тоску вол­ну­е­мой души?»). Та­тья­на верит в силу его воли, в вер­ность чести, в спо­соб­ность лю­бить, про­щать, обе­ре­гать. Но пред­став­ле­ния Та­тья­ны об Оне­ги­не не сво­дят­ся толь­ко к иде­аль­ной схеме, не огра­ни­чи­ва­ют­ся ил­лю­зи­я­ми и фан­та­зи­я­ми. Пуш­кин­ская ге­ро­и­ня — ду­ма­ю­щая, тонко чув­ству­ю­щая лич­ность, спо­соб­ная вгля­ды­вать­ся в че­ло­ве­ка и со­мне­вать­ся. Она весь­ма ре­а­ли­стич­но под­ме­ча­ет в Оне­ги­не сущ­ност­ную черту: «В глуши, в де­рев­не все вам скуч­но…». Ее глу­бо­кая на­ту­ра спо­соб­на по­чув­ство­вать и мрач­ную сто­ро­ну души Оне­ги­на, раз­гля­деть в нем «ко­вар­но­го ис­ку­си­те­ля».

1.2.2

Сти­хо­тво­ре­ние «По­ро­ша» имеет коль­це­вую ком­по­зи­цию. В пер­вых его стро­ках образ до­ро­ги со­зда­ет­ся ла­ко­нич­ным не­рас­про­стра­нен­ным пред­ло­же­ни­ем «Еду» и зву­ко­вы­ми об­ра­за­ми. Ти­ши­на зим­не­го леса пе­ре­да­на пре­дель­но емко: «Тихо». Но ти­ши­на жи­во­го мира не без­звуч­на: «Слыш­ны звоны / Под ко­пы­том на снегу», по­тре­во­жен­ные ез­до­ком «серые во­ро­ны / Рас­шу­ме­лись на лугу». Все эти ре­а­ли­стич­ные де­та­ли вос­со­зда­ют кар­ти­ну зим­ней до­ро­ги.

Разо­мкну­та в бес­ко­неч­ность дви­жу­ща­я­ся па­но­ра­ма зим­не­го про­стор­но­го пути в фи­на­ле сти­хо­тво­ре­ния: «Бес­ко­неч­ная до­ро­га / убе­га­ет лен­той вдаль». Образ до­ро­ги од­но­вре­мен­но ре­а­ли­сти­чен и сим­во­ли­чен: в под­тек­сте сти­хо­тво­ре­ния воз­ни­ка­ет тема жиз­нен­но­го пути, гар­мо­нич­но­го лада че­ло­ве­ка с при­ро­дой, на­деж­да на не­ис­чер­па­е­мость жиз­нен­ных впе­чат­ле­ний.