Постпозитивизм (работа 2)

Министерство общего и профессионального образования

Российской Федерации

Удмуртский государственный университет

Кафедра философии

Постпозитивизм

Реферат к кандидатскому экзамену по философии

Выполнил

аспирант специальности 05.17.14

«Химическое сопротивление

материалов и защита от коррозии»

Морозов Сергей Геннадьевич.

Биолого-химический факультет,

кафедра физической

и органической химии

Ижевск

1998

Содержание

Введение 3

1. Место постпозитивизма в философии науки 4

2. Фаллибилистское течение 8

2.1. К. Поппер: у истоков 8

2.2. Имре Лакатос: концепция научно-исследовательских программ 15

3. Релятивистское течение 21

3.1. Т. Кун: «нормальная» и «экстраординарная» науки 21

3.2. М. Полани: концепция неявного знания 29

3.3. П. Фейерабенд: критический плюрализм 33

Заключение 38

Список литературы 40

Введение

Наука в качестве одной из ведущих отраслей человеческой деятельности на протяжении всей ее истории стоит перед проблемой своего обоснования. Это нашло свое выражение в существовании ряда сменяющих друг друга систем взглядов, образующих один из важнейших на сегодняшний день разделов философии – философию науки. В центре внимания последней находятся вопросы, касающиеся оснований науки, целей и стратегии научного исследования, обоснования критериев оценки и контроля познавательных действий и получаемых с их помощью результатов, понимания и оценки наиболее важных изменений в науке, демаркации науки и псевдонаук.

Учитывая общекультурное значение философского знания, неадекватность философского образа науки способна повлечь за собой негативный сдвиг оценок последней обществом, вплоть до антисциентизма и даже «сциентофобии». В то же время глубокое и адекватное философское осмысление науки предполагает анализ не только закономерностей генезиса и развития научного знания как такового, но и функционирования самой науки как деятельности. Выбор философских концепций, предоставляющих такую возможность, не так велик. К одной из наиболее заметных из них можно отнести постпозитивизм. Данное философское направление относительно молодо (работы его основоположника Карла Поппера относятся к 30-м годам нашего века), однако воздействие его идей – как в «узком кругу» философов науки, так и общекультурное – представляется весьма значительным. Многообразие составляющих его идей – стимул мощной эволюции – вылилось в создание достаточно правдоподобной философской картины науки сегодняшнего дня, дополнительную ценность которой придает ее уникальность. По этой причине анализ идей философии постпозитивизма представляется необходимым для понимания закономерностей функционирования и развития современной науки.

1. Место постпозитивизма в философии науки

После разочарования ученых в метафизических концепциях натурфилософии в формировавшейся как самостоятельное направление философии науки надолго возобладала тенденция к гипертрофии значения рациональных элементов в научном познании. Это привело к феноменологизации философии науки, рассмотрению науки как «вещи в себе», существующей и развивающейся изолированно от остального мира по своим собственным законам, что нашло свое воплощение в системах позитивизма, а позднее – неопозитивизма. Однако «статичность» создаваемой ими картины науки, невозможность адекватного отражения ни генезиса знания, ни закономерностей и динамики развития науки в целом привело к тому, что к середине ХХ века потенциал этих систем оказался в значительной степени исчерпан. Попытка исправить сложившееся положение была предпринята представителями нового направления в философии науки – постпозитивизма, основоположником которого выступил английский философ Карл Поппер.

Понятие «постпозитивизм» охватывает собой пришедшую на смену неопозитивизму широкую совокупность концепций. Постпозитивизм в настоящее время не отличается большой внутренней однородностью: по многим вопросам существует «внутренняя» полемика. Выражаясь в терминах одного из его виднейших представителей – Томаса Куна, – это философское направление не имеет устоявшейся парадигмы. Условно можно выделить два основных направления (естественно, обнаруживающих между собой общность): релятивистское, представленное Томасом Куном, Полом Фейерабендом, Максом Полани; и фаллибилистское, к этой группе следует отнести прежде всего Карла Поппера и Имре Лакатоса, а также Дж. Уоткинса, Дж. Агасси, Дж. Фетзера. Представители первого течения утверждают относительность, условность, ситуативность научного знания уделяют большее значение социальным факторам развития науки, философы второго – строят философские концепции исходя из тезиса о «погрешимости» научного знания, его неустойчивости во времени.

Разумеется, естественна преемственность постпозитивизма с неопозитивизмом в его внимании к рациональным методам познания. Однако, как было сказано, постпозитивизм не ограничивается статикой знания, но видит основное назначение философии науки в исследовании процесса развития, «роста» знания. Общим для этого направления является признание важности мировоззренческих, философских, метафизических основ научных теорий. В противоположность неопозитивистскому антиисторизму, постпозитивизм стремится осуществить синтез логико-методологического и историко-научного методов анализа научного знания. Взамен разработки идеальной модели познания постпозитивизм обращается к его реальной истории, демонстрируя зависимость познавательного процесса от общества и от познающего индивида. Происходит отказ от обезличивания науки, игнорирования традиций и авторитетов научных коллективов.

В связи с этим критике постпозитивистов подвергаются в основном особенности философии их предшественников, препятствовавшие историческому подходу к познанию: тезис о существовании свободного от теоретических привнесений языка наблюдения, о возможности строгой демаркации науки и философии, стремление навязать познанию идеальные нормы, не являющиеся продуктами реальной научной практики, преувеличение роли формальных структур при исследовании знания и т. п.

С этих позиций осуществляется и подход к процессам изменений в научном познании. Происходит (за исключением К. Поппера, фигуры в значительной степени переходной) отказ от присущей позитивизму абсолютизации верифицирующего значения опыта. Научный факт теряет свою метафизичность, сохраняя за собой лишь сугубо утилитарное значение.

«Summa summarum» идей, лежащих в основе философских работ обсуждаемого направления, может быть представлена следующим образом1.

    Теоретическое понимание науки возможно лишь при построении динамической картины научного знания.

    Научное знание является целостным по своей природе, его нельзя разбить на независимые друг от друга эмпирический и теоретический уровни, любое эмпирическое утверждение является теоретически нагруженным.

    Философские (онтологические и методологические) концепции имеют тесную связь с конкретно-научным знанием. Философия не только стимулирует развитие науки, но философские утверждения органически входят в «тело» науки.

    Динамика научного знания не является строго кумулятивным процессом, научные теории независимы друг от друга и, как правило, несопоставимы, несоизмеримы.

    Целью изменения научного знания является не достижение объективной истины, а реализация одной или нескольких «ближних» задач: лучшего понимания определенных феноменов, решение большего числа научных проблем, построение более простых и компактных теорий и др.

    В качестве метода разработки историко-методологической модели науки выступает совокупность различных подходов к ее анализу: историко-научный, методологический, науковедческий, психологический, социологический, логический и др. При этом логический метод по меньшей мере не имеет доминирующего характера.

Внутреннее разнообразие постпозитивизма делает, однако, невозможным обсуждение этого философского течения без обращения к анализу концепций отдельных его представителей. Столь же немыслимо охватить все эти концепции в рамках ограниченного объема работы. Поэтому дальнейшее изложение будет посвящено анализу тех из них, которые оказали наибольшее влияние на облик самой постпозитивистской философии, с одной стороны, и являются наиболее «злободневными», с точки зрения автора – с другой.

2. Фаллибилистское течение

2.1. К. Поппер: у истоков

Карлу Попперу принадлежит честь создания первой философской концепции науки, способной в первой половине ХХ века противостоять начинавшему испытывать трудности неопозитивизму.

Поппер указывает на закономерность неудач неопозитивистской концепции верификации научных предложений (любая теория, претендующая на научноcть, должна быть выводима из опыта). Он считает, что ученые делают открытия, восходя не от фактов к теориям, а переходя от гипотез к единичным высказываниям, т.е. пользуясь гипотетико-дедуктивным методом. Философ исходит из влияния теории на чувственный опыт и экспериментальные ситуации: человек видит и понимает мир так, как тот дан ему в его теоретических представлениях. Наблюдение уже предполагает некоторую теоретическую установку, некоторую исходную гипотезу; нельзя просто наблюдать, не имея для этого никаких предпосылок. Наблюдение всегда избирательно и целенаправленно: мы исходим из определенной задачи и наблюдаем только то, что нужно для решения этой задачи.

По мнению Поппера, проверка истинности теории не может осуществляться при посредстве отобранных с ее помощью фактов по ряду причин. Во-первых, любая развитая теория формулируется не для реальных, а для идеальных объектов. В опыте отсутствуют чувственные аналоги «абсолютно твердого тела», «идеального газа». Во-вторых, опыт становится возможным только благодаря теоретическим, сущностным представлениям. Научные принципы нельзя проверить фактами, ибо они как бы накладываются сверху на эти факты. Строго говоря, факты должны соответствовать теории, а не наоборот. Теория, в свою очередь, должна соответствовать природе как таковой, но не опытной реальности. Подтверждение теории экспериментом – это не соответствие теории эксперименту, а соответствие теории тем сущностным природным свойствам исследуемой реальности, которые обнаруживают себя через эксперимент. Однако теория всегда обосновывается ограниченным числом экспериментов, а используется для объяснения значительно более широкого круга опытов. Подкрепляющие теорию факты и эксперименты всегда ограничены как в пространстве, так и во времени, соответственно и теория также ограничена прошлым и настоящим. Тем не менее она претендует на объяснение будущих опытных и экспериментальных ситуаций. Положительный опыт может поддерживать теорию лишь временно, поскольку последующие возможные отрицательные опыты всегда могут опровергнуть ее.

Поппер, таким образом, обратил внимание на то, что процедуры подтверждения и опровержения имеют совершенно различный познавательный статус. Окончательно подтвердить теорию нельзя, зато ее можно опровергнуть (фальсифицировать). Теория фальсифицирована, если она противоречит опытным данным, иногда всего лишь одному опытному факту.

Эта асимметрия, считал Поппер, имеет решающее значение для понимания процесса научного познания. Он указывает, что «...Критерием научного статуса теории являются ее фальсифицируемость, опровержимость или проверяемость», а «теория, не опровержимая никаким мыслимым событием, является ненаучной. Неопровержимость представляет собой не достоинство теории (как часто думают), а ее порок»2. Здесь чувствуются «неопозитивистские корни» Поппера: и признание теории, и отказ от нее полностью основываются на опыте.

Ситуация опровержения в науке является стимулом к усовершенствованию: на место фальсифицированной гипотезе приходит другая, которая стремится избежать допущенной ошибки, опровержение опытом есть «элиминация ошибок». Наложение новой теории на существующую теоретическую базу приводит к росту научного знания. Различные теории отличаются своей жизнеспособностью, причем выживают самые непротиворечивые. Иначе говоря, наука эволюционирует «по Дарвину». Основанием научного знания, согласно Попперу, выступает идеал критического отношения ученого как к своей, так и к чужим, альтернативным теориям.

Принцип фальсифицируемости Поппера означает признание фальсификации, во-первых, важнейшим методологическим правилом, согласно которому, если теория опровергнута, она должна быть немедленно отброшена, и, во вторых, критерием демаркации: научной теорией признается лишь та концепция, которая поддается сопоставлению с опытными данными, и, следовательно, поддается фальсификации.

Вслед за неопозитивистами он констатирует, что философия, как знание, не поддающееся фальсификации, не имеет научного характера. Методологическое значение философии он видит в осмыслении роста научного знания, откуда вытекает необходимость принципов рационально-критической дискуссии, фаллибилизма, фальсификационизма.

С методологией Поппера оказывается тесно связанной его эпистемология. Основу последней составляет теория роста научного знания, в свою очередь базирующаяся на принципе фальсификационизма.

Принцип фальсификационизма оказал прямое влияние на попперовское понимание истины. Утверждая предположительный характер любой научной теории, философ, хотя и соглашается с существованием объективной истины, однако полагает ее – в силу предположительного характера знания – в принципе недостижимой. Более того, даже при случайном обнаружении этой истины ее идентификация в качестве таковой предполагается невозможной. Иначе говоря, К. Поппер утверждает всеобщий характер относительности знания. Хотя научное познание направлено на поиск истины, однако она недостижима не только на уровне теории, но даже и в эмпирическом знании (в силу его теоретической нагруженности).

Поскольку проблема истинности знания, по Попперу, неразрешима, он вводит в качестве определяющего развитие научного знания критерий правдоподобности теорий, суть которого такова.

Так как каждая научная теория является, строго говоря, ложной, среди ее следствий будут как истинные, так и ложные утверждения. Первые образуют ее истинное, вторые – ложное содержание. Если эксперимент показывает, что предсказание одной теории истинно там, где предсказание другой теории ложно, то это означает, что первая теория имеет истинное содержание там, где вторая имеет ложное содержание, т. е. первая теория более правдоподобна, чем вторая. Максимально правдоподобной будет теория, полно и исчерпывающе отражающая объективную реальность. Целью научной деятельности, направлением роста научного знания является построение такой теории, однако в силу обсуждавшихся выше причин реально создание только более или менее правдоподобных теорий.

В силу этого задача эпистемологии, как философии научного познания, должна состоять не в поиске теории, а в разрешении проблемы роста знания. Последний же достигается в процессе рациональной дискуссии, которая представляет собой критику существующего знания. Поэтому свою философию Поппер называет критическим рационализмом.

В концепции роста научного знания Поппер делает решительный шаг в сторону от неопозитивистского кумулятивизма. Однако в то же время в полном согласии с неопозитивистскими концепциями единственной сущностной характеристикой науки он считает ее рациональность, при этом личностные и социальные факторы науки не принимаются им в рассмотрение. Это демонстрирует созданная Поппером «эпистемология без познающего субъекта», базирующаяся на новаторской философской концепции «трех миров».

В противовес неопозитивистскому субъективизму, дополнительно к традиционно представленным в философии «первому миру» – объективно существующей реальности, и «второму миру» – идеальных конструкций сознания, Поппер добавляет третий мир – объективного содержания мышления, объективной истины. Последний он понимает как результат человеческого духа, т.е. мир теорий, гипотез, идей. Именно в этом мире происходит рост научного знания.

Третий мир представляет собой продукт человеческой деятельности, однако в то же время обладает значительной автономностью: результаты деятельности человека способны вести собственную жизнь. Научные теории создаются людьми, однако затем они сами становятся объектом изучения, критики, модификации и т. п. Таким образом, объекты третьего мира оказываются не только актуальной данностью, но и потенцией своего развития. Это связано с тем, что определяющим в возникновении третьего мира является существование специфического языка науки, а важнейшим источником роста третьего мира является принцип фальсификационизма.

Действительно, для решения исследовательской проблемы ученый развивает теорию, которая критически оценивается через сопоставление с конкурирующими теориями и эмпирическими данными. В результате этой оценки возникает новая проблема. Этот цикл может быть описан следующей схемой:

р Þ ТТ Þ ЕЕ Þ Р,

где р – исходная проблема, ТТ – теория, претендующая на решение проблемы (как правило, не единственная), ЕЕ – оценка теории, ее критика и устранение ошибок, Р – новая проблема.

Таким образом, процесс роста третьего мира состоит в том, что критически относясь к очевидному, все подвергая сомнению, апробируя самые невероятные возможности, ученый преодолевает границы доступной ему прежде реальности.

В то же время придание Поппером принципу фальсификационизма основополагающего значения по меньшей мере спорно. Фальсификация теории – это не просто отказ от нее, а прежде всего выдвижение новой теоретической системы. История науки показывает, что расхождение с наблюдением не дает оснований для отказа от теории. «Пока нет новой теории, удовлетворительно объясняющей новые экспериментальные результаты, противоречащие старой системе, ученые вероятнее всего будут придерживаться старой, предпочитая плохую теорию отсутствию какого бы то ни было теоретического объяснения»3. Более того, сама критическая ситуация в науке осознается в качестве таковой тогда и только тогда, когда уже есть теоретические предпосылки, способные ее разрешить. Теории живут, развиваются и даже процветают, несмотря на противоречия с экспериментальными данными. Кроме того, помимо гипотез и фактов наблюдений есть еще социальный и технический миры, совокупность многих других фактов, которые также влияют на рост научного знания. Наконец, ярко выраженный нормативный характер фальсификационизма Поппера, не позволяет установить природу науки, выявить ее характеристические свойства (впрочем, в последнем он в постпозитивистской философии не одинок...)

Подводя итог обсуждению попперовской философии науки, следует еще раз напомнить о его роли основоположника философского направления постпозитивизма, человека, которому суждено было «изнутри» подорвать влияние неопозитивизма. Безусловно, с этим связана достаточно противоречивая позиция Поппера по отношению к неопозитивизму: с одной стороны, критика его доктрины и формирование антипозитивистского течения в философии науки как такового; с другой – заимствование в нем и рассматриваемых проблем, и способов их решения. С этим связано то, что удовлетворительного решения большинства методологических, историографических и философских проблем науки он найти не сумел. Тем не менее, по сравнению с неопозитивизмом, Попперу удалось выявить ряд существенных особенностей научного знания, его идеи во многом содействовали синтезу методологии и истории науки. Немаловажно и то, что критика его идей послужила движущим началом дальнейшего развития всего постпозитивистского направления. Его теория, выражаясь его собственными словами, «фальсифицирована», но рост основанного им философского направления несомненен...

2.2. Имре Лакатос: концепция научно-исследовательских программ

Заслуга критического переосмысления и дальнейшего развития попперовских идей принадлежит его ученику Имре Лакатосу. Лакатос сохраняет приверженность историцистскому направлению в философии науки: по его мнению, всякая методологическая концепция должна быть и историографической, а оценка ее может быть дана по той рациональной реконструкции истории науки, которую она предлагает. В то же время он различает реальную историю познания с ее социально-психологическим контекстами, и ее логическую реконструкцию, используемую при анализе научного познания, которая носит у него название «внутренней истории».

Лакатос соглашается с Поппером в том, что философское изучение науки должно сосредоточиваться прежде всего на выявлении ее рациональных оснований, определяющих, по его мнению, профессиональную деятельность ученого. Выражением этого является его «Методология фальсификационизма и закономерностей научного знания», согласно которой реальны лишь те науки, которые позволяют изучать себя с точки зрения определенных логических требований. Это могут быть и эмпирические и теоретические науки, но они должны подчиняться целому ряду логических правил и законов, которые являются основными путями роста научного знания.

В то же время, подчеркивая связь проблем научной рациональности с методологией, он констатирует неопределенность рациональных оснований применительно к попперовской модели науки. Более того, по его мнению попытки решения проблемы обоснования знаний приводят к бесконечному регрессу оснований: основание любого знания должно иметь свое основание и т. д. В своей работе «История науки и ее рациональные реконструкции» Лакатос выделяет четыре типа методологических доктрин (одновременно – и критериев рациональности). Три первые – индуктивизм, конвенционализм, методологический фальсификационизм – признаются им неэффективными с точки зрения адекватности рациональной реконструкции науки.

Поиск оснований, которые позволяли бы с единой точки зрения изучать и объяснять познавательную деятельность ученых, логику научного исследования и исторический прогресс науки, приводит философа к четвертой доктрине – концепции научно-исследовательских программ (НИП). С ее помощью, по его мнению, возможно избежать проблемы обоснования конкретных теорий.

Концепция НИП сохраняет определенную преемственность с эпистемологией Поппера. В качестве исходной модели роста научного знания Лакатос берет мир идей, автономно развивающегося знания, в котором осуществляется «внутренняя история» познания. Однако, в то время как по Попперу, на смену одной теории приходит другая, старая теория отвергается полностью, по Лакатосу рост знания осуществляется в форме критического диалога конкурирующих исследовательских программ. Именно они, а не теории, являются фундаментальной единицей развития науки. Лакатос доказывал, что рост «зрелой» теоретической науки является почти всегда результатом смены исследовательских программ, представляющих собой непрерывно связанную последовательность теорий.

Научно-исследовательская программа является в концепции Лакатоса теоретически и логически связанным рациональным основанием, которое включает в себя совокупность наиболее важных идей, теорий, гипотез. В ней выделяются жесткое ядро – исходное основание, которое принимается конвенционально и поэтому признается неопровержимым и защитный пояс вспомогательных гипотез, выдвигаемых для обоснования самой научно-исследовательской программы, для согласования ее исходных элементов и объяснения самих познавательных действий ученых, дающий возможность учесть какие пути в науке в дальнейшем исследователь должен избегать. Кроме того, в структуру НИП включается свод методологических «исследовательских правил»: положительная и отрицательная эвристики, аномалии, контрпримеры, вспомогательные гипотезы, парадоксы и т. д. Позитивная эвристика определяет отбор проблем исследований, направления усовершенствования созданных в рамках программы теорий, адаптации теорий к контрпримерам и аномалиям; негативная – указывает нежелательные методологические приемы, а также способы перевода удара опровергающих фактов с ядра теории на защитный пояс.

Исследовательская программа реализуется в исторически развивающейся последовательности теорий, каждая из которых возникает из предыдущей путем модификации, вызванной встречей с противоречащими ей экспериментальными контрпримерами. «Твердое ядро» программы переходит от одной теории данной программы к другой, а защитный пояс, состоящий из вспомогательных гипотез, может частично разрушаться.

Главная ценность программы – ее способность пополнять знания, предсказывать новые факты. Противоречия и трудности в объяснении каких-либо явлений не влияют существенно на отношение к ней ученых (что в действительности и происходит!). Действительно, достаточно сильная в теоретическом отношении идея всегда оказывается достаточно богатой для того, чтобы ее можно было защищать. Отсюда следует отказ от попперовской модели, в которой за выдвижением некоторой гипотезы следует ее опровержение. Ни один эксперимент не является решающим и достаточным для опровержения теории. Это позволяет понять, с одной стороны, как научные концепции преодолевают неизбежные затруднения, а с другой –существование альтернативных исследовательских программ. Лишь когда будет разрушено «твердое ядро» программы, необходимым окажется переход от старой научно-исследовательской программы к новой. Это и составляет сущность «научной революции».

Таким образом, новаторство Лакатоса заключается в замене попперовской идеи бинарного столкновения (теория – эксперимент) идеей тернарного противостояния (конкурирующие научно-исследовательские программы – эксперимент). Главным источником развития науки является не взаимодействие теории и эмпирических данных, а конкуренция исследовательских программ в деле лучшего описания и объяснения наблюдаемых явлений и, что еще важнее, предсказания новых фактов

Другим значительным достижением Лакатоса является «поворот», хотя и достаточно своеобразный, попперовского критического рационализма к личности исследователя. Он рассматривает научно-исследовательскую деятельность как «картину научной игры», совершаемой по заранее принимаемым правилам. Они присутствуют в науке в качестве оценок рациональности действий ученого, демаркационного критерия для разграничения между наукой и псевдонауками, а также «кодекса научной честности» – своеобразного memento mori, избавляющего от переоценки исследователем разделяемой им теории: главную роль в нем играют скромность и сдержанность. Для ученого важно осознавать, в рамках какой научно-исследовательской программы и теории он находится. Такое осознание требует сравнения теорий и программ.

Признание НИП исходным пунктом научного исследования позволяет показать автономность и действительную познавательную роль «теоретической науки», чего, по Лакатосу, не позволяет сделать попперовская концепция научного исследования.

На основе модели Лакатоса появляется возможность объяснить известную непрерывность в развитии научного знания, и его относительную независимость от эмпирического уровня. Непрерывный характер развития науки в рамках концепции НИП сближает последнюю с «нормальной наукой» Т. Куна, однако уместно отметить, что чисто негативный характер куновской эвристики делает непонятным развития знания в его теории. В отличие от Куна, в концепции Лакатоса сделана попытка дать объяснение роста научного знания, обращаясь к объективной логике этого процесса, а не к психологии научного сообщества. Это выразилось в формулировке им объективного критерия сравнения исследовательских программ. Последний выполнен в терминах прогрессивного и дегенеративного сдвигов проблем (первый наблюдается тогда, когда смена теорий в рамках исследовательской программы сопровождается ростом их эмпирического базиса, в противном случае имеет место второй).

Исследовательская программа прогрессирует, если ее теоретический рост предвосхищает рост эмпирический, т.е. если она с успехом предсказывает новые факты. Она регрессирует, если дает лишь запоздалые объяснения новым фактам, предсказанным конкурирующей программой либо открытым случайно. Если одна исследовательская программа прогрессивно объясняет больше, чем другая, с ней конкурирующая, то первая вытесняет вторую.

Таким образом, у Лакатоса попперовский критический рационализм утрачивает свой негативно-разрушительный характер и становится конструктивным. С позиций методологии исследовательских программ выполнение принципов критического рационализма заключается не в попытке опровержения проверяемой теоретической системы, но в создании альтернативных концепций с целью рассмотрения исследуемой проблемы с максимального числа точек зрения. «Картина научной игры, которую предлагает методология исследовательских программ, весьма отлична от подобной картины методологического фальсификационизма. Исходным пунктом здесь является не установление фальсифицируемой... гипотезы, а выдвижение исследовательской программы»4. Другими словами, ядро концепции НИП образует критический конвенциализм, согласно которому оценки в науке представляют собой форму особых соглашений, основания для которых задаются, как правило, научной элитой.

Идея научно-исследовательских программ отражает попытки приблизить философско-методологическую проблематику к осмыслению глубоких изменений в характере современной науки. В то же время в концепции Лакатоса реальная структуры научного исследования заменяется методологическая концепция ученого, организуемая правилами научной игры. При этом отсутствует индуктивный переход, связывающий правила этой игры с реальностью. Следует особо отметить, что в концепции НИП из-за деятельности ученого уже явно выступает некий глобальный надличностный процесс, «метафизический принцип». Однако сформулировать и обосновать этот принцип, в рамках принятых исходных посылок философу не удалось.

Еще более явно конвенциальные принципы выступают в работах другого последователя К. Поппера – американского философа Томаса Куна.

3. Релятивистское течение

3.1. Т. Кун: «нормальная» и «экстраординарная» науки

Основой философского наследия Куна является его знаменитая «Структура научных революций», появление которой на рубеже 1960-х гг. вызвало «эффект разорвавшейся бомбы» в западноевропейской (и не только) философии. Кун, как и И. Лакатос, критичен и к неопозитивистской, и к попперовской схемам развития науки. В центре его внимания по-прежнему находится раскрытие механизма трансформации и смены ведущих представлений в науке, движения научного знания. Кун сохраняет и приверженность антикумулятивизму: по его мнению наука развивается через периодическую коренную трансформацию и смену ведущих представлений – через периодически происходящие научные революции. Однако в отличие от Лакатоса, философ на основе изучения истории науки делает поворот от логико-методологических к социальным аспектам ее функционирования.

Это проявляется в разработке им ранее введенных М. Полани представлений о научном сообществе, которое начинает выступать у Куна в качестве логического субъекта научной деятельности. Ученый может быть понят как ученый только по его принадлежности к научному сообществу. Научное сообщество довольно успешно изолируется от непрофессионалов и повседневной жизни, что очень важно для науки. Индивидуальная творческая работа ученого обращена прежде всего к его коллегам, а значит, не зависит от оценок «дилетантов». Именно потому, что ученый работает только для узкой аудитории коллег-профессионалов, которая разделяет его собственные оценки и убеждения, он может принимать без доказательства единую систему стандартов – парадигму.

Парадигма есть совокупность убеждений, ценностей, технических средств, принятых научным сообществом и обеспечивающих научную традицию: «Под парадигмами подразумеваю признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают научному сообществу модель постановки проблем и их решений... Парадигмы включают закон, теорию, их практическое применение и необходимое оборудование»5. Понятие парадигмы, таким образом, шире понятий теории и даже научно-исследовательской программы: она выступает как некое надличностное образование. В модели Куна наука в лице парадигмы диктует ученому свою волю, выступая как некая безликая сила, а ученый – это всего лишь выразитель требований своего времени.

Конкретизируя свое представление о парадигме, Кун вводит понятие о дисциплинарной матрице, в состав которой включает четыре элемента:

1. Символические обобщения типа второго закона Ньютона, закона Ома, закона Джоуля-Ленца и т.д.

2. Концептуальные модели (общие утверждения).

3. Ценностные установки, принятые в научном сообществе и проявляющие себя при выборе направлений исследования, при оценке полученных результатов и состояния науки в целом.

    Образцы решений конкретных задач и проблем.

Введение понятий научного сообщества и парадигмы означает понимание науки как традиции. Кун впервые сделал традиции центральным объектом рассмотрения при анализе науки, придав им значение основного конституирующего фактора в научном развитии. Действительно, основным способом существования науки, по Куну, является нормальная наука – система исследований, опирающихся на одно или несколько прошлых научных достижений (парадигмального характера), которые в течение некоторого времени признаются определенным научным сообществом как основа для его дальнейшей практической деятельности».

Деятельность ученого в рамках нормальной науки носит, по Куну, весьма своеобразный характер. Это – упорная и настоятельная попытка навязать природе те концептуальные рамки, которые дало профессиональное образование. Цель нормальной науки – не предсказания новых видов явлений: явления, выбивающиеся из концептуальных рамок, вообще не принимаются в рассмотрение. «При ближайшем рассмотрении этой деятельности ... создается впечатление, будто бы природу пытаются втиснуть в парадигму, как в заранее сколоченную и довольно тесную коробку. Цель нормальной науки ни в коей мере не требует предсказания новых видов явлений: явления, которые не вмещаются в эту коробку часто, в сущности, вообще упускаются из виду. Ученые в русле нормальной науки не ставят себе цели со здания новых теорий, обычно к тому же они нетерпимы и к созданию таких теорий другими»6.

Проблематика нормальной науки в очень малой степени ориентируется на крупные открытия, будь то открытие новых фактов или создание новой теории. В рамках нормальной науки ученый настолько жестко запрограммирован, что не только не стремится открыть или создать что-либо принципиально новое, но даже не склонен это новое признавать или замечать. «Спектр ожиданий оказывается лишь немного шире известной картины. И если результат проекта не попадает в эту узкую область, то это рассматривается обычно как неудача исследователя, которая отражает не отклонения природы от закона, но лишь ошибку ученого»7.

Проблемы нормальной науки не выходят за границы, определяемые парадигмой. Поэтому Т. Кун называет их задачами-головоломками: есть образец решения, есть правила решения, известно, что задача разрешима. На долю ученого выпадает попробовать свою личную изобретательность при заданных условиях. Это объясняет привлекательность нормальной науки для ученого, хотя ее результаты могут быть предсказаны – причем так детально, что все оставшееся неизвестным само по себе уже теряет интерес.

Иначе говоря, нормальная наука представляет собой дальнейшую разработки и конкретизации парадигмы в новых, более трудных условиях. Она позволяет выявить познавательный потенциал, который заложен в новых идеях, определяющих видение реальности и способов ее постижения. «Концентрируя внимание на небольшой области относительно эзотерических проблем, парадигма заставляет ученых исследовать некоторый фрагмент природы так детально и глубоко, как это было бы немыслимо при других обстоятельствах»8.

Ученые, работающие в нормальной науке, заняты «наведением порядка», т. е. проверкой и уточнением известных фактов, а также сбором новых фактов, в принципе предсказанных или выделенных теорией.«Три класса проблем – установление значительных фактов, сопоставление фактов и теории, разработка теории – исчерпывают поле деятельности нормальной науки, как эмпирической, так и теоретической». Так, химик может быть занят определением состава все новых и новых веществ, но само понятие химического состава и способы его определения уже заданы парадигмой. Кроме того, в рамках парадигмы никто уже не сомневается, что любое вещество может быть охарактеризовано с этой точки зрения.

Кун показал, что научная традиция является необходимым условием быстрого накопления знаний. Ценность нормальной науки заключается в том, что она порождает точность, надежность и широту методов. Попытки осмыслить с точки зрения принятой парадигмы все новые и новые явления, реализуя при этом стандартные способы анализа или объяснения организуют научное сообщество, создавая условия для взаимопонимания и сопоставимости результатов, и порождает ту «индустрию» производства знаний, которую мы и наблюдаем в современной науке.

Благодаря тому, что в период нормальной науки ученые работают в соответствии с принятыми моделями, правилами действия, нормальная наука чрезвычайно чутко улавливает любые аномалии – несоответствия решений, полученных в результате исследований, ожиданиям, вытекающим из принятой теории. Иногда проблема нормальной науки, которая должна быть решена с помощью известных правил и процедур, принципиально не поддается этому решению. В других случаях методология, сконструированная для целей нормальной науки, оказывается неспособной функционировать в соответствии с ожиданиями.

Нормальная наука таким образом выступает как очень чуткий прибор по обнаружению аномалий, которые в дальнейшем становятся толчком к пересмотру парадигмы. Новые явления вновь и вновь открываются научными исследованиями, а радикально новые теории опять и опять изобретаются учеными. Ученый, действуя по заданным правилам, непреднамеренно наталкивается на такие факты и явления, которые требуют изменения самих этих правил. В этих условиях ученые начинают по-разному относиться к парадигме и соответственно меняется характер их исследований. Возникает своеобразная кризисная ситуация, для преодоления которой нормальная наука порождает науку экстраординарную, характеризующуюся переосмыслением парадигмальных канонов. Это в конце концов приводит всю данную отрасль науки к новой системе предписаний, к новому базису для практики научных исследований, вновь складываются условия для функционирования нормальной науки.

Такие ситуация смены профессиональных предписаний и есть научные революции. Каждая из этих революций, по Куну, означает необходимость для научного сообщества отказаться от одной научной теории в пользу другой, несовместимой с первой. Кун считает, что нельзя вслед за Поппером характеризовать всю научную деятельность в терминах, применимых только к революционным периодам. Развитие научного знания нельзя понять, если научную деятельность рассматривать только с точки зрения революций, происходящих время от времени.

Одним из наиболее принципиальных моментов куновской реконструкции науки является тезис о том, что переход к новой парадигме представляет собой социально обусловленный процесс. Более того, он осуществляется не столько на основе логических или/и экспериментальных подкреплений, сколько на основании веры научных сообществ в потенциальную эффективность вновь избираемые парадигмы.

Утверждение новой парадигмы, отмечает Кун, осуществляется тогда, когда большинство ученых еще не в состоянии мыслить по-новому, понятийный аппарат науки неадекватен новому содержанию. Ситуация осложняется тем, что каждая парадигма обладает своими критериями рациональности. Объективная действительность, к которой сторонники различных парадигм производят отнесение теорий, по-разному воспринимается каждым из сообществ. В результате парадигмы несоизмеримы друг с другом, между ними нет сколько-нибудь непосредственной логической преемственности: новая парадигма отменяет старую.

Из отсутствия рациональной детерминации процесса выбора парадигм следует тезис об относительности научного прогресса. В целом он очевиден: научные теории предоставляют все большие возможности ученым для решения головоломок. Однако оснований, позволяющих считать более поздние теории лучше отражающими объективную реальность, не существует.

Концепция Куна наталкивается на ряд серьезных трудностей. Во-первых, тезис о том, что традиция препятствует ассимиляции нового, вступает в противоречие с дальнейшим признанием ее наличия. Кун не осветил механизма научных революций, механизма формирования новых программ, не проанализировал соотношение таких явлений, как традиции и новации. Ученый у Куна жестко запрограммирован, философ всячески подчеркивает его парадигмальность, но не учитывает того, что многообразие парадигмальных программ порождает свободу выбора.

Во-вторых, модель Куна неспецифична и не решает проблему демаркации науки и ненаучных форм знания. Традиция и отход от нее противостоят друг другу не только в масштабах науки как целого, но и применительно к любым традициям более частного характера. Кун же в основном говорит именно о науке, в результате традиция предстает едва ли не единственной сущностной характеристикой науки.

Неудивительно, что куновская философия науки подверглась серьезной критике. Куна упрекают за идеи некритичности ученого к парадигме, за иррационализм, проявляющийся в отрицании объективных критериев перехода, устранение от вопроса о движущей силе развития науки; за исключение Куном возможности рациональной реконструкции знания, чрезмерное психологизаторство его концепции в ущерб логике.

С другой стороны, возникновение концепции Куна является первой попыткой описания «большой науки» современности, с коллективным характером работы в ней, разделением труда, доводящим деятельность большего числа научных работников до выполнения только определенных функций и далеко не всегда имеющих ясное представление об исследовании в целом. Его несомненная заслуга состоит в том, что он, рассматривая науку как изменяющееся, развивающееся живое целое, выдвинул теорию, которая расширила поле исследования, вполне определенно сформулировала проблему изучения механизма смены научных теорий и роли научных революций в истории науки.

3.2. М. Полани: концепция неявного знания

Полани, так же как и Кун, исходит из отличных от попперовских представлений о развитии науки, рассматривая в качестве ее сущностных характеристик культурно-исторические предпосылки, формирующие не только облик науки как общественного института, но и сами критерии научной рациональности. Вместе с Куном он считает задачей философии науки выявление ее человеческого фактора. Отказываясь от неопозитивистского противопоставления объекта и субъекта познания, Полани настаивает на том, что человеку свойственно не абстрактное проникновение в суть вещей самих по себе, но соотнесение реальности с человеческим миром. Любая попытка устранить человеческую перспективу из картины мира ведет не к объективности, а к абсурду. По его мнению, основу научного прогресса составляет личностное проникновение ученого в суть исследовательской задачи. Условием же успешного функционирования научного коллектива является приобретение его членами общих интеллектуальных навыков, составляющих основу совместной работы ученых.

Смысл научного исследования, по Полани – проникновение в объективную рациональность и внутреннюю структуру реальности. По его мнению, научные гипотезы не могут быть выведены непосредственно из наблюдения, а научные понятия – из экспериментов; невозможно построить логику научного открытия как формальную систему. Концепция Полани нацелена на отказ и от чисто эмпирического, и от формально-логицист­ского подходов – ее основу составляет эпистемология неявного знания.

Основой концепции неявного знания является тезис о существовании двух типов знания: центрального (явного) и периферического (скрытого, неявного). При этом последнее рассматривается не просто как неформализируемый избыток информации, а как необходимое основание логических форм знания. Любой термин, по Полани, нагружен неявным знанием, и адекватное понимание его смысла возможно лишь в теоретическом контексте употребления.

Полани принадлежит приоритет в изучении роли таких форм передачи знания, где логико-вербальные формы играют вспомогательную роль (посредством демонстрации, подражания и т. д.). Предпосылки, на которые ученый опирается в своей работе, невозможно полностью вербализовать, т.е. выразить в языке. Именно знания такого типа Полани назвал неявными. «...В самом сердце науки существуют области практического знания, которые через формулировки передать невозможно»9. К ним можно отнести традиции и ценностные ориентации.

Неявное знание включает в себя не только периферическое знание элементов некоторой целостности, но и те интегративные процессы, посредством которых оно включается в целостность. Процесс познания, по Полани, предстает как постоянное расширение рамок неявного знания с параллельным включением его компонентов в центральное знание. Любые определения отодвигают, но не устраняют область неявного. Получаемая через органы чувств информация значительно богаче той, которая проходит через сознание, человек знает больше, чем может выразить. Такие неосознанные ощущения и образуют эмпирический базис неявного знания.

Можно выделить два типа неявного знания и неявных традиций. Первые связаны с воспроизведением непосредственных образцов деятельности и передаются на уровне непосредственной демонстрации образцов деятельности (социальных эстафет), они невозможны без личных контактов; вторые предполагают текст в качестве посредника, для них такие контакты необязательны. В основе неявных традиций могут лежать как образцы действий, так и образцы продуктов. Так, абстракция, обобщение, формализация, классификация, аксиоматический метод не существуют в виде установленной последовательности операций. Более того, таковые вовсе не обязательно должны существовать.

С концепцией неявного знания связана теория личностного знания Полани. Он указывает, что знания получаются конкретными личностями, процесс познания неформализуем, качество знаний зависит от оригинальности конкретного ученого, хотя и уделяет недостаточно внимания социальным аспектам познания, а тезис о личностном характере последнего приводит его вслед за К. Поппером к выводу об относительности любого знания. Главным моментом, определяющим принятие ученым той или иной научной теории, по Полани, является не степень ее критического обоснования, ее сознательного соотнесения с принятыми в науке нормативами, а исключительно степень личностного «вживания» в эту теорию, доверия к ней. Категория веры является для Полани центральной в понимании познания и знания. Само приобщение человека к науке он рассматривает как акт некоего личного обращения, по аналогии с обращением в религиозную веру.

Недостатком теории Полани можно считать то, что он не обращается к генетической взаимосвязи явного и неявного знаний. Кроме того, подчеркивая роль неформальных, содержательных компонентов в научном исследовании, Полани из тезиса о невозможности полной алгоритмизации и формализации познания делает весьма спорный с точки зрения науки вывод о малой пользе методологических исследований вообще. (На мой взгляд, здесь он в какой-то мере предвосхищает работы П. Фейерабенда).

Работы Полани во многом определили дальнейшую эволюцию постпозитивистской философии. Так, именно он впервые сформулировал ряд стержневых идей этого направления: несоизмеримость различных концептуальных систем, изменчивость норм научной рациональности, представления об аномалиях научного развития и т. п.

3.3. П. Фейерабенд: критический плюрализм

Пол Фейерабенд представляет, пожалуй, наиболее радикальное крыло в постпозитивистской философии, что находит выражение как в его методологии науки, так и в характере критики им неопозитивизма. В последней под ударом оказываются два важнейших неопозитивистских тезиса: тезис о дедуцируемости или/и совместимости теорий, и принцип инвариантности значений терминов, входящих в разные теории. Фейерабенд демонстрирует неудовлетворительность первого из них: требование совместимости новой теории со старой приводит к элиминации новой теории, результатом чего является застой научного знания.

Трудности вскрываются им и в тезисе об инвариантности значения терминов (который является выражением жесткого разделения эмпирического и теоретического уровней знания в неопозитивизме). Критикуя данный тезис, Фейерабенд придает попперовской идее теоретической нагруженности наблюдения универсальный характер. Проявлением этого явилась попытка обоснования методологической роли теоретического знания, что, по его словам, составляет суть «теоретического реализма». Он подчеркивает роль детерминационной основы восприятия опыта и вообще любого явления: нет и не может быть никакого иного значения терминов, кроме определяемого базовыми положениями данной конкретной теории. Поскольку для каждой теории характерен свой набор исходных постулатов, значения их терминов не только неинвариантны, но и несопоставимы. Более того, в силу автономности теорий для каждой из них желателен собственный язык наблюдений. Некритическое заимствование «чужих» терминологии и языка может повредить деятельности ученого. Здравый же смысл как средство познания следует отбросить.

Таким образом, Фейерабенд выступает как антикумулятивист и сторонник тезиса о несоизмеримости теорий. Существующие теории, по его мнению, часто взаимно противоречивы именно из-за того, что устанавливают свои стандарты и нормы.

Классический пример описанной П. Фейерабендом ситуации – различие определений молекулы в химии (носитель химической индивидуальности вещества) и физике (обладатель молекулярного спектра). Различен и подход физики и химии к описанию ряда сложных физико-химических процессов. Однако, например, определения массы, энергии, объема и др. тождественны в обеих науках, так же как термодинамика и т. п. Поэтому выдвигаемая философом идея представляется слишком категоричной.

Критикуемым тезисам Фейерабенд противопоставляет собственные принципы полиферации – размножения – научных теорий и контриндукции. Первый выражается в том, что при столкновении теории с научным фактом для ее опровержения нужна еще теория, причем любая вводимая таким образом идея будет правомерна. Наука предстает как процесс размножения теорий и допускает сосуществование множества равноправных типов знания. Наличие универсального метода познания Фейерабендом отрицается. Критерии рациональности не абсолютны, они относительны, и нет таких, которые были бы приемлемы везде и всегда.

Контриндукция заключается в требовании вводить и разрабатывать гипотезы, которые несовместимы с широко признанными теориями или/и широко обоснованными фактами. Этот принцип, будучи возведен Фейерабендом в ранг методологической максимы, породил так называемую теорию «эпистемологического анархизма». Если Кун утверждал относительность научного знания и принципов научной рациональности, связав их с научным сообществом, то Фейерабенд заменил научное сообщество отдельным индивидом: ученый не должен следовать каким-либо нормам, а исследовать факты и события сам, не поддаваясь давлению каких-либо идей и теорий. Опора ученого на традиции, нормы, парадигмы, приверженность его тем или иным темам еще не является гарантом объективности и истинности принимаемой субъектом теории – необходимо всемерно поддерживать научную заинтересованность и терпимость к другим точкам зрения. По мнению Фейерабенда, стандарты научного мышления обладают большей силой материального воздействия, нежели метафизической силой, т. к. ученый во многих случаях вынужден приспосабливаться к ним.

Кроме методологических аспектов, Фейерабенд впервые в современной философии науки уделяет значительное внимание взаимодействию научного познания и вненаучных факторов, причем последние обладают самостоятельной ценностью. Он подчеркивает, что основания науки лежат не только в сфере самого знания, но и в культуре вообще. Научное познание происходит в широком контексте культурных, идеологических, политических традиций. Как следствие, характер выдвигаемых теорий определяется не только эмпирическим базисом, но также целым рядом субъективных факторов: традициями того общества, в котором родился и вырос ученый, его вкусами, эстетическими взглядами, мнением его коллег и т. д.

Принимая во внимание социологическую обусловленность теоретических концепций, релятивизм Фейерабенда принимает радикальный характер. Видимый успех теории, считает он, никоим образом нельзя рассматривать как признак истинности и соответствия с природой. Более того, отсутствие значительных трудностей с высокой вероятностью является результатом уменьшения эмпирического содержания за счет устранения альтернатив развития и тех фактов, которые могли быть открыты с их помощью. Иначе говоря, достигнутый успех может быть обусловлен превращением теории в ходе своей эволюции в жесткую идеологию, успешную не в силу согласия с фактами – но потому, что факты были подобраны так, чтобы их было невозможно было проверить, а некоторые – вообще устранены. Такой «успех» является целиком искусственным.

С определенных позиций «эпистемологический анархизм» Фейерабенда можно толковать как «произвол идей», иррационализм10. Действительно, он уделил недостаточно внимания обоснованию преемственности знания, факторам, приводящим к реально существующей устойчивости развития науки. Однако создается впечатление, что резкая его критика может быть вызвана и тем, что при описании реальной науки он часто оказывался безжалостно прав. Глядя на современную науку «изнутри», необходимо признать его несомненной заслугой отказ от архаизирующихся идеалов классической науки, провозглашение так необходимых современной науке принципов: плюрализма, толерантности, права на творческий поиск каждого ученого, а не одной лишь избранной научной элиты – принципов, игнорирование которых может привести – и в отдельных направлениях уже приводит – научное познание к стагнации.

Заключение

Почему же невозможно предугадать

действительность? Потому что никто не может

быть так отважен, как она сама.

Ст. Лем

Изначально ограниченный объем работы, посвященной столь неоднородному философскому направлению, каким является постпозитивизм, неизбежно влечет за собой некоторую конспективность изложения. Тем не менее, подводя итог, представляется возможным выделить ряд характерных для этого направления тенденций. Это отказ от кумулятивизма в понимании развития знания; от жесткого противопоставления фактов и теории, осознание теоретической нагруженности фактов, Это обращение к истории науки, создание историко-логических концепций, где логика и история научного знания образуют неразрывное целое. В этом отношении особенно показательны работы Куна и Фейерабенда.

Существенным достижением постпозитивизма является признание тесной взаимосвязи философии и науки (особенно это характерно для Фейерабенда), а также переход от анализа только внутринаучных проблем к обсуждению связей науки и философии с внешними для нее социальными институтами, такими как политика, государство, религия; рассмотрению философии и науки как органических частей жизнедеятельности общества. Эти давно назревшие проблемы и вовсе были поставлены постпозитивистской философией впервые. Ее эволюция показала, что построение философии науки невозможно вне широкого мировоззренческого контекста.

Именно это обстоятельство является, на мой взгляд, важнейшей причиной того, что несмотря на всю внутреннюю сложность и противоречивость постпозитивизма, уязвимость многих его концепций, «мозаичная картина» последних создает удивительно точный образ «живой» науки конца ХХ века – чем придает этому философскому направлению несомненную ценность.

Список литературы

    Баженов Л. Б. Строение и функции естественнонаучной теории. М.: Наука, 1978. – 256 с.

    В поисках теории развития науки. М.: Наука, 1982. – 296 с.

    Герасимов И. Г. Структура научного исследования. М.: Мысль, 1985. – 218 с.

    Денисов. С. Ф., Дмитриева Л. М. Естественные и технические науки в мире культуры. Омск, 1997. – 448 с.

    Канке В. А. Философия. М.: Логос, 1998. – 352 с.

    Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс, 1977. – 304 с.

    Мамчур Е. А. Проблема выбора теории. М.: Наука, 1975. – 232 с.

    Панин А. В. Диалектический материализм и постпозитивизм. М.: Изд-во МГУ, 1981. – 240 с.

    Полани М. Личностное знание. М.: Прогресс, 1985. – 344 с.

    Поппер К. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс ,1983 – 608 с.

    Ракитов А. И. Философские проблемы науки: системный подход. М.: Мысль, 1977. – 272 с.

    Современная философия науки. М.: Логос,1996. – 232 с.

    Соколов А. Н., Солонин Ю. Н. Предмет философии и обоснование науки. СПб, Наука, 1993. – 160 с.

    Степин В. С., Горохов В. Г., Розов М. А. Философия науки и техники. М.: Контакт-Альфа, 1995. – 380 с.

    Структура и развитие науки. М.: Прогресс, 1978. – 488 с.

    Философия / Под ред. В. Н. Лавриненко. М.: Юристъ, 1996. – 512 с.

    Философия и методология науки / Научн. ред. В. И. Купцов. Ч. 1. М.: SvR-Аргус,1994. – 304 с.

1 Грязнов Б., Садовский В. Проблемы структуры и развития науки // Структура и развитие науки М., 1978. С. 23.

2 Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983. С. 245.

3 Мамчур Е. А. Проблема выбора теории. М., 1975. С. 102.

4 Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции // Структура и развитие науки. М., 1978. С. 219.

5 Кун Т. Структура научных революций. М., 1975. С. 31

6 Кун Т. Структура научных революций. М., 1975. С. 43.

7 Кун Т. Структура научных революций. М., 1975. С. 45.

8 Там же. С. 48.

9 Полани М. Личностное знание. М., 1985. С. 59.

10 См., например: Панин А. В. Диалектический материализм и постпозитивизм. М., 1981.