Германский вопрос в 1940–60-е годы в системе международных отношений

Введение

Ведущие государства коалиции – СССР, США, Англия – еще в годы войны искали подступы к решению всей совокупности проблем, относящихся к Германии и получивших обобщенное наименование – «германский вопрос».

Определяющей чертой их поисков было то, что ведущие участники коалиции (в конце войны в их числе была Франция) намеревались совместными усилиями, в сотрудничестве найти решение этого вопроса, поскольку сама проблема являлась для них общей, международной.

Союзникам удалось выработать совместную Ялтинско-Потсдамскую программу, цель которой в период оккупации ими Германии состояла в предотвращении возрождения милитаризма и агрессии из недр немецкой земли и в создании демократического миролюбивого немецкого государства. Разработанный союзниками механизм союзнического контроля за ее осуществлением явился большим достижением антигитлеровской коалиции, примером решения сложных международных проблем методом сотрудничества на основе равноправия и учета взаимных интересов государств двух общественных систем во имя мира и укрепления безопасности на планете. С точки зрения общих политических итогов второй мировой войны значение решений Ялты и Потсдама заключается в том, что они заложили, как писал в своих воспоминаниях Вили Брандт «основы послевоенного сотрудничества нашего континента».

Целью данной работы является рассмотрение германского вопроса в 40–60-е годы в системе международных отношений. Данная цель позволила сформулировать следующие задачи данного исследования:

1. Рассмотреть причины возникновения «германского вопроса» в 40-е годы.

2. Рассмотреть Берлинский кризис 1958–1963 гг. и его последствия.

Актуальность данной работы. Вряд ли нужно доказывать, как важны исследования опыта союзнического решения германского вопроса, одного из важнейших вопросов, возникшего в международных отношениях в результате второй мировой войны.

Подходя к анализу и оценке союзнической политики в отношении Германии как к очень сложному с политической и социальной точек зрения историческому явлению, следует отметить, руководствуясь объективными научными критериями, тот бесспорный факт, что в совместных поисках странами антигитлеровской коалиции путей решения германского вопроса был накоплен большой положительный опыт, свидетельствующий о возможности и необходимости сотрудничества государств двух общественных систем в решении больших международных проблем, что отход их от сотрудничества чреват большими осложнениями в международных отношениях. Опыт и уроки этого сотрудничества периода Тегерана, Ялты, Потсдама имеет не только историческое, но и политическое значение: и в той части, в какой Ялтинско-Потсдамские решения союзников оказались выполненными, и в той, какой – не выполненными. Они связаны с современностью – с взаимоотношениями государств, участников военно-политического союза – антигитлеровской коалиции, с проблемами сохранения и укрепления послевоенного сотрудничества в Европе, с взаимоотношениями двух немецких государств.

В основу источниковой базы курсовой работы легли документы и воспоминания различных политических деятелей. Большую роль в работе сыграли документы по внешней политике СССР и международным отношениям СССР с ФРГ и ГДР в 50-е годы. Отдельный блок представляют документы о внешней политике США в эти годы. Еще один блок документов связан с проблемой объединения Германии.

Из воспоминаний наибольшую ценность представляют воспоминания В. Брандта, который был непосредственным участником тех процессов.

1. Причины возникновения «германского вопроса» в 40-е годы

1.1 Зарождение двух направлений в политике союзников в отношении Германии

После того, как 8–9 мая 1945 г. в Реймсе, а потом в Карлсхорсте, был подписан Акт о безоговорочной капитуляции нацистской Германии, союзные державы установили оккупационный режим, разделивший страну на четыре зоны с особой структурой власти для Большого Берлина. Союзный контрольный Совет, действовавший, как предлагалось, на принципах сотрудничества, должен был через глав военных администраций проводить общую политику относительно побежденных на основе Потсдамской конвенции. Но вскоре стала все больше выясняться иллюзорность надежд на продолжение дружбы, которую скрепляла война, в условиях мира.

Ялтинско-Потсдамская программа в отношении Германии, ее осуществление касалось всех тех политических, государственных, правовых, идеологических основ, на которых зиждилось устройство нацистского рейха. Антифашистско-демократические преобразования затрагивали положение, судьбы всех общественных классов и социальных групп Германии. Но они касались не только внутренней жизни этой страны. Они имели отношение ко всему тому, что определяло роль и место этого государства в системе международных отношений. По сути дела, речь шла о крутом изменении пути исторического развития Германии, о крутом повороте в ее судьбах.

Необходимо учитывать то обстоятельство, что Ялтинское и Потсдамское соглашения имели ярко выраженную антифашистско-демократическую направленность. Характер отношений к ним оккупирующих держав определялся социальной направленностью их политики в Германии.

Политика Советского Союза была последовательной и в доведении войны до безоговорочной капитуляции Германии, и в решении послевоенной германской проблемы. СССР считал необходимым проведение в оккупированной Германии таких мер, которые создавали бы гарантии, что никогда больше с ее стороны не возникнет угроза истребительной войны, а немецкий народ получит возможность осуществления глубоких демократических преобразований и создания миролюбивого государства.

Политика США и Англии как в отношении достижения конечных целей войны, так и послевоенного устройства Германии была двойственной. Они добивались военного поражения Германии, но в то же время боялись, что ее полный разгром и безоговорочная капитуляция могут привести к ослаблению системы капитализма в Европе и к активизации прогрессивных и революционных сил на этом континенте. США и Англия добивались устранения этой страны как соперника на мировых рынках, соперника в борьбе за сферы влияния. Вместе с тем побежденная Германия была нужна им как партнер в борьбе против СССР, стран народной демократии, прогрессивных и революционных движений. Поэтому в документах США и Англии, определявших основы их оккупационной политики в Германии, звучали и мотивы реванша, мести в отношении страны, народа в целом, стремление обезопасить себя от агрессии с ее стороны в дальнейшем и боязнь глубоких социальных изменений в этой стране, могущих создать революционную обстановку.

Принимая необходимость ликвидации фашистского режима в Германии, правительства Англии и США стремились сохранить в ней основные институты капиталистической системы, что само по себе не предполагало каких-либо серьезных социальных перемен в стране.

Что касается Франции, то истоки ее политики в отношении Германии были более сложными, чем у Англии и США. Оказывали свое воздействие соображения национальной безопасности, обеспечения мер защиты против непосредственной угрозы со стороны Германии, являвшейся постоянным фактором во франко-немецких отношениях. Существенное влияние на французскую политику в отношении Германии вообще и на оккупационную политику Франции в Германии в том числе оказывали и традиционные антинемецкие настроения во Франции.

Различие долгосрочных политических целей и методов относительно Германии, различное понимание сути демократии и тоталитаризма у лидеров России и Германии, западных держав обнаружилось уже в первые послевоенные годы, когда в советской зоне оккупации стали насаждаться советские порядки, а в западных зонах – началось постепенное «перевоспитание» в духе демократии, чему предшествовал мучительный процесс денацификации. Углубление расхождений и послужило истоком «холодной войны», раскола Германии и Европы. Нового издания старой политики «борьбы двух систем».

Перед началом деятельности Контрольного совета США и Англия осложнили вопрос о зонах оккупации. Вопрос этот был решен своевременно, еще до капитуляции Германии, но позже США и Англия заняли без предупреждения СССР значительную часть территории, предназначенной для советской зоны оккупации, и не спешили уходить оттуда даже после окончания военных действий на территории Германии. Этот факт не мог не вызвать осложнений в отношениях между СССР и двумя западными государствами. Инициатором этой провокационной акции был Черчилль.

После урегулирования вопроса с выводом американских и английских войск в пределы назначенных им зон четыре зоны оккупации в Германии определялись в соответствии с союзническими решениями следующим образом (Таблица 1).

Таблица 1. Размеры зон оккупации (данные 1946 г.)

Зоны

территория (тыс. кв. м)

население (тыс. чел.)

Английская

97,7

22 305

Американская

107,5

17 255

Французская

40,2

5 078

Советская

107,2

17 314

Берлин

0,9

3 200

7 июля 1945 г. были созданы Союзническая комендатура г. Берлина и Союзный Контрольный Совет. Решением Контрольного Совета от 10 июля 1945 г. была утверждена структура Союзнической комендатуры, а 21 декабря того же года Координационный комитет принял решение, определявшее ее функции.

Следует отметить, что позиции СССР и западных стран в германском вопросе были резко идеологизированы. Отсюда – упорная неуступчивость, затяжные споры в поисках нужных решений (например об уровне производства в Германии). Жесткость характеризовала и советскую позицию в СКС. В итоге – разногласия брали верх.

1.2 Предпосылки раздела Германии

Процесс раскола Германии развивался в 1946–1949 гг. и состоял из серии последовательных шагов западных держав. Открытую политику отрыва от Германии отдельных её частей вела Франция. Уже на первой сессии СМИД французская делегация в своем меморандуме настаивала на отделении от Германии Рура, Рейнской области и передаче Франции Саара под полный ее контроль. Представитель Франции занял отрицательную позицию в отношении решения Потсдамской конференции о создании центральных германских административных департаментов, о восстановлении общегерманских политических партий и профсоюзов. Представители Франции систематически срывали возможность принятия в органах Контрольного совета согласованных решений о создании общегерманских партий, профсоюзов, общественных организаций. США и Англия очень скоро стали использовать обструкционистскую политику Франции для ослабления работы союзнической контрольной администрации.

Односторонним решением французских властей Саар был экономически присоединен к Франции и тем самым изъят из компетенции четырехсторонней союзнической администрации. Французы активно поддерживали все проявления сепаратизма в своей зоне, особенно в Сааре, а также в Рейнской области. С целью усиления сепаратистских тенденций была произведена административная перекройка территории французской зоны оккупации. Руководители сепаратистов имели постоянные контакты с оккупационными властями зоны.

В период оккупации разновидностью планов ослабления германского государства явился план так называемой федерализации Германии. Он преподносился его защитниками как наиболее последовательная форма борьбы против крайней централизации германского государства.

С наибольшей полнотой планы федерализации были изложены западными делегациями на Московской сессии СМИД 1947 г. Из документов, внесенных западными делегациями на сессию СМИД по вопросу о будущем государственном устройстве Германии, следовало, что государства-земли самостоятельно управляют своим хозяйством, финансами, определяют свой бюджет, устанавливают размеры налогового обложения, имеют свой центральный банк с правом эмиссии банковских билетов, имеют право вести переговоры с другими государствами, заключать международные соглашения, обмениваться дипломатическими представителями с иностранными державами. Центральная же власть мыслилась как некий координирующий орган.

Советский Союз занял отрицательную позицию как в отношении планов расчленения Германии, так и федерализации ее, охарактеризовал идею федерализации как утопическую и реакционную, представлявшую собой «извилистый путь», чтобы покончить с Германией как самостоятельным государством.

Франция на первых порах стремилась сохранить свою самостоятельность в отношении Бизонии. Так, на первоначальное американское предложение о присоединении французской зоны к американской и английской зонам последовал ответ, что французская сторона опасается, как бы экономическое единство не стало прелюдией к политическому. Однако самостоятельность французской зоны сохранялась недолго. Вопрос о присоединении французской зоны в Бизонии в основном был решен еще до Лондонской сессии СМИД (ноябрь – декабрь 1947 г.). Составной частью разработанной тогда программы было слияние трех западных зон. Трехстороннее соглашение о присоединении французской зоны к Бизонии было подписано в апреле 1948 г. С coздaниeм Тризонии появилась основа – географическая, экономическая, политическая – для формирования западногерманского государства.

1.3 Раскол Германии и Берлинский кризис 1948–1949 гг.

В 1947–1948 гг. на последнем отрезке существования системы союзнического контроля вопрос о единстве Германии приобрел в оккупационной политике особую остроту.

На сессиях СМИД Советское правительство настойчиво предлагало решить вопрос об экономическом и политическом единстве Германии. Предложение о создании общегерманского правительства Советский Союз внес на вторую сессию СМИД (май, июль, 1946 г.).

Подробно разработанные предложения о государственном устройстве Германии СССР представил на четвертой, Московской сессии СМИД (март – апрель 1947 г.). В них предусматривалось восстановление Германии как единого государства – демократической республики с общегерманским двухпалатным парламентом и общегерманским правительством при обеспечении конституционных прав земель.

Предложения, направленные на восстановление и сохранение единства Германии, СССР вносил на пятую, Лондонскую сессию СМИД (ноябрь – декабрь 1947 г.) и на шестую, Парижскую сессию СМИД (май – июнь 1949 г.). В них предусматривалось создание общегерманских органов, проведение общегерманских выборов, подготовка к заключению мирного договора на основе союзнических соглашений.

Поскольку политические различия обострялись, окутываясь идеологическим флером, а экономическая политика на западе и востоке Германии все более отделялись друг от друга, конфликт набирал темпы. После того, как провалом завершилось холодной зимой 1947 г. Московское совещание министров иностранных дел недавних союзников – четырех держав – началась подготовка к созданию западного военного союза. А в начале следующего года Лондон встретил лидеров западных держав, которым не составило чрезмерного труда достигнуть согласия о создании западногерманского государства. Оно становилось плодом нового поворота в мировой политике, с ее ярко выраженном противостоянием либеральных и тоталитарных начал.

После создания Бизонии началось свертывание деятельности Союзного Контрольного совета. Представители западных стран блокировали все сколько-нибудь значительные вопросы, требующие четырехстороннего согласованного решения. К началу 1948 г. представители-США и Англии прекратили всякую деятельность в органах СKC, связанную с осуществлением основных положений Ялтинской и Потсдамской программ. Об этом свертывании свидетельствовало прогрессирующее увеличение количества вопросов, по которым не было достигнуто четырехстороннего решения по отношению к согласованным и решенным вопросам. Так, в Экономическом директорате в 1947 г. из 123 рассмотренных вопросов было достигнуто согласие лишь по 60.

В первой половине 1948 г. США, Англия, Франция провели в Лондоне ряд сепаратных совещаний по вопросам, касающимся Германии. На одном из них, в июне, присутствовали также представители Бельгии, Голландии, Люксембурга, в то время как другие пограничные с Германией государства – Польша и Чехословакия – не были приглашены. Принятые совещаниями рекомендации по таким вопросам, как будущее устройство Германии, контроль над Руром, репарации и др., представляли собой программу сепаратной политики трех держав в Германии и конкретные мероприятия по завершению ее раскола. Созыв этих совещании явился, как на это было указано в нотах Советского правительства правительствам США, Англии и Франции, нарушением соглашения о контрольном механизме в Германии, нарушением Потсдамских решений об обращении с Германией как единым целым.

Денежная реформа, еще одна из крупнейших проблем экономической жизни и оккупационной политики союзников, могла бы способствовать объединению Германии, если бы этого хотели западные державы.

В действительности она оказалась мерой раскола страны, разорвала экономические связи внутри Германии, в короткий срок провела внутри страны барьер, неизмеримо более мощный, чем условные зональные границы.

Контрольный совет, Координационный комитет, финансовый директорат и, другие органы Контрольного совета неоднократно обсуждали вопрос о необходимости и методах проведения денежной реформы в Германии. Постепенно, но все более отчетливо выявлялись два различных подхода к решению этой проблемы. Советская сторона рассматривала денежную реформу как составную часть общегерманской экономической политики, неразрывно связанную с другими коренными вопросами послевоенной экономики Германии – уровнем производства, расширением выпуска мирной продукции, общегерманскими ценами, зарплатой и пр.

Западные представители, особенно представители США, которые втайне уже готовили одностороннюю денежную реформу в западных зонах, при обсуждении вопроса в органах союзнической контрольной администрации акцентировали внимание не на социальной стороне проблемы, а прежде всего на организационно-технической стороне реформы, особенно на процедуре печатания новых денег. В политическом же арсенале сепаратной политики западных держав денежная реформа была радикальной мерой экономического и политического отделения Западной Германии.

Обсуждение вопроса о денежной реформе в органах Контрольного совета было длительным и острым. Однако постепенно в решении организационных и технических вопросов реформы стороны подходили к соглашению. Большую роль в этом сыграла конструктивная позиция советских представителей, стремившихся осуществить денежную реформу во имя укрепления единства Германии.

Несмотря на видимость договоренности приступить к практическому осуществлению реформы, в действительности американская сторона не хотела никаких соглашений с советской стороной по этому вопросу. Американцы и англичане имели свой план осуществления реформы, более того, уже в конце 1947 г. в США были отпечатаны и в глубокой тайне перевезены в Германию новые денежные знаки. Не ожидая окончательного текста четырехстороннего соглашения, оккупационные власти западных зон 18 июня 1948 г. ввели новые деньги в Западной Германии. Три главнокомандующих западными зонами заверили Главнокомандующего советской зоны, что новые деньги ни будут распространены на западные секторы Берлина. Однако в нарушение этого обещания через несколько дней сепаратная денежная реформа была распространена и на Западный Берлин.

В результате этих действий Германия была разрезана, как хирургическим скальпелем, на две части. Был разделен и Берлин, вместо единой валюты в Германии появилось две. Образовались двойные цены. Сепаратная денежная реформа, проведенная в западных зонах, была рассчитанным ударом не только по единству Германии, но и по экономике советской зоны. Задолго до реформы спекулянты, дельцы черного рынка, пронюхавшие о подготовке сепаратной реформы, спешили сбыть в восточной части Германии уже фактически обесцененные денежные знаки, скупая все, что можно скупить. Когда была объявлена реформа в западных зонах, создалась опасность, что потерявшие свое номинальное значение денежные знаки массой хлынут через зональную границу. Коварство замыслов организаторов сепаратной реформы состояло в том, что они рассчитывали создать хаос в экономике Восточной Германии под влиянием нерегулируемого наплыва обесцененных бумаг.

Советские власти предприняли решительные шаги к предотвращению этой опасности. Приказами Главноначальствующего СВАГ были введены еще с 1 апреля 1948 г. меры, упорядочивающие контроль на демаркационной линии советской зоны за передвижением людей и перевозкой грузов. Была введена проверка документов как военнослужащих США, Англии, Франции, так и гражданских лиц, въезжающих в советскую зону и выбывающих из нее, а также проверка грузов. Меры контроля были усилены с объявлением сепаратной денежной реформы в западных зонах Германии и в западных секторах Берлина. Был запрещен ввоз как старых, так и новых денежных знаков. Движение всех поездов между советской и западными зонами пришлось временно приостановить. Эти дополнительные меры контроля на железных и автодорогах, на водных и воздушных путях явились, как указывалось в нотах правительства СССР правительствам США, Англии и Франции, вынужденными мерами защиты законных интересов Советского Союза и населения Восточной Германии.

Москва ответила на раскол и экономическое наступление Запада традиционно – военными методами: блокадой Берлина, отрезавшей его связующие с Западной Германией пути. Но милитаристская акция была обречена на неудачу. Судьбу города решило экономическое и технологическое превосходство США в форме знаменитого «воздушного моста». 342 дня непрерывный гул транспортных самолетов, несущих берлинцам средства выживания, сделал не только бесцельной блокаду, но и вновь доказывал Европе и миру архаичность традиционной военной политики в наступившие новые времена превосходства экономики и технологии. Сталин блокаду снял.

С 24 июня 1948 г. приказом Главноначальствующего СВАГ по предложению Немецкой экономической комиссии в советской зоне была проведена денежная реформа и введены новые денежные знаки.

В июле 1948 г. три главноначальствующих западных зон и премьер-министры земель Западной Германии на совещании во Франкфурте-на-Майне занимались практическими вопросами подготовки официального оформления нового государства. Eго конституцию разрабатывал так называемый парламентский совет, начавший свою деятельность 1 сентября в Бонне. Пока он заседал, в Вашингтоне в апреле 1949 г. имело место совещание министров иностранных дел США, Англии, Франции, на котором был одобрен новый документ, касающийся и оккупационной политики трех держав в Германии, и подготавливаемой конституции. Это был так называемый «оккупационный статут» Западной Германии, который должен был заменить собой все четырехсторонние соглашения по управлению ею в период оккупации. На основании его в 1949 г. был создан трехсторонний контрольный орган – Верховная союзническая комиссия.

Заключительный этап подготовки оформления западно-немецкого государства проходил в большой спешке. Влиятельные круги США явно торопились использовать сохраняющееся напряжение в отношениях с СССР для решения важных вопросов своей европейской политики. Еще до формального провозглашения самостоятельности западногерманского государства оно было включено в систему «плана Маршалла», а военно-политические круги в Вашингтоне уже готовили проект военно-политического блока с участием Западной Германии.

4 апреля 1949 г. провозглашается создание НАТО, а 8 мая, ровно через четыре года после капитуляции рейха, западногерманский Парламентский совет принимает конституцию нового государства. 12 мая Клей утвердил конституцию нового государства, то же проделали и два других командующих западными зонами. Когда 23 мая 1949 г. открылась сессия СМИД в Париже, новое сепаратное государство фактически было оформлено. В сентябре 1949 г. вновь созданный парламент избирает Конрада Аденауэра канцлером. Так началась «эра Аденауэра», продолжавшаяся вплоть до 1961 г. Термин этот достаточно условен, ибо новый курс, определивший облик западногерманского государства, проводился под бдительным оком западных держав, а страх Европы перед германским милитаризмом постепенно рассеивался с принятием нового государства в НАТО, резко усилившей свои позиции в Центральной Европе. Что в Москве, конечно, воспринималось как новая угроза.

Тем временем, другим путем развивались восточные германские земли под жестким руководством сталинского Политбюро через Советскую военную администрацию (СВАГ) при полной лояльности КПГ во главе с Вальтером Ульбрихтом. Здесь все приспосабливалось к политической, государственной и социальной системе СССР, к его экономическому укладу. И если наиболее глубокие основы создания «первого социалистического государства на немецкой земле» лежали в геостратегических соображениях подготовки к решающему столкновению между социализмом и капитализмом, что Сталин считал почти неизбежным, то, пожалуй, не меньшую роль играли соображения идеологические. Две Германии стали рассматриваться в Москве и Восточном Берлине как главный европейский полигон «соревнования двух систем», в котором победа социализма рассматривалась предопределенной. Для нее в Восточной Германии стали проводиться радикальнейшие реформы – управления, земельная, промышленная, воспитания и т.д., глубоко изменившие облик восточных земель по сравнению с западными.

Третий Немецкий народный конгресс, состоявшийся в Берлине 29 – 30 мая 1949 г., утвердил проект конституции единой Германской Демократической Республики. Избранный им Немецкий Народный совет был преобразован 5 октября во Временную Народную палату – парламент ГДР, 7 октября на сессии Немецкого Народного совета была провозглашена Германская Демократическая Республика, введена в действие ее конституция. О. Гротеволю было поручено формирование правительства, состав его был утвержден 12 октября.

Когда в мае 1949 г. было объявлено о создании «неделимой демократической республики», стал очевиден политический дуализм политики Москвы в «германском вопросе»: одна политика по отношению к «братской ГДР», другая – к «бастиону империализма и реваншизма» – ФРГ.

2. Германия в системе международных отношений в 50–60-е годы

2.1 Начало глобального противостояния

С возведением Берлинской стены открылась эпоха глобального противостояния «холодной войны», наиболее острый период которого охватывает 50-е – 60-е годы. Европейским конфронтационным центром становится советско-германская тема. Политический курс московского Политбюро и зависимого от него режима ГДР принципиально отвергал стратегию западногерманского капитализма, олицетворяемого коалицией ХДС/ХСС во главе с К. Аденауэром, который был столь же бескомпромиссным врагом коммунизма. В беседе с госсекретарем А. Даллесом канцлер ФРГ говорил: «Цель СССР была и остается господство коммунизма над миром под руководством Советского Союза. Единственным серьезным противником СССР считает США. Все их мероприятия преследуют только одну цель: расширение могущества коммунизма… Раскол Германии – не причина, но следствие напряженности между СССР и США. В конечном счете коммунизм может завоевать Европу, Азию и Африку. Ему могут противостоять США, Канада и Южная Америка».

Столь глобальная долгосрочная оценка укрепляла позиции США в Европе, как и позиции властных структур в ФРГ. Обе Германии оказывались в центре нового губительного противостояния Востока и Запада, которое все более ожесточалось и укреплялось доходившей до абсурда риторикой и пропагандой там и тут, с разных позиций, демонстрируя феномен нового могущества средств психологического воздействия на умы.

При этом амбициозность сторон перемешивалась с догматами мировой революции, массированные политико-пропагандистские спекуляции – с взаимным страхом, с самовлюбленностью победителей в мировой войне, с преувеличением собственного могущества, с поисками новых основ политики в этом мире, над которым теперь нависала «Бомба».

Речь теперь шла о выборе совершенно новых путей развития Европы и мира, а их решение неимоверно затянулось, охватив всю вторую половину столетия. Нельзя в этой связи не сказать, что политическим несчастьем Европы этого века было то обстоятельство, что на первый план противостояния во второй его половине, как и в первой, без паузы выдвигались военно-силовые аспекты, многократно усиливаемые милитаристско-технологической революцией. Они довольно скоро довели отношения Востока и Запада до абсурда тотальных сверхвооружений. Советско-западногерманские отношения заходили в глубокий тупик.

Следует учитывать, что «германская политика» советского Политбюро в тот период находилась под сильным влиянием свежих воспоминаний о громадных потерях страны в войне, как и о «внезапном и вероломном» нападении Гитлера в 1941 г. Этот синдром «германской угрозы» и возможного реваншизма затем преобразовался в пропагандистскую стратегию, ориентированную против ФРГ и Запада в целом.

Несбывшиеся расчеты на победу левых сил в Европе после войны сочетались у Сталина с надеждами на то, что путем нового развития политической активности и военной мощи, преобразования ГДР по советской модели, снова и снова поддерживать сторонников в странах Европы и ослабить американское влияние на Германию и Европу.

С другой стороны, правительство Аденауэра продолжало видеть в образе Москвы лишь абсолютное зло, поводом к чему, помимо общего неприятия коммунизма, служили «чистки», проводимые в ГДР. Так, обе Германии ощущали себя форпостами в центре новой архитектуры глобального противостояния с союзниками в Москве, Вашингтоне и Брюсселе. Обе германские элиты активно утверждали внутригосударственные порядки не только для того, чтобы обеспечить стабильность своих систем, но и побуждать могущественных партнеров к энергичному противостоянию другой системе, что было также одним из условий укрепления и системы, и своего собственного положения. Обе германские элиты были, пожалуй, в ряде вопросов более принципиальны и активны, чем другие союзники, постоянно бросая дрова в огонь борьбы, зорко следя, чтобы он не затухал. Если верно, что не было в истории ФРГ более однозначной прозападной политики, чем в «эру Аденауэра», то очевидно и другое: непоколебимая установка на западную интеграцию оставляла очень мало места связям с СССР и «Востоком» в целом. Почти единственное, что долгое время особо заботило канцлера – это вопрос о военнопленных, оставшихся в России, а также о судьбах миллионов изгнанных и переселенных немцев из Польши, Чехословакии, Венгрии.

Однако не только это. Если суммировать общую стратегию Бонна этого периода, то следует обратить особое внимание на следующие ее элементы:

– Как говорилось, отношения с США, союз с ними, стали высшей целью политики Аденауэра: «У нас нет никакого сомнения, что мы по своему происхождению, по нашим убеждениям принадлежим к западноевропейскому миру. Мы хотим возможно скорее быть принятыми в западноевропейский союз».

– Проблема воссоединения Германии красной нитью проходила через всю послевоенную германскую историю. В «эру Аденауэра» она оказалась камнем преткновения для любого прогресса в отношениях с «Востоком». Планы Бонна на этот счет были в ту эпоху нереальны, потому что полностью исключали признание ГДР, границу по Одеру-Нейсе, как и коммунистический режим в целом. Известные предложения Сталина на этот счет (1952 г.) рассматривались в Бонне лишь как путь к усилению коммунистического влияния на всю Германию.

Что касается отношений с Россией, то, по словам канцлера, «мы готовы жить в мире с Россией и Польшей и с течением времени найти пути мирного разрешения напряженности между советской Россией и западными союзниками». Однако при условии фактического пересмотра ялтинских и потсдамских решений «мы не можем ни при каких обстоятельствах согласиться с односторонне предпринятым СССР и Польшей отделением областей». Это означало пересмотр не только потсдамских соглашений, но и Атлантической хартии 1941 г. и вновь обостряло возникшую еще в ходе войны проблему польских западных границ. Для своего времени это была тупиковая «восточная политика».

Определяя таким образом место ФРГ в послевоенном мире, Аденауэр способствовал сохранению противостояния и военного соперничества двух блоков и европейского раскола.

В то же время политика Москвы в германском вопросе на том этапе базировалась на следующих принципах:

– ФРГ стала центром укрепления европейского капитализма, стратегическим ядром НАТО, плацдармом американского военного присутствия в Европе, направленного против СССР и социалистических системы. Относиться к ней поэтому надо как к противнику, либо по меньшей мере как к недругу.

– Преобразование Восточной Германии по собственному образцу позволяет выковать ось социалистического лагеря, который, по мнению Сталина, был одним из главных итогов мировой войны. ГДР превращалась в бастион социализма на Западе и, как надеялись, со временем могла бы служить образцом для германских земель, базой коммунистического влияния на Центральную Европу.

– Необходимо решительно противодействовать любым попыткам подорвать социалистический строй в ГДР и одновременно по возможности способствовать воссоединению Германии на принципах, испробованных в восточногерманском строительстве. «Вся Германия должна быть нашей, т.е. советской, коммунистической» (Сталин – Джиласу в 1946 г.). «Мы выражаем твердую уверенность, что будет создано единое германское государство на социалистической основе под красным знаменем. Другой единой Германии быть не может», – говорил Хрущев уже в 1960 г.

И вот 5 марта 1953 г. умирает Сталин. Фантасмагорические похороны, хотели того или нет преемники вождя, символизировали начало чего-то нового, о котором пока никто не знал. Но очень быстро узнала Европа. 17 июня 1953 г. произошло восстание в Восточном Берлине. По этому поводу Аденауэр делает заявление в бундестаге: «События в Берлине получили широкий отклик у немецкой общественности и в мире. Изменение жизни немцев в советской зоне и в Берлине может быть достигнуто только восстановлением немецкого единства в условиях свободы. Путь к нему лежит через обеспечение свободных выборов во всей Германии, заключение с этим правительством мирного договора, свободное обсуждение урегулирования в этом договоре все еще открытых территориальных вопросов, обеспечение свободы действий для всегерманского парламента и единого германского правительства в рамках принципов и целей ООН».

Сменивший Сталина Хрущев сразу заявил о себе ультиматумом: превратить Западный Берлин в вольный город, причем права СССР будут переданы ГДР. Это требование, столь же нереальное, как и предыдущее – Аденауэра, – было заведомо обречено, и Хрущев вскоре, во время визита в США, от него отказался. Обе стороны держали друг друга и Европу в постоянном напряжении, периодически «взбадривая» все новыми экспромтами. Тем не менее, так не могло продолжиться вечно. В 1955 г. «оттепель», наступившая в СССР, способствовала визиту Аденауэра в Москву и установлению дипломатических отношений между Москвой и Бонном. «Мы неправильно вели себя с русскими», – сказал на закате лет Аденауэр Вилли Брандту.

2.2 Берлинский кризис 1958–1963 гг.

Хрущевская «оттепель» и XX съезд КПСС, успех западногерманских реформ и «экономическое чудо» в ФРГ не устраивали сторонников «холодной войны» в Восточном Берлине и Москве. Удар был нанесен снова в Берлине.

10 ноября 1958 г. в речи на митинге советско-польской дружбы Хрущев высказался относительно целесообразности отказа от «остатков оккупационного режима в Берлине». В нотах правительствам США, Англии и Франции, а также ГДР и ФРГ от 27 ноября было выдвинуто предложение о превращении Западного Берлина в «демилитаризованный вольный город». В течение полугода Советский Союз обязывался «не вносить изменений в существующий ныне порядок военных перевозок США, Великобритании и Франции из Западного Берлина в ФРГ». По истечении этого срока предусматривалось передать контроль над коммуникациями между ФРГ и Западным Берлином полностью в руки правительства ГДР, которое «будет осуществлять свой суверенитет на земле, воде и в воздухе».

10 января 1959 г. последовала еще серия советских нот. На этот раз в число адресатов были включены все государства, воевавшие с гитлеровской Германией. Главная их суть заключалась в идее незамедлительного заключения мирного договора с Германией, проект такого договора прилагался к нотам. Это был тщательно разработанный документ из 48 статей. Его содержание примерно соответствовало советскому проекту 1952 года. Помимо большей детализации его отличало прежде всего то обстоятельство, что с немецкой стороны партнером в его выработке и подписании должно было фигурировать не одно центральное правительство единой Германии, а два (ГДР и ФРГ) или даже три (те же плюс правительство Германской конфедерации, если таковая была бы создана). Специальная статья (25-я) определяла «особый статут» Западного Берлина на основании предложений от 27 ноября. Этот статус предполагалось сохранить «впредь до восстановления единства Германии». Наконец, проект содержал недвусмысленное запрещение производства ракетно-ядерного оружия и оснащения им вооруженных сил в обеих частях Германии. Для обсуждения этого проекта и подписания согласованного текста договора предлагалось созвать в двухмесячный срок мирную конференцию в Праге или Варшаве.

Реакция западных держав заключалась, в общем, в том, что они выражали протест против советского намерения нарушить существующий статус Берлина и одновременно готовность обсуждать германскую проблему «в целом» (включая проблему воссоединения). Советская сторона поначалу настаивала на своей повестке дня (исключавшей проблему воссоединения) и заявляла, что, так или иначе, СССР подпишет мирный договор, в крайнем случае с тем германским государством, которое этого пожелает (т.е. с ГДР). На этой основе ему будут переданы все права контроля над коммуникациями между ФРГ и Западным Берлином, а если западные державы попытаются силой прорваться, их встретят расположенные в ГДР советские войска.

Затем, однако, последовало смягчение советской позиции. И двухмесячный, и шестимесячный «лимиты» были молчаливо преданы забвению. В ответ на предложение западных держав о проведении совещания четырех министров иностранных дел «для обсуждения германской проблемы во всех ее аспектах и последствиях» с советской стороны вначале было выдвинуто контрпредложение – о совещании глав правительств, затем – о привлечении к участию в совещании министров – представителей Польши и Чехословакии (видимо, дабы соблюсти «паритет»: трое – от НАТО, трое – от ОВД), затем снято было и это условие.

С 11 мая по 20 июня и с 13 июля по 5 августа состоялось Женевское совещание министров иностранных дел четырех держав, в котором принимали участие и представители обоих германских государств (в качестве «советников» на «кошачьем положении», как шутили в ФРГ, имея в виду, что немецкие участники сидели не за общим столом: для них были специально поставлены в отдалении друг от друга два стола). Оно кончилось безрезультатно, но кризисная обстановка разрядилась. После кэмп-дэвидской встречи с президентом США Эйзенхауэром Хрущев уже публично признал (30 сентября 1959 г.), что для переговоров «не устанавливается какой-либо ограниченный по времени срок».

Переговоров, однако, не последовало, а 2 апреля 1960 г. во время визита во Францию Хрущев вновь поднял тему о возможности заключения мирного договора между СССР и тем из германских государств, которое будет на это согласно (впервые такая идея была высказана 17 февраля 1959 г.). На Западе это было расценено, как «возобновление угрозы подписать сепаратный мир с ГДР». После инцидента с американским У-2 и срыва Парижского совещания в верхах напряженность вновь увеличилась (хотя ужесточение советской линии началось еще до полета Пауэрса), однако она разрядилась до выборов нового американского президента.

После венской встречи Хрущева и Кеннеди в июне 1961 года кривая напряженности снова пошла вверх. 13 августа началось возведение Берлинской стены. Последовали протесты западных держав, конфронтация доходила до прямого противостояния танков советской и американской армий в непосредственной близости друг от друга. Но после всего этого кризис пошел на убыль. По существу, все закончилось заявлением Хрущева на VI съезде СЕПГ (январь 1963 г.) о том, что заключение мирного договора не является более особо срочной задачей.

Сталинская и хрущевская авантюры (соответственно 1948–1949 и 1958–1963 гг.) обнаруживали разительное сходство. Это касалось и мотивов, и представлений о реакции «противника», и последствий, полностью противоположных ожидавшимся.

Вначале о мотивах. Как в 1948 году, так и десять лет спустя с советской стороны вовсе не имелось в виду «выгнать союзников» из Берлина, «захватить» его западную часть. В обоих вариантах имела место оборонительная реакция на то, что воспринималось как вызывающая политика Запада: в первом случае – на форсирование создания ФРГ, во втором – на форсирование ее атомного вооружения. Это была и реакция на утерю центристской альтернативы – в данном случае на то, что Аденауэр не захотел (или не смог) вновь, как в 1955 году в Москве, продемонстрировать самостоятельность. (Напомним: советская сторона в то время, очевидно, не знала, что Аденауэр незадолго до того вступил в серьезный конфликт с США и НАТО, когда речь зашла о планах размещения на территории ФРГ ракет средней дальности, направленных против СССР, и одержал победу – ракеты не были размещены). Впрочем, проблема предотвращения расползания ядерного оружия, что могло произойти, в частности, в результате подключения к «ядерному клубу» ФРГ, действительно в то время становилась одной из самых первоочередных, и какая-либо советская инициатива, способствующая решению этой проблемы, была бы вполне уместна.

Хрущеву приписывается такое объяснение его неожиданного демарша 10 ноября 1958 г.: «Я им врежу в пах, и они сразу завопят». Ручаться за аутентичность этого высказывания нельзя, однако несомненно, что, как и в 1948 году, проблема Западного Берлина и путей доступа к нему была избрана как объект советского, мягко говоря, внимания не из-за того, что с ней было связано что-то существенное в плане собственной безопасности или в плане решения германского вопроса, а действительно потому, что это было самое чувствительное место для Запада. Разумеется, использование слабостей и уязвимых позиций у другой стороны – это азбука дипломатии. Но есть и другая азбучная истина: надо учитывать и сильные моменты в позиции другой стороны, нельзя загонять партнера в угол; нужно следить за логикой аргументов и инициатив, делая и те и другие максимально убедительными и приемлемыми для мирового общественного мнения.

Однако Хрущев игнорировал такого рода требования. В центре его аргументации был тезис о том, что западные державы «потеряли» права на пребывание в Берлине, что вообще все четырехсторонние соглашения по Германии стали не более чем «мертвой буквой», что вообще нет никакой связи между западноберлинской проблемой и другими аспектами германской проблемы. Он, например, категорически отверг возможность каких-либо уступок со стороны СССР даже в случае, если бы НАТО отменила свои планы атомного вооружения бундесвера или пошла на признание ГДР де-факто. В таком виде советская позиция оказывалась совершенно иррациональной. Крупнейший немецкий международник Э. Шульц отмечает (его точка зрения разделяется и другими западными исследователями), что тезис об устарелости всех союзнических соглашений по Германии подрывал собственную правовую базу Советского Союза в германском вопросе и ставил под сомнение принципы потсдамского урегулирования, в том числе и вопроса о границах. (Хрущев, правда, не дошел до прямого денонсирования Потсдамского соглашения, но очень близко подошел к этому).

Очень слабо действовала хрущевская аргументация насчет Западного Берлина как «очага западного шпионажа». Каждому было понятно, что преимущества открытой границы в Берлине могли использовать не только западные, но и восточные разведчики. Кроме того, поскольку 1958 год не принес никаких сенсаций в сфере «тайной войны», то и довод Хрущева насчет «нетерпимости» сложившегося положения не представлялся убедительным.

При всем при том для Запада вовсе не была столь уж неприемлемой мысль о признании в какой-либо форме факта существования ГДР и о необходимости вступить с ее властями в определенные деловые контакты. «Не стоит вести ядерную войну из-за спора, кто будет ставить штамп на документах» (имелись в виду путевые документы у водителей на маршрутах Западный Берлин – Западная Германия) – сформулированное таким образом отношение Великобритании в целом отражало, пожалуй, общий подход стран НАТО. Позднейшие аналитики отмечали, очевидно, справедливо, что если бы Хрущев поставил с самого начала вопрос о германском мирном урегулировании (в духе проекта 10 января 1959 г.), вместо того чтобы неожиданно заявлять о намерении в кратчайший срок и на собственных условиях решить проблему Западного Берлина, то эффективность его демарша была бы намного больше.

Кстати, согласно архивным данным именно такой характер советской инициативы по германскому вопросу имел в виду советский посол в ГДР Первухин, когда обсуждал эту проблему с Ульбрихтом. В своем отчете об этой беседе он прямо-таки подсказывал центру, что первым шагом с советской стороны должна быть нота западным державам с изложением содержания мирного договора. Хрущев проигнорировал эту рекомендацию. Может быть, потому, что Первухин входил в «антипартийную группу» и был отправлен в Берлин как в своего рода ссылку, а, следовательно, любые исходившие от него предложения рассматривались как подозрительные. А может быть, потому, что, прежде чем выступить с позитивной программой, Хрущев намеревался «попугать» Запад, дабы сделать его уступчивее. В таком случае эта тактика оказалась столь же контрпродуктивной, как и примененная в 1948 и 1952 годах.

2.3 Последствия Берлинского кризиса

Новый острейший кризис в центре Европы, в Берлине, подогреваемый нажимом В. Ульбрихта на Хрущева, завершился возведением 1 августа 1961 г. Берлинской стены. Она должна была отделить наглухо соцлагерь от ФРГ и остановить нараставший поток беженцев из ГДР на запад. Стена стала символом кульминации раскола Германии и Европы. Признаком силы, но и слабости тоже. Исподволь признавался проигрыш в экономическом, и политическом соревновании с капитализмом.

Берлинский кризис и его итоги, когда у Бранденбургских ворот ствол в ствол стояли друг против друга советские и американские танки, а враждебная риторика достигла немыслимых масштабов, означал кульминацию «холодной войны» в Европе, но вместе с тем впервые именно в это время как бы прозвучали звуки новой увертюры. Зашедшая в глухие тупики бессмысленная борьба явно выдыхалась.

Бонну требовалось улучшать отношения с СССР во имя главной цели – воссоединения. Москве нужно было налаживать отношения с ФРГ в интересах экономического, технологического сотрудничества и безопасности. И тут, и там имелись ответственные люди, понимавшие это. Но проблема была отнюдь не только «германской», но и глобальной. Возведение Стены было также результатом неудачи переговоров Хрущева с Кеннеди в Вене и военно-политического нажима советского лидера на США путем серий мощных ядерных испытаний, увенчавшихся взрывом 57-мегатонного устройства на Новой земле. Это было и формой демонстрации силы, дабы таким путем оградить союзника на другом конце света – Кубу – от новых попыток вторжения.

Как, пишет В. Фалин – одно из главных действующих лиц драмы – в последние 10 дней октября 1961 г. он ощущал «теснейшее соприкосновение с реальностью войны в центре Европы, впервые после 1945 г. 200 метров и железные нервы отделяли нас от непоправимого».

Но до войны, конечно, не дошло. Берлинский блеф и силовая демонстрация разрешились обменом письмами между Кеннеди и Хрущевым по германским проблемам, включая западноберлинскую. Теперь основой новых отношений признавался баланс интересов. В советском ответе Кеннеди впервые для своего времени признавалось необходимым «преследовать общечеловеческие цели, военное соперничество заменить экономическим соревнованием двух систем, заявить обоюдную готовность отказаться от применения силы».

Мировая общественность заговорила о советском «ультиматуме», о «непредсказуемости» советского лидера, причем чем дальше, тем больше его имидж приобретал, скорее, комический характер, а дискуссия по поднятым им проблемам становилась несерьезной.

В одной из английских газет был, к примеру, изложен такой план «решения» проблемы Западного Берлина: построить на территории ФРГ его точную копию и переселить в него всех западноберлинцев, «отдав» ГДР пустой город. Серьезно воспринявший этот «проект» западногерманский комментатор обратился к редактору с возмущенным риторическим вопросом, как бы он отреагировал на предложение перенести столицу из Лондона в Глазго. Веселье стало всеобщим, когда выяснилось, что редактор – шотландец и потому, видимо, был бы не против такого варианта. Другая шутка сыграла, видимо, не последнюю роль в карьере тогдашнего бургомистра Западного Берлина, а в будущем канцлера ФРГ В. Брандта. Его популярность резко возросла, когда он сравнил хрущевскую идею о мирном договоре между СССР и ГДР с предложением холостяку жениться… на самом себе.

Ф. Нинкович следующим образом охарактеризовал общее впечатление на Западе от хрущевских эскапад: «Три года войны нервов, в ходе которой Советы то отворачивали, то заворачивали вентиль, регулирующий уровень напряженности. Под звук фанфар они драматически объявляли все новые «предельные сроки» лишь для того, чтобы затем между прочим заявить, что могут и подождать». Все это подрывало авторитет советской политики, доверие к ней, а заодно и возможности урегулирования германской проблемы.

Правда, кроме столь однозначно отрицательной оценки политики Хрущева в связи с «берлинским ультиматумом» встречаются и другие – прохрущевские. По сути, речь идет о тех же самых доводах, что приводились в качестве «рационального объяснения» мер по блокаде Берлина в 1948 году: мол, советский нажим (по крайней мере поначалу) вызвал растерянность в западном лагере, способствовал дифференциации в нем различных течений, в том числе и оформлению групп «голубей». Более того, если при оценке долгосрочных последствий сталинской авантюры единодушно констатируется их негативный характер, то результаты действий Хрущева порой подаются в более благоприятном свете: западные державы все-таки не решились вооружить ФРГ атомным оружием, сильно испортились отношения между западными немцами и их западными союзниками, Аденауэр проиграл следующие выборы, и вообще политика ФРГ и западных держав в германском вопросе приняла более рациональный, реалистический характер. Доводы эти трудно принять.

Действительно, есть немало свидетельств того, что реакция Запада на «инициативу» Хрущева была далеко не одинаковой, что имелись разные точки зрения на наиболее целесообразный курс в германском вопросе, что эти точки зрения менялись. Известно, например, что даже такой «ястреб», как Даллес, отошел от прежней позиции тотального игнорирования ГДР (выразил готовность иметь дело с ее властями как «агентами» СССР) и приверженности свободным выборам как единственному пути воссоединения (признал, что мыслимы и «другие пути», правда, не указав какие). Позднее стало известно, что и Аденауэр, долгое время считавшийся образцом твердости на протяжении всего кризисного периода 1958–1962 годов, в частном порядке признавался, что у него «шевелятся волосы на голове» при мысли, что две сверхдержавы идут к столкновению, «как два поезда, движущиеся навстречу друг другу по одной колее». И уж особенно много спекуляций было насчет «нетвердости» англичан и французов. (На последних главнокомандующий НАТО в Европе генерал Л. Норстэд изливал свою обиду в связи с тем, в частности, что они, мол, отказались предоставить свои аэродромы для ядерных бомбардировщиков США, которые было решено дополнительно перебросить в Европу для демонстрации «западной решимости»).

Все это, видимо, так, но следует учитывать и другое. Свои «примирительные» идеи Даллес высказывал до того, как хрущевская риторика достигла своих непревзойденных высот; после того он снова вернулся к прежней воинственности, представляя не только свою личную точку зрения, но и позицию всей американской администрации.

Что касается Аденауэра, то вполне вероятно, что он не был таким уж «ястребом», как это представлялось в нашей пропаганде, но все же факт, что даже в самых доверительных беседах с союзниками он использовал отнюдь не «голубиную» аргументацию. Так, на переговорах с американскими лидерами во время визита в США весной 1959 года канцлер ФРГ требовал от Запада большей «твердости» в отношении СССР, причем в такой форме, что Эйзенхауэр определил его поведение как «почти психопатическое».

Отнюдь не «голубиной» была и позиция французских лидеров. Да, в том, что касалось чисто военных мероприятий, они, видимо, проявляли сдержанность, но в сфере политики подчеркнуто демонстрировали франко-западногерманскую солидарность, которая проложила путь к последующему Елисейскому договору между двумя странами, подписанному 22 января 1963 г. Аденауэром и де Голлем. (Правда, в США заподозрили в этой связи возможность «парижско-боннской сделки с Москвой», которая привела бы к «концу НАТО и нейтрализации Германии»).

Кроме того, вряд ли обоснованны упреки (или комплименты – в зависимости от точки зрения) в адрес британской политики за «мягкость». Очевидно, в данном случае речь шла об определенной игре и имелось, скорее, намерение подтолкнуть Хрущева еще дальше по иррациональному пути, чтобы он окончательно увяз на нем.

Наконец, каковы были долгосрочные последствия берлинского кризиса? Кризисная обстановка отнюдь не помешала дальнейшему превращению ФРГ в «атомный плацдарм НАТО», как тогда писали (и это было не столь уж далеко от действительности). Более того, произошел качественный скачок: если до начала 60-х годов на территории ФРГ размещались лишь тактические ядерные средства, то в 1962 году туда были ввезены 96 ракет средней дальности (до 2500 км), которые были выведены с территории страны только в 1969 году. Аденауэр, ранее возражавший против размещения в ФРГ ракет этого класса (о чем говорилось выше), в данном случае принял это как должное.

Следует отметить еще одно: под сурдинку пропаганды о «советской угрозе» (а эта пропаганда стала находить большее понимание благодаря хрущевской «дипломатии») ФРГ получила возможность поставить вопрос о своем приобщении не только к тактическому, но и к стратегическому ядерному оружию и даже почти решить его. Речь идет о проекте «многосторонних ядерных сил» (МЯС), предусматривавшем создание атомного флота НАТО со смешанными экипажами и общим контролем стран-участниц над ядерной кнопкой.

Арсенал фактов об этом предприятии не особенно обогатился с того времени, когда оно было объектом внимания политиков, ученых и публицистов. Ныне стало больше известно о прохладном, если не прямо отрицательном, отношении к плану МЯС со стороны высшего американского руководства – президентов Кеннеди и Джонсона – и вместе с тем о довольно мощной поддержке, которую он получал со стороны влиятельных сил во внешнеполитическом истэблишменте США, в частности в госдепартаменте (и, вероятно, не только там). Далеко не все здесь ясно, но по крайней мере можно считать общепризнанным тот факт, что данный проект не был чисто теоретической разработкой, а имел вполне реальный характер, причем смысл его был в том, чтобы допустить ФРГ именно к «спусковому крючку», а вовсе не к «предохранителю» ракетно-ядерного арсенала НАТО, как это в свое время подавалось сторонниками этого проекта. В этом смысле контрпропаганда ОВД была в принципе обоснованной, и, если отвлечься от обычной тогда «разоблачительной» фразеологии, ей был свойствен только тот недостаток, что не вскрывался корень проблемы: идея МЯС могла появиться и стать опасно актуальной только в той обстановке антисоветского психоза и обострения «холодной войны», которая стала возможной в результате предшествовавшего берлинского кризиса и той политики (в том числе и нашей), которая к ним привела.

В этой обстановке вовсе не ослабли, а, напротив, усилились, достигнув, пожалуй, пика, выступления ведущих боннских политиков в пользу «границ 1937 года» и против границы по Одеру – Нейсе. Вовсе не ослабла, а скорее укрепилась и «доктрина Хальштейна».

На первый взгляд последний тезис далеко не бесспорен. Уже Женевское совещание 1959 года, где имели равный статус представители двух германских государств (но неравным был их статус по отношению к представителям четырех держав), означало, по выражению автора одного из первых курсов истории внешней политики ФРГ – В. Бессона, «конец западногерманской политики в германском вопросе» (разумеется, имелась в виду традиционная политика непризнания и игнорирования ГДР). То же событие означало (что также общепризнанно) явное повышение престижа ГДР на международной арене.

Фактическое отсутствие реакции западных держав на акцию 13 августа вызвало определенный кризис в их отношениях с ФРГ. Как пишет историк ФРГ Г. Кистлер, «велико было разочарование с немецкой стороны в связи с пассивностью американцев. Немцы восприняли жестокую акцию полного замуровывания как чудовищную провокацию, требовавшую немедленных контрмер, а государственный секретарь США интерпретировал ее тогда же, 13 августа, как «событие внутри советской сферы влияния, не затрагивавшее неприкосновенных для западных держав позиций… Не было и речи ни о «прорыве» стены, ни о «танковом контрударе», ни о каких-либо подобных массированных акциях с целью восстановления статуса, существовавшего до 13 августа, а их ожидала часть немецкого населения». «Танковое противостояние» у контрольного пункта «Чарли», воспоминания о котором остались в массовом сознании, имело место спустя несколько месяцев, и причиной его было вовсе не существование стены, а изменение процедуры проверки документов у американских военнослужащих, пересекавших границу. Власти ГДР решили ужесточить соответствующий контроль, и Запад отреагировал на попытку ущемить именно «права победителей», а не права немцев. Как отмечал в дневниковой записи за 31 декабря 1961 г. председатель фракции ХДС/ХСС в бундестаге Г. Кроне, «Запад смирился с разделом Германии. Слова «воссоединение», «самоопределение» больше не имеют никакой силы. Все ищут сосуществования на основе статус-кво».

Так, может быть, хотя бы здесь – в стимулировании недовольства немцев их союзниками, в разжигании противоречии в «лагере противника» – можно усмотреть успех советской дипломатии в ходе берлинского кризиса? Опять-таки нет. Напротив, доводы о «предательстве» Запада, об антинемецком «сговоре-заговоре» великих держав стали питательной средой для оживления неонацистской пропаганды, ранее привлекавшей лишь ничтожный круг «вечно вчерашних». Вначале это выразилось в появлении и скандальном успехе трудов, прославлявших либо Бисмарка (в более умеренном варианте), либо Гитлера и Мао, а затем и в соответствующем организационном акте: 28 ноября 1964 г. была создана Национал-демократическая партия Германии, успехи которой на выборах в 1966–1968 годах напугали весь мир.

С другой стороны, возведение стены завершило ту серию роковых ударов по движению «Борьба против атомной смерти» и вообще по антиаденауэровской левоцентристской оппозиции, которые начались с «хрущевского ультиматума» 1958 года. Собственно, кризис этого движения начался еще раньше, однако с 1959 года оно окончательно раскололось. Левое крыло, представлявшее главным образом студенческую молодежь, ушло в ультралевизну и, сосредоточившись на борьбе с «империализмом» и «обществом потребления», фактически отстранилось от антивоенной деятельности. Усиление дифференциации политических сил в ФРГ, которое порой считают чуть ли не успехом советской политики в германском вопросе, привело, таким образом, к появлению наряду с правым и левого экстремизма. Ситуация стала обнаруживать тревожные параллели с поздневеймарской Германией.

Тем временем германская социал-либеральная мысль все более утверждалась в понимании того, что на путях непримиримой конфронтации с СССР невозможно достигнуть воссоединения, что гибкая политика компромиссов и гуманитарного проникновения на Восток принесет гораздо больший эффект. Эгон Бар, советник В. Брандта, говорил теперь о новой германской политике. Его стратегия «поворота путем сближения» покоилась на мнении, что «воссоединение – это не одноразовый акт, который будет осуществлен одним историческим решением в один исторический день на одной исторической конференции, но процесс со многими шагами и многими остановками». И представляется «…более реалистичным усиливать ГДР экономически, чем исключать из дискуссии». Это и стало новым политическим стартом, ведущим к эрозии тоталитарной системы. Обе стороны пускались, сначала осторожно, потом все активнее в опасное плавание, финиш которого состоялся через четверть века. На выборах осенью 1969 г. побеждает социал-либеральная коалиция во главе с В. Брандтом и В. Шеелем.

Теперь создавалась основа для оформления новых принципов взаимоотношений. Начало положила встреча А. Громыко с В. Брандтом осенью 1968 г. в Нью-Йорке и беседа о возможности отказа от применения силы. Летом следующего года Москва предложила Бонну переговоры на эту тему. А в декабре 1968 г. заседание в Москве лидеров государств Организации Варшавского Договора дало зеленый свет переговорам СССР-ФРГ. Так началась тщательная подготовка Московского договора, который был парафирован 7 августа в особняке МИД и подписан 12 августа 1970 г. в Екатерининском зале Кремля. Новая эра в германских отношениях началась.

Заключение

Исторический этап от Потсдама до падения Берлинской стены изменил облик Европы, картину мира и, конечно, судьбы России и Германии. Он вместил в себя события особой, несравнимой с прошлым, масштабности: переход от сокрушительных войн, революций, глубочайших кризисов первой половины столетия к относительной стабилизации его второй половины.

Охватывая эру «холодной войны» и выхода из нее, он снова доказал сколь велика значимость российско-германских отношений для общемировой динамики.

Мы далеки от идеализации тех перемен, которые произошли в мире под воздействием тех сдвигов, которые вызвали этот глубокий и благотворный переворот в отношениях между Россией и Германией в 60-е – 80-е годы.

Несмотря на убыстрение темпов истории, прошлое не искореняется из сознания чудесным образом, и правы древние, говорившие, что «мертвый хватает живого». Требуется время и очень большое желание, чтобы переступить через беспощадную жестокость и преступления военной поры. Последствия тоталитаризма и массовых преступлений лишь постепенно стираются исторической памятью новых поколений.

Но один из главных итогов исследуемой эпохи состоит в следующем: поскольку жизнь продолжается, поскольку мы живем соседями на этой земле и за нами почти тысячелетняя история взаимодействия и дружелюбия, новые поколения не должны вечно расплачиваться за ошибки и грехи отцов. Это было вполне осознано трезвомыслящими лидерами.

«Холодная война» в тех условиях и при той расстановке сил была, очевидно, неизбежной. Но и бесплодным «временем, которое съела саранча», как писал Черчилль пусть по другому поводу. Эта бессмысленная потеря времени была в конце концов остановлена разумными россиянами и немцами, доказавшими тем самым, что человеческое начало в людях все же сильнее инфернального.

Этот раскол, центр которого пролег через Германию, был, пожалуй, некоей силой судьбы, но и вместе с тем явлением противоестественным, с точки зрения всемирных процессов интеграции, которые развернулись после войны. Попытки огородиться от меняющегося мира Берлинской стеной и массами танков означали наивную попытку спрятать голову в песок. Они обрекались с самого начала. Дело было лишь во времени, которое должно было смыть преграды. И в приходе «стеноразрушителей». «Стена», как символ, была домом на песке, судьба которого предсказана еще Библией.

Создать единую Германию и установить с ней добрые отношения значило подвести черту под трагедией европейской истории XX века. И открыть путь к созданию единой Европы. И получить выгоды от сотрудничества с наиболее развитыми странами современного мира, сделать важный шаг к укреплению всеобщего мира, столь нам необходимого.

Да, с разрушением Берлинской стены рухнули мифы столетия. А переход российско-германских отношений в русло дружелюбия стал неотвратимым в новом мире, где демократия все более побеждает тоталитаризм.

Итак, конец XX века вероятно стал началом нового качества жизни для России и Германии. Интеграция Европы, по-видимому, такая же закономерность, как и сближение России и Германии, Германии и Франции, как расширение ЕС, а в будущем – создание всемирного сообщества безопасности. Европа становится неделимой, и Россия – неотъемлемая часть ее.

Список использованных источников

    Брандт В. Воспоминания. – М., 1991. – 312 с.

    Горбачев М.С. Как это было. – М., 1999. – 210 с.

    Международные отношения и внешняя политика СССР. (Сборник документов). (1870–1957 гг.) / Сост. Л.А. Харламова. – М., 1958. – 318 с.

    Объединение Германии и его последствия: материалы и документы / К.К. Баранова, В.Б. Белов, И.В. Борисова. – М., 2001. – 218 с.

    Сдерживание: Документы об американской политике и стратегии 1945–1950 гг. // http://www.patriotica.ru/.

    Советский фактор в Восточной Европе. 1944–1953 гг. Документы. – В 2-х т. – Т. 2. 1949–1953 гг./ Отв. ред. Т.В. Волокитина. – М., 1993. – 581 с.

    Berliner Jahrbuch fuer osteuropaeische Geschichte: Deutsch-russische Beziehungen, 1995/1. – Berlin, 1995. – 291 S.

    Brand W. Die Spiegel-Gespraeche 1959–1992 / Hrsg. von E. Boehme, K. Wirtgen; Vorwort von R. Augstein. – Stuttgart, 1993. – 528 S.

    Висков С.И., Кульбакин В.Д. Союзники и «германский вопрос» (1945–1949 гг.) / Отв. ред. Р.Ф. Иванов. – М., 1990. – 304 с.

    Вторая мировая война и преодоление тоталитаризма. – М., 1997. – 281 с.

    Джилас М. Лицо тоталитаризма. – М., 1992. – 215 с.

    Зонтхаймер К. Федеративная республика Германия сегодня: Основные черты политической системы. – М., 1997. – 216 с.

    К победе разума над силами войны. – М.: Политиздат, 1964. – 247 с.

    Кантор К. Кентавр перед Сфинксом (германо-российские диалоги). – М., 1995. – 275 с.

    Квицинский Ю.А. Время и случай. – М., 1993. – 174 с.

    Коваль К.И. Последний свидетель. «Германская карта» в холодной войне. – М., 1997. – 386 с.

    Кузьмин И.Н. Крушение ГДР. – М., 2002. – 174 с.