Грибоедов (работа 2)

Грибоедов

Орлов В.В.

1

Взгляни на лик холодный сей, Взгляни: в нем жизни нет; Но как на нем былых страстей Еще заметен след! Так ярый ток, оледенев, Над бездною висит, Утратив прежний грозный рев, Храня движенья вид.

Эти стихи Баратынского устойчивая традиция называет "Надписью к портрету Грибоедова". Может быть, это и не так, но восемь строк поэта со скупой отчетливостью воссоздают образ величайшего нашего драматурга, - образ, загадочный для его современников и, по существу, оставшийся неразгаданным до конца и по сей день. Много лет спустя после Баратынского другой поэт, Александр Блок, впервые заговорил о "трагических прозрениях" и "безумной тревоге" Грибоедова - "неласкового человека с лицом холодным и тонким", "ядовитого насмешника и скептика", "петербургского чиновника с лермонтовской желчью и злостью в душе", создавшего гениальнейшую русскую драму. В самом деле, чем ближе вглядываемся мы в образ Грибоедова, чем глубже вдумываемся в смысл написанного им, тем более ощущаем кипение и жар его могучей творческой страсти, тем очевиднее становится драматизм его человеческой и писательской судьбы. Здесь раскрывается трагедия несверщившихся возможностей, обманутых надежд, неисполнившихся желаний, и самое "Горе от ума" предстает перед нами, как творческое выражение той безмерной тревоги духа, которая сжигала Грибоедова.

Вначале, как будто, ничто не предвещало трагедии. Молодость Грибоедова - безоблачна: веселая "допожарная" дворянская Москва, благополучный, устоявшийся быт родовитой семьи, необыкновенно раннее умственное развитие. Грибоедов "учился страстно"; одиннадцатилетним мальчиком он стал студентом Московского университета и за шесть с половиною лет прошел курс трех факультетов. Потом - 1812 год, патриотическое воодушевление, военная служба, Литва, офицерская среда, литературные безделки - корреспонденция об офицерском празднике, вполне "домашние" стишки. Еще позже - отставка, Петербург, театральные увлечения, французские водевили, "веселая и разгульная жизнь" в кругу актеров, танцорок и "почетных граждан кулис", светские интриги и любовные приключения, никакой "основательности": "Я такой же, какой был и прежде, пасынок здравого рассудка... и очень доволен своей судьбой... Еду в Шустерклуб; кабы ты был здесь, и ты бы с нами дурачился, - пишет он приятелю. - Сколько здесь портеру, и как дешево!", "Я молод, музыкант, влюбчив и охотно говорю вздор..."

Но только ли таким входит Грибоедов в жизнь и в литературу? Вовсе нет. Это - сложный, противоречивый характер. "Участь умных людей, мой милый, бо'льшую часть жизни своей проводить с дураками, и какая их бездна у нас!" - жалуется он тому же приятелю. "В Москве вес не по мне. Праздность, роскошь, не сопряженные ни с малейшим чувством к чему-нибудь хорошему". Новые исследования (М. В. Нечкиной) раскрывают обширные и глубокие связи молодого Грибоедова с кругами будущих декабристов. Наряду с "неистощимой веселостью и остротой", отмеченными его друзьями, с молодых лет им владеют совсем иные настроения - не юношеский скепсис, тяжелая тоска. Кровавый финал одной "интриги", в которой он принимал участие (несчастная дуэль Шереметева с Завадовским), произвел на Грибоедова сильнейшее впечатление. "На него нашла ужасная тоска и пребывание в Петербурге сделалось ему невыносимо". Пушкин, безусловно имея в виду эту роковую дуэль, писал впоследствии: "Жизнь Грибоедова была затемнена некоторыми облаками: следствие пылких страстей и могучих обстоятельств. Он почувствовал необходимость расчесться однажды навсегда со своей молодостью и круто поворотить свою жизнь".

Вскоре представился случай "проститься с Петербургом и с праздной рассеянностью". Грибоедов уехал служить на далекую чужбину. В его жизни и судьбе, действительно, произошел крутой поворот. Но и в иранской глуши он не может обрести душевный покой: "Ничто веселое и в ум не входит", "веселость утрачена..." Он, в самом деле, навсегда утратил свою юношескую веселость. Письма его полны горьких сетований и размышлений: "Что за жизнь!..", "Я в тягость самому себе..." Его преследуют по пятам "скука и отвращение", тяготит "пустота душевная". И так - до самого конца: "Сочинитель Фамусова и Скалозуба, следовательно веселый человек. Тьфу, злодейство! да мне невесело, скучно, отвратительно, несносно!", "Пора умереть! Не знаю, отчего это так долго тянется. Тоска неизвестная... Чем мне избавить себя от сумасшествия или пистолета, а я чувствую, что то или другое у меня впереди...", "Кроме голоса здравого рассудка есть во мне какой-то внутренний распорядитель, наклоняет меня ко мрачности, скуке... Не знаю, чего хочу, и удовлетворить меня трудно".

В годы, проведенные на Востоке, сложилось мировоззрение Грибоедова, расширился его идейный кругозор и обогатился житейский опыт. "Секретарь бродящей миссии", "напитанный древними сказаньями", он жадно вбирал в себя впечатления открывшегося перед ним иного культурного мира. Путевые дневники Грибоедова рекомендуют его, как пытливого исследователя, историка, этнографа и лингвиста. И в зрелые годы он учился все так же страстно, - доказывая, что "чем человек просвещеннее, тем он полезнее своему отечеству". Приятель Грибоедова сообщает: "Он трудился беспрестанно над изучением предметов важных. Правоведение, философия. история, политические и финансовые науки составляли его всегдашнее упражнение". Грибоедову были доступны все высоты мировой культуры. Следы громадной учености видны в его разрозненных заметках. Он, конечно, был одним из образованнейших русских людей своего времени.

Примерно к 1825 г. окончательно сформировался и характер Грибоедова, - характер глубоко оригинальный, деятельный, волевой, резко выраженный во всех своих чертах. Вскоре пришла к нему слава - дипломатическая и писательская. Впрочем, в ней было нечто двусмысленное и горькое: одареннейшего русского дипломата держали даже не на вторых, а на третьих ролях, а "Горе от ума" оставалось не напечатанным и не пропущенным на сцену. При всем том перед Грибоедовым открывалась завидная, с точки зрения любого бюрократа, карьера, а успех комедии был бесспорен и велик. Однако полномочный посол и знаменитый автор менее всего склонен был считать себя баловнем судьбы. Достаточно пересмотреть письма Грибоедова, чтобы убедиться в том, насколько тяготился он службой и сомневался в возможности применить на деле свои знания и творческие силы.

Ему душно и тошно в "трясинном государстве", где "холод до костей проникает". Для себя он не видит впереди ничего светлого: "Нынче день моего рождения, что же я? На полпути моей жизни, скоро буду стар и глуп, как все мои благородные современники". Служба? Но - "в обыкновенные времена никуда не гожусь: и не моя вина; люди мелки, дела их глупы, душа черствеет, рассудок затмевается и нравственность гибнет без пользы ближнему. Я рожден для другого поприща..." Литература? Но - "вчера я обедал со всею сволочью здешних литераторов. Не могу пожаловаться, отовсюду коленопреклонения и фимиам, но вместе с этим сытость от их дурачества, их сплетен, их мишурных талантов и мелких душишек"; "грошевые их одобрения, ничтожная славишка в их кругу не могут меня утешить". Зато в Киеве, предавшись воспоминаниям о древней русской славе, он "пожил с умершими"; Владимиры и Изяславы совершенно овладели его воображением: "За ними едва вскользь заметил я настоящее поколение: как они мыслят и что творят - русские чиновники и польские помещики, бог их ведает..."

Остается творчество, независимость художника, свободное и гордое служение "искусствам творческим, высоким и прекрасным", чтобы создать собственный мир идей и образов, мир чистый, благородный и нравственный. Но тут вступают в дело мучительные сомнения в своих творческих силах и возможностях. Великую неудовлетворенность взыскательного художника таил в себе Грибоедов под личиной холодного иронического человека, отмахивавшегося от "авторства". "Меня слишком лениво посещает вдохновение... Я полагаю, что у меня дарование вроде мельничного колеса, и, коли дать ему волю, так оно вздор замелет; право... не знаю, с кем я умом поделился, но на мою долю осталось не много", "Могу ли прилежать к чему-нибудь высшему?..", "Ничего не написал. Не знаю, не слишком ли я от себя требую? умею ли писать? Право, для меня все еще загадка. Что у меня с избытком найдется что сказать - за это ручаюсь, отчего же я нем? Нем, как гроб!!.." Это говорилось Грибоедовым уже в ту нору, когда было создано "Горе от ума", обессмертившее его имя.

И, как итог всех этих грустных ламентаций о своей судьбе, - подлинный вопль отчаянья: "Буду ли я когда-нибудь независим от людей? Зависимость от семейства, другая от службы, третья от цели в жизни, которую себе назначил и, может статься, наперекор судьбе. Поэзия!! Люблю ее без памяти, страстно, но... кто нас уважает, певцов истинно вдохновенных, в том краю, где достоинство ценится в прямом содержании к числу орденов и крепостных рабов?.. Мученье быть пламенным мечтателем в краю вечных снегов".

Это - замечательная по своей отчетливости автохарактеристика. Да, именно пламенный мечтатель в краю вечных снегов, но мечтатель особого склада, непохожий на других мечтателей, которыми была столь богата его эпоха, и притом переживший страшное крушение своей мечты.

Человек гениальных дарований, громадного ума, энциклопедического образования, не только первоклассный поэт, но и блестящий дипломат, удивлявший современников своими "государственными способностями", по их же наблюдениям, заменявший в Иране двадцатитысячную армию, - Грибоедов погиб тридцати четырех лет, не совершив, быть может, и десятой доли того, что совершить было в его силах.

Тенденции общественного и художественного мировоззрения Грибоедова находились в резком противоречии с тем социально-политическим укладом, в условиях которого ему суждено было жить и творить. Как подавляющее большинство великих русских людей старого мира, Грибоедов был жертвой самодержавно-крепостнического строя, глушившего и калечившего все лучшее, передовое, гениальное, что выдвигал русский народ. Воспитанник европейского и русского просветительства XVIII века, ревнитель национального культурного самоопределения русского народа, участник русского освободительного движения на его декабристском этапе, Грибоедов глубоко и страстно ненавидел окружавший его варварский и пошлый мир Фамусовых, Молчалиных и Скалозубов, Аракчеевых, Паскевичей и Нессельродов: "Какой мир! Кем населен! И какая дурацкая его история!" Он заклеймил этот мир в своей комедии, но выхода из него не нашел, да и не мог найти в силу исторических закономерностей. Больше того - он вынужден был служить этому миру.

Вульгарно было бы полагать, что Грибоедов служил исключительно под давлением внешних, житейских обстоятельств. Разумеется, в его возможностях было создать хотя бы иллюзию независимого существования. Тем не менее, он служил - честно и самоотверженно, но, конечно, не Николаю I, а России, и не по обстоятельствам, а по убеждению оказывал русскому государству очень крупные услуги. В этой связи возникают важные вопросы о том, как понимал Грибоедов свой патриотический долг, а также об активно-деятельных свойствах и практическом складе его натуры и об его отношении к декабризму (в широком смысле этого слова).

Грибоедову было в величайшей мере присуще Чувство национальной гордости. "Мне не случалось в жизни ни в одном народе видеть человека, который бы так пламенно, так страстно любил свое отечество, как Грибоедов любил Россию, - рассказывает один из близко знавших его людей. - Он в полном значении обожал ее. Каждый благородный подвиг, каждое высокое чувство, каждая мысль в русском приводили его в восторг". Это была любовь всеобъемлющая и принципиальная.

"Я хочу быть русским" - говаривал Грибоедов, и был им во всех своих чувствах, мыслях и поступках. Он тонко понимал русский национальный характер, любовался широтой размаха, отвагой, душевной красотой и живым умом русского человека, его "смелыми чертами и вольными движениями" (об Ермолове он писал, что это "истинно русская мудрая голова": "Мало того, что умен... но совершенно по-русски, на все годен"). Знаток и поклонник русской старины, прилежно изучавший летописи, народные песни и памятники древней письменности, он любил мысленно переноситься в "былые времена", в "века необузданной вольности", и даже, находясь в гостях у перса, воображал, что "перенесся за двести лет назад", в московский терем.

В этой связи находят объяснение антипатии Грибоедова ко всякого рода "клиентам-иностранцам", в частности - его неизменно враждебное отношение К немцам, которых он не терпел от всего сердца и "ругал наповал", утверждая в шутливой форме, что "быть немцем очень глупая роль на сем свете". Подчеркнутая любовь Грибоедова ко всему русскому приобретала порою чисто бытовое выражение. Когда следственная комиссия по делу декабристов заинтересовалась пристрастием его к "русскому платью", он дал такое объяснение: "Русского платья желал я потому, что оно красивее и покойнее фраков и мундиров, а вместе с тем полагал, что оно бы снова сблизило нас с простотою отечественных нравов, сердцу моему чрезвычайно любезных" (ср. жалобы Чацкого на "чужевластье мод" в его знаменитом монологе).

Грибоедов доказывал, что, наряду с "благими нравами", "любовь к отечеству и воинственный дух народа в защиту политического бытия своего основывают силу и прочность государства". За соотечественников он был готов "голову положить". Его воодушевляли победы русского оружия: "Нельзя русскому сердцу не прыгать от радости". А с какой страстью и энергией отстаивал он интересы родины - не только по долгу службы, но и по велению своей патриотической совести! В последнее свое пребывание в Иране, в очень сложной политической обстановке, он ревностно оберегал достоинство русского дипломата: "Слава богу... я поставил себя здесь на такую ногу, что меня боятся и уважают... Уважение к России и к ее требованиям - вот мне что нужно".

В то же время в патриотизме Грибоедова не было ничего от упрямой косности, шовинистической нетерпимости: национальная культура русского народа не мыслилась им в отрыве от общечеловеческой мировой культуры. Грибоедов не принадлежал к числу Иванов, не помнящих родства: он отлично знал историю русского народа и ясно сознавал древность его национальной культуры. Вовсе не святоша, он любил бывать в церкви - потому что "его приводила в умиление мысль, что те же молитвы читаны были, при Владимире, Дмитрии Донском, Мономахе, Ярославе, в Киеве, Новегороде, Москве..." Эта непрерывность национального культурно-исторического процесса, преемственность культурных эпох, полностью учитывалась Грибоедовым в решении им основной для всей русской прогрессивной общественности 1810-х гг. задачи выработки нового философского, социально-политического и художественного мировоззрения.

Одним из самых центральных вопросов, выдвигавшихся в плане решения этой задачи, был вопрос об европеизации России, ее государственного организма, ее общественного и культурного быта. При этом речь шла о радикальном переустройстве (а в иных случаях и о революционном разрушении) мира феодально-крепостнических отношений, практически - прежде всего о ликвидации рабства. Для Грибоедова существо проблемы европеизации России заключалось в том, чтобы при усвоении опыта западной цивилизации сберечь самобытные основы русской культуры в процессе переключения ее в русло общечеловеческого культурного движения. Культура русского народа мыслилась Грибоедовым, как один из участков этого общемирового движения, но при этом она должна была остаться русской культурой, ничего не утрачивая в своем исторически сложившемся национальном содержании. Эта идея национальною культурного самоопределения лежала в основе декабристских культурно-исторических концепций.

Грибоедов питал глубокое презрение к "нравственному ничтожеству, прикрывавшемуся лаком иноземной образованности". Он ратовал за то, чтобы сберечь вековые богатства национальной культуры от ассимиляции в модном внешнем европеизме дворянского класса, столько же чуждого интересам народа, как и его прошлому. Он возмущался лживостью и никчемностью искусственно созданных форм европеизированного быта, из-под которых выпирала азиатская дикость крепостничества. Это возмущение продиктовало ему в "Горе от ума" гневный протест против "нечистого духа пустого, рабского, слепого подражанья", против "чужевластья мод", которыми дворянская верхушка ("поврежденный класс полу-европейцев") отгораживалась от народа, названного в комедии "умным" и "бодрым" (кстати, современник свидетельствует: "Грибоедов чрезвычайно любил простой русский народ"). "Каким черным волшебством сделались мы чужие между своими!.. Народ единокровный, наш народ разрознен с нами, и навеки!" - записал Грибоедов под впечатлением подслушанных им возле Петербурга "родных песен", занесенных "со священных берегов Днепра и Волги".

Грибоедов пламенно любил Россию, но Россию не царей, помещиков и чиновников, а Россию народную - с ее могучими, затаенными до времени силами, заветными преданьями, умом и бодростью. Притом это была не слепая любовь "с закрытыми глазами, с преклонной головой, с запретными устами" (говоря словами Чаадаева), но - опять-таки характерная для декабристов - любовь "критическая", оборачивавшаяся жгучей ненавистью ко всяческому рабству и угнетению народа - социальному, политическому, духовному, Именно для участников декабристского движения апелляция к национальной истории, к героическому прошлому русского народа служила одним из основных приемов критики современного социального строя. "Возвышенная любовь к отечеству" сливалась в их сознании воедино с ненавистью к рабству и самовластию, унижавшим национальное достоинство русского человека. Декабрист М. А. Фонвизин, вспоминая, как "дух свободы повеял на самодержавную Россию", указывал, что офицеры гвардии вернулись из заграничных походов 1813-1815 гг. "с чувством своего достоинства и возвышенной любви к отечеству", что сравнение русской крепостнической действительности с общественно-политическими порядками на Западе "возмущало и приводило в негодование образованных русских" и их патриотическое чувство, что, наконец, они "усвоили свободный образ мыслей... стыдясь за Россию, так глубоко униженную самовластием". Устав Союза Благоденствия предписывал "быть особенным образом привержену ко всему отечественному и доказывать то делами своими"; цель Союза была сформулирована в уставе следующим образом: "Благо отечества", "утверждение величия и благоденствия российского народа". Только в свете такого революционного, декабристского осмысления патриотической идеи следует рассматривать и патриотизм Грибоедова.

На почве подобных настроений сложился воинствующий гуманизм Грибоедова, проникнутый верой в человека и пафосом борьбы за его духовное и социальное освобождение. О своей душе Грибоедов говорил: "Для нее ничего нет чужого, страдает болезнию ближнего, кипит при слухе о чьем-нибудь бедствии".

В частности, гуманистические убеждения Грибоедова со всей силой сказались в его отношении к горским племенам Кавказа. Он любовно изучал их жизнь и нравы. Патриотические чувства Грибоедова не имели ничего общего с официальным великодержавным шовинизмом. В проекте организации Российской Закавказской компании Грибоедов, по необходимости нейтрализуя свою мысль благонамеренными оговорками и апелляцией к "человеколюбию монархов", смело и широко ставил вопрос о сближении русских с "новыми их согражданами" в Закавказье, без различия языков и исповеданий, на основе "преследования взаимных и общих выгод" и "начертания законов, согласных с местными обычаями". Он прямо призывал правительство отказаться от "предрассудков" шовинистической исключительности и "равно благотворить всем своим поданным, какой бы они нации ни были".

Этой стороной своей деятельности, еще мало изученной, Грибоедов явственно перекликается с нашим временем. Его мысль о том, что русскому народу чужда националистическая ограниченность и нетерпимость (по свидетельству современников, он настойчиво выдвигал эту мысль), отвечает нашему представлению о дружбе народов и более, чем когда-либо, именно сейчас со всей силой убедительности звучат слова поэта, что "чрез сие создалась и возвысилась Россия".

Проверить свои мысли и соображения на практике, применить свой идеологический опыт и свои знания к реальному делу и тем самым послужить России и русскому народу - таково было всегдашнее побуждение Грибоедова, его основной жизненный стимул. Меньше всего он был человеком отвлеченного, абстрактного мышления. Деятельность, активное, творческое отношение к жизни - одна из наиболее резко выраженных черт характера Грибоедова, коренное свойство его натуры. Не оставаться праздным наблюдателем происходящего в мире, но самому практически участвовать в происходящем, "самому быть творцом нравственно улучшенного бытия своего" и тем самым творчески содействовать людям - так понимал Грибоедов назначение человека. "Вот еще одна нелепость - изучать свет в качестве простого зрителя, - записал он однажды. - Тот, кто хочет только наблюдать, ничего не наблюдает... Наблюдать деятельность других можно не иначе, как лично участвуя в делах... Нужно самому упражняться в том, что хочешь изучить".

Активное и практическое отношение к жизни отличает Грибоедова от подавляющего большинства людей его времени, - будь это разочарованные пассеисты с наклонностью к элегической скорби или восторженные мечтатели с наклонностью к либеральному красноречию. Даже лучшие, наиболее передовые люди эпохи были людьми не дела, а фразы; декабристская среда дает тому не мало примеров. Грибоедов вовсе не похож на пылких и прекраснодушных героев десятых - двадцатых годов с их бурным романтическим воодушевлением. Человек громадной душевной страсти и могучего темперамента, он таил их в себе, расхолаживал разумом и выработал реальный взгляд на жизнь. В этом смысле он сродни Чаадаеву, Пестелю, декабристу Лунину, партизану Фигнеру, по существу, выпадавшим из общего "стиля" эпохи. Все это - люди с холодными лицами, с затаенными страстями, с трезвым рассудком и с горечью в сердце.

Практицизм и реализм Грибоедова определили его отношение к декабристам. Он был кровно связан с декабристским движением, с революционным подпольем 1810-1820-х гг. и, вероятно, формально состоял членом тайного общества. Истинная роль, которую играл он в декабристской организации, до сих пор не выяснена, но можно предположить, что она была велика. Нужно думать, что не без оснований Грибоедов был арестован по обвинению в учреждении тайного общества в Отдельном кавказском корпусе и в распространении политической литературы в Грузии. Многозначительно в этом смысле дошедшее до нас известие, будто бы в середине декабря 1825 г. Грибоедов (находившийся в это время на Кавказе, при Ермолове) говорил: "В настоящую минуту идет в Петербурге страшная поножовщина" (ср. в письме его от 18 декабря 1825 г.: "Какое у вас движение в Петербурге!! - А здесь... подождем"). Освобождение Грибоедова из-под ареста с "очистительным аттестатом" может быть объяснено лишь отсутствием прямых улик и, дополнительно, заступничеством влиятельного Паскевича.

Грибоедов был человеком декабристского духа. Декабризм был общей базой философского, социально-политического и художественного мировоззрения Грибоедова, равно как и нормой его общественного поведения, и самое творчество его представляет собою один из наиболее разительных примеров художественного выражения декабристской идеологии. Это - бесспорно. Тем ре менее, проблему Грибоедова неправомерно решать только в рамках декабризма. И мировоззрение, и творческая практика Грибоедова были, конечно, значительно шире и емче; они не укладываются без остатков в декабристские политические, экономические, историко-философские и эстетические концепции, - и остатки эти весьма существенны. По многим важнейшим вопросам, в том числе и конкретно политическим, Грибоедов придерживался особых точек зрения, свидетельствующих не только о чертах сходства, но и о чертах различия между ним и декабристами.

В частности, по всему складу своего государственного ума, с точки зрения реального политика, Грибоедов раньше других со всей остротой ощутил кризис радикализма декабристского толка, определившийся, по существу, еще до 14 декабря. Он не верил в реальные политические перспективы декабризма, как движения, Изолированного от широких народных масс и тем самым обреченного на неуспех. Предание приписывает ему такую фразу о декабристах: "Сто человек прапорщиков хотят изменить весь государственный быт России". Также и грандиозный торгово-промышленный проект Грибоедова (Российская Закавказская компания) выражает прогрессивно-буржуазные экономические и просветительские тенденции, далеко не во всем совпадающие с программой декабризма, имеет своим источником иные филиации современной Грибоедову западно-европейской общественной мысли и вообще, при ближайшем рассмотрении, должен быть оценен, как явление последекабристской идеологии. В этом проекте, как и во всем, чад он делал, Грибоедов был устремлен в будущее и опережал историю.

Сомнения в реальном исходе дела декабристов определили как самостоятельность общественной позиции Грибоедова в период подъема декабристского движения, так и известную промежуточность ее после 1825 г. Скепсис Грибоедова был оправдан историей. 14 декабря показало предел дворянской революционности. Первенцы русской свободы честно сложили спои головы или ушли на каторгу, и с их крушением кончилась целая эпоха русской истории. Вся обстановка общественного быта резко изменилась, наступило время жестокой реакции, полицейского сыска, придавленности и немоты. Новые революционные силы еще только накапливались где-то в глубине общества, не пробиваясь наружу. Герцен очень точно сказал, что для того, чтобы вынести воздух этой мрачной эпохи, "надо было приспособиться к неразрешимым сомнениям, горчайшим истинам, К собственной немощности, к постоянным оскорблениям каждого дня; надо было... приобрести навык скрывать все, что волнует душу, и не растерять того, что хоронилось в ее недрах, - наоборот, надо было дать вызреть в немом гневе всему, что ложилось на сердце... надо было обладать беспредельной гордостью, чтобы высоко держать голову, имея цепи на руках и ногах".

Крушение декабризма по-разному определило судьбы людей грибоедовского поколения, случайно либо не случайно уцелевших при разгроме. Одни - наспех и навсегда распрощались с опасными "мечтами юности", чтобы органически врасти в новую обстановку; другие, как, к примеру, М. Ф. Орлов, утешались эффектным, но вполне беспочвенным и безобидным фрондерством. Грибоедов, разумеется, не мог примириться с моралью и порядками "трясинного государства", а новые подспудно складывавшиеся общественные отношения оставались для него неясными. Вместе с тем он был слишком активной натурой, чтобы найти утешение в салонном фрондерстве, подобно Орлову, или в гордом одиночестве, подобно Чаадаеву с его чисто умозрительным неприятием действительности. По всему складу характера, по темпераменту Грибоедов не мог оставаться в стороне от живой жизни, от практического дела. Но жизнь, окружавшая его, была еще более жалкой, позорной и мрачной, нежели та, которую сам он заклеймил в своей комедии.

Отсюда - внутренняя противоречивость позиции Грибоедова: сделав попытку переступить через свой век и войти в новую эпоху, не поступившись ни единым из своих убеждений, он вынужден был служить тому миру, который сам ненавидел и презирал, В этом мире задавали тон люди уже совершенно иной психологии, иного поведения; Грибоедову среди них было явно не по себе. Служебная карьера, при внешнем ее блеске, никак не могла удовлетворить Грибоедова. Его грандиозные "воображения и замыслы" терпели крушение в обстановке канцелярской рутины. Он чувствовал в себе призвание и силы к широкой деятельности в общегосударственном масштабе, а его сделали винтиком в бюрократической машине николаевской монархии. Официальная Россия, заставив Гениального человека стать холодным чиновником с лицом, в котором "жизни нет", в сущности, платила ему лишь презрительным равнодушием. Пушнин имел все основания сказать о Грибоедове: "Способности человека государственного оставались без употребления; талант поэта был не признан". Говоря фигурально, перед пламенным мечтателем Чацким открывалась лишь умеренная и аккуратная карьера Молчалива, и это, конечно, было для Грибоедова самым страшным предзнаменованием. Отсюда - трагическое переживание им двусмысленности своего положения, его тоска, озлобленность и вспышки бешенства, недовольство самим собой, вечная самопроверка и самокритика.

О том же, как тяжело переживал Грибоедов разгром декабристов, видно из драгоценного для нас рассказа Петра Бестужева - одного из пострадавших по делу 14 декабря, встречавшегося с Грибоедовым на Кавказе. "Слезы негодования и сожаления дрожали в глазах благородного; сердце его обливалось кровию при воспоминании о поражении и муках близких ему по душе в, как патриот и отец, (он) сострадал о положении нашем. Не взирая на опасность знакомства с гонимыми, он явно и тайно старался быть полезным. Благородство и возвышенность характера обнаружились вполне, когда он дерзнул говорить государю в пользу людей, при одном имени коих бледнел оскорбленный, властелин!.. Единственный человек сей кажется выше критики, и жало клеветы притупляется на нем". Далее, отмечая, что душа Грибоедова была "чувствительна ко всему высокому, благородному, геройскому" и что им руководствовали "правила чести, коими б гордились оба Катона", Бестужев говорит: "Разбирая его политически, строгий стоицизм и найдет, может быть, многое, достойное укоризны, многое, на что решился он с пожертвованием чести; но да знают строгие моралисты, современные и будущие, что в нынешнем шатком веке в сей бесконечной трагедии первую ролю играют обстоятельства и что умные люди, чувствуя себя не в силах пренебречь или сломить оные, по необходимости несут их иго. От сего-то, думаю, происходит в нем болезнь, весьма на сплин похожая..."

Это очень глубокая и точная характеристика Грибоедова. Со словами Петра Бестужева полностью согласуются лирические признания Грибоедова, проникнутые ощущением крушения декабризма и собственной судьбы:

Не наслажденье жизни цель, Не утешенье наша жизнь... Нас цепь угрюмых должностей Опутывает неразрывно. Когда же в уголок проник Свет счастья на единый миг, Как неожиданно, как дивно! Мы молоды и верим в рай, - И гонимся и вслед, и вдаль За слабо брежжущим виденьем. Постой! и нет его! угасло! Обмануты, утомлены. И что ж с тех пор? - Мы мудры стали, Ногой отмерили пять стоп, Соорудили темный гроб И в нем живых себя заклали. Премудрость! вот урок ее: Чужих законов несть ярмо, Свободу схоронить в могилу И веру в собственную силу, В отвагу, дружбу, честь, любовь!!!

Примерно за год до смерти Грибоедов признался своему задушевному другу Степану Бегичеву: "Все, чем я до сих пор занимался, для меня дела посторонние, призвание мое - кабинетная жизнь, голова моя полна, и я чувствую необходимую потребность писать". А его, между тем, заставляли служить, упрятали в далекое восточное захолустье, куда он уехал в последний раз с предчувствием, что назад уже не вернется. В самом конце перед ним, как будто, блеснул луч света - надежда на личное счастье с грузинской девушкой, ставшей его женой. Но и здесь его одолевали тяжкие сомнения: "Мне простительно ли, после стольких опытов, стольких размышлений вновь бросаться в новую жизнь?.. Это теперь так светло и отрадно, а впереди как темно! неопределенно!" Он жил с чувством отчаянной тоски, с навязчивой мыслью о самоубийстве, - с каждым днем "все далее от успокоения души и рассудка", - и в конце концов, в сущности, сам выбрал себе смерть - по выражению Пушкина, "мгновенную и прекрасную".

Однажды Грибоедов промолвился: "Есть внутренняя жизнь, нравственная и высокая, независимая от внешней". Скептицизмом, иронией и сарказмом, маской преуспевающего чиновника по ведомству иностранных дел, с "меланхолическим характером" и "озлобленным умом" (черты, отмеченные Пушкиным) - он как бы заслонил, законспирировал свою внутреннюю жизнь, которая лишь изредка, короткими вспышками, пробивалась наружу, случайные следы которой сохранились в интимных письмах поэта или в рассказах его друзей. Этой же высокой и напряженной жизни русская культура обязана созданием одного из самых драгоценных своих сокровищ, которое мы называем творчеством Грибоедова.

2

Писательская судьба Грибоедова не совсем обыкновенна. Он остался в истории "автором одной книги" (homo unius libri); все, что написано им сверх "Горя от ума", не может итти ни в какое сравнение с бессмертной комедией. Это бесспорно, но, вместе с тем, обычное представление о Грибоедове, как о "литературном однодуме" с чрезвычайно узким творческим диапазоном, ограниченным рамками комедийного жанра, как о писателе, случайно создавшем гениальное произведение и истощившем в нем свои творческие силы, - представление это искажает правильное историко-литературное осмысление всего художественного наследия Грибоедова от ранних его пьес до поздних трагедийных замыслов и снимает вопрос об интенсивном и сложном пути его творческого развития.

Драматургия молодого Грибоедова - еще вся целиком в традициях "легкой" светской комедии классического стиля, господствовавшей на русском театре в начале XIX века. Полупереводные - полуподражательные "комедии интриги", с которых начал Грибоедов ("Молодые супруги", "Притворная неверность"), построены по узаконенному шаблону, по правилам, предписанным французской драматургической теорией. Как прилежный, но робкий ученик, молодой Грибоедов следовал этой безжизненной и условной теории. Традиционные сюжетные перипетии и ситуации, основанные на незамысловатых эффектах любовной интриги, закостенелые формы шестистопного стиха, схематизм в обрисовке персонажей, крайняя бедность, если не полное отсутствие сколько-нибудь весомого идейного содержания - вот, что характеризует эти пьески, в которых ничто еще не предвещает автора "Горя от ума".

Сцены из комедии "Своя семья, или Замужняя невеста" стоят на значительно более высоком идейном и художественном уровне. В частности, глубоко присущее Грибоедову тонкое чувство языка, проникающее в самую природу "театрального", звучащего со сцены слова, подсказало ему здесь тщательно разработанные стиховые диалогические формы, основанные на богатстве и разнообразии живых разговорных интонаций и отражающие речевую практику дворянского общества начала XIX века. Впоследствии эти формы нашли необыкновенно широкое и блестящее применение в "Горе от ума".

В ряду ранних произведений Грибоедова особняком стоит сочиненная им сообща с П. А. Катениным большая оригинальная комедия в прозе "Студент". Это - комедия памфлетно-сатирического склада, написанная в литературно-полемических целях и начиненная пародиями на стихи поэтов сентиментально-элегического стиля. Резкое изображение быта и нравов, известная широта охвата социальной темы (см., например, д. I, явл. 12), нарочитая "грубость" и "простонародность" языка, довольно откровенное пренебрежение каноническими правилами французской теории - все эти качества противопоставляют "Студента" жанру легкой светской комедии, в традициях которой складывалась драматургическая практика молодого Грибоедова. Элементы бытовой сатиры, наличествующие в "Студенте", могут быть соотнесены с "Горем от ума", да и самый образ Звёздова в известной мере предвосхищает образ Фамусова.

Именно то обстоятельство, что в ранних пьесах Грибоедова не чувствуется руки гениального мастера, лежало в основе версии о неожиданности, случайности и даже необъяснимости появления "Горя от ума". Между тем, прославленную комедию нельзя рассматривать изолированно, как единичную и случайную вспышку творческого гения Грибоедова, как его неожиданную и трудно объяснимую удачу. Правильное историко-литературное осмысление лучшего произведения русской стиховой драматургии невозможно без учета ранних комедий Грибоедова, при всем своем несовершенстве послуживших для него своего рода "творческой лабораторией" - тем опытным полем, на котором он на практике постигал законы драматического искусства в применении к условиям сцены. И тем более нельзя составить достаточно полное и точное представление о комедии Грибоедова вне соотнесенности ее с общеидеологической и художественной проблематикой русской литературы и русского театра 1810-1820-х гг.

Грибоедов вовсе не был писателем-одиночкой, прокладывавшим какой-то особый, уединенный путь вне групп и направлений, действовавших в его время, вне литературных споров, вне идеологической борьбы. Наоборот: он выступил, как представитель мощного литературно-театрального течения, ознаменовавшего в начале XIX века расцвет русской стиховой драматургии и связанного в первую очередь с именами А. А. Шаховского, Н. И. Хмельницкого, П. А. Катенина, А. А. Жандра и В. К. Кюхельбекера, практически решавших задачу обновления русского драматического искусства. Комедия Грибоедова возникла на почве развитой литературно-театральной культуры, уже имевшей к тому времени свои устойчивые традиции.

Шаховской, Катенин, Жандр, Кюхельбекер составляли ближайшее дружеское и литературное окружение Грибоедова. Общественную позицию этой группы и вообще весь ее идеологический облик отчетливо характеризует бо'льшая или меньшая причастность названных лиц к декабристскому движению. В разной мере все они принимали активное участие в деле выработки нового прогрессивного мировоззрения и боролись за национальное самоопределение русского искусства, за его самобытность и народность, за повышение его общественного значения и влияния. Предпринятая ими борьба за новое понимание целей и задач искусства, за обновление литературных форм, за создание самобытно-национальной художественной культуры, за "правдоподобие", "просторечие" и подлинный историзм - в конечном счете оборачивалась борьбой за упрочение и развитие принципов реалистического искусства в пору его первоначального формирования на русской почве.

Комедия Грибоедова возникла в плоскости этого течения. Она родилась в атмосфере напряженной литературной борьбы, в условиях широко развернувшихся споров по вопросам реконструкции театра и радикального обновления драматического репертуара. Комедия явилась практическим осуществлением целого ряда конкретных пожеланий и требований, выдвигавшихся в кругу литературно-театральных друзей и единомышленников Грибоедова.

Писатели декабристского направления уделяли много внимания театру и специально - проблеме обновления русского драматического репертуара, в полной мере учитывая общественно-агитационную роль театра. В числе других вопросов, связанных с задачей национального возрождения литературы, в их среде выдвигался и вопрос о создании "самобытной" комедии.

Так, например, один из участников кружка "Зеленая лампа", служившего в 1819-1820 гг. негласным литературно-театральным филиалом декабристской организации (вероятно, это был А. Д. Улыбышев, известный впоследствии историк музыки), выступая против французомании, царившей в русской литературе и на русском театре, особо останавливался на судьбах национальной комедии, Заглядывая в будущее, он предсказывал в форме утопического "сна", что политическая победа декабризма закономерно приведет к расцвету "самобытной комедии" и ликвидирует на русской сцене нетерпимое засилье переводов и переделок французских пьес, "устаревших даже у того народа, для которого они были сочинены". "Великие события, разбив наши оковы, - говорит человек будущего, - вознесли нас на первое место среди народов Европы и оживили также почти угасшую искру нашего народного гения... Нравы, принимая черты все более и более характерные, породили у нас хорошую комедию, комедию самобытную". Политическая сторона вопроса о судьбах национальной комедии, призванной служить мощным средством общественно-морального воспитания, долженствующей разоблачать несовершенства социального строя и исправлять нравы, повредившиеся в условиях невежества и деспотизма, - подчеркнута в высказываниях данного автора достаточно резко. Грибоедов был тесно связан с участниками кружка "Зеленая лампа", и "Горе от ума" явилось как бы прямым ответом на подобного рода пожелания.

Сила и размах художественного дарования Грибоедова определили масштабы его творческой работы. В "Горе от ума" он оставил далеко позади себя все гипотетически мыслившиеся решения проблемы обновления комедийного жанра, решил их по-своему - смело и гениально, и выступил подлинным реформатором русской комедии, на целое столетие предопределившим пути ее дальнейшего развития. "Горе от ума" завершило на русской почве традиции классической комедиографии XVIII века и, вместе с тем, открыло собою новую эпоху русской драматургии, ознаменованную творчеством Гоголя, Лермонтова, Сухово-Кобылина и Островского.

В условиях репертуарного кризиса, выявившегося в начале двадцатых годов, когда уже явно сходила на-нет инерция салонно-светского комедийного жанра, в свое время модернизированного Шаховским и Хмельницким, - идейный и художественный резонанс "Горя от ума", появившегося накануне восстания декабристов, был необыкновенно велик. В мировой литературе не много можно найти произведений, которые, подобно "Горю от ума", в короткий срок снискали бы столь несомненную всенародную славу. При этом современники в полной мере ощущали социально-политическую актуальность комедии Грибоедова, воспринимая ее как произведение декабристской литературы, ставившей своей генеральной задачей разработку "собственных богатств" (национальной истории и современной русской жизни), и собственными, незаемными средствами. Современная критика оценила "Горе от ума", как первую в русской литературе "комедию политическую". Сближая ее в этом смысле с "Женитьбой Фигаро", О. И. Сенковский указывал, что "Бомарше и Грибоедов с одинакими дарованиями и равною колкостию сатиры вывели на сцену политические понятия и привычки обществ, в которых они жили, меряя гордым взглядом народную нравственность своих отечеств" ("Библиотека для чтения" 1834, N 1).

Историк В. О. Ключевский имел все основания назвать комедию Грибоедова "самым серьезным политическим произведением русской литературы XIX века". В этом нет преувеличения. Комедия прозвучала, как открытый вызов миру насилия, хамства и обмана, хотя Грибоедов и не ставил перед собою прямолинейно-политических задач. Он не изобличал ни самый институт рабства, ни отдельные стороны крепостного права. Но он дал в своей комедии нечто большее: художественный образ эпохи. С громадной силой и страстью в "Горе от ума" разоблачается мертвящий "дух" рабства - мракобесие, раболепство, умственный застой и духовное ничтожество крепостнического общества, - все, что составляло самую атмосферу аракчеевщины и фотиевщины, в которой нечем было дышать умному и благородному человеку.

Замечательна широта, конкретность и злободневность социальной критики Грибоедова, охватившей наиболее актуальные явления общественного быта России в 1810-1820-е гг. Злодейства "знатных негодяев", вельможный сервилизм Фамусова и мелкотравчатое подхалимство заурядных бюрократов типа Молчалина, светская французомания, совмещавшаяся с ненавистью к малейшим проблескам независимой мысли, растленная "Мораль" Фамусовых и солдафонство Скалозубов, лживый "клубный" либерализм Репетиловых и Удушьевых и т. п. - таков широчайший диапазон критики Грибоедова.

Но, конечно, не только страстностью и конкретностью социальной критики Грибоедова определяется в русской литературе место "Горя от ума", как произведения, ознаменовавшего становление нового, реалистического художественного стиля. Не менее важное значение приобрели в этом плане широко и свободно разработанная Грибоедовым тема человеческого благородства и по-новому решенная им проблема создания образа положительного героя - человека передовых убеждений и "возвышенных мыслей".

Широта и верность художественных обобщений, богатство психологического содержания, стремительность, стройность и законченность сюжетного развития, живость, гибкость и образность стихотворного языка, тонкое чутье, с каким Грибоедов постиг законы драматического жанра, самую специфику искусства сцены, - все эти качества определили значение "Горя от ума", как величайшего памятника не только прогрессивной общественной мысли, но и прогрессивной художественной культуры.

Положив в основу своей комедии драматическую коллизию противоречия героя с окружающей его средой, Грибоедов тем самым решал выдвинутую декабристами проблему создания "гражданской", идейно насыщенной и общественно значимой литературы, задачи которой отнюдь не сводились лишь к сатирическому обличению нравов крепостнического общества, но которая также способна была бы служить целям революционного общественно-политического воспитания - возбуждать любовь к "общественному благу" и будить ненависть ко всяческому произволу и угнетению. Требовалась не только сатира, но и героика, не только разоблачение низких пороков, по и апология высоких гражданских страстей.

Грибоедов в "Горе от ума" не только ответил на первое из этих требований, но и попытался решить проблему высокого героического характера, - хотя сама природа комедийного жанра неизбежно и закономерно ограничивала возможности решения этой проблемы. При всем том Чацкий наделен чертами высокого гражданского героя, и именно в силу этого обстоятельства, по существу, выпадает из общего комедийного плана "Горя от ума". Характерно в этой связи, что патетические монологи Чацкого (особенно "А судьи кто?..") воспринимались современниками, как полноценные произведения гражданской поэзии - сами по себе, вне соотнесенности их со всей комедией в целом.

Литература 1810-1820-х гг. не создала положительного герой в духе декабристских представлений о человеке и его общественной Практике. Положительный герой был только задан, но художественно задание это осталось не реализованным. В образе Чацкого Грибоедов, в меру тех ограниченных возможностей, какие предоставлял ему комедийный жанр, попытался решить проблему положительного героя - человека нового склада ума и души, воспитывающего в себе новую мораль, вырабатывающего новый взгляд на мир и на человечество. Чацкий - более, чем какой-либо другой из героев русской литературы двадцатых годов - воплотил в себе черты такого нового человека - еще не свободного, но уже освобождающегося, проникнутого освободительным "духом времени".

Не подлежит сомнению, что в образе Чацкого Грибоедов хотел в полную меру своего сочувствия показать человека декабристского духа, человека с "оскорбленным чувством", поднимающего бунт против общества - в защиту личности, гуманистического утверждения прав личной свободы и человеческого достоинства. Чацкий - не только провозвестник декабристских (в широком значении этого слова) идей. В нем также воплощена норма общественного поведения, гражданской морали. Его понимание идеи долга и практического осуществления этой идеи, его воодушевление и гневный пафос, страстность его обличительного тона - все это в условиях общественного и политического быта аракчеевской эпохи приобретало прямую агитационную направленность и громадную силу моральной убедительности. Это очень хорошо понял Герцен: "Фигура Чацкого, меланхолическая, ушедшая в свою иронию, трепещущая от негодования и полная мечтательных идеалов, появляется в последний момент царствования Александра I, накануне возмущения на Исаакиевской площади: это - декабрист". Вне такого понимания нельзя правильно осмыслить и исторически оценить образ Чацкого - главного предка гражданских героев русской литературы XIX века.

Сама проблема "ума", поставленная в комедии и сформулированная в ее заглавии (в первоначальной редакции еще более четко: "Горе уму"), в грибоедовское время была чрезвычайно актуальна и осмыслялась очень широко, как проблема вообще интеллигентности, просвещения, культуры. Можно было бы привести не мало данных, свидетельствующих, что с понятием "умный", как правило, ассоциировалось в ту пору представление о человеке передовых убеждений, носителе новых идей, и еще конкретнее - о члене тайного общества, будущем декабристе. Есть основания предполагать, что в образе Чацкого отразилась личность одного из характернейших представителей декабризма - "неугомонного рыцаря" Кюхельбекера, с которым Грибоедов был очень близок. Даже если это не так, Чацкий, воплощая в себе типические черты декабриста, разительно похож на Кюхельбекера, как он похож и на других "неугомонных рыцарей" и "умников" того времени, пылкость которых сплошь да рядом оборачивалась в глазах окружающих "безумием", "горем от ума".

Чацкий показан во враждебном окружении. Пламенный мечтатель с живым чувством, разумной мыслью и благородными порывами, он противопоставлен сплоченному и многоликому миру Фамусовых, молчаливых и скалозубов с их мелкими целями и низкими стремлениями. Он чужой в этом мире. "Ум" Чацкого ставит его в глазах Фамусовых и молчаливых вне их круга, вне привычных для них норм общественного поведения: лучшие человеческие свойства и склонности героя делают его в представлении окружающих "странным человеком", "чудаком", "безумцем".

Пережив тяжелую личную трагедию, Чацкий уходит из фамусовского мира искать уединенный "уголок" для своего оскорбленного чувства. Но при всем том историческое значение "Горя от ума" было бы в значительной мере сужено, если бы Грибоедов дал в образе Чацкого лишь очередную вариацию на обычную в литературе двадцатых годов романтическую тему разочарования и гордого одиночества. Важно отметить, что Грибоедов внес в свою разработку этой темы существенный корректив. А именно: поставив в образе Чацкого центральную для всей современной литературы проблему индивидуализма, он решил ее по-своему, вне байронической интерпретации.

В Чацком нет и следа байронического "демонизма". Он молод, непобедимо бодр, целен в своих чувствах, жизнедеятелен и прежде всего - прост. Интересно, что этот мятежный протестант, борец со всяческой косностью, невежеством, моральным и культурным одичанием - на первых порах не бежит, подобно героям Байрона и байронистов, от чуждого и враждебного ему общества, не отворачивается от него с гордым презрением, хотя в полной мере и ощущает свой разлад с ним. Напротив, в первых сценах комедии Чацкий - "мечтатель", которому дорога его мечта, мысль о возможности нравственного перевоспитания этого эгоистического, погрязшего в своих пороках общества, и он приходит к нему, к этому обществу, с горячим словом убеждения. Чацкий чужд духовного своекорыстия, когда охотно вступает в спор с Фамусовым, когда адресуется со своими обличениями к Скалозубу, когда раскрывает перед Софьей мир своих чувств и переживаний. И только потом, оболганный и оскорбленный обществом, он убеждается в безнадежности своей проповеди, освобождается от своих "мечтаний" ("Мечтанья с глаз долой, и спала пелена!.."), принимает вызов фамусовского мира и отрясает его прах от своих ног.

В образе Чацкого оттенены черты человека волевого характера, творческой активности и полноты жизненных ощущений. Он - вовсе не отчаявшийся во всем мизантроп, угнетенный сознанием роковой предопределенности своей судьбы, но человек твердой воли и активного действия, ревнитель общественного блага, наделенный живой страстью и пытливой мыслью. Он - из тех, кто "вперяет в науки ум, алчущий познаний", в чьей душе горит жар к искусствам. При всей своей молодости, он - деятель, обладающий не малым житейским опытом: "славно пишет и переводит", успел побывать на военной службе, видел свет, был в связи с министрами - "служить бы рад", только ему "прислуживаться тошно". Не его вина, что, будучи человеком активного, практического отношения к жизни, в условиях сложившегося политического и общественного быта он обречен на бездействие и предпочитает "рыскать по свету".

Еще Гончаров правильно подметил эти черты характера Чацкого, отличающие его от закрепленных традицией русского байронизма (в его массовом литературном выражении) с юности разочарованных, безвольных и и внутренне опустошенных мизантропов. В развитие мысли Аполлона Григорьева, доказывавшего, что Чацкий "есть единственное истинно-героическое лицо нашей не только сцены, - но и литературы вообще", Гончаров, сближая Чацкого с Онегиным и Печориным, подчеркнул его превосходство над ними, как героя, более полно воплотившего благородные человеческие стремления и пафос положительного содержания общественной и творческой практики человека. "Чацкий, как личность, несравненно выше и умнее Онегина и лермонтовского Печорина, - говорит Гончаров. - Он искренний и горячий деятель, а те - паразиты, изумительно начертанные великими талантами, как болезненные порождения отжившего века. Ими заканчивается их время, а Чацкий начинает новый век - и в этом все его значение и весь "ум"" ("Мильон терзаний"). Это замечание о том, что Чацкий начинает новый век - быть может, самое важное из всего, что было сказано о нем в XIX столетии.

Волевой, мужественный характер Чацкого с особенной силой выявляется в его последнем монологе ("Не образумлюсь... виноват"). Здесь тема воли Чацкого достигает своей кульминации. Громадная сила лирического чувства, которою проникнут этот монолог, полна волевого напряжения. Окончательно убедившись в иллюзорности своих надежд, прозревший и отрезвившийся Чацкий не только клеймит Фамусова, но и сам духовно освобождается, мужественно побеждая свою страстную и нежную влюбленность и разрывая последние нити, связывавшие его с фамусовским миром, где гаснет ум и гибнет страсть.

Сам Грибоедов в письме к Катенину (см. стр. 481 наст, издания) с предельной ясностью раскрыл содержание положенной в основу "Горя от ума" драматической коллизии столкновения героя со средой: "...человек разумеется в противуречии с обществом, его окружающим, его никто не понимает, никто простить не хочет, зачем он немножко повыше прочих". И далее Грибоедов показывает, как постепенно и планомерно нарастает конфликт Чацкого с обществом. С этим планомерным и психологически глубоко обоснованным развитием стержневой драматической интриги строго согласована вся сюжетно-композиционная структура комедии, равно как и динамическое развитие характера Чацкого - уже не статического, как у классиков, а показанного в непрерывном движении, в борьбе сложных противоречий.

Грибоедов овладел искусством раскрывать содержание человеческих образов в самой динамике драматического действия, согласованного во всех сюжетных перипетиях с внутренним развитием характера. Грибоедовские герои (исключая разве одну Лизу) уже не вмещались в обычные комедийные амплуа, закрепленные драматургической традицией классицизма. Характеры их многосторонни. Содержание образа Фамусова, например, вовсе не исчерпывается тем, что он сварливый и мракобесный старик. Он также и любящий отец, и строгий начальник, и покровитель бедных родственников, и заправский волокита. До столкновения с Чацким он не больше как крикливый, но довольно добродушный и даже не лишенный известной привлекательности "старовер", и только в процессе самого действия образ Фамусова раскрывается полностью, вырастает в обобщенный образ-символ, вобравший громадное общественное содержание.

Проблема психологического единства разнообразных страстей в многостороннем и противоречивом характере решалась Грибоедовым прежде всего в образе центрального героя комедии, изображенного в противоборстве своего гнева и своего страдания. У Чацкого "ум с сердцем не в ладу". Он наделен множеством чувств: одновременно зол и чувствителен, насмешлив и нежен, вспыльчив и сдержан, весел и брюзглив и т. д. "Ум" и благородство Чацкого, владеющие им чувства гражданского негодования, общественного долга и человеческого достоинства вступают в острый конфликт с его "сердцем", с его страстной любовью к Софье. В образе Чацкого Грибоедов раскрывает трагическую коллизию "долга" и "страсти" или шире - общественных и личных страстей (если пользоваться современной Грибоедову терминологией).

Обе драмы Чацкого - и общественная, и личная - развертываются в комедии во внутренней связи и взаимной обусловленности. Они слиты нераздельно. Общественное негодование Чацкого приобретает особый лирически-эмоциональный характер в связи с постепенным крушением его надежд на личное счастье. И обратно: чувство неразделенной любви обостряет конфликт Чацкого с обществом, завершающийся окончательным разрывом. Все поведение Чацкого - его поступки и речи - проникнуто внутренней логикой подъема и угасания его личного чувства. Негодование Чацкого растет по мере того, как неуклонно растет его любовная тревога, При всем том личная драма Чацкого обусловлена социально, дана, как следствие общественных условий, определивших судьбу одинокого мечтателя и протестанта. Софья целиком принадлежит фамусовскому миру. Она не может полюбить Чацкого, который всем складом ума и души противостоит этому миру. Именно потому любовный конфликт Чацкого с Софьей разрастается до масштабов поднятого им общественного бунта. Именно потому личная и социальная драмы Чацкого не противоречит одна другой, но взаимно дополняют одна другую, воплощая в себе владевшую сознанием Грибоедова идею трагической обреченности умного и благородного человека в неразумном и подлом обществе.

Вообще возникает вопрос, в какой мере "Горе от ума" является комедией? Важно отметить, что самому Грибоедову первоначальный замысел "Горя от ума" рисовался в иной форме. В заметке, служившей, очевидно, наброском предисловия к комедии, он сказал: "Первое начертание этой сценической поэмы, как оно родилось во мне, было гораздо великолепнее и высшего значения, чем теперь в суетном наряде, в который я вынужден был облечь его". Не подлежит сомнению, что Грибоедов имел в виду в данном случае не только и не столько внешние, в частности цензурные, причины, но и более глубокие, чисто художественные обстоятельства, связанные с природой комедийного жанра и сузившие его первоначальный замысел.

Нельзя сказать, что в комедии ничего не осталось от этого замысла. В ней есть философский центр, и центр этот - в проблеме ума, которую Грибоедов ставит и решает в духе западно-европейских и русских просветителей. Говоря в общей форме, философская идея "Горя от ума" может быть определена, как идея активного, жизнетворческого и жизнедеятельного разума, руководимого волей и освобождающего человека от индивидуалистических страстей, владеющих его сознанием. Сама по себе эта идея имеет отчетливо выраженное просветительское происхождение, отсылая в первую очередь к концепциям Гельвеция. Вместе с тем, Грибоедов выдвинул в своей комедии, громадную и новую для русской литературы тему противоречия ума и неразумной действительности. Его комедия - пьеса о горе человека, и горе это проистекает от его ума, Грибоедов задался целью показать трагедию пытливого, деятельного, творческого человеческого разума в условиях неразумного мира. Тем самым, учитывая опыт истории и постигая реальные общественные противоречия своего времени, он разрушал абстрактно-рационалистические иллюзии, характерные для просветительской мысли XVIII века.

Иное дело, что первоначальный "высокий" замысел Грибоедова получил в комедии частичное осуществление. Однако, сама коллизия страсти и долга, нашедшая выражение в личной драме Чацкого, вносит в памфлетно-сатирическую комедию быта и нравов подлинно трагическое начало. Оно не ощутимо в первом акте, вся экспозиция которого, как будто, предполагает достаточно заурядный комедийный сюжет (герой возвращается на родину; любимая им девушка встречает его равнодушно, потому что увлечена другим; герой заблуждается и т. д.). Но по мере развития действия из обычной комедийной ситуации вырастает тема горестной судьбы Чацкого, полная драматического напряжения и исключающая возможность благополучной развязки. "Горе от ума" - драма "пылкой юности" и несбывшихся надежд Чацкого - "нового человека" двадцатых годов, освобождающегося от ветхозаветных понятий и представлений, и как таковая, она охватывает всю сферу его житейских отношений, в том числе и интимно-любовных. Глубочайший смысл пьесы заключается в том, что она показывает, как в условиях крепостнического общества гибнут ум, любовь, всякая живая страсть, всякая независимая мысль, всякое искреннее чувство. Интимная драма героя силою обстоятельств разрастается в общественную драму целого поколения носителей передового мировоззрения декабристской эпохи.

Грибоедов смело и радикально разрушил канон классической комедии, преодолев ее условность и схематичность, вместив в ее формы широкую общественную тему столкновения двух поколений. Великой удачей "Горя от ума" Грибоедов был обязан свободе своего творческого сознания, независимости своих художественных представлений от нормативных теорий и школьных правил. Когда П. А. Катенин, хранивший верность заветам классицизма, педантически заметил, что в "Горе от ума" "дарования более, нежели искусства", Грибоедов отозвался, что для него это "самая лестная похвала", и с замечательной прямотою следующим образом обосновал свой ответ: "Искусство в том только и состоит, чтоб подделываться под дарование, а в ком более вытвержденного, приобретенного по'том и сидением искусства угождать теоретикам, т. е. делать глупости, в ком, говорю я, более способности удовлетворять школьным требованиям, условиям, привычкам, бабушкиным преданиям, нежели собственной творческой силы, - тот, если художник, разбей свою палитру и кисть, резец или перо свое брось за окошко... Я как живу, так и пишу - свободно и свободно".

Именно на примере "Горя от ума" можно с особенной ясностью проследить процесс вызревания реалистического стиля из распадавшейся и отмиравшей художественной системы классицизма. "Натура событий" - таков был эстетический критерий Грибоедова, наделенного громадной способностью жизненной наблюдательности. Живая жизнь, реальная действительность была одновременно и источником и объектом его искусства. Отказавшись от закрепленных классической традицией рационалистических приемов однолинейного построения драматического характера, научившись так изображать своих героев, что мы видим как бы стоящие за ними социальные законы, формирующие их психику и определяющие их поведение, Грибоедов создал обширную галлерею реалистических, художественно цельных типов. Имена его героев стали нарицательными, до сих пор служат обозначением целых комплексов социально-бытовых явлений, стали синонимами бюрократизма, подхалимства, дешевого либерального пустословия, солдафонства. Известная гиперболизация типических черт превращает образы Грибоедова в "образы-символы", обладающие огромной силой жизненности. Быт стародворянской Москвы, изображенный Грибоедовым, давно уже ушел в безвозвратное прошлое, а типы, неразрывно связанные с этим бытом, понятные только в условиях своего исторического времени, остались бессмертными.

Однако, обобщал Грибоедов через конкретное и индивидуальное, или, если пользоваться его терминологией, типизировал через "портретное". Каждый человеческий образ он наделял не только четкой социально-бытовой характеристикой, но и вносил в него конкретное индивидуальное и психологическое содержание, воплощая устойчивые типические черты в неповторимо-индивидуальном "портретном" облике персонажа. Под "портретностью" Грибоедов понимал вовсе не мелочное копирование реально существующих лиц (это он называл "карикатурою"), а именно принцип типического обобщения образа без ущерба для его индивидуальной выразительности. Свои "портреты" он равно противопоставлял и плоским, прямолинейным натуралистическим "карикатурам", и "антропосам собственной фабрики", т. е. образам, искусственно созданным воображением художника без проникновения в природу конкретной действительности. "Карикатур ненавижу, в моей картине ни одной не найдешь. Вот моя поэтика" - писал он Катенину.

Это была поэтика художника-реалиста, не рабски копирующего действительность, но силою искусства преображающего "натуру", раскрывающего самую суть ее, создающего художественный образ действительности, - образ, который не является простым отражением явлений жизни в их статике и разобщенности, но воссоздает их в движении, взаимосвязи и реальных противоречиях.

Таким же художником-реалистом был Грибоедов и в сфере литературного языка. Вопросы языка вообще имели для него исключительно важное значение и в решении их он далеко опередил большинство своих современников. Можно сказать, что, наряду с Крыловым и Пушкиным, Грибоедов был подлинным создателем нашего литературного языка. Современники единодушно отмечали необыкновенное богатство, чистоту и гибкость стихотворного языка грибоедовской комедии, его "непринужденность", "разговорность" и "русский колорит". В. Ф. Одоевский с полным основанием назвал Грибоедова "единственным писателем, который постиг тайну перевести на бумагу наш разговорный язык". Пушкин предсказал, что половина стихов "Горя от ума" войдет в пословицы, И, действительно, десятки грибоедовских словечек и выражений прочно вошли в повседневный речевой обиход. Говоря словами Гончарова, "грамотная масса... развела всю соль и мудрость пьесы в разговорной речи, испестрила грибоедовскими поговорками разговор". Другого примера подобной языковой жизненности и влиятельности в русской литературе, пожалуй, не найти.

Так, прокладывая по всем направлениям новые пути в искусстве, Грибоедов своим "Горем от ума" внес громадный вклад в дело обновления нашей художественной культуры, как один из основоположников русского реализма и создателей русского литературного языка.

Грибоедов вложил в "Горе от ума" свой личный опыт переживания действительности, свой пытливый ум, свою гуманную душу. Однако, комедия не исчерпала ни творческих возможностей поэта, ни увлекавших его новых социальных и исторических тем. Современники ждали от Грибоедова новой комедии, но его творческая мысль была устремлена в ином направлении. Уже в 1824 г., перерабатывая свою комедию, он писал о ней, как о "мелочной задаче, вовсе несообразной с ненасытностью души, с пламенной страстью к новым вымыслам, к новым познаниям, к людям и делам необыкновенным", и тут же признавался, что гораздо охотнее написал бы трагедию. И в последние четыре года своей жизни он настойчиво пытался сделать это.

Проблематика "Горя от ума" была углублена и расширена в замечательных трагедийных замыслах Грибоедова, из которых до нас дошло очень не много - начерно записанные "планы", разрозненные фрагменты. Однако и по этим случайным и отрывочным наброскам можно составить достаточно точное представление о масштабах и направлении творческой работы зрелого Грибоедова, Отныне его внимание привлекают судьбы народов и государств, социальная героика, культурный мир Востока - в древности и в современности. Самое обращение Грибоедова к трагедийному жанру было вполне естественным и закономерным. Только в трагедии он мог поставить и разрешить волновавшие его вопросы, поскольку именно трагедия, в ее исторически сложившихся формах, являлась в русской литературе единственным жанром, стремившимся выйти за пределы личной и частной проблематики - к широкому изображению народных и государственных судеб.

Особенно интересовали зрелого Грибоедова темы, связанные с историей и борьбой русского народа. Именно на национально-историческом, по преимуществу, материале Грибоедов пытался решить проблему создания героического характера, предварительно поставленную им в "Горе от ума", в образе Чацкого.

Писатели декабристского направления выдвинули в русской литературе двадцатых годов национально-историческую тему, как тему героическую и революционную. Они искали в истории примеры, которые отчетливо выражали бы дух свободолюбия, свойственный русскому народу. В условиях эпохи тема национальной борьбы за великие и благородные цели, ассоциируясь с конкретными явлениями действительности, приобретала полногласное политическое звучание и острую актуальность. В этом направлении шел и Грибоедов. Темами своими он набирает судьбу Ломоносова - самородного гения, выдвинутого из самых глубин народной России ("Юность вещего"), полную драматического напряжения борьбу Руси с половцами ("Серчак и Итляр"), другие героические, события русской истории (замыслы трагедий о Владимире Киевском и Федоре Рязанском, о которых до нас дошли лишь глухие упоминания) и, наконец, Отечественную войну 1812 г.

Однако Грибоедов в своем решении национально-героической темы шел значительно дальше, нежели декабристские поэты. То неверие в реальные политические перспективы декабристского движения, которое было присуще Грибоедову, в конечном счете определило и характер его творческой работы после поражения декабристов. Богатый личный опыт помог Грибоедову глубже и шире раскрыть природу исторического процесса и социальных катастроф. Раньше других осознав слабость дворянских революционеров, не имевших опоры в народе, Грибоедов раньше других пришел и к постижению исторических закономерностей жизни народов. Его критический взгляд помог ему правильно понять и оценить роль и значение народа, как главной движущей силы истории. После катастрофы 14 декабря Грибоедов проникается идеей народа, творящего свою историю. И в самом обращении его к историческим темам сказалась тенденция переоценить трагический опыт декабристов, понять их ошибки и объяснить их поражение в свете грандиозного исторического опыта широких народных движений. Так в сознании Грибоедова рождается новая, уже последекабристская философия истории, нашедшая отражение (к сожалению, весьма неполное) в его трагедийных замыслах.

Большой интерес в этой связи представляет план трагедии "Родамист и Зенобия", позволяющий в общих чертах установить содержание одного из грибоедовских замыслов, хотя в плане намечена, по существу, лишь завязка трагедии (два акта из предполагавшихся, по-видимому, пяти). Тема трагедии, взятая из древней истории Грузии и Армении, - заговор вельмож против царя-тирана. Заговор терпит крушение - потому что заговорщиками владеют "мелкие страсти" (тогда как Родамист - сильный, волевой характер, с душой, "алчущей великих дел"), потому что они "ссорятся о будущей власти", потому, наконец, что "народ не имеет участия в их деле, - он как будто не существует". В третьем акте трагедии "возмущение делается народным, но совсем не по тем причинам, которыми движимы вельможи". Трагедия была задумана Грибоедовым, по всем данным, после 1825 г. Тема крушения политического заговора против тирании, в котором народ "не имеет участия", после разгрома декабристов приобретала исключительно актуальное значение и полностью соответствовала убежденности Грибоедова в обреченности декабристского движения, изолированного от народных масс. Так, на далеком историческом материале Грибоедов решал злободневнейшую в эпоху двадцатых годов проблему соотношения народа и царской власти.

Именно вопрос о закономерностях истории, как он решался Грибоедовым, позволяет констатировать, что, подобно Пушкину, он преодолел узость философско-исторических представлений, сложившихся на почве рационализма, и в стихии романтического историзма обрел путь к реалистическому пониманию законов, управляющих жизнью и судьбами человечества. В плоскости такого понимания сформировался русский реализм, и в этом смысле Грибоедов, наряду с Пушкиным, стоит в начале столбовой дороги русской литературы XIX века. Декабристы мыслили еще внеисторически, обосновывая свою программу в понятиях абстрактного и, по существу, антиисторического "естественного права", доставшегося им в наследство от просветителей XVIII века. Хотя они и апеллировали к "общему благу", в центре их сознания стоял индивидуальный герой, вступающий в единоборство с противостоящими ему злыми, враждебными силами. В искусстве декабристской формации герой этот изображался вне связи с конкретной исторической эпохой, неповторимой в своем социальном, культурном и бытовом своеобразии (типичный пример - исторические герои-маски в "думах" Рылеева).

Грибоедов преодолевал эту свойственную декабристам внеисторичность мышления, наново решая проблему взаимоотношений личности и общества, взаимодействия героя и народа, и придя к убеждению, что только парод творит историю и родит героев. Отсюда понятным становится напряженный интерес зрелого Грибоедова к темам народных движений, социальных катастроф и массового героизма. Если в "Горе от ума" заданная современностью задача создания положительного героя получила, в образе Чацкого, лишь ограничительное решение (и все же частная тема судьбы Чацкого разрушила канон классической комедии), то в драме о 1812 г. Грибоедов уже органически связывал тему личной судьбы Героя с общей темой народа, как творца и движущей силы истории.

Уцелевшие план и фрагмент этой драмы представляют собою явление единственное в литературе двадцатых годов. Отечественная война, служившая в официозной литературе источником казенных ложно-патриотических восторгов и сводившаяся к "истории генералов двенадцатого года", предстает в драме Грибоедова, как освободительная народная война. Судя по плану, Грибоедов в полной мере уяснил громадную роль Отечественной войны в становлении национального самосознания русского народа. Его замысел проникнут идеей творческой силы народа ("Сам себе преданный, - что бы он мог произвести?"). Он всячески подчеркивает "народные черты" войны, центральным героем драмы избирает крепостного.

Герой остается в Москве при вступлении в нее неприятеля, после - бежит из Москвы и сражается с французами во "всеобщем ополчении без дворян" (тут же "трусость служителей правительства"). Эта тема измены дворянства своему патриотическому долгу защиты отечества затронута и в дошедшей до нас сцене, в монологе Петра Андреевича ("А ныне знать, вельможи - где они?.."). Дальнейшая судьба героя окончательно раскрывает идейный, антикрепостнический смысл драмы. М., совершивший отважные подвиги, попадает в Вильну, где дворянство пожинает плоды победы: "Отличия, искательства; вся поэзия военных подвигов исчезает. М. в пренебрежении у начальников. Отпускается во-свояси с отеческими наставлениями к покорности и послушанию". И в итоге - "прежние мерзости. М. возвращается под палку господина, который хочет ему сбрить бороду", и в отчаянии кончает самоубийством. Здесь Грибоедов задался целью художественно реализовать мысль декабристов о трагической судьбе народа-героя, народа-победителя, спасшего Россию в час грозной опасности и после одержанной им великой победы снова ввергнутого в цепи рабства и бесправия. Конкретно-историческое мышление Грибоедова позволило ему объединить в едином драматургическом замысле две темы - героическую и "гражданственную". Драма должна была не только прославить бессмертный подвиг народа, но и разоблачить своекорыстие, лживость и деспотизм правящего класса. Такое совмещение героического и разоблачительного начал было новым для русской литературы и могло возникнуть лишь в результате реально-критического осмысления национальной истории. Вместе с тем, частная тема личной судьбы героя в замысле Грибоедова органически связана с общей темой народного движения и борьбы различных социальных сил. Герой Грибоедова уже не живет автономной жизнью вне исторических закономерностей. Он как бы "вставлен" в действительность, в эпоху, в историю, и судьба его - прообраз судьбы народной. Все мысли и поступки героя определяются действительностью, историей, и сам он меняется в процессе действия соответственно тем изменениям, которые происходят в действительности. Он приходит в драму крепостным рабом, но разгорается народная, национальная война, и в грозной стихии этой войны вчерашний раб вырастает в героя. Он преображается в борьбе за родину; поэзия народной войны поднимает его на высоту нравственного подвига. Герой и история здесь взаимодействуют: война рождает героя, герой движет историю. Это - крупнейшее достижение грибоедовского реализма.

В своем опыте создания национальной народной драмы Грибоедов решительно сломал все нормы классической поэтики. Центральный герой - не только не исторический деятель, но "зауряден" по самому своему социальному положению, и тем не менее сделан участником величайшего исторического события. Наряду с вымышленными героями в драме действуют и исторические лица (Наполеон, Александр I), причем они выведены на сцене прямо, без каких-либо обиняков и условностей. Народ сделан активным участником драматического действия. Установка на реалистическую верность изображения действительности свободно совмещается с введенной в драму фантастической сценой в Архангельском соборе. Резкое нарушение правил классической поэтики сказывается и в полном игнорировании единства времени и места. Грибоедов отказался от традиционного деления пьесы на акты; действие развертывается "по Шекспиру", как историческая хроника со свободным чередованием сцен, перемещаясь с московской площади во дворец Наполеона, в деревню, в Вильну. Конечно, трудно гадать на основании отрывочных наметок Грибоедова, как строилась бы его драма сюжетно и композиционно, но можно говорить о том, что он в данном случае отказывался и от единства действия в том смысле, какой придавала этому понятию классическая теория. Здесь, невидимому, не было бы единства драматической интриги, но зато было бы иное, более важное единство - идейное, единство исторического события, изображенного во всей сложности его обстоятельств и развития.

На линии высокой стиховой трагедии стоит и "Грузинская ночь" (очевидно, последнее произведение Грибоедова). Написанная с целью изобразить "характер и нравы грузин", с широким использованием материала грузинских народных сказок и поверий, трагедия отличается напряжением и бурным разрешением драматических ситуаций и эмоциональной насыщенностью образов. В уцелевших отрывках трагедии с полной очевидностью выявлена ее антикрепостническая направленность. В центре трагедии - героический образ матери-мстительницы.

Трагедийные замыслы Грибоедова решительно противоречат традиционному пониманию его, как "литературного однодума" и вообще без учета их нельзя решить проблему художественного мировоззрения Грибоедова во всем ее объеме. Направление творческого пути Грибоедова - от его ранних салонных комедий, скроенных по французской мерке, до самобытной народно-исторической драмы о 1812 г. - в общем плане может быть определено достаточно точно. Это был путь поэта, возросшего на почве просветительской философии и рационалистической эстетики позднего классицизма, преодолевшего их механистичность, абстрактность и внеисторичность и с силой подлинной гениальности воплотившего тенденции реалистического постижения объективной действительности. Но при этом нельзя забывать, что конденсатором реалистических тенденций в русском искусстве начала XIX века был романтизм, служивший формой нового, прогрессивного миропонимания. В понятиях и категориях именно романтического миропонимания перед Грибоедовым возникали проблемы народности искусства, его самобытности и правдоподобия, проблемы взаимоотношений личности и общества, героя и истории - все центральные проблемы его творческого сознания.

Обширные замыслы и начинания Грибоедова либо остались неосуществленными, либо не дошли до потомства. Гениальный поэт остался в истории автором одного произведения. Но Пушкин сказал: "Грибоедов сделал свое: он уже написал "Горе от ума". В этих словах - признание великой исторической заслуги Грибоедова. Он заложил основы реализма на русской сцене. Средствами искусства он сумел показать человека в движении, во всем многообразии типических и индивидуальных черт его характера. Пользуясь материалом слова, он создал верный художественный образ своей эпохи - объективный, реалистический тип современной ему русской жизни в ее национальных формах. Он, наконец, глубоко проник в природу социальных и идеологических противоречий своего времени.

Этим обстоятельством и определяется, в первую очередь, значение творчества Грибоедова в истории русской культуры. В этом - секрет исключительной жизненности и влиятельности "Горя от ума". Творчество Грибоедова, замечательное своим идейным накалом, служило отражением реальных исторических конфликтов его кризисной и переломной эпохи. Он выдвинул в своей комедии такие темы, которые оставались центральными для русской общественной мысли и литературы в течение всего XIX столетия и даже позже. К примеру, вряд ли мы ошибемся, если скажем, что Ал. Блок, говоря о "трагических прозрениях" Грибоедова, имел в виду его мысль о "разрозненности" народа и интеллигенции. А ведь это была "вечная" тема русской литературы.

Величайшим заблуждением было бы, основываясь на биографических фактах, воображать Грибоедова человеком, прожившим жизнь в одиночку, оторванным от среды, от народа, от эпохи. Как раз напротив: зоркий наблюдатель, он необычайно остро воспринимал современность, жил всеми интересами своего века, начавшегося под знаком "разлома" умов и нравов. Французская буржуазная революция была исходной точкой того исторического процесса, свидетелем и участником которого являлся Грибоедов. Наполеоновские войны, эпическая борьба русского народа за национальную честь и независимость, романтизм и декабризм, революционное движение на Западе, новая философия природы и истории, новые открытия, обогатившие познавательный и культурный опыт человечества - все темы этой эпохи, клокотавшей драматическими событиями и кипением умов, в той или иной мере воспринял могучий гений Грибоедова и все они стали темами его душевных переживаний.

Два события современной истории имели для Грибоедова особенно важное значение - Двенадцатый год и декабризм. Это - как бы две стихии его творчества. "Горе от ума" рождено атмосферой 1812 г. Победа русского народа в Отечественной войне всему миру показала национальный облик русского человека, подвела итог целой полосе русской жизни, разрушила иллюзии "времен очаковских" и имела великое революционное значение. 1812 год - первый проблеск русского национального самосознания (что Грибоедов и хотел показать в своей драме о крепостном) и закваска всей русской национальной культуры нового времени. 1812 год разбудил в России независимую общественную мысль, - гораздо больше, нежели впечатления Запада, на которые ссылались, чрезмерно преувеличивая их значение, участники и историки декабристского движения. Бунтующий Чацкий с его мечтой о "свободной жизни", как и все декабристы, непонятен вне атмосферы и проблематики 1812 года.

Отечественная война, с новой силой пробудившая в русском народе чувство достоинства, энергии и уверенности, сыграла исключительно важную роль в формировании русского национального самосознания" Патриотизм людей, переживших великие испытания и победы этой войны, приобрел новое качество: для просвещенного и передового человека эпохи, смело и прямо взглянувшего на жизнь, любовь к родине органически совмещалась с ненавистью к самодержавию и крепостничеству, унижавшим национальное достоинство России. Декабризм и стал той идеологической сферой, в которой оформлялось русское национальное самосознание, неотделимое от общенародной борьбы за духовное и социальное освобождение. И творчество Грибоедова, проникнутое пафосом утверждения личной свободы и достоинства человека, отразило главные, ведущие тенденции этого революционно оформлявшегося национального самосознания. "Горе от ума", безусловно, самое национальное произведение русской литературы двадцатых годов, и Белинский был прав, называя его "первой русской комедией", в которой все - и сюжет, и характеры, и страсти, и мнения, и язык - "все насквозь проникнуто глубокою истиной русской действительности".

Грибоедов недаром был устремлен вперед, в будущее. Он не прекратил своего существования на той точке, на которой застигла его смерть, но продолжал жить в народном сознании. Творчество Грибоедова - не только факт русской культуры, но и ее динамическая сила, в свою очередь формировавшая новые явления культурной истории. Комедия Грибоедова, поистине, стала бессмертной. В течение века она активно служила делу общественно-морального и художественного воспитания многих поколений русских людей.

Это бессмертие началось сразу же, как только Россия узнала "Горе от ума". Декабристская литературная критика, в лице А. Бестужева, тогда же заявила, что "будущее оценит достойно сию комедию и поставит ее в числе первых творений народных". Декабристы утверждали, что рукописное "Горе от ума", наряду с сочинениями Вольтера, Руссо, Гельвеция и Радищева, "наиболее способствовало развитию либеральных понятий" и что пламенные монологи Чацкого - "приводили в ярость". Декабристы стремились использовать "Горе от ума" в целях революционной агитации: весной 1825 г. они в несколько рук списывали комедию под диктовку, - с тем, чтобы распространить ее по России.

Велико было и непосредственно литературное влияние комедии, сказавшееся в бытовых сценах VII и VIII глав "Евгения Онегина", оплодотворившее бытовую сатиру в романе Д. Бегичева ("Семейство Холмских", 1832), в повестях Марлинского и В. Одоевского.

Комедия Грибоедова сыграла громадную роль в формировании русской театральной культуры. В течение века она неизменно служила не только украшением нашей сцены, но и школой актерского мастерства. Пожалуй, не было ни одного большого русского актера, который бы не связал свое имя с богатой сценической историей "Горя от ума". Среди них мы встречаем выдающихся представителей романтического театра -

В.. А. Каратыгина и П. С. Мочалова, крупнейших комических артистов своего времени - И. И. Сосницкого и А. Е. Мартынова. Великий Щепкин свыше тридцати лет (с 1831 по 1863 г.) ; работал над созданием и усовершенствованием роли Фамусова. Замечательные актеры щепкинской школы - И. В. Самарин (по преданию, лучший Чацкий из всех, которых знала русская сцена), С. В. Шуйский, А. П. Ленский, Садовские, Г. Н. Федотова, а позже В. В. Стрельская, К. Н. Рыбаков, М. П. Ермолова, А. И. Южин, К. С. Станиславский, В. В. Лужский, В. И. Качалов, И. М. Москвин и многие другие - несли в народ слово и мысль Грибоедова, создавая различные аспекты сценического воплощения его образов.

Громадная взрывчатая сила и революционная энергия комедии обусловили ее дальнейшую судьбу. Она никогда не воспринималась только как памятник художественной истории, но всегда жила напряженной современной жизнью, обновляя свои краски и приобретая все более полногласное звучание. Каждая эпоха читала ее по-своему. Люди разных поколений и судеб, каждый на свой слух, находили в ней ответ на свои собственные вопросы и раздумья. Они "до-мысливали" то, что сказал Грибоедов, и идейный смысл его комедии с течением времени неуклонно расширялся.

Чацкий с его революционно-патриотическим воодушевлением, гражданским негодованием и думой об "умном, бодром" народе - продолжал свое историческое существование, как полный жизненной правды художественный образ типического представителя тех людей грибоедовского времени, которые на целую голову переросли свое поколение. Чацкий, действительно, начинал новый век. Декабрист, единственное истинно героическое лицо русской литературы двадцатых годов, он был непосредственным предшественником гражданского героя лирики Лермонтова. Далее эта линия героического "нового человека" - протестанта и борца, воплощавшего деятельные, творческие, революционные начала русской жизни - шла через Герцена на шестидесятников, минуя "лишних людей", ведущих свое родословие от второго центрального героя литературы двадцатых годов - Онегина.

Русские просветители XIX века неслучайно чувствовали глубокую внутреннюю связь и родство с Грибоедовым. Самый "просветительский" из писателей двадцатых годов, поднявший голос в защиту жизнедеятельного, творческого разума, он явился как бы мостом, пролегавшим между Радищевым и Чернышевским.

Герцен и Огарев, Аполлон Григорьев и Достоевский писали в Чацком-декабристе, молодой Добролюбов мечтал походить на Чацкого.

Заново ожила грибоедовская комедия в сатире Щедрина ("В среде умеренности и аккуратности"), где дана глубокая и исторически конкретная расшифровка "молчалинства", как социально-психологического явления, характеризующего вырождение русского либерализма.

Серго Орджоникидзе в каземате Шлиссельбургской крепости заносил в дневник свои мысли о Чацком, как о "воплощении сложившегося передового деятеля 20-х гг. и представителя новых идей" ("Литературная газета" 1940, N 9).

Разоблачительная сила грибоедовской сатиры была многократна использована Лениным в его борьбе с самодержавием, буржуазным либерализмом и всяческими искажениями большевистской теории (по количеству литературных цитат в сочинениях Левина Грибоедов занимает третье место - после Щедрина и Гоголя). В ленинских статьях и речах мы находим целую гамму разнообразных и тончайших оттенков политического звучания грибоедовского текста. Гневную реплику Чацкого: "А судьи кто?" Ленин делает заглавием статьи, разоблачающей буржуазный либерализм (Соч., т. XII, стр. 116). "Кадетская Марья Алексевна" служит для Ленина олицетворением либерального общественного мнения (XI, 26). Использован Лениным и образ Фамусова ("Наши партийные Фамусовы" - XII, 310). "Таланты" Молчалина - умеренность и аккуратность - часто применялись Лениным при характеристике либерализма и социал-оппортунизма ("Идеально-умеренный и аккуратный г. Струве" - VIII, 74; "Умеренная и аккуратная буржуазная мерка" - VIII, 103). Именем Молчалина Ленин пользуется, как синонимом политической покорности и подобострастия: "...верхи мелкобуржуазных политиков несомненно заражены... кадетским духом предательства, молчалинства и самодовольства" (III, 13). Репетиловщина служит Ленину для обозначения либерального фразерства и политического авантюризма: ""Шумим, братец, шумим" - таков лозунг многих революционно настроенных личностей, увлеченных вихрем событий и не имеющих ни теоретических, ни социальных устоев" (V, 145). Образ Скалозуба появляется у Ленина в связи с вопросом об отдаче студентов в солдаты: "Расправа нужна примерная: отдать в солдаты сотни студентов! "Фельдфебеля в Вольтеры дать!" - эта формула нисколько не устарела. Напротив, XX-му веку суждено увидеть ее настоящее осуществление" (IV, 70).

И в наше, советское, время великая комедия полностью сохранила всю свою сатирическую силу, все свое художественное очарование. Она продолжает свое триумфальное шествие по сценам наших театров. На ней учатся наши дети. Правда и злость Грибоедова, любовь и ненависть Чацкого - близки и дороги нам. Созданные Грибоедовым образы, умное, гневное и остров слово Грибоедова - живут в народе, вошли в его повседневный речевой обиход. Они служат оружием в руках людей социалистической эпохи, помогая разоблачать гнездящуюся еще в кое-каких закоулках нечисть старого мира, вооружая на борьбу с пошлостью, мракобесием, спесью, подхалимством, - со всем, что противоречит движению человечества вперед - к новым, лучшим формам жизни, познания и культуры.

Не только беспощадный гнев Грибоедова дорог нам, но и его горячая патриотическая страсть. Всем своим творчеством он утверждал идею национального величия русской культуры-самобытной, имеющей глубокие народные корни и проверенной историей. За пошлостью и подлостью фамусовского мира мы видим в творчестве Грибоедова образ иной России, - юной, благородной, могучей и устремленной в будущее России героев 1812 года и декабристов.

Ныне мы чествуем славную память Грибоедова в великие и грозные дни, накануне окончательной победы над черными силами, угрожавшими свободе, уму и достоинству человека. То, что предсказывал Ленин, сбылось: XX веку суждено было увидеть страшное осуществление грибоедовской формулы "фельдфебели в Вольтерах". Немецкие фашисты во главе со своим оберфельдфебелем посягнули на культуру русского народа, созданную им в трудах и борьбе. Лучшие люди испытали неслыханное горе и пошли на гибель - во имя ума, культуры, свободы и правды на земле. Но культура бессмертна, как и народ, создавший ее. И сейчас, еще выше поднимая победоносное знамя нашей бессмертной культуры, мы с законным чувством гордости вспоминаем великого Грибоедова, которого Белинский справедливо назвал одним из самых могучих проявлений русского духа.

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ А. С. ГРИБОЕДОВА

(Все даты приводятся по старому стилю.)

1795-1805

4 января 1795 г. в Москве, у отставного секунд-майора Сергея Ивановича Грибоедова (род. в 1760 г., ум. около 1815 г.) и жены его Настасьи Федоровны, урожд. Грибоедовой же (1768-1834), родился сын Александр. - Первоначальное воспитание Грибоедов получил дома, под руководством гувернеров-иностранцев. В 1802 или 1803 г. он был определен в Московский университетский Благородный пансион, где учился до конца 1805 г.

1806

30 января. Грибоедов поступает в Московский университет на словесное отделение философского факультета

1808

3 июня. Произведен в кандидаты словесных наук, но не оставляет университета, а переходит на этико-политическое (юридическое) отделение философского факультета.

1810

15 июня. Произведен в кандидаты прав, но снова остается в университете для изучения математики и естественных наук.

1813

26 июня. Зачислен корнетом в Московский гусарский полк.

17 декабря. За расформированием Московского полка переведен в Иркутский гусарский полк.

1813

Май. Прибывает в Иркутский полк, расположенный в г. Кобрине Гродненской губ.

Август - сентябрь. Зачислен адъютантом командира резервного кавалерийского корпуса генерала А. С. Кологривова (в Брест-Литовске). Знакомство с С. Н. Бегичевым и А. А. Шаховским.

1814

Август. Первое выступление в печати с "Письмом из Брест-Литовска к издателю Вестника Европы" ("Вестник Европы", ч. 76, N 15).

Конец года. Приезжает в Петербург в отпуск. Знакомство с Н. И. Хмельницким, Н. И. Гречем, А. А. Жандром и П. А. Катениным. Написана комедия "Молодые супруги".

1815

18 июня. Цензурное разрешение комедии "Молодые супруги".

29 сентября. Первое представление комедии "Молодые супруги" в Петербурге.

20 декабря. Подает прошение об увольнении из военной службы в статскую (отставка принята 25 марта 1816 г.).

1816

4 июля. Первое представление комедии "Молодые супруги" в Москве.

1817

9 июня. Зачислен в Коллегию иностранных дел.

Середина июня. Знакомство с А. С. Пушкиным и В. К. Кюхельбекером.

Первая половина года. Написана (сообща с П. А. Катениным) комедия "Студент".

Конец августа - начало сентября. Написаны пять сцен в комедии "Своя семья".

Октябрь. Грибоедов выполняет для А. А. Жандра подстрочный перевод "Семелы" Шиллера.

12 ноября. Дуэль В. В. Шереметева с А. П. Завадовским, с участием Грибоедова в роли секунданта А. П. Завадовского.

Конец 1817 - январь 1818 г. Переведена (сообща с А. А. Жандром) комедия "Притворная неверность".

1818

24 января. Первое представление комедии "Своя семья" в Петербурге.

7 февраля. Цензурное разрешение комедии "Притворная неверность".

11 февраля. Первое представление комедии "Притворная неверность" в Петербурге.

16 февраля. Цензурное разрешение "Пробы интермедии".

Середина июля. Грибоедов назначен секретарем русской дипломатической миссии в Персии.

Около 28 августа. Выезжает из Петербурга в Персию.

3 сентября. Приезжает в Москву. Первое представление комедии "Притворная неверность" в Москве.

10 сентября. Выезжает из Москвы.

21 октября. Приезжает в Тифлис и принимает дуэльный вызов А. И. Якубовича.

23 октября. Дуэль Грибоедова с А. И. Якубовичем.

1819

28 января. Выезжает из Тифлиса в Персию.

3 февраля. Приезжает в Эривань.

7 февраля. Выезжает из Эривани.

21 февраля. Выезжает из Тавриза.

Около 10 марта. Приезжает в Тегеран.

8 июли. Отправляется с шахом в путешествие по Персии.

22 августа. Возвращается в Тавриз.

4 сентября. Выступает из Тавриза в Грузию с партией русских военнопленных.

2 октября. Прибывает в Тифлис, откуда отправляется в Чечню к А. П. Ермолову.

10 ноября. Первое представление "Пробы интермедии" в Петербурге.

1820

10 января. Выезжает из Тифлиса в Персию. Конец января. Приезжает в Тавриз.

1821

Ноябрь. Приезжает в Тифлис с донесениями А. П. Ермолову.

Декабрь. Сближение Грибоедова с В К. Кюхельбекером (находившимся в Тифлисе с декабря 1821 по май 1822 г.).

1822

19 февраля. Грибоедов назначен чиновником "по дипломатической части" при А. П. Ермолове.

1823

5 марта. Получает четырехмесячный отпуск в Москву и Петербург.

Конец марта. Приезжает в Москву и привозит с собой I и II акты "Горя от ума" в первоначальной редакции.

Апрель. Знакомство с П. А. Вяземским и В. Ф. Одоевским.

Май. Поездка в Петербург.

29 июля. Грибоедов уезжает в тульское поместье С. Н. Бегичева, где работает над III и IV актами "Горя от ума".

20 сентября. Возвращается в Москву.

Ноябрь - декабрь. Написан (сообща с П. А. Вяземским) водевиль "Кто брат, кто сестра".

1824

10 января. Цензурное разрешение водевиля "Кто брат, кто сестра".

24 января. Первое представление водевиля "Кто брат, кто сестра" в Москве.

1 июня. Грибоедов приезжает в Петербург.

23 июня. Знакомство с А. А. Бестужевым.

Лето и осень. Переработка "Горя от ума"; хлопоты в цензуре по продвижению комедии в печать и на сцену.

Август - сентябрь. Проект перевода "Ромео и Джульетты" Шекспира.

11 сентября. Первое представление водевиля "Кто брат, кто сестра" в Петербурге.

15 ноября. Цензурное разрешение альманаха "Русская Талия", где были напечатаны отрывки из "Горя от ума" (альманах вышел в свет в январе 1825 г.).

1825

18 мая. Запрещено представление "Горя от ума" в Петербургской театральной школе.

После 20 мая. Грибоедов уезжает из Петербурга на юг, Конец мая. Приезжает в Киев. Середина июня. Уезжает из Киева в Крым.

Июнь - август. Путешествует по Крыму,

12 сентября. Приезжает в Феодосию; оттуда едет на Кавказ (через Керчь и Тамань, вдоль Кубани по Кавказской линии до Горячих Вод).

4 октября. Приезжает в укрепление Каменный Мост на р. Малке.

Середина октября. Выезжает из Каменного Моста в Нальчик.

27 октября. Приезжает в станицу Екатериноградскую.

22 декабря. Выезжает из Екатериноградской с А. П. Ермоловым в станицу Червленную на Тереке.

26 декабря. Следственный комитет по делу декабристов выморит постановление об аресте Грибоедова.

1826

22 января. Грибоедов арестован в крепости Грозной. Присланный за Грибоедовым из Петербурга фельдъегерь 23 января увозит его в Екатериноградскую, а оттуда - 30 января - в Петербург.

11 февраля. Грибоедов с фельдъегерем приезжает в Петербург и помещается в ордонансгауз Главного штаба.

2 июня. Грибоедов освобожден из-под ареста с очистительным аттестатом.

16 июля. Начинается русско-персидская война.

Середина августа. Грибоедов выезжает из Москвы на Кавказ.

3 сентября. Приезжает в Тифлис.

1827

28 марта. И. Ф. Паскевич назначен командующим Отдельным кавказским корпусом и главноуправляющим Грузией.

4 апреля. Грибоедову предписано принять в свое ведение дела по дипломатическим сношениям с Турцией и Персией.

12 мая. Грибоедов выступает из Тифлиса в Эриванский поход.

20 июля. Отправляется в персидский лагерь для переговоров с Аббас-Мирзою.

25 июля. Возвращается в русский лагерь.

Октябрь. В Эривани в присутствии Грибоедова было представлено, в любительском исполнении, "Горе от ума".

21 ноября. При участии Грибоедова в Дей-Каргане заключена мирная конвенция с Персией

1828

10 февраля. Подписан Туркменчайский мирный договор с Персией, в заключении которого Грибоедов принимал ближайшее участие.

14 марта. Грибоедов привез в Петербург текст Туркменчайского договора.

15 апреля. Грибоедов назначен министром-резидентом в Персию.

6 июня. Выезжает ив Петербурга в Тифлис.

12 июня. Выезжает из Москвы.

5 июля. Приезжает в Тифлис.

16 июля. Делает предложение Нине Александровне Чавчавадзе.

17 июля. Грибоедов и П. Д. Завилейский подписали "Вступление" к проекту устава Российской Закавказской компании.

18 июля. Грибоедов выезжает из Тифлиса в главную квартиру Паскевича.

6 августа. Возвращается в Тифлис.

22 августа. Венчание Грибоедова с Н. А. Чавчавадзе.

7 сентября. Представлена Паскевичу записка о Российской Закавказской компании.

9 сентября. Грибоедов с женой и свитой выезжает из Тифлиса в Персию.

7 октября. Приезжает в Тавриз.

9 декабря. Оставив жену в Тавризе, выезжает в Тегеран.

1829

30 января. Разгром русского посольства в Тегеране. Убийство Грибоедова.

Список литературы

Для подготовки данной применялись материалы сети Интернет из общего доступа