Андрей Белый как художественная личность и явление эпохи

РЕФЕРАТ

Андрей Белый

как художественная личность и явление эпохи

Гончаров Вячеслав

11 «Г» класс

Андрей Белый - русский писатель, теоретик символизма. Родился в Москве 14(26) октября 1880 года. Его настоящее имя Борис Николаевич Бугаев. Он принадлежал к символистам «младшего» поколения. Неисчерпаемой мечте старших символистов Андрей противопоставил активное стремление к «последнему бою» - «революции духа». Источником такой идеи были почерпнуты в трудах В. Соловьёва. С ним Бугаев познакомился в семье родного брата и издателя сочинений, философа - Михаила Сергеевича. Религиозные раздумья В. Соловьёва буквально заворожили молодого человека, определив его творческий опыт, в чём живое участие приняла семья брата. Под их влиянием и произошло «превращение» Бориса Бугаева в Андрея Белого.

В 1903 окончил математический факультет Московского университета. Первый раз выступил со стихами в 1901 году, а первый сборник стихов - «Золото в лазури», Андрей выпустил в 1904 году. «Кровавые цветы» одиночества, сомнения были легко побеждены «радостями духовными», зовами «священной войны», верой в «Арго крылатого». Лирика щедро расцвечивалась «златосветными», «пурпурно-огневыми», «пьяня-ще-багровыми» красками.

Поэтическое дарование Андрея Белого - особого рода. Взволновавшее автора как бы «пропущено» через накаленную страстью «плоть» слова. А Белый «проговаривает» мысль, переживание. На редкость свежим, неожиданным, даже парадоксальным становится образный строй. Ритмический рисунок строки или фразы, всего произведения. На этом уровне и проявляется предельность душевных порывов, самого автора прежде всего. В поэзии главные акценты доносят «малые», построчные образы, настоль они насыщены эмоциональными «словами» и неведомыми оттенками чувств.

В 1905 году Брюсов писал в статье «Священная жертва»: «Мы требуем от поэта, чтобы он неустанно приносил свои «священные жертвы» не только стихами, но каждым часом своей жизни, каждым чувством, - своей любовью, своей ненавистью, достижениями и падениями. Пусть поэт творит не свои книги, а свою жизнь. Пусть хранит он алтарный пламень неугасимым, как огонь Весты, пусть разожжёт его в великий костёр, не боясь, что на нём сгорит и его жизнь. На алтарь нашего божества мы бросаем самих себя. Только жреческий нож, рассекающий грудь, даёт право на имя поэта».

Не найдётся в русской литературе рубежа веков другого поэта, который бы с большей наглядностью и полнотой исполнили завет и требования Брюсова, чем это сделал Андрей Белый. Можно полагать, что эти строки и написаны Брюсовым с оглядкой на Белого, которого он за год до того, в рецензии на первый его стихотворный сборник «Золото в лазури», назвал «былинкой в вихре собственного вдохновения».

Для Белого, с его эмоциональной восприимчивостью и детской ненавистью, слова Брюсова (особенно в ранний период творчества) имели магическое значение. Суждения Брюсова об искусстве, его проповедь индивидуализма как единственной нравственно-эстетической системы, открывающей пути к выявлению в самом себе высшей (художественной) сущности, были для Белого непререкаемо авторитетными. Белый всё прощал Брюсову, даже явное предательство.

И Брюсов заслужил такое отношение. Едва ли не первым он оценил глубину, оригинальность и незаурядность дарования Белого, причём выделил в нём те черты, которые и составили впоследствии главное в натуре Белого как художника, философа, теоретика стиха. Уже в период появления сборника «Золото в лазури» Брюсов пишет о Белом как о «новаторе стиха и поэтического стиля», а в рецензии на этот сборник прозорливо замечает: «С дерзостной беззаветностью бросается он на вековечные тайны мира и духа, на отвесные высоты, закрывавшие нам дали, прямо, как бросались до него и гибли тысячи других отважных... Девять раз из десяти попытки Белого кончаются жалким срывом, - но иногда он неожиданно торжествует, и тогда его взору открываются горизонты, до него не виденные никем».

Ликующие мироощущение скоро, однако, поколебалось под наплывом «мистических ужасов» Андрей Белый начал искать иные стимулы одухотворения жизни. Тогда-то и появился образ Родины - околдованной красавицы. С её постижением связал свою судьбу поэт.

Сопереживания стране, нарастая до болезненного потрясения, вылилось в сокровенных стихах сборника «Пепел», посвящённого Некрасову. Тема пеплом подёрнутой Русской земли, её калек, арестантов, жандармов развернулась в обилии живых примет и ёмких символов. Открылся трагический мир человека, «прорыдавшего» свою муку «в сырое, пустое раздолье» России. Деревню он видел с «жестокими, жёлтыми очами кабаков», «немым народом» «злыми поверьями». А в городе - маскарад призрачного веселья вакханалья мертвецов-двойников. Слышны стоны: «исцели наши тёмные души», а по пустым залам богатого дома бежит «красное домино» с «окровавленным кинжалом" - предвестник гибели.

Лирический герой сборника принимает в своё сердце общие страдания:

Мать Россия ! Тебе мои песни, -

О, немая, суровая мать ! -

Здесь и глуше мне дай и безвестней

Непутёвую жизнь отрыдать.

Муки человеческой души становятся смертной болью физической - от падения «на сухие стебли, узловатые, как копья» или от давления тяжёлых могильных плит. Но подстерегающая смерть всё-таки не властна погасить ни желания пробуждения, ни страстных порывов личности:

Воздеваю бессонные очи -

Очи,

Полные слёзы и огня,

Я в провалы зияющей ночи,

В вечерних отсветах дня.

«Самосжигание» приводит к духовному перелому в лирике сборника «Урна». О нём сам поэт сказал: мёртвое «Я» заключено здесь в урну, а «живое «Я» пробуждается к истинному». На этом пути заново пережита любовная драма Андрея Белого с женой драма и разрыв с ним:

Им отдал всё, что я принёс:

Души расколотой сомненья,

Кристаллы дум, алмазы слёз

И жар любви, и песнопенья.

Глубоко перечувствованы невосполнимые утраты: вместо восхода солнца в юности - «скудные безогненные зори», «безгрёзное небытие». В философских раздумьях о жизни, в обращениях к художникам-современникам, друзьям изживаются горькие разочарования. Трудно, но прорастает зерно надежды: «над душой снова - предрассветный небосклон»; «вещие смущают сны».

В годы работы над «Петербургом» Андрей Белый был захвачен идеей человеческого самовоспитания, продолжения себя в себе. Новый стимул развития был почерпнут из антропософского учения Р. Штейнера (знакомство с ним состоялось весной 1912 года). По существу же всегдашнее стремление Андрея к изживанию явных и тайных пророков просто приобрело иное обоснование. На исходе 1916 года, как бы итожа свои раздумья о русской духовной культуре, он сказал: «Национальное самосознание..., которое в нас ещё дремлет, - вот лозунг будущего». И очень многое на этом пути сделал сам, разжигая «святую тревогу» о настоящем и будущем человека, народа, мира.

В годины праздных испытаний,

В годины мёртвой суеты -

Затверденей алмазом брани

В перегоревших углях - Ты.

Восстань в сердцах, сердца исполни!

Произрастай, наш край родной,

Неопалимый блеском молний,

Неодолимой купиной.

Из моря слёз, из моря муки

Судьба твоя - вина, ясна:

Ты простираешь ввысь, как руки,

Свои святые пламена -

Туда, - в развалы грозной эры

И в визг космический стихий, -

Туда, - в светлеющие сферы,

В грома летящих иерархий.

Список литературы:

Русская поэзия ХIХ - начала ХХ в. - М., 1990.

Большая Советская Энциклопедия - М., 1970.

Брюсов В., Далекие и близкие - М., 1988.

Долгополов Л. К., Андрей Белый и его роман «Петербург» - Л., 1986.