Роман Евгения Замятина Мы

«Вселенная движется в сторону большей мерзости»,

Хакерская народная поговорка.

«Назначение утопии состоит прежде всего в том, чтобы указать миру путь к совершенству, задача антиутопии – предупредить мир об опасностях, которые ждут его на этом пути»

М.А.Нянковский

Д

авно уже известно, доказано в некоторых философских учениях, что мир можно разделить на две части. Ну, к примеру, на «хорошо» и «плохо». Всегда при составлении какого – либо плана в расчет берутся два исхода дела – хороший и плохой. Примеры можно находить и находить, постепенно в конец загнавшись.

В литературе начала прошлого века, в силу общественных перемен и потрясений, проявилась такая тенденция, даже просто – появился жанр антиутопии. Со времени Чернышевского все были знакомы со словом «утопия» в России. Оно было известно широкому обывателю. А это же было – нечто новое и неизвестное.

Личностью, вошедшей в историю, как человек, подаривший России антиутопию, был писатель – интеллектуал Евгений Замятин. В его романе «Мы» был описан самый худший вариант развития нового коммунистического общества – его казарменный вид. Писателя упрекали, ругали, с ним спорили не переставая, обвиняя много в чем. Но тем не менее он оказался прав! Некоторое время роман «Мы» был реальностью…

В России антиутопию узнали после Замятина. А как же развивался жанр и его антитеза утопия вообще?

Кто из нас в детстве не мечтал о том, чтобы все люди были счастливы, чтобы не было ни войн, ни голода, ни страданий. И хотя каждый, повзрослев, осознал несбыточность этой мечты, не стоит считать её бессмысленной детской фантазией. Тысячи великих умов на протяжении многих столетий бились над загадкой всеобщего счастья. Древние утверждали, что было время, когда человечество пребывало в счастливом и беззаботном состоянии.

Многочисленные проекты идеального государства, начиная с философских диалогов афинского мыслителя Платона, породили обширную традицию в мировой культуре и положили начало формированию нового литературного жанра. Этот жанр окончательно оформился в эпоху Возрождения, благодаря появлению целого ряда книг, среди которых была и знаменитая «Утопия» англичанина Томаса Мора, давшая впоследствии название этому жанру.

Расцвет утопии в эпоху Возрождения связан с особенностями ренессансного мироощущения. В философии, в науке, в этических, политических и эстетических учениях того периода главным объектом внимания оказывается человек, а не божество, как это было раньше. Идея загробного блаженства, характерная для средневековья, уступает место попыткам моделирования более совершенных форм земного мироустройства, а эпоха Великих географических открытий порождает надежду, что где – то на неведомых европейцам землях жизнь людей уже достигла абсолютного совершенства. Однако реальное положение человека в европейских странах было весьма далеким от того, которого, по мнению гуманистов – мыслителей, он заслуживал. Поэтому, как правило, в утопиях этой эпохи сочетаются резкая критика современных общественных порядков и идеальные картины «земного рая».

Слово «утопия» возникла из слияния греческих слов: «u» - не и «topos» – место, то есть «место, которого нет».

В России литературная утопия появляется лишь в XVIII веке и наследует многие традиции утопии европейской. Русские писатели – утописты, как и их западные предшественники отправляют своих героев в далекие неведомые страны в поисках «царства Божьего». Такой благословенный край рисует русский историк и публицист, один из предтеч славянофильства князь М .М. Щербатов в книге «Путешествие в землю Офирскую». Рассказывая о социальном и политическом устройстве вымышленной страны с библейским названием, писатель, по сути дела, обращается к русской действительности и пытается нарисовать идеальный образ общественного правления.

Литературная утопия второй половины XIX века тесно связана с распространившимися в этот период в Западной Европе и России социалистическими учениями. Идеи утопического социализма нашли яркое воплощение в романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?». Но Чернышевский, в отличие от Мора, не просто создает картины идеального будущего, противопоставляя его настоящему, несовершенному. Он включает утопию в роман о современности, наделяя героев, живущих в 60 – е годы XIX столетия, чертами людей завтрашнего дня. Утверждая, что будущее светло и прекрасно, автор призывает читателей: «Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее все, что можете перенести».

Как средство превращения утопической мечты в реальность восприняли многие писатели и революцию 1917 года. Октябрь, разрушивший основы прежнего миропорядка, породил целую волну утопических сочинений. Образы города – сада, светлого завтра, машинного рая зполнили страницы литературных произведений первых послереволюционных лет.

Однако попытка реализации утопии обернулась трагедией для миллионов людей. Выдающийся английский писатель Оскара Уайльд писал: «На карту земли, на которой не обозначена утопия, не стоит смотреть, так как эта карта игнорирует страну, к которой неустанно стремится человечество». Утопия дает человеку и обществу стимул к саморазвитию, к постоянному движению.

Мир не может жить без утопий, однако в любой утопии изначально заложено немало противоречий. Основополагающие идеи утопии – это идеи социального равенства, разумного государственного устройства, полного материального благополучия. Но истинного равенства мы не найдем практически ни в одной из описанных утопистами стран. Так, на благословенном острове Томаса Мора существует рабство. Возможно ли абсолютное равенство? Захотят ли люди по доброй воле одинаково думать, одеваться, одинаково питаться, жить в одинаковых домах? Утописты уповают на человеческий разум. Но только ли разум определяет человеческое поведение? А как же непредсказуемая и неповторимая человеческая душа?! Согласится ли она на такое равенство?

Человек для утопистов – некое абстрактное понятие, лишенное каких – либо внутренних противоречий. Если же попытаться представить себе грядущий день, принимая во внимание реальные противоречия человеческой природы, то воображение нарисует нам совсем иные картины. Не случайно параллельно с развитием жанра утопии в литературе формируются антиутопические тенденции, отражающие тревогу писателей по поводу тех пагубных, непредвиденных последствий, к которым может привести построение общества будущего.

Наибольшее количество утопий создается в периоды общественного подъема, когда важнейшей чертой массового сознания становится оптимистическое видение исторической перспективы. Эпоха спада в общественном движении порождает разочарование в утопическом идеале.

Утопическое мышление особенно характерно для писателей революционного склада, в центре внимания которых всегда находится поиск новой модели общества, государства. Антиутопические произведения, как правило, выходят из – под пера авторов, для которых объектом художественного исследования стала человеческая душа, непредсказуемая, неповторимая. Такие произведения зачастую полемически направлены против утопий.

Неслучайно именно в XX веке, в эпоху жестоких экспериментов по реализации утопических проектов, антиутопия окончательно оформляется как литературный жанр.

Антиутопия изображает «дивный, новый мир» изнутри, с позиции отдельного человека, живущего в нем. Вот в этом человеке, превращенном в винтик огромного государственного механизма, живущего в нем. Вот в этом – то человеке, превращенном в винтик огромного государственного механизма, и пробуждаются в определенный момент естественные человеческие чувства, не совместимые с породившей его социальной системой, построенной на запретах, ограничениях, на подчинении частного бытия интересам государства. Так возниакет конфликт между человеческой личностью и бесчеловечным общественным укладом, конфликт, резко противопоставляющий антиутопию бесконфликтной, описательной утопии.

Назначение утопии состоит прежде всего в том, чтобы указать миру путь к совершенству, задача антиутопии – предупредить мир об опасностях, которые ждут его на этом пути.

Кто же он таков, создатель гениального романа «Мы»?

«Начало повести Замятина поразило всех. Прошло минут двадцать, и автор прекратил чтение, чтобы уступить место за столом следующему писателю.

-Еще! Еще! Продолжайте, просим!

Ширколицый, скуластый, среднего роста, чисто одетый инженер – писатель, недавно выписанный Горьким из Англии, спокойно поднимался со стула.

Продолжайте, просим, просим, просим!

Голоса становились все более настойчивыми, нетерпиливыми, громкими.

Замятин покорился и продолжал читать. После этого еще раза два пытался прервать чтение, но безуспешно. Слушали, затаив дыхание. Потом устроили ему овацию.

Ни у одного из выступавших в тот вечер, даже у Блока, не было и доли того успеха, который выпал Замятину. Чуковский носился по залу и говорил всем и каждому:

Что? Каково? Новый Гоголь. Не правда ли?»

Именно так описывает поэт Николай Оцуп триумфальное появление Замятина в послереволюцинном Петрограде.

Евгений Иванович Замятин родился 20 января 1884 года в городе Лебедяни Тамбовской губернии в семье священнослужителя. Лебедянь – заштатный город на берегу Дона. Сонное царство, где за заборами дремлет своя неподвижная и причудливая жизнь. Она отразится в зеркале замятинской повести с символическим заглавием: «Уездное». Да, дикость, бескультурье, чернозем. Но не на этом ли черноземе выросли многие русские классики? Откуда? Как? А может быть, сочетание первородных, часто «жестоких» впечатлений и огромная книжная культура только и могли дать огранку таланту: «так бриллиант не виден нам, пока под гранями не оживет в алмазе».

Появление первых произведений Замятина и прежде всего «Уездного» было воспринято как литературное событие. Высоко ценил его Горький. «Прочитай «Уездное» Замятина, - писал он Е. П. Пешковой в июле 1917 года, - получишь удовольствите». Критика одобрительным, даже восторженным хором встретила восхождение новой звезды. Заголовки статей – «Грядущая сила», «Новы талант» – уже говорили сами за себя.

В марте 1916 года Замятин отправляется в командировку в Англию, на завод в Ньюкасле. Еще раньше через его руки проходили чертежи первого после «Ермака» русского ледокола «Царь Михаил Федорович». В Ньюкасле при самом непосредственном участии Замятина строятся для России ледоколы «Святой Александр Невский», «Святогор», «Мини», «Пожарский», «Илья Муромец». Больше всего инженерного, конструкторского труда воплотилось в первом из этих, по тогдашним меркам очень могучих ледоколов: он делал для «Ленина» аванпроект и ни один чертеж не попадал без его проверки и подписи в мастерскую.

В 20 – е годы Замятин продолжал активно работать в литературе, создавая новые заметные произведения. Таковы рассказ о русском Севере «Ёла» (1928), социально – психологическая, с изломами, «достоевщиной» любовная драма «Наводнение (1930) или законченная позднее, но начатая в 1928 году повесть о позднем, гибнущем Риме «Бич Божий», написанная на пределе исторической достоверности и стилистической виртуозности. Кроме испытанного жанра прозы, писатель обращается к стихии драматургии, театра.

В конце 20 – х годов он обращается к жанру исторической драмы и создает трагедию «Атилла» о нашествии варваров на дряхлеющий, внутренне обреченный Рим. «Чтобы войти в эпоху Атиллы, - вспоминал Замятин,- потребовалось уже около двух лет, пришлось прочитать десятки русских, французских, английских томов, дать три текстовых варианта. Совершенно независимо от того, что пьеса до сцены так и не дошла – все это оказалось только подготовительной работой к роману». Произведение получило высокую оценку со стороны многих.

После издания в 1929 году в пражском журнале «Воля России» началась обструкция против Евгения Ивановича Замятина. В создавшихся условиях он в ноябре 1931 года уезжает за рубеж и с февраля 1932 года проживает в Париже. В письме Сталину Замятин писал: «… Я прошу разрешить мне вместе с женой временно…выехать заграницу – с тем, чтобы я мог вернуться назад, как только у нас станет возможным служить в литературе большим идеям без прислуживания маленьким людям, как только у нас хоть отчасти изменится взгляд на роль художника слова». До этого времени Замятин не дожил – он скончался в 1937 году от грудной жабы). Тем не менее они наступили, и Замятин получил возможность вернуться на Родину, вернуться на Родину, вернуться своими произведениями…

Самое гениальное из них – вне сомнений – роман – антиутопия «МЫ». Уже на первых страницах романа Е. Замятин создает модель идеального, с точки зрения утопистов, государства, где найдена долгожданная гармония общественного и личного, где все граждане наконец – то обрели долгожданное счастье. Во всяком случае именно таким оно предстает в восприятии повествователя – строителя Интеграла, математика Д – 503. В чем же счастье граждане Единого Государства? В какие моменты жизни они ощущают себя счастливыми?

В самом начале романа мы видим, какой восторг вызывает у героя – повествователя ежедневная машировка под звуки Музыкально Завода: он переживает абсолютное единение , чувствует солидарность с себе подобными.

Одинаковостью, механичностью отличается вся их жизненная деятельность, предписанная Часовой Скрижалью. Это характерные черты изображенного мира. Лишить возможности изо дня в день выполнять одни и те же функции значит лишить счастья, обречь на страдания, о чем свидетельствует история «О трех отпущенниках».

Символическим выражением жизненного идеала главного героя становится прямая линия и плоскость, зеркальная поверхность, будь то небо без единого облачка или лица, «не омраченные безумием мысли».

Идея всеобщего равенства, центральная идея любой утопии, оборачивается в антиутопии всеобщей одинаковостью и усредненностью. Идея гармонии личного и общего заменяется идеей абсолютной подчиненности государству всех сфер человеческой жизни. «Счастье – в несвободе», - утверждают герои романа. Малейшее проявление свободы, индивидуальности считается ошибкой, добровольным отказом от счастья, преступлением, поэтому казнь становится праздником.

Как же достигается счастье в романе Замятина? Как сумело Единое Государство удовлетворить материальные и духовные запросы своих граждан?

Материальные проблемы были решены в ходе Двухсотлетней войны. Победа над голодом одержана за счет гибели 0,8 населения. Жизнь перестала быть высшей ценностью: десять нумеров, погибших при испытании, повествователь называет бесконечно малой величиной третьего порядка. Но победа в Двухсотлетней войне имеет еще одно важное значение. Город побеждает деревню и человек полностью отчуждается от матери – земли, довольствуясь теперь нефтяной пищей.

Что касается духовных запросов, то государство пошло не по пути творения, а по пути подавления, ограничения, строгой регламентации. Первым шагом было введение сексуального закона, который свел великое чувство любви к «приятно – полезной функции организма»…

«Идеальный» общественный уклад достигнут насильственным упразднением свободы. Всеобщее счастье здесь не счастье каждого человека, а его подавление, нивелировка, а то и физическое уничтожение. Но почему же насилие над личностью вызывает у людей восторг? Дело в том, что у Единого Государства есть оружие, пострашней Газового Колокола. И оружие это – слово. Именно слово может не только подчинить человека чужой воле, но и оправдать насилие и рабство, заставить поверить, что несвобода и есть счастье. Этот аспект романа особенно важен, так как проблема манипулирования сознанием актуальна и в наши дни.

Постигая чудовищную логику, а точнее – идеологию Единого Государства, вслушаемся в его официальный язык. С первых же страниц романа бросается в глаза обилие оксюморонов…

Ощущение утраты равновесия еще более усугубляется в герое романа в связи с посещением Древнего Дома. О глубоких изменениях, произошедших с героем, свидетельствует тот факт, что он не доносит на I – 330. Обратим внимание , что главной деталью портрета ее в восприятии становится икс, образованный складками возле рта и бровями; икс для математика – символ неизвестного… Меняется и речь героя. Обычно логически выстроенная, она становится сбивчивой, полной повторов и недоговоренностей… И дело не в только в смятении, в предельном эмоциональном напряжении, переживаемом героем, но и в том, что слова любви, ревности знакомы ему. Д –503 привык к отношениям с женщинами, как к «приятно – полезной функции организма, как к выполнению долга перед Единым Государством. Право каждого нумера на любой нумер являлось для него доказательством равенства, одинаковости, взаимозаменяемости людей. Любовь к I – 330 – это нечто совсем другое.

После радикального перелома в мироощущении героя вердикт доктора звучит как: «По – видимому, у вас образовалась душа». Плоскость, зеркальная поверхность становятся объёмными. Привычный двухмерный мир рушится. То, что казалось иррациональным, вдруг становится реальностью, только иной, невидимой. Почему болезнь – «душа».

Так герой вступает в непримиримый конфликт не только с Единым Государством, но и самим собой. Мир в романе Замятина дан через восприятие человека с пробуждающейся душой. И герой не одинок. Неслучайно доктор говорит об «эпидемии души». Есть в романе и другие ее проявления…

Единому Государству, его абсурдной логике в романе противостоит пробуждающаяся душа, то есть способность чувствовать, любить, страдать. Душа, которая и делает человека человеком, личностью. Единое Государство не смогло убить в человеке его духовное, эмоциональное начало. Почему же этого не произошло?

Замятинские герои – все – таки живые люди, рожденные отцом и матерью и только воспитанные государством. Имея дело с живыми людьми, Единое Государство не может опираться только на рабскую покорность. Счастье номеров уродливо, но ощущение счастья должно быть истинным. Следовательно, задача тоталитарной системы – не уничтожить полностью личность, а ограничить ее со всех сторон: перемещения – Зеленой Стеной, образ жизни – Скрижалью, интеллектуальный поиск – Единой Государственной Наукой, которая не ошибается. Можно, казалось бы, вырваться в космос. Но Интеграл несет в иные миры «трактаты, поэмы, манифесты, оды или иные сочинения о красоте и величии Единого Государства». Полет его – идеологическая экспансия, стремление подчинить Вселенную воле Единого Государства.

И чем все это заканчивается? Бунт не удался, I – 330 попадает в Газовый Колокол, главный герой подвергается Великой Операции и хладнокровно наблюдает за гибелью бывшей возлюбленной. Финал романа трагичен.

Роман замечателен не только тем, что автор уже в 1920 году сумел предсказать глобальные катастрофы всего века. Главный вопрос, который он поставил в своем произведении: выстоит ли человек перед все усиливающимся насилием над его совестью, душой, волей? Ответы нам дает ИСТОРИЯ…

Что же касается личного, авторского мнения по поводу произведения, то оно далеко неоднозначно. Да, пусть Марио Пьюзо, автор «Крестного отца», утверждает, что «эмоции мешают думать», пусть. Но после ознакомления с произведением я находился под впечатлением от него несколько дней. Говоря словами одного из героев «Мы» – «всем срочно нужно сойти с ума, нет, всем срочно нужно сойти с ума». Нечто подобное испытал я…

Читая роман я временами не мог от него оторваться – настолько он поражал от страницы к странице меня Замятин. Что ж, моему тезке удалось создать такое произведение, что просто дух захватывыет… А ведь в принципе этот товарищ был прав и он смог предвидеть то будущее, которое нас ожидает, но только оно настанет не через века, а уже в 30 – е годы прошлого столетия. Тогда работавшая репрессиионная машина не жалела, да и просто не могла жалеть никого – кругом враги, всех нужно уничтожить за малейшую «провинность» в виде каких – нибудь раздумий или действий, которые нам сейчас кажутся нормальными – нельзя травить себя никотином, пить алкоголь, пропускать работу. Сны считаются болезнью!!! Это просто ужас. Да что уж там – жуть… А личная жизнь? Да так она просто по розовым талонам! Я бы не выдержал такого.

Все в том будущем изучено, подчиненно машине Единого Государства – люди управляют любовью, величайшим явлением человечества, создают стихи или иные произведения простым поворотом ручки прибора. Наряду с этим всячески если не высмеивается, то противопоставляется их время и наше. И сравнения идут всегда в пользу будущего…

Что ж, будущее всегда лучше прошлого и различные явления, которые происходят длительное время, на заре своей современникам кажутся наивными, смешными и так далее. Но будущее Замятина трагично. Там ничего нету интересного. Лично я бы не пожелал жить там. И основной причиной я могу назвать то, что люди, жители Единого Государства совершенно спокойно относятся к тому, что у них нету свободы, никаких прав, ничего абсолютно. Но одновременно они осмеливаются называть себя высшими существами. Человеческая жизнь ни во что не ставится. Даже за примером ходить не надо – во время некоторых «прояснений» со стороны Д – 503 можно узнать о том, что все люди питаются нефтяной пищей, которую специально изобрели. И одновременно говорится о том, что выжило лишь 0,2 от всего населения Земли. На это все «плюнули» и назвали, точнее посчитали вещью само собой разумеющейся. Где мораль? Где сострадание? Где они? Про женевскую конвенцию и заикаться не стоит – в 31 – м веке на месте расстреляют. И меня можно как угодно обозвать, каими угодно словами, но теперь я могу даже говорить о родственности коммунизма и …ФАШИЗМА. И там и там люди одни называют себя высшими, превозносят себя, отдают свободу в руки какого – нибудь не слишком хорошего человека, теряют в себе слово «человек» и живут…Абалдеть!

Картины, представленные Замятиным не только реальны, но их еще можно назвать «мягким вариантом». Современники упрекали автора в том, что он в своем произведении построил «сверхказарменный» коммунизм. Но вскоре все они исчезли где – то на бескрайних просторах нашей страны… Выходит, что зря… Получается только так и не иначе. Мягкость замятинской антиутопии подтверждает, к примеру, тот факт, что «у него» люди одеты в юнифы, а в 30 – е годы такого и близко не было даже…

И все же в конце разум, простой здравый смысл пробивает себе лбом сквозь стену дорогу!!! И побеждает? Да, но разум кого? Благодетеля или же повстанцев? Замятин оставил этот вопрос для читателя. «потому что разум должен победить…»

Я НЕ ХОЧУ ТАК ЖИТЬ!!!

Б -р-р! Переведем – ка дух, успокоим нервы и выдадим логически осмысленный и нормальный конец…

Замечательный русский писатель, он не был и тем беспросветным пессимистом, каким его часто пытаются изобразить. В позднем эссе, озаглавленном «О моих женах, о ледокола и о России он выразил и свое отношение к Родине, и веру в провиденческий характер того, через что она прошла и, преодолевая застой и сопротивление, двинется и движется дальше:

«Ледокол – такая же специфически русская вещь, как и самовар. Ни одна европейская страна не строит для себя таких ледоколов, ни одной европейской стране они не нужны: всюду моря свободны, только в России они закованы льдом беспощадной зимой – и чтобы не быть тогда отрезанным от мира, приходится разбивать эти оковы.

Россия движется вперед странным, трудным путем, не похожим на движение других стран, ее путь – неровный, судорожный, она взбирается вверх – и сейчас же проваливается вниз, кругом стоит грохот и треск, она движется, разрушая».

Эти слова воспринимаются сегодня как ободряющий сигнал, который посылает нам Замятин – через ледяные торосы и паковый лед скованных суровым морозом десятилетий.

Откуда брались все материалы:

Журнал «Литература в школе», 1998 г., номер 3.

Журнал «Литература в школе», 1998 г., номер 4

Компакт – диск «Русская литература 20 века»

Учебник «Русская литература 20 века. Часть 1», 1994 г.

Учебник «Русская литература 20 века. Часть 1», 1998 г.

Статья Олега Михайлова «Гроссмейстер литературы».

Свои собственные силы и мысли