Лингвистическое наследие Е. Д. Поливанова (1891-1938)

Лингвистическое наследие Е. Д. Поливанова (1891-1938)

Реферат выполнила студентка 5 курса группы А з/о Вотякова Н. А.

Министерство общего и профессионального образования Российской Федерации

Иркутский государственный педагогический университет

Кафедра общего языкознания

Иркутск 1999

Основные этапы научной биографии Е. Д. Поливанова – представителя блестящей плеяды отечественных лингвистов старшего поколения.

И сам Е. Д. Поливанов, и то, что он сделал, и его судьба – необыкновенны и должны войти в историю русской науки.

В. Каверин (1984 г.)

Имя Евгения Дмитриевича Поливанова, крупнейшего отечественного лингвиста-полиглота, теоретика языкознания и выдающегося ориенталиста, широко известно не только в нашей стране, но и за рубежом.

Необычайно широк круг проблем, которыми занимался Е. Д. Поливанов.

Он оставил богатейшее наследие в языкознании и в смежных областях науки – педагогике, литературоведении, истории, этнографии…

Он занимался фонологией, морфологией, синтаксисом, лексикой, фразеологией, диалектологией, этимологией, сам создавал словари, буквари, учебники и учебные пособия. Его интересовали социальные функции языка, и он написал статью о воровском жаргоне и о языке интеллигенции.

Выдающиеся врожденные способности к языкам в соединении с гигантской работоспособностью, неутомимой и пытливой мыслью и дали Поливанову возможность сделать столько удивительных, прорывающихся в будущее, открытий в разных языках и прийти к поистине ошеломляющим по новизне и смелости замыслам – к созданию «свода поэтик», «метаязыка» и «грамматики всех народов».

Прикладные начала в языковедении для Е. Д. Поливанова являлись необходимым подступом к лингвистической теории. Поэтому разрешение важных теоретических задач у него всегда имело выход в практику – лингвопедагогику, методику обучения языку и сопоставительную грамматику. Новизна языкового материала, знакомство с малоизученными языками позволяли впервые сформулировать положения, которые и сегодня не утратили своей актуальности.

О способностях Е. Д. Поливанова, его методах изучения языка ходили легенды. Но еще больше мифов породили сам образ его жизни, его путешествия. Да и как не возникнуть легендам, когда многие его шаги в жизни и науке, описанные друзьями и очевидцами, иначе как легендарными не назовешь.

В. Г. Ларцев, автор книги «Е. Д. Поливанов: Страницы жизни и деятельности», так пишет об этом ученом: «Неординарностью поведения, поступками, удивлявшими многих, врожденным талантом этот поразительный человек так просился на страницы романа. Неудивительно, что он стал одним из героев романа В. А. Каверина «Скандалист, или Вечера на Васильевском острове» и рассказа «Большая игра» [4, с.4].

Е. Д. Поливанов – человек сложной судьбы. Обратимся к воспоминаниям В. Каверина, лично знавшего Евгения Дмитриевича.

«Представьте себе гениального ученого, оставившего глубокий след в мировом языкознании, рукописи которого по крохам, по отдельным листкам собираются в различных городах Советского Союза и за рубежом.

Представьте себе Всесоюзную конференцию лингвистов, которая прошла без портрета того, кому она была посвящена, потому что, несмотря на все усилия, портрет достать не удалось.

Представьте себе ученого, знавшего лингвистически не меньше 35 языков, написавшего грамматику японского, китайского, бухаро-еврейского, дунганского, мордовского, туркменского, казахского, таджикского языков, о котором спорят, родился ли он в 1891 или 1892 г., в Петербурге или Смоленске.

Представьте себе человека, которому удалось напечатать лишь двадцатую часть своих работ, в то время когда едва ли не каждая его фраза могла быть развернута в принципиально новую теоретическую работу.

Представьте себе политического деятеля, опубликовавшего тайные договоры царского правительства в 1917 году, который впоследствии годами бродил по стране, как дервиш.

Представьте себе человека, оставившего, несмотря на необычайно сложную, трагическую жизнь, более ста научных работ, в т.ч. 17 книг, - человека, имя которого в течение трех десятилетий замалчивалось, пока в 1957 году известный наш лингвист Вячеслав Всеволодович Иванов не опубликовал о нем статью, положившую конец этой беспримерной несправедливости. Этот человек – Евгений Дмитриевич Поливанов» [4, с. 12-13].

Кратко осветим основные этапы научной биографии этого выдающего лингвиста, представленные в книге А. А. Леонтьева [3, с.6].

Евгений Дмитриевич Поливанов родился в Смоленске 28 февраля 1891 года.

В 1901 г. Евгений поступил в Рижскую Александровскую гимназию. В 1908 году он ее заканчивает с серебряной медалью и поступает в Петербургский университет на словесное отделение историко-филологического факультета. Поливанов слушал Зелинского и Платонова, Шахматова и Щербу, китаиста В. М. Алексеева и литературоведа В. В. Сосновского – многих замечательных ученых. Но Евгений Дмитриевич с самого начала выделил среди них одного и остался его учеником до конца дней своих. Это был Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ, вступивший в то время в седьмое десятилетие своей жизни. «Со второго курса мое мировоззрение обусловлено всестороннейшим на меня влиянием моего учителя Бодуэна де Куртенэ – по убеждениям интернационалиста-радикала», писал Поливанов четверть века спустя.

По окончании университета (1912) Е. Д. Поливанов получил сразу два приглашения остаться в университете, как мы сейчас сказали бы, в аспирантуре: от литературоведа И. А. Шляпкина и от Бодуэна. Поливанов выбрал бодуэновскую кафедру сравнительного языкознания.

Параллельно с занятиями в университете Е. Д. Поливанов учился в Практической восточной академии, закончив ее по японскому разряду (в 1911 г.).

Поливанов – представитель особого направления в русской, а затем советской ориенталистике: он, как и Н. И. Конрад, соединял в себе филолога и лингвиста-теоретика.

В представлении Бодуэна факультету по поводу оставления Поливанова при кафедре говорится, что Поливанов, «правда, не известен в ученой литературе, но отличается обширными познаниями в области избранной им специальности и смежных с ней областях».

Два года Поливанов интенсивно работает над магистерской диссертацией. И вот сданы магистерские экзамены и защищена диссертация. В 1914 году Поливанов становится приват-доцентом восточного факультета по японскому языку, хотя читает курсы и по китайскому.

До начала 20-х и основные публикации Е. Д. Поливанова были посвящены японскому языку и в частности японским диалектам.

В 1917 г. и до февраля 1918 г. – Поливанов работал в Наркоминделе. В те же месяцы ему поручается руководство политработой среди китайских рабочих (их в те годы было в Петрограде до 300 тыс.). В 1918 г. он был одним из организаторов «Союза китайских рабочих».

В 1919-1921 гг. Поливанов работал в политотделе Балтфлота и в политотделе 9-й армии. В 1919 г. его принимают в члены РКП(б). В том же 1919 г. Поливанов избран профессором факультета общественных наук Петроградского университета (приват-доцентом он стал еще в 1915 г. – по восточному факультету).

В 1921 г. Е. Д. Поливанов переехал в Москву, где стал помощником заведующего Дальневосточной секцией Коминтерна и одновременно преподавал в Коммунистическом университете трудящихся Востока (КУТВ). Осенью того же года (в августе) Коминтерн посылает его в командировку в Ташкент. Для окружающих Поливанов просто был направлен в Восточный институт (т.е. на восточный факультет САГУ), где и начал преподавать.

Командировка эта, по-видимому, предполагалась как непродолжительная, но в Ташкенте Поливанов провел целых пять лет. Он вернулся в Москву только в 1926 году.

В Туркестане он показал себя тюркологом самого высшего класса: описал множество диалектов и говоров узбекского и других тюркских языков, а также таджикского; активно включился в дискуссию о диалектной базе узбекского литературного языка, настаивая на том, что в его основу должен лечь иранизованный (несингармонистический) диалект Ташкента, Самарканда и Ферганы. Он участвовал в создании ряда новых алфавитов для языков народов СССР. Он участвовал также в лингвистической переписи населения и в национальном размежевании Туркестана; создавал вместе с другими лингвистами и педагогами учебники, программы и другие учебные материалы. Наконец, он читал лекции и вел занятия в Восточном институте и на историческом факультете САГУ. Параллельно Поливанов очень много занимался научной работой – как в области тюркологии, так и в области общего языкознания.

В эти годы он особенно интенсивно разрабатывал вопросы теории эволюции языка.

В 1926 году Поливанов был вызван в Москву руководителем РАНИОН (Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук) академиком В. М. Фриче – как впоследствии писалось, он «был выдвинут на руководящую лингвистическую работу в РАНИОН в противовес представителям «Московской фортунатовской школы». Поливанов сразу стал действительным членом лингвистической секции Института языка и мышления, профессором Московского института востоковедения, руководителем секции родных языков КУТВ, действительным членом Института народов Востока, членом бюро лингвистического раздела Института языка и литературы, а затем (с 1927 г.) – председателем лингвистической секции РАНИОНа.

Он делает, по собственному признанию, до 4-х докладов в месяц, читает лекции студентам и аспирантам и т.п. И уже в это время, в 1926-1928 гг., намечается научный конфликт Е. Д. Поливанова с Н. Я. Марром и его окружением (подробнее об этом будет сказано в основной части работы).

События, связанные с этим конфликтом, завершились освобождением Поливанова от занимаемых им ответственных постов и его отъездом в Самарканд (1929 г.).

К 1936 г., когда «марристские» страсти поостыли, положение Поливанова начало укрепляться, его работы пошли в печать.

Научное наследие Поливанова огромно. Даже если говорить пока только об изданных работах, одних книг (включая брошюры) он успел опубликовать 28, а всего число работ, изданных при его жизни, достигает 140.

Из чего это наследие складывается?

Основное место в нем занимают две темы: японоведение и тюркология. Особое место в наследии Е. Д. Поливанова занимают теоретические работы по методике преподавания языков и практические учебники.

Огромное число публикаций посвящено языковому строительству и вопросам разработки письменностей для языков народов СССР. Наконец, серия статей посвящена русскому литературному языку советского периода.

Но все это будет позже. А пока, в 1929 году, как описывает в своей книге В. Ларцев [4, с.16], «Поливанов был изгнан отовсюду, лишен всех своих должностей, лишен возможности печатать свои работы. Он уехал в Ташкент, потом в Самарканд. Одна из его последних работ посвящена самаркандскому говору. <…>

Старый узбек Махмуд Хаджимурадов рассказал на конференции, как Поливанов приехал к нему едва ли не босиком, в рваной одежде и остался на несколько недель в кишлаке, изучая особенности местного диалекта, составляя словарь, которого еще не было в мире. Он работал неустанно, упорно, а для отдыха поправлял ошибки в религиозных книгах на арабском языке, которым пользовались муллы.

Что произошло с этой работой? Где она? Махмуд Хаджимурадов сжег ее, узнав об аресте Поливанова. Он сказал об этом со спокойным достоинством, и никто из нас, помнящих те тяжелые годы, не посмел упрекнуть его за этот поступок.

Вот так Поливанов и жил в кишлаках, пригородах, где придется. В сущности, с ним ничего нельзя было сделать. Ведь куда бы он ни попадал, везде были люди, и он мгновенно усваивал их язык, научно изучая его и пользуясь им для развития своих воззрений.

В 1937 г. он был арестован в г. Фрунзе и 25 января 1938 г. погиб» [4, с.16-17].

Е. Д. Поливанов и его вклад в общее языкознание.

Лингвистические взгляды Е. Д. Поливанова и идеи его учителя И. А. Бодуэна де Куртенэ.

История становления научных взглядов Е. Д. Поливанова связана с непосредственным влиянием на его мировоззрение учителя И. А. Бодуэна де Куртенэ. Будучи верным учеником и последователем И. А. Бодуэна де Куртенэ, Поливанов – как и Л. В. Щерба, Л. П. Якубинский и другие его ученики – не мог не воспринять и его методологическую позицию в отношении как самого языка, так и языковедческой науки. Правда, как известно, позиция Бодуэна в этих вопросах была непоследовательна, противоречива и не могла полностью удовлетворить его учеников, но, во всяком случае, первоначальный «толчок» был дан и воспринят.

Существо философских взглядов Бодуэна де Куртенэ, основу его лингвистической концепции составляет материалистический монизм (философское учение, которое, в противоположность дуализму, принимает за основу всего существующего одно начало). Это философское учение привело Бодуэна де Куртенэ к пониманию языка как явления психосоциального. Он указывал на социальную природу речевых актов: «… индивид может развиваться в языковом отношении и вообще духовно только в обществе, т. е. в сношении с другими индивидами» [1, с. 138].

Бодуэн де Куртенэ считал, что сопоставительное изучение языков может основываться на выявлении общего сходства независимо от исторических или генеалогических связей: «Мы постоянно находим одинаковые свойства, одинаковые изменения, одинаковые исторические процессы и перерождения в языках, чуждых друг другу и исторически, и географически. С этой точки зрения мы можем сравнивать развитие языков романских с развитием языков новоиндийских, развитие языков славянских с развитием языков семитических, развитие языка русского с развитием языка коптского и т.д.» [1, с. 153-154]. Здесь он подходит к выделению и сопоставлению в языках целостных систем, определенных структурных отношений, в которых обнаруживаются функционально-тождественные общие черты. Именно такой подход принят в современных направлениях типологического изучения языков.

Итак, понимание языка как системы, понимание множественности причин изменений языка, социальная обусловленность языковых изменений, элементы знаковой теории языка, теория фонем и морфонологических изменений (альтернаций), типология языков составили тот круг проблем и задач общего языкознания, которые решали в своих работах представители Казанской лингвистической школы, ярким представителем которой был учитель Е. Д. Поливанова – И. А. Бодуэн де Куртенэ.

Правомерно говорить о преемственности идей между И. А. Бодуэном де Куртенэ и его учеником Е. Д. Поливановым. Речь может здесь идти прежде всего о всем комплексе лингвистических идей, о лингвистическом мировоззрении как таковом и о круге научных интересов Поливанова.

Опираясь на теоретические положения, содержащиеся в трудах своих учителей И. А. Бодуэна де Куртенэ и Л. В. Щербы, Е. Д. Поливанов развил в своих работах концепцию, отражающую его собственное понимание языка и языковых процессов, а также задач лингвистической науки.

Автор статьи, посвященной 90-летию со дня рождения ученого, Л. П. Крысин пишет так: «Е. Д. Поливанов обладал ярким талантом лингвиста-исследователя, поразительными способностями полиглота и имел глубокие познания в области теории языка. Это счастливое и редкое сочетание во многом объясняет необыкновенную тщательность его работ в анализе конкретного материала, оригинальность теоретической интерпретации и смелость лингвистической мысли, позволявшую Е. Д. Поливанову делать научные открытия» [2, с. 98].

Обладая весьма широким диапазоном исследовательских интересов, Е. Д. Поливанов не отдавал предпочтения какому-либо одному из двух принятых в лингвистике подходов к изучению языка – диахроническому или синхроническому. В его трудах мы находим органическое сочетание тонкого и всестороннего анализа системных отношений в данном языке с фундаментальными описаниями истории языковых явлений. Такая связь обоих подходов – синхронического и диахронического – позволяла Е. Д. Поливанову вскрывать истинные причины, приведшие к современному состоянию языка. Правильному пониманию этих причин способствовало и то, что при изучении языковых явлений Е. Д. Поливанов большое внимание уделял культурному и этнографическому фону этих явлений, исследованию быта и обычаев носителей данного языка.

Весом вклад Е. Д. Поливанова и в русистику.

Изучая процессы, происходившие в русском языке после революции, Е. Д. Поливанов дал им всестороннее теоретическое освещение, исследовал движущие силы языковых изменений и особенно внимательно анализируя характер влияния на язык социальных факторов. Е. Д. Поливанов выдвинул идею создания «социологической лингвистики» (термин Е. Д. Поливанова), т. е. такого раздела языкознания, который занимался бы изучением социальных стимулов развития и функционирования языка, механизма взаимодействия между языком и обществом.

Т.о., остановимся подробнее на заслугах Е. Д. Поливанова, связанных со становлением социолингвистики.

Е. Д. Поливанов – социолог языка.

В своих работах Е. Д. Поливанов неоднократно указывал, что в прошлом языковеды уделяли недостаточное внимание социальным причинам языковых изменений. В лучшем случае это делалось декларативно. В статье «Специфические особенности последнего десятилетия 1917-1927 в истории нашей лингвистической мысли» читаем: «Это не отрицалось, но забывалось на деле – в самом процессе творческой работы, которая была направлена именно на физические, физиологические и индивидуально-психологические явления языкового процесса, тогда как социальная его сторона на деле оставалась почти без внимания. Вот почему революционный сдвиг в сторону марксистской идеологии должен осуществляться здесь не в виде похоронного шествия за гробом естественноисторического языкознания и добытой им конкретной истории языков, а в построении новых отделов – языкознания социологического, которое сольет в стройное прагматическое целое конкретные факты языковой эволюции с эволюцией (т.е. историей) общественных форм и конкретных общественных организмов» [5, с. 52].

Внимательно изучив всю предшествующую лингвистическую литературу, Е. Д. Поливанов пришел к выводу, что «вопрос о влиянии социологических (экономических и политических) факторов на эволюцию языка далеко не выяснен даже теми, кто совершенно безапелляционно настаивает на социальном объяснении всякого языкового развития. Для тех же, кто начитан в лингвистической литературе <…>, вполне естественно было бы начать с указания не на ясность, а на полную неясность, полное недоумение и противоречие при попытках синтезировать социологическую и естественноисторическую мотивировку языковых явлений» («Фонетика интеллигентского языка») [2, с.99].

Важнейшим компонентов социологической лингвистики Е. Д. Поливанов считал теорию языковой эволюции, точнее – ту ее часть, которая должна иметь дело с выяснением социальных причин языковых изменений. Ратуя за создание социолингвистики и общего учения об эволюции языка, Е. Д. Поливанов вместе с тем предостерегал от фетишизации социальных факторов, от попыток все в языке объяснить воздействием экономических и политических сил.

В своих работах Е. Д. Поливанов приходит к выводу, что социальные факторы не могут изменять природу языковых процессов, но от них «зависит решение 1) быть или не быть данного рода языковой эволюции вообще и 2) видоизменение отправных пунктов развития» («О фонетических признаках социально-групповых диалектов и, в частности, русского стандартного языка») [2, с. 100].

Влияние социальных факторов на язык происходит не непосредственно. В статье «Где лежат причины языковой эволюции?» читаем: «Путей или способов, какими могут экономические (и политические) или вообще культурно-исторические явления воздействовать на языковую эволюцию, много, но в качестве основного момента здесь нужно указать на следующее: экономико-политические сдвиги видоизменяют контингент носителей (или так называемый социальный субстрат) данного языка или диалекта, а отсюда вытекает и видоизменение отправных точек его эволюции» [5, с. 86].

Яркий пример такого рода видоизменений дает русский литературный (или, как называет его Е. Д. Поливанов, стандартный) язык послереволюционной эпохи. После революции значительно изменился состав носителей литературного языка. Расширившийся, обновленный контингент носителей русского литерватурного языка в 20-е годы включал в себя: «революционный актив (в том числе эмиграция предшествующего периода, вернувшаяся после революции), культурные верхи рабочего класса и прочие элементы, входящие в понятие «красной интеллигенции», в том числе и значительные слои прежней интеллигенции, осуществляющие, следовательно, реальную связь со стандартом предшествующей эпохи» [2, с. 100].

Изменение состава носителей литературного языка обусловливает новую цель языковой эволюции – создание единого языка для всех объединяемых в новом составе слоев, «ибо потребность в перекрестном языковом общении здесь обязывает к выработке единого общего языка (т. е. для языковой системы) взамен двух разных языковых систем, каждая из которых неспособна к обслуживанию всего нового коллектива полностью» [5, с. 87].

В ходе этого процесса выясняется, язык какой из объединяемых социальных групп будет «играть первую скрипку» в эволюции, направленной к установлению единообразной (для всех данных групп) системы речи» [2, с. 100]. Эта мысль Е. Д. Поливанова замечательна тем, что она предвосхищает более поздние по времени разработки в области теории социальных групп.

«Выработка единого общего языка», о которой говорит Е. Д. Поливанов, идет неравномерно на разных участках языковой системы. Это объясняется тем, что уровни структуры языка – лексика, фонетика, морфология, синтаксис – неодинаково восприимчивы к влиянию социальных факторов. В наибольшей степени подвержены такому влиянию лексика и фразеология: изменения в жизни общества отражаются в этих сферах языка в виде новых наименований и оборотов, в переосмыслении старых слов, в заимствованиях и т.п.

Накопление обусловленных социальными сдвигами языковых новшеств происходит неравномерно не только на разных уровнях языковой структуры, но и в различной языковой среде: одни группы говорящих консервативны, последовательно придерживаются старой нормы (как, например, представители интеллигенции), в речи же других наблюдается смешение разнородных черт – литературных, диалектных, профессиональных. Это вызывает необходимость изучать «социально—групповые диалекты».

В статьях «О фонетических признаках социально-групповых диалектов и в частности, русского стандартного языка» и «Фонетика интеллигентского языка» Е. Д. Поливанов, во-первых, попытался выделить конкретные черты, которые отличают речь интеллигенции от речи других общественных групп, и, во-вторых, поставил более общие вопросы о критериях разграничения социальных разновидностей одного и того же языка.

Главный принцип применения социологического подхода к изучению языка, по мнению Е. Д. Поливанова, заключается в том, чтобы путем анализа языковых фактов приходить к выводу о влиянии на язык социальных сил, а не исходить из постулата о таком влиянии и подгонять его под факты. «…Нужно заведомо отказаться от допущения каких-либо таинственных соотношений между социальной историей общества и историей языка, соотношений, которые нельзя бы разложить на цепь конкретных причинных связей и которые можно только постулировать, исходя из предвзятой предпосылки о том, что все зависит от социально-экономических явлений. Нам же, лингвистам, надлежит не исходить, а прийти к подобному положению в качестве вывода из изучения и обобщения реальных фактов» [5, с. 86].

В статье «И математика может быть полезной» (1931 г.) Е. Д. Поливанов пишет о роли математической статистики в социально-диалектологических исследованиях. При этом он подчеркивает вспомогательную функцию этой науки для лингвистики и говорит о недопустимости абсолютизации статистических методов, возражает против «неограниченного доверия «методу процентов»: нельзя ограничиваться одной статистикой в характеристике носителей данной языковой черты, необходим учет социального облика этих носителей, их «веса» в изучаемом коллективе (Статьи…, с 289-290). Эти мысли предвосхищают современные разработки в области массовых обследований языковых коллективов, где применение статистических методов органично сочетается с качественным социологическим анализом различных (возрастных, территориальных, профессиональных и других) групп, образующих такие коллективы [2, с. 103].

Взгляды Е. Д. Поливанова на развитие языка, на соотношение внутренних и внешних стимулов языковой эволюции были не свободны и от некоторых ошибок. Так, он высказывал точку зрения, согласно которой литературный язык является классовым, а именно – что им владеет господствующий класс общества (эту мысль он пытался доказать на материале японского литературного языка).

Однако эта прямолинейная точка зрения, не соответствующая действительному положению вещей, вступала в противоречие с его же собственным конкретным анализом состояния других языков, в частности русского литературного, носителями которого Е. Д. Поливанов признавал и старую, дореволюционную, и новую интеллигенцию, и передовые слои рабосего класса.

Не подтвердилось и мнение Е. Д. Поливанова о том, что в эпоху революционных катаклизмов убыстряется темп языковой жизни. Как показали исследования и русского, и других языков, в вопросах о темпе языковой эволюции многое зависит от уровня развития данного литературного языка: чем он развитие, тем медленнее темпы происходящих в нем изменений. В связи с этим гораздо более справедливой кажется такая мысль Е. Д. Поливанова, высказанная в несколько парадоксальной форме: «Развитие литературного языка заключается, в частности, в том, что он все меньше изменяется». Ведь чем больше культурных ценностей накоплено на данном языке, тем сильнее стремление общества, владеющего этим языком, сохранить его в неизменности, чтобы облегчить передачу культуры следующим поколениям [2, с. 103].

Итак, в круг проблем социологической лингвистики Е. Д. Поливанов включал определение языка как социального исторического факта, описание языков и диалектов с социологической точки зрения, изучение причинных связей между социально-экономическими и языковыми явлениями, выработку языковой политики.

Поливанов считал, что общественные сдвиги отражаются языком более или менее непосредственно только в лексике и фразеологии. Он возражал против лженаучных попыток объяснить фонетические и грамматические явления непосредственным воздействием социально-экономических факторов. Согласно его точке зрения, от социально-экономических факторов зависят не изменения в фонетике и морфологии, а образование семей языков и языковое скрещивание.

Полемика Е. Д. Поливанова с Н. Я. Марром и сторонниками «нового учения» о языке.

В первое послеоктябрьское десятилетие в отечественном языкознании, наряду с поворотом к описанию современного состояния языков и к решению прикладных задач, поставленных практикой культурного строительства, шли упорные поиски создания нового языкознания. Поиски эти осуществлялись разными путями. Одни ученые старались строить марксистское языкознание на основе критического освоения всего накопленного опыта в науке о языке и усиленного внимания к социальной стороне языковых явлений. Другие же пытались во главу угла ставить общие положения исторического материализма, непосредственно применяя их к языковому материалу. Этот момент и определял острую идейную борьбу между представителями русской классической филологии и сторонниками яфетической теории по вопросу об отношении к индоевропейскому сравнительно-историческому языкознанию. Эта борьба нередко выливалась в ожесточенные схватки с полемическими издержками и перехлестами [4, с. 74].

Возникла резкая конфронтация точек зрения, равно претендовавших на исключительность, но по-разному интерпретировавших суть марксистского подхода в языкознании. Одно из таких направлений возглавил Н. Я Марр – его концепция была объявлена единственной марксистской языковедческой теорией. Во главе второго направления оказался Е. Д. Поливанов.

Основные положения «нового учения о языке» сводятся к следующему. Язык, считает Марр, «есть надстроечная категория на базе производства и производственных отношений, предполагающих наличие трудового коллектива», это «такая же надстроечная общественная ценность, как художество и вообще искусство». Из представления о языке как надстроечной категории Марр сделал ряд выводов:

Языковые состояния сменяются в результате смены общественных формаций (учение о стадиальности языка): «…так называемые семьи языков… представляют различные системы, отвечающие различным типам хозяйства и общественности, и в процессе смены одной культуры другой одна система языков преображалась в другую». Таким образом, переход общества из одной формации в другую должен сопровождаться переходом языка из одного состояния в другое, причем эта смена языковых состояний сопровождается коренной ломкой одной структуры языка и появлением новой, качественно отличной языковой системы, но сохраняющей много элементов старой.

Пути развития всех языков едины (теория единства глоттогонического процесса).

Исключительно большое значение в формировании отдельных, особенно индоевропейских, языков имеет языковое скрещивание. В скрещивании языков Марр видел главный фактор, обусловивший расхождение близкородственных диалектов.

Поскольку всякой идеологической надстройке присуща классовая сущность, то и язык, будучи надстройкой, тоже является классовым (учение о классовости языка) [1, с. 269].

Линия компаративистов была четко сформулирована в работах и выступлениях Е. Д. Поливанова, который, решительно отстаивая достижения сравнительно-исторического языкознания, стремился осмысленно, путем строгих лингвистических методов и на надежных фактах увязать языковую эволюцию с историей общества. Н. Я. Марр же, вульгарно-социологизаторски истолковав общие положения марксизма и перенеся их на яфетическую теорию, развил «новое учение о языке», а его ученики провозгласили эту теорию единственно марксистским направлением в советской лингвистике.

4 февраля 1929 года Поливанов открыто выступил против марристов. Именно после этого выступления его труды были объявлены «истошным воем эпигона субъективно-идеалистической школы», а он сам – «разоблаченным в свое время черносотенным лингвистом-идеалистом». Так писал о нем некто В. Б. Аптекарь в книге «Н. Я. Марр и новое учение о языке», вышедшей в 1934 году.

На дискуссиях принимались резолюции, в которых клеймили позором «хулигански-наглое, циничное выступление профессора Поливанова». Его называли «кулацким волком в шкуре советского профессора». Ответ Поливанова (разумеется, оставшийся ненапечатанным) полон достоинства. Он писал: «В пересмотре, которому подлежит все наследуемое советской наукой, нет места ни авторитарному мышлению, ни кваканью профанов» [4, с. 16].

Получился своеобразный исторический парадокс. Еще в 1929 году Е. Д. Поливанов выступил с уничтожающей, но конструктивной критикой яфетической теории Н. Я. Марра, за что был обвинен марристами в идеализме, «буржуазном индоевропеизме» и прочих смертных грехах, и, лишенный возможности работать в Москве или Ленинграде, был вынужден уехать в Среднюю Азию, но именно он оказался пророчески прав. «Новое учение о языке» Н. Я. Марра, хотя почти безраздельно и господствовало в советском языкознании на протяжении двух десятилетий, в результате известной дискуссии 1950 года потерпело полное фиаско: оно было признано лженаучным, вульгаризаторским, антимарксистским.

Критика марровского «нового учения» начиная с 1950 г. по существу велась по тем же параметрам, которые в свое время отметил Е. Д. Поливанов. Между тем в ходе дискуссии 1950 года о Поливанове как главном оппоненте Марра не было сказано ни слова, т. е. тем самым не была отмечена выдающаяся роль Е. Д. Поливанова в развенчании антинаучного характера «нового учения о языке», не была дана объективная оценка его научной деятельности [4, с.74-75].

В заключение отметим, что Е. Д. Поливанов не отвергал целиком Н. Я Марра и его труды. Он утверждал, что «за вычетом яфетической теории остается очень много материала, который делает Марра великим ученым». Он ценил его как археолога, филолога, в частности как «описательного» языковеда, например автора чанской грамматики. Да и в самой яфетической теории Марра Поливанов видел здоровое зерно, а именно – сравнительно-грамматическое исследование южно-кавказских языков, «проводившееся, однако, неумело, без должного знания методов компаративистики и общего языкознания, отчего в этой теории сплошь и рядом грубые лингвистические ляпсусы» [4, с.78].

Взгляды Е. Д. Поливанова на сущность языка и на методологию языкознания в 20-30-е годы.

[Этот вопрос мы осветим на материале книги А. А. Леонтьева «Евгений Дмитриевич Поливанов и его вклад в общее языкознание»].

Взгляды Е. Д. Поливанова по принципиальным вопросам теории языка, естественно, претерпевали определенную эволюцию. Вот что нового мы находим в работах Е. Д. Поливанова 20-х годов: связь языка с совместной трудовой деятельностью коллектива и понимание языка (речи) как деятельности. Приведем некоторые характерные примеры.

Язык есть «достояние и орудие борьбы определенного общественного коллектива, объединенного кооперативными потребностями» [5, с. 51]

В основе концепции «лежит понимание языка как трудовой деятельности, имеющей целью коммуникацию…» [5, с. 57]

К вопросу о «принципе экономии» в языке: «…экономия энергии в пределах, обеспечивающих, однако, достижение результата…, есть типичная черта любой трудовой деятельности, имеющей определенное задание…» [5, с. 60]. С другой стороны, «экономический уклад» и «характер кооперативных связей» определяют систему общения в коллективе, а также сам «контингент носителей» [5, с. 86-87].

«Что нужно для того, чтобы данная произвольно созданная индивидуумом система получила реальное существование в качестве языка..?» Ответ: нужно, «чтобы нашлись лица, заинтересованные в том, чтобы эту систему усвоить и применять для взаимного общения», а «для этого требуется реальное существование коллектива, реально объединенного известными кооперативными потребностями и неспособного обслужить себя…какой-либо другой системой (т. е. другим языком)» [5, с. 179].

Думается, достаточно уже приведенных примеров. Во всяком случае ясно, что Е. Д. Поливанов не ограничивался «определение языка как социально-исторического факта». Напротив, он самым четким образом формулировал «элементарнейшее из методологии марксистской лингвистики» в виде следующего тезиса: «Язык должен изучаться как трудовая деятельность (параллель до известной степени найдется в изучении производственных процессов); но не индивидуальная, а коллективная». И далее: требуется искать связь языка «не только с культурой как таковой, но и со всей совокупностью явлений экономического быта данного коллектива, прежде всего… с кооперативной деятельностью этого коллектива» [5, с. 177].

Все это, казалось бы, звучит достаточно тривиально. Но для второй половины 20-х – начала 30-х гг. сказанное было далеко не очевидно.

Само речевое общение Поливанов понимал как сторону или условие трудовой деятельности; язык же был для него не только системой абстрактно-социальных, надындивидуальных ценностей, но в то же время (и в первую очередь!) деятельностью, - в более современных терминах, субстанцией языка была для него социальная деятельность.

Под этим углом зрения надо рассматривать и его теорию эволюции языка, разрабатывавшуюся Поливановым в основном в узбекский период (1921-1926) и отчасти в годы его работы в Москве. Она сводится в общих чертах к следующему.

В эволюции языка имеют значение два вида деятельности: 1) усвоение языка; 2) речевое общение. Однако их функция и относительная значимость различны. Что касается процессов усвоения языка, то здесь Поливанов указывает на наличие двух эталонных моделей: речь взрослых и речь сверстников. Вторая модель – в соответствии с общим понимание сущности языка – обеспечивает (через единство общения в детском коллективе) кодификацию отклонений от языковой модели взрослых; т.е. эти отклонения, когда они возникают в массовом порядке, «получают социальное оправдание» [5, с. 59] в общении внутри детского коллектива. Это чрезвычайно интересное рассуждение, как ни странно, осталось совершенно чуждым психологии детской речи и не получило дальнейшего развития.

Что же касается процессов речевого общения, то исключительно важное указание Поливанова на «предварительную… мыслительную работу», «состоящую в анализе (расчленении) коммуницируемой совокупности идей и в мобилизации соответствующих этому расчленению языковых ассоциаций» [5, с. 60]. Поливанов прямо говорит в этой связи о внутренней речи.

Вторая существенная мысль Поливанова касается роли «экономии энергии» в речевых процессах: «Экономия энергии… есть типичная черта любой трудовой деятельности, имеющей определенное задание» [5, с. 60].

Поливанов вводит понятие о двух видах материала речевого общения: это представления языковых единиц и представления готовых речевых стереотипов. И эволюция может идти как перестройка системы единиц, а может – как перестройка структуры речевого стереотипа (слова, высказывания).

На уровне фонетики мы имеем дело с двумя основными типами эволюции: отождествление того, что было различным (конвергенция), и различение того, что было общим (дивергенция).

Существенно, что Поливанов не просто построил некоторую систему научных конструктов, но показал, как эти конструкты «работают» на конкретно-языковом материале, и даже сделал некоторые предсказания относительно будущего развития реальных языков. Например, он выдвинул гипотезу о будущей утере японским языком и ганьсуйским диалектом дунганского языка политонического ударения. В русском языке Поливанов предполагал «падение» безударных гласных и снятие противопоставления палатализованных и непалатализованных согласных и др.

Защищая компаративистику (сравнительно-исторический метод) от нападок марристов, Поливанов четко определяет ее место в системе современного языкознания. Это – область языкознания, позволяющая через установление истории конкретных языков и языковых семейств, во-первых, построить «лингвистическую историологию» как учение о механизме языковой эволюции (и в конечном счете прийти к общей лингвистике, в которой… лежит философское значение нашей науки»; во-вторых, в известной мере прогнозировать языковое будущее, что имеет социальную значимость; в-третьих, от истории языка перейти к истории культуры и конкретных этнических культур. Компаративистика, следовательно, - необходимая часть лингвистики, но только часть ее. Она не может быть отброшена на том основании, что является «буржуазной»: она имеет дело с фактами или с вполне допустимыми гипотезами. С другой стороны, она сама по себе не может ответить на вопрос «почему?» – ведь лингвистика в целом ставит своей задачей «установление причинных связей между изучаемыми явлениями, именно объяснение причин языковых явлений», а компаративистика лишь частично способна к такому объяснению, ибо она не является «социологической» наукой.

В связи со сказанным стоит вспомнить и то, что говорил Поливанов о философском значении лингвистики. Оно состоит в том, что данная дисциплина в ряду других наук служит для выработки общих философских положений реалистического мировоззрения…». В другом месте Е. Д. Поливанов говорит: «…всякая наука, претендующая на участие в создании реалистического и, в частности, марксистского миропонимания, должна вытекать из фактического материала, а не сводиться к нескольким общим положениям, не связанным с конкретными фактами данной области явлений». Отсюда путь построения марксистской лингвистики предполагает марксистское объяснение твердых языковых фактов и лишь затем – переход «вглубь к неизвестному». Значит, нельзя игнорировать лингвистическую культуру прошлого, «нельзя не знать установленных ею фактов, как и методов, позволяющих убедиться в математически точной доказанности этих фактов».

Именно здесь и лежит основной пункт расхождений между Поливановым и учениками Н. Я. Марра.

Вяч. Вс. Иванов достаточно подробно охарактеризовал компаративистические штудии Е. Д. Поливанова. Он отметил следующее: а) использование Поливановым сравнительно-исторического метода на материале японских диалектов и рюкюского языка; б) теорию родства корейского языка с алтайскими; в) теорию родства японского с алтайскими и австронезийскими языками; г) применение приемов внутренней реконструкции к материалу неиндоевропейских языков; д) последовательное проведение принципа относительной хронологии; е) использование в сравнительно-историческом исследовании идеи смешения или скрещивания языков; ж) разработку теории языковых союзов; з) идею «сравнительной грамматики неродственных языков».

Е. Д. Поливанов и обучение русскому языку в национальной школе.

А. А. Леонтьев в книге «Е. Д. Поливанов и его вклад в общее языкознание» в главе, посвященной роли Поливанова в разработке методики преподавания русского языка в национальной школе, в сжатом виде излагает основные идеи Е. Д. Поливанова по этому вопросу [3, с. 57-68].

Среди многих лингвистических «специальностей» Е. Д. Поливанова были и проблемы обучения языку, в частности в национальной школе. В основе его высказываний по этим вопросам лежит богатый личный опыт. Уже в 1915 г. ему приходилось обучать русскому языку калмыков – народных учителей. Особенно значительна была научно-методическая и педагогическая деятельность во время его пребывания в Средней Азии (главным образом в Ташкенте) в 1921-1922 гг. Будучи в 1926-1929 гг. в Москве, Поливанов активно участвовал в работе секции русского языка КУТВ. После вторичного отъезда в Среднюю Азию (в Самарканд, Ташкент, затем Фрунзе) деятельность Поливанова в этой области продолжалась. В эти годы была, например, написана и опубликована интереснейшая его книга «Опыт частной методики преподавания русского языка узбекам».

Остановимся, прежде всего, на основных работах Поливанова в данной области. Кроме указанной книги, сюда можно отнести «Русскую грамматику в сопоставлении с узбекским языком», а также статью «Чтение и произношение на уроках русского языка в связи с навыками родного языка». Интересные соображения общеметодического характера, хотя и не связанные непосредственно с обучением второму языку, имеются в его статье «Родной язык в национальной партшколе». Наконец, с интересующей нас точки зрения нельзя не остановиться на статье «Субъективный характер восприятия звуков языка».

Этим не исчерпывается, строго говоря, методическое (и лингводидактическое) наследие Поливанова. Проблемы преподавания языка затрагиваются в целом ряде его статей и книг, хотя и попутно.

Прежде всего, упомянем о собственно методических воззрениях Поливанова. Именно ему принадлежит идея того, что ныне называется «учебным комплексом»: такой комплекс (для узбекских школьников) должен был включать букварь, хрестоматию для чтения, русско-узбекский словарик и свод всех идеограмм (фразеологизмов) русского языка с примерами. Е. Д. Поливанов настаивал на принципиальной необходимости дифференцированных учебников русского языка для разных народностей, подчеркивая, однако, что здесь можно опираться как на генетически близкие языки, так и на общетипологические сходства. Ему принадлежит мысль о необходимости сначала обучать слуховому различению русских звуков, затем их воспроизводству, а лишь затем уже их слышанию и произношению в составе целых слов.

Очень любопытны (и не потеряли своего значения) соображения Е. Д. Поливанова о необходимости развивать языковое мышление не только на изучаемом втором (русском) языке, но и на родном языке учащихся. Также Поливанов обосновывает идею дифференциального изложения языковых фактов, что, по его мысли, «облегчит наблюдение (и в частности самонаблюдение) над языковыми явлениями»; это было особенно важно подчеркнуть в 20-е годы, когда в преподавании русского языка в национальных школах и вузах «дифференциальный метод» не использовался.

Важно и указание Поливанова, что «грамматические обобщения должны или непосредственно выводиться самими учащимися, или сознательно проверяться ими». Отсюда предложение, чтобы «грамматические понятия и правила вводились бы лишь постольку, поскольку они нужны для практических выводов… и поскольку сам учащийся сознает эту целевую установку для данного грамматического материала».

Очень существенно обращение Е. Д. Поливанова к коллективным формам работы, в частности – к коллективному переводу с русского на родной язык.

Наиболее общая идея Поливанова, на первый взгляд довольно тривиальная, заключается в невозможности построения полноценной методики обучения языку без обращения к данным научного языкознания.

Другой важный тезис Поливанова заключается в том, что «звуковосприятие носит субъективный характер, бывая различным для представителей различных языков, причем эта субъективность и эти различия (в восприятии одного и того же звукокомплекса разноязыковыми мышлениями) зависят … от комплекса языковых навыков, приобретенных каждым данным индивидуумом в процессе усвоения его материнского (родного) языка». Эта субъективность сказывается прежде всего в том, что представитель того или иного языка «склонен бывает производить привычный для него анализ на свои элементарные фонологические представления (фонема и т.п.) даже в отношении слышимых им слов (или фраз) чужого языка, т.е. языка с иной системой элементарных фонологических представлений». Т. о., возникает расхождение «между чужеязычным восприятием звукового комплекса и его составом».

Констатируемая Поливановым принципиальная возможность несвопадения структуры восприятия речи и «состава», т.е. языковой структуры текста имеет значение не только для обучения языку. В голове носителя языка не находится простой «отпечаток» системы языка (как это думал Ф. де Соссюр); в результате усвоения системы языка у человека формируется то, что можно условно назвать языковой способностью – своего рода психофизиологический механизм, порождающий речь. Лишь результат действия этого механизма (порождаемый им текст) может быть описан с помощью системы языка. Необходимость различать структуру речевого механизма и систему языка до сих пор не до конца осознана не только методистами, но и многими лингвистами. Во всяком случае, лингвистические проблемы обучения языку и двуязычия чаще всего «решаются» путем простого наложения системы одного языка на систему другого языка и анализа несовпадающих фрагментов этих систем.

Е. Д. Поливанов едва ли не первым поставил вопрос в отношении системного рассмотрения языковых фактов для обучения языку. Уже в 1924 г. в небольшой заметке «О гортанных согласных в преподавании арабского языка», он обращается к принципу системности, считая весьма желательным, чтобы учащиеся умели не только подражать произношению соответствующих фонем, но и «уяснить … их взаимные соотношения».

Принцип субъективности распространяется «не только на качественную характеристику отдельных фонетических представлений (фонем и т. п.), но даже и на число фонем, находимых в данном комплексе (слове)». Так, русское слово драма может быть воспринято японцем только как dorama или durama, старик, сказал воспринимаются корейцем как тарик, казал и т.п. Еще более важно, как влияет на субъективность восприятия различие акустико-артикуляционной структуры слога.

Укажем на одну интереснейшую мысль Е. Д. Поливанова, абсолютно не получившую распространения ни в современной ему методике, ни позднее и лишь сейчас начинающую занимать достойное место в преподавании языка. Это – мысль о различной функциональной нагрузке системных противопоставлений: так, «’’мягкие’’ губные являются менее важные в социально-фонологическом отношении, чем прочие парные’’ мягкие’’ русского языка».

Обращаясь к проблемам усвоения грамматической стороны языка, отметим прежде всего, что изучение грамматики не мыслилось Поливановым как самостоятельный, замкнутый в себе курс. В частности, он, опираясь на представления о закономерной связи различных уровней внутри целостной системы языка, требовал «увязки данных морфологических фактов с определенными фонетическими упражнениями: например, постановку неконечного ударения естественно будет связать с прохождением склонения существительных женского рода и именно таких падежей, как воды и воды, ноги и ноги и т.д. или же с усвоением формообразования множественного числа на а ударенное – например, доктор – доктора, город- города, войско – войска и т.д.». Эти примеры очень ясно показывают, кстати, как Е. Д. Поливанов последовательно стремился подать любое явление изучаемого языка в его функциональном аспекте.

В основе изучения грамматики, по Поливанову, должно лежать прежде всего осознание учащимися принципиального различия в грамматическом строе изучаемого (русского) и родного языка.

Анализируя отдельные грамматические категории, Е. Д. Поливанов не только дает им четкую формальную характеристику, но и вскрывает их функциональную значимость, собственно и определяющую с его точки зрения существование этих категорий. Особенно хорошо это видно при освещении им проблемы грамматического рода.

Поливанову принадлежит вывод, который представляет необычайно большой интерес даже не столько в плане обучения языку, сколько в плане теоретико-лингвистическом. Речь идет о различии системы и нормы в языке, - различие, которое было введено в современную лингвистику Э. Косериу в начале 50-х годов и ныне стало весьма распространенным, если не общепринятым. Если система охватывает, так сказать, языковые инварианты, т.е. то, что в языке не только константно, но и общеобязательно (нельзя нарушить, например, фонологическое противопоставление), то норма – это не общеобязательные, но общепринятые особенности речи (например, мы говори жир с ‘’твердым’’ ж, хотя ж не имеет парной фонемы, противопоставленной ему по признаку палатальности – непалатальности). Вот это то различие, весьма тонко нащупано Поливановым в области синтаксиса. Кроме того, он детально анализирует и ту дополнительную функциональную нагрузку, которую может нести «свободный» порядок слов в русском языке.

Возвращаясь к методическим проблемам, надо отметить в первую очередь настоятельное стремление Е. Д. Поливанова к максимальной активизации речи на изучаемом языке с самого начала обучения. Вот яркий пример того, как это стремление преломляется при изложении им методики изучения конкретной грамматической категории – имен существительных: «Я не буду останавливаться на вопросе: с чего начинать преподавание языка – с существительного или глагола? Вопрос этот, по-моему, в значительной мере излишен, праздный вопрос, - поскольку имеемся в виду вся совокупность преподавания (а не только систематическое изложение морфологии): дело в том, что практические условия обязывают нас начинать сразу и с того, и с другого. Можно горячо протестовать, напр., против такого изложения материала, какое – для узбекского (не русского, а для узбекского!) языка мы найдем хотя бы, в учебнике узбекского языка Граматовича, где автор учебника (или преподаватель) стремится к тому, чтобы на первых уроках избежать хотя бы одной глагольной формы. Чтобы говорить, учащийся должен иметь дело с фразой. А для фразы обычно необходимы и существительное, и глагол». Соответственно в грамматике должны выделяться те моменты, без которых невозможна правильная речь на языке, которые, так сказать, формируют «порождающий механизм» речи; усвоение понятий типа склонения, грамматического рода и основного значения падежа «в сто раз важнее, чем заучивание десятка таблиц суффиксов». Здесь Поливанов в известной мере подходит к разграничению «активной» и «пассивной» грамматики, предложенному Л. В. Щербой.

Нет необходимости в наше время особенно подчеркивать «принципиальное различие между звуком (звуком языка, или звукопредставлением=фонемой) и буквой соответствующей письменности». Однако в те годы, когда работал Поливанов, это было еще весьма животрепещущей проблемой. Это относится и к последовательному противопоставлению им двух форм существования звука в том или ином языке: как основного (независимого) и как позиционного варианта.

Не в меньшей мере тривиальным стал в настоящее время и тезис о необходимости учета диалектных особенностей речи учащихся. Но мало кто из современных исследователей уделяет этому вопросу столько внимания и дает такое количество конкретных, весьма важных для практики обучения рекомендаций, как Поливанов.

Большой интерес представляет и указание Е. Д. Поливанова на необходимость систематического изучения в школе, в частности в национальной школе, интернациональной терминологии, вошедшей в русский язык, и намеченные им пути этого изучения.

Укажем, наконец, на решительное мнение Поливанова о ненужности исторической мотивировки в практическом курсе русской грамматики; впрочем, Поливанов тут же оговаривался: « Для преподавателя теоретическое знакомство с исторической грамматикой русского языка я считаю обязательным».

Уже сказанного достаточно для того, чтобы видеть, как много дают труды Е. Д. Поливанова в теории и практике обучения. К сожалению, эти труды были фактически забыты.

Роль научного наследия Е. Д. Поливанова в отечественной и мировой лингвистике.

Гениальный языковед, замечательный полиглот и филолог-энциклопедист.

М. В. Панов [4, с. 23]

Подводя итог всему вышесказанному, еще раз уточним ряд вопросов. В чем открытия Е. Д. Поливанова? В чем состояли основные положения концепции Е. Д. Поливанова? Чем определяется его вклад в теорию языкознания?

Для лингвистики первой половины ХХ века было характерно изолированное рассмотрение языковой системы в отвлечении от исторических, культурных, социальных факторов. Господствовавшая в мировой науке точка зрения была выражена во фразе, которой кончался знаменитый «Курс общей лингвистики» Ф. Де Соссюра. «Единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя». Исследователи не шли дальше выявления системных отношений между единицами языка: фонемами, морфемами и т.д. Вопрос же о том, почему эти отношения таковы, не решался и даже не ставился как выводящий за пределы науки о языке. Точно так же выводились за ее пределы и социолингвистические исследования. Ведущие ученые изучали язык синхронно, в отвлечении от его истории. Историческое языкознание продолжало в это время оставаться на уровне XIX в., изучая отдельные изолированные факты. Наблюдалась и противоположная тенденция к построению широких глобальных теорий, не подкрепленных фактами, нашедшая выражение в марризме.

Е. Д. Поливанов не мог согласиться ни с тем, ни с другим подходом. Он в полной мере воспринял сильные стороны современной ему мировой лингвистики: строгое обращение с фактами, стремление к системному охвату явлений языка. Но ему чуждо было рассмотрение языка «в самом себе и для себя», не созвучное, по его мнению, революционной эпохе. Он стремился создать основанную не на абстрактных догмах, а на анализе огромного количества фактов марксистскую теорию языкового развития.

Первым в мировой науке того времени Е. Д. Поливанов распространил принцип системности на историю языка. Им была разработана теория фонологических изменений, рассматривающая их во взаимосвязи и взаимообусловленности, выявлен механизм конвергенций (объединения первоначально разных фонем в одну) и дивергенций (расщепления фонемы на несколько фонем). Под влиянием Е. Д. Поливанова эта теория в дальнейшем была развита Р. Якобсоном.

На материале японских диалектов Е. Д. Поливанов впервые рассмотрел процесс «цепочечного» изменения фонетической системы, когда каждое изменение является причиной следующего. Этот процесс позднее исследовали такие лингвисты, как, например, А. Мартине. Поливановские идеи оказались хорошо применимыми к объяснению истории английского и других языков.

Е. Д. Поливанов стремился вскрыть причины языковых изменений. Он выделял два комплекса таких причин. а) Один связан с физиологическими характеристиками речи, из которых он главным считал принцип экономии произносительной энергии, ведущий к постоянному упрощению фонологической и грамматической системы; эта концепция также позднее нашла продолжение в науке, например, в книге А. Мартине «Принцип экономии в лингвистике» (М., 1960). б) Другой комплекс причин определяется социально-экономическими условиями. Е. Д. Поливанов был далек от свойственного некоторым советским ученым 20-30х гг. упрощенного понимания этих причин. Он указывал, что сами изменения звуков или речевых форм нельзя объяснять воздействием «материально-общественной жизни», как писал Н. Я. Марр, или «силой производственно-общественных корней», однако «экономико-политические сдвиги видоизменяют контингент носителей (или так называемый социальный субстрат) данного языка или диалекта, а отсюда вытекает и видоизменение отправных точек его эволюции». Е. Д. Поливанов выявлял и законы функционирования языка в обществе; известен, например, «закон Поливанова»: «Развитие литературного языка заключается отчасти в том, что он все меньше развивается».

Е. Д. Поливанов был основоположником нашей отечественной социолингвистики. В 1929 г. он так определял проблемы этой науки:

Определение языка как социально-исторического фактора. Собственно говоря, сочетание лингвистики и марксизма а одном лице уже предполагает решение этой задачи. Но все-таки нужна еще формулировка. Итак, это лишь первый необходимый шаг, не более того.

Описание языков и диалектов с социологической точки зрения. Нужна, конечно, методология прежде всего (с новыми понятиями вроде социально-групповых диалектов и т.д.)

Оценочный анализ данного языка как орудия общения.

Изучение причинных связей между социально-экономическими и языковыми явлениями.

Оценочный анализ языка (и отдельных его сторон) как средства борьбы за существование.

Общая типологическая схема эволюции языка в связи с историей культуры.

Прикладные вопросы социологической лингвистики: языковая политика.

Для 1929 года сама постановка этих проблем была новой и перспективной. По сути это была задача создания перспективных основ для языкового строительства в СССР, в котором активное участие принимал Е. Д. Поливанов.

Много внес Е. Д. Поливанов в изучение языковых контактов. В науке XIX века сходства между языками рассматривались либо в связи с языковым родством (сравнительно-историческое языкознание), либо безотносительно к историческим взаимосвязям языков (типология). Однако сходства языков могут вызываться и контактами между языками, эти сходства могут проявляться не только в области лексики, но и в области фонетики и грамматики. В связи с этим в лингвистике возникло понятие языкового союза – общности контактных языков, приобретших общие черты. Это понятие было введено двумя выдающимися учеными, хорошо знавшими друг друга, и во многом близкими по идеям, - Е. Д. Поливановым и Н. С. Трубецким. Хотя идеи Трубецкого получили более широкую известность, роль Поливанова неоднократно отмечалась. Е. Д. Поливанов развивал новаторские идеи о возможности создания сравнительной фонетики неродственных, но контактировавших языков. Он стремился также объяснить механизмы языковых контактов.

Велик вклад Е. Д. Поливанова и в другие области теоретического языкознания. Именно он впервые установил фонологическую роль слога и выявил законы слоговой культуры.

Значительно продвинул он вперед изучение ударения; до Е. Д. Поливанова был хорошо изучен лишь один его вид – силовое ударение (типа русского), к нему часто сводили ударения других видов. Е. Д. Поливанов создал общую типологию ударения, разграничил ударение и тон.

Едва ли не впервые в отечественном языкознании он выдвинул мысль о выделении фразеологии в особый раздел лингвистики.

Он был также основателем такой дисциплины, как изучение «звуковых» жестов. В 1914 г. вышла первая небольшая книжка В. Шкловского, которая, по словам самого автора, «приводила случай глоссолалии – слова, восклицания, звуковые жесты, не получающие смысл, иногда как бы предваряющие слово». В. Шкловский пишем, что этой книжкой «заинтересовался ученик Бодуэна де Куртенэ – однорукий Евгений Дмитриевич Поливанов, специалист по корейскому языку, человек широчайших лингвистических знаний и безумной жизни». Продолжая исследования в этом направлении, Е. Д. Поливанов закладывал основы паралингвистики. По его словам, «значение слов дополняется разнообразными видоизменениями звуковой стороны, куда входит главным образом мелодия голосового тона (а кроме нее, еще темп речи, различные степени силы звука, разные оттенки в звукопроизводных работах отдельных органов, например, вялая или энергичная их деятельность и пр. и пр.), и, наконец, - жестами.

Не надо думать, что эти стороны речевого процесса есть нечто не подлежащее ведению лингвистики, т. е. науки о языке. Только, разумеется, рассмотрение этих фактов … составляет особый самостоятельный отдел лингвистики… При этом на до иметь в виду, что в разных языках имеется различное использование интонации и жестов. Эти мысли Е. Д. Поливанова по ряду причин, к сожалению, не получили дальнейшего развития в отечественном языкознании в 20-х годах.

Все теоретические положения формулировались Е. Д. Поливановым на материале огромного количества языков, которыми он в той или иной степени владел. Наряду с общей теорий языка он внес большой вклад и во многие частные области языкознания: тюркологию, японистику, китаистику и др. [4, с. 19-22]

Вклад Е. Д. Поливанова в отечественную и мировую лингвистическую науку – даже если ограничиться пределами теории языкознания – настолько огромен, что поддается описанию и оценке только частично, в главных чертах. Нет сомнения, что это был талантливейший и самобытнейший ученый-мыслитель. Поливанов не только обладал прекрасной лингвистической школой и владел неизмеримо большим языковым материалом; но – что самое главное – он умел поставить и решить на этом материале фундаментальные, общетеоретические проблемы, увидеть в самом, казалось бы, конкретном факте действие глубинных языковых и психологических закономерностей и вскрывать эти закономерности.

В феврале 1981 года в Москве состоялась научная конференция, посвященная 90-летию со дня рождения Е. Д. Поливанова, ставшая значительным явлением в изучении творческого наследия этого ученого. В своем вступительном слове И. Ф. Вардуль охарактеризовал Е. Д. Поливанова «как одного из самых ярких лингвистов ХХ века, внесшего огромный вклад в развитие различных отраслей отечественного языкознания» [4, с. 11].

Список литературы

Березин Ф. М. История лингвистических учений. – М., 1984.

Крысин Л. П. Е. Д. Поливанов – социолог языка (к 90-летию со дня рождения) // Русский язык в школе. – 1981. – № 2. – С. 98-103

Леонтьев А. А. Евгений Дмитриевич Поливанов и его вклад в общее языкознание. – М., 1983.

Ларцев В. Г. Евгений Дмитриевич Поливанов: Страницы жизни и деятельности. – М., 1988.

Поливанов Е. Д. Статьи по общему языкознанию. – М., 1968.