Творчество Е. Благининой в контексте спора о специфике детской поэзии

Содержание

Введение

I. Биографические вехи, творческий облик

II. Поэзия, адресованная детям

1. Фольклорные традиции

2. Тематические циклы и поэтика

III. Поэзия без граней

1. Творчество Е. Благининой в контексте спора о специфике детской поэзии

2. Образная система, основные мотивы, поэтика

Заключение

Библиографический список

Введение

В данной работе мы обращаемся к творчеству Елены Александровны Благининой. В сознании читателя это имя надежно связано с памятью детства и стихотворных строчек, отличающихся особенной ритмичностью, безыскусственностью, внеидеологичностью. Поэтическое высказывание касается самых знакомых и любимых тем. Образная система отображает почти абсолютный набор объектов и атрибутов детства. Стихотворение «Посидим в тишине» (Мама спит, она устала...) становится своего рода знаком поэтической школы автора, не говоря о том, что всегда воспринималось как «визитная карточка» Благининой. Однако творческий облик поэта не исчерпывается подобным «всеобщим» знанием. Ее наследие изучено минимально.

Изучением творчества Е.А. Благининой занимались известные литературоведы Л.Озеров, В. Приходько Н. Павлова и др., результаты исследования которых отражены в данной работе.

Исследования творчества Благининой в отечественной истории литературы сводится к нескольким сверхмалого объема вступительным «статейкам» для детских сборников (Тараховская Е.), к отдельным биографическим с элементами литературоведческого анализа юбилейным и мемориальным статьям (Приходько В., Павлова Н.), к комментариям и документированным публикациям в журналах (Озеров Л.).

Мало известны читателю ее произведения, не имеющие отношения к детской теме и детской образности, они редко привлекаются исследователями. Поэтический сборник «Окна в сад» (1966), стихотворные подборки в сборниках «День поэзии» (1962, 1969, 1971, 1989), «Реквием» (1989), в журнале «Новый мир» (1987, 1989 гг.) показывают, что это высоко взыскательный и жестко самокритичный поэт, сущностное качество личности которого можно, пожалуй, определить как жажду самоосуществления. Подход к изучению Благининой зачастую грешит односторонностью и субъективностью, следует искать новые аспекты, подходы, интерпретации.

Поэтому актуальность нашей работы определяется следующими обстоятельствами:

1) Благинину не причислить к тем, кто, говоря словами Чехова, «так называемую детскую литературу не терпел и не признавал», полагая, что детям нужно давать то, что годится для взрослых. Таковы Пушкин и Есенин, тексты их вошли в детское чтение, о чем они и не помышляли;

2) Благинина не принадлежит к тем, кто на минуту завернул в детскую литературу, движимый эстетической программой, как поэты начала XX века, Маяковский, обериуты;

Благинину невозможно рассматривать в кругу профессиональных детских поэтов, разрабатывающих специфические детские темы и абсолютно реализовавших себя в них, как А. Барто;

4) Благинина, состоявшись как автор стихотворений, адресованных детям, не отстраняется от поэтического творчества как такового, вне разграничений и квалификаций по возрастному признаку;

тематический диапазон, образный строй и поэтика произведений Благининой отличаются самобытностью и новаторством, поэтому заслуживают обстоятельного рассмотрения.

Таким образом, для своего исследования мы избрали три группы объектов:

– стихотворения Благининой, вошедшие в детские поэтические сборники «Журавушка», «Улетают – улетели», «Гори-гори ясно», «Вот какая мама!»;

– стихотворения, образующие книгу стихов «Окна в сад»;

– отдельные тексты из последних журнальных публикаций.

Целью нашей работы является рассмотрение поэзии Е.А. Благининой в двух аспектах: 1. Соотнесенность ее стихотворных произведений с жанровыми формами фольклора и традицией мировой и отечественной детской литературы; 2. Оригинальность образного ряда и поэтики «взрослых» стихотворений Благининой.

Такой подход к изучению творчества Е.А. Благининой является принципиально новым, соответственно означает новизну работы.

Задачи, решаемые в данной работе:

– осуществить обзор полемики вокруг детской поэзии;

– показать в стихотворениях Благининой моменты соблюдения критериев детской поэзии и отступления от них;

– выявить наиболее показательные черты поэтики Благининой;

– аргументировать критерий грани между понятиями «поэзия» и «детская поэзия»;

– представить поэта Е.А. Благинину в ракурсе «поэзия без граней»;

Практическая значимость работы определяется тем, что материал и результаты могут быть применены в практике преподавания теории и истории отечественной литературы ХХ века, литературного краеведения.

Работа состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка.

жанр форма фольклор поэзия благинина

Глава I. Биографические вехи, творческий облик

Елена Александровна Благинина родилась в мае 1903 года в деревне под Мценском Орловской области, а росла и училась в Курске. После школы — Курский педагогический институт. Писать начала рано. Еще студенткой вошла в Курский союз поэтов.

В дальнейшем, узнав, что в Москве существует Литературно-художественный институт им. Валерия Брюсова (его называли просто — «Брюсовский институт»), решила в него поступить. Поступила в институт и одновременно работала в багажном отделении газеты «Известия». И то и другое оказалось в жизни важным. В 30-е годы, уже заявив о себе как даровитый литератор, Елена Благинина становится редактором журнала «Мурзилка», затем — журнала «Затейник». Ее связь с литературой для детей закрепляется прочно и надежно.

У Елены Благининой немало строк, строф, целых стихотворений, бытующих в детской аудитории без имени автора. Но мы-то с вами знаем, кто автор. Где и от кого мы услышали это?

Как у нашей дочки

Розовые щечки.

Как у нашей птички

Темные реснички.

Как у нашей крошки

Тепленькие ножки.

Как у нашей лапки

Ноготки царапки.

Одни скажут: в детсаду от воспитательницы. Другие: дома, от дедушки. И лишь третьи снимут с полки книгу «Гори-гори ясно1» (М.: Детская литература, 1965) и на странице 111 найдут «Аленушку» или — что у кого имеется — снимут с полки книгу «Журавушка» (М.: Детская литература, 1973) и на странице 52 прочитают то же самое, но с другими картинками (там — Н. Кнорринг, здесь — Ю. Молоканов).

Ее имя знают, вероятно, все от мала до велика. Дети в этом смысле памятливей и благодарнее. Стихи и поэмы Елены Благининой, ее бесконечные песенки, скороговорки, считалки, тараторки, игры давно полюбились малышам, стали неотъемлемой частью их ученья и досуга. Педагоги и воспитатели пользуются ими в своей работе.

Интересен и оригинален ритмический набор Е. Благининой. Четырехстопный ямб, чередующийся с трехстопным, столь частый четырехстопный хорей, амфибрахий баллад и описаний, редкие дактиль и анапест — все служит поэту. У Елены Благининой нет стереотипов. Все живо, все движется, все служит образу, характеру, мысли. И все так просто, все сделано из основных стихий мира — огня, воды, воздуха.

В иноязычных литературах ее всего более интересуют поэты, писавшие для детей. Так она становится мастером перевода. Ее переложения стихов Тараса Шевченко, Леси Украинки, Марии Конопницкой, Льва Квитко, Наталии Забилы широко известны. Они вошли во многие хрестоматии и антологии. Ее собственные стихи тоже звучат на многих языках ближнего и дальнего зарубежья.

Творческий облик Елены Благининой будет неполон и недостаточно проявлен, если не сказать об ее книгах для взрослых. Их не много, этих книг, но они весомы. В них значима каждая строка.

Лирика для взрослых и лирика для детей не отделены у Елены Благининой высокой и звуконепроницаемой перегородкой. Они сообщаются, они аукаются. Ауканье — слово здесь не случайное. В поэтике Елены Благининой аукаются, как положено, рифмы, но аукаются и времена, и города, и страны, и возрасты человека.

Елена Благинина всегда оказывается окруженной людьми разных возрастов, книгами, деревьями, птицами, реками, цветами. И все они существуют не отдельно, не разрозненно, а в единстве земного мира, все они связаны, все они аукаются. Их соединяет душевная теплота поэта, его обращенность ко всему сущему. Годы шли, а Елена Благинина не переставала удивляться чуду бытия:

Разговор с предками и с потомками вполне реален в рамках поэтики Елены Благининой. Она обращается к своим племянникам:

Запишите мой голос на пленку!

Вдруг в две тысячи третьем году

Вы услышите тетку Аленку,

Ту, что будет в раю иль в аду.

В беспредельности небытия Елена Благинина находит воспаленную точку, в которой останется ее живая часть — голос. Снова эхо, ауканье настоящего (которое станет будущим) с будущим (которое станет настоящим).

Остается голос. Голос как синоним слова и песни. Об этом сказано у той же Елены Благининой (цитируя, я получаю удовольствие — снова прочитываю милые мне строки):

Деревья те, что мы любили,

Теперь срубили…

Цветы, которые мы рвали,

Давно увяли…

То пламя, что для нас горело,

Других согрело…

Сердца, что рядом с нами бились,

Остановились.

И только песня остается,

И все поется,

Все поется…

Устная и письменная речь Елены Александровны представляется мне образцовой. Разливы этой речи во всех ее тонах, во всех полутонах звука и цвета доставляют истинное удовольствие. После речевой мешанины, языковых коктейлей, после стилевой безвкусицы, которые мы встречаем сплошь и рядом у современных авторов, сочинения Елены Благининой доносят до нас переливы живого народного говора, сохраняют чистоту и прозрачность его. В этом смысле Елену Александровну можно назвать хранительницей огня, хозяйкой речевых кладов. И здесь она может быть наставницей. Вслед за Пришвиным, Житковым, Соколовым-Микитовым, Паустовским, Исаковским и Фраерманом. Свобода и изящество слога, изобретательность и естественность словесного волеизъявления без словесной эквилибристики, богатство интонаций и гармония переходов от одной к другой – вот что можно сказать о языке произведений Елены Благининой.

Елена Благинина оставила обширную мемуарную прозу, давно ожидающую публикации. Вероятно, запасники этого автора могли бы существенно увеличить корпус опубликованных произведений. Но Елена Александровна с ее высокой взыскательностью и жесткой самокритичностью не так-то часто и легко расставалась со своими рукописями. Вслед за Максимилианом Волошиным, ее любимым поэтом и учителем, она могла бы повторить: «Приятней быть не книгой, а тетрадкой».

Многое о личности Благининой сообщают современники, лично знавшие этого человека, этого поэта. Автор книги о ее творчестве В. Приходько пишет, что Елена Александровна не переставала удивлять и радовать, а зачастую выручать своих друзей. Помогает родителям, посылает подарки и билеты на елку детям тек, кого арестовали по бредовым обвинениям в шпионаже; поселяет у себя вернувшихся из эвакуации, после войны заводит порядок – каждый четверг собирать гостей, чтобы читать стихи, слушать музыку, дарить свои новые вышедшие книги.

Е.А. Таратута свидетельствует: «Мне нравилась ее чистая речь, с простыми теплыми словами, которые вдруг становились высокой поэзией. Она умела весело играть словами, как любимыми игрушками, раскрывая их внутренний смысл, их таинственное звучание. Она прекрасно знала русскую поэзию – Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Некрасов, Фет. Очень любила Блока. Как-то она рассказывала мне, что Блок просто околдовал ее, а его стихи научили лучше видеть, лучше слышать…».

В. Приходько и Е. Таратута приводят несколько «речений» Благининой, на которые она была неиссякаема:

– Открылись шлюзы – поперли музы…

– Не все то молодо, что свистит!

– Кто гудит – не убедит.

Личная судьба Благининой сложна, ее события практически не тронуты биографами. Ее мужем был поэт Георгий Николаевич Оболдуев. Признанность его не была официальной. При жизни удалось напечатать одно стихотворение и один рассказ, поэтическое творчество было известно немногим посвященным. Здесь отмечается свойственный 20-м годам дух экспериментов, обращение к поэтике футуризма и конструктивизма, близость к обэриутам. Оболдуев оставил свои стихи в двух машинописных подборках, готовых к печати, большой роман в стихах «Я видел».

Вдове, Елене Благининой, удалось впоследствии опубликовать в СССР только 6 стихотворений. В 1933 - 39 годах Георгий Оболдуев был репрессирован, Благинина стала хранительницей его наследия.

Оттепель дала возможность опубликовать некоторые серьезные стихи. В 1966 году в свет выходит единственный «недетский» поэтический сборник Благининой «Окна в сад», показавший читателю известную поэтессу с неожиданной стороны. Первая книга для взрослых. А ей уже шестьдесят три года… Подзаголовок «Книга стихов» указывает на цельность поэтического видения автора. Произведения сборника отличаются ясностью языка и смысла. В них отражаются пережитые или увиденные ситуации, рассказывается об отдельных переживаниях или судьбах, обнаруживается связь с природой и сосредоточенность на передаче мысли. Они обращены к третьему: к человеку – матери, отцу, мужу; событиям, явлениям – детству, войне, природе, зрелости; к Богу.

Благинина не могла при жизни напечатать свои серьезные, основанные на христианской вере стихи, в которых выражен ее трезвый взгляд на коммунистическое государство. Всю жизнь она плодотворно работала как детский поэт, и поэтические сборники для детей всегда пользовались признанием. Состоявшись как автор стихотворных произведений для детей, она тем не менее испытывала в этом положении противоречивые чувства. Издавшая за свою долгую жизнь более сорока книг для детей и тайком хранившая свои «взрослые», крамольные стихи, в конце жизни не без злопыхательства сочинила такой «стишок»:

На зеленой на лужайке

Скачут белки, пляшут зайки,

И поют на все лады

Птички – мать их растуды.

В 80-е и 90-е годы Благинина публикуется в «толстых» журналах. Последние сочинения приносит в редакцию сама, словно торопясь, боясь не успеть оставить свое слово о важном, полное то любви, то скорби. В стихах говорится о горести по погибшим родственникам, об арестованных, о судьбе поэта, о вызывающих отвращение стукачах (они – хуже Иуды), о преследуемых великих, о вынужденном одиночестве тех, чьи родные в ГУЛАГе, о многих давящих при коммунизме обстоятельствах. Но при этом стихи Благининой всегда поднимаются над публицистичностью. Она пытается осмыслить судьбы – свою, близких, окружавших ее современников, поколения, отечества. Как гражданка, как женщина, как человек, как художник.

Елена Александровна Благинина в последнюю поэтическую подборку включает и такое стихотворение:

Да не сокрушится дух мой прежде тела!

Господи! Тебе ведь все равно!

Сделай так, чтоб птицей отлетела,

А не завалилась, как бревно…

Глава II. Поэзия, адресованная детям

II. 1 Фольклорные традиции

Елена Александровна Благинина – поэт, чье творчество соотносимо со многими жанровыми формами, композиционным строем и поэтикой устного народного поэтического творчества.

Слово «фольклор», которым часто обозначают понятие «устное народное творчество», произошло от соединения двух английских слов: folk — народ — и lore — мудрость. История фольклора уходит в глубокую древность. Начало ее связано с потребностью людей осознать окружающий их мир природы и свое место в нем. Осознание этого выражалось для народа в неразрывно слитых слове, танце и музыке, а также в произведениях изобразительного, прежде всего прикладного, искусства (орнаменты на посуде, орудиях труда и пр.), в украшениях, предметах религиозного культа... Из глубины веков пришли к нам и мифы, объясняющие законы природы, тайны жизни и смерти в образно-сюжетной форме. Богатейшая почва древних мифов до сих пор питает и народное творчество, и литературу. В отличие от мифов, фольклор уже вид искусства. Древнему народному искусству был присущ синкретизм, т. е. нерасчлененность разных видов творчества. В народной песне не только слова и мелодию нельзя было разделить, но и отделить песню от танца, обряда. Мифологическая предыстория фольклора объясняет, почему устное произведение не имело первого автора. С появлением «авторского» фольклора можно говорить о современной истории. Формирование сюжетов, образов, мотивов происходило постепенно, и с течением времени обогащалось, совершенствовалось исполнителями.

Дети, которых Благинина осознавала адресатами своих стихов, познают мир непрерывно, поэтому фольклорное наследие оказалось в определенном смысле первоосновой для авторского творчества. Поэтическое творчество Благининой правомерно считать показательным примером «авторского» фольклора ХХ века. Особенно примечательно ее стремление следовать традиции лирических и драматических жанров фольклора.

К лирическим жанрам относят любовные, свадебные, колыбельные песни, похоронные причитания. К драматическим — народные драмы (с Петрушкой, например). Первоначальными же драматическими представлениями на Руси были обрядовые игры: проводы Зимы и встреча Весны, детально разработанные свадебные обряды и пр. Следует помнить и о малых жанрах фольклора — частушках, поговорках и пр.

Со временем содержание произведений претерпевало изменения: ведь жизнь фольклора, как и любого другого искусства, тесно связана с историей. Существенное отличие фольклорных произведений от литературных состоит в том, что они не имеют постоянной, раз и навсегда установленной формы. Сказители и певцы веками оттачивали мастерство исполнения произведений. Заметим, что сегодня дети, к сожалению, обычно знакомятся с произведениями устного народного творчества через книгу и гораздо реже — в живой форме. Что касается Благининой, то здесь редчайшее исключение: ее стихи, обозначенные как «для младшего, дошкольного и младшего школьного возраста», первоначально воспринимаются и бытуют преимущественно в устной форме.

В устном народном творчестве отражался весь свод правил народной жизни. Народный календарь точно определял порядок сельских работ. Обряды семейной жизни способствовали ладу в семье, включали и воспитание детей. Законы жизни сельской общины помогали преодолевать социальные противоречия. Важная часть жизни — праздники с их песнями, плясками, играми. Все это запечатлено в разнообразных видах народного творчества. Тематические циклы стихотворений Благининой соотносимы с данными. Она много пишет о семейном укладе, о процессе труда, о праздниках, смене времен года и т.д. Но тематический критерий далеко не превалирует. Для фольклора характерна естественная народная речь, поражающая богатством выразительных средств, напевностью. Для фольклорного произведения характерны хорошо разработанные законы композиции, с устойчивыми формами зачина, развития фабулы, концовки. Стилистика его тяготеет к гиперболам, параллелизмам, постоянным эпитетам. Внутренняя организация его имеет столь четкий, устойчивый характер, что, даже изменяясь на протяжении веков, оно сохраняет древние корни. Отец поэтессы был служащим на железной дороге. Семья была тесно связана с деревней, и деревенские впечатления, жизнь тесной и дружной семьи были основным богатством ее души. Благинина, выросшая в семье, близкой к народной среде, постигала эти особенности народной культуры и этики, специфику народного языка и народной поэтической речи, последовательно взрослея и непосредственно наблюдая и внимая.

Так, она в раннюю пору творчества прекрасно понимает, что, во-первых, любое произведение фольклора имеет функциональный характер —тесно связано с тем или иным кругом обрядов, исполняется в строго определенной ситуации. Во-вторых, что устное народное творчество и народная педагогика – неразрывное двуединство. К тому же, многие жанры народного творчества вполне доступны пониманию маленьких детей. Благодаря фольклору ребенок легче входит в окружающий мир, полнее ощущает прелесть родной природы, усваивает представления народа о красоте, морали, знакомится с обычаями, обрядами — словом, вместе с эстетическим наслаждением впитывает то, что называется духовным наследием народа, без чего формирование полноценной личности просто невозможно.

Издавна существует множество фольклорных произведений, специально предназначенных детям. Это на протяжении многих веков и вплоть до наших дней играет огромную роль в воспитании подрастающего поколения. Коллективная нравственная мудрость и эстетическая интуиция вырабатывали национальный идеал человека. Идеал этот гармонично вписывается в общемировой круг гуманистических воззрений. Детский фольклор. Это понятие в полной мере относится к той части произведений, которые созданы взрослыми для детей. Кроме того, сюда входят произведения, сочиненные самими детьми, а также перешедшие к детям из устного творчества взрослых. То есть структура детского фольклора ничем не отличается от структуры детской литературы.

Изучая детский фольклор, можно многое понять в психологии детей того или иного возраста, а также выявить их художественные пристрастия и уровень творческих возможностей. Многие жанры связаны с игрой, в которой воспроизводятся жизнь и труд старших, поэтому здесь находят отражение моральные установки народа, его национальные черты, особенности хозяйственной деятельности. Эти обстоятельства определили интерес Благининой к исследованиям фольклора, в частности – детского.

К детскому фольклору не раз обращался великий знаток русского языка В. И. Даль при составлении знаменитого четырехтомного «Толкового словаря живого великорусского языка» (1863 — 1866). А первым сборником детского фольклора, изданным в России, были «Детские песни» (1868), собранные П. А. Бессоновым. В этой книге предпочтение отдано тем песням, в которых яснее всего проступает педагогическое наполнение текстов, отличающихся и совершенством художественной формы. Интерес к народной культуре, возникший в начале XIX века и не угасавший на всем его протяжении, способствовал многочисленным публикациям фольклорных произведений, в том числе и детских. К народному творчеству обращаются поэты и прозаики, интерпретируя и обрабатывая его или заимствуя его формы.

В 60-е годы XIX века в России интенсивно развивается педагогическая мысль. Идеи К. Д. Ушинского распространяются и на сферу изучения детского народного творчества, на определение его места в общей системе воспитания подрастающего поколения. Наибольшую известность в то время получили статьи и книги А. Н. Афанасьева — выдающегося исследователя и систематизатора фольклора. В 1870 году вышли собранные им «Русские детские сказки» — книга, ставшая на долгие годы хрестоматией народной педагогики. Составитель сборника писал: «Я решился выпустить для детей отдельное издание, не удерживая областных особенностей говора, не обременяя книги примечаниями и выбравши из нескольких вариантов лучшие по рассказу; при этом удобно будет и опустить те сказки, которые не должны попадать в руки детей...»

После публикации работ А. Н. Афанасьева фольклористика стала уже серьезной наукой. Следующая волна интереса к народному творчеству, в частности к детскому, поднимается с начала 20-х годов XX века. Среди многочисленных сборников и исследований того времени и более позднего выделяются труды Г. С. Виноградова, О. Е. Капицы, К. И. Чуковского. Виноградов выпустил такие работы, как «Детский народный календарь», «Народная педагогика», «Детский фольклор и быт» и многие другие. Капице принадлежит множество исследований и сборников фольклорных текстов, например «Детский быт и фольклор», «Живая вода», «Детский фольклор». Чуковский включил записи детского словотворчества, а также свои размышления и научные выводы в неоднократно издававшуюся книгу «От двух до пяти»; особое внимание он обращал именно на связь детского творчества с фольклором.

Заметной вехой стала работа В. П. Аникина «Русские народные пословицы, поговорки, загадки и детский фольклор», вышедшая в конце 50-х годов. Она во многом определила направления дальнейшего исследования детского фольклора — историко-генетическое, филологическое, функционально-педагогическое. Позже Аникин составил многотомный труд «Мудрость народная. Жизнь человека в русском фольклоре», первый выпуск которого посвящен младенчеству и детству.

Одна из последних по времени крупных работ — книга М. Н. Мельникова «Русский детский фольклор» (1987). По определению Мельникова, «детский фольклор представляет специфическую область народного творчества, объединяющую мир детей и мир взрослых, включающую целую систему поэтических и музыкально-поэтических жанров фольклора».

Для Благининой, пришедшей в детскую поэзию, огромную ценность представляли все изыскания в этой области. Поэтому в круг ее чтения вошли В. И. Даль, П. А. Бессонов, К. Д. Ушинский, А. Н. Афанасьев Г.С. Виноградова, О. Е. Капица, К. И. Чуковский. В. П. Аникин. Очевидно, что это был интерес творческого человека, поэта. Благинина зорко отследила и надежно усвоила систему поэтики фольклорных жанров и бережно перенесла в собственные тексты.

В системе жанров детского фольклора особое место занимает «поэзия пестования», или «материнская поэзия». Сюда относятся колыбельные песни, пестушки, потешки, прибаутки, сказки и песни, созданные для самых маленьких.

Сегодня приходится с сожалением говорить о забвении традиции, о все большем сужении круга колыбельных песен. Это происходит главным образом потому, что нарушено неразрывное единство «мать — дитя». Да и медицинская наука вносит сомнения: полезно ли укачивание? Так что колыбельная уходит из жизни младенцев. Между тем знаток фольклора В.П. Аникин оценивал ее роль очень высоко: «Колыбельная песня — своего рода прелюдия к музыкальной симфонии детства. Пением песен приучают ухо младенца различать тональность слов, интонационный строй родной речи, а подрастающий ребенок, уже научившийся понимать смысл некоторых слов, овладевает и некоторыми элементами содержания этих песен».

В центре всей «материнской поэзии», и колыбельной песни – в частности, — дитя. Им любуются, его холят и лелеют, украшают и забавляют. По существу, это эстетический объект поэзии. В самые первые впечатления ребенка народная педагогика закладывает ощущение ценности собственной личности. Малыша окружает светлый, почти идеальный мир, в котором царят и побеждают любовь, добро, всеобщее согласие. Благинина создает такой текст, словно специально предназначенный напомнить о центре поэтического высказывания в колыбельной:

Доченька проснулась,

Сладко потянулась,

Полежала, полежала

Да и улыбнулась.

Сердце бьётся шибко.

Ах ты моя рыбка!

До чего же дорога

Мне твоя улыбка!

Нежные, монотонные песни необходимы для перехода ребенка из бодрствования в сон. Из такого опыта и родилась колыбельная песня. Здесь сказались врожденное материнское чувство и органически присущая народной педагогике чуткость к особенностям возраста. В колыбельных отражается в смягченной, игровой форме все, чем живет обычно мать, — ее радости и заботы, ее думы о младенце, мечты о его будущем. В свои песни для младенца мать включает то, что понятно и приятно ему. Это «серенький коток», «красная рубашечка», «кусок пирога да стакан молока», «журавлик»... Слов-понятий в колыбельной обычно немного — лишь те, без которых первичное познание окружающего мира невозможно. Слова эти дают и первые навыки родной речи. Приводим в этой связи еще один благининский текст:

А-ту-ту,

А-ту-ту,

Пять зубов у нас во рту.

А годок пройдёт,

Будет полон рот.

Попадёт морковь на зуб -

Хруп-хруп,

Хруп-хруп!

Попадёт капустка,

И ей не будет спуска.

Ритм и мелодия песни были, очевидно, рождены ритмикой качания колыбели. Вот мать поет над колыбелью (фольклорный вариант):

Баюшки — баю!

Сохрани тебя

И помилуй тебя

Ангел твой —

Сохранитель твой.

От всякого глазу,

От всякого плачу,

От всех скорбей,

От всех напастей:

От лому ломища,

От злочеловека —

Супостателя.

Сколько в этой песне любви и горячего стремления охранить свое дитя! Простые и поэтичные слова, ритм, интонация — все направлено на почти магическое заклинание. Нередко колыбельная и была своего рода заклинанием, заговором против злых сил. Слышатся в этой колыбельной отзвуки и древних мифов, и христианской веры в Ангела-хранителя. Но самым главным в колыбельной песне на все времена остается поэтически выраженная забота и любовь матери, ее желание оберечь ребенка и подготовить к жизни и труду. Приводим также фольклорный текст:

Будешь жить-поживать,

Не лениться работать!

Баюшки-баю,

Люлюшки-люлю!

Спи-поспи по ночам

Да расти по часам,

Вырастешь большой —

Станешь в Питере ходить,

Сребро-золото носить.

Традиция колыбельной песни, как видно, у Благининой крепка и соблюдена безукоризненно. Стихотворениям, соотносимым с фольклорной колыбельной песней, присуща своя система выразительных средств, своя лексика, свое композиционное построение. Часты краткие прилагательные, редки сложные эпитеты, много переносов ударений с одного слога на другой. Повторяются предлоги, местоимения, сравнения, целые словосочетания.

— Ты зачем, плакун-трава,

Колыбельку оплела,

Колыбельку оплела,

Всю слезами залила?

Уж как я плакун-траву

Да схвачу за вихорок,

Да схвачу за вихорок,

Да и кину за порог.

Не гуди,

Не зуди,

Наших деток не буди!

Баю-баю,

Не плачь,

Наших деток не булгачь!

Тс-с-с!

Частый персонаж в колыбельной песне — кот. Он упоминается наряду с фантастическими персонажами — Сном и Дрёмой. Некоторые исследователи полагают, что упоминания о нем навеяны древней магией. Но дело еще и в том, что кот много спит, — вот он-то и должен принести младенцу сон. Нередко упоминаются в колыбельных, а также в иных детских фольклорных жанрах и другие животные и птицы. У Благининой читаем:

Баю-баю-баиньки,

Прискакали заиньки:

— Спит ли ваша девочка,

Девочка-припевочка?

— Уходите, заиньки,

Не мешайте баиньки! —

Люли-люли-люленьки,

Прилетели гуленьки:

— Спит ли ваша девочка

Девочка-припевочка?

— Улетайте, гуленьки,

Дайте спать дочулинке!

Примечательно, что говорят и чувствуют животные и птицы, как люди. Наделение животного человеческими качествами называется «антропоморфизмом». Антропоморфизм — отражение древнейших языческих верований, согласно которым животные наделялись душой и разумом и потому могли вступать в осмысленные отношения с человеком.

Народная педагогика включала в колыбельную не только добрых помощников, но и злых, страшноватых, не очень иногда даже и понятных (например, зловещего Буку). Всех их нужно было задабривать, заклинать, «отводить», чтобы не причиняли они вреда маленькому, а может быть, даже и помогали ему.

Предполагается, что древние колыбельные обходились вообще без рифм, — «баюшная» песня держалась плавной ритмикой, мелодикой, повторами. Пожалуй, самый распространенный вид повтора в колыбельной — аллитерация, т. е. повторение одинаковых или созвучных согласных. Следует еще отметить изобилие ласкательных, уменьшительных суффиксов — не только в словах, обращенных непосредственно к ребенку, но и в названиях всего того, что его окружает. Названные приемы находим у Благининой:

Как и колыбельные песни, пестушки, потешки, прибаутки содержат в себе элементы первоначальной народной педагогики, простейшие уроки поведения и отношений с окружающим миром. Пестушки (от слова пестовать — воспитывать) связаны с наиболее ранним периодом развития ребенка. Мать, распеленав его или освободив от одежды, поглаживает его тельце, разгибает ручки и ножки, приговаривая, например:

Потягушки-потягунушки,

Поперёк-толстунушки,

А в ножки — ходунушки,

А в ручки — хватунушки,

А в роток — говорок,

А в голову — разумок.

Таким образом, пестушки сопровождают физические процедуры, необходимые ребенку. Их содержание и связано с определенными физическими действиями. Набор поэтических средств в пестушках также определен их функциональностью. Пестушки лаконичны. «Сова летит, сова летит», — говорят, например, когда машут кистями рук ребенка. «Птички полетели, на головку сели», — ручки ребенка взлетают на головку. И так далее. Не всегда в пестушках есть рифма, а если есть, то чаще всего парная. Организация текста пестушек как поэтического произведения достигается и многократным повторением одного и того же слова: «Гуси летели, лебеди летели. Гуси летели, лебеди летели...» К пестушкам близки своеобразные шутливые заговоры, например: «С гуся вода, а с Ефима — худоба».

У Благининой находим замечательные примеры:

Я умею обуваться,

Если только захочу.

Я и маленького братца

Обуваться научу.

Вот они — сапожки.

Этот — с левой ножки,

Этот — с правой ножки.

Если дождичек пойдёт,

Наденем калошки.

Эта — с правой ножки,

Эта — с левой ножки.

Вот как хорошо!

Потешки — более разработанная игровая форма, чем пестушки (хотя и в них элементов игры достаточно). Потешки развлекают малыша, создают у него веселое настроение. Как и пестушкам, им свойственна ритмичность:

Тра-та-та, тра-та-та,

Вышла кошка за кота!

Кра-ка-ка, кра-ка-ка,

Попросил он молока!

Дла-ла-ла, дла-ла-ла,

Кошка-то и не дала!

Благинина обрашается к этой жанровой форме дорабатывая набор приемов при помощи неожиданных созвучий, удваивания названий предметов и действий:

У кота-воркота

Шёрстка бархат-мягкота,

Глазки с искорками,

Ушки с кисточками,

Наш коток-воркоток

Укатил клубок-моток.

Клубок катится,

Нитка тянется...

Уж коту-воркоту

И достанется:

Будут гладить-миловать,

Спать положат на кровать!

Благининские потешки не только развлекают (как приведенная выше), а порой и наставляют, дают простейшие знания о мире. К тому времени, когда ребенок сможет воспринимать смысл, а не только ритмику и музыкальный лад, они принесут ему первые сведения о множественности предметов, о счете. Маленький слушатель постепенно сам извлекает такие знания из игровой песенки. Иными словами, она предполагает известное умственное напряжение. Так в его сознании начинаются мыслительные процессы.

С крыши — кап,

С крыши — кап. . .

Стал морозец

Очень слаб,

А снега осели.

Солнце

В горенке живёт,

Солнце

Горенкой плывёт,

Как на карусели.

Воспринимая через такую потешку первоначальные сведения о мире за окном детской комнаты, ребенок озадачивается. Назидательный смысл потешки подчеркивается обычно интонацией, жестикуляцией. В них вовлекается и ребенок. Дети того возраста, которым предназначаются потешки, сами еще не могут выразить в речи все то, что они чувствуют и воспринимают, поэтому они стремятся к звукоподражанию, к повторам слов взрослого, к жесту. Благодаря этому воспитательный и познавательный потенциал потешек оказывается весьма значительным. К тому же в сознании ребенка происходит движение не только к овладению прямым смыслом слова, но и к восприятию художественного оформления:

Как у нас на нашей грядке

Сколько цветиков цветет –

Маки,

Розы,

Ноготки,

Астры – пестрые цветки,

Георгины и левкой.

Выбираешь ты какой?

В потешках, как и в пестушках, неизменно присутствует метонимия — художественный прием, помогающий через часть познавать целое. Например, в известной игре «Ладушки-ладушки, где были? — У бабушки» при помощи метонимии внимание ребенка привлекается к его собственным ручкам. Благинина использует этот образ, но создает оригинальную версию текста:

Ой ладушки-ладушки,

Испечём оладушки,

На окно поставим,

Остывать заставим.

А остынут — поедим

И воробышкам дадим.

Воробышки сели,

Оладушки съели,

Оладушки съели —

Шу-у-у! . . — и улетели.

Прибауткой называют небольшое смешное произведение, высказывание или просто отдельное выражение, чаще всего рифмованное. Развлекательные стишки и песенки, прибаутки существуют и вне игры (в отличие от потешек). Прибаутка всегда динамична, наполнена энергичными поступками персонажей. Можно сказать, что в прибаутке основу образной системы составляет именно движение: «Стучит, бренчит по улице, Фома едет на курице, Тимошка на кошке — туды ж по дорожке». Благинина следует этому принципу легко и естественно:

Через речку-ручеёк

Жёрдочка положена.

Через речку-ручеёк

Перебраться можно!

Чок-чок каблучки

По дощатой стёжке. .

Не промочим башмачки,

Не застудим ножки!

Благининское стихотворение-прибаутка свидетельствует о чуткости к этапам взросления человека. Проходит пора созерцания, почти пассивного слушания, на смену ей идет время активного поведения, стремления вмешиваться в жизнь — тут-то и начинается психологическая подготовка детей к учебе и труду. И первым веселым помощником оказывается стихотворное высказывание в духе фольклорного. Оно побуждает ребенка к действию, а некоторая его недоговоренность, недосказанность вызывает у ребенка сильное желание домыслить, дофантазировать, то есть пробуждает мысль и воображение.

Над сугробом — синь-синь,

Под сугробом — тень.

Капли с крыши — дзинь-дзинь,

А синицы — цвинь-цвинь,

Рван кафтанчик скинь-скинь,

Целенький надень!

Часто фольклорные прибаутки строятся в форме вопросов и ответов — в виде диалога. Так малышу легче воспринимать переключение действия с одной сценки на другую, следить за быстрыми изменениями в отношениях персонажей. На возможность быстрого и осмысленного восприятия направлены и другие художественные приемы в прибаутках — композиция, образность, повторы, богатые аллитерации и звукоподражания. У Благининой находим «Букварик», поэму-азбуку, каждый фрагмент которой – следование названным приемам:

– Бе-е-е, – барашек белый блеет,

Больше букв не разумеет;

или:

Жужжит над жимолостью жук.

Тяжелый на жуке кожух.

Такие разновидности прибауточного жанра, как небылицы-перевертыши, нелепицы, стали непременной составляющей детской поэзии. Благодаря «перевертышам» у детей развивается чувство комического именно как эстетической категории. Этот вид прибаутки называют еще «поэзией парадокса». Смеясь над абсурдностью небылицы, ребенок укрепляется в уже полученном им правильном представлении о мире. Чуковский посвятил этому виду фольклора специальную работу, назвав ее «Лепые нелепицы». Он считал этот жанр чрезвычайно важным для стимулирования познавательного отношения ребенка к миру, и очень хорошо обосновал, почему нелепица так нравится детям. Он полагает, что жажда играть в «перевертыши» присуща почти каждому ребенку на определенном этапе его развития. Интерес к ним, как правило, не угасает и у взрослых — тогда на первый план выходит уже не познавательный, а комический эффект «лепых нелепиц».

Благинина создает тексты, нацеленные на познание маленьким Читателем (скорее – слушателем) мира во взаимодействии отдельных его объектов. Ребенку постоянно приходится систематизировать явления действительности. В этой систематизации хаоса, а также и беспорядочно приобретенных клочков, обломков знаний, ребенок доходит до виртуозности, наслаждаясь радостью познания. Отсюда его повышенный интерес к играм и опытам, где процесс систематизации, классификации выдвинут на первое место. «Перевертыш» в игровой форме помогает ребенку утвердиться в уже обретенных познаниях, когда знакомые образы совмещаются, знакомые картины представляются в смешной неразберихе. Показательно такое стихотворение:

Подобный жанр бытует и у других народов, в том числе у англичан. Название «Лепые нелепицы», данное Чуковским, соответствует английскому: «Topsy-turvy rhymes» — буквально: «Стишки вверх дном». Исследователи полагают, что в детский фольклор небылицы-перевертыши перешли из скоморошьего, ярмарочного фольклора, в котором излюбленным художественным приемом был оксюморон.. Это стилистический прием, состоящий в соединении логически несоединимых, противоположных по смыслу понятий, слов, фраз, в результате которого возникает новое смысловое качество. Во взрослых нелепицах оксюмороны служат обычно разоблачению, насмешке, в детском же фольклоре при их помощи не осмеивают, не насмехаются, а нарочито серьезно повествуют о заведомой небывальщине. Склонность детей к фантазиям находит тут себе применение, обнаруживая близость оксюморона к мышлению ребенка.

Среди моря овин горит.

По чисту полю корабль бежит. Мужики на улице заколы¹ бьют, Они заколы бьют — рыбу ловят. По поднебесью медведь летит, Длинным хвостиком помахивает!

Многие стихотворения Благининой содержат оксюморон в качестве основного формообразующего элемента, что помогает достижению ожидаемого эффекта. Близкий к оксюморону прием, помогающий «перевертышу» быть развлекательно-смешным — перверсия, т. е. перестановка субъекта и объекта, а также приписывание субъектам, явлениям, предметам признаков и действий, заведомо им не присущих:

Ехала деревня мимо мужика,

Глядь, из-под собаки лают ворота..

Из-за леса, из-за гор

Едет дядюшка Егор:

Сам на лошадке,

В красной шапке,

Жена на баране,

В красном сарафане,

Дети на телятах,

Слуги на утятах...

Дон, дон, дили-дон,

Загорелся кошкин дом!

Бежит курица с ведром,

Заливает кошкин дом...

Так в фольклорном варианте. А так у Благининой:

Ай-люли, ай-люли,

Гости к Дашеньке пришли!

Петушок — в сапожках,

Курочка — в серёжках,

Селезень — в кафтане,

Утка — в сарафане!

Котик — в новой свитке,

Кошечка — в накидке,

С перстеньком на лапке...

А собака — в шапке.

Все по лавкам сели,

Сели и запели…

Нелепицы-перевертыши привлекают комизмом сценок, смешным изображением жизненных несообразностей. Детской литературе, как, впрочем, и народной педагогике этот развлекательный жанр оказался нужным, и он был широко использован.

Еще один малый жанр детского фольклора – считалки. Считалками называют веселые и ритмичные стишки, под которые выбирают ведущего, начинают игру или какой-то ее этап. Считалки родились в игре и неразрывно с нею связаны.

Здесь следует учесть чрезвычайно большую роль игры в формировании человека. Игры не только развивают ловкость и сообразительность, но и приучают подчиняться общепринятым правилам: ведь любая игра происходит по заранее оговоренным условиям. В игре устанавливаются еще и отношения сотворчества и добровольного подчинения по игровым ролям. Авторитетным здесь становится тот, кто умеет соблюдать принятые всеми правила, не вносит хаоса и неразберихи в детскую жизнь. Все это — отработка правил поведения в будущей взрослой жизни.

Кто не помнит считалок своего детства: «Заяц белый, куда бегал?», «Эники, беники, ели вареники...» — и т. п. Сама возможность играть словами привлекательна для детей. Это жанр, в котором они наиболее активны как творцы: нередко привносят в готовые считалки новые элементы. Благинина учитывает и эту возможность:

Раз-два –

Синева!

Три-четыре –

Солнце в мире!

Пять-шесть –

Речка есть!

Семь-восемь – Майки сбросим!

Девять-десять –

Загораем целый месяц!

В произведениях этого жанра зачастую использованы потешки, пестушки, а иногда и элементы взрослого фольклора. Может быть, именно во внутренней подвижности считалок кроется причина их столь широкого распространения и живучести. И сегодня можно услышать от играющих детей очень старые, лишь чуть осовремененные тексты. Вполне соответствует требованию «подвижности», например, такой благининский текст:

Чтобы дом построить новый,

Запасают тес дубовый,

Кирпичи, Железо, Краску,

Гвозди, Паклю и Замазку.

А потом, потом, потом

Начинают строить дом.

Г.С.Виноградов называл рифмы считалок нежными, задорными, подлинным украшением считалочной поэзии. Считалка часто представляет собой цепь рифмованных двустиший.

Способы рифмовки тут самые разнообразные: парные, перекрестные, охватывающие. Но главным организующим началом считалок выступает ритмика.

Стишок-считалка нередко напоминает бессвязную речь взволнованного, обиженного или пораженного чем-то ребенка, так что кажущаяся бессвязность или бессмысленность считалок психологически объяснима. Таким образом, считалка и по форме, и по содержанию отражает психологические особенности возраста. Исследователи детского фольклора полагают, что пересчет в считалке идет от дохристианских «волхований» — заговоров, заклинаний, шифрования каких-то магических чисел. Не случайна поэтому и такая образность, такая тональность Благининой:

Наша Маша рано встала,

Кукол всех пересчитала:

Две Матрёшки —

На окошке,

Две Аринки —

На перинке,

Две Феклушки —

На подушке,

А Петрушка

В колпачке —

На зелёном сундучке.

Скороговорки относятся к жанру потешному, развлекательному. Корни этих произведений устного творчества также лежат в глубокой древности. Это словесная игра, входившая составной частью в веселые праздничные развлечения народа.

Многие из скороговорок, отвечающие эстетическим потребностям ребенка и его стремлению преодолевать трудности, закрепились в детском фольклоре, хотя явно пришли из взрослого.

Сшит колпак,

Да не по-колпаковски.

Кто бы тот колпак

Переколпаковал?

Скороговорки всегда включают в себя нарочитое скопление труднопроизносимых слов, обилие аллитераций («Был баран белорыл, всех баранов перебелорылил»). Этот жанр незаменим как средство развития артикуляции и широко применяется воспитателями и медиками. Благинина сочиняет целый цикл скороговорок. Есть среди них такая:

Простокваши дали Клаше —

Недовольна Клаша:

— Не хочу я простокваши,

Дайте просто каши.

Дали вместо простокваши

Нашей Клаше каши.

— Не хочу я просто каши,

Так — без простокваши.

Дали вместе с простоквашей Каши

Клаше нашей.

Ела, ела Клаша кашу

Вместе с простоквашей.

А поела — встала,

Спасибо сказала.

Поддёвки, дразнилки, приговорки, припевки, заклички. Все это произведения малых жанров, органичные для детского фольклора. Они служат развитию речи, сообразительности, внимания. Благодаря стихотворной форме высокого эстетического уровня они легко запоминаются детьми.

— Скажи двести.

— Двести.

— Голова в тесте!

(Поддёвка.)

Радуга-дуга,

Не дай нам дождя,

Дай красна солнышка

Кол околицы!

(3акличка.).

Мишка-кубышка,

Около уха — шишка.

(Дразнилка.)

Предметом поддевок и дразнилок у Благининой становятся лень, неприлежание к труду, неаккуратность и другие моменты, способные вызывать нарекания родителей и педагогов, только они и лишены назидательности настойчивой и декларативной, звучат не обидно, а скорее, задорно и весело.

Как у нашей Ирки

На чулках по дырке!

Почему,

Почему

На чулках по дырке?

Потому что неохота

Штопать нашей Ирке.

Как у нашей Натки

Штопка на пятке!

Почему,

Почему

Штопка на пятке?

Потому что неохота

Быть, неряхой Натке.

Не забыт Благининой оказывается и такой фольклорный жанр, как заклички. Они по своему происхождению связаны с народным календарем и языческими праздниками. Это относится и к близким к ним по смыслу и употреблению приговоркам. Если первые содержат обращение к силам природы — Солнцу, ветру, радуге, то вторые — к птицам и животным. Эти магические заклинания перешли в детский фольклор благодаря тому, что дети рано приобщались к труду и заботам взрослых. Более поздние заклички и приговорки приобретают уже характер развлекательных песенок.

В играх, сохранившихся до наших дней и включающих в себя заклички, приговорки, припевки, явно просматриваются следы древней магии. Это игры, проводившиеся в честь Солнца (Коляды, Ярилы) и других сил природы.

В сопровождающих эти игры закличках, припевках сохранилась вера народа в силу слова. У Благининой находим многочисленные поэтические тексты, объединяющие названные признаки. Например:

Солнышко красно,

Гори-гори ясно!

В небо пташкой залети,

Нашу землю освети,

Чтоб садам и огородам

Зеленеть, цвести, расти.

Солнышко красно,

Гори-гори ясно!

В небе рыбкой поплыви,

Нашу землю оживи,

Всех на свете ребятишек

Обогрей, оздорови!

Стихи Благининой можно петь и даже выплясывать. Вот рождается воспоминание о ритмическом узоре и образности народной лирической песни:

Тяжеловесность пёстрых ванек-встанек,

Высокомерье кукол завитых.

И розовый обыкновенный пряник

В разводах и узорах золотых.

Когда читаешь отдельные стихотворения, вспоминается множество игровых песенок, носящих просто веселый, развлекательный характер, обычно с четким плясовым ритмом:

Как пошла,

Пошла

Метелица

Мести!

Заметает

Все дороги,

Все пути.

Или, например:

Вот я взял гармошку в руки,

Тронул бережно лады —

Полились на пальцы звуки

Ручейками без воды.

Сколько раз изображалась гармонь, а такая гармонь только у Елены Благининой.

Истопила мама баньку,

Паньку на руки взяла,

Через все сугробы Паньку

Мама в баньку понесла.

Вроде бы частушка, но есть нечто другое, сугубо благининское. Ее лад и склад речи. И в первом и во втором четверостишиях один и тот же размер. А звучат они по-разному. Дело в интонации. На одной и той же ритмической стежке дается разный интонационный узор. Это говорит о высоком мастерстве поэта. Это так естественно и оправданно в устах мастера, чье слово имеет народно-поэтическую основу и обеспечено золотом пережитого.

Стихи Благининой легко скандируются, их жанровые формы рассчитаны на устное бытование: это песенки, частушки, считалки, тараторки, скороговорки, загадки и т. п. Их «устность» способствовала тому, что многие стихотворения широко известны без имени автора, подобно фольклорной поэзии.

II.2 Тематические циклы и поэтика

Е. А. Благинина (1903 — 1989) пришла в детскую литературу в начале 30-х годов. Стихи ее печатались в журнале «Мурзилка». В 1936 году вышли первый сборник стихов — «Осень» — и поэма «Садко», а в 1939-м — сборник «Вот какая мама». С тех пор фонд русской лирики для малышей постоянно пополнялся ее стихотворениями.

Стиль Благининой существенно отличается от стиля Чуковского, Маршака и даже Барто — особенным, женским звучанием. В стихах Благининой нет громкого, декларативного пафоса, интонация их — естественно-мягкая. Женственность сквозит в образах маленьких девочек и расцветает в образе матери. Деловитость и сердечность, любовь ко всему красивому, нарядному объединяет маму и дочку — двух постоянных героинь Благининой. Ее маленькую поэму «Аленушка» можно назвать поэмой женственности. Одно из лучших стихотворений поэтессы — «Вот какая мама!» (по ее собственной оценке, оно «если не совершенное, то все же подлинно детское»). Построено оно так, что в нем воедино слиты голоса матери, девочки (может быть, играющей «в дочки-матери») и автора.

Мама песню напевала,

Одевала дочку,

Одевала — надевала

Белую сорочку.

Белая сорочка —

Тоненькая строчка.

Вот какая мама —

Золотая прямо!

Чистым, звонким голосом говорит ее лирическая героиня о любви — к маме, к деревьям и цветам, к солнцу и ветру... Девочка умеет не только восхищаться, но во имя любви и работать, и даже поступаться собственными интересами. Ее любовь проявляется в деле, в хлопотах, которые и есть радость ее жизни («Не мешайте мне трудиться»). Дети, в особенности девочки, с малых лет знают стихотворение Благининой «Посидим в тишине»:

Мама спит, она устала..

Ну, и я играть не стала!

Я волчка не завожу,

Я уселась и сижу.

Елена Благинина опиралась в своем творчестве на традиции народных колыбельных детских песенок, на высокую простоту пушкинского «глагольного» стиха, на цветопись и звукопись Тютчева и Фета, звонкость поэтов-песенников — Кольцова, Никитина, Некрасова, Есенина. Богатое наследие народной поэзии и классической русской лирики и помогло ей создать свой мир чистых красок, ясных представлений, добрых чувств.

Я надела поясок,

Подвязала туесок,

Побежала по малину

Через луг, через лесок.

Я раздвинула кусты.

Ну, тенисты, ну, густы!

А малина-то, малина —

Самой крупной крупноты!

Самой крупной крупноты,

Самой красной красноты!

Темы детских стихов Благининой определяются привычным кругом интересов малышей: родной дом, близкие люди, любимые игрушки, сад и лес, домашние любимцы. Животные удостоены объемного портрета, в котором учтено до мельчайшей черточки все во внешнем облике, учтен характер:

Зверь на совушку похожий,

Именуемый Котом,

На ларе сидит в прихожей,

Окружив себя хвостом.

Через щелочки-прищурки,

В темноте мерцает он,

На его пушистой шкурке,

Загогулин миллион.

А на морде - для красы -

Врастопыр бровеусы

Ни мурлыка и ни мява.

Он так важен потому,

Что сейчас придут

X О 3 Я В А,

И начнут служить ему...

Как пример можно вспомнить стихотворения «Котенок», «Журавушка», «Кукушка», «Зайчики». Природа в ее стихах — близкая, знакомая, тоже «домашняя». Можно прямо обратиться к черемухе, к «травушке-муравушке», к березам и услышать ответ:

— Черёмуха, черёмуха,

Ты что стоишь бела?

— Для праздника весеннего,

Для Мая расцвела.

Даже мотивы советской жизни поэтесса вплетала в жизнь семейную (стихотворения «Шинель», «Миру — мир» и другие подобные). Вопреки духу идеологии и производственности Благинина возвращала читателей в мир личных, интимных ценностей. Мать, провожающая сына на войну («Две матери»), бойцы Красной Армии («Песня про двух буденовцев»), молодой партизан («Гармоника») показаны в самые драматические моменты жизни. Интересна для автора динамика переживаний: осмысление долга, прощание, душевная боль, любовь… В подтверждение можно назвать многочисленные ее сборники: «Вот какая мама!» (1939), «Посидим в тишине» (1940), «Радуга» (1948), «Огонек» (1950), «Гори-гори ясно!» (1955), итоговый сборник «Аленушка» (1959), а также новые, более поздние — «Травушка-муравушка», «Улетают — улетели».

Созданное Еленой Благининой в поэзии можно было бы распределить по тематическим циклам. Скажем, стихи о временах года. У нее довольно полно изображены весна и лето, осень, из осени в зиму, и так — по кругу. И Елена Благинина зорко следит за приметами этого перехода, в выразительных деталях передает каждую пору. Вот золотая осень:

Солнышко то спрячется за тучей,

То раскинет желтые лучи.

И сидит поджаристый, пахучий,

С золотистой коркой хлеб в печи.

Золото листьев перекликается с золотистой коркой хлеба. Неожиданный, смелый образ! В том же стихотворении «яблоки скуластые, крутые, то и дело шлепаются вниз». Эпитет «скуластые» вместе в эпитетом «крутые» делает яблоки не только зримыми, но и ощутимыми на вкус.

Лето и весна, в изображении Благининой, многоцветны, плотно заселены. Персонажами становятся деревья («Черемуха», «Яблонька»), цветы («Одуванчик», «На моем окошке»), ветер, дождь.

И зной, и дождь, и ведро, и стужа, и ветер, и метель — все это получило в книгах Елены Благининой живое и яркое воплощение. Задача поэта — не только изобразить, но и выразить. Выразить свое состояние, свое настроение. Но и этого мало. Стихотворение несет читателю мысль о мире. Как это выглядит у Елены Благининой? Прошел летний дождь, и колея наполнилась водой. Читаем стихотворение «Колея»:

Над рожью, дождиком примятой,

Стоит денек почти сквозной.

Орловский ветер пахнет мятой,

Полынью, медом, тишиной.

Иду стеной высокой хлеба.

Иду, иду да постою.

Любуясь, как упало небо

В наполненную колею.

Живописец здесь бы и остановился. Картина есть? Есть. Но поэт (впрочем, не всякий, а именно Елена Благинина) идет дальше:

На синем дне летают птицы,

Плывут печально облака...

Картина еще продолжается. Но она уже вопиет о выходе к мысли, к обобщению. И вот:

Стою... Мне страшно оступиться.

Мне очень страшно оступиться —

Так эта пропасть глубока.

Глубока своим отражением неба, облаков, простора, мира. Тут не только залюбуешься картиной, но и задумаешься над смыслом увиденного...

Вообще говоря, описательная лирика Благининой тяготеет к обобщениям, принимает характер художественного исследования мира вещей и их преломления в индивидуальном сознании лирического героя («Форточка», «Снегурка», «Милый сад», «Ненастный дождик», «Белые грибы»).

Елена Благинина в особенной манере изображает труд и людей труда. Показывая одновременно, как душевные качества человека раскрываются в труде. Профессий в стихах Елены Благининой много. И они — разные. Дворник, полотер, точильщик, крановщик. И все — нужные людям. И как привлекательно выглядит у Елены Благининой «веселый человек» (так называется стихотворение)! Появившись в доме, он «все перевернул вверх дном»:

Он двигал кресла и столы,

Он залезал во все углы,

Он краску на пол проливал

И песни распевал.

Этот перечень реален. И он вызвал восторг у наблюдавшего "за ним мальчика или наблюдавшей за ним девочки. Все равно — здесь важны восторг и зависть.

Покурив, отдохнув, полотер берется за работу:

Сукно и щетку притащил

Веселый человек.

Он щетку воском навощил.

Веселый человек.

И ну плясать, и ну свистеть —

И начал так паркет блестеть,

Что окна вместе с синим днем

Вдруг отразились в нем.

Потом паркет сукном натер

Веселый человек.

Ох, удивительно хитер

Был этот человек!

Он двигал мебель как хотел.

Он стулья в воздухе вертел,

Но даже тетя на него

Не злилась, ничего!

К восторгу и зависти прибавляется досада. В чем дело? Тетя дает полотеру положенные деньги.

А мне за эту кутерьму

Какую поднял ты в дому,

Такой бы вышел нагоняй,

Что только ай-ай-ай!

Это не «протокольный» пересказ «процесса труда», как у нас говорят, а живой, психологически верный портрет человека; вырванный из жизни эпизод поэтом одухотворен.

Женщина принесла корыто и начала стирать:

Пахнет пена под руками

И пузырится слегка,

Будто дали нашей маме

Не белье, а облака

На плите бушует бак,

Крышкой хлопает толстяк.

Это можно перенести на картину. За пределами картины остается концовка – достояние поэзии. Белье постирано, развешано на веревке.

Ветер машет рукавами,

Треплет кофты и штаны,

Будто вдруг сбежались к маме

Все танцоры-плясуны.

Любое занятие человека под пером Елены Благининой превращается в поэтически увлекательное действо. Свежее просохшее белье надо прогладить. Будничное занятие. Вот оно — в изображении Елены Благининой:

Утюг идет по простыне,

Как лодка по волне,

И оставляет ровный след

На белом полотне.

Горячий, ровный-ровный след,–

Ни складки, ни морщинки нет.

Одновременно видишь утюг и лодку, простыню и речную гладь, морщины на простыне и волны на воде. Сверх того, видишь человека, который гладит белье. И словно вступаешь с ним в беседу. Это сверхзадача поэтического образа.

Можно наметить цикл об отношениях старших и младших, родителей и детей. Здесь возникает особый мир, психологически достоверный и тонко изображенный. («Наш дедушка», «Про флажок», «Шинель», «Про хрустальный башмачок»). Скомпоновать можно благининские стихи и по-другому — по часам суток: от рассвета до заката, от заката до рассвета («Уморилась», «Ветер», «Букварик», «С добрым утром»). Могут быть разные аспекты, раскладки, компоновки. Они освежают восприятие. И многое проясняют в творчестве.

Обходясь лишь точным словом да узорным ритмом, Благинина создавала образ родного языка — яркого, звонкого, гибкого. Слова для нее были конкретны, физически ощутимы:

А я их — на ощупь!

А я их — на вкус!

Как дерева брус

И как варева кус...

III. 2 Образная система, основные мотивы и поэтика

Особого разговора заслуживает обращение Благининой к сказочным образам, которое не единично. Его можно рассматривать в наборе устойчивых поэтических приемов. Примечательно, что речь идет не о хорошо известных текстах детских сборников, а о стихотворениях сборника «Окна в сад» 1966 года¹, объединивших ее взрослые произведения.

Образы, которые мы здесь именуем сказочными, действительно принадлежность фольклора, по преимуществу - русского, но иногда они напоминают о «мировом» сюжете, и раньше о сказке литературной, чем фольклорной.

Это несколько модификаций героя по имени Иван: дурак, царский сын, братец Аленушки. Это различные «добрые» героини: Леда, Аленушка, Василиса, царевна-лягушка. Наконец, это герои, персонифицирующие волшебные силы: Змей Горыныч, Яга.

Сказки, возникшие в незапамятные времена, всегда интересовали Благинину – как поэта, как переводчика, как исследователя и, наконец, как читателя. Она, например, обратила внимание на такой факт: в необработанных вариантах известного «Теремка» в роли теремка выступала кобылья голова, которую славянская фольклорная традиция наделяла многими чудесными свойствами, что говорит о древности сказок. Иными словами, корни этой сказки уходят в славянское язычество. При этом сказки свидетельствуют отнюдь не о примитивности народного сознания (иначе они и не могли бы существовать многие сотни лет), а о гениальной способности народа. Сказочный жанр оказался так жизнеспособен потому, что прекрасно подходит для выражения и сохранения фундаментальных человеческих истин, основ человеческого бытия. Сказочные образы питали образную систему позднейших литературных произведений. Поэзия Благининой в этом смысле – пример показательный.

Сказывание сказок было распространенным увлечением на Руси, их любили и дети, и взрослые. Обычно сказитель, повествуя о событиях и героях, живо реагировал на отношение своей аудитории и тут же вносил какие-то поправки в оное повествование. Вот почему сказки стали одним из самых отшлифованных фольклорных жанров. Наилучшим образом отвечают они и запросам детей, органично соответствуя детской психологии. Тяга к добру и справедливости, вера в чудеса, склонность к фантазиям, к волшебному преображению окружающего мира — все это ребенок радостно встречает и в сказке.

В сказке непременно торжествуют истина и добро. Сказка всегда на стороне обиженных и притесняемых, о чем бы она ни повествовала. Она наглядно показывает, где проходят правильные жизненные пути человека, в чем его счастье и несчастье, какова его расплата за ошибки и чем человек отличается от зверя и птицы. Каждый шаг героя ведет его к цели, к финальному успеху. За ошибки приходится расплачиваться, а расплатившись, герой снова получает право на удачу. В таком движении сказочного вымысла выражена существенная черта мировосприятия народа — твердая вера в справедливость, в то, что доброе человеческое начало неизбежно победит все, ему противостоящее. В сказке и для детей и для взрослых кроется особое очарование, открываются какие-то тайники древнего миропонимания. Они находят в сказочном повествовании самостоятельно, без объяснений, нечто очень ценное для себя, необходимое для роста их сознания.

Воображаемый, фантастический мир в основе своей оказывается отображением реального мира в главных его основах. Сказочная, непривычная картина жизни дает читателю и возможность сравнивать ее с реальностью, с окружением, в котором существует он сам, его семья, близкие ему люди. Это необходимо для развивающегося мышления, так как оно стимулируется тем, что человек сравнивает и сомневается, проверяет и убеждается. Сказка не оставляет читателя и слушателя равнодушным наблюдателем, а делает его активным участником происходящего, переживающим вместе с героями каждую неудачу и каждую победу. Сказка приучает его к мысли, что зло в любом случае должно быть наказано.

В ХХ веке, на который пришлось творчество Благининой, потребность в сказке представляется особенно большой. Человека буквально захлестывает непрерывно увеличивающийся поток информации. И хотя восприимчивость психики у малышей велика, она все же имеет свои границы. Ребенок переутомляется, делается нервным, и именно сказка освобождает его сознание от всего неважного, необязательного, концентрируя внимание на простых действиях героев и мыслях о том, почему все происходит так, а не иначе.

По тематике и стилистике сказки можно разделить на несколько групп, но обычно исследователи выделяют три большие группы: сказки о животных, волшебные сказки и бытовые (сатирические). Но читателю зачастую вовсе не важно, кто герой сказки: человек, животное или дерево. Важно другое: как он себя ведет, каков он — красив и добр или уродлив и зол. Сказка старается научить оценивать главные качества героя и никогда не прибегает к психологическому усложнению. Чаще всего персонаж воплощает какое-нибудь одно качество: лиса хитра, медведь силен, Иван в роли «Дурака» удачлив, а в роли Царевича бесстрашен. Персонажи в сказке контрастны, что и определяет сюжет: прилежную, разумную сестрицу Аленушку не послушался братец Иванушка, испил воды из козлиного копытца и стал козликом, — пришлось его выручать; злая мачеха строит козни против доброй падчерицы... Так возникает цепь действий и удивительных сказочных событий. Благинина, бережно перенося сказочный образ в сущностных его характеристиках, добавляет динамику переживаний, задает психологическую мотивировку поступка, открывает возможность для «новой» эстетической реакции читателя, отличной от прежней, рожденной «сопереживанием» фольклорному персонажу-предшественнику.

Фольклорная сказка строится по принципу цепной композиции, включающей в себя, как правило, троекратные повторы. Вероятнее всего, этот прием родился в процессе рассказывания, когда сказитель вновь и вновь предоставлял слушателям возможность пережить яркий эпизод. Такой эпизод обычно не просто повторяется — каждый раз в нем происходит усиление напряженности. Иногда повтор осуществляется в форме диалога; тогда детям, если они играют в сказку, легче перевоплощаться в ее героев. Часто сказка включает песенки, прибаутки, и дети запоминают в первую очередь именно их. Благинина даже в повествовательной лирике, воссоздающей события первоисточника, уходит от этого приема. Причинно-следственные связи как правило «перевешивают». Повторы оказываются у нее попросту невостребованным способом для достижения ожидаемого, должного эмоционального воздействия. Лирический герой сосредоточен не на многократном воспроизведении действий и высказываний, а на «транслировании» однократного и неповторимого, констатации того, что совершается и проговаривается однажды и навсегда.

Для поэта Благининой особенно ценно, что сказка имеет собственный язык — лаконичный, выразительный, ритмичный. И здесь она безупречно следует вековым канонам. Именно благодаря языку создается особый фантастический мир, в котором все представлено крупно, выпукло, запоминается сразу и надолго — герои, их взаимоотношения, окружающие персонажи и предметы, природа. Полутонов нет — есть глубокие, яркие цвета. Они влекут к себе, как все красочное, лишенное однообразия и бытовой серости.

«В детстве фантазия, — писал В. Г. Белинский, — есть преобладающая способность и сила души, главный ее деятель и первый посредник между духом ребенка и вне его находящимся миром действительности». Вероятно, этим свойством детской психики — тягой ко всему, что чудесным образом помогает преодолеть разрыв между воображаемым и действительным, — и объясняется этот веками не угасающий интерес к сказке! Тем более что сказочные фантазии находятся в русле реальных стремлений и мечтаний людей. Вспомним: ковер-самолет и современные воздушные лайнеры; волшебное зеркальце, показывающее далекие дали, и телевизор. И все-таки больше всего привлекает и детей и взрослых сказочный герой. Обычно это человек идеальный: добрый, справедливый, красивый, сильный; он обязательно добивается успеха, преодолевая всяческие препятствия не только с помощью чудесных помощников, но прежде всего благодаря личным качествам — уму, силе духа, самоотверженности, изобретательности, смекалке. Таким хотел бы стать каждый ребенок, и идеальный герой сказок становится первым образцом для подражания.

Самый популярный и самый любимый жанр – волшебные сказки. Всё происходящее в волшебных сказках фантастично и значительно по задаче: ее герой, попадая то в одну, то в другую опасную ситуацию, спасает друзей, уничтожает врагов — борется не на жизнь, а на смерть. Опасность представляется особенно сильной, страшной потому, что главные противники его — не обычные люди, а представители сверхъестественных темных сил: Змей Горыныч, Баба Яга, Кощей Бессмертный и пр. Их-то Благинина и вводит в образную систему персонажей своей повествовательной лирики. Согласно фольклорному канону, одерживая победы над этой нечистью, герой как бы подтверждает свое высокое человеческое начало, близость к светлым силам природы. В борьбе он становится еще сильнее и мудрее, приобретает новых друзей и получает полное право на счастье — к вящему удовлетворению маленьких слушателей и взрослых читателей. Благинина предельно сближает сказочное действие с реальным либо вводит в контекст восприятия современным человеком какого-либо каждодневного явления, при условии, что данный современник-лирический герой обладает «сказочным» мышлением.

В сюжете волшебной сказки главный эпизод — это начало путешествия героя ради того или иного важного задания. На своем долгом пути он встречается с коварными противниками и волшебными помощниками. В его распоряжении оказываются весьма действенные средства: ковер-самолет, чудесный клубочек или зеркальце, а то и говорящий зверь или птица, стремительный конь или волк. Все они, с какими-то условиями или вовсе без них, во мгновение ока выполняют просьбы и приказы героя. У них не возникает ни малейшего сомнения в его нравственном праве приказывать, поскольку очень уж важна поставленная перед ним задача и поскольку сам герой безупречен. Мечта о соучастии волшебных помощников в жизни людей существует с древнейших времен — со времен обожествления природы, веры в бога-Солнце, в возможность магическим словом, колдовством призвать светлые силы и отвести от себя темное зло.

Вышедшие из фольклорной волшебной сказки благининские герои не уповают на волшебного помощника, не обладают чудесным знанием или оберегом, акцентирован набор переживаемых ими эмоций, а задачи нет вовсе. Воссоздается, как правило, не вся сюжетно-фабульная основа, а лишь эпизод, или отдельный характер, или единственная линия.

Каждый случай лирического переложения известной сказки либо только само упоминание персонажа иллюстрирует обыкновение Благининой переосмысливать сказочные образы. Благодаря этому или происходит более глубокое в сравнении со сказочным источником проникновение в мир субъективных переживаний (что вполне отвечает лирике как роду), или видоизменяется сам сюжет, или возникает возможность неожиданной интерпретации как образа, так и идеи.

Благинина нередко называет сказочных героев только затем, чтобы через них задать характеристику своему герою.

Ты на подвиг ежедневный

Много силы отдала

Ни снегуркой, ни царевной,

Ни забавой не была» –

читаем в стихотворении «Мать».

Этот ливень, золотой, зеленый,

Так и хлещет – кругом голова!

И стоишь ты некой сандрильоной

В страстном ожиданье волшебства, –

такое «творительное» сравнение находим в стихотворении «Вижу сад» (44).

Снегурка, царевна, сандрильона – в данном случае воспринимаются как обозначения социально-психологического типа. Не случайно все эти существительные являются нарицательными.

Показательно и употребление множественного числа имени:

Тут, наверно, Иванушки жили –

Дурачки и царевичи, те,

Что чудовищ ночных укротили

И земную красу воротили

Стародавней запечной мечте (105) .

Или:

Мироницы, Миронушки

Обочиной плывут…

Наверно, там Аленушки,

Наверно, там живут! (109)

Иванушки и Аленушки – средоточие и конкретного и обобщенного смысла одновременно.

В стихотворении «Сказка» (23) Благинина идет дальше. Позволим себе привести этот мало известный текст полностью:

Зачем-то требует огласки

Та песня, что с водой ушла…

Ты был Иванушкой из сказки

А я Аленушкой была.

Половичок линючий – речка,

А печка – пышный царский дом…

От страха мрет в груди сердечко,

Пылает голова огнем.

Меня затягивает илом,

Заносит медленно песком.

А ты зовешь таким унылым, Срывающимся голоском:

– Сестрица моя, Аленушка!

Палач коварной ведьмой нанят,

Костры трещат на берегу.

А камень ко дну тянет, тянет

Так, что дохнуть я не могу.

– Ой, братец мой, Иванушка!

Мы продолжать не в силах действа

И плачем громко – в три ручья, –

От вероломства, от злодейства,

От горькой сказки бытия.

В основе содержания – детская игра, воспроизводящая события фольклорной сказки о сестрице Аленушке и братце Иванушке.

Ситуация воспринимается лирическим героем изнутри сказочного действия.

Вымышленное, воображаемое, выстроенное на обыденных атрибутах волшебное пространство рождает реальные переживания. Ощущение: «А камень ко дну тянет, тянет.

Так, что дохнуть я не могу». Эмоцию: «От страха мрет в груди сердечко, Пылает голова огнем». Заключительная строфа – финальное душевное движение:

Мы продолжать не в силах действа

И плачем громко – в три ручья, -

От вероломства, от злодейства,

От горькой сказки бытия.

Как видно, сказочный материал преломляется через индивидуальное видение, приводит к размышлениям по поводу онтологической проблемы. Перед порогом этих размышлений герой оставлен.

Благинина выбирает известные сказочные мотивы и объединяет их в новые структуры, в итоге достигает особенной емкости, цельности поэтического решения. Так, в стихотворении «Речка Синяя» (105) лирический герой постигает настоящее как поиск связи реального и вымышленного народной фантазией.

Василиса

От Яги бежала,

Рушничок

За пазухой держала,

Рушничок беленый,

Чисто мытый,

Елочками темными

Расшитый.

Здесь имитируется миф о происхождении. Речка Синяя ² возникла, по измышлению Благининой, так: Василиса, не в силах убежать от Яги, взмахнула рушником, «туманами повитым», и превратилась в реку («водицей обернулась»), узоры рушника («елочками темными расшитый») стали натуральной декорацией.

Василиса

Рушничком взмахнула,

И тогда прохлада воздохнула,

И заря высоко

Засветилась,

И песками речка

Покатилась…

Динамика событий, переданная здесь, рождает еще и аллюзию на античный сюжет. Герой, который не может допустить, чтобы его настигли, меняет облик, сливается с природой. Именно так произошло с Дафной, убегающей от Аполлона.

Девица

Водицей обернулась,

К мачехе с богатством

Не вернулась…

Иногда Благинина подготавливает появление сказочного образа, намеренно создавая тональность сказочного повествования. Показательно стихотворении «Там сияют зарницы» (89).

Подымают короны свои

Электрички

И листают перроны,

Как будто странички.

Не странички – страницы!

Там сияют зарницы

И поют, обезумев от радости,

Птицы.

Там на каждой дорожке –

Березки сережки.

И на каждой тропинке –

Сиротинки-осинки

И рябинки-маринки.

По зацветшим болотцам

Лягушки курлычут.

Может статься,

Ивана-царевича кличут.

Может, плачут?

Они ведь еще не узнали –

Та царевна-лягушка

Счастливой была ли?

Может, нету на свете

Ее одиноче?

Может, ветер разлуки

Ей выстудил очи,

Иссушил ее сердце

И пеплом бессонниц

Завалил ее терем

До самых оконниц.

Здесь каждому предмету, попавшему в поле зрения лирического героя, сообщаются признаки и действия, какие ему были бы присущи в другой реальности. Показательны эпитеты и метафоры: «сияют зарницы», «сиротинки-осинки», «рябинки-маринки», «зацветшие болотца».

Выстраивается иной мир, где «подымают короны свои электрички» и «поют, обезумев от радости, птицы». Иначе говоря, все проецируется на сказочные представления, даже самое обыденное, порожденное «новой» действительностью, не соотносящейся со временем, когда создавались сказки.

Последние две строфы – размышление лирического героя, нацеленное на разрушение инерции восприятия образа из старой сказки. Тональность светлой грусти и иронии одновременно очевидна.

Вопрос о том, была ли счастлива та самая царевна-лягушка, и предположение: «Может, нету на свете ее одиночке», – неожиданны и в данном стихотворении, и для читательской памяти жанра.

То же можно сказать о соединении в пространстве одного поэтического текста Мороза-деда и Северной Леды:

У Мороза-деда,

Светлым-светла,

Северная Леда

Жила-была (72);

о намерении показать укрощенного Горыныча-змея в условиях сегодняшнего дня:

Обротали Горыныча-змея:

Крутобок, одноглаз и безхвост.

Он летит, отдышаться не смея,

Мимо трав, мимо снов, мимо звезд…

(Автобус Псков – Москва, 104);

об умении воображаемую встречу с литературным героем провести через сопоставление двух типических героинь сказок – золушки и инфанты:

Я – золушка, она – инфанта,

Мне – мешковина, ей – меха,

Мне – провалилась бы Антанта,

А ей – дождаться б жениха.

(Наташа Ростова, 34).

Воссоздание сказочных образов происходит не как «привлечение для», а именно как переосмысление в соответствии с оригинальной художественной идеей.

Еще одной примечательной особенностью, на которую хотелось бы указать, как на определяющую черту поэтики Благининой, является своеобразная роль предметного мира.

Художественное изображение предмета в сознании исследователей чаще всего сопряжено или с символическим значением детали, или с пониманием предмета как штриха в описании и, как следствие, оценочной характеристики целого. Что касается лирического произведения, то здесь предмет – это прежде всего образ- переживание.

В поэзии Е.А. Благининой предметный мир обширен, но не подчиняется традиционным принципам рассмотрения. Благинина не прибегает к изображению предмета ради того, чтобы задать ему символическое содержание, редко делает его оценочной приметой душевного уклада лирического героя. Чаще всего это отправная точка для поэтического размышления:

Что может быть грустней предмета,

Который вовсе ни к чему?.

Вот лестница большая эта

В моем разрушенном дому» [53].

Или:

Опять продаются фиалки...

Я все еще, милый, жива!» [62].

В описательной и повествовательной лирике Благининой предмет становится своего рода семантическим сигналом из другого мира – мира воспоминаний или мечтаний лирического героя:

Все просто на столе рабочем:

Перо, бумага, папка, нож...

А за окошком, между прочим,

Денек ни на што не похож!» [116].

Или:

Я привезла с собой на дачу

Овальный маленький портрет,

Сижу, гляжу и громко плачу

Над тем, кого уж с нами нет»[59].

Нередко точно подобранный предмет прежде прочих средств помогает создать необходимую атмосферу, подобрать тональность. Например:

Пахнет хвоей и чуть-чуть снежком,

Зеркало завешено платком.. ³

В стихотворениях «Кукла», «Окно», «Одинокие печки», «Лестница, которая никуда не ведет», «Овальный портрет» название предмета вынесено в заглавие, что само по себе делает его центром поэтического высказывания. И далее весь образный строй соотносится с ним. Несмотря на то, что в основе содержания в каждом случае – реальная, обыденная ситуация, предметам сообщается изрядная доля сакрального смысла.

Семантика предметного мира Благининой допускает очень четкую классификацию. Можно выделить предметы, связанные общим значением дома, очага: лестница, окно, печь, ковер. Легко вычленяются атрибуты - или образа жизни или человека: английская трубка, трость, книга в сафьяновом переплете, поношенный белый китель, тетрадь стихов, графин с вином, котомка, колючая проволока. Довольно устойчиво упоминание какого-либо тканевого изделия: саван, скатерть, занавесь, пелена. Даже в первом приближении узнаваем ряд: каравай, ломоть или краюшка хлеба, связка баранок. Часто в предметном мире появляются цветы, напоминающие не о пейзаже, а о домашнем уюте и, соответственно, о вожделенном покое: герань, фикус, фиалка, розы.

Поэтизация бытовой детали (обстоятельство, наводящее на воспоминание об акмеистах) достигается при минимальном присутствии тропов. Самым употребительным оказывается олицетворение, призванное передать впечатление, создать яркий образ. «Из окна рванулась резко рама,/ И заныли стекла, дребезжа». Или: «Телефон молчит, как убитый» ⁴

Олицетворение становится развернутым. Так, в стихотворении «Одинокие печки» сказано:

Им стыдно. Они присмирели.

Им очень, видать, тяжело... [57].

Приращение смысла происходит преимущественно за счет синтаксиса. Риторические фигуры помогают сосредоточить внимание именно на предмете. Показательны начальные строки стихотворений «Лестница, которая никуда не ведет», «Ни тебе перстенечка».

Повторения оказываются способны задать интонацию заклинания, причитания, молитвы, жалобы, эффект эха.

Долго в мыслях баюкала,

Долго в мыслях мечту:

Настоящая кукла,

Как шиповник в цвету!

Положу – закрываются

Голубые глаза.

Посажу – открываются

Голубые глаза» [19].

Огромную смысловую и отчасти ритмообразующую нагрузку несет антитеза, построенная на противопоставлении предметов.

...Или саван из холстины,

Или хлеба каравай, –

читаем в стихотворении «Мать» [10].

Я – золушка, она – инфанта,

Мне – мешковина, ей – меха, –

в стихотворении «Наташа Ростова» [34].

Часто различные приемы поэтического синтаксиса не просто соседствуют в тексте, а взамопроникают:

Самодельные тапки!

Самодельные шляпки!

Ни тебе перстенечка,

Ни сережек литых...» [32].

Благинина, создавая образы предметов, счастливо избегает словесной избыточности, напротив, своеобразные речевые формулы продуманны, лаконичны. Благодаря синтаксическим и интонационным решениям достигается особенная выверенность поэтической фразы, емкость, цельность. Каждый названный элемент предметного мира при этом способен вобрать и множество отсутствующих в «открытом» тексте элементов, служить «зерном» лирического сюжета.

Заключение

Поэзия Благининой явление замечательное, но, к сожалению, не осмысленное в литературоведении в достаточной мере. Последовательное и добросовестное прочтение Благининой современным читателем, читательский опыт которого обогащен знанием русской поэзии ХIХ и ХХ веков, необходимо для постижения многих существенных проблем теории и истории литературы.

Елена Александровна Благинина – литературный гений ХХ века. Среди многих авторов в русской литературе она отличается тем, что глубоко индивидуальна и личностна в своем творчестве. За обилием форм и течений, требований официальной идеологии, перипетиями личной судьбы она не потеряла того, что отличает человека и художника.

В данной работе сделана попытка исследования факторов, обусловивших становление и самобытность поэта Е.А. Благининой.

В этой связи были изучены и фрагментарно воспроизведены воспоминания современников Е.А. Благининой: Е.А. Таратуты и В.П. Приходько. Состоялось обращение к национальному фольклорному наследию, отдельным работам по эстетике литературы, в частности – к К.И. Чуковскому.

Примечательно, что детскую и “недетскую” поэзию Е.А. Благининой объединяет родство мотивов, отдельных образов, устойчивых изобразительных приемов: это – различное воплощение одних и тех же переживаний, восприятия действительности. Первая требовала от поэта максимальной объективности, особой образности и ритмики при отражении жизненных реалий, а вторая – средство самораскрытия. Через нее Благинина вводит нас в мир своих сокровенных мыслей, приоткрывает тайны души, показывает, как её захлестнула “стихия”, унесшая в мир поэзии.

Мир детства – казалось бы, очень замкнутый – в творчестве Благининой существует внутри круга ее основных раздумий тех лет: О Поэте, Времени, Человеке, человеческих узах, Природе, Боге; о соотнесенности названных вещей с действительностью.

Поэтическое творчество Благининой было освещено избирательно: прежде всего стихотворения, соотносимые с различными жанровыми формами фольклора, затем – посвященные традиционным для детской поэзии темам, отражающие действительные события и переживания поэта; наконец – мотивы, общие для поэзии и «поэзии детской». Сказано об обусловленности выбора художественно-изобразительных средств, приемов, отдельных образов.

Очевидно, что четкому отграничению поэзия Благининой от детской поэзии не поддается и ставит под сомнение правомерность такового. Поэтика ее имеет тенденции, закономерности, приметы, но не «рамки». Фольклорные тексты являются первоисточником и образцом целого пласта в наследии поэта. Темами самостоятельного обширного исследования могут стать вопросы о художественном образе вещи и сказочных образах, что проиллюстрировано конкретными примерами.

Автор выражает надежду, что последовательное и детальное осмысление такого явления в отечественной литературе, как Елена Александровна Благинина, у наших литературоведов впереди и состоится в близкой перспективе.

Литература

1. Благинина Е.А. Окна в сад. Книга стихов. - М.: Советский писатель, 1966.

2. Благинина Е.А. Улетают-улетели. - М., 1982.

3. Благинина Е.А. Гори-гори ясно! Стихи для детей. - М., 1962.

4. Благинина Е.А. Журавушка. Стихи. - М.: Детская литература, 1983.

5. Арзамасцева И.Н., Николаева С.А. Детская литература. - М.: Издательский центр «Академия», 1997.

6. Баевский В.С. История русской поэзии: 1730-1980 гг. – Смоленск: Русич, 1994.

7. Озеров Л. Хранительница огня. // Детская литература.- 1989. - №9.

8. Приходько В. Творчество Е.Благининой. - М., 1971.

9. Роднянская И.Б. Лирический образ вещи в поэзии нашего века // И. Роднянская. Художники в поисках истины. - М.: Современник, 1989.

10. Руднев В.П. Энциклопедический словарь культуры XX века. - М.: Аграф, 2001.

11. Русская детская классика / сост. В.Н. Бредихина. - М.: ООО «Издательство АСТ»: ООО «Издательство Артель», 2004.

12. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. - М.: Аспект Пресс, 1999.

1 Благинина Е.А. Окна в сад. – Москва, 1966. Все стихотворения сборника цитируются в данном параграфе по этому изданию с указанием в скобках страниц. Стихотворения из журнальных публикаций оговорены особо.

2 Такая речка течет по Псковской области. Е.А.Благинина свою поездку в Псков описала в стихотворениях цикла «Марии Поступальской – восемь стихотворений из Псковской тетради», куда входит «Речка Синяя».

3 Благинина Е.А. Да не сокрушится дух // Новый мир. – 1987. –№ 9

4 Благинина Е.А.. О береге милом // Новый мир. – 1989. –№ 12

TYPE=RANDOM FORMAT=PAGE>60