Чистейший образ Натальи Николаевны Пушкиной

МОУ "Верхнехавская СОШ №2"

Реферат

Верхняя Хава

2007 год

План

1. Жена поэта

2. Автобиография Н.Н. Пушкиной

3. Таша – заступница

4. Семейная жизнь Пушкиных

5. Смерть поэта

6. Завет мужа

Список литературы

Приложения

1. Жена поэта

О ней написаны научные труды и мемуары; популярные очерки и эмоциональные эссе; романы и повести; рассказы и драмы; а стихов за полтора века сочинено о ней столько, что не скоро все отыщешь и перечтешь. И все же есть ли среди всего этого многообразия книга, где была бы сказана истина о жене поэта? Да, такая книга есть, и ее можно, положа руку на сердце, рекомендовать читателям. Эта книга – письма Александра Сергеевича Пушкина.

Сколько людей – среди них и друзья поэта, - беспощадно и жестоко осуждали Наталью Николаевну! Сколько людей неуклюже и снисходительно "защищали ее", с легкостью присвоив себе это право! Создается впечатление, что Пушкин предвидел будущее и заранее отвел все поклепы и благоглупости. Впрочем, это не впечатление, а факт, ибо, умирая, Пушкин утешил ее: "Будь спокойна, ты невинна в этом". А врачу он сказал: "Она, бедная, безвинно терпит и может еще потерпеть во мнении людском". Как вспоминала Е.А. Мещерская, "посреди самых ужасных физических страданий Пушкин думал только о жене и о том, что она должна была чувствовать по его вине. В каждом промежутке между приступами мучительной боли он ее призывал, стараясь утешить, повторял, что считает ее неповинною в своей смерти и что никогда, ни на одну минуту не лишал ее своего доверия и любви". Но много раньше, в письмах к жене, Пушкин ответит будущим ее "прокурорам" и "адвокатам".

Софья Николаевна Карамзина в 1837 г. сетовала: "Наш добрый, наш великий Пушкин должен был бы иметь другую жену". Пушкин ответил ей еще в 1834 г. в письме Наталье Николаевне: "Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив".

Сергей Александрович Соболевский сурово обвинял Наталью Николаевну в легкомыслии или, коротко говоря, в том, что разорив мужа, она способна разорить детей. Пушкин возразил еще до своей женитьбы: "Я не потерплю ни за что на свете, чтобы жена моя испытывала лишения, чтобы она не бывала там, где она призвана блистать, развлекаться. Она вправе этого требовать. Чтобы угодить ей, я согласен принести в жертву свои вкусы, все, чем я увлекался в жизни, мое вольное, полное случайностей существование". Пушкин выполнил свое обещание, и ни у кого нет права его судить за это.

Евпраксия Николаевна Вревская недоумевала и несколько злословила по тому поводу, что Наталья Николаевна якобы "не слишком переживает" смерть Пушкина. Ответом на невольную бестактность служат, например, слова В.Ф. Вяземской о том, что она "не может забыть страданий Натальи Николаевны в предсмертные дни ее мужа. Конвульсии гибкой станом женщины были таковы, что ноги ее доходили до головы. Судороги в ногах долго продолжались у нее и после, начинаясь обыкновенно в 11 часов вечера.

Дарья Федоровна Фикельмон через четыре года после смерти Пушкина писала сестре из Вены в Москву: "По-видимому, г-жа Пушкина снова появляется на балах. Не находишь ли ты, что она могла бы воздержаться от этого? Она стала вдовою вследствие такой ужасной трагедии, и ведь она была ее причиною, хотя и невинною". Пушкин тоже предусмотрел. Прощаясь с женою, он сказал ей: "Ступай в деревню, носи по мне траур два года и потом выходи замуж, но за человека порядочного".

Пушкин в письмах сделал, кажется, невозможное. Он опроверг и хулителей своей жены из будущих поколений, угадав "направление удара". Даже Марина Ивановна Цветаева, в ослеплении любви к Пушкину, боли и обиды за него, оказалась в стане "врагов" Натальи Николаевны. Цветаева писала: "Было в ней одно: красавица. Только – красавица, просто – красавица, без корректива ума, души, сердца, дара. Голая красота, разящая как меч. И – сразила" Странно, как можно, прочитав письма Пушкина, не понять, что любовь, поднявшаяся до такой высоты, не может быть взаимной! Но Пушкин "ответил Цветаевой" письмом к жене 21 августа 1833 г.: "Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете, а душу твою люблю я еще более твоего лица".

Поистине у Натальи Николаевны Пушкиной был один, но самый могущественный покровитель. Он позаботился о том, чтобы каменья, в нее брошенные, упали, не долетев. Он оборонил ее надежно, безоговорочно и навсегда.

2. Автобиография Н.Н. Пушкиной

Наталья Гончарова родилась в самое тяжелое время Отечественной войны 1812 года. Война вынудила ее семью покинуть Калужское имение Полотняный Завод (в октябре в доме Гончаровых расположился штаб Кутузова) и уехать в поместье Кариан Тамбовской губернии губернии. Там и появилась на свет третья дочь Натальи Ивановны и Николая Афанасьевича Гончаровых Наталья Николаевна – Таша, так ее называли домашние.

Летом 1813 года Гончаровы с детьми жили уже снова на Полотняном Заводе. А потом случилось вот что: вся семья перебралась в Москву, а любимицу деда – Афанасия Николаевича Гончарова – Ташеньку, вняв его просьбе, оставили в Заводе. Там, на приволье, она и росла лет пять или шесть. Впечатления детства не забываются, и многое, что с самого начала, еще до пушкинского влияния, отличало Натали от жеманных "московских барышень", которых Пушкин не жаловал, пошло оттуда – с первых детских лет.

Родители взяли Ташу в Москву, и вольное, спокойное житье закончилось. Дальше годы пошли тяжелые, недобрые. Отца ее терзала неизлечимая душевная болезнь – "травматического происхождения", как бы теперь сказали медики. Мать, и до того не отличавшаяся ровным характером и мягким нравом, после несчастья, случившегося с мужем, стала истеричной и даже, порой, жестокой к детям. Все они, дочери – в особенности, боялись мать и лишнего слова не решались вымолвить в ее присутствии. Может быть, это и привело к некоторой замкнутости Натальи Николаевны, к ее неумению мгновенно включаться в светскую беседу.

Образование дети Гончаровых получили неплохое. Разговоры о том, что Натали до свадьбы не слыхивала о стихах Пушкина и вообще ничего не знала, кроме фигур в танцах и французского языка, неосновательны. В доме на Большой Никитинской изучали российскую и всемирную историю, русскую словесность, географию, немецкий и английский языки. Даже стихи друг другу в альбомы писали.

Пушкин увидел Натали на балу у танцмейстера Иогеля, в доме на Тверском бульваре, зимой 1828-1829 гг. Ей тогда минуло 16 лет. В белом, воздушном платье, с золотым обручем на голове, она в первый вечер их знакомства поразила Пушкина царственной, гармонической, одухотворенной красотой, прекраснее которой для него ничего не было. Он потерял покой, "голова пошла кругом", как он признавался. Ни остроумие и самоотверженная преданность Екатерины Ушаковой, ни изящество Анны Олениной и "детская простота" во взоре ее не могли отвлечь Пушкина от Натальи Гончаровой. Он боролся за свое будущее счастье и победил.

Пушкин не сразу отважился появиться в доме Гончаровых; "первый раз в жизни я был робок",- сознавался он. Ввел Пушкина в гостиную Гончаровых старый знакомый Федор Иванович Толстой, скоро ставший его сватом. Пушкину не отказали, но и согласия не дали. Наталья Ивановна была наслышана о его политической "неблагонадежности" и вдобавок опасалась, что жених потребует приданного, а его не было. В конце концов пришлось Пушкину писать Бенкендорфу, чтобы тот подтвердил отсутствие политических претензий к поэту. По логике "женится – остепенится" такое подтверждение было получено. От каких бы то ни было капиталов за невестой Пушкин не только отказался, но и сам дал будущей теще 11 тысяч на шитье приданного. В начале апреля 1830 года согласие матери Натальи Николаевны было завоевано.

3. Таша – заступница

Как видно, Наталья Николаевна защищала Пушкина от клеветы. Ему ли было не стоять за ее честь насмерть – что бы потом ни случилось? Современница, видевшая их вместе в 1830 году, отмечала, что юная Гончарова кажется увлеченной своим женихом.

Между тем Пушкин испытывал колебания. Он сделал все, что от него требовалось: получил нелепое свидетельство благонадежности от Бенкендорфа; заочное благословение родителей и даже имущественный дар от отца (часть нижегородского имения); добыл деньги на приданое невесте. Но мучительные сомнения одолевали его: Натали было 18 лет, Александру Сергеевичу – 31; он знал, что разум его и все силы будут отданы творческому труду до последнего часа; он был не богат, скорее даже – беден; будет ли она с ним счастлива? Этим настроением Пушкина и объясняется появление поразительного документа – письма его Наталии Ивановне Гончаровой от 5 апреля 1830 года (см. приложение 1).

Тогда же, в мае 1830 г., был написан неоконченный отрывок "Участь моя решена…" с "хитрым" подзаголовком – с французского. Это произведение художественное, и поэтому его не вводят в документальную подборку. Однако оно автобиографично – в той мере, в какой автобиографичны самые личные, самые сокровенные сочинения Пушкина. Прочесть его иначе, вне судьбы поэта, невозможно:

"Участь моя решена. Я женюсь…

Та, которую любил я целые два года, которую везде первую вытаскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством, - боже мой – она… почти моя.

Ожидание решительного ответа было самым болезненным чувством жизни моей. Ожидание последней заметавшейся карты, угрызение совести, сон перед поединком – все в сравнении с ним ничего не значит.

Я женюсь, т.е. я жертвую независимостию, моею беспечной, прихотливой независимостию, моими роскошными привычками, странствиями без цели, уединением, непостоянством.

Я готов удвоить жизнь и без того не полную. Я никогда не хлопотал о счастии, я мог обойтиться без него. Теперь мне нужно на двоих, а где мне взять его?"

Сон перед поединком!.. На "мальчишнике", который устраивал Пушкин накануне свадьбы, он был мрачен. Все заметили это, и многие предрекали несчастливый брак. И ошиблись.

4. Семейная жизнь Пушкиных

Пушкин был счастлив в семейной жизни. За шесть лет, которые они прожили вместе, Наталья Николаевна родила четверых детей. Муж ее проводил годы в непрестанных заботах, напряженных трудах, необходимых разъездах. Порой он ласково пенял жене: "Смотри, женка. Того и гляди избалуешься без меня, забудешь меня – искокетничаешься". Или: "не стращай меня, женка, не говори, что ты искокетничалась; я приеду к тебе, ничего не успев написать – и без денег сядем на мель. Ты лучше оставь меня в покое, а я буду работать и спешить". Бывало не мог скрыть огорчения: "нехорошо только, что ты пускаешься в разные кокетства". Случалось даже, что делал настоящие выговоры, сразу, правда, спохватываясь: "… хоть я в тебе уверен, но не должно свету подавать повод сплетням. Вследствие сего деру тебя за ухо и целую нежно, как будто ни в чем не бывало". И еще: "Повторяю тебе помягче, что кокетство ни к чему доброму не приведет" Писем Натальи Николаевны к Пушкину у нас нет, однако по его частым оправданиям видно, что и жена его была ревнива: то и дело не совсем уж без оснований упрекала его в "волокитстве". Но в каких семьях этого не бывало – в пушкинское время, разумеется?

Однако неизмеримо больше в письмах Пушкина к жене совсем других речей. "Тебя, мой ангел, люблю так, что выразить не могу", - признается поэт, умевший выражать в своих произведениях тончайшие оттенки чувств; "не можешь вообразить какая тоска без тебя", - печалится он; "я же все беспокоюсь, на кого покинул я тебя!", - тревожится в другом письме; "Что, женка? Скучно тебе? Мне тоска без тебя", - жалуется снова. 26 августа 1833 г. Пушкин пишет: "Поздравляю тебя с днем твоего ангела, мой ангел, целую тебя заочно в очи". Оказывается, Пушкин писал так не только к остроумцам вроде Вяземского или Соболевского! И все-таки письма надо читать внимательно – одно за другим. Выдержки, даже и пространные, как в нашей подборке, не передают всей нежности и любви, которая царила в этом обыкновенном и необыкновенном семействе.

Верный признак семейственного спокойствия, в котором склонны были отказывать Пушкиным многие, изучавшие их короткую супружескую жизнь, - общая забота и тревога о детях. Писем матери семейства нет – иначе мы бы получили тьму доказательств такой совместной заботы. Но и в письмах отца их предостаточно. 22 сентября 1832 года Пушкин беспокоится о дочери-первенце: "А Маша-то? Что ее золотуха?". 2 октября 1833 года, работая в Болдине, места себе не находит: "Что с вами? Здорова ли ты? Здоровы ли дети? Сердце замирает, как подумаешь". 11 октября 1833 г. – снова о Маше: "Говорит ли Маша? Ходит ли? Что зубки?". Но тут же теперь и о старшем сыне: "Саше подсвистываю". 21 октября 1833 г.: "Что-то моя беззубая Пускина? Уж эти мне зубы? – а каком Сашка рыжий? Да в кого-то он рыжик? Не ожидал я этого от него. Машку, Сашку и тебя целую и крещу". 18 мая 1834 года, накануне Машиного двухлетия: "поздравляю тебя с Машиным рождением, целую тебя и ее. Дай бог ей зубков и здоровья. Того же и Саше желаю, хоть он не именинник". 14 мая 1836 г. из Москвы: "Ни строчки от тебя; уж не родила ли ты? Сегодня день рождения Гришки, поздравляю его и тебя. Буду пить за его здоровье". Это последний год жизни Пушкина и его последнее упоминание о детях в письме к жене. Григорию исполнился годик. Наталья родилась через девять дней – 23 мая. "Уж не родила ли ты", - единственное о ней упоминание. Трудно оторваться от этих писем Пушкина к матери его детей…

Вряд ли можно себе представить счастливую семью, где жена вовсе не интересовалась бы делами мужа – тем, что составляет содержание его жизни. Это относится и к Пушкиным. Обсуждения конкретных творческих вопросов в письмах не нужно искать – Наталья Николаевна не профессиональный литератор, и эти вопросы Пушкин, уж если вообще обсуждал в переписке, то скорее с Вяземским или с Плетневым. И все же Наталья Николаевна знала о его трудах. Около 30 сентября 1832 года Пушкин рассказывает ей в письме из Москвы: "Мне пришел в голову роман, и я, вероятно, за него примусь; но покаместь голова моя кругом идет при мысли о газете. Как-то я слажу с нею?". 26 июля 1834 года он пишет: "Я работаю до низложения риз. Держу корректуру двух томов вдруг, пишу примечания…". Летом 1834 г. Пушкин работает не только над корректурой "Пугачева", но и над "Историей Петра". Наталья Николаевна интересуется этим. Он отвечает: "Ты спрашиваешь меня о Петре? Идет помаленьку; скопляю матерьялы – привожу в порядок – и вдруг вылью медный памятник…" Осенью 1835 г. из Михайловского просит прислать книги: "Я взял у них книги Вальтер-Скотта и перечитываю его. Жалею, что не взял с собой английского. Кстати: пришли мне, если можно, Essays de M. Montagne ("Опыты" М.Монтеня) – 4 синих книги, на моих длинных полках. Отыщи". На некоторых книгах библиотеки Пушкина есть пометы рукою Натальи Николаевны.

Особенно много деловых вопросов затрагивается в последнем "цикле" переписки Пушкина с женой – семи письмах, отправленных из Москвы в мае 1836 года. Здесь и издание "Современника" - Наталья Николаевна выполняла редакционные поручения в отсутствие Пушкина в Петербурге; и вопросы цензуры; и мечты о работе в архиве; и подготовка к московской премьере "Ревизора" Н.В. Гоголя; и отношения с книгопродавцами. А какую важную помощь оказала Наталья Николаевна, добыв через брата бумагу для "Современника"! Напрашивается вывод, что интерес Натальи Николаевны к литературно-издательским делам мужа и ее компетентность в них с годами увеличивалась. Жена Пушкина становилась серьезнее – заботы мужа постепенно все больше превращались в ее собственные. Ей поверял он теперь самое важное, ей написал и горькие слова: "Черт догадал меня родиться в России с душою и талантом…"

Пушкин всегда дорожил семейным благополучием и спокойствием. Именно поэтому так нестерпимо больно было ему семейное благополучие и спокойствие терять.

5. Смерть поэта

Не будем снова ворошить преддуэльную историю, перебирая день за днем ее горестные подробности. Тем более что читатель имеет возможность получить информацию и узнать позицию Жуковского и Вяземского, Карамзиных и Фикельмон, Осиповых-Вульф и Соболевского. Попытаемся лучше сделать заключение, к которому подводит весь огромный материал о жизни Александра Сергеевича и Натальи Николаевны и о гибели поэта.

Пушкин счастлив в семейной жизни. Не его и не жены его вина в том, что они жили в обществе, не желавшем терпеть счастье поэта. "Он должен быть мал и мерзок, как мы, а если он не таков, мы его погубим," - примерно такой представляется психология высокопоставленной черни. "Он гениален, а мы бездарны, но мы докажем, что он способен страдать и корчиться на наших глазах. Мы уничтожим его, чтобы он не открыл всем правду о нас", - так могли бы они сказать, хоть вслух и не говорили. "Уязвимое место поэта там, где он не может ответить ударом на удар – в его сокровенной и дорогой ему семейной жизни. Ее и надо отравить", - думали те, кому мешало само присутствие Пушкина на земле, и первый среди них – самодержец всероссийский. Дело даже не в том, что НиколайI "приволакивался" за красавицей – женой поэта; и не в том, что, скорее всего, зная о дуэли, он не захотел ее предотвратить. Дело в том, что имущие власть не желали, чтобы Пушкин был, как не пожелали через четыре года, чтобы был Лермонтов. Они избрали его кроткую, добрую, не способную разобраться в их адских кознях жену мишенью отвратительной клеветы. И поэт погиб.

Виновата ли Наталья Николаевна? Кокетничала ли она с красавцем-кавалергардом. Облепленным, как панцирем, грязью того круга, к которому принадлежал, и собственной мерзостью? Виновата – кокетничала, не замечая грязи. Однако это ли убило Пушкина? Нет, не это. Поэта убили люди, убедившиеся в том, что его невозможно заставить жить по их законам. Так вправе ли потомки винить жену Пушкина – ту, которую он любил так искренно, так нежно? Ту, о которой сказал перед смертью: "жена моя ангел"? Ту, за которую отдал великую жизнь?

6. Завет мужа

Наталья Николаевна выполнила завет мужа. Почти два года она прожила в деревне – Полотняном Заводе. К ней приезжали отец поэта Сергей Львович, Нащокин, Жуковский. Она писала С.Н. Карамзиной: "Я выписала сюда все сочинения и пыталась их читать, но у меня не хватает мужества: слишком сильно и мучительно они волнуют, читать его – все равно что слышать его голос, а это так тяжело!" Потом она возвратилась в Петербург. Растила детей. Заботилась о средствах к жизни. Поехала – впервые – в Михайловское. Поставила памятник на могиле Пушкина. Долго еще не выходила замуж. Благодаря недавним публикациям ее писем о последующих годах жизни Натальи Николаевны известно больше, чем о тех, что были прожиты с Пушкиным. По-видимому, она во многом изменилась, прибавив полученную горьким опытом мудрость к редкостной доброте, незаурядному уму и неповторимому очарованию.

В 1844 г. Наталья Николаевна приняла предложение генерала Петра Петровича Ланского, командира конногвардейского полка, и вышла замуж во второй раз. Ему в то время было 45 лет, прежде он женат не был. Детей Пушкина Петр Петрович принял как родных. У Натальи Николаевны были от второго брака три дочери. Вся большая семья – нередко гостили племянник Ланского и сын сестры Пушкина, Лев Павлищев, - была дружна и безмерно уважала Наталью Николаевну.

Вопрос о том, забыла ли она Пушкина – абсурден. Их дети были для нее – он, его книги – тоже; о племяннике поэта Льве Павлищеве она писала: "горячая голова, добрейшее сердце – вылитый Пушкин". Виделась Наталья Николаевна с "первым бесценным" другом Пушкина Иваном Ивановичем Пущиным, когда он возвратился из сибирской ссылки. Он много не знал о ней, что знаем теперь мы, и писем Пушкина к ней он никогда не читал. Мог ли он понять ее до конца, мог ли он отчасти не винить ее в душе своей?

Наталья Николаевна берегла рукописи Пушкина и позаботилась об их дальнейшей судьбе. Его письма хранились у Натальи Николаевны в семи особых пакетах с ее собственноручными пометками, например: "из Петербурга. 1834", "из Москвы. 1836" и т.д. Ее собственные письма к мужу были также возвращены ей после посмертного жандармского обыска в кабинете поэта в 1837 г. Незадолго до кончины Наталья Николаевна произвела раздел наследства между детьми. Все рукописи Пушкина достались старшему сыну Александру Александровичу и впоследствии поступили в Московский Румянцевский музей. Только для писем Пушкина, адресованных к ней, Наталья Николаевна сделала исключение: она передала их младшей дочери Наталье Александровне, остро нуждавшейся тогда в материальной поддержке. Мать надеялась, что когда-нибудь, передавая письма в архив, дочь получит за них немалую сумму. В 1876 г. младшая дочь Пушкина передала через посредство И.С. Тургенева письма Пушкина к жене для частичной публикации. Впоследствии и они оказались в архиве.

Объективности ради, надо сказать, что благодаря этому мы теперь обладаем бесценным материалом для того, чтобы судить о действительных отношениях в семье Пушкиных. Те друзья поэта, высказывания которых приведены в начале работы, такой возможности не имели. Что касается писем Натальи Николаевны к мужу, то судьба их по сей день неизвестна. Время от времени появляются утверждения о том, что когда-то они хранились в Румянцевском музее, но потом таинственно исчезли. Несравненно более убедительными представляются, однако, документальные разыскания самих работников архива, подтверждающие, что писем Натальи Николаевны в музее никогда не было. Вполне возможно, что она сочла нужным их уничтожить.

Осенью 1863 года в семье Александра Александровича Пушкина родился мальчик – также Александр. По просьбе сына Наталья Николаевна отправилась из Петербурга в Москву – на крестины внука. Она и раньше страдала легочным заболеванием, а тут еще простудилась. Возвратившись в Петербург, слегла с тяжелым воспалением легких и скончалась 26 ноября 1863 года.

Могила со скромной надписью "Наталья Николаевна Ланская" на кладбище Александро-Невской лавры долго не привлекала особого внимания. Теперь все изменилось. Светлая ей память и низкий поклон за то, что она дала шесть счастливых лет Пушкину!

Список литературы

И. Ободовская, М. Дементьев. Вокруг Пушкина (изд. 2-е). М., 1978. Редактор и автор вступит. статьи Д.Д. Благой.

И.Ободовская, М. Дементьев. После смерти Пушкина. М., 1980. Редактор и автор вступит. статьи Д.Д. Благой.

Друзья Пушкина: Переписка; Воспоминания; Дневники. В 2-х томах. Т.II./Сост., биографические очерки и прим. В.В. Кунина. – М.: Правда, 1984

Приложение

Письмо Пушкина А.С. Гончаровой Н.И. (5 апреля 1830г)

Когда я увидел ее в первый раз, красоту ее едва начинали замечать в свете. Я полюбил ее, голова у меня закружилась, я сделал предложение, ваш ответ, при всей его неопределенности, на мгновение свел меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию; вы спросите меня – зачем? Клянусь вам, не знаю, но какая-то непроизвольная тоска гнала меня из Москвы; я бы не мог там вынести ни вашего, ни ее присутствия. Я вам писал; надеялся, ждал ответа – он не приходил. Заблуждения моей ранней молодости представились моему воображению; они были слишком тяжки и сами по себе, а клевета их еще усилила; молва о них, к несчастию, широко распространилась. Вы могли ей поверить; я не смел жаловаться на это, но приходил в отчаяние.

Сколько мук ожидало меня по возвращении! Ваше молчание, ваша холодность, та рассеянность и то безразличие, с каким приняла меня м-ль Натали… У меня не хватило мужества объясниться, - я уехал в Петербург в полном отчаянии. Я чувствовал, что сыграл очень смешную роль, первый раз в жизни я был робок, а робость в человеке моих лет никак не может понравиться молодой девушке в возрасте вашей дочери. Один из моих друзей едет в Москву, привозит мне оттуда благосклонное слово, которое возвращает меня к жизни, - а теперь, когда несколько милостивых слов, с которыми вы соблаговолили обратиться ко мне, должны бы исполнить меня радостью, я чувствую себя более несчастным, чем когда-либо. Постараюсь объясниться.

Только привычка и длительная близость могли бы помочь мне заслужить расположение вашей дочери; я могу надеяться возбудить со временем ее привязанность, но ничем не могу ей понравиться; если она согласится отдать мне свою руку, я увижу в этом лишь доказательство спокойного безразличия ее сердца. Но будучи всегда окружена восхищением, поклонением, соблазнами, надолго ли сохранит она это спокойствие? Ей станут говорить, что лишь несчастная судьба помешала ей заключить другой, более равный, более блестящий, более достойный ее союз; - может быть, эти мнения и будут искренни, но уж ей они безусловно покажутся таковыми. Не возникнут ли у нее сожаления? Не будет ли она тогда смотреть на меня как на помеху, как на коварного похитителя? Не почувствует ли она ко мне отвращения? Бог мне свидетель ,что я готов умереть за нее; но умерь для того, чтобы оставить ее блестящей вдовой, вольной на другой день выбрать себе нового мужа, - эта мысль для меня – ад.

Перейдем к вопросу о денежных средствах; я придаю этому мало значения. До сих пор мне хватало моего состояния. Хватит ли его после моей женитьбы? Я не потерплю ни за что на свете, чтобы жена моя испытывала лишения, чтобы она не бывала там, где она призвана блистать, развлекаться. Она вправе этого требовать. Чтобы угодить ей, я согласен принести в жертву свои вкусы, все, чем я увлекался в жизни, мое вольное, полное случайностей существование. И все же не станет ли она роптать, если положение ее в свете не будет столь блестящим, как она заслуживает и как я того хотел бы?... (Франц.)