Философия творчества С. Есенина
Работа на тему:
Философия творчества С. Есенина
2005
Содержание
Введение 3
Глава 1. Экзистенциальная проблематика в творчестве Есенина 5
Глава 2. Поэзия С. Есенина и философия «экзистенциалистов» 9
Глава 3. Философия творчества С. Есенина 15
Заключение 19
Список литературы 21
Введение
Активизация есениноведческих исследований, произошедшая в последние годы при содействии есенинского сектора Института мировой литературы, выявила насущную потребность в обновлении не только содержания научных поисков, но и самой их методологии, в том числе принципов интерпретации творчества поэта. Это было вызвано отчасти и тем, что в рамках традиционных подходов оказалось затруднительным решить целый ряд герменевтических проблем на уровне современного гуманитарного знания, мировой филологической науки.
Актуальность данной работы заключена в том, что на рубеже веков серьезный импульс к развитию получило изучение есенинского творчества на основе расширения его историко-культурного контекста и выявления многообразной системы художественных «кодов»: ритуально-мифологического, библейского, иконографического, архетипического, орнаментального, хронотопного, диалогического и т.п.
Свой вклад в развитие новых научных направлений есениноведения вносят такие видные зарубежные ученые, как Гордон Маквей (Англия), Мария Павловски (США), Мишель Никё (Франция), Серджо Пескатори (Италия), Леонард Кошут (Германия), Тиэ Ош (Япония), Ежи Шокальский (Польша), Миордаг Сибинович (Сербия), Эдуард Мекш (Латвия), Людмила Киселева (Украина) и др.1
Цель работы – получить более глубокое представление о философских началах лирики Есенина, в том числе благодаря включению в арсенал современных исследователей элементов экзистенциального и психоаналитического методов анализа художественных явлений, ранее использовавшихся лишь западным литературоведением.
И это вполне закономерная тенденция. Ведь С. Есенин, возможно, более остро, чем многие другие поэты, сумел почувствовать такие новые симптомы духовного бытия человека, которые в итоге и составили основное содержание экзистенциальной философии и литературы ХХ века: ощущение «богооставленности» и «обезбоживания» мира; отчуждение и самоотчуждение личности; угрозу тотальной «стандартизации», способной нивелировать уникальность каждого человеческого индивидуума; утрату «интимного» состояния духа под натиском технократических и иных глобальных макротенденций.2
Глава 1. Экзистенциальная проблематика в творчестве Есенина
Экзистенциальная проблематика в творчестве Есенина связана, прежде всего, с отражением кризисного сознания современного человека3, переживающего драму утраты корней, единства с природой, миром, людьми, отрыв от «почвы» и «веры», других традиционных ценностей.
Ситуация духовного «промежутка» между родной почвенной стихией и новой урбанизированной реальностью надолго определила трагическую экзистенциальную остроту мироощущения поэта, почувствовавшего себя в какой-то момент «посторонним», «чужим», «лишним» в родном отечестве, подобно героям А. Камю, Ж.-П. Сартра и других писателей-экзистенциалистов:
Нет любви ни к деревне, ни к городу...
(«Не ругайтесь! Такое дело…»)
Я очутился в узком промежутке...
(Русь уходящая)
Язык сограждан стал мне как чужой,
В своей стране я словно иностранец...
(Русь Советская)
Грустно стою я, как странник гонимый,
Старый хозяин своей избы...
(«Синий туман. Снеговое раздолье...»)
«Вся экзистенциалистская литература, как философская, так и художественная - сосредоточена вокруг дилеммы: «естественный индивид - завершенная цивилизация»4. Та же коллизия, по существу, воссоздана и в поэзии Есенина, причем с абсолютно экзистенциальным ракурсом восприятия - сквозь призму противоречий индивидуального сознания и частной судьбы, за которой скрыта трагедия многих.
Тенденция «отвержения цивилизации», поиск «изначальной» человечности, путь припоминания истоков – характерные мотивы многих экзистенциалистских произведений, находящие свою параллель в духовно-творческих исканиях Есенина, в частности, в стержневой для его лирики теме «ухода» и «возвращения».
Как показал еще в 30-е годы Г. Адамович, эта тема соотносится в своих истоках с библейскими мифосюжетами о «потерянном рае» и «возвращении блудного сына»5.
Однако необходимо подчеркнуть, что она имеет и вполне определенные философские «созвучия», например, в гегелевской «идее развития как самообогащения духа через добровольный уход от себя в чужую стихию и возвращение с победой». С точки зрения экзистенциалистской философии «уход» также - «необходимый момент развития: только покинув родной свой дом, а затем, претерпев все необходимые испытания, дух становится тем, чем он должен быть поистине, по-настоящему обретает себя. В конце концов, получается, что развитие есть возвращение к началу, соединение с собой через временную утрату, добровольную разлуку и преодолимую боль»6.
Лирический субъект есенинской поэзии ощущает свой внутренний конфликт с новой реальностью во многом так же, как герой экзистенциального типа, для которого характерна не столько «критическая позиция современника, осознающего свое антагонистическое отношение к общественному целому», сколько «стихийное изумление человека, свидетеля, случайно… заброшенного в «готовый» современный мир». При этом, как поясняет современный исследователь, «экзистенциальное чувство заброшенности возникает в связи с обнаружением «наивным» человеком своего... абсолютного внутреннего несоответствия» современной цивилизации. «И вот он, беспомощный, противостоит этой завершенной цивилизации как изначальная человеческая непосредственность, как безоружная душевная чистота»7.
Лирическое «Я» Есенина во многом соответствует этому смоделированному экзистенциальной философией типу «наивного», «непосредственного» сознания, «не готового» принять сомнительные «дары» все ускоряющегося технического прогресса. Он оказывается в весьма сходном положении «изумленного свидетеля», нечаянно «заброшенного» в прежде родной, а ныне чужой для него мир из каких-то иных пределов:
Соглядатай праздный, я ль не странен
Дорогим мне пашням и лесам...
(«Каждый труд благослови, удача!»)
Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый
Бог весть, с какой далекой стороны...
(Русь Советская)
Моя поэзия здесь больше не нужна,
Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен...
(Русь Советская)
Растущую угрозу бытийного основам «естественного» сознания Есенин сумел выразить в наиболее острой форме именно потому, что по самой глубинной своей сути всегда оставался человеком и художником «почвеннического» склада, прочно укорененным в национальной духовной традиции.8 В своем поэтическом диагнозе трагически необратимых изменений, происходящих в самой структуре сознания современного человека, постепенно утрачивающего связь со своими корнями и первоистоками, Есенин предвосхитил известного немецкого философа Мартина Хайдеггера, спустя десятилетия сформулировавшего важную мысль, созвучную драматическому пафосу есенинской поэзии: «Сейчас под угрозой находится сама укорененность сегодняшнего человека. Более того: потеря корней не вызвана лишь внешними обстоятельствами, она не происходит лишь от небрежности и поверхностности образа жизни человека. Утрата укорененности исходит из самого духа века, в котором мы живем»9.
Примечательно, что М. Хайдеггер в подтверждение этой мысли приводит слова, высоко ценимого С. Есениным немецкого поэта Иоганна Гебеля, автора поэм «Овсяной кисель» и «Тленность»: «Мы - растения, которые - хотим ли мы осознать это или нет – должны корениться в земле, чтобы, поднявшись, цвести в эфире и приносить плоды». М. Хайдеггер так комментирует эту цитату: «Мы задумаемся еще сильнее и спросим: а как обстоит дело с тем, о чем говорил Иоганн Петер Гебель. Есть ли еще родина, в почве которой корни человека, в которой он укоренен?»10.
Глава 2. Поэзия С. Есенина и философия «экзистенциалистов»
Как видим, творчество С. Есенина созвучно широкому кругу идей, разрабатывавшихся европейскими экзистенциалистами. Однако в наибольшей степени проблематика есенинской поэзии соприкасается с этически ориентированной философией «русских экзистенциалистов» – Н. Бердяева, Л. Шестова, Л. Франка и др. Характеризуя своеобразие русского экзистенциализма, современные исследователи особо подчеркивают его нацеленность на постановку нравственных вопросов: «Экзистенциализм русской литературы, породивший экзистенциализм философский, связан в большей степени с проблемами вины и совести», восходящими к «христианской традиции».
Тема вины и совести образует неотъемлемый нравственно-философский подтекст есенинского творчества, особенно в поздний период. Не случайно Н. Оцуп подчеркивал в свое время, что «музой Есенина была совесть», а Марина Цветаева утверждала, что поэт погиб «из-за чувства, очень близкого к совести». Возможно, поэтому покаянные мотивы поздней лирики Есенина во многом созвучны нравственной проблематике христианского экзистенциализма, обращающегося к осмыслению таких категорий, как «тревога существования», «религиозно-этическое беспокойство», разрыв между «сущностью» и «существованием», между «подлинным» и «неподлинным» бытием.
Говоря об экзистенциальных началах в творчестве Есенина, следует иметь в виду, конечно же, не систему взглядов, а особый способ мировосприятия, основанный на способности поэта раскрывать общебытийные духовные универсалии сквозь призму индивидуального сознания.11
Истоки есенинской «экзистенциальности» следует искать в органических связях поэта с духовными традициями русской литературы, для которой характерны особая глубина и постоянство в осмыслении проблемы человека. Исходя из этого, Н. Бердяев сделал вполне убедительный вывод об «изначальной русской экзистенциальности мышления»12, яркие проявления которой он обнаружил, как известно, в творчестве Ф.М. Достоевского.
Вслед за своим великим предшественником к «русским экзистенциалистам» в широком культурном контексте этого понятия может быть отнесен и Сергей Есенин, искавший свой, исполненный драматизма путь к высотам «подлинного» бытия.
Экзистенциальный подход к анализу философско-психологического содержания есенинской лирики является относительно новым для отечественного есениноведения. Что же касается зарубежных исследователей, то они начали изучение экзистенциальных начал творчества русского поэта еще в 60–70-е годы. Так, канадский ученый Константин Пономарев посвятил этой проблеме специальную работу: «Смерть и упадок: анализ есенинской поэтической формы». Выводы этой статьи были во многом спорными, так как тема смерти в ней абсолютизировалась, поэту приписывалось неудержимое влечение к гибельному концу, однако само стремление западного исследователя к обнаружению экзистенциальной проблематики в поэзии Есенина давало серьезные основания для последующего рассмотрения ее в контексте художественно-философских исканий мировой литературы XX века, что имело, несомненно, позитивное значение.
С момента опубликования этой статьи прошло три десятилетия, и с сегодняшних позиций не только зарубежным, но и отечественным ученым стало вполне очевидным, что Есенин, сумевший в своей поэзии обнажить самые потаенные глубины сознания и подсознания личности, уникальность, драматизм и хрупкость индивидуального человеческого существования, принадлежит к художникам с экзистенциальным типом мироощущения. Это обусловило настоятельную необходимость во многом по-новому переосмыслить содержание его духовных поисков.
Одну из первых попыток истолкования поэзии С.А. Есенина с позиций экзистенциальной культурологии предпринял в начале 90-х годов известный ученый Г. Гачев в своем очерке о Есенине, опубликованном в большой монографии «Русская дума. Портреты русских мыслителей». Называя Есенина «поэтом мировой трагедии, экзистенциально-глубочайшим», исследователь стремится проникнуть в экзистенциальный «слой» есенинского мироощущения, в котором он обнаруживает «природный порядок существования со смертью в корне и основе».13
В близком ключе исследует универсальные бытийственные начала есенинской лирики В. Хазан в содержательных работах «Проблемы поэтики Есенина» и «Тема смерти в лирических циклах русских поэтов». Ученый глубоко выявляет экзистенциальную природу есенинских мотивов разрыва родственных уз, движения по ложному пути возвращения к истокам, хотя и не прибегает при этом к использованию специальной философской терминологии. Тем не менее, есенинская концепция пути в истолковании В. Хазана вызывает парадоксальные и вместе с тем вполне органические ассоциации с известной философской метафорой судьбы человечества как «земного проселка», принадлежащей М. Хайдеггеру.14
В центр внимания современных исследователей выдвигаются и другие экзистенциальные мотивы лирики С. Есенина.
Как известно, одной из центральных категорий в философии экзистенциализма является понятие «здешнего бытия». «Здешнее бытие» противостоит миру трансцендентному и воплощает пространственно-временное единство мира и человека, одушевляющего этот мир своим переживанием.
Каким же образом интерпретируется исследователями эта категория в контексте лирической философии С. Есенина? Такую попытку предпринимает, в частности, украинская исследовательница Л. Краснова в одной из своих работ. В своих размышлениях она исходит из того, что «свойственное экзистенциализму освещение скрытых тайн каждого отдельного бытия» эстетически родственно лирикоисповедальной форме есенинского миропознания.
Растущий интерес к философским аспектам творчества С. Есенина свойственен сегодня не только филологам, но и специалистам в области философии.
Постепенное накопление опыта экзистенциальной интерпретации творчества Есенина совместными усилиями литературоведов и философов имеет, конечно же, позитивное значение для более глубокого его понимания в контексте развития мировой художественно-философской мысли. Вместе с тем абсолютизация данного метода анализа с его специфическим категориальным аппаратом может дать и негативный эффект. Как и у любого другого метода исследования, у экзистенциалистской методологии есть свои преимущества, свои возможности и неизбежные границы применения. Забвение этого может привести к недопустимому исследовательскому произволу и искажению объективной картины творческой эволюции художника. Примером тому являются, на наш взгляд, отдельные положения кандидатской диссертации минского исследователя А.М. Лагуновского «Художественная концепция действительности в творчестве С.А. Есенина». Резко критикуя сложившиеся ранее подходы к анализу творчества поэта, автор вместе с тем с излишней категоричностью утверждает, что прежние «интерпретации художественной концепции поэта были неудачны», поскольку «не была выявлена и проанализирована «главная... идея его лирики – идея отчуждения и самоотчуждения человека»15. Упрекая своих коллег в попытках выпрямить и упростить сложный и противоречивый творческий путь Есенина, исследователь, однако, как это часто бывает, впадает в новую крайность, гипертрофируя лишь один из мотивов есенинской лирики мотив отчуждения – и представляя его основой и сердцевиной всей есенинской концепции действительности.
Проанализируем изложенную концепцию, исходя из собственного опыта анализа экзистенциальных начал в творчестве Есенина.
Само по себе стремление ученого проследить эволюцию одного из наиболее заметных экзистенциально окрашенных мотивов есенинской лирики – мотива отчуждения и самоотчуждения – представляется нам вполне обоснованным.
Действительно, этот трагический феномен, обусловленный внутренней дисгармонией личностного сознания, художественно исследуется поэтом в целом ряде произведений разных лет: «День ушел, убавилась черта... », «Я усталым таким еще не был...», «Кто я? Что я? Только лишь мечтатель...» и т.д., в которых отразились характерные симптомы разорванного сознания и расколотой «экзистенции», знаки «неподлинного» бытия, о чем нам приходилось уже писать. Психология отчуждения проявилась и в стихотворениях, запечатлевших тему «ухода»: «Устал я жить в родном краю...», «Сторона ль ты моя, сторона!.. », «Не ругайтесь! Такое дело...» и т.п. В наиболее концентрированной форме эта проблематика нашла свое воплощение в трагически исповедальной поэме «Черный человек», где сам образ инфернального ночного «гостя» представляет собой фантом отчужденного, «неподлинного» существования с его «притяжением небытия», которому лирический герой произведения пытается отчаянно противостоять, вступая в бескомпромиссный поединок с «черным» призраком упорно надвигающейся на него «болезни-К-смерти».16 Однако вся художественная логика поэмы, вопреки мнению А. Лагуновского, позволяет с достаточной степенью обоснованности утверждать, что «пограничная ситуация» и в этом произведении Есенина не приводит лирического героя к безнадежному духовному тупику, а драматически преодолевается с помощью «очищающей рефлексии» нравственного самосознания, разрешаясь финальным катарсисом. Поэтому невозможно, на наш взгляд, согласиться с категорическим утверждением исследователя о том, что основным стержнем духовного пути С. Есенина стал вывод о бессмыслице существования человека в отчужденном мире.
Ведь есенинский «уход» чаще всего связан с попыткой преодолеть возникшее «отчуждение», найти возможность примирения с собой и миром и вернуться к исходным рубежам, обогащенным новым духовным опытом, новым знанием о жизни.
Глава 3. Философия творчества С. Есенина
Принципиальная особенность С. Есенина – отсутствие экзистенциального скепсиса по отношению к высшему смыслу бытия. Поэтому мощный пафос жизнелюбия и светлой веры, невзирая на периоды сомнений, и душевной усталости, продолжал питать есенинскую поэзию на протяжении всей его жизни, а нота приятия и благословения мира во всех его проявлениях звучала в его лирической симфонии до самого конца не менее волнующе и пронзительно, чем интонация грусти и тоски.
В полемике с концепцией А. Лагуновского нам представляется гораздо более взвешенной и аргументированной позиция другого современного исследователя - В. Хазана: «Есенин по характеру своего дарования, по цельности мирочувствования и творческого мышления вовсе не пессимистический поэт, склонный к угрюмой мизантропии…» Но вместе с тем в нем, как и в Блоке, «было сильно развито чувство вселенской неустроенности и катастрофичности бытия, его одолевала тяга познать мир в «минуты роковые» трагических конфликтов и противоречий... Мотивы блужданий, утраты перспективы и цели столь же органичны для есенинской концепции пути, как и процесс оптимистического обретения веры в правильность избранной жизненной дороги».
Исследование А. Лагуновского является не только попыткой анализа экзистенциальной проблематики творчества С. Есенина, но и одним из современных примеров применения методологии фрейдистского психоанализа к его творчеству. Подобные попытки изучения «подсознательных» основ есенинской лирики с позиций «реформированного» психоанализа, тяготеющего к «психокритике», в западном литературоведении предпринимались уже давно. Обращение отечественных исследователей и ученых из ближнего зарубежья к данной методологии, все чаще дающее о себе знать в последнее время, нельзя не признать вполне естественным и закономерным.
Вопрос лишь в том, насколько ценен эстетический результат такой интерпретации есенинских произведений, что нового открывает она в психологии творчества их создателя.
Если подойти с этих позиций к работе А. Лагуновского, то обращает на себя внимание спорность целого ряда выводов.
Так, например, исследователь считает, что в создании «культа родины» у поэта проявился своеобразный Эдипов комплекс: «Чувство поэта к родине-матери не только духовное, возвышенное, но и плотское, телесное чувство». И далее: «Инцестуальные устремления поэта к родине сильны и мучительны». Подобные выводы распространяются А. Лагуновским и на героев повести «Яр», у которых он обнаруживает «инцестуальную привязанность к земле», «инцестуальный симбиоз с природой».
Перенося ту же фрейдовскую схему на творчество С. Есенина, А. Лагуновский сходным образом универсализирует ее. Внешне эффектные формулировки, обнаруживающие незаурядную философскую эрудицию исследователя, выполняют, однако, малопродуктивную функцию, поскольку искажают естественный характер взаимосвязи человека и природы, как в крестьянском сознании, так и в отразившем его творчестве Есенина, подменяют давно уже выработанные отечественной литературнофилософской мыслью ясные и выразительные понятия: «власть земли», «почвенное сознание», «чувство родины». Идея «узловой завязи» человека и природы, составляющая сердцевину «органической философии» Есенина, имеет в своих истоках, как известно, древнейшую мифологическую традицию, а отнюдь не аномальные явления подсознательного характера.
Не может не вызвать споров и подчеркнуто биологизаторская трактовка А. Лагуновским трагического противостояния «живого» и «железного» в послереволюционной лирике С. Есенина, попытка перевести эту острую социальную и духовную коллизию в плоскость психоаналитических построений наподобие «конфликта между некрофильным и биофильным ориентированием»17, якобы имеющем место в человеческом подсознании. В данном случае, на наш взгляд, исследователь вообще выходит за пределы применимости психоанализа к произведениям искусства, ибо эстетическая реальность далеко не всегда поддается расщеплению даже самым тонким философским инструментарием.
Об этом, кстати сказать, писали отечественные философы еще в 20-е годы. Так, И. Григорьев в статье «Психоанализ как метод исследования художественной литературы», опубликованной в 1925 году, замечал: «Такое пользование психоаналитическим методом – опасно. ...Если наперед быть уверенным, что всякое литературное произведение лишь сублимация Эдипова комплекса, то при беспредельной гибкости этого построения, которое легко повернуть и вывернуть как угодно, можно без всяких усилий в любом произведении в два приема обнаружить наличие Эдипова комплекса. Вместе с тем литературное исследование должно будет прекратиться».
Означает ли это, что психоанализ в принципе не применим к интерпретации есенинских произведений? Отнюдь нет. Уже имеется опыт плодотворного использования юнгианской «теории архетипов», концепции «коллективного бессознательного». Позитивные перспективы может иметь в этом плане и теория динамического бессознательного, способная в значительной степени прояснить сложные вопросы психологии творческого процесса, творческого поведения художника, особенностей восприятия его произведений массовым читательским сознанием, самого «феномена Есенина» как социально-психологического явления.
Заключение
Развивающаяся практика интерпретации творчества Есенина в свете многообразных научных подходов предполагает вовлечение в исследовательскую практику и таких методов анализа, как экзистенциальный и психоаналитический, ранее использовавшихся лишь западными исследователями и однозначно отвергавшихся отечественной филологический наукой. Думается, что современный этап ее развития позволяет признать их применение вполне обоснованным в рамках присущих им возможностей. Однако о пределах этих возможностей помнить необходимо.
Вместе с тем нельзя забывать и о том, что спорные и даже ошибочные гипотезы, вызывая неизбежную полемику, также способствуют развитию научной мысли. Обновление и расширение методологической базы есениноведения является, вне всякого сомнения, позитивной тенденцией, способствующей значительному обогащению современных представлений о месте и значении творчества С. Есенина в истории литературы XX века, органичному включению его в общемировой историкокультурный контекст.
Глубоко прав писатель Леонид Леонов, который в январе 1926 года писал: «Могучей творческой зарядкой был отмечен звонкий есенинский талант. Глубоко верю, что многое еще мог бы сделать Сергей Есенин. Еще не иссякли творческие его соки, еще немного оставалось ждать, и снова брызнули б они из есенинских тайников, как по весне проступает светлый и сладкий сок на березовом надрезе». 18
И кто знает, окажись в трагические для поэта дни рядом с ним настоящие, верные друзья, не почувствовал ли бы он опять, после метели на сердце, весну в груди. "Не будем винить только его, - писал после смерти Есенина А. В. Луначарский. – «Все мы - его современники - виноваты более или менее. Это был драгоценный человек. Надо было крепче биться за него. Надо было более по-братски помочь ему».
Сколько радости приносил поэт людям, открывая перед ними светлые дали, новые горизонты прекрасного в жизни! Сколько людей согревало свои сердца у чудесного костра поэзии Есенина, сколько наслаждалось задушевными звуками его лиры. И как часто они были, к сожалению, невнимательны к Есенину - Человеку, как часто он был одинок и беззащитен. «Я видела, как ему трудно, плохо, как он одинок, - вспоминает актриса Камерного театра Августа Миклашевская. - Понимала, что виноваты и я и многие ценившие и любившие его. Никто из нас не помог ему по-настоящему. Он тянулся, шел к нам. С ним было трудно, и мы отходили в сторону, оставляя его одного».
«Не удержался. Видать, разбился о камень черствых людских сердец»,19 - сказал Сергей Миронович Киров, узнав о смерти поэта.
Список литературы
Мамлеев Ю. Есенин и кризис современной цивилизации // Столетие Сергея Есенина: Международный симпозиум. М., 1997. Вып. 3.
Тавризян Г.М. «Изумленный свидетель» (еще раз об экзистенциалистской этике) // Философия марксизма и экзистенциализм: Сб. ст. / Под ред. И.С. Нарского, Т.И. Ойзермана. М., 1971.
Воронова О.Е. Мировое есениноведение: современные аспекты интерпретации творчества С. Есенина// Филологические науки. 1992. № 2.
Киссель М.А. Философская эволюция Ж.П. Сартра. Л., 1976.
Хайдеггер М. Отрешенность // Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге: Избранные статьи позднего периода творчества. М., 1991. Оцуп Н. Сергей Есенин // Русское зарубежье о Есенине Т. 1.
Бердяев Н.А. Самопознание: Опыт философской автобиографии. Париж: Ymca-Press, 1983.
Лагуновский А.М. Художественная концепция действительности в творчестве С.А. Есенина (категория отчуждения:Минск, 1993.
Хазан В.И. Проблемы поэтики С.А. Есенина. М.; Грозный, 1989.
1 Воронова О.Е. Мировое есениноведение: современные аспекты интерпретации творчества С. Есенина// Филологические науки. 1992. № 2. С. 46
2 Воронова О.Е. Мировое есениноведение: современные аспекты интерпретации творчества С. Есенина// Филологические науки. 1992. № 2. С. 88
3 Мамлеев Ю. Есенин и кризис современной цивилизации // Столетие Сергея Есенина:
Международный симпозиум. М., 1997. Вып. 3. С. 368
4 Тавризян Г.М. «Изумленный свидетель» (еще раз об экзистенциалистской этике) // Философия марксизма и экзистенциализм: Сб. ст. / Под ред. И.С. Нарского, Т.И. Ойзермана. М., 1971. С. 79.
5 Адамович Г. Сергей Есенин (к 10-летию со дня смерти) // Русское зарубежье о Есенине: Воспоминания, эссе, очерки, рецензии, статьи: В 2 т. / Сост., вступ. ст. и коммент. Н.И. Шубниковой-Гусевой. М., 1993. Т. 1. С. 96.
6 Киссель М.А. Философская эволюция Ж.П. Сартра. Л., 1976. С. 38.
7 Тавризян Г.М. «Изумленный свидетель» (еще раз об экзистенциалистской этике) // Философия марксизма и экзистенциализм: Сб. ст. / Под ред. И.С. Нарского, Т.И. Ойзермана. М., 1971. С. 79.
3 Адамович Г. Сергей Есенин (к 10-летию со дня смерти) // Русское зарубежье о Есенине: Воспоминания, эссе, очерки, рецензии, статьи: В 2 т. / Сост., вступ. ст. и коммент. Н.И. Шубниковой-Гусевой. М.,1993. Т. 1. С. 235
8 Воронова О.Е. Мировое есениноведение: современные аспекты интерпретации творчества С. Есенина// Филологические науки. 1992. № 2. С. 94
9 Хайдеггер М. Отрешенность // Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге: Избранные статьи позднего периода творчества. М., 1991. С. 106.
10 Хайдеггер М. Отрешенность // Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге: Избранные статьи позднего периода творчества. М., 1991. С. 173
11 Воронова О.Е. Мировое есениноведение: современные аспекты интерпретации творчества С. Есенина// Филологические науки. 1992. № 2. С. 39
12 Бердяев Н.А. Самопознание: Опыт философской автобиографии. Париж: Ymca-Press, 1983. С. 293.
13 Воронова О.Е. Мировое есениноведение: современные аспекты интерпретации творчества С. Есенина// Филологические науки. 1992. № 2. С. 92
14 Хазан В.И. Проблемы поэтики С.А. Есенина. М.; Грозный, 1989. С. 71.
15 Лагуновский А.М. Художественная концепция действительности в творчестве С.А. Есенина (категория отчуждения: Минск, 1993.
16 Лагуновский А.М. Художественная концепция действительности в творчестве С.А. Есенина (категория отчуждения: Минск, 1993.
17 Лагуновский А.М. Художественная концепция действительности в творчестве С.А. Есенина (категория отчуждения: Минск, 1993.
18 Федотов Г.П. Стихи духовные. Русская народная вера по духовным стихам. М., 1991. С. 182
19 Мусатов В.В. Поэтический мир Сергея Есенина // Литература в школе, 1995. № 6.