Основные жанровые особенности руской повести 40-х годов.

Астраханский Государственный Университет

РЕФЕРАТ

по истории русской литературы на тему:

«Основные жанровые особенности русской повести 40-х годов

XIX века»

Реферат выполнила студентка группы РЛ-22

Трофимова Олеся

Реферат проверила Акулова А.С.

Астрахань

2006 г.

Содержание:

Формирование новых направлений в литературе 40-х годов XIX века.

Литературная проблематика направления.

«Романтический» метод в русской повести.

Развитие полноценной художественной повести.

Специфика «гоголевского пласта» в повестях 40-х годов.

Заключение.

Список литературы.

Формирование новых направлений в литературе 40-х годов XIX века.

На рубеже 30—40-х годов XIX века в русской литературе началось формирование реалистического направления. Реа­лизм как метод, утвержденный Пушкиным, Лермонтовым и Гоголем в 20 - 30-х годах, получал в творчестве молодых талантов разнообразную индивидуальную стилевую окраску и укреплялся как направление в литературе.

Это был сложный историко-литературный процесс, в кото­рый обновленные с 1839 года «Отечественные записки» осо­бенно энергично вмешались. Более того, две трети лучших произведений русской литературы 40-х годов появились имен­но в «Отечественных записках». Впервые в истории русской литературы в одном журнале концентрировалось такое бо­гатство художественных произведений, впервые она так энер­гично направлялась к единым прогрессивным целям. Именно с 40-х годов стали говорить об оформившемся реалистическом направлении, и это оформление произошло в рамках «Отече­ственных записок».

Вспомним, что перед этим Николай I разгромил московскую журналистику («Московский телеграф», «Телескоп»), а петер­бургская журналистика была дискредитирована Булгариным, Гречем и Сенковским; Полевой оказался ренегатом; «Совре­менник» в руках Плетнева измельчал. Идеология «официаль­ной народности», преследовавшая, по словам Уварова, цель «собрать и соединить в руках правительства все умственные си­лы, дотоле раздробленные», искала своих трубадуров и агентов в обществе.

Итак, новое направление сформировалось в виде небольшой; группы писателей, выразивших единомыслие с Белинским по принципиальным вопросам. К Белинскому открыто перешел И. Панаев, но от Белинского отошли Красов, Клюшников. Проводился жесткий принцип отбора своих и чужих по идей­ным мотивам. Произошло какое-то внутреннее сплочение всего лучшего в составе сотрудников, собравшихся вокруг Белин­ского.

Литературная проблематика направления.

Теперь перейдем к литературной проблематике направле­ния.

Направление — это прежде всего творческое единство пи­сателей. Направление на зачаточной стадии может сущест­вовать стихийно, без ясно осознанной и сформулированной программы. Как о таковом, о «гоголевском» периоде Белин­ский и сказал в статье 1835 года. Но вскоре приходит осозна­ние целей, появляется ясная программа, закипает борьба, и все это поднимает направление на высшую ступень. «Отече­ственные записки» преобразили литературный процесс 40-х годов и сделали 40-е годы столь важной эпохой в становле­нии русского реализма XIX века. «Отечественные записки» сумели поставить литературное движение 40-х годов под зна­мя своих радикальных идей.

Элемент сознательности, наличие передовой политической и эстетической теории играют важную роль как в творчестве отдельного писателя, так и в развитии литературного направ­ления.

В основе того направления, которое возглавили «Отечест­венные записки», лежал реалистический метод.

Несомненно, этот метод лежит в основе творчества таких писателей, как Панаев, Соллогуб, Кудрявцев, Герцен, Коль­цов. Романтические поиски у Панаева и Герцена были уже позади. Но в то же время в «Отечественных записках» сот­рудничали и романтики: с одной стороны, революционный романтик Лермонтов, который одновременно выступил и как величайший реалист, и с другой стороны — представитель консервативного, мистического романтизма В. Одоевский, который, однако, также писал и реалистические повести. Кро­ме того, «Отечественные записки» привлекли писателей-на­туралистов, которые в живом сотрудничестве с писателями-реалистами и под влиянием идей журнала попадали в особо благоприятные условия для своего творческого роста.

Формирующееся направление было сложным. Здесь встре­чаются писатели-натуралисты, в нашем современном смысле слова, и оставшиеся таковыми навсегда (Даль, Бутков); но здесь были и натуралисты, которые поднялись до полноцен­ного реализма (Некрасов, Григорович). Поэтому Белинский всегда держал натурализм в поле своего внимания. Натура­лизм воспроизводит жизнь в образах, имеющих познавательное значение, но без глубокой типизации, без глубокого рас­крытия сущности явлений. От натурализма может быть два пути: либо путь к полноценному реализму, либо к реакцион­ному дидактизму. Под последним мы подразумеваем «нравст­венно-сатирические романы» Булгарина, вроде «Счастье лучше богатырства» (1846), написанного Булгариным в со­авторстве с Н. Полевым и названного Белинским «подделкой под натуральную школу».

Взятый изолированно, отдельный факт не раскрывает за­кономерного. Но если писатель-натуралист руководствуется своим более или менее прогрессивным мировоззрением и до­искивается связи вещей, то его воспроизведения отрывочных наблюдений обнаруживают тенденции к сближению с полно­ценным реалистическим раскрытием общественных законо­мерностей в типических образах. Известно, что на отдельных фактах, вырванных из закономерных связей и подтасованных, можно «доказать» все что угодно. И вот Булгарин, не скупив­шийся на описания кабаков, постоялых дворов, шулеров, про­ходимцев еще в «Иване Выжигине», в романе «Счастье лучше богатырства» рисовал эти картины «пошлой», «гряз­ной» действительности, жизни откупщиков, городского мещан­ства с целью дискредитировать «натуральную школу» и тут же противопоставить ее сатирическому изображению жизни — картины «нравственные» и назидательные...

Булгаринский натурализм был оружием официальной народности, он носил провокационный характер. Этот нату­рализм нарочито сопутствовал «натуральной школе» на всех этапах ее развития. Разоблачить истинное лицо дидактиче­ского натурализма Булгарина было важнейшей задачей «Отечественных записок».

Большое место в русской литературе 40-х годов занимаем чрезвычайно пестрое консервативно-романтическое направле­ние. Революционный романтизм Лермонтова сливался с реа­лизмом, а консервативный, оформившись в целое направление, противостоял реализму.

«Романтический» метод в русской повести.

Отличительная особенность романтического метода заклю­чается в том, что здесь образы являются в значительнейшей степени простыми рупорами идей автора. Это особенно верно по отношению к аллегорическим образам романтической поэ­зии, к которым она часто прибегает.

Но романтизм — не простая публицистика. Романтизм — искусство, его произведения строятся по законам красоты, с сюжетами, композицией. Главное же у него — живые челове­ческие образы, какими бы выразителями идей автора они ни были. Это чаще всего образы реального мира, и они захваты­вают частицу объективных связей, «форм жизни», не искаженных нарочитой тенденцией автора, они таят их в себе и поэтому могут иногда говорить от себя так же, как и в реалистиче­ском искусстве.

Кроме того, не всякая прямая связь мыслей с образами — романтизм. Нужен романтизм самих мыслей автора. Это-то и определяет отличия романтического метода от реалистиче­ского. Романтизм всегда связан с мечтой, с известным отлетом фантазии от действительности, с известным расхождением между изображением жизни в произведении и действительной жизнью, а это решающим образом предопределяет специфику романтических образов.

Литература в конце 30-х и на всем протяжении 40-х годов знала множество форм таких отлетов фантазии от дейст­вительности, расхождений с жизнью. Здесь и Лермонтов с его революционным отталкиванием от николаевской действитель­ности; и камерная лирика Фета, убегающая от злобы дня, уходящая в мир импрессионистских настроений; здесь и Ку­кольник с его эстетизированными подделками под историче­ские романы о знаменитых людях, политиках и живописцах; и поэзия славянофилов, выражавшая их социальные утопии. От характера мировоззрения писателя зависело, какой роман­тизм перед нами: прогрессивный или консервативный.

Лермонтовский романтизм вызван прямой враждой к действительности, желанием социального переустройства. Лер­монтов смог и как реалист в «Герое нашего времени» точно объективировать ненавистную действительность. Романтизм славянофилов рожден желанием противопоставить современ­ному беспокойному миру тот лучший мир патриархальных, примиренных «святых» отношений, которые сулила их доктрина.

От оттенков умонастроений в каждой из разновидностей романтизма зависели стилевые особенности творчества писа­телей-романтиков, внутренние течения в романтизме.

Романтизм Кукольника, Полевого, Загоскина легко пере­ходил в голый консервативный дидактизм, в плоскую иллюст­рацию уваровской формулы. Отталкивание от николаевской действительности являлось мнимым; задачей Кукольника, По­левого было приподнять ее, скрыть ее неприглядные будни, при­дать ей героический характер за счет пошлых аналогий с эпо­хой Петра I, опереть ее на якобы бурно и повсюду проявля­ющееся народное сочувствие. Этот романтизм был той «ложновеличавой школой» (Тургенев), которая верно служила политике официальной народности. Рисовкой и позерством отличаются все поддельно «величавые» произведения Куколь­ника. Он, как и сам николаевский режим, всю жизнь «бли­стал» качествами, которых у него не было.

Если реализм и натуралистические «физиологии» 40-х го­дов стремятся в той или иной степени к воспроизведению жизни такой, как она есть, к раскрытию ее форм, и представ­ляют различные ступени образного познания действитель­ности, а поэтому и имеют эстетическое значение, то литерату­ра официальной народности, базировавшаяся на голой реак­ционной дидактике, плодила миражи и мифы. Здесь образы не имели познавательного, художественно-эстетического зна­чения, а были лишь фальшивой подделкой под искусство. Как булгаринский натурализм был спекуляцией на фактах и са­тире, так реакционный романтизм был спекуляцией на образ­ности искусства вообще.

У Полевого и Кукольника этих лет все присочинялось к реакционной идейке. Таковы у Полевого — «Дедушка русско­го флота», «Параша Сибирячка»; у Кукольника — «Лихончиха», «Иван Рябов, рыбак архангелогородский», у Солоницы­на— «Царь — рука божия». У них, собственно, нет творчества, нет воссоздания предмета. Полевой и Кукольник — мастера общих мест. Эти-то два ложные направления, внутренне пере­плетающиеся, «натянутый, на ходулях стоящий идеализм, махающий мечом картонным, подобно разрумяненному актеру и потом — сатири­ческий дидактизм», по словам Белинского, Гоголь и убил.

Но что значит «убил»? Еще и в 40-е годы приходилось бороться с обоими этими направлениями. Гоголь показал их творческую несостоятельность, но их нужно было еще развен­чать эстетически, теоретически и политически. Это сделали «Отечественные записки».

Прогрессивный романтизм не вылился в самостоятельное направление. Этот романтизм на рубеже 30—40-х годов, на базе общественного подъема, переживал сложную метамор­фозу. В творчестве Лермонтова он сливался с реализмом.

В широкой перспективе борьбы с «абстрактным героиз­мом» романтиков 30-х годов Белинский часто не справедлив по отношению к «выспреннему» Марлинскому, в творчестве которого он видел помеху для развития реализма Гоголя. По своим идеям Марлинский ничего общего не имел с вернопод­данническим «героизмом» романтизма Кукольника и Полево­го. Наоборот, жизнерадостный колорит повестей Марлинского, этого блестящего, умного фразера, как его назвал в конце 40-х годов тот же Белинский, заключал в себе нечто ободряю­щее, возбуждающее энергию, силу воли.

Если Белинский замечал у романтиков мысли, идеи, «воп­росы», созвучные себе, духу времени, то он считал их уже поэтами «действительности» и не называл презрительным име­нем романтиков. Все это было для него поэзией содержания,

поэзией гражданского пафоса, следовательно, «действитель­ности».

Белинский ни разу не называет романтиком Лермонтова, этого во многом несомненного для нас романтика, ни разу не называет романтическим творчество Ж. Занд, которому он поклонялся до середины 40-х годов. Содержательность, акту­альность творчества этих писателей целиком заслоняли для Белинского романтические формы их произведений. Эту «форму» он видел в прозаике 30-х годов Марлинском, по­скольку его повести, естественно, не заключали в себе харак­терного для 40-х годов социального содержания, он видел «форму» и в некоторых фантастических повестях Одоевского,

Все три метода (реализм, натурализм и романтизм) с их оттенками, а также противоборствующие главные направле­ния (реалистическое, реакционно-дидактическое и консерва­тивно-романтическое) создавали ту мозаическую сложность литературы 40-х годов, которая будет в значительной мере ликвидирована «Отечественными записками» в результате безраздельной победы реалистического направления.

Эпистолярная и дневниковая исповедь 30-х годов вышла на публичную трибуну в произведениях последующего десяти­летия. На страницах «Отечественных записок» развертыва­лась крупнейшая, захватывающая духовная драма Белинско­го, в тайны которой была посвящена публика. Примиритель­ные статьи и разрыв с примирением, перемена направления журнала и разъяснения этих ступеней движения вперед — все это были предметные уроки формирования убеждений и «диа­лектики души». В форме дневника Печорина написан «Герой нашего времени», Герцен публикует два отрывка «Из записок одного молодого человека», Гребенка—«Из записок студен­та», Галахов—«Из записок человека». Повесть Ф. Корфа «Прошлое» является «записками неизвестного». Отправление от исповеди души, от биографии, от «былого» и «дум» - ха­рактерная черта прозы «Отечественных записок». Проза пуш­кинской эпохи этого исповедального мотива не знала.

Развитие полноценной художественной повести.

Но главным в прозе 40-х годов вообще является безусловно развитие полноценной русской художественной повести, с развернутым сюжетом, вымышленными героями, действия которых, однако, осмыслены под углом зрения той этики, мора­ли, политики и социологии, которые настойчиво проповедовали «Отечественные записки». Это подтверждается почти всеми повестями Панаева, Галахова, Тургенева, Салтыкова.

В результате наметилось несколько сквозных, наиболее программных тем, которые проходят через все 40-е годы.

Тема развенчания «высшего света», пародирования его запечатлена в таких произведениях, как «Герой нашего време­ни», «Княжна Зизи», «Большой свет», «Лев». Косвенно без­душный свет разоблачен в «Истории двух калош», «Белой го­рячке».

Тема столкновения художника с враждебным обществом могла быть философски глубокой, богатой красками. Но она решается в «Отечественных записках» 1839—1841 годов еще традиционно романтически, в духе «Аббадонны» Полевого, «Живописца» Степанова.

В повестях Панаева «Дочь чиновного человека» и «Белая горячка» (образ Средневского), в «Истории, двух калош» Соллогуба (образ Шульца) герои — не борцы, а жертвы обстоятельств, «жертвы нашего времени». Общество — только невежественная, а вне социально-враждебная сила. Поэтому здесь много мор aura и майю обличения. Герои бедны идейным содержанием, у них только талант, и нет идей — этой духов­ной пищи 40-х годов. Средневский у Панаева — разночинец, но он — духовный эмбрион, он плохой теоретик своих несча­стий. В этот период «Отечественным запискам» не удалось еще 'перевести конфликт художника с обществом в социаль­ный план. Это удается позднее в «Современнике» («Сорока-воровка» Герцена и роман «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» Некрасова).

Более глубокое философское и политическое осмысление в этот период получили социальные вопросы в теме — «герой» нашего времени. Здесь — прямые конфликты с обществом, удар по ходульному романтизму, борьба за «действитель­ность» в фактах, в мыслях, в чувствах. Эта тема в XIX веке все время прогрессирует, по ней можно писать историю русской интеллигенции, смену этапов и сословий в русском освобо­дительном движении.

Специфика «гоголевского пласта» в повестях 40-х годов.

Что же нового внесли! «Мертвые души» в русскую литера­туру как специфически гоголевское? Что было подхвачено ре­алистическим направлением, которое с 1842 года открыто ста­ло под знамя критики и сатиры?

Величайшая заслуга Гоголя состояла в том, что он поло­жил в основу интриги «Мертвых душ» один из главных прин­ципов крепостничества: люди-вещи, их можно продавать и покупать. Гоголь затронул самый больной нерв русской действительности. В образе Чичикова автор оттеняет буднич­ное, вопиющее преступление всего крепостнического строя — продажу живых людей на «законном» основании.

Это умение Гоголя вскрыть корень зла, художественно претворить одну из характернейших черт крепостнической действительности повело к существенному углублению реа­лизма в творчестве писателей, организовавшихся в «нату­ральное» направление.

Гоголь как бы реализовал многочисленные призывы Бе­линского всемерно расширить область критики. В «Мертвых душах» Гоголь художественно воспроизвел связь крепостни­чества со многими его порождениями. Именно следствием основного принципа власти над крепостными «душами» явля­ются тунеядствующие, тупые и ограниченные Маииловы, Ко­робочки, Ноздревы, Собакевичи. Порождением существующих социальных отношений являются и все эти губернаторы, про­куроры, председатели палат, полицмейстеры и Иваны Антоновичи - «кувшинное рыло», и земская полиция, олицетворен­ная в образе Дробяжкина.

Гоголь неизмеримо расширил художественное разоблаче­ние российской действительности, создал панораму современ­ных порядков, художественно показал их взаимосвязь, и хотя сам отчетливо политически и философски ее не осознал и, можно сказать, боялся такого осознания, реализм писателя выиграл от этой широты. «Мертвые души» содержали в себе десятки животрепещущих тем, которые уже начали разрабатываться другими писателями нового направления.

Гоголь по-своему переосмыслил проблему «героя време­ни». Герой у него — не мыслящий «эгоист поневоле» Печорин, а делец Чичиков. Это подчеркивал и Белинский, разумеется, не снижая значение линии, намеченной Пушкиным и Лермон­товым. Белинский лишь указывай на новый смысл всей проб­лемы «героя времени», который она приобретала у Гоголя. Гоголь вскрыл цинизм вещей, превращающий тему о герое времени в злую иронию.

Гоголь показал не героя ума и характера, а героя стихий­но складывающихся материально - экономических процессов, рыцаря копейки, «приобретателя». Чичикова нельзя назвать подлецом, несмотря на всю подлость совершаемых им поступ­ков: он не «подлее помещик» (в заговоре с ним оказываются Манилов, Собакевич, Коробочка), и не только «от себя», он подл — подлым является закон. В Чичикове показана, как бы оборонная сторона тех высоких помыслов, которыми были преисполнены лучшие умы 40-х годов, вдохновенные, благо родные просветители, верившие во всеобщее благоденствие, если будет отменено крепостное право, не сознававшие объ­ективного, прозаически-буржуазного характера своей про­граммы. Печорин — герой мыслящей верхушки дворянства, Чичиков — герой будней, денежной морали. Печорина готови­ла вся передовая русская дворянская культура, он и впрямь герой; Чичиковым может быть всякий, его готовят стихийная жизнь, новые духовно нищие буржуазные отношения, склады­вающиеся в недрах крепостничества.

Возникнув на почве крепостнического и бюрократического режима эпохи Николая I, Чичиков еще не имеет своего лица, он весь — вечно приспосабливающийся хамелеон. Авантюрист Чичиков извлекает утилитарную пользу из безалаберщины и бесхозяйственности, несовершенств, предрассудков, тупости и темноты прошившего крепостнического режима.

Была и другая сильная струя, которую внес «Мертвыми душами» Гоголь. Это показ народа как «плодовитого зерна» русской жизни, в противовес дворянству, состоящему поисти­не из «мертвых душ». В «Мертвых душах» резни ми штрихами намечена тема народа, бунтующего, недовольного, постоянно вызывающего опаску у своих господ. Все это у Гоголя нарисовано с убийственным комизмом, и помещики опасаются даже бунта чичиковских «крестьян» при «переводе» их в Хер­сонскую губернию; господствующему классу дурно спится среди своих рабов. Все существование сытого класса носит какой-то эфемерный, обреченный характер. Образ беглого крестьянина Абакума Фырова символичен. Он перекликается с мотивами' статей Белинского о народной поэзии (1841), в которых критик говорил о побегах крестьян на Волгу, Дон, Кубань от помещиков, от кабалы и голодной смерти, о рас­цвете удали и молодечества¹ среди .вольных русских людей, преследуемых властью, но одобренных .народным и общест­венным мнением. Образ Фырова — предшественник героя поэмы И. С. Никитина «Тарас», а также крестьян — ходоков-правдолюбов у Некрасова.

«Мертвыми душами» Гоголь завершил начатый им полный переворот в области сюжетосложения, завязывания и развя­зывания интриги, разрешения коллизий. Старые каноны ро­мантической поэтики были разрушены окончательно. Анали­зируя в обзоре за 1843 год сдвиги, которые произошли в об­ласти литературной формы, Белинский, ссылаясь на авторитет и опыт Гоголя, писал: «Теперь сильнее завязывает драму стремление достать выгодное место, блеснуть и затмить во что бы то ни стало другого, отмстить за пренебрежение, за насмешку. Не более ли имеет теперь электричества денежный капитал, выгодная женитьба, чем любовь». В этих словах Белинского — прямая цитата из Гоголя. Таким образом, и в вопросах формы у Гоголя наблюдается отраже­ние сути вещей, материальной, социально-классовой, полити­ческой обусловленности человеческих поступков и психо­логии.

Все это было великим углублением и укреплением метода критического реализма и стимулом к еще большей консоли­дации гоголевского направления.

Неповторимый гоголевский «смех сквозь слезы» был связан не только с глубиной гоголевского реализма, недоступной для его учеников, но и с своеобразным переплетением чисто гоголевских идейных иллюзий, которые не разделял ни один из его учеников. Но ученики оказались чуткими к гоголев­ским реалистическим приемам, характерным ситуациям, ост­ротам, «словечкам». Этот гоголевский пласт в повестях 40-х годов очень заметен. Он дает наглядное представление о том, как реалистическое направление принимало именно «гоголевский» характер.

Подражания Гоголю начались еще в 30-е годы: настолько заразителен был пример великого художника слова.

Уже одно начало в «Пане Халявском» Основьяненко выдавало автopa с головой: «Тьфу ты пропасть, как свет изме­няется! Не наудивляешься, право...». Словцо «свинтус» в «Тле» Панаева — чисто гоголевское; у Гребенки в историческом романе «Чайковский» описание Сечи сделано под явным влиянием «Тараса Бульбы»; в его же повести «Доктор» преследование Севрюгиным девушки Юлии на улице написано, под влиянием «Невского проспекта». Все это стало особенно заметным после выхода «Мертвых душ».

Гоголь — авторитет, на Гоголя ссылаются, Гоголем аргу­ментируют.

Любовь «не вытанцовывалась» у дряблого героя рассказчи­ка в «Андрее Колосове» Тургенева, и тут припо­минается Гоголь: это его слово. У Куль­чицкого повесть начинается так: «В одном небывалом провинциальном города... Я говорю небывалом, потому что в противность мнению Гоголя <...> сказать «в одном провин­циальном городе» будет действительно личность». С. Победоносцев свою по­весть «Походная барышня» начинает словами: «Есть город... что нужды читателю до его имени? Есть много городов на Ру­си, подобных тому городу, в который введу я сейчас читате­ля». Гоголевская манера чувствуется и в описании дороги: солнце, пыль, «шмели, оводы докучливо жужжали над ухом, как неотвязчивые просители, как кредиторы».

Особенно «по-гоголевски» дано описание гостиницы: «Я уже наперед видал себя в скверной, прокопченной табачным ды­мом, размалеванной яркими колерами, комнате трактира, среди суздальских лубочных воспоминаний двенадцатого го­да, за столом, покрытом скатертью — такою скатертью, о ко­торой одно воспоминание могло уничтожить и танталовский аппетит, — за цикутой, поданной под привлекательным для дорожного названием чая. Дородная баба, хозяйка трактира, встречала меня у порога с низкими поклонами; трактирный прислужник, выскочивший как будто из земли, провожал ме­ня по темной, полусгнившей лестнице, «счисляя приготовлен­ные третьего дня кушанья, в числе которых бифстек, залитая рыба и холодный поросенок играли главную, а щи и солянка второстепенную и весьма сомнительную роль» .Пересыпая свои исчисления свежими новостями, касавшимися благосо­стояния города и примерной администрации исправника и городничего...».

С особенной страстью была подхвачена гоголевская иро­ния над «светскими повестями», над ходульным романтизмом.

Постоянное отталкивание от романтической традиции и высмеивание ее особенно коснулось наследия Марлинского. Сороковые годы идут целиком под знаком борьбы с его «пре­лестной ложью». Прямая полемика с Марлинским есть у Панаева в «Актеоне». В «Последнем визите» Кудрявцева также выведен комический образ несчастного вздыхателя Аполлона Марлина, фамилия которого прозрачно намекала на Марлинского. «Необыкновенный поединок» Кульчицкого как подчеркивает само заглавие, — пародия на «обыкновенный» (романтический) поединок.

Но подражания Гоголю в каждом отдельном случае озна­чали разное: или рост, или бесплодие собственной фантазии. Например, тот же Галахов в обзоре литературы за 1847 год осудил явные подражания гоголевской манере в рассказе и в разговорах действующих лиц, которые он нашел в повестях Буткова «Горюн», «Кредиторы, любовь и заглавия».

Заключение.

Период 40-х годов внёс в русскую литературу новое течение – натурализм и реализм. Приёмы этого литературного течения отразились в произведениях этого периода. Особенно ярко оно нашло отражение в повести. Этим литературным жанром пользовались многие писатели. Особенно здесь значимо произведение Н. В. Гоголя «Мёртвые души».

Сильные новаторские приемы, которые вносил Гоголь свои­ми «Мертвыми душами» в русскую литературу, усваивались и развивались молодыми писателями со всеми «объяснениями» Белинского и приобретали сознательный, ярко выраженный программный характер. На этих-то воздействиях Гоголя и объяснениях Белинского и произошла консолидация реали­стического направления. В письме к Кавелину 7 декабря 1847 года Белинский со всей силой подчеркнул, что писатели, «натуральной школы» «сознательнее», чем Гоголь, пользуют­ся методом критического реализма.

Какова была общая картина развития прозы 40-х годов, по-прежнему являвшейся в лучшей своей части прозой «Оте­чественных записок»? В какой мере она в 1842—1846 годы оформилась как направление по сравнению с предыдущим периодом?

В «Отечественных записках» были опубликованы повести Панаева «Актеон», «Барышня», «Маменькин сынок» и нашу­мевший очерк на литературные темы «Тля»; Тургенев поместил рассказ «Андрей Колосов» и несколько поэм; Некрасов — очерк «Необыкновенный завтрак»; Гребенка — повести «Сеня», «Доктор» и историческую повесть «Чайковский»; Куль­чицкий — повесть «Необыкновенный поединок»; Меньшиков— пьеса «Богатая невеста»; Даль — рассказ «Колбасники и бородачи»; Зенеида Р-ва (Е. Ган) — повести «Напрасный дар», «Любонька»; Кудрявцев — «Сцены уездной жизни» и др.

Список литературы.

Кулешев В.И. «Натуральная школа в русской литературе XIX века» // Москва, 1984 год.

Кулешев В.И. «Славянофилы и русская литература» // Москва, 1976 год.

Кулешев В.И. «В поисках точности и истины»

Кулешев В.И. «”Отечественные записки” и литература 40-х годов XIX века» // Ленинград, 1959 год.

Янковский Ю.З. «Из истории русской общественной жизни 40-50-х годов XIX века» // Киев, 1972 год.