Образ России в произведениях Александра Дюма и Жюля Верна

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

ГОУ ВПО «ТАМБОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ им. Г.Р.ДЕРЖАВИНА»

Институт иностранных языков

Кафедра французской филологии

Дипломная работа

на тему:

"Образ России в произведениях Александра Дюма и Жюля Верна"

Тамбов 2008

Содержание

Введение

1. Взаимовлияние культур России и Франции во второй половине 19 века

1.1 Роль А. Дюма и Ж. Верна в создании художественного образа России во Франции

1.2 Александр Дюма и Россия

1.3 Жюль Верн и Россия

2. Формирование образа России в романах А. Дюма и Ж. Верна

2.1 Особенности изображения России в романе А. Дюма "Учитель фехтования"

2.2 Повествование о России в произведении Ж. Верна "Михаил Строгов"

Заключение

Список использованной литературы

Список источников фактического материала

Введение

Данная дипломная работа посвящена изучению взаимовлияния русской и французской культур, а также формирования образа России в произведениях таких писателей, как Александр Дюма и Жюль Верн.

В литературе XIX в., носящей, как известно, сложный и противоречивый характер, появляются и к концу столетия начинают играть все более заметную роль писатели, творчество которых формируется на стыке разных национально-культурных традиций. Нередко такие писатели создают произведения на языке, который изначально не был родным, при этом их творчество становится заметным явлением в литературе инокультурной для них страны.

Само это явление – творчество на стыке двух культурных традиций – в условиях XIX в. имеет неоднозначную природу. Можно выделить несколько его вариантов. Например, не вызывает сомнения, что существует такой феномен, как швейцарская литература, представленная, однако, авторами, пишущими на немецком, французском и итальянском языках. Во французской литературе, как известно, существует группа писателей, этнически принадлежащих к одной культуре, но создающих произведения в рамках другой, например, румын Э. Ионеско, ирландец С. Беккет.

Отдельно можно выделить писателей-мигрантов, выходцев из колоний, чье творчество стало заметным фактом в литературе бывшей метрополии. Применительно к Великобритании это, например, С. Рушди, В. Найпол, к англоканадской литературе – М. Ондаатже. В последние годы заговорили о писателях, обладающих бикультурой, то есть занимающих положение, когда они осознают себя принадлежащими «к другой культуре или к одной культуре, и к другой». Особый случай составляют писатели, в творчестве которых переплелись традиции сразу нескольких культур. Например, Ж. Кессель, который пишет по-французски, является выходцем из аргентинской колонии русских евреев-эмигрантов, живущих во Франции.

Целью исследования является изучение того, как формируется образ России в европейской, в частности французской, литературе XIX века на примере романов А. Дюма и Ж. Верна.

Из цели вытекает ряд задач:

1. выяснить, какова роль А. Дюма и Ж. Верна в создании художественного образа России во Франции;

2. выяснить, как связаны А. Дюма и Ж. Верн с Россией;

3. рассмотреть особенности изображения России в романе А. Дюма «Учитель фехтования»;

4. рассмотреть, как ведется повествование о России в произведении Ж. Верна «Михаил Строгов».

1. Взаимовлияние культур России и Франции во второй половине XIX века

Русско-французские культурные и литературные связи имеют многовековую традицию и проходят длительную историю, включающую периоды взаимного влияния, враждебности, примирения, диалога.

В истории взаимоотношений России и Франции, начиная с XVIII в., Франция – законодательница европейской моды – диктовала России манеру поведения, вкусы, туалеты. Россия видела во Франции страну, превосходящую ее по уровню культурного развития, смотрела на Францию снизу вверх. С начала XVIII в. и вплоть до XX в. становится популярным французский язык, вытесняющий немецкий. В России появляется интерес к французской литературе. Так, граф П.Б. Шереметев выписывал из Франции сочинения Руссо и Гельвеция. На мировоззрение А.С. Пушкина оказала большое влияние французская литература, представленная прежде всего именем Вольтера. Многие литературные направления, например, классицизм, сентиментализм, романтизм, реализм, позднее символизм формируются не без французского влияния. Родиной некоторых литературных жанров, распространенных в русской литературе, например, баллады, является Франция. Примеры подобного рода можно умножить.

В свою очередь во Франции формируется свой образ России. Первой по времени возникновения составляющей этого образа является интерес к русской истории и культуре, который появляется еще в XVIII в. Ещё один компонент образа России, который формируется во французском сознании, это представление о том, что это далекая и необычная страна, быт и нравы которой отличаются своеобразием. На основе описания реалий русского быта и нравов во Франции постепенно формируется стереотипный образ России. Еще в XVIII в. в сочинениях путешественников появляется образ варварской России, ленивой, пьющей и невежественной, который уже укоренился в сознании французов после рассказов немецких и французских путешественников. В качестве характерного образца суждений о России можно указать мнение Ш.-Ф.Ф. Массона (1762–1807), который называл воровство наряду с пьянством наиболее распространенным русским пороком: «Я сомневаюсь, что есть еще такой народ на земле, который считает естественным присваивать себе благо другого: премьер-министр или генерал армии, лакей или солдат – все воруют, грабят, мошенничают. В России воров ничуть не презирают и не наказывают унизительным позором».

Относительно поздно появляется во «французском» образе России представление о ней как о стране великой культуры. Во Франции возникает новый взгляд на Россию в известной степени благодаря особой роли пропагандиста русской литературы во Франции и французской в России И.С. Тургенева. Заслуга писателя получила признание на первом международном конгрессе деятелей литературы (Париж, 1878). Одним из свидетельств формирования нового отношения к России может служить торжественная речь Тургенева, произнесенная им по случаю его единодушного избрания вице-президентом конгресса: «Двести лет тому назад, еще не очень понимая вас, мы уже тянулись к вам; сто лет назад мы были вашими учениками, теперь вы нас принимаете как своих товарищей…».

Интерес к России как к стране богатой культуры и литературы проявляет Ж. Легра, первым защитивший во Франции докторскую диссертацию на русскую тему «Литературная жизнь в России» (1897), в которой проанализировал творчество Карамзина с точки зрения европейского сентиментализма.

1.1 Роль А. Дюма и Ж. Верна в создании художественного образа России во Франции

Одной из составляющих образа России для Франции является понимание нашей страны как особого полуфантастического, полусказочного пространства, в котором могут разворачиваться самые необычные приключения. Так, А. Дюма-отец (1801–1870), создавший на русском материале, по подсчетам дюмоведов, до двух десятков книг, после путешествия по Нижнему Новгороду, Казани, Астрахани, Кавказу написал девятитомное сочинение «Впечатления о поездке в Россию» (1859–1869), главу из которой «Из Парижа до Астрахани» использовал в романе «Граф Монте-Кристо». В целом Россия для Дюма – страна экзотическая, хороший фон для приключений.

Ещё одним ярким представителем образа России в своих произведениях является Жюль Габриель Верн. Этот писатель широко читаем во Франции и России, прекрасно показал нам Россию в своём произведении «Михаил Строгов».

Множество французских авторов преподносят нам образ России в своих работах, произведениях, но хотелось бы остановиться на двух представителях русской культуры с французского взгляда: Александр Дюма и Жюль Габриель Верн.

1.2 Александр Дюма и Россия

Александр Дюма (известный как Дюма-отец) родился 24 июля 1802 г. в Вилле-Котре.

В 1822 г. он переселяется в Париж, где при содействии друзей отца ему удается получить скромную должность в канцелярии герцога Орлеанского (будущего французского короля Луи Филиппа). Он увлекается поэзией и театром, становится ярым поборником романтического искусства.

После трех лет упорного труда и усиленного чтения Дюма начинает свой писательский путь небольшим сборником рассказов «Современные новеллы». Успех приходит в 1829 г., когда молодому человеку удалось поставить в «Комеди-Франсез» свою первую романтическую драму – «Генрих III и его двор».

В 1834 г. Дюма путешествует по Испании и Италии.

В эти годы писатель стал разрабатывать особый литературный жанр, названный им «исторические сцены». То был вид романа, повести, новеллы, в которых построенное на историческом материале повествование перемежалось живым, динамичным диалогом.

В 1836 г. во Франции начинают выходить общедоступные газеты. Для привлечения широкого круга читателей они печатают небольшими отрывками – «фельетонами» занимательные романы. Здесь Дюма публикует свои романы и критические статьи.

В 1830-х гг. Дюма начинает работу над циклом романов, которые должны были отразить огромный период исторического развития Франции – от XV до середины XIX в. Первым произведением этого цикла стал роман «Изабелла Баварская» (1835), затем последовал «Асканио» (1840).

В это же время Дюма проявляет интерес к России и пишет исторический роман «Записки учителя фехтования, или Восемнадцать месяцев в Санкт-Петербурге» (1840), посвященный жизни декабриста Анненкова и его жены. Проникнутые чувством сострадания к жертвам царского произвола, «Записки» были запрещены цензурой к публикации в России и впервые напечатаны в русском переводе лишь в 1925 г.

В 1847 г. Дюма стал директором «Theatre Historique», на сцене которого были поставлены многие из его пьес.

Биографы и исследователи творчества Дюма пишут об огромном трудолюбии писателя, его умении работать при любых условиях. И вместе с тем у него совсем не было обычного прилежания, регулярности в работе, свойственной тем чиновникам от литературы, которые каждый день выполняют свою положенную задачу. Бывало так, что он по целым дням не прикасался к перу, а затем, подгоняемый необходимостью, стремясь возместить потерянное время, писал по двенадцати или по пятнадцати часов подряд и даже больше. Некоторые произведения, напечатанные за подписью Александра Дюма, создавались романистом совместно с другими литераторами Франции.

В широкой читательской среде существует особый парадокс восприятия исторических романов Александра Дюма: уже третье столетие они необычайно популярны, но вместе с тем, рассматриваются как пример поверхностного изображения истории, изобилующего вымыслом, ошибками, неточностями и т.п. Предполагается, что отсутствие «подлинного историзма» в сочинениях писателя искупается яркостью характеров персонажей, динамикой и увлекательностью приключений, живостью воображения. В контексте подобной репутации Дюма-романиста (отчасти возникшей и под влиянием его собственного эпатажного высказывания – «История – это гвоздь, на который я вешаю свои картины») мемуарная проза писателя трактуется как обладающая невысокой ценностью: главная функция мемуаров – достоверное свидетельство о времени и месте, поэтому достоинства художественного воображения или вовсе не принимаются во внимание, или отступают перед необходимостью изображать страну и эпоху правдиво и по возможности объективно. Как кажется, в первую очередь в силу подобной литературной репутации Александра Дюма и возник миф о «развесистой клюкве»: не только в давнем словаре Д.Н. Ушакова, но и в самых современных газетных и журнальных публикациях («Независимая газета» – 2002, «Новая газета» – 2002, статья Е. Гришковца, «Советская Россия» – 2004, «Литературная газета» – 2005, журнал «Государственное управление ресурсами» – 2007) упорно утверждается, что автором выражения был А. Дюма, в своих описаниях путешествия по России якобы допускавший много ошибок и нелепостей. При этом и серьезные ученые-фразеологи, и, с другой стороны, историки литературы, тщательно исследовав тексты мемуаров писателя и его романов о России, а также историю бытования названного выражения, давно и твердо установили, что, во-первых, А. Дюма не является его автором, более того – нигде и никогда не употреблял его, а, во-вторых, что фразеологизм «развесистая клюква» вообще родился только в 1900 х годах и первым зафиксированным примером его употребления является пародийная пьеса по роману русского сатирика Бориса Федоровича Гейера «Любовь русского казака» (1910).

Вероятно, еще одним источником подобного отношения к Дюма-мемуаристу является, помимо его собственной репутации, общая оценка литературных высказываний иностранцев о России и русских: большей частью они анализируются с точки зрения фактографической точности и знания историко-культурного материала, в гораздо меньшей – со стороны сознательной художественной трансформации исходного материала, его преображения в соответствии с эстетическим видением писателя, с избранной автором жанрово-стилевой моделью.

В 1858–1859 гг. Дюма совершает путешествие по России.

«Я не знаю странствия более легкого и покойного, чем путешествие по России. Услужливость всякого рода, приношения всякого вида всюду сопутствуют вам», – писал Александр Дюма-отец после того, как в первый и последний раз посетил Россию. Знаменитый французский романист так и не узнал, что эта долгая поездка была отнюдь не бесконтрольной, что одно из его «самых прекрасных путешествий» проходило под неусыпным жандармским надзором.

Царская охранка, III отделение императорской канцелярии открыли специальное дело: «Об учреждении надзора за французским подданным, писателем Александром Дюма».

Автор «Трех мушкетеров» исколесил всю Россию и видел, по его собственным словам, «много удивительного». Так. например, в войлочной юрте калмыцкого князя Тюменя он с удивлением обнаружил рояль, привезенный из Парижа, на котором музицировала дочь вождя кочевников. А на Кавказе знаменитый писатель упорно искал скалу, к которой был прикован Прометей. Здесь для него даже инсценировали схватки с горцами, что заставляло трепетать чуткое писательское сердце и пробуждало воображение.

Девять месяцев длилось путешествие Александра Дюма по «загадочной Московии», результатом чего стали два произведения – пятитомное «От Парижа до Астрахани» и трехтомное «Впечатления от поездки на Кавказ».

Многое поражало в Российской империи любопытного француза. Он упоминал о табели о рангах, о всяческих советниках – титулярных, надворных, статских, тайных, что дало ему основание ехидно заметить: «В России больше советников, чем где бы то ни было, но здесь меньше всего просят совета».

Рассказывая, как его угощали икрой, взятой у еще живого осетра. Дюма пришел к выводу: «Русские больше всего на свете любят икру и цыганок».

Описывая Волгу, Александр Дюма никак не мог обойтись без романтического образа Стеньки Разина: «Бандит Стенко Разин, родись он принцем, стал бы, вероятно, великим человеком и знаменитым полководцем; но поскольку он был простой казак, его четвертовали. Он отличался мужеством заговорщика, смелостью разбойника, прозорливостью генерала и вдобавок красотой».

Как известно, Александр Дюма был большим гурманом, любил обильно покушать и даже написал кулинарную книгу. Поэтому его заинтересовала и русская кухня. Но «кислые чи», т.е. русские щи, ему совершенно не понравились, он их ругает, а это слово, по его мнению, явно китайского происхождения. Развенчивает писатель-гастроном и знаменитую волжскую «стерлет». Все беды в России, пришел к выводу писатель, от того, что в империи нет талантливых поваров.

Для чего русским нужна нагайка? Вот что по этому поводу пишет крестный отец д'Артаньяна: «Непременным спутником путешествующих в России является нагайка, без нее лошадей не получишь».

Не обошел вниманием Александр Дюма и своих собратьев по перу. Пушкину посвятил целую главу. «Русские боготворят Пушкина и Лермонтова, второго в особенности женщины, которые знают все его стихи наизусть».

Дюма рассказывает о том, как Пушкин решил принять участие в восстании декабристов 14 декабря 1825 года на Сенатской площади. Поэт уже выехал в Петербург, но заяц дважды перебежал ему дорогу, и он вернулся домой, потому что это очень плохая примета. «Иначе Пушкин был бы либо повешен, как Рылеев, либо сослан в Сибирь, как Трубецкой и другие», – разъясняет французский писатель.

Началось же путешествие Александра Дюма по «стране гипербореев», то есть «стране северян», как называл он Россию, началось из ее столицы.

Летом 1858 года на даче графа Г.А. Кушелева-Безбородко в Полюстрово под Петербургом появился замечательный гость. Владелец неисчислимых богатств, граф решительно не знал, чем занять себя. По словам писателя Д.В. Григоровича, на загородной даче Кушелева-Безбородко постоянно жило множество «иностранных и русских пришельцев, игроков, журналистов, их жен и приятелей. Все это размещалось по разным отделениям обширного барского дома, ело, пило, играло в карты…».

Устав от меценатства, граф уехал отдыхать за границу и, встретившись в Париже, в гостинице «Трех императоров», с прославленным на весь мир писателем, пригласил его к себе, в Петербург. Дюма с радостью принял приглашение. Он давно мечтал побывать в загадочной стране. Увы, в царствование Николая I у Дюма отношения с русским императором не сложились. Роман «Записки учителя фехтования» не мог не вызвать возмущения царя, ведь там описывалась история русского офицера-декабриста и его жены, последовавшей за своим мужем в сибирскую ссылку. Этот роман Дюма был запрещен в России, его читали тайком.

Так что при Николае въезд французскому романисту в Россию был заказан. И только теперь, при Александре II, давняя мечта Дюма-отца могла осуществиться, хотя подозрение к нему далеко не исчезло.
Была еще одна причина, по которой романист стремился в Россию. Он искал новый литературный жанр и в поездке по незнакомой стране, в ее таинственной истории надеялся найти его. Покидая родину, Александр Дюма пообещал своим соотечественникам побывать у самого Шамиля.
И вот 11 июня 1858 года пароходом из Штеттина в компании с художником Жаном Муане и популярным тогда «медиумом» и «вызывателем духов» Юмом Александр Дюма прибыл в Петербург.

Слава Дюма была настолько широка, романы настолько популярны в России, что по выражению И.И. Панаева, «ни один разговор не обходился без имени Дюма, его отыскивали на всех гуляньях, на публичных сборищах, за него принимали бог знает каких господ. Стоило шутя крикнуть: «Вон Дюма!» – и толпа начинала волноваться и бросаться в ту сторону, на которую вы указывали. Словом, господин Дюма был львом настоящей минуты». Об интересе к французской знаменитости, часто слишком неумеренном, с сожалением писала литературная критика тех лет. Именно подобострастие к Дюма, проявленное во время его приезда, стало причиной, что он довольно холодно был принят поэтом Н.А. Некрасовым. А известный карикатурист того времени Н. Степанов это раболепное преклонение перед «великим и курчавым человеком» петербургской аристократии и некоторых русских литераторов высмеял в своем альбоме «Знакомые».

Живя в гостях, Александр Дюма много и систематически работал. Заметки об увиденном в России он регулярно отправлял в редакцию своего журнала «Монте-Кристо», в Париж.

Гидом Дюма в Петербурге стал писатель Д.В. Григорович. А Петербург прямо-таки очаровал гостя из Франции. «Я не знаю, есть ли в мире какой-нибудь вид, который мог бы сравниться с развернувшейся перед моими глазами панорамой…» – говорил с восхищением Александр Дюма, стоя на гранитной набережной Невы.

В конце июля он уже был в Москве. Там в загородном увеселительном саду «Эльдорадо» в честь прославленного писателя был устроен праздник «Ночь графа Монте-Кристо» с великолепной иллюминацией и фейерверком. Дюма не переставал расточать восхищения по адресу русского гостеприимства, возраставшего от города к городу. В сентябре Дюма добрался до Нижнего Новгорода.

Следующей была Казань. Среди донесений, полученных в те дни шефом жандармов, начальником Третьего отделения собственной его величества канцелярии князем В.А. Долгоруковым, было секретное, пришедшее из Казани. В депеше начальник казанской жандармерии, генерал-лейтенант Львов, спешно доносил, что из Нижнего Новгорода к ним прибыл французский писатель Александр Дюма, намеревающийся посетить затем и другие волжские губернии.

«Я дал предписание штаб-офицерам этих губерний, – докладывал Львов, – чтобы они имели за действиями Дюма самое аккуратное секретное наблюдение и о последствиях мне доносили. Имею честь присовокупить, что о пребывании в Казани и выезде из оной г. Дюма я буду иметь честь донести особо Вашему Сиятельству».

Между тем именитый гость продолжал знакомиться с Россией. В Казани он также провел время интересно и с большой пользой для себя. В один из дней посетил Казанский университет, где был торжественно принят и приглашен на чай ректором университета, членом-корреспондентом Российской Академии наук О.М. Ковалевским.

В окрестностях Казани Дюма удалось поохотиться на зайцев, что было его давней мечтой. Специально для этого влиятельные новые друзья писателя на целые сутки задержали рейсовый пароход «Нахимов» у пристани, пока всемирно известный романист утолял свою охотничью страсть. Охота оказалась на редкость удачной. «В Казани даже зайцы любезны», – шутил после охоты Дюма.

Он продолжал регулярно посылать в Париж «отчеты» о своем путешествии. И столь же аккуратно отправлялись в Петербург подробные донесения местных властей о времяпрепровождении, встречах и разговорах необыкновенного гостя. Большой интерес, проявляемый Дюма к темным страницам русской истории, описания их на страницах журнала «Монте-Кристо» были крайне неприятны царю и его окружению. Прервать вояж столь знаменитой персоны никто не решался, но тайный полицейский надзор на всякий случай все же был установлен. Власти вежливо передавали писателя из рук в руки.

После короткой остановки в Саратове Дюма в середине октября приехал в Астрахань. И опять – приглашения, вечера и рауты, подношения «чудес местного производства». Из Астрахани в дорожной карете Александр Дюма отправился на Кавказ. Тамошней экзотики хватило ему на целую книгу, в которой он причудливо смешал реальность и вымысел, историю края и кулинарию горцев. Путешествие французского писателя по России завершилось в Поти на палубе парохода, отплывающего в Константинополь. «С того момента, как вас узнали или снабдили хорошими рекомендациями, путешествие по России становится одним из самых приятных и дешевых, какие я только знаю», – писал Александр Дюма, вспоминая свою поездку. Он писал это совершенно искренне. О полицейском же надзоре за собой великий романист так никогда и не узнал. Выяснилось это лишь много лет спустя, уже после смерти великого романиста.

Невозможно не отметить вклад Александра Дюма в продвижение русской литературы во Франции. Переводчик Калино – студент Московского университета, делает подстрочник Пушкина, а Александр Дюма выполняет перевод на французский язык. Кроме повестей Пушкина («Выстрел», «Метель» и «Гробовщик»), Дюма переводит на французский язык «Горные Вершины» Лермонтова, «Ледяной дом» Лажечникова, а также Некрасова, Бестужева-Марлинского, Рылеева и других. Перевод Дюма волен, зато лёгок и понятен, то есть идеально приспособлен для французского читателя. Эти произведения были опубликованы в литературном еженедельнике, который основал Дюма, и в котором все материалы писал он один – «Монте-Кристо».

1.3 Жюль Верн и Россия

Жюль Верн родился 8 февраля 1828 г. в приморском городе Нанте, отец его был адвокатом, по его стопам должен был пойти и будущий писатель, но Жюль Верн отказался от карьеры юриста, отдав предпочтение литературе. В 11 лет он тайком от родителей нанялся юнгой на шхуну, отправляющуюся в Индию, но путешествие не удалось: отец отыскал беглеца через несколько часов и возвратил домой. Получив диплом правоведа в Сорбонне, он занялся литературным трудом.

Рождение Ж. Верна как писателя-фантаста можно считать осень 1862 года, когда он написал роман «Пять недель на воздушном шаре». Давний покровитель Ж. Верна А. Дюма посоветовал ему обратиться к Этцелю, опытному издателю юношеского «Журнала воспитания и развлечения», где в начале 1863 года и был опубликован роман. Этцель заключил с Верном долгосрочный договор, согласно которому Верн должен был писать три книги в год.

Поселившись в рыбацком поселке Кротуа, Верн с энтузиазмом работал над циклом романов «Необыкновенные путешествия» (первоначальное название – «Путешествия в известные и неизвестные миры»). Однако в 1870 война с Пруссией нарушила планы Верна – он даже патрулировал Ла-Манш на своей яхте «Сен-Мишель». Спустя год Верн окончательно осел в Амьене.

Верн с детства был одержим морем и при первой возможности стремился взойти на борт корабля. В 1859 он совершил путешествие в Англию и Шотландию, а через два года – в Скандинавию. В 1867 вместе с братом Полем пересёк Атлантику от Ливерпуля до Нью-Йорка на борту «Грейт Истерн», самого большого парохода того времени. Но больше всего писатель мечтал обзавестить собственным судном. В 1868 он заказал 9-метровую шлюпку, которую в честь единственного сына назвал «Сен-Мишель».

Жюль Верн проделал не одну тысячу миль по морям и океанам. Но ещё чаще путешествовал в своём воображении. Большинство книг он написал в тиши амьенского дома, черпая необходимые для работы сведения в библиотеке.

Всего Ж. Верн создал около 70 романов. В них он предсказал научные открытия и изобретения в самых разных областях, в том числе подводные лодки, акваланги, телевидение и космические полеты.

Из 108 научных предвидений Ж. Верна воплощены в жизнь более половины.

Жюль Верн чрезвычайно быстро приобрёл популярность в России, где о его произведениях с большой похвалой отзывались величайшие русские писатели. Первый же его роман был незамедлительно переведен на русский язык и под названием «Воздушное путешествие через Африку» издан в Москве в 1864 году. Вскоре в журнале «Современник», популярном русском литературном издании, возглавляемом поэтом Николаем Некрасовым, появилась рецензия Михаила Салтыкова-Щедрина. Известный русский писатель-сатирик и литературный критик Салтыков-Щедрин дал высокую оценку этому роману. Противопоставляя «Путешествие» господствовавшей тогда детской литературе с ее наивной и фальшивой нравоучительностью, Салтыков-Щедрин отметил, что роман Жюля Верна непременно должен стать настольной детской книгой. Имя Жюля Верна часто фигурирует в русской литературе. Его герои становятся любимыми, незабываемыми типажами.

«Отворяется дверь, и в вагон входит высокая палкообразная фигура в рыжей шляпе и в щегольском пальто, сильно напоминающая опереточных и жюльверновских корреспондентов…» – это строки из рассказа Антона Чехова «Счастливчик» (1886 г.). Герой этого небольшого юмористического рассказа, новобрачный Иван Алексеевич имеет не только «жюльверновскую» внешность, но и один из типичных жюльверновских характеров: он добродушен, чудаковат, весел и чрезвычайно рассеян. На одной из станций он по ошибке садится во встречный поезд.

Антон Чехов и прежде обращался к творчеству Жюля Верна, которого ценил и уважал. В 1883 году Чеховым была написана и опубликована в журнале «Будильник» (№19) пародия под названием «Летающие острова. Сочинение Жюля Верна». Это небольшой забавный рассказ, по стилю и содержанию пародирующий манеру письма Жюля Верна. Необыкновенный талант и чувство юмора, присущие Чехову, позволяют делать это беззлобно, легко и весело. Позже эта пародия не раз переиздавалась и входила в различные сборники.

Очень высокого мнения о книгах Жюля Верна были Лев Толстой и Иван Тургенев. В 1891 году Толстой говорил: «Романы Жюля Верна превосходны, я их читал совсем взрослым, и все-таки, помню, они меня восхищали. В построении интригующей, захватывающей фабулы он удивительный мастер. А послушали бы вы, с каким восторгом отзывается о нем Тургенев! Я прямо не помню, чтобы он кем-нибудь еще так восхищался».

Почти все романы Жюля Верна переводились и печатались в России сразу после их выхода в свет во Франции.

В 1906 году начало издаваться первое (но, к сожалению, единственное в этом роде) полное собрание сочинений Жюля Верна в 88 томах. Эти книги печатались в Санкт-Петербурге в книгоиздательстве П.П. Сойкина в качестве приложения к журналу «Природа и люди», и некоторые переводы были сделаны неточно, с сокращениями. Отдельные романы выходили во многих издательствах. В 1917 году собрание сочинений было издано И.Д. Сытиным в качестве приложения к журналу «Вокруг света». Некоторые романы выходили и с рисунками Беннета.

Русский поэт Валерий Брюсов, автор многих поэтических сборников, рассказов, романов, драм и научных исследований, основную часть своего наследия написал и опубликовал в 90 х годах XIX и в начале XX века. Брюсов сделал огромное количество переводов в стихах и в прозе, принимал участие в редактировании разных журналов. В своих неопубликованных дневниках Брюсов писал: «Жюль Верн… не знаю писателя (кроме разве Эдгара По), который произвел бы на меня такое впечатление. Я впивал в себя его романы. Некоторые страницы его произведений произвели на меня неотразимейшее действие. «Таинственный остров» заставлял меня леденеть от ужаса. Заключительные слова «Путешествия капитана Граттераса» были для меня высшее – доступной мне поэзией. Последние страницы «20 000 лье под водой», рассказ о «Наутилусе» (подводном корабле), замершем в безмолвии, до сих пор потрясают меня при перечитывании, может быть, по воспоминаниям…».

Ученый-геолог, писатель Владимир Обручев говорил: «Чтение книг Жюля Верна оказало огромное влияние на выбор моей профессии геолога и географа-путешественника». Обручев прожил долгую и плодотворную жизнь, он умер, когда ему исполнилось 93 года. Начал путешествовать Обручев еще молодым геологом, принимал участие в научных экспедициях по Сибири, Средней и Центральной Азии, в Забайкалье и на Тянь-Шане. Все свои путешествия Обручев описал, и не один раз. Он написал около тысячи научных трудов, среди них пятитомная «История геологического исследования Сибири». Кроме того, он был преподавателем. Жюль Верн был одним из любимых писателей Обручева. «В его книгах часто описывались ученые, иногда смешные и донельзя рассеянные. Они знали имена растений и камней, определяли морских рыб через окна «Наутилуса», умели делать взрывчатые вещества и лекарства, находили выход из трудных положений. И мне хотелось сделаться ученым и естествоиспытателем, открывать неизвестные страны, собирать растения, взбираться на высокие горы за редкими камнями».

В 1915 году появляется роман Обручева «Плутония», написать который его побудил роман Жюля Верна «Путешествие к центру Земли», а точнее, геологические ошибки Жюля Верна (неправдоподобное для геолога описание подземного мира и возвращение на поверхность земли на плоту по раскаленной лаве). До этого случая Обручев ничего не писал для молодых читателей и не собирался этого делать, но позже появляются и другие его научно-фантастические романы.

Писатель Николай Островский так писал о Жюле Верне: «Он был не только моим спасителем в детстве, – он был для меня чем-то большим! Какое место в моей жизни занимали чудесные выдумки Жюля Верна! С каким трепетом читал я его объемистые книги, страдая от того, что чтение рано или поздно должно прийти к концу».

Известно, что Жюль Верн был одним из любимых авторов писателя и драматурга Михаила Булгакова. В 1924 году появляется его маленькая сатирическая повесть «Багровый остров». Действие происходит на неком острове Тихого океана, где неожиданно появляются жюльверновские романтические герои лорд Гленарван, Мишель Ардан, капитан Гаттерас, Паганель и Фелиас Фогг. По воле Булгакова они превращены в интервентов и участвуют в гражданской войне. В конце концов местному населению и удается отстоять свою независимость и прогнать пришельцев. На самом деле содержание повести иносказательно. В эту небольшую антиутопию вошел целый период русской истории, увиденный глазами внимательного и остроумного современника. Позже, в 1927 году, Булгаков пишет пьесу-памфлет под тем же названием, где появляется как бы сам ее автор, незадачливый писатель, взявший псевдоним «Жюль Верн» и принесший в театр для постановки свою пьесу «Багровый остров». Эта пьеса, веселая и трагичная, до сих пор не сходит со сцен московских театров.

В начале 30-х годов издательством «Земля и фабрика» выпускается первое советское собрание сочинений Жюля Верна. («Земля и фабрика» – первое название известного советского издательства «Художественная литература»).

В 1937 году появляется стихотворение советского писателя и поэта Виссариона Саянова «Жюль Верн». Поэтическое творчество Саянова пользовалось огромной популярностью в 20–30 е годы. Поэт родился в далеких сибирских приисках, в Иркутской губернии, на реке Лене и рос среди золотоискателей и авантюристов. Книги Жюля Верна были неизменными спутниками его детства.

В 1946 году, сразу после войны, в свет вышла научно-художественная книга Николая Верзилина «По следам Робинзона». Ее автор, биолог и педагог, писатель и ученый, тоже вырос когда-то на романах Жюля Верна. В своей книге Верзилин стремится заинтересовать естествознанием и изучением природы молодежь, школьников, увлечь их странствиями по лесным тропам, открытием новых возможностей природного мира, и просто научиться любить, беречь и понимать все живое. В этой книге Верзилин часто обращается к героям романов Жюля Верна, хорошо знакомым его юным читателям, и в частности к героям «робинзонад» Жюля Верна. Человек может умело использовать множество природных материалов, яркий пример тому – роман «Таинственный остров». Верзилин восхищается отвагой и трудолюбием героев Жюля Верна, хотя и отмечает, как «везло им на сундуки»: капитан Немо подарил героям «Таинственного острова» сундучок с необходимыми инструментами и книгами, а в романе «Школа робинзонов» о том же позаботилась кузина Фина.

Кроме того, Верзилин, напоминая читателям, как был найден капитан Грант, предлагает организовать увлекательную игру-поиск, где один из участников оставляет записки (с указанием координат) в бутылке на берегу, скажем, ручья, а остальные стараются отыскать пропавшего товарища по приметам, оставленным в записке, и компасу.

В 1954 году советский писатель-реалист Леонид Соболев пишет повесть «Зеленый луч». Соболев почти всю свою жизнь служил во флоте на штурманских должностях, прошел гражданскую и Великую Отечественную войны, был военным корреспондентом. Его повести и рассказы посвящены морской тематике, они соединяют в себе романтику путешествий и героику труда моряков. Повесть «Зеленый луч» посвящена судьбе Алексея Решетникова, который родился, так же как и сам автор, в глухой сибирской деревне и мечтал о морских странствиях и приключениях вместе со своим другом Васькой. «В минуты раздумья и тишины в душе его поднималась знакомая волнующая мечта о море, просторном и свободном, о плаваниях, далеких и долгих, о незнакомых берегах, о тихих закатах, торжественных и величественных, таящих в себе редчайшее чудо зеленого луча, возможное только в океане и видимое лишь счастливцами. Об этом луче и о связанной с ним легенде Алеша узнал зимой, когда Васька в своих исступленных поисках всяческой морской литературы наткнулся в городской библиотеке на роман Жюля Верна с таким же названием. Книгу приятели проглотили залпом, хотя в ней говорилось не столько о морских приключениях, сколько о каком-то чудаке, который изъездил весь свет, чтобы увидеть последний луч уходящего солнца – зеленый луч, приносящий счастье тому, кто сумеет его поймать».

Потом Алексей становится моряком и артиллеристом, но мысль о зеленом луче живет вместе с ним, и он, как и жюльверновский герой, жадно ловит последний луч заходящего солнца. Во время войны луч зеленого прожектора указывал морякам путь возвращения на корабль после выполнения боевого задания. Зеленый луч – луч надежды и счастья.

С 1954 по 1957 год в Москве выходит новое, двенадцатитомное собрание сочинений Жюля Верна, а в 1958–61 годах в Ленинграде издается отдельно «История великих путешествий» Жюля Верна в трех томах. Последнее крупное издание было в 1980 году (8 томов).

Русским литературоведом и критиком Евгением Брандисом написаны три книги о Жюле Верне «Жюль Верн. Жизнь и творчество», «Жюль Верн. Повесть о великом мечтателе» и «Рядом с Жюлем Верном». Брандис – автор многих статей о Жюле Верне, предисловий и библиографий, член Парижского Жюльверновского Общества.

По романам Жюля Верна снято множество художественных фильмов, практически не проходит и дня, чтобы по радио или телевидению не звучало имя Жюля Верна или имен его героев. Очень популярны радиопостановки «Дети капитана Гранта», «Таинственный остров», «В погоне за метеором». Среди них особенно удачна работа Олега Табакова «Пятнадцатилетний капитан». В свердловском Театре музыкальной комедии вот уже многих сезонов идет постановка по роману «Дети капитана Гранта». Музыку к этому спектаклю написали Исаак и Михаил Дунаевские.

В последних литературных альманахах тоже упоминается имя Жюля Верна, печатаются стихи о нем (например, стихотворение Вячеслава Казакевича «На воздушном шаре»). Интерес к творчеству Жюля Верна не ослабевает.

Многим русским и советским всемирно известным ученым Жюль Верн помог выбрать жизненный путь. Высоко ценили писателя Дмитрий Менделеев, ученый химик, педагог, открыватель периодического закона химических элементов, профессор Петербургского университета.

Николай Егорович Жуковский, профессор Московского университета, великий русский ученый, основоположник аэродинамики познакомился с книгами Жюля Верна еще до поступления в университет, они пользовались его особой любовью. Когда Жуковский уже стал всемирно известным ученым, в его научной библиотеке на почетном месте всегда стояла книга «Воздушный корабль» (так назывался в первом издании роман «Робур-завоеватель»).

Ученый и изобретатель, основоположник советской космонавтики Константин Циолковский говорил: «Жюль Верн пробудил мою мысль, заставил ее работать в нужном направлении».

Когда советская космическая ракета впервые передала на Землю фотографии обратной стороны Луны, ученые увековечили память гения научной фантастики, присвоив одному из «потусторонних» лунных кратеров имя «Жюль Верн». Этот кратер примыкает к морю Мечты.

2. Формирование образа России в романах А. Дюма и Ж. Верна

2.1 Особенности изображения России в романе А. Дюма «Учитель фехтования»

Исключительный интерес к России Александр Дюма проявил уже в ранний период своего творчества. В 1840 году он опубликовал свой роман, посвященный декабристам – «Учитель фехтования». Враждебно принятый Николаем I, этот роман был запрещен цензурой к переводу, но тем не менее многие его читали и сообщали содержание тем, кто не мог ознакомиться с «Учителем фехтования» в оригинале. Русский перевод романа был опубликован лишь в 1925 году, в памятную дату столетия со дня восстания декабристов.

Одним из важных, но не единственным, источников данного литературного произведения стали «Записки учителя фехтования, или Полтора года в Санкт-Петербурге» известного мастера фехтовального искусства Огюстена Гризье, ставшего по рекомендации великого князя Константина преподавателем фехтования в Главном инженерном училище. Гризье был знаком со многими декабристами, находился в дружеских отношениях с И.А. Анненковым, Н.А. Муравьевым, С.П. Трубецким, проявлял интерес к их деятельности и их судьбе.

По свидетельству самого Александра Дюма, он получил от Гризье рукопись, на основе которой он создал роман «Учитель фехтования».

Рассказчик (Гризье) говорит от первого лица. Он рассказывает одновременно правдивую историю (Луизы и графа Алексея) и свои впечатления о путешествии, климате, жителях и нравах того времени.

Главные герои романа – Иван Александрович Анненков (в романе граф Алексей) и француженка Полина Гебль (Луиза Дюпюи), ставшая после замужества Прасковьей Егоровной Анненковой.

Композицию этого романа Дюма формирует, сообразуясь с теми моментами из жизни героев, которые были зафиксированы Гризье. Богатая фантазия писателя придала хроникальному материалу форму художественного произведения, в котором историзм соседствовал с изрядной долей вымысла.

Действие всего произведения происходит в России. Рассказчик (Гризье) начинает повествование с того, что описывает свою поездку на «перекладной» повозке в Петербург:

1) «Il est inutile de dire que je ne dormis pas une heure de toute la nuit; je dansais dans mon chariot, comme une noisette dans sa coque. J'essayai bien de me cramponner au banc de bois sur lequel on avait étendu une espèce de coussin de cuir de l'épaisseur d'un cahier de papier; mais au bout de dix minutes j'avais les bras disloqués, et j’étais obligé de m'abandonner de nouveau à ce terrible cahotement, plaignant au fond du coeur les malheureux courriers russes qui font quelquefois un millier de lieues dans une pareille voiture» [Dumas 1997: 35].

2) «Дороги были…плохи… я катался по повозке как орех в скорлупе. Много раз я пытался уцепиться за деревянную скамейку, на которой лежало нечто вроде кожаной подушки толщиной в тетрадь, но поминутно скатывался с нее и должен был снова взбираться на свое место, жалея в душе несчастных русских курьеров, которым приходится делать тысячи верст в этих ужасных повозках» [Дюма 1992: 28].

Первое, о чем рассказывает Гризье – это дороги, которые действительно были в России большой проблемой: у экипажей постоянно ломались оси, отлетали колеса, они перевертывались, вследствие чего пассажиры могли получить серьезную травму.

Оказавшись в Петербурге, рассказчик торопится осмотреть город, вначале из окна гостиницы, в которой он остановился накануне вечером:

3) «…la premiere chose que je fis fut de courir à ma fenetre; j'avais devant moi le palais de l'Amirauté; avec sa longue flèche d'or surmontée d'un vaisseau et sa ceinture d'arbres, à ma gauche, l'hotel du Sénat; à ma droite, le palais d'Hiver et l'Ermitage» [Dumas 1997: 38].

4) «…я первым делом подбежал к окну: передо мной высилось Адмиралтейство со своей длинной золотой иглой, на которой красовался маленький кораблик. Адмиралтейство было окружено деревьями. Слева находился сенат, а справа – Зимний дворец и Эрмитаж» [Дюма 1992: 33].

Затем он спешит посмотреть на Петербург с Троицкого моста и, судя по всему, он не разочарован открывшимся видом:

5) «En effet, je ne sais pas s'il existe dans le monde entier un panorama pareil à celui qui se déroula devant mes yeux» [Dumas 1997: 38].

6) «Не знаю, есть ли в мире вид, который мог бы сравниться с развернувшейся перед моими глазами панорамой» [Дюма 1992: 33].

Описывая население, Гризье характеризует его следующим образом:

7) «tout est esclave à barbe, ou grand seigneur à décoration: il n'y a pas de classe intermédiaire» [Dumas 1997: 40].

8) «…здесь живут либо рабы, либо вельможи – середины нет» [Дюма 1992: 35].

При этом рассказчик удивляется, тому, что «ни в какой другой стране не встретишь среди народа таких спокойных лиц, как здесь».

Описывая город, автор повествования не забывает упомянуть о белых ночах, которые он застал во время своего приезда:

9) «La nuit n'était qu'un crépuscule doux et limpide, à l'aide duquel on aurait pu lire facilement, et qui permettait de voir à une distance considérable les objets, perdus dans un vague délicieux et revêtus de tons ignorés, même sous le ciel de Naples. La chaleur étouffante de la journée s'était changée en une charmante brise; qui, en passant sur les ailes, apportait avec elle une éphémère et suave odeur de roses et d'orangers» [Dumas 1997: 45].

10) «Ночь была мягкая и светлая. Можно было легко читать и прекрасно все видеть даже на большом расстоянии. Дневная жара сменилась вечерней прохладой, воздух был насыщен ароматом цветов. Весь город, казалось, высыпал на набережную» [Дюма 1992: 40].

Так как рассказчик имел звание учителя фехтования в императорском корпусе инженерных войск и кроме того давал частные уроки высшей знати, он был лично знаком со многими вельможами. Первое, что его поразило, было их гостеприимство:

11) «Ce bon accueil des Russes sert d'autant mieux les plaisirs des étrangers, que l'intérieur des familles est des plus animés, grâce aux anniversaires et aux grandes fêtes du calendrier, auxquelles il faut joindre encore celle du patron particulier de la maison. Aussi, pour peu que l'on ait un cercle de connaissances de quelque étendue, il se passe peu de jours sans que l'on ait deux ou trois dîners et autant de bals» [Dumas 1997: 93].

12) «Гостеприимство русских тем приятнее для иностранцев, что в русских домах бывает весело благодаря именинам, рождениям и различным праздникам, которых в России множество. Таким образом, имея более или менее обширный круг знакомых, человек может обедать по два-три раза в день и столько же раз бывать вечером на балах» [Дюма 1992: 88].

Кроме того, Гризье верно подметил отношение знатных семей к учителям, дающим частные уроки:

13) «Il y a encore, en Russie, un autre avantage pour les professeurs: c'est qu'ils deviennent commensaux de la maison, et en quelque sorte membres de la famille. Un professeur pour peu qu'il ait quelque distinction, prend au foyer, entre l'ami et le parent, une place qui tient de l'un et de l'autre qu'il conserve tout le temps qui lui convient, et qu'il ne perd presque jamais que par sa faute» [Dumas 1997: 94].

14) «У учителей в России есть еще другое весьма приятное преимущество: на них смотрят здесь почти как на членов семьи. Любой учитель быстро становится не то другом, не то родным своих хозяев, и такое положение сохраняется за ним до тех пор, пока он сам того пожелает» [Дюма 1992: 89].

Не менее, чем гостеприимство, автора поразила роскошь русских вельмож, которую он характеризует следующим образом:

15) «Il faut avoir vu un grand dîner chez un grand seigneur russe pour se faire une idée du point où peut être porté le luxe de la table. Nous étions à la moitié de décembre, et la première chose qui me frappa fut, au milieu du surtout qui couvrait la table, un magnifique cerisier tout chargé de cerises, comme en France à la fin de mai. Autour de l'arbre, des oranges, des ananas, des figues et des raisins s'élevaient en pyramides et complétaient un dessert, qu'il eût été difficile de se procurer à Paris au mois de septembre» [Dumas 1997: 113].

16) «Нужно отобедать у русских вельмож, чтобы иметь представление об их роскоши. Была середина декабря, и, когда я вошел в столовую, меня больше всего поразило великолепное вишневое дерево, усыпанное вишнями, которое стояло посреди стола. Можно было подумать, что находишься во Франции в середине лета. Вокруг этого дерева лежали горы апельсинов, ананасов и винограда – такой десерт трудно было бы найти в Париже даже в сентябре» [Дюма 1992: 109];

17) «Après le premier service, le maître d'hôtel entra, tenant sur un plat d'argent deux poissons vivants et qui m'étaient inconnus. Aussitôt tous les convives poussèrent un cri d'admiration, c'étaient deux sterlets. Or, comme les sterlets ne se pèchent que dans le Volga, et que la partie la plus rapprochée du Volga coule à plus de trois cent cinquante lieues de Saint Pétersbourg, il avait fallu, attendu que ce poisson ne peut vivre que dans l'eau maternelle, il avait fallu pendant cinq jours et cinq nuits de voyage, les maintenir dans une voiture fermée et chauffée à une température qui ne permit pas à l'eau du fleuve de se geler» [Dumas 1997: 115].

18) «После первого блюда в залу вошел метрдотель, неся на серебряном блюде двух неизвестных мне живых рыб… то были две стерляди. Так как стерляди водятся только в Волге, расстояние от нее до Петербурга не меньше трехсот пятидесяти лье, и могут жить только в волжской воде, пришлось везти их в течение пяти дней и пяти ночей в крытом и отапливаемом возке, чтобы вода в той посудине, где они помещались, не замерзла» [Дюма 1992: 110].

Мы видим, что Гризье довольно точно описывает стремление русских господ к показной роскоши. Он уловил то, что вельможи действительно шли на все, тратили огромные даже для них деньги только для того, чтобы пустить пыль в глаза своим гостям, особенно если это были иностранцы, чтобы похвастаться своим богатством. Автор даже упоминает, что Потемкин, славившийся своей расточительностью, «и тот не придумал бы ничего лучше».

Рассказчик уделяет немало внимания климату России, в частности погодным условиям зимой:

19) «…Les premiers jours ou Saint-Pétersbourg eut revêtu sa blanche robe d'hiver furent pour moi des jours de curieux spectacle, car tout était nouveau. Je ne pouvais surtout me lasser d'aller en traineau; car il y a une volupte extreme à se sentir entraine sur un terrain poli comme une glace par des chevaux qu'excite la vivacité de l'air, et qui, sentant à peine le poids de leur charge, semblent voler plutot que courir. Ces premiers jours furent d'autant plus agréables pour moi, que l'hiver, avec une coquetterie inaccoutumée, ne se montra que petit à petit, de sorte que j'arrivai, grâce à mes pelisses et à mes fourrures, jusqu'à vingt degrés presque sans m'en être aperçu; à douze degrés la Neva avait commencé de prendre» [Dumas 1997: 106].

20) «Одевшись в свою белую зимнюю одежду, Петербург предстал передо мной в любопытном, новом для меня обличье. А главное, я без устали катался в санях: испытываешь особое удовольствие, когда сани скользят по гладкому, как лед, снегу, и лошади, подбадриваемые холодом, не бегут, а летят, словно не везут никакой тяжести. Эти первые зимние дни были для меня тем более приятны, что зима этого года против обыкновения установилась исподволь. Морозы постепенно дошли до 20 градусов, но я их почти не замечал благодаря моей шубе и прочей теплой одежде. При двенадцати градусах Нева стала» [Дюма 1992: 103].

Большое впечатление на автора повествования произвели русские бани, о которых он много слышал на родине, но на самом деле они оказались не такими, какими он их себе представлял. Их описание занимает в романе почти целую страницу:

21) «…J’avais beaucoup entendu parler, en France, de ces sortes d’etablissements, de sorte que, passant devant une maison de bains, je resolus de profiter de l’occasion. Je me presentai à la porte; moyennant deux roubles et demi, c’est-à dire cinquante sous de France, on me remit une carte d’entrée et je fus introduit dans une premiere chambre ou l’on se deshabille: cette chambre est chaufée à la temperature ordinaire.

Pendant que je me devetissais en compagnie d’une douzaine d’autres personnes, un garçon vint me demander si j’avais un domestique et, sur ma reponse negative, s’informa de quel age, de quel prix et de quel sexe je desirais la personne qui devait me frotter. Une telle demande necessitait une explication; je la provoquai donc, et j’appris que des enfants et des hommes attachés à l’établissement se tenaient toujours prêts à vous rendre service et que, quant aux femmes, on les envoyait chercher dans une maison voisine.
Une fois le choix fait, la personne, quelle que’elle fut, sur laquelle il s’était arreté, se mettait nue comme le baigneur, et entrait avec lui dans seconde chambre, chaffée à la temperature du sang…il ouvrit une porte et me poussa dans la seconde chambre. Je crus que quelque nouveau Mephistopheles m’avait conduit, sans que je m’en doutasse, au sabbat.

Que l’on se figure trois cents personnes parfaitement nues, de tout age, de tout sexe, hommes, femmes, enfants, vieillards, dont la moitié fouette l’autre, avec de cris, des rires, des contorsions étranges, et cela sans la moindre idée de pudeur. C’est qu’en Russie le peuple est si meprise que l’on confond ses habitudes avec celles des animaux, et que la police ne voit que des accouplements avantageux à la population et par consequent à la fortune des nobles, dans un libertinage qui commence à la prostitution et qui ne s’arrête pas même à l’inceste.

Au bout de dix minutes, je me plaignis de la chaleur; je rentrai dans la première chambre; je me rhabillai et, jetant deux roubles à mon frotteur, je me sauvai revolte d’une pareille demoralisation qui, à Saint-Peterbourg, parait si naturelle parmi les basses classes que personne ne m’en avait parlé» [Dumas 1997: 95].

22) «Я много слышал еще во Франции об этих банях, и теперь, проходя мимо, мне вздумалось воспользоваться случаем и помыться. Заплатив два с половиной рубля, или 50 су на французские деньги, я получил билетик и с ним вошел в первую комнату, где раздеваются. Температура в ней была обыкновенная.

Пока я раздевался, ко мне подошел мальчик и спросил, есть ли со мной слуга, и, получив отрицательный ответ, снова спросил, кого я хочу взять в банщики: мальчика, мужчину или женщину. Само собой разумеется, подобный вопрос меня крайне озадачил. Мальчик объяснил мне, что при бане имеются банщики мальчики и мужчины. Что же касается женщин, то они живут в соседнем доме, откуда их всегда можно вызвать.

Когда банщик или банщица взяты, они тоже раздеваются догола и вместе с клиентом входят в соседнюю комнату, в которой поддерживается температура, равная температуре человеческого тела. Открыв дверь этой комнаты, я остолбенел: мне показалось, что какой-то новоявленный Мефистофель без моего ведома доставил меня на шабаш ведьм. Представьте себе человек триста мужчин, женщин и детей, совершенно голых, которые бьют друг друга вениками. Шум, гам, крики. Стыда у них ни малейшего: мужчины моют женщин, женщины – мужчин. В России на простой народ смотрят почти как на животных, и на такое совместное мытье полиция не обращает никакого внимания» [Дюма 1992: 92].

Автор совершенно верно подметил такую деталь, что простой народ в России за людей не считался, крепостные были чем-то вроде домашних животных, да и свободные, но бедные люди не признавались полноценными членами общества, с ними не считались, о них не заботились.

Таким образом, изучив вышеприведенные примеры, можно отметить следующее: Александр Дюма в своем романе «Учитель фехтования» очень точно воспроизвел не только особенности климата России, ее дорог, но и особенности быта как высшей знати, так и простого народа, очень четко показал межклассовые взаимоотношения. Конечно, без главного источника романа, рукописи Огюстена Гризье, писателю было бы сложнее показать все с такой точностью, но все же именно богатая фантазия Дюма придала полученному им материалу форму художественного произведения.

2.2 Повествование о России в произведении Ж. Верна «Михаил Строгов»

24 марта 1905 года умер великий французский писатель-фантаст Жюль Верн. А у его романа «Михаил Строгов» в 2005 году был юбилей – впервые роман о необыкновенном путешествии в Иркутск был издан 130 лет назад, после чего во Франции появилась мода на все русское, а Тургенев назвал «Михаила Строгова» лучшим романом Верна.

Роман начинается с новости об оккупации и восстании во всей Восточной Сибири. Новость о беспорядках принес императору России один из министров. Встревоженный император отправил в Иркутск офицера Михаила Строгова. Отец с детства приучил Строгова к охоте на медведей, и своего первого мишку Михаил завалил в четырнадцать лет. Строгов умел ориентироваться по расположению веток на дереве и в пути, при необходимости, мог не спать по десять суток. Итак, Строгов отправился в Иркутск. По дороге к нему присоединилась девушка Надя, которая пробиралась к своему отцу.

Долгий путь, в данном случае из Москвы через всю Россию в Сибирь, – ход, часто употребляемый Верном во многих его произведениях. Этот ход позволял в увлекательной художественной форме показать читателю географию и обычаи страны, в которой происходило действие романа. Это и было основной целью великого писателя, которого называют родоначальником научно-фантастической литературы.

Описывая пришедшийся на осень путь героев романа от Красноярска до Иркутска, Верн, забегая вперед, рассуждает о нашей сибирской зиме:

23) «Quelquefois même, l’hiver succède presque inopinement à l’été. C’est qu’ils doivent être precocés, ces hivers de la Russie asiatique, pendant lesquels la colonne thermometrique s’abaisse jusqu’au point de congelation du mercure24, et ou l’on considère comme une temperature supportable des moyennes de vingt degres centigrades au-dessous de zero» [Verne 1998: 311].

24) «Случается даже, что вслед за летом непосредственно наступает зима. Эти ранние зимы поражают своей суровостью: бывают такие сильные морозы, что ртуть в термометре падает до точки замерзания (около 42° ниже нуля). Мороз в 20° ниже нуля считается сносной температурой» [Верн 1992: 110].

Подъезжая к Нижнеудинску, Строгов и Надя в ужасе видели, что город был разграблен завоевателями Феофар-хана. Следуя через Куйтун, Тулун и Кимильтей (причем расстояния между этими пунктами указаны абсолютно верные), Строгов и его друг на себе испытали привычки завоевателей. Первого супостаты привязали к слепой бешеной лошади, второго живьем закопали в землю. Строгову, как и положено герою, удалось спастись. Еще немного – и перед ним Байкал. Вот как Жюль Верн описывает его:

25) «Le lac Baikal est situé à dix-sept cents pieds au-dessus du niveau de la mer. Sa longueur est environ de neuf cents verstes, sa largeur de cent. Sa profondeur n’est pas connue… Cet immense bassin d’eau douce, alimente par plus de trois cents rivières, est encadré dans un magnifique circuit de montagnes volcaniques. Il n’a d’autre deversoir que l’Angara, qui, apres avoir passé à Irkoutsk, va se jeter dans l’Yenisei, un peu en amont de la ville d’Yeniseisk. Quant aux monts qui lui font ceinture, ils forment une branche des Toungouzes et derivent du vaste système orographique des Altai» [Verne 1998: 341].

26) «Озеро Байкал лежит на тысячу семьсот футов выше уровня моря. Длина его около девятисот, ширина – около ста верст. Глубина же его до сих пор неизвестна… Этот обширный бассейн пресной воды, питаемый более чем тремястами рек, окаймлен великолепной цепью вулканических гор. Байкал дает начало одной только реке Ангаре, протекающей мимо города Иркутска и впадающей затем в реку Енисей немного выше города Енисейска. Горы, опоясывающие его, составляют отрасль громадной горной системы Алтаев» [Верн 1992: 125].

Писатель не очень определенно говорит о количестве притоков – «более трехсот». На самом деле, их 336. Но это было в прошлом веке, а сейчас ученые считают, что из-за потепления и вырубки лесов в долинах рек, притоков стало меньше. А вот о глубине озера Жюль Верн пишет, что она неизвестна. Но это понятный пробел в знаниях автора, ведь средняя глубина Байкала измерена лишь в 30 х годах XX века, и он не мог о ней знать.

Жюль Верн описывает любопытное явление, происходящее в период таяния льда на Байкале:

27) «Pendant que les glacons derivaient ainsi, des phénomènes curieux se produisaient à la surface du Baikal. C’étaient de magnifiques jaillissements de sources d’eau bouillante, sorties de quelques-uns de ces puits artésiens, que la nature a fores dans le lit même du lac. Ces jets s’élevaient à une grande hauteur et s’épanchaient en vapeurs, irisées par les rayons solaires, que le froid condensait presque aussitot» [Verne 1998: 347].

28) «В то время как шел лед, на озере совершались весьма любопытные явления. То были горячие источники, брызжущие великолепными фонтанами из артезианских колодцев, которыми природа наделила даже самое дно Байкала. Кипящая вода высоким столбом била прямо из озера, мириады брызг, сверкающих на солнце, рассыпались целым радужным снопом, почти моментально замерзая в воздухе» [Верн 1992: 129].

Надо заметить, что происходящее вероятно лишь в романе, в действительности же об этом явлении данных очень мало, и те не абсолютно достоверны. Хотя, возможно, во времена Жюля Верна и было на Байкале что-то подобное. Наконец Строгов и Надя прибыли в Иркутск.

Жюль Верн увидел столицу Восточной Сибири несколько своеобразно:

29) «Une berge assez élevée, qui se dresse sur la rive droite de l’Angara, sert d’assise à ses eglises, que domine une haute cathédrale, et à ses maisons, disposées dans un pittoresque désordre.

Vue d’une certaine distance, du haut de la montagne qui se dresse à une vingtaine de verstes sur la grande route siberienne, avec ses coupoles, ses clochetons, ses flèches élancées comme des minarets, ses domes ventrus comme des potiches japonaises, elle prend un aspect quelque peu oriental. Mais cette physionomie disparait aux yeux du voyageur, des qu’il y a fait son entrée. La ville, moitié byzantine, moitie chinoise, redevient européenne par ses rues macadamisées, bordées de trottoirs, traversées de canaux, plantées de bouleaux gigantesques, par ses maisons de briques et de bois, dont quelques-unes ont plusieurs etages, par les equipages nombreux qui la sillonnent, non seulement tarentass et telegues, mais coupes et caleches, enfin par toute une categorie d’habitants tres avancés dans les progres de la civilisation et auxquels les modes les plus nouvelles de Paris ne sont point etrangères» [Verne 1998: 365].

30) «Город со своим величественным собором и массою других церквей, с домами, разбросанными в живописном беспорядке, стоит на правом, довольно высоком берегу Ангары. Если смотреть на него со стороны, с высоты горы, возвышающейся верст на двадцать на большой сибирской дороге, то этот город со своими церквами и колокольнями, с высокими шпицами как на минаретах, с пузатыми куполами, похожими на японские пагоды, носит характер чисто восточный.

Но стоит только въехать в самый город, как первое впечатление тотчас же изменяется. Город, наполовину византийский, наполовину китайский, становится сразу европейским, как только вы увидите его мощеные улицы с широкими тротуарами, искусственные каналы, обсаженные по берегам гигантскими березами, его каменные и деревянные дома, между которыми есть даже и многоэтажные здания, бесчисленные экипажи, снующие по улицам, и не просто тарантасы и телеги, а хорошенькие фаэтоны, изящные кареты и коляски, наконец, все это городское население, носящее на себе отпечаток интеллигентности и цивилизации, эти шикарные дамские туалеты, сшитые по последней парижской моде» [Верн 1992: 141].

Кроме прочих видов транспорта Строгову во время путешествия пришлось воспользоваться и плотом, на котором он с друзьями плыл по Ангаре. И тут не обошлось без опасности.

Спутник Строгова, плеснув рукой по воде с плота, ощутил на руке липкую влагу. Он понюхал руку (дело было в темноте) и понял, что поверхность воды покрыта пленкой нефти. Жюль Верн проявил здесь поразительную осведомленность. На Байкале действительно имеются признаки нефти. Но Жюль Верн делает несколько фантастическое допущение, будто ее там чрезвычайно много:

31) «On sait que le sol de l’Asie centrale est comme une eponge impregnée de carbures d’hydrogène liquides… les sources d’huiles minerales sourdent par milliers à la surface des terrains. C’est le «pays de l’huile»» [Verne 1998: 357].

32) «Известно, что почва Средней Азии, как губка, пропитана жидким светильным газом… существуют целые миллионы нефтяных источников. Это поистине страна масел» [Верн 1992: 136].

В романе выше Иркутска, на правом берегу разрабатывались нефтяные источники. Используя их, по воле писателя, персонаж романа Огарев решил поджечь Иркутск.

Вот как описывает Жюль Верн поджог:

33) «L’étoupe avait été lancée sur les eaux de l’Angara. En un instant, comme si le courant eut été fait d’alcool, tout le fleuve s’enflamma, en amont et en aval, avec une rapidité éléctrique. Des volutes de flammes bleuâtres couraient entre les deux rives. De grosses vapeurs fuligineuses se tordaient au-dessus. Les quelques glacons qui s’en allaient en derive, saisis par le liquide igné, fondaient comme de la cire à la surface d’une fournaise, et l’eau vaporisée s’echappait dans l’air en sifflets assourdissants» [Verne 1998: 396].

34) «Кусок зажженной пакли упал в воду. В ту же минуту нефть вспыхнула, и пожар с быстротою электричества разлился вниз и вверх по реке. Голубоватое пламя вспыхивало и перебегало с одного берега на другой. Лед таял и трескался, и над всем этим стоял густой чад» [Верн 1992: 161].

Пожар был нужен Огареву, чтобы затруднить оборону иркутянами своего города от отрядов завоевателей, которые по плану должны были прорваться через ворота по улице Большой. Но все закончилось благополучно. Пожар потушили, нападение отбили. В финальной схватке Строгов с ножом победил Огарева с саблей и спас брата царя. Наградой Строгову была, кроме прочего, любовь его спутницы Нади. Вот таким было необыкновенное путешествие в Иркутск, созданное фантазией французского романиста.

«У меня самая лучшая профессия в мире. Она позволяет мне, не покидая кресла в кабинете, совершать путешествия в самые отдаленные уголки Земли», – говорил Жюль Верн. Знаменитый романист справедливо включен литературоведами в сотню величайших писателей всех времен и народов. И тем более приятно, что великого фантаста заинтересовали Сибирь и Иркутск, который в своем романе он описал со знанием, которое особенно удивительно, если учесть тот факт, что сам писатель никогда не был не только в Сибири, в частности в Иркутске, но и в России вообще.

Заключение

Одними из тех, кто в своих произведениях показал Россию практически такой, какой она является на самом деле, стали французские писатели Александр Дюма и Жюль Верн.

В середине XIX века Дюма проявляет интерес к России и пишет исторический роман «Записки учителя фехтования, или Восемнадцать месяцев в Санкт-Петербурге» (1840), посвященный жизни декабриста Анненкова и его жены. Проникнутые чувством сострадания к жертвам царского произвола, «Записки» были запрещены цензурой к публикации в России и впервые напечатаны в русском переводе лишь в 1925 г.

В этом романе автор рассматривает Россию со всех сторон общественной, политической, культурной жизни. Он затрагивает все: образ жизни простого народа и вельмож, взаимоотношения между ними; политическую обстановку в стране, показывает культурные достопримечательности и плохие дороги, и все это с поразительной точностью.

Что касается Жюля Верна, то в своем романе «Михаил Строгов» писатель также довольно точно описывает Россию, в частности, природу Сибири, ее климат, хотя в данном произведении присутствует и некоторый вымысел: например, неправдоподобно большое количество нефтяных источников на берегах Ангары, своеобразно выглядит в романе и Иркутск. Однако в целом образ России представлен достаточно достоверно.

Во французской научной литературе исследований, посвященных анализу образа России, не так много. Элементы анализа содержатся в воспоминаниях отдельных путешественников. В них зачастую представлен французский взгляд на российскую историю. Встречаются и работы, в которых показано французское понимание русской литературы в целом, рассмотрено пребывание того или иного русского писателя во Франции или знакомство и взаимодействие русского и французского авторов. К сожалению, подходы французских исследователей к анализу образа России отличаются описательностью и базируются на том представлении о нашей стране, которое сложилось во Франции.

Список литературы

Адрианов Ю. Сюжет для Александра Дюма // Адрианов Ю. Российской памяти созвездье. – Н. Новгород, 1995. – С. 153 – 192.

Бодров А.В. // ВЛИЯНИЕ ОБЩЕСТВЕННОЙ ПСИХОЛОГИИ НА ПОЛИТИЧЕСКИЕ СОБЫТИЯ НА ПРИМЕРЕ «ВОЕННОЙ ТРЕВОГИ» 1875 ГОДА – Санкт-Петербург, 2003

Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия, 2004.

Бронивецкий Петр. Покорение одной шестой // Geo, #7–2004

Декисс Жан-Поль. Семь одержимых путешественников // Geo, #7 – 2004

Деникин А. «Аналитическая газета «Секретные исследования».

Дурылин С. Александр-Дюма-отец и Россия // Лит. наследство, №№31–32, М., 1937, с. 513.

Дюма А. Учитель фехтования/ А. Дюма – Чебоксары: Чувашское кн. изд-во. 1992. – 160 с.

Зарубежная литература XIX – начала XX века: учебное пособие для вузов/ под ред. В.М. Толмачева. – М.: Академия, 2003. – 493 с.

Зарубежная литература XIX века. Учебник для вузов/ под ред. Л.Г. Андреева. – 2-е изд., исправ. и доп. – М.: Высшая шк.: Академия, 2000. – 559 с.

Ковалевская О. // Собрание сочинений А. Дюма. 2001–2007

Костяшкин Н.А.: АЛЕКСАНДР ДЮМА-ОТЕЦ НА ВАЛААМЕ // Валаам в жизни и творчестве замечательных людей. М., 1999.

Люко Ив-Мари. Ни грана фантастики? // Geo, #7–2004

Межрегиональная ассоциация деловых библиотек, 2003–2007

Реабилитация Дюма // Журнал «Вокруг света» Альманах «Полдень. 21 век» Путеводители «Вокруг света» – №6 (2609) июнь 1991 г.

Рива Пьеро Гондоло делла. «Вокруг света», или наперегонки со временем // Geo, #7–2004

Седо А.: Необыкновенное путешествие автора «Трёх мушкетёров» // НЛО №23 (2004)

Трескунов М. «Учитель фехтования» // Дюма А. «Учитель фехтования». – Чебоксары, 1992. – С. 150–151

Трескунов М.А. Дюма о декабристах // Звезда. – 1975. – №12. – С. 207 – 212.

Хазаков М., Богданов Р. Повстречался с героями своего романа: А. Дюма в Нижнем Новгороде // Нижегородский рабочий. – 1991. – 25 апр. – С. 2.

Холмогоров Д. Курс Верна // Geo, #7–2004

Шамшурин В. Герой А Дюма // Шамшурин В. Наш край. – Н. Новгород, 1998. – С. 230–231.

Список источников фактического материала

1. Верн Ж. Михаил Строгов; Пять недель на воздушном шаре; Путешествие трех англичан по Африке: Романы: Пер. с фр./ Жюль Верн. – М. – Раритет, 1992. – 429 с.

2. Дюма А. Учитель фехтования. Черный тюльпан. Роман. Перевод с французского. – Курск: Издательство МНПП «Сеймъ», 1992. – 448 с.

3. Dumas A. Le maître d’armes. – Moscou. – 1997., 350 p.

4. Verne Jules. Michel Strogoff. – Moscou. – Ircoutsk. – 1998., 469 p.