Говорящие фамилии в произведениях русских писателей XIX века

Говорящие фамилии в произведениях русских писателей XIX века

Введение

Выбор этой темы обусловлен очень большим интересом к говорящим именам в русской литературе. Если мы имеем дело с художественным произведением, в котором все действующие лица порождены авторской фантазией, то кажется очевидным, что автор располагает, по-видимому, достаточной свободой при выборе того или иного антропонима для любого из своих персонажей. Но мнимая произвольность антропонима на самом деле является осознанной или интуитивно угаданной необходимостью выбора именно этого, а не другого имени, изучение семантического ореола, окружающего антропоним литературных героев на этапе создания их автором и затем — восприятие его читателем на сегодняшний день является интересной и актуальной проблемой.

Глубокое и всестороннее познание художественного произведения невозможно без осмысления использования автором системы собственных имен. Экспрессивное использование имен собственных свойственно многим писателям. Опираясь на внутреннюю форму слова, положенного в основу фамилии героя, писатели в эпоху классицизма награждали своих героев выразительными именами-характеристиками. Русские художники пера – Чехов, Гоголь, Островский и другие – находили очень яркие и неожиданные выразительные средства, одним из которых является «говорящие фамилии». Сатирики называли своих героев «говорящими» именами и фамилиями. Положительные герои звались Правдин, Милон, Правдолюбов, а отрицательные – Скотинин, Взяткин, Безрассуд. Пародисты переиначивали фамилию своего литературного противника так, что она становилась средством насмешки.

Цель работы – рассмотреть использование говорящих фамилий в произведениях русских писателей XIX века.

I. Говорящие фамилии и их роль в стилистическом образе художественного произведения

Собственные имена и прозвища занимают важное место в лексическом составе языка. Ономастические имена, вводимые в структуру художественного произведения, в качестве важнейших элементов средств выразительности органически связаны с содержанием произведения: «Под стилем художественного произведения условимся понимать систему языковых средств, целенаправленно используемых писателем в литературном произведении, являющемся искусством слова. В этой системе все содержательно, все элементы стилистически функциональны. Они взаимообусловлены и органически связаны с содержанием. Эта система зависит от литературного направления, жанра, темы произведения, структуры образов, творческого своеобразия художника. В этой системе все элементы подчинены одной цели – наиболее удачному выражению художественного содержания произведения»

Выдуманные имена, прозвища, названия титулов в качестве средств типизации оказывают неоценимую помощь писателям, которые используют их как самые значительные средства типизации. Например, мастера сатиры, стремясь заклеймить отрицательные образы, подбирают такие имена, которые с самого начала изобличают низменную сущность, низкий общественный «рейтинг» этих персонажей. Все это играет значительную роль в создании обобщенного образа сатирического типа.

Таким образом, в художественном произведении собственные имена выполняют не только номинативно-опознавательную функцию: будучи связаны с тематикой произведения, жанром, общей композицией и характером образов, они несут определенную стилистическую нагрузку, имеют стилистическую окраску.

Уже античная литература предоставляла тот материал, на основе которого в принципе было возможно возникновение специальной науки о собственных именах в художественном тексте. Намного позднее сформировались интралингвистические предпосылки развития литературной ономастики. По сути дела, лишь в прошлом веке лингвистика в достаточной мере апробировала ряд важнейших идей, легших в основание новой дисциплины. Это прежде всего представления о системности языка и знаковом характере слова, и в частности имени собственного, предполагающие выделение в нем плана выражения и плана содержания, означающего и означаемого. При изучении знака в его художественной ипостаси, когда эстетическая установка произведения активизирует оба плана знака, это особенно важно. Существенную роль в понимании того, как функционирует оним в тексте, сыграло четкое разграничение языка и речи, так как именно в речевой коммуникации собственное имя реализует свой богатый и разнообразный семантический потенциал. Несомненно также, что новая дисциплина могла сложиться только в тот момент, когда лингвистика сместила общий вектор своих интересов с языковой системы, где ономастика поневоле занимает достаточно скромное место, на речь, где имя силу своей лингвистической природы становится эффективнейшим инструментом порождения и конденсации разнообразных смыслов. Когда выработанные в рамках структурализма строгие научные методы были перенесены на исследование речевых феноменов, это послужило одной из важнейших предпосылок становления и развития литературной ономастики.

В русской литературе объектом рефлексии собственные имена как особый лексический разряд впервые стали в художественной практике классицистов. Рациональная нормативность классицистических произведений потребовала строгой кодификации лексических средств, и в том числе ономастической лексики. Примечательно, что М. В. Ломоносов, совместивший в своем подходе к литературе позиции теоретика и практика, видел в именах собственных один из мощных тексто- и стилеобразующих факторов. Впрочем, гораздо чаще к именам обращались в связи с определенной интерпретацией тех или иных персонажей. Имя при этом не выделялось из художественной и языковой ткани всего произведения в качестве самостоятельной смысловой сущности и отдельного объекта исследования, а воспринималось как атрибут персонажа или даже целого литературного направления и привлекалось только в связи с их анализом.

Говорящие фамилии помогают читателю понять отношение автора к герою: Макар Девушкин, князь Мышкин (Ф. Достоевский); врач Гибнер, судья Ляпкин-Тяпкин (Н. Гоголь).

Любил использовать говорящие фамилии А.П. Чехов. Чего стоят, например: унтер Пришибеев, чиновник Червяков, актер Унылов... Одно чтение списка действующих лиц комедии Д. И. Фонвизина «Недоросль» дает прекрасное представление о персонажах: Вральман, Скотинин, Стародум, Простаков, Правдин, Цифиркин, Кутейкин (от «кутья» - кушанье, которое едят на поминках и насмешливое название лица из духовного сословия).

В комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» многие фамилии героев также «говорящие», опирающиеся на внутреннюю форму слова: -Тугоуховский он действительно туг на ухо, ходит со слуховой трубкой; - Молчалин не произносит лишних слов (в мои лета не должно сметь свое суждение иметь, да к тому же он помнит, что нынче любят бессловесных); - Скалозуб зубоскал, пошлый остряк. - Фамилия Фамусов трактуется, с одной стороны, как знаменитый, известный (от фр. fameus), с другой - боящийся молвы (от лат. fame молва).

Любой писатель тщательно продумывает, какие имена он может и должен включить в текст своего сочинения, особенно - имена действующих лиц, посредством которых обязательно выражает субъективное отношение к создаваемому персонажу, изображаемым характерам, типам личности.

II. Говорящие фамилии в произведениях русских писателей

2.1 Говорящие фамилии в творчестве Д.И. Фонвизина

За 14 лет до появления фонвизинского «Недоросля», в 1764 году, В.И. Лукин написал комедию «Мот, любовию исправленный», в которой вывел на русскую сцену персонажей с весьма характерными именами. Один, светлый, полюс этого произведения составляют Добросердов и Правдолюбов. Другой, резко противопоставленный этим персонажам, – Злорадов, Докукин, Безотвязный, Пролазин, который, кстати, является стряпчим. Героев с именами Чужехват и Пасквин можно встретить и в комедии А.П. Сумарокова «Опекун».

Так что два полюса в «Недоросле» с Милоном, Правдиным, Стародумом и Софьей, имя которой, к слову, с греческого языка переводится как «премудрость», и Скотининым, Простаковыми и Вральманом не являлись для современников Фонвизина чем-то уж очень новым.

Кроме того, задолго до этих произведений на русской сцене появлялись герои народного театра с не менее говорящими именами типа Зарез-Головорез, Преклонский и Безобразов.

Что уж говорить о том, что в зарубежной драме персонажи с говорящими именами давно утвердились на сцене. Чего стоят одни только герои Жан-Батиста в пьесе «Любовь-исцелительница»! Именно об именах, которые носят персонажи этой комедии, Михаил Булгаков писал в книге «Жизнь господина де Мольера»: «Они носили имена, которые для Мольера за весёлым ужином придумал Буало, воспользовавшись греческим языком. Первый врач назывался Дефонандрес, что значит убийца людей. Второй – Баис, что значит лающий. Третий – Мокротон, что значит медленно говорящий и, наконец, четвёртый – Томес – кровопускатель.

Однако справедливости ради надо сказать, что не всех персонажей «Недоросля», исходя из их имён, можно отнести к положительным или отрицательным героям. Например, Цыфиркин и Кутейкин являются лексически нейтральными и говорят лишь о роде занятий наставников Митрофана.

Что же касается имени Митрофан (в буквальном переводе с греческого языка означает «являющий свою мать», т.е. похожий на свою мать), то с ним благодаря фонвизинской комедии произошла весьма любопытная трансформация. Прежде лексически нейтральное имя собственное уже больше двух веков считается едва ли не ругательством, и уж во всяком случае, Митрофанами у нас в России принято называть лентяев, недоучек и невежд.

Кстати, об именах героев русской драмы 18 века в своей статье о комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» Аполлон Григорьев не без язвительности заметил: «Это совсем не смешной анекдотец, переложенный на разговор, не такая комедия, где действующие лица нарицаются Добряковыми, Плутоватиными, Обдираловыми».

Однако с говорящими именами у Фонвизина не так всё просто и однозначно. Разумеется, в том, что это – наследие классицистического театра, сомневаться не приходится. Но не все герои оправдывают свои имена. Об этом же пишут Пётр Вайль и Александр Генис: «Фонвизина принято относить к традиции классицизма. Это верно, об этом свидетельствуют даже самые поверхностные с первого взгляда детали: например, имена персонажей. Милон – красавчик, Правдин – человек искренний, Скотинин – понятно. Однако, при ближайшем рассмотрении, убедимся, что Фонвизин классик только тогда, когда имеет дело с так называемыми положительными персонажами. Тут они ходячие идеи, воплощённые трактаты на моральные темы».

Эта фраза парадоксальна. Например, в ней есть позиции, противоречащие друг другу, поскольку Скотинин никак не может быть отнесён к числу положительных героев. Бесспорно, однако, то, что ни Фонвизин, ни его комедии, ни персонажи «Недоросля» и «Бригадира» не укладываются в прокрустово ложе традиций классицизма.

А фамилия Адама Адамыча – Вральман, отчасти русская, отчасти немецкая, – даёт начало множеству такого рода говорящих имён у авторов, наследовавших классику эпохи Екатерины Великой.

2.2 Говорящие фамилии в творчестве А.С. Грибоедова

Огромный интерес по интересующей нас проблеме представляет творчество А.С. Грибоедова. Как известно, перу автора «Горя от ума» принадлежат порядка десяти драматических произведений. Бесспорно, ученические произведения, а также комедии, написанные в соавторстве с А.А. Жандром и П.А. Вяземским, не идут ни в какое сравнение с гениальным «Горем от ума». Однако говорящие имена в небольшом произведении Грибоедова 1818 года «Проба интермедии» не могут не обратить на себя внимание. Имена эти предельно незатейливы и почти исчерпывающе характеризуют их носителей-актёров: Алегрин, Резвушков, Припрыжкин, Свисталова, Диезина.

Особого внимания заслуживают и фамилии героев пьесы «Притворная неверность», являющейся вольным переводом комедии французского драматурга Н.Т. Барта, в которой Грибоедов русифицировал имена героев, дав «старому франту» фамилию Блёстов, а двум другим персонажам – Рославлев и Ленский. Автор рецензии на эту комедию, опубликованной в журнале «Сын Отечества» в 1881 году, кроме всего прочего, отмечал: «Переводчики «Притворной неверности», по примеру других новейших писателей, дали почти всем действующим своим имена русские, заимствованные от собственных имён русских городов и рек (например, Рославлев и Ленский)». Нужно ли говорить о том, что впоследствии эти имена были перенесены в произведения других писателей – А.С. Пушкина и М.Н. Загоскина.

Но, наибольший интерес в творчестве Грибоедова в использовании им говорящих имён представляет комедия «Горе от ума».

Н.М. Азарова совершенно справедливо относит «принцип «говорящих» фамилий к влиянию классицизма, разделяя их на три типа:

1) собственно говорящие, «которые сообщают об одной важной черте героя» (Фамусов, Тугоуховский, Репетилов, Молчалин);

2) оценивающие фамилии: Скалозуб, Хрюмина, Загорецкий, Хлёстова;

3) ассоциативные – Чацкий, указывающая на прототипа главного героя драмы.

Фамилия «Чацкий» несет в себе зарифмованный намек на имя одного из интереснейших людей той эпохи: Петра Яковлевича Чаадаева. В черновых вариантах «Горя от ума» Грибоедов писал имя героя иначе, чем в окончательном: «Чадский». Фамилию же Чаадаева тоже нередко произносили и писали с одним «а»: «Чадаев». Именно так, к примеру, обращался к нему Пушкин в стихотворении «С морского берега Тавриды»: «Чадаев, помнишь ли былое?»…В 1828-1830 г. Чаадаев написал и издал историко-философский трактат «Философические письма». Но взгляды, суждения, идеи – словом, сама система мировоззрения тридцатишестилетнего философа оказалась настолько неприемлема для николаевской России, что автора «Философских писем» постигло небывалое и страшное наказание: высочайшим (то есть лично императорским) указом он был объявлен сумасшедшим. Так случилось, что литературный персонаж не повторил судьбу своего прототипа, а предсказал ее.

Кроме Н.М. Азаровой, о говорящих именах в «Горе от ума» высказывались многие авторы. Например, О.П. Монахова и М.В. Малхазова в статье «Проблема жанра. Основные приёмы комического» пишут: «К приёмам комического, безусловно, можно отнести и приём «говорящих имён». Это один из традиционных приёмов мировой литературы, преданный забвению в наше время. До середины минувшего века он был очень популярен. Имя персонажа предполагало его характер, становилось как бы эпиграфом к образу, определяло авторское отношение к герою и настраивало читателя на соответствующий лад. Грибоедов искусно пользуется этим приёмом в комедии. Его Тугоуховский действительно глух, Молчалин – скрытен и подчёркнуто немногословен. Скалозуб к месту и не к месту острит и хохочет – «скалит зубы». Фамилия Павла Афанасьевича Фамусова соотнесена с латинским словом «молва». Таким образом автор подчёркивает одну из важнейших черт этого героя: его зависимость от молвы и страсть разносить слухи».

К этому можно добавить, что фамилия Фамусов вполне соотносится и с английским famous, то есть «известный, знаменитый», что не менее важно в характеристике «московского туза».

Кроме того, необходимо отметить, что классифицировать имена грибоедовских героев можно и с той точки зрения, насколько просты они или усложнены. Действительно, Тугоуховские и Скалозуб расшифровываются достаточно просто, примерно так же, как герои ранней комедии Грибоедова «Студент» - гусарский ротмистр Саблин и Полюбин, герой-любовник, испытывающий горячее чувство к Вареньке. В этом смысле и фамилия Репетилов, Хлёстова, Загорецкий не представляют большого труда. То же можно сказать и о Молчалине. Однако в той же степени, как не прост этот персонаж, сложны для расшифровки его фамилия, имя и отчество. Ведь Алексей в переводе с греческого значит «защитник». Да и жизненный опыт показывает, что, как правило, Алексеи – покладистые, смирные люди. «Слабохарактерный добряк», – так характеризует это имя С.Д.Довлатов в книге «Наши».

Отчество же Алексея Молчалина указывает на его незнатное происхождение. Тверской обыватель Степан Молчалин – это вам не московский туз Павел Афанасьевич Фамусов.

Не менее сложно «выстроено» имя главного героя «Горя от ума» Александра Андреевича Чацкого. Собственно имя этого персонажа в переводе с греческого значит «мужественная защита», а в паре с отчеством Андреевич – то есть сын «мужественного, храброго» - составляется весьма примечательный «букет». Надо ли удивляться темпераменту, мужеству Чацкого и его умению отстаивать свои мнения?! Кстати, кроме всего прочего, его фамилия указывает на то, что этот «рыцарь без страха и упрёка» - потомственный дворянин, принадлежащий к знатному и старинному роду, так же, как и Трубецкие, Волконские, Оболенские. Об этом можно прочесть в книге А.В. Суперанской и А.В. Сусловой «Современные русские фамилии»: «Суффикс -ской (-ский) более редкий по сравнению с суффиксом -ов и даже -ин. Относительная нечастотность его в фамилиях исторически объясняется происхождением самих этих фамилий. Первоначально он отмечается в княжеских фамилиях…» Естественно, сам Чацкий очень хорошо помнит о знатности своего рода; он «член английского клуба», как и Фамусов, вряд ли забывает о том, какая разница между ним и безродным Молчалиным.

Особого разговора заслуживают также имена Платона Михайловича Горичева, Софии Павловны Фамусовой.

Обратим внимание и на то, как много в комедии имён и отчеств типа Сергей Сергеевич, Антон Антонович, Фома Фомич. Полагаем, это ещё один способ подчеркнуть, что предрассудки и нравы «века минувшего» преспокойно перекочёвывают в век 19.

Что же до «смешенья языков: французского с нижегородским», то оно присутствует и в фамилии, как уже было отмечено, Фамусов (famous), и в фамилии Репетилов, которая образована от французского repeater, то есть повторять. Так, кстати, немецкое влияние сказывалось в фамилии Адама Адамыча Вральмана из «Недоросля» Д.И. Фонвизина.

Итак, с какой же целью использует Грибоедов «говорящие» фамилии? Это не только дань господствующему на русской сцене классицизму, не только жанровая особенность комедии, но и яркая характеристика персонажа. И если имя собственное производится из нарицательного («Простаковы» от «простак», «Скотинины» от «скотина»), прямо и однозначно указывая на главную и единственную черту характера, то фамилии героев «Горя от ума» тоже часто «говорящие», но функция их иная, чем в классицизме: в фамилиях задан определенный круг ассоциаций, который в целом не упрощает, а наоборот, осложняет понимание характера, выявляя в нем новую грань. Такие имена, как Молчалин, не только сохраняют в себе первоначальное значение («молчать»), но и сами по себе являются потенциальными нарицательными именами: эта возможность реализуется уже в тексте: («Молчалины блаженствуют на свете!»; «В нем Загорецкий не умрет!»), а впоследствии в статье И.А. Гончарова «Мильон терзаний», где говорится, например, о «Чацких» во множественном числе. Мы можем рассматривать «молчалинство» как социальный и культурный феномен.

Таким образом, вместо системы амплуа и однозначных характеров с простыми «говорящими» фамилиями мы обнаруживаем в комедии Грибоедова систему социально и культурно обусловленных типов, изображаемых по принципу реалистической типизации и индивидуализации. Кроме того, можно заметить, что в комедии Грибоедова «говорящие» фамилии не только указывают на какой-то аспект характера героя, но еще и отсылают к теме человеческого общения - «говорение» (Фамусов от лат. – «молва»; Репетилов от франц. – повторять; Скалозуб – «скалить зубы»; и «слушание» (Тугоуховские), «молчание» (Молчалин). Значит, имена героев значимы не только по отдельности, но и все вместе: в совокупности они составляют важный символический ключ к пониманию проблематики «Горя от ума»: ведь это комедия о трудностях общения (именно поэтому сквозные мотивы в ней – глухота и непонимание). Такая глубокая символичность не свойственна «говорящим» фамилиям в классицизме.

Итак, можно сделать вывод, что Грибоедов лишь формально сохраняет классические рамки, наполняя их психологическим и социально-психологическим содержанием

2.3 Говорящие фамилии в творчестве Н.В. Гоголя

Виртуозным мастером в деле нарекания своих героев говорящими именами был и Н.В. Гоголь. В его драмах можно найти фамилии-прозвища: Держиморда, Яичница и Земляника. Гоголь мастерски обыгрывает и двойные фамилии, которые, к слову сказать, принадлежали исключительно знатным людям: Мусины-Пушкины, Голенищевы-Кутузовы, Воронцовы-Дашковы, Муравьёвы-Апостолы.

Судья же из комедии «Ревизор» также носит двойную фамилию – Ляпкин-Тяпкин, которая едва ли свидетельствует о почтении автора к этому герою.

Что же касается двойной фамилии городничего, то о ней в книге «Современные русские фамилии»: «Сквозник (по Далю) в переносном значении «хитрый пройдоха», «опытный плут», в прямом значении – «сквозняк», «сквозной ветер». Дмухати по-украински значит «дуть». Двойная фамилия как пример высокородного дворянина в данном случае оказывается двойным намёком на продувное мошенничество».

Продолжая образование имён литературных персонажей с помощью иноязычных словообразовательных средств, Гоголь вводит в комедию доктора Гибнера, в больнице которого, как известно, все больные, «как мухи, выздоравливают».

Очень богата на ассоциации и фамилия мнимого ревизора. Есть в ней что-то от хлёсткости, бойкости героя и от словосочетания «хлестать через край», поскольку Иван Александрович – мастер безудержного вранья. Хлестаков, кроме того, не откажется «заложить за воротник» - «нахлестаться». Он же не прочь поволочиться за Анной Андреевной и Марьей Антоновной – «поухлёстывать».

Подчёркивая сходство двух «городских помещиков», Гоголь хитроумно делает их полными тезками, а в фамилиях меняет лишь одну букву (Бобчинский, Добчинский). В русской драме такой приём был впервые использован именно в «Ревизоре».

Много любопытного можно обнаружить также и в пьесе Гоголя «Игроки», где мнимые Кругель, Швохнев, Глов, Утешительный и Псой Стахич Замухрышкин объегоривают афериста-любителя Ихарёва. Забавно, что Псой Стахич оказывается Флором Семёновичем Мурзафейкиным, а Глов-старший на самом деле – Иван Климыч Крыницын. Впрочем, кто знает, может быть, эти имена – тоже вымышленные.

Кстати, фамилия Глов весьма интересна тем, что подобным образом называли незаконнорождённых детей в дворянской среде. Так возникла фамилия героя романа В. Набокова Пнин (от Репнин), Мянцев и Умянцев (от Румянцев), Бецкой (от Трубецкой).

Подводя итоги, можно констатировать, что в творчестве Н.В. Гоголя говорящие имена получили дальнейшее развитие, стали ещё значимее, начали приобретать пародийное звучание.

2.4 Говорящие фамилии в творчестве А.Н. Островского

С точки зрения рассматриваемого нами феномена говорящих имён в пьесах этого великого драматурга можно найти много нового, замечательного материала. Коснёмся лишь самых интересных моментов использования этого литературного приёма в наиболее известных пьесах Островского.

Например, в пьесе «Гроза» нет случайных имен и фамилий. Тихоня, слабовольный пьяница и маменькин сынок Тихон Кабанов вполне оправдывает своё имя. Кличка его «маменьки» – Кабаниха давно переосмыслена читателями как имя. Недаром создатель «Грозы» уже в афише представляет эту героиню именно так: «Марфа Игнатьевна Кабанова (Кабаниха), богатая купчиха, вдова». Кстати, её старинное, почти зловещее имя в паре с Савелом Прокофьевичем Диким вполне определённо говорит и об их характерах, и об образе жизни, и о нравах. Интересно, что в переводе с арамейского имя Марфа переводится как «госпожа».

Много любопытного содержит в себе и фамилия Дикой. Дело в том, что окончание -ой в соответствующих словах ныне читается как -ий(-ый). Например, пушкинское «свободы сеятель пустынной» (в нынешнем произношении – «пустынный») значит «одинокий». Таким образом, Дикой – не что иное, как «дикий человек», попросту «дикарь».

Символический смысл имеют имена и фамилии и в пьесе «Бесприданница». Лариса – в переводе с греческого – чайка. Фамилия Кнуров происходит из диалектного слова кнур – боров, хряк, кабан. Паратов этимологически связан с прилагательным поратый – бойкий, сильный, дюжий, усердный. Вожеватов происходит от словосочетания «вожеватый народ», имеющего значение развязный, беспардонный. В имени, отчестве и фамилии матери Ларисы, Хариты Игнатьевны Огудаловой, значимым оказывается все. Харитами (от греческого харис – изящество, прелесть, красота) величали цыганок из хора, а Игнатами называли в Москве каждого цыгана. Отсюда и сравнение дома Ларисы с цыганским табором. Фамилия происходит от слова огудать - обмануть, обольстить, надуть. Юлий Капитонович Карандышев по контрасту имени и отчества с фамилией уже содержит в зерне образ этого человека. Юлий – имя знатного римского императора Цезаря, Капитон – от латинского капитос – голова, Карандышев – от слова карандаш – недоросток, коротышка, человек с непомерными и ничем не обоснованными претензиями. Так психологически многозвучные человеческие характеры вырисовываются уже с первых страниц пьесы.

Удивительно интересна с точки зрения исследования семантики говорящих имён и пьеса «Горячее сердце», в которой целое созвездие любопытнейших фамилий, имён и отчеств героев. Вот, кстати, как пишет об этом В. Лакшин в статье «Поэтическая сатира Островского»: «Может быть, самая яркая и едкая в политическом смысле фигура комедии – Серапион Мардарьич Градобоев. Ну и имечко изобрёл для него Островский! Серапион легко переиначивается в «скорпиона», как и прокличет его грубая Матрёна, Мардарий звучит рядом с неблагозвучным словом «морда», а уж Градобоев – фамилия, переполненная до краёв иронической семантикой: не только побитые градом посевы, но и бой, навязанный городу». К слову сказать, Градобоев – не кто иной, как городской голова города Калинова (вспомним «Грозу», «Лес»), который не очень миндальничает с обывателями.

Есть в «Горячем сердце» и купец Курослепов, который то ли от пьянства, то ли от опохмела страдает чем-то вроде куриной слепоты: не видит того, что твориться у него под носом. Кстати, его приказчик, фаворит мадам Курослеповой, носит характерное имя – Наркис.

Если полистать произведения А.Н. Островского, можно найти много персонажей с говорящими именами. Это Самсон Силыч Большов, богатый купец, и Лазарь Елизарич Подхалюзин, его приказчик (пьеса «Свои люди – сочтёмся»); Егор Дмитриевич Глумов из драмы «На всякого мудреца довольно простоты», который действительно глумится над окружающими; актриса провинциального театра Негина из «Талантов и поклонников» и любитель деликатного обращения купец Великатов.

В пьесе «Лес» Островский настойчиво нарекает героев именами, связанными с понятиями «счастье и несчастье», а также с «раем, аркадией». Недаром имя помещицы Гурмыжской – Раиса. Да и корень фамилии Раисы Павловны наводит на определённые размышления. А.В. Суперанская и А.В. Суслова пишут об этом: «Имя Раисы Гурмыжской – богатой помещицы – в русском языке созвучно со словом «рай». Разгадку же её фамилии можно найти в другой пьесе Островского – «Снегурочка» - В словах Мизгиря, который рассказывает о чудесном острове Гурмызе посреди тёплого моря, где много жемчуга, где райская жизнь».

А о сценических именах провинциальных актёров Счастливцева и Несчастливцева те же авторы пишут так: «Непревзойдённым мастером имён и фамилий остаётся Островский. Так, в пьесе «Лес» он показывает провинциальных актёров Счастливцева и Несчастливцева. Да не просто Счастливцева, а Аркадия (ср. Аркадия – легендарная счастливая страна, населённая пастушками и пастушками). Геннадий Несчастливцев (Геннадий – греч. благородный) – благородный трагический актёр. И особенно трагичной на фоне этих имён представляется их общая судьба».

Итак, одним из приемов образования фамилий у Островского является метафоризация (переносное значение). Так, фамилия Беркутов («Волки и овцы») и Коршунов («Бедность не порок») образованы от названий хищных птиц: беркут – сильный горный орел, зоркий, кровожадный; коршун – хищник послабее, способный схватить добычу поменьше. Если персонаж с фамилией Беркут из породы «волков» (что подчеркнуто названием пьесы) и «проглатывает» целое крупное состояние, то Коршунов в пьесе мечтает украсть, как цыпленка, из отчего дома слабое, хрупкое существо (Любовь Гордеевну).

Многие фамилии у Островского образованы от общенародных слов (названий зверей, птиц, рыб) с ярко выраженным отрицательным значением: они как бы характеризуют людей по тем свойствам, которые присущи животным. Баранчевский и Переярков глупы, как бараны; Лисавский хитер, как лиса; Кукушкина эгоистична и бессердечна, как кукушка…

Фамилия у Островского может указывать и на внешний вид человека: Пузатов, Бородавкин, Плешаков, Курчаев, Белотелова; на манеру поведения: Гневышев, Громилов, Лютов, Грознов; на образ жизни: Баклушин, Погуляев, Досужаев; на социальное и материальное положение: Большов, Великатов…А в фамилиях Гольцов, Мыкин, Тугина, Кручинина указывается трудная, полная нужды и лишений жизнь их носителей.

Почти треть всех фамилий в произведениях драматурга – диалектного происхождения: Великатов («Таланты и поклонники») от великатый, то есть «величавый, видный, важный, чванный, гордый, вежливый, умеющий обращаться с людьми, внушающий к себе уважение»; Лыняев («Волки и овцы») от лынять, то есть «отлынивать, уклоняться от дела» (Толковый словарь В.И.Даля, том 2), Хлынов («Горячее сердце») от хлын – «мошенник, вор, обманщик в купле-продаже», Жадов («Доходное место») от жадать – в старинном значении: «испытывать сильное желание».

Богаты пьесы Островского смешными фамилиями: Разлюляев («Бедность не порок»), Маломальский («Не в свои сани не садись»), Недоносков и Недоростков («Шутники»)…

В качестве «строительного материала» для образования фамилий персонажей Островский не часто, но использует искаженные иностранные слова: Паратов («Бесприданница») от французского «парад» (все делает напоказ, любит покрасоваться, пустить пыль в глаза. В театре А.Н. Островского говорящие имена настолько точны и значительны, что впору говорить о виртуозном, феноменальном владении драматургом этим приёмом.

2.5 Пародийные имена в творчестве М.Е. Салтыкова - Щедрина, Козьмы Пруткова

Хорошо известно, что, когда какое-то явление или феномен культуры достигает определённого уровня, становится повсеместно известным и популярным, его начинают пародировать. Так и с говорящими именами. Мы уже отчасти касались того, что Гоголь пародировал некоторые дворянские фамилии. Кстати, множество такого рода фамилий и у М.Е. Салтыкова-Щедрина: Перехват-Залихватский из «Истории одного города», Серпуховский-Догоняй, Урюпинский-Доезжай из «За рубежом», Пересвет-Жаба из «Сатир в прозе». Однако в данном случае мы имели дело с явлением скорее социальным, политическим, а уж потом – литературным.

В полном же смысле пародийные имена и соответственно герои появляются в творчестве Козьмы Пруткова, созданного дружными усилиями А.К. Толстого и братьев Жемчужниковых. Нужно ли удивляться тому, что герои комедии «Фантазия» носят сплошь пародийные имена. Так, герой, которого авторы представляют как «человека приличного», носит фамилию Кутило -Завалдайский; «человек застенчивый», естественно, наречён Беспардонным. «Человек, торгующий мылом», в этой комедии оказывается князем Касьяном Родионовичем Батог-Батыевым. В этой двойной фамилии нашли себе место и Батый, и батоги. Явной перекличкой с именем сына Манилова звучит имя Фемистокла Мильтиадовича Разорваки. И в драме «Любовь и Силин» Козьма Прутков выводит на сцену генеральшу Кислозвёздову, «немую, но сладострастную вдову», и Сильва-дон-Алонзо-Мерзавца», «заезжего гишпанца».

Не менее пародийны и смешны имена комедии «Черепослов, сиречь френолог». Вот Шишкенгольм, «френолог, старик бодрый, плешивый, с шишковатым черепом», вот Вихорин – «гражданский чиновник. Лицо бритое, лысый, в парике». Знать, потому он и Вихорин.

Пародия всегда сосуществует параллельно с тем, что она высмеивает.

Можно предположить, что у драматургов позднейших эпох говорящие имена персонажей должны были измениться. Творчество Антона Павловича Чехова – яркое тому подтверждение.

2.6 Говорящие фамилии в творчестве А.П. Чехова

О том, как изменился унаследованный у классицистов приём, можно проследить по изумительному чеховскому рассказу «Лошадиная фамилия». «Лобовая атака» с бесконечными и вполне традиционными Уздечкиными, Жеребцовыми и Коренными, как известно, ни к чему не привела. «Лошадиной» фамилия специалиста по заговариванию зубной боли оказывается именно с ассоциативной точки зрения. Овсов – это задача со многими неизвестными. Это вам не примитив типа Кобылина и Лошадевича, поэтому мы, естественно, не можем согласиться с любителями парадоксов П. Вайлем и А. Генисом, которые в статье «Все – в саду» о творчестве Чехова писали: «В противовес долго сохраняющейся в русской литературе традиции крестить героев говорящими именами, фамилии в чеховских драмах случайны, как телефонная книга, но вместо алфавита их объединяет типологическое единство, которое автор вынес в название одного из своих сборников – «Хмурые люди».

Фамилии Чебутыкин, Тригорин, Треплев даны Чеховым своим героям не случайно. Словечки типа «мерлихлюндия» и Чебутыкин – из одного ряда. То же можно сказать и о героях «Чайки» Константине Треплеве и его матери, тоже, кстати, по мужу Треплевой. Недаром же сын говорит о матери: «Имя её постоянно треплют в газетах, - и это меня утомляет». Кстати, сценическая фамилия Ирины Николаевны – Аркадина. Ну как тут не вспомнить пьесу «Лес» Островского.

Фамилия беллетриста Тригорина – насквозь литературна! И в голову приходят не только Тригорское, но и три горя.

Массу ассоциаций вызывает также имя Любови Раневской (в девичестве – Гаевой). Здесь – и рана, и любовь, и гай (по В.И. Далю – дуброва, роща, чернолесье). Вообще пьеса «Вишнёвый сад» - настоящий кладезь говорящих имён. Здесь и Симеонов-Пищик, и имя Трофимова – Петя.

Конечно, в ранних рассказах Чехова царствуют всё те же Кувалдины, Хрюкины и Очумеловы (синонимы: одуреть, потерять соображение, эта же деталь подчеркивается и в его поведении, в отсутствии собственного мнения). Да и в драмах можно найти привычные для времён Островского имена. Например, персонаж «Трёх сестёр» Солёный в чём-то сродни Скалозубову – его шутки попахивают дурным тоном, весьма примитивны, неумны – «солёны», а фамилия его больше похожа на кличку типа Утешительный.

Однако такого рода имена в чеховском театре – скорее, исключение, чем правило. А царит в его драматических шедеврах иное имя, соответствующее новому герою, новому характеру конфликта, новому театру – театру Чехова.

Заключение

Цель данной работы была рассмотреть использование говорящих фамилий в произведениях русских писателей XIX века. Экспрессивное использование имен собственных свойственно многим писателям. И если говорящие фамилии у Д.И. Фонвизина – это наследие классицизма, резкое деление героев на положительных и отрицательных, то в творчестве А.С. Грибоедова говорящие фамилии – не только дань классицизму, но и яркая характеристика персонажа, в фамилии задан определенный круг ассоциаций, который не упрощает, а, напротив, усложняет понимание характера, выявляя в нем новую грань. Н.В. Гоголю удается мастерски обыгрывать двойные фамилии (этот прием использует позже и М.Е. Салтыков-Щедрин), создавать фамилии-прозвища, образовывать имена литературных героев с помощью иноязычных словообразовательных средств.

Таким образом, говорящие имена, в русской литературе начиная от Лукина и Сумарокова и заканчивая Чеховым, как выяснилось, проходят в своём становлении и развитии через ряд этапов. Наивные, несколько ходульные, почти одномерные имена типа Обдиралова и Добрякова сменяются более психологически сложными и обоснованными Молчалиными и Фамусовыми. В какой-то момент этот приём достигает своего пика, после чего становится объектом пародии. И, наконец, в конце 19 – начале 20 века говорящие имена трансформируются, ещё более усложняются, соотносятся с героями пьес сложными ассоциативными связями, но вовсе не исчезают из отечественной драмы, так как по природе своей обречены прямо или опосредованно называть, то есть, так или иначе характеризовать героев литературных произведений.

Список литературы

Азарова Н.М. Текст. Пособие по русской литературе XIX века, ч. 1.- М.: Прометей, 1995.

Введенская Л. А., Колесников Н. П.. От собственных имен к нарицательным. М.: Просвещение, 1989.

Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. – М: Наука, 1993.

Грибоедов А.С. Сочинения.- М., «Художественная литература», 1988.

Гоголь Н.В. Мертвые души. – М.: Детиздат, 1988.

Морозова М.Н. Имена собственные в баснях И.А.Крылова. – В кн.: «Поэтика и стилистика русской литературы». – Л., Наука, 1971.

Монахова О.П., Малхазова М.В. Русская литература XIX века, ч. 1.- М., Марк, 1993.

Никонов В.А. Имена персонажей. – В кн.: «Поэтика и стилистика русской литературы». – Л., Наука, 1981.

Островский А.Н. Гроза. – М.: Детиздат, 1980.

Суперанская А.В., Суслова А.В. Современные русские фамилии.- М., Наука, 1984.

Федосюк Ю. Русские фамилии. Популярный этимологический словарь. М.: Дет. Лит., 1981

Чехов А.П. Избранные сочинения в двух томах. Том 1. – М.: Художественная литература, 1986.