Анализ комедии "Бригадир" Д.И. Фонвизина

Федеральное агенство по образованию и науке РФ

Пензенский государственный педагогический университет им.В.Г.Белинского.

Факультет русского языка и литературы

Контрольная работа

по истории русской литературы 18 века.

Тема: « «Бригадир» Д.И.Фонвизина – «В наших нравах первая комедия»

Выполнил: студентка 2 курса

заочной формы обучения

Постолова Татьяна В.

Проверил: кандидат филологических наук, доцент кафедры русской литературы

Носова Тамара Фёдоровна.

Пенза, март, 2010г.

Творческая деятельность Фонвизина – автора «Лисицы - казнодея», «Послания к слугам», «Бригадир», «Рассуждения о непременных государственных законах», «Недоросля» и ряда острых сатирико – публицистических произведений, направленных против самодержавно – крепостнической политики Екатерины 2, - охватывает 1760 – 1780-е годы. Всё наиболее значительное, что было создано Фонвизиным, всё то, что делает его – по словам М. Горького – зачинателем «великолепнейшей и, может быть, наиболее социально – плодотворной линии русской литературы – линии обличительно - реалистической», теснейшим образом связано с идейными и художественно – эстетическими тенденциями, вызванными к жизни особенностями общественно – исторического развития России во вторую половину 18 века. Недаром ещё Белинский относил произведения Фонвизина к числу таких литературных памятников, которые важны «как моменты исторического развития и развития общественности у народа».

Фонвизин и в молодости и в зрелые годы считал, что дворянство несёт ответственность за положение в стране. Но он видел, что в подавляющем большинстве дворяне недостойны этой высокой роли. Представители господствующего сословия, они бесчеловечны, корыстны, невежественны и меньше всего думают об интересах родины. Обличение дворян, недостойных быть дворянами, и выяснение причин, уродующих человеческую личность, занимает огромное место в творчестве писателя.

Запутанный вопрос о датировке комедии в настоящее время может считаться решённым. Работа Фонвизина над «Бригадиром», если не полностью, то в значительной своей части, должна быть отнесена ко времени его полугодичного пребывания в Москве зимой 1768 – весной 1769 г. В апреле 1769 г. Фонвизин сообщал И.П.Елагину: «дописал почти свою комедию». В следующем письме к нему же он снова упоминает о комедии, повидимому уже оконченной. Думается, что уточнение датировки не так уж и существенно. Ясно одно: работа над комедией связана с кругом вопросов, поднятых в период созыва Комиссии по составлению Нового уложения. Фонвизин присоединялся к тем, кто, подобно Я.П.Козельскому, считал необходимым при помощи «праведных речей» показать картину русской жизни. Одновременно в «Бригадире» по – новому решался вопрос о путях создания национальной комедии, поставленный в кружке Елагина. Первая русская национально – бытовая комедия «Бригадир» Фонвизина является, прежде всего литературным памятником, отображающим борьбу передовых русских людей 18 века за национальную самобытность русской культуры. Фонвизин в своей комедии жестоко высмеял раболепство современного ему дворянского общества перед иностранной, в данном случае французской, цивилизацией.

Если Ломоносов и Суворов всеми силами противодействовали немецкому засилию, то ярким выражением того же процесса борьбы за национальную самобытность русской культуры является развернувшееся в русской художественной литературе, главным образом начиная с середины 18 века, обличение дворянского пристрастия к французам. Осмеяние «французомании» не случайно заняло такое видное место в русской литературе второй половины 18 века, так как именно в эту пору на смену немцам, наводнявшим Россию в первую половину века, нахлынули французы. Особенным покровительством пользовались они при дворе Елизаветы. Вслед за придворной средой «французомания» охватила достаточно широкие круги русского общества, не исключая и высших слоёв духовенства. Нельзя сказать, чтобы правительство Елизаветы и правительство Екатерины не принимали никаких мер к обузданию этого зла, но меры эти были весьма мало действенными. Главная роль в борьбе с засилием иностранных проходимцев и тлетворным влиянием их на русское дворянское общество принадлежала писателям. Обличение этого «чужебесия» становится одной из основных тем в русской литературе второй половины 18 века, особенно в комедии и в сатире, - одной из форм борьбы за национальное воспитание и чистоту национального языка.

На смену классицизма идёт сентиментализм. Воздействие эстетики сентиментализма с большей или меньшей силой сказалось во всех жанрах русской литературы. Ранее и отчётливее всего его признаки проявились на театральной сцене, где наибольшее распространение получает смешанный жанр. В 60 -х – начале 70-х годов, несмотря на ожесточенное противодействие Сумарокова, «вполз» на русскую сцену «новый и пакостный род слёзных комедий», как характеризовал этот защитник устоев классицизма всю новую «чувствительную» драматургию. К вящему негодованию Сумарокова эти «слёзные комедии» заслужили «всенародную похвалу и рукоплескание». Самое проникновение на русскую сцену смешанного жанра свидетельствовало о демократизации русского театра, о новых эстетических требованиях, предъявляемых к нему новым, более демократическим зрителем.

В тесном взаимодействии с передовыми идейными и художественными устремлениями русской литературной интеллигенции 60 – 80-х годов 18 века и развивается творчество Фонвизина – публициста, сатирика и драматурга, в произведениях которого нашли свое наиболее полное выражение отличительные особенности идеологии русского Просвещения и лучшие завоевания русской литературы на путях к критическому реализму.

В «Чистосердечном признании» Фонвизин говорит о том, что определением своим под начальством Елагина он был обязан успеху сделанного им перевода трагедии Вольтера «Альзира». Этот перевод был начат Фонвизиным, возможно, ещё в Москве, но окончен по переезде в Петербург. Эта пьеса проникнута антиклерикальной тенденцией. Выбор именно этой трагедии был глубоко закономерен для Фонвизина, оригинальное творчество которого, начиная с «Лисицы - казнодея» и «Послания к слугам» и кончая письмами из Италии, насыщено антиклерикальными настроениями.

Вольтер выступил в «Альзире» против насилий, совершаемых якобы во имя торжества христианства цивилизованными колонизаторами в покорённых ими странах. В конце трагедии умирающий правитель Перу дон Гусман, осудив свои жестокости над порабощённым народом, обращается к своему убийце Замору со словами примирения, которые звучат как апофеоз христианской религии, но по существу не сглаживают общего антиклерикального тона пьесы.

Трагедия Вольтера одновременно полна тирад, выражающих заветные мысли писателя – просветителя по вопросам морали и политики. В уста Альзиры, например, вложен следующий выпад против деспотизма:

Ты видишь деспотическое зверство этих тиранов; они воображают, что небо для них одних создало Америку, что они родились её королями.

Переводя соответствующие строки, Фонвизин внес в них некий отсутствующий в подлиннике оттенок:

Неограниченну зришь власть тиранов сих, Им кажется, что сей и создан свет для них, Что власти должен быть злодейской он покорным.

Словами о неограниченности власти Фонвизин как бы раскрывает причину и сущность деспотического правления. Возможно, что это место перевода в какой – то мере отражает настроения некоторых кругов русского дворянства, мечтавших об ограничении самодержавия и предпринимавших к тому реальные, хотя и бесплодные попытки.

Литературные качества перевода Фонвизина в разное время расценивались не одинаково.

«Сей перевод есть не что иное, как грех юности моея, - писал впоследствии сам Фонвизин, - но со всем тем встречаются и в нём хорошие стихи». П.А.Вяземский, приведя в своей книге о Фонвизине только что процитированные строки, иронически замечает: «Признаемся, должно иметь родительское сочувствие для подобной встречи. Нам со стороны не удалось встретить ни одного хорошего стиха». Столь резко выраженное отрицательное суждение Вяземского о переводе Фонвизина не может быть принято без оговорок. Как отмечает П.Н.Берков, Вяземский «оценивает фонвизинский перевод не с исторической, а с абсолютной точки зрения, оценивает его с позиций литературных вкусов пушкинской эпохи. Между тем, для своего времени фонвизинский перевод «Альзиры» вполне удовлетворителен и, может быть, стоит даже выше других стихотворных и прозаических переводных и оригинальных произведений 1750 – 1760гг.»

Правда, Фонвизин далеко не в совершенстве знал французский язык в пору своей работы над переводом «Альзиры». Об этом говорят допущенные в нем смысловые ошибки, послужившие пищей для злоязычия. Так, например, в четвёртом явлении второго действия Фонвизин спутал слово «sabre» (сабля) со словом «sable» (песок), что сделалось притчей во языцех для разных насмешников. Через двадцать лет А.С.Хвостов в своём издевательском послании к Фонвизину припомнил ему этот невольный промах:

Не ты ль у старика Вольтера отнял честь,

Как удалось тебе Альзиру перевесть?

Что муза у тебя с душою покривила.

Напав в иных местах на смысл Вольтеров с тыла;

Что с мыслью автора разъехался в других,

И что меж прочими в трагедии есть стих,

Которого она совсем не разумела,

Не ты в том виноват: чего она смотрела!

Нельзя, чтоб ты меча с песком не распознал,

Ни столько мудрыми очами захворал.

Несмотря на отдельные ошибки переводчика и тяжеловесность стиха, он к своей задаче отнесся весьма серьёзно и добросовестно. В некоторых местах его перевод не только очень близок к подлиннику, но и в литературном отношении действительно не уступает другим стихотворным переводам того времени. В качестве примера можно привести следующий отрывок из диалога Гусмана с Альзирой:

Гусман

Я вижу искренность в словах теперь твоих,

И знаю, что ещё из мыслей ты своих

Замора мертвого поднесь не истребила…

…Возможно ль, чтобы он еще мой дух мутил?

Я варвара сего живого победил, -

Могу ли мертвого теперь его страшиться?

Не оскорбляй меня, престань о нем крушиться,

Ты тем бесславие влечешь обоим нам;

Я ревность чувствую к лиющимся слезам.

Альзира

Теперь уж места нет ни ревности, ни злобе;

Что сделает тебе соперник твой во гробе?

Несчастной сей стране Замор надеждой был,

Любила я его и он меня любил.

Признаюсь в том тебе, что смерть сего героя

Лишила в жизни сей навек меня покоя.

Вспоминая об этом первом успехе своем на литературном поприще, Фонвизин рассказывает в «Чистосердечном признании»: «…между тем перевод мой «Альзиры» стал делать много шума и я сам начал иметь некоторое мнение о моем даровании; но признаюсь, что будучи недоволен переводом, не отдал его ни на театр, ни в печать».

Если в 1763г. Фонвизин не решился отдать «ни на театр, ни в печать» свой перевод трагедии Вольтера «Альзира», то уже в конце 1764г. На сцене Российского театра была поставлена его полуоригинальная комедия «Корион». Образцом для этой пьесы послужила Фонвизину французская комедия Грессе «Sidney» ( «Сидней».)

«Корион» Фонвизина занимает определенное место в истории русской драматургии 60 – х годов 18 века. Пьеса интересна, прежде всего, как первая русская стихотворная комедия. Сюжет её искусственен. Корион, изменивший когда – то любимой девушке, раскаивается, но поздно: Зеновия исчезла. Не видя цели в жизни, Корион принимает яд. Через несколько минут он видит у себя в доме любящую Зеновию. Он хочет жить, но яд принят. Драматическая коллизия разрешается комически: предусмотрительный слуга Андрей подменил яд водою.

Приспособление иностранного подлинника к русской действительности проявилось в «Корионе» Фонвизина, прежде всего, в устранении иностранных имён. Героям пьесы присвоены хотя и редкие, но встречающиеся в православных святцах имена Кориона, Менандра и Зеновии. Писатель не решается еще дать персонажам своей пьесы общеупотребительные русские имена. Только слугу Фонвизин считает возможным назвать Андреем. Пятое действующее лицо комедии – крестьянин – вовсе не имеет имени. В подлиннике Кориону соответствует Сидней, Менандру – Гамильтон, Зеновии – Розалия, Андрею – Дюмон, крестьянину – садовник Анри. Шестое действующее лицо комедии Грессе – Матюрина, дочь садовника, - у Фонвизина отсутствует. Чтобы придать пьесе национальную окраску, Фонвизин, к тому же, перенес место действия в подмосковную усадьбу и ввёл отсутствующий в подлиннике и первый на русской сцене образ крепостного крестьянина. С ним пришли и просторечье и черты быта крепостной деревни. «Не дай вконец мне разориться!» «Да мы разорены», - твердит крестьянин, умоляя не посылать его в Москву с письмом Кориона. Помимо оброка, крестьяне платят бесчисленные подати,

От коих уже мы погибли – сто вконец.

Нередко ездит к нам из города гонец.

И в город старосту с собою он таскает,

Которого – сто мир, сложившись, выкупает…

Немало и того сбирается в народе,

Цем кланяемся мы поцасту воеводе,

К тому же сборщики драгуны ездят к нам

И без посцады бьют кнутами по спинам,

Коль денег – ста когда даем мы им немного.

Зрители могли посмеяться над корявой речью мужика, его цоканьем, но хоть на секунду должны были задуматься вместе с Андреем:

Какую бедную крестьяне жизнь ведут,

Коль грабят их и те, которым предан суд!

Андрей непохож на своего забитого деревенского собрата. Остроумный и насмешливый, он сочетает в себе черты всех слуг из «Послания».

Иной из них, служа и телеси и духу,

Во здравие свое до смерти гнет сивуху;

Иной и день и ночь, пролив струями пот,

Гоняясь за скотом и сам бывает скот,

И лучшие из них равняются со пнями, -

смеется Андрей над сельскими дворянами. Знает он и нравы столичного барства.

Вам счастья своего недолго будет ждать,

Коль станете во всем вы знатным угождать:

Известны вам самим больших господ законы,

Что жалуют они нижайшие поклоны;

Умножьте вы число особою своей

Стоящих с трепетом в передних их людей, -

уговаривает смышленый слуга своего барина.

Эти сатирические строки, жалкий облик разоренного крепостного, содержат во сто раз больше правды, чем надуманный сюжет, и показывают, о чем думал в молодости создатель «Недоросля».

На поставленный в «Послании к слугам» вопрос: в чем смысл жизни – отвечали слова друга Кориона Менандра:

Кто к общей пользе все старанья приложил

И к славе своего отечества служил,

Тот в жизнь свою вкусил веселие прямое.

Служению отечеству, «общей пользе» и отдал в дальнейшем свою жизнь писатель.

Появление пьес Фонвизина, Елагина, Ельчанинова вызвало различные толки. Одним переделки нравились, другие считали, что пьесы должны быть либо переводными, либо оригинальными.

С обоснованием теории «преложения» пьес «на русские нравы» выступил Лукин. Напомнив, что переделки были благосклонно встречены при дворе и бросив, таким образом, тень на тех, кто осмеливался думать иначе, чем императрица и ее приближенные, Лукин приступает к сути дела. Перевод, - говорит он, - не волнует зрителей, ибо он дает представление о жизни другого народа, а театр должен исправлять пороки своих единоземцев. Поэтому, заимствуя основу произведения, следует изменить положения, чуждые русскому быту, назвать героев русскими именами, место действия перенести в Россию. Великолепный чтец, Фонвизин начал читать «Бригадира» в домах своих друзей. Слухи об отличном чтении интереснейшего нового произведения пошли по столице. Комедией заинтересовался граф Г.Г.Орлов, знавший писателя как переводчика «Альзиры», и рассказал о ней императрице. Автора пригласили в Петергоф, где летом находился двор. 29 июня после бала писатель прочёл свою комедию в присутствии Екатерины 2 и ее приближённых. В первую минуту он оробел, но затем читал с обыкновенным для него искусством. Императрица слушала доброжелательно, шутила и похвалила писателя.

Дня через три к Фонвизину подошел воспитатель наследника престола граф Никита Иванович Панин и поздравил с успехом:

-Ныне во всем Петергофе ни о чем другом не говорят, как о комедии и чтении вашем… Государыня похваляет сочинение ваше, и все вообще очень довольны.

Панин добавил, что и наследник выразил желание услышать комедию. Чтение у Павла состоялось немедленно после возвращения в Петербург. Комедия понравилась. Наиболее тонкого и умного ценителя – Панина – привлекла типичность образа бригадирши.

- Я вижу, - сказал он, - что вы очень хорошо нравы наши знаете, ибо Бригадирша ваша всем родня; никто сказать не может, что такую же Акулину Тимофеевну не имеет или бабушку, или тетушку, или какую – нибудь свойственницу.

На эту же типичность персонажей комедии указывает анонимная эпиграмма, помещенная в 1780 г. На страницах «Санкт-петербургского вестника»:

На некоторую зрительницу

Комедии Бригадира.

Весьма веселую вчера играли драму

Хотя смеялись все, но я приметил даму,

Котора смехом всех была раздражена,

В советнице себя увидела она.

В отличие от персонажей современных им комедий действующие лица в «Бригадире» представляют собою не просто олицетворения того или иного характера, а художественные образы – типы. Фонвизин первым из русских драматургов подошел к изображению персонажей в их социальной обусловленности.

Художественное новаторство «Бригадира» начинается с первой сцены.

Для своего времени подобная ремарка была подлинным откровением. То, что Фонвизин как бы видел собственными глазами, он сумел заставить видеть читателя и зрителя, а режиссера – реализовать на сцене, построить бытовую картину. Фонвизин подсказал каждому персонажу его сценическое поведение и даже форму одежды.

«Театр представляет комнату, убранную по – деревенски. Бригадир, в сюртуке, ходит и курит табак. Сын его, в дезабилье, кобенеся, пьёт чай. Советник, в казакине, смотрит в календарь. По другую сторону стоит столик с чайным прибором, подле которого сидит советница в дезабилье и корнете и, жеманеся, чай разливает. Бригадирша сидит одаль и чулок вяжет. Софья также сидит одаль и шьет в тамбуре».

Мы еще не знаем, кто эти люди, но ясно, что это русские дворяне; в какой – то степени намечены их взаимоотношения и характеры. Бригадир, привыкший к движению солдат, ходит по сцене. Советница, хозяйка дома, разливает чай. Родство душ Иванушки и советницы чувствуется и в однотипных заграничных туалетах, и в манерах, выразительно определенных словами «кобеняся» и «жеманяся». Домовитая бригадирша и в гостях вяжет чулок.

Еще интереснее сцена игры в карты и шахматы в четвёртом акте. Играть собираются четверо – Иван, Советница, Добролюбов и Бригадирша – в карты и двое – Бригадир и Советник – в шахматы. Советник приказывает подать стол и карты. Иван разбирает карты и подает каждому карту для выбора мест. Бригадирша не знает этого обычая и задает вопросы, глупые, с точки зрения опытных картёжников. Непонятна ей и затеянная игра. «Бывало, как мы заведем игру, так или в марьяж, или в дурака; а всего веселей, бывало, в хрюшки. Раздадут по три карточки: у кого пикус, тот и вышел, а кто останется, так драньё такое подымут, что животики надорвешь». Она схватывает сданные карты и подбегает к Советнику. «Держа в одной руке карты, одним пальцем шмыгает, между тем Советник останавливает игру в шахматы и смотрит на нее с нежностью». Фонвизин мастерски группирует их и завязывает перекрестный разговор.

«Бригадир» был первой пьесой, которую Фонвизин сочинил после принятого им решения перейти к социально важным темам. Комедия заняла полемическую позицию по отношению к чувствительным комедиям. Вместе с тем «Бригадир» идёт мимо генеральной тематической линии драматического творчества Фонвизина. Пьеса направлена против взяточничества судей, против злоупотреблений в судопроизводстве, против галломании. Фонвизин в своей пьесе использует определенно русские имена для своих персонажей. Мы видим два семейства: Игнатий Андреевич, Акулина Тимофеевна, их сын Иван; Артамон Власьич, вторая жена его Авдотья Потапьевна, и дочь его Софья.

И напротив, комедии Сумарокова, действительно, не могли вполне удовлетворить зрителя. Говорилось будто бы о России, а имена персонажей звучали не по – русски. Комедия «Тресотиниус» (Оронт, Клариса,дочь его; Дорант, любовник ее; Ксаксоксимениус; Брамарбас, офицер самохвал; Ераст, забияка и др.); комедия «Чудовищи» (Бармас; Гидима, жена его; Инфимена,дочь их; Валер, любовник ее; Дюлиж, петиметр и др.); комедия «Пустая ссора»(Оронт; Салмина, жена его; Деламида,дочь их; Фатюй; Кимар и др.). Обстановка и отдельные детали не соответствовали русскому быту. Но когда в 1769 г. Екатерина 2 вслед за Лукиным попыталась зачеркнуть сделанное Сумароковым, в защиту старейшего русского драматурга выступил выдающийся русский просветитель Н.И.Новиков.

В сумароковских комедиях осмеивалось слепое подражание дворян западу, неуважение к родине, их невежество, взяточничество, развращенность нравов, распад семьи, дурное отношение к слугам. В баснях и сатирах Сумароков бичевал неправосудие чиновников, спесь бездельников – дворян, требовал от них служения отечеству, говорил о природном равенстве людей.

Мужик и пьет и ест, родился и умрет,

Господский также сын, хотя и слаще жрет,

И благородие свое нередко славит,

Что целый полк людей на карту он поставит.

Ах, должно ли людьми скотине обладать?

Жизненности выведенных Фонвизиным образов способствует не только то, что говорят действующие лица его комедии, но и то, как говорят. «В «Бригадире» в первый раз услышали на сцене нашей язык натуральный, остроумный», - писал Вяземский. Впервые персонажи театральной пьесы заговорили живым, разговорным языком, но при этом речь каждого из них зазвучала с присущими ему особенностями. В языке Бригадира ощутимы военные термины и обороты; речь Советника соткана из приказных выражений и изречений «от писания»; Иванушка и Советница щеголяют французскими словечками; язык Бригадирши лишен всякой искусственности и насыщен элементами просторечия. Из всех действующих лиц комедии более или менее безличным, книжно – литературным языком изъясняются только Софья и Добролюбов.

В намеренно сгущенных индивидуальных особенностях речи персонажей заключается основной комизм отдельных сцен. Таковы, например, сцены, в которых советник пытается обольстить бригадиршу, а бригадир домогается взаимности советницы.

Уже в первом явлении первого действия советник сластолюбиво поглядывает на бригадиршу, бросая реплику в сторону: «Сокровище, а не женщина! Какие у нее медоточивые уста! Послушать ее только, так раб греха и будешь: нельзя не прельститься». В третьем явлении второго действия, улучив удобную минуту, это «раб греха» начинает при бригадирше вздыхать «о своем окаянстве» и признается в том, что грешит перед нею «оком и помышлением ». На недоуменный вопрос бригадирши, неужели это грешно, если она смотрит на него и обоими глазами, советник – согласно ремарке Фонвизина – «говорит как суевер»,что «око» является для него соблазном и что ему необходимо «исткнуть» его для своего «душевного спасения». Все лицемерие этих слов откровенно обнажается в дальнейшем диалоге советника с бригадиршей:

Бригадирша. Так ты и вправду, мой батюшка, глазок себе выколоть хочешь?

Советник. (говорит как ябедник и суевер). Когда все грешное мое тело заповедям сопротивляется, так, конечно, и руки мои не столь праведны, чтоб они одни взялися исполнять пиcание; да я страшусь теплыя веры твоего сожителя: страшусь, чтоб он, узрев грех мой, не совершил на мне заповеди божией.

Бригадирша. Да какой грех?

Советник. Грех, ему же вси смертнии поработилися. Каждый человек имеет дух и тело. Дух хотя и бодр, да плоть немощна. К тому же несть греха, иже не может бытии очищен покаянием…. (С нежностию) Согрешим и покаемся.

Бригадирша. Как не согрешить, батюшка! Един бог без греха.

Советник. Так, моя матушка. И ты сама теперь исповедуешь, что ты причастна греху сему.

Бригадирша. Я исповедываюся, батюшка, всегда в великий пост на первой. Да скажи мне, пожалуй, что тебе до грехов моих нужды?

Советник. До грехов твоих мне такая же нужда, как и до спасения. Я хочу, чтоб твои грехи и мои были и те же и чтоб не могло ничто разрушити совокупления душ и телес наших.

Бригадирша. А что это, батюшка, совокупление? Я церковного – то языка столько же мало смышлю, как и французского…

Далее выясняется, что единственный язык, который разумеет бригадирша, это язык ее супруга Игнатия Андреевича: «Все слова выговаривает он так чисто, так речисто, как попугай». И, действительно, еще в первом действии комедии, когда советник велеречиво рассуждает о «медоточивых устах» бригадирши, бригадир, глядя на советницу, роняет в сторону одну короткую фразу: «Здешняя хозяйка не моей бабе чета». Так же решительно приступает он к объяснению с советницей:

Бригадир. …Я, матушка, с тобой давно уже поговорить хотел, да проклятый сын мой с безделками своими мешал мне всякий раз… Без него я давно бы тебе сказал мой секрет и взял бы от тебя ответ.

Советница. Какой секрет? Какой ответ?

Бригадир. Я чинов не люблю, а хочу одного из двух: да или нет?

Советница. Да чего вы хотите? Что вы так переменились?

Бригадир. О, ежели бы ты знала, какая теперь во мне тревога, когда смотрю я на твои бодрые очи!

Советница. Что это за тревога?

Бригадир. Тревога, которой я гораздо больше опасаюсь, нежели идучи против целой неприятельской армии. Глаза твои мне страшнее всех пуль, ядер и картечей. Один первый их выстрел прострелил уже навылет мое сердце, и прежде, нежели они меня ухлопают, сдаюся я твоим военнопленным.

Советница. Я, сударь, дискуру твоего вовсе не понимаю и для того, с позволения вашего, я вас оставляю.

Бригадир. Постой, матушка. Я тебе вытолкую все гораздо яснее; представь себе фортецию, которую хочет взять храбрый генерал. Что он тогда в себе чувствует? Точно то теперь и я, как храбрый полководец, а ты – моя фортеция, которая как ни крепка, однако все брешу в нее сделать можно.

Диалог это построен как композиционная параллель к диалогу советника с бригадиршей. Однако между этими двумя диалогами есть существенная разница. Бригадирша с полным простодушием не понимает намеков советника, тогда как советница в ответ на признание бригадира жеманно прикидывается не понимающей его «дискуру». Между тем еще в предыдущем действии она передает Иванушке свое наблюдение, что его отец «смертно влюблен» в нее.

Салонный жаргон включал в себя и обрывки французских фраз, и французские слова с русскими грамматическими окончаниями, и фразеологические кальки, и, наконец, русские слова, произносимые с французским акцентом. В соответствии с этими особенностями салонного жаргона речь советницы и Иванушки не состоит из беспрерывного чередования русских и французских слов и оборотов. Значительные части их диалогов, особенно же в тех случаях, когда в разговоре принимают участие посторонние лица, ведутся на общепонятном русском языке. Но пользуясь выражением лукинского Верхоглядова, Иванушка и советница «орнируют» (украшают) свою речь французскими восклицаниями, короткими французскими фразами и русифицированными французскими словами. При этом, как всякий жаргон, салонный «язык» Иванушки и советницы отличается полной непринужденностью:

Советница. Знаешь ли что, душа моя? Мне кажется, будто твой отец очень ревнует; нам как возможно стараться надобно скрывать любовь нашу.

Иван. Madame, возможно ли скрыть пожар? И такой сильный, car je brule – moi.

Советница. Я боюсь того, чтоб, сведав о нашем пламени, твой отец и дурак муж мой не пришли его тушить.

Иван. Так, vous avez raison; это такие люди, которые не в свои дела вступаться любят.

Советница. А особливо муж мой. Ему ничего нет приятнее, как быть замешану mal a propos в такое дело, которое до него не принадлежит, и чем меньше ему нужды до нашего пламени, тем больше он в том интересоваться будет.

Иван. Le diable m’emporte! Какая бы ему тут была нужда?

Советница. Вот какая: он говорит, жизнь моя, что будто муж и жена составляют одного человека.

Иван. Тем лучше; par consequent, ежели тебе приятно любить меня, так и ему должно то быть приятно, что ты меня любишь.

Советница. Конешно, он сам себе контрадирует.

Иван. Madame, ты не была в Париже, а знаешь все французские слова. (Садятся оба). D’ou vient cela& Avouez (с весёлым видом), не имела ли ты коннесансу с каким–нибудь французом?

Прослушав комедию Фонвизина, Н.И.Панин говорил автору: «…Я удивляюсь вашему искусству, как вы, заставя говорить такую дурищу во все пять актов, сделали однако роль ее столь интересною, что все хочется ее слушать». Глупая, грубая, донельзя жадная, готовая за рубль вытерпеть «горячку с пятнами», Акулина Тимофеевна – смешная «дурища». Но в этой нелепой тупой женщине Фонвизин увидел страдающего человека. Много натерпелась она, таскаясь за мужем «по походам без жалования», знает и поныне крутой нрав своего благоверного. «Резнет меня чем ни попало», - не без основания опасается она и уходит «поплакать в свою волю» подальше, чтоб муж не видал. «Закажу и другу и ворогу идти замуж», - говорит она в горькую минуту.

Как человек, испытавший горе, Акулина Тимофеевна умеет и других пожалеть: ее нелегкая доля – обычная судьба офицерских жен.

«Вить я, мать моя, не одна замужем. Мое житье – то худо – худо, а все не так, как, бывало, наших офицершей. Я всего нагляделась. У нас был нашего полку первой роты капитан, по прозванью Гвоздилов; жена у него была такая изрядная, изрядная молодка. Так, бывало, он рассерчает за что – нибудь, а больше хмельной: так, веришь ли богу, мать моя, что гвоздит он, гвоздит ее, бывало, в чем душа останется, а ни дай ни вынеси за что. Ну, мы, наше сторона дело, а ино наплачешься, на нее глядя», - печально повествует Акулина Тимофеевна.

«Пожалуйте, сударыня, перестаньте рассказывать о том, что взмущает человечество», - останавливает ее Софья. На это бригадирша с законным упреком отвечает: «Вот, матушка, ты и слушать об этом не хочешь, каково же было терпеть капитанше?»

Этих слёз бригадирши не заметил Никита Панин. Для него «дурища» Акулина Тимофеевна была смешна и в этой сцене. Между тем образ бригадирши сложнее, чем он кажется. Глупости от нее отнять нельзя. Вот почему, проявляя участие к слезам бригадирши, положительный герой комедии Добролюбов на ее вопрос: «А вы сами видите, дура ли я?» - отвечает с худо скрытой иронией: «Конечно, видим, сударыня». В реплике Добролюбова на слова бригадирши: «Этого еще не бывало, чтоб он убил меня до смерти. Нет. Нет еще» - чувствуется подавленный смешок («Об этом, сударыня, вас никто и не спрашивает»).

И до этого рассказа, показывающего типичность судьбы Акулины Тимофеевны, и после него зритель потешается над ее чудачествами. Но заставив пожалеть бригадиршу, почувствовать ее совсем не глупые жалобы, Фонвизин создавал образ, выходящий за пределы воплощения невежества, глупости и скупости. Перед нами забитый человек, несчастная жена и любящая мать. В угождении мужу и сыну состояла и состоит вся ее жизнь. Презираемая и обижаемая ими, она заботится о них. У ней одной есть какое – то дело, и не случайно она одна не участвует в любовной путанице.

Как во всякой пьесе, написанной в соответствии с эстетическими требованиями классицизма, в «Бригадире» много условного, начиная с сюжета. По остроумному выражению Вяземского, содержание комедии представляет собой некую «симметрию в волокитстве»: бригадир по – солдатски штурмует сердце советницы; советник, прибегая к выспренней церковной лексике, уговаривает бригадиршу «согрешить и покаяться»; советница «не без склонности» к Иванушке, а он к ней; Софья, которую отец прочит в жены Иванушке, любит Добролюбова и встречает с его стороны взаимность. Выигранная Добролюбовым тяжба, делающая его владельцем двух тысяч душ крестьян, и случайно открытые советником «амуры» Иванушки с советницей приводят к тому, что Софья становится невестой Добролюбова. «Симметрия в волокитстве» определяется уже в первом действии комедии и вызывает реплику Софьи: «…кроме бригадирши, кажется мне, будто здесь влюблены все до единого».

В дальнейшем ходе пьесы отрицательные персонажи обнаруживают свои любовные желания, заставляя зрителя убедиться в том, что «их любовь смешна, позорна и делает им бесчестие»; в то же время положительные герои выказывают сое чувство друг к другу, которое основано «на честном намерении» и должно привлечь к ним симпатии публики. В первом же действии все персонажи раскрывают основные свойства своего характера; только характер бригадирши, как уже отмечалось ранее, углубляется во втором явлении четвертого действия. Установить сколько – нибудь четкую закономерность в композиции комедии едва ли возможно. Связь между отдельными актами и сценами в достаточной степени случайна. Комическое действие в пьесе заменено комическими разговорами. В советской литературе о Фонвизине была сделана попытка доказать, что статичность комедии наиболее соответствует ее содержанию. Попытка эта принадлежит Л.И.Кулаковой. «На какие действия способны советница и Иванушка, единственным «делом» которых является перемена туалета и флирт? – спрашивает Кулакова. – Что могут делать советник, представленный вне канцелярии, бригадир вне воинской части? Бездеятельность, отсутствие каких бы то ни было интересов, духовное убожество великолепно характеризуются пустыми разговорами героев комедии. И «любовь» их смешна потому, что основой ее является тоже безделье». Соображения Кулаковой нельзя отказать в остроумии, но трудно поверить, чтобы Фонвизин сознательно стремился статичностью композиции подчеркнуть безделье, в котором прозябают персонажи его комедии. Возможно, что отсутствие сценического действия – результат недостаточной зрелости драматургического мастерства Фонвизина в пору создания «Бригадира».

Чего в «Бригадире» действительно нет, так это именно конфликта как столкновения и борьбы, хотя его возможность и очевидна в противостоянии Софьи и Добролюбова всем остальным персонажам. В результате сферы и мира порока и добродетели оказываются недостаточно дифференцированы, т.е. положительные и отрицательные герои недостаточно противопоставлены. Хотя перспектива возможности такого расподобления налицо: хотя бы в нейтральной стилистике речевых характеристик Софьи и Добролюбова, которые не связаны комически-пародийным заданием имитации какого бы то ни было стиля. Несомненно, что Фонвизин разделяет просвещенных и непросвещенных дворян. Добролюбов и Софья не похожи на остальных действующих лиц, но краски этих образов еще не отчетливы, внимание автора сосредоточено на изображении пороков и недостатков, типичных для дворянской среды. В Добролюбове и Софье якобы следует видеть «робкую и еще художественно несовершенную попытку изобразить «новых людей», появившихся в России». Художественная слабость выведенных в «Бригадире» положительных образов, по мнению Макогоненко, «определена тем, что Фонвизин изобразил общественное явление, еще только обозначившееся. Еще в самой жизни неясна была та роль. Которую займут «новые люди» среди дворян в политической жизни страны». При всей заманчивости подобного истолкования образов Софьи и Добролюбова оно представляется надуманным. Характеризуя положительных персонажей «Бригадира», Макогоненко как бы дописывает их образы, находит в них то, чего в них нет. По существу же Софья и добролюбов остаются традиционными положительными героями комедии, выдержанной в канонах классицизма.

Г.П.Макогоненко усматривал в «Бригадире» замысел «дворянам обличаемым противопоставить дворян, понявших несправедливость крепостного права и осудивших помещичий паразитизм». На самом деле в «Бригадире» нет ни одной строки, указывающей на то, чтобы Добролюбов и Софья понимали «несправедливость крепостного права». Даже злоупотреблений крепостного права Фонвизин не касается в своей комедии. Дворянам обличаемым он противопоставляет дворян положительных, но эти дворяне ни минуты не сомневаются в своем праве владеть крестьянами. Добролюбов со спокойной совестью заявляет: «…состояние мое гораздо поправилось. Я имею две тысячи душ». Когда Добролюбов произносит уже цитированные слова: «Мы счастливы тем, что всякий, кто не находит в учрежденных местах своего права, может идти, наконец, прямо к вышнему правосудию», - он забывает о том, что далеко не «всякий имел возможность обращаться непосредственно к защите императрицы. Если бы он, Добролюбов, не был дворянином. А был бы крепостным крестьянином и вздумал искать у нее управу на помещика, то этот спасительный путь был бы ему отрезан. Вместо справедливого решения его дела ему была бы обеспечена каторга за дерзновение подавать челобитную «в собственные ее величества руки». Фонвизин прекрасно это знал.

Таким образом, Добролюбов и Софья относятся к просвещенным дворянам, но по сути своей они такие же крепостники, как и остальные персонажи пьесы. Они пока не готовы к активным действиям, поэтому конфликт не переходит в борьбу. Комедия только ставила вопрос о необходимости широкого просвещения, коренного пересмотра системы воспитания.

Для написания контрольной работы я использовала литературу

Лебедева, О.Б. История русской литературы 18 века, - М.: Высш.шк.,2003.

Всеволодский-Гернгросс В.Н. Фонвизин-драматург: Пособие для учителя. – М., 1960.

Кулакова Л.И. Денис Иванович Фонвизин. – М., Л., 1966.

Пигарев К.В. Творчество Фонвизина. – М., 1953.