Век техники: добро и зло. XX век человек в мире и мир человека

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ

КИЕВСКИЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

им. ДРАГОМАНОВА

РЕФЕРАТ

С КУЛЬТУРОЛОГИИ

НА ТЕМУ

Век техники: добро и зло. XX век: человек в мире и мир человека

Выполнила студентка 33 группы

Рудь Лена

Киев 2009

Век техники: добро и зло

Европа, как и другие регионы, пришла к XX веку с огромным количеством новых и новейших сведений о мире. В конце прошлого века разрушились представления о неделимости атома. Открытие рентгеновского излучения (1895) позволило англичанам Эрнесту Резерфорду (1871—1937) и Фредерику Содди (1877—1956) обосновать теоретическое положение о том, что распад атомов обеспечивает превращение одних элементов в другие (1903). Английский физик Джозеф Томсон (1856—1940), открывший электрон (1897), создает первую его модель (1903). Немецкий физик Макс Планк (1858—1947) предлагает теорию квантов, согласно которой физические процессы, как, например, испускание и поглощение света, не являются непрерывным процессом. Альберт Эйнштейн выдвигает сразу две теории: одна касается представления о корпускулярной и одновременно волновой природе света, другая — знаменитая теория относительности, разрушившая веру в независимость пространства и времени (1905). Только этих открытий хватило бы для того, чтобы считать XX век веком грандиозных научных революций, но практически одна за другой следуют новые: создание квантовой механики — Луи де Брошь, Э. Шрёдингер (1887—1961), П. Дирак (1902—1984), В. Гейзенберг (1901—1976); углубление представлений о микромире — открытие нейтрона Дж. Чедвиком (1891—1974), работы супругов Жолио-Кюри; развитие генетики, изучение человеческой психики и появление психологии — К. Юнг (1875—1961), У.Джемс (1842—1910), З. Фрейд. Можно сказать, что не осталось почти ни одной научной сферы, сохранившейся на уровне предыдущего времени.

Еще одно обстоятельство отличает XX век от всех предыдущих. Крупные открытия прошлого редко были связаны с развитием техники. Они существовали вполне автономно, даже тогда, когда опережали прогресс техники. Техника также развивалась независимо от науки. Иногда они шли параллельными курсами, иногда расходились значительно, но практически не зависели друг от друга. В XX веке, особенно в его второй половине, они невозможны одна без другой. Наука стала сильным фактором развития техники, техника — наукоемкой, и обе обусловили дальнейший прогресс производства. Появляются атомная энергетика, генная инженерия, начинается освоение космического пространства. Все это заставляет не без оснований называть XX век веком техники, проникающей во все сферы человеческого существования, затрагивающей все формы жизнедеятельности человека.

Может показаться, что бурное развитие техники в нашем столетии представляет собой торжество разума и может стать основой счастья и осуществления многовековых мечтаний человечества. К сожалению, это далеко не так. Технический прогресс, даруя человеку материальные блага, отнимает у него его человеческое начало, превращая человека сначала в придаток машины, затем — в обслуживающий элемент машинного производства. Человечество, мечтавшее об освобождении от изнурительного труда, в очередной раз испытало разочарование: оно стало рабом стандарта, отнимающего у человека даже его святая святых— неповторимость чувств. Ортега-и-Гасет в книге «Восстание масс» показывает процесс обезличивания масс, происходящий в мире производства, оснащенного новой техникой. XX век с самого начала несет в себе скепсис по отношению к науке. В 1918 году М. Вебер, выступая перед студентами в Мюнхенском университете, говорил: «Научный прогресс является частью, и притом важнейшей частью, того процесса интеллектуализации, который происходит с нами на протяжении тысячелетий и по отношению к которому в настоящее время обычно занимают крайне негативную позици».

Техника XX века с ужасающей жестокостью проявила себя уже в первую мировую войну, когда мир был потрясен применением отравляющих веществ и других форм массового уничтожения. Вторая мировая война с еще большей ясностью показала оборотную сторону развития науки и техники для человечества.

Так наука в XX веке стала слугой двух господ — добра и зла, жизни и смерти. Энергия атома была использована для создания смертоносного оружия. Реакцией на опасность мировой войны и возможности самоистребления человечества стал антисциентизм (лат. scienta “наука”) — крайне враждебное отношение к науке, технике и ученым. Еще Маркс высказал такую, на первый взгляд, парадоксальную мысль: разум человека не всегда существует в разумной форме. Разве наука в рамках европейского континента (и мира) органически соединена сегодня с высокой гуманистической моралью, нравственной культурой? Далеко не всегда и не во всем. «Знания, сопровождающиеся ростом сознания, — писал Б. Рассел, являются главным инструментом человеческого прогресса. Знания без роста сознания легко становятся дьявольскими и увеличивают раны, которые один человек наносит другом».

Доминируя в европейском сознании со времен Ф. Бэкона идея господства человека над природой поставила общество XX века на грань экологического кризиса. Перед современной европейской культурой стоят жизненно важные вопросы: как сохранить и улучшить качество природной среды при возрастающем научно-техническом воздействии на нее? Какими должны быть человеческие качества в новой экологической ситуации? Как ликвидировать отчуждение человека от природы?. Еще Кант отмечал: «обязанности, однако, мы имеем лишь по отношению к людям. Неживое полностью подчинено нашему произволу. И обязанности по отношению к животным являются таковыми лишь в той степени, в какой они попадают в круг наших интересов».

С тех пор, как были сказаны эти слова великого мыслителя, конечно, расширились обязанности человека по отношению к природе. Заметно возросла значимость экологической компоненты в системе европейской культуры. Развиваются новые отрасли знания и культуры — социальная экология, экологическое право, экологическая этика, экологическая эстетика. При этом важно учитывать, что отношение к природе «утрачивает непосредственность, становится косвенным, опосредуется вычислениями и приборами. Исчезает живость переживания». Складываются научные теории, целью которых становится преодоление этого положения. Среди них учения Тейяра де Шардена и Вернадского о ноосфере, Швейцера — об абсолютной ценности жизни. Всеевропейское негосударственное сообщество ученых «Римский клуб» исследует и обсуждает проблемы путей и способов преодоления экологического кризиса, гармонизации отношений человека с природой.

С необычайной остротой встает в XX веке проблема человека: его места в мире и роли во всех процессах, которые выступают двояко — как результат развития всей прошлой культуры и как начало следующих эпох. Через человека проходит демаркационная линия, отделяющая прошлое от будущего.

XX век: человек в мире и мир человека

Еще в прошлом веке в философии начал складываться антропологизм (антропологический принцип), при котором в центр рассмотрения закономерностей мироздания начали ставить человека с его сознательной деятельностью, эмоциональной сферой, логикой, идеалами, целями и формами жизнеобеспечения. Это особенно значимо прозвучало в трудах Л. Фейербаха. Тайны человеческого поведения долгое время были предметом изучения преимущественно медиков, философия же строила свои предположения в достаточной мере умозрительно. Труды Зигмунда Фрейда дали возможность увидеть человека как систему взаимодействия бессознательного и сознательного начал. Его теория возникла из практики лечения различных неврозов, но затем составила одно из первых учений о структуре личности, где Фрейд выделил три компонента: «оно», «эго» (или «я») и супер-эго («сверх-я»). «Оно» включает в себя инстинкты, требующие мгновенного удовлетворения, «эго» регулирует ответные реакции человека в целях его самосохранения, «супер-эго» базируется на моральных нормах, усвоенных сознательно или бессознательно в процессе воспитания, поэтому для анализа поведения личности в системе психоанализа так важны воспоминания детства. Даже при том, что Фрейд часто строил откровенно мифологические представления о человеке, культуре, художественном творчестве и другом, он впервые начал рассматривать человека в различных формах его взаимодействия с окружающим миром. Его работы «Психология масс и анализ человеческого Я», «Тотем и табу», «Неудовлетворенность в культуре» были одной из первых попыток объяснения многих культурных феноменов через особенности человеческой психики.

Проблемой человека, как и в прошлые времена, занята и философия, так или иначе пытающаяся преодолеть ограниченность подобного рода теорий предыдущих времен. Духовный кризис конца XIX— начала XX века поставил вновь вопрос о смысле жизни, как это было на сломе эпох в далекий период эллинизма. Прежние идеалы рухнули, новые либо еще не сложились, либо не получили всеобщего признания. Марксистская идеология рабочего класса видела цель и смысл человеческой жизни в борьбе против частной собственности, в таком изменении мира, при котором класс, производящий все материальные ценности, смог бы владеть ими. Эти взгляды не были чем-то инородным в европейской культуре. Рабочий класс, сложившийся только в начале прошлого века, представлял собою реальную силу, способную придти к власти и изменить мир. Не будем вдаваться в анализ того, насколько соответствовала действительности эта идея. Мир уже знал идеи, представлявшиеся в свое время единственно верными, но не получившие подтверждения практикой. XX век пока не дал своего окончательного заключения по этому поводу. История продолжается, и она еще может дать шанс для осуществления главной марксистской идеи — власти в обществе тех, кто созидает. Европейский рабочий класс выступил объединенно в начале века: революционные процессы сотрясали Германию, Италию, Испанию, Болгарию, духовная жизнь Франции во многом была связана с коммунистическими идеями и борьбой за них. В условиях всеобщего упадка, пессимизма и робких ожиданий коммунистическая идея была единственной идеей, несущей в себе определенный оптимизм и конкретные цели. Следует отметить, что и в системе коммунистического взгляда на мир были значительные разночтения по поводу сущности, смысла борьбы, форм и путей ее реализации.

Другая ветвь философских взглядов на человечество и его судьбы была более пессимистической. Экзистенциализм не видел возможности для человека быть понятым в обществе, в его повседневной деятельности. Только в экстремальной ситуации или в смерти, считали сторонники таких взглядов М. Хайдеггвр (1889—1976), К. Ясперс, Ж.-П. Сартр (1905—1980), А. Камю, человек может наиболее полно выразить себя, хотя и быть не понятым. Альбер Камю (1913—1960) в книге «Человек бунтующий» сравнивает жизнь человека с трудом Сизифа, бессмысленно вкатывающего свой камень на вершину; так же, как и труд Сизифа, жизнь не имеет смысла, и если хоть что-нибудь может быть значимо, то это бунт против бессмыслицы и одиночества, бунт как процесс, ибо все, кроме бунта, абсурдно. Для экзистенциалистов человек становится во многом страдательной величиной, испытывающей на себе жестокие рамки действительного мира. Карл Ясперс (1883— 1969) рассматривает человека как неповторимую уникальную единицу, как ценность не со стороны его деятельности, а как раз в индивидуальной значимости его внутреннего мира. Для Ясперса важным является философская вера — такой способ отношения человека к миру, который может быть единственным «противоядием против рационалистических утопий, претендующих на создание рая на земле, но в действительности разрушающих нравственные и культурные традиции и ввергающих в ад братоубийственных войн и взаимного недоверия тех, кто эти утопии пытается реализовать».

Этот же пессимистический мотив звучит и в культурологических теориях, например, в книге О. Шпенглера «Закат Европы» Шпенглер делает вполне понятную в XX веке попытку проанализировать пути дальнейшего развития Запада. Он не смог принять привычные для эпохи понятия, такие, как разумность, гуманность, просвещение, свобода народов и прочее. Для него очевидно, что эти ценности не являются реалиями времени и нет надежды, что станут таковыми. Шпенглер полагал, что развитие техники чревато деградацией духовных ценностей, и рассматривал дальнейшее развитие Европы только как закат культуры, которая уже миновала пору своего становления и расцвета. Он считал, что культура — это организм, живущий примерно тысячу лет. Поэтому, выделив в мировой культуре восемь культур (египетскую, индийскую, вавилонскую, китайскую, грекоримскую, византийско-арабскую, западноевропейскую, культуру майя), Шпенглер считал, что европейская культура подошла к своему пределу, за которым должны последовать распад и умирание.

Другие культурологи века (Швейцер, Вебер) не делали таких пессимистических выводов, полагая, что упадок культуры не является фатальным для любого общества (Швейцер), что европейскую культуру нельзя мерить рамками прежних времен, поскольку появились новые ценности культуры и новые критерии ее рассмотрения, поэтому о ее гибели не может идти речь

Человек XX века во многом является homo politicus — политизированным человеком, ибо от его политической позиции на протяжении века во многом зависят и формы его деятельности, и его умонастроение, а иногда и черты его личности. Политическая борьба в той или иной форме, как в воронку, втягивает целые народы европейского континента и выливается время от времени не только в различные политические противостояния, но и в войны. Две мировые войны во многом были не просто (как в прежние времена) способами передела мира, но и в достаточной мере результатом политических разногласий между государствами и их политическими претензиями друг к другу. Европа XX века буквально наполнена встречными потоками беженцев, уходящих от враждебных им политических режимов. Древний тоталитаризм восточных деспотий в Европе XX века принял наиболее страшную форму — форму фашизма, тем более страшную, что он стоял на плечах технического прогресса и многовекового развития научного знания. Фашизм опошлил многие научные достижения, выхватив из них только то, что подходило для оправдания своих политических амбиций. Используя сведения по психологии, фашизм смог манипулировать сознанием масс; спекулируя на романтической устремленности к национальному своеобразию культуры, он создал националистическую идеологию, утверждавшую приоритет одних народов над другими. Только в последние годы XX века в Европе начала складываться мысль о преодолении национального эгоизма и всеевропейском сотрудничестве.

Эти и другие проблемы европейского человека XX века более ярко, чем в философских и других научных системах, отразились в искусстве.

Искусство XX века: традиции и новаторство

Ни в одну эпоху искусство не было зеркалом, бесстрастно фиксирующим действительность или мысли художника; оно всегда впитывало в себя основные тенденции времени и предлагало миру картину, которая могла совпадать с миром только в конечном счете. Главным в искусстве всегда была не столько сама изображаемая действительность, сколько то, как она изображена, как относится к ней художник, к каким выводам он приходит сам и хочет привести других. И если искусство классики выработало некоторые каноны в изображении мира, которыми талантливый художник пользовался талантливо, а бездарный — бездарно, то XX век стал веком новаторства, обновления форм, методов, самих способов отражения мира. Это новаторство во многом связано с главными проблемами времени, часто вырастает из них, из понимания места человека в бушующем мире.

Реалистическое искусство по-прежнему размышляет над всеми болезнями времени, стремясь к тому, чтобы вскрыть его противоречия, и если не поставить диагноз, то хотя бы обратить внимание на его симптомы. Взгляды одних оптимистичны, они видят светлые перспективы в труде, любви, разуме, справедливости. Ромен Роллам (1866—1944) в романах «Очарованная душа» и «Кола Брюньон» проводит своих героев через многие страдания мира, но ни Марк в «Очарованной душе», ни Кола — человек из народа — не теряют мужества, порядочности, чувства юмора и трудолюбия. Скрупулезно анализируют путь немецкого обывателя к фашизму и сам фашизм как жестокую болезнь общества Лион Фейхтвангер (1884—1958) («Братья Лаутензак») и Ричард Хьюз («Деревянная пастушка» и «Лисица на чердаке»). Другие авторы не обнадеживают, не анализируют,— они высмеивают, ибо смех становится самым доступным оружием реалиста, когда у него нет другого способа открыть людям истину. А. Франс (1844 — 1924) в романе «Остров пингвинов» показывает современное ему общество как напыщенных болтунов, надутых и самодовольных пингвинов, управляющих республикой так, чтобы урвать для себя побольше благ. Появляются антиутопии, удивительные по своим предсказаниям самых мрачных сторон будущего. Авторы антиутопий Олдос Хаксли («О дивный новый мир») и Джордж Оруэлл («1984», «Скотный двор») показали, как рушатся лучшие идеалы человечества, будучи задавлены экспериментами над сознанием людей или скотоподобными вождями, признающими только террор. В статье о творчестве Дж. Оруэлла российский эстетик В. Недошивин сопоставляет надежды прогрессивных писателей прошлого и настоящего. Он делает сравнение между взглядами В. Гюго и Оруэлла. В. Гюго писал в прошлом веке: «Двадцатый век будет счастливым... Не придется опасаться, как теперь, завоеваний, захватов, вторжений, соперничества вооруженных наций... Не будет больше голода, угнетения, проституции от нужды, нищеты от безработицы, ни эшафота, ни кинжала, ни сражений, ни случайного разбоя в чаще происшествий... Настанет всеобщее счастье. Человечество выполнит все назначение, как земной шар выполняет свое». Оруэлл же показал, как вожди нового века извращали «в свою пользу, к личной выгоде и преуспеянию... тысячелетние мечтания человечества, потому что из «вождистского» толкования их прямо вытекали реальный террор, массовое насилие, кровь, убийство отца сыном, тысячи, миллионы жертв».

Великие романисты Европы, и среди них Эрих Мария Ремарк (1898—1970) («На Западном фронте без перемен», «Три товарища”»и др.), страдают и смеются вместе с героями «потерянного» поколения — поколения первой мировой войны. Романтики мечтают о том, чтобы люди объединились, взяв за главные ценности простую жизнь, а у Мориса Метерлинка дети и его герои — Хлеб, Вода, Молоко, Сахар, Душа Света, Души Часов, Материнская Любовь, Великие радости ищут Синюю птицу счастья. Метерлинк показал, что «надежда для человечества и для человека заключена в безграничности и бесконечности познания, в том, что не существует, как синей птицы в клетке, «истины в последней инстанции», и каждое новое поколение будет вновь и вновь мучительно искать и открывать для себя что-то новое, еще не познанное»

XX век, давший миру не меньше, чем прошлый, великих произведений реализма и романтизма, создал совершенно новое явление, охватившее не только искусство, но и другие стороны жизни, — модернизм. Он собрал под своим именем множество способов понимания мира и человека в мире, главное во всех направлениях модернизма — бунт человека против всякого рода «мерзостей жизни». Абсурд человеческого бытия в изломанном мире обманутых надежд особенно наглядно выступил в изобразительных искусствах. Деформированная идея человеческого счастья, провозглашенного Гюго, предстала перед глазами зрителя в деформированном облике человека и всего, что его окружало. Объединяло модернистов то, что они не стремились к изображению действительности, считая ее враждебной и художнику, и вообще человеку. Для модернистов художник — творец иной, новой действительности, той, которая живет в их внутреннем мире и сознании. В Париже в 1908 году была первая выставка кубистов, изображающих все явления действительности и человека как систему геометрических фигур.

Экспрессионизм (лат. expressio «выражение») обрушил на зрителя буйство цвета, напряжения в изображении стоящих или движущихся фигур, стремясь обострить до предела восприятие мира, передать предчувствие его гибели, растущее беспокойство и ужас перед надвигающейся войной, неизбежность которой понимали многие талантливые люди. Между прочим, экспрессионисты создали острейшие карикатуры на Гитлера.

Незадолго до первой мировой войны в Европе возникает абстракционизм, совершенно отказавшийся от передачи предметного мира, ощущая его как хаос, как разъятую на не связанные друг с другом части бывшей целостности. Невозможно объяснить сущность каждого из таких произведений, да и нет в этом необходимости. Стоит лишь понять, что так выглядит и уход от действительности, и неприятие мира, и чувство страха перед ним, и одиночество в нем человека, понявшего абсурд своего времени. Протест и одиночество — вот, пожалуй, главные, глубинные линии модернизма. Среди модернистов в культуре сохранятся великие имена: Пабло Пикассо (1881 — 1973), Анри Матисса (1869—1954), Сальвадора Дали (1904—1989), художника-сюрреалиста.

Сюрреализм, возникший между двумя войнами, еще глубже уходит во внутренний мир человека, а точнее, художника, творца. Один из теоретиков модернизма, А.Бергсон (1859—1941) говорил: «Мы имеем здесь перед собой как бы логику сновидения, но такого сновидения, которое порождается не фантазией отдельной личности, но снится всему обществу». Художник, считают сюрреалисты, как бы опускает ведро в свое подсознание и черпает там нечто, недоступное для рационального постижения. Подсознание является своего рода «убежищем для личности, которая испытывает отвращение к действительности». Мир, в котором не осталось ничего целого, даже время стекает вместе с растекшимися часами на картине Сальвадора Дали (см. илл. на с. 475) — это ли не предчувствие будущего атомного кошмара! О подобном еще напишут фантасты более поздних лет, это еще увидят современники в Хиросиме.

Использованная литература:

1. Мир культуры (Основы культурологии). Учебное пособие. 2-е Б95 издание, исправленное и дополненное.— М.: Издательство Фёдора Конюхова; Новосибирск: ООО «Издательство ЮКЭА», 2002. — 712 с.