Конферансье и ведущий программы: традиционные и современные модели

“Конферансье и ведущий программы: традиционные и современные модели”

Глава: 1. История и традиции искусства конферансье и академического ведущего

Исторические корни жанра конферанса. Основоположники отечественного конферанса

Основные тенденции развития сольного конферанса в 30-е – 80-е годы XX века

Принципы организации и особенности творческого стиля парного конферанса

1.4 Развитие сольного конферанса в послевоенный период: 1946-1977 гг.

1.5 Общее и особенное в искусстве конферансье и академического ведущего

Глава: 2. Современные модели конферансье и ведущего

Заключение

Список литературы

Глава: 1. История и традиции искусства конферансье и академического ведущего

Исторические корни жанра конферанса. Основоположники отечественного конферанса

Конферанс – форма сценического действия, осуществляемая конферансье – лицом, объявляющим номера программы на эстрадном представлении или концерте и занимающим публику между исполняемыми номерами (Шубин С.В., словарь).

Конферанс – эстрадный жанр – выступление на сцене, связанное с объявлением и комментированием (обычно комедийного характера) номеров эстрадного представления, концерта, а также текст

Конферанс – эстрадный художественный жанр – выступление на сцене, связанное с объявлением и комментированием номеров программы.

Конферансье - (от французского – докладчик), артист эстрады, объявляющий концертные номера и выступающий в промежутках между ними.

Конферансье - артист эстрады, объявляющий номера концертной программы, иногда выступающий с самостоятельными номерами.

Конферансье – артист, объявляющий номера программы на эстрадном представлении, концерте и занимающий публику в перерывах между номерами своими самостоятельными выступлениями.

Среди эстрадных жанров конферанс – один из самых молодых. Впрочем, корни этого эстрадного жанра ищут в далеком прошлом. Их находят в хоре античного театра, в прологах итальянской комедии масок, в представлениях русских скоморохов и балаганных дедов. Однако реальная преемственность не обнаружена и в капитальной работе по истории русской эстрады Е. Кузнецова «Из прошлого русской эстрады». Переход от бородатого зазывалы, выкрикивающего на раусе свои бойкие прибаутки, к эстрадному артисту в роли щегловатого, корректного, ироничного «развлекателя» и ведущего, слишком резкий. Но сходство этих явлений не может быть простой случайностью и говорит о том, что издавна существовала потребность какого-то соединительного звена между зрителем и сценой.

Народные гулянья начались еще в 18 веке, но в 19 веке, они становятся, особенно популярны. На рождестве – «гулянья под горами», на масленицу и пасху – «под качелями». Современники оставили описание таких гуляний «…В течение недели толпы народа ежедневно стекаются к качелям, воздвигнутым на площадях. Еще издали привлекаемый турецкими барабанами и шумной музыкой странствующих комедиантов, канатных плясунов и других различного рода актеров народ спешит на площадь, чтобы погулять возле качелей… Несколько музыкантов, предводительствуемых паяцами, размещаются на балконе и на верхней площадке этой своеобразной карусели и таким образом оказываются в центре общего круговорота. В ближайшем соседстве – подмостки комедиантов, особенно привлекающих народ острыми, хотя и грубоватыми шутками».(1-Кузнецов из прошлого р.э.1958 с39.)

На этих паяцах, или, как их называли в народе, «карусельных дедах», нам следует остановиться особо, ибо они прямые предки современных конферансье и ведущих.

«Костюм и грим «деда» был традиционный…» - пишет один из деятелей народных гуляний. (2Русск. Нар. Гул.алекс.-яков.1948 ст.62.)Добавим – и броский. В пестром многолюдстве гуляний надо было останавливать на себе взгляды. «Борода и усы из серой пакли, нарочито грубо сделанные, серый, намеренно заплатанный кафтан и старая круглая ямщицкая шапка с бумажным цветком сбоку, на ногах онучи и лапти». Появление на балконе качелей фигуры в этом наряде служило сигналом начала веселых речей, всяческого балагурства, шуток и прибауток.

На обязанности «карусельного деда» было и объявление «номеров». Вот как это происходило: «Побалагурив… «дед» внезапно хлопал себя по лбу, точно вспомнив что-либо, торопливо исчезал и выводил трех танцорок. Представив их публике и чаще всего довольно откровенно побалагурив на их счет, «дед» принимался отплясывать с ними…»(3русск.нар гул.Алек-Яков.1948 ст.64)

Историки эстрады не без основания усматривают в этих народных забавниках далеких предков конферансье. Тесная связь с публикой и веселье от непосредственного разговора с ней, а также “подача” исполнителей – вот ниточки, которые тянутся от острословов в онучах к современным элегантным конферансье.

Э.Б. Шапировский, беря за основу буквальный перевод с французского «конферансье-докладчик», пишет о том, что в ХIХ веке, такие «докладчики», легкие на забавное летучее слово, колкий, но беззлобный выпад, импровизированный каламбур, являлись завсегдатаями литературно-художественных кафе. В таких кафе встречались поэты, художники, музыканты. «Из этой поющей, читающей, декламирующей, рисующей, кипящей богемскими страстями толпы стихийно выделялся наиболее находчивый словесный дуэлянт, скорый на шутливую расправу, эпатирующий ответ.

Бочонок, табуретка, стул, стол – и импровизационная эстрада готова. Вскочив на нее, подбивая окружающих на выступления, он становится «дирижером» словоохотливой компании, подхватывающим на лету «прыгающий» разговор, хозяином вечера, веселым «докладчиком» - конферансье».

Н. П. Смирнов-Сокольский в своем докладе «Об искусстве конферанса», находит исторические истоки конферанса в итальянском театре эпохи Возрождения и считает, что маски комедии дель арте, их работа в спектакле в сущности, тоже работа конферансье.

Еще один источник есть у современного конферансье, концерт - театр. С конца 18 века в оперном театре вошло в обычай после основного спектакля выпускать на сцену в дивертисменте артистов – любимцев публики с исполнением наиболее эффектных арий из опер или танцев из балетов. Постепенно артисты в дивертисментах стали пополнять репертуар произведениями, взятыми не только из идущих спектаклей.

В середине 20-х годов 19 века дивертисменты начинают устраиваться и в драматических театрах, главным образом в Александринском в Петербурге и Малом театре в Москве. Тут они нарекаются антрактами, ибо в антракте, перед занавесом актеры читают полюбившиеся публике монологи из ролей или распевают популярные куплеты из водевилей.

В антрактах выступали самые знаменитые актеры того времени. Великий Щепкин вынес на них свои устные рассказы. Он же первый стал читать перед занавесом произведения Пушкина и Шевченко, басни Крылова. Исполнял он в антрактах и водевильные куплеты. Таким образом, антракт приучал к соседству разнообразных жанров. Выделялись и выносились на просцениум лучшие, наиболее удавшиеся артисту монологи, куплеты и другие фрагменты ролей. И этот естественный отбор постепенно превращался в новую форму искусства – концерт.

Вряд ли многие знают сейчас, что слово «вокзал», связанное у нас со встречами и отъездами, лязгом колес и волнующими запахами путешествия, закрепилось за местом прихода и ухода поездов из-за искусства и притом искусства эстрадного.

В 18 веке вокзалами называли загородные сады с клубно-концертными помещениями, сочетавшие в своих стенах концерты и дивертисменты с танцевальными вечерами и маскарадами (наименование «вокзал» перешло к нам от лондонского Вокзала, наиболее раннего из известных столичных увеселительных предприятий подобного типа).

Первые поезда в России начали ходить между Петербургом и Павловском. На станции Павловска был построен концертный и танцевальный зал и эстрада – излюбленное место развлечения жителей столицы – так называемый Павловский музыкальный вокзал. А так как это было и место отправки поездов, то со временем слово «вокзал» потеряло свой первоначальный смысл.

С сороковых годов 19 века, кроме Павловского вокзала в Петербурге, большой популярностью пользовался так называемый «Сад искусственных минеральных вод», или сад Излера. В Москве аналогичным заведением был Летний театр в Нескучном саду (на той территории, где сейчас находится Центральный парк культуры и отдыха имени Горького), а затем затмивший его Петровский парк. Эти сады стали местом отдыха горожан, в них процветали разные виды эстрадного искусства.

Первого конферансье, знаменитого Никиту Балиева, дал русской эстраде Художественный театр.

Он объявлял и комментировал номера в своем театре, рассказывал публике о многих интересующих ее вещах и, вроде бы непоследовательно перескакивая с темы на тему, создавал впечатление, будто сказанное сегодня сымпровизировано только что и вовсе не обязательно будет повторено завтра.

Выходя к рампе, Балиев всматривался в сидящих за столами, чтобы узнать, кто сегодня пришел, кивком головы или даже «называя фамилии» здоровался с друзьями, обращался к ним с каким-нибудь смешным, но понятным остальной публике замечанием – и контакт с залом был установлен.

Все писавшие о Балиеве, и в частности К.С. Станиславский, отмечают его незаурядную находчивость: быстрые и остроумные ответы на реплики зрителей, умение создавать атмосферу небывалой ранее свободы и непосредственности во взаимоотношениях между сценой и зрительным залом.

Актеры молодого тогда Художественного театра сами были молоды, обладали большим запасом творческих сил, их переполняла энергия, они, не желая, расходовали себя на шутку, на озорство, блиставшее выдумкой, вкусом. В театре устраивались «семейные» вечера, до краев переполненные весельем самого высокого вкуса, озаренного блистательным талантом. Вечера эти стали называться капустниками.

Поначалу они были действительно только внутритеатральными, на них извне допускались лишь самые близкие друзья. Но так как все большее количество людей стремилось попасть на капустники, семейный круг разорвался, и они стали своеобразным видом эстрадного представления, своего рода шуточным концертом, уже не для себя, а для публики.

9 февраля 1910 года состоялся первый платный «капустник».

На капустниках Художественного театра впервые появился совершенно новый персонаж эстрадного зрелища – конферансье.

Обратимся к книге К. С. Станиславского «Моя жизнь в искусстве»: «В качестве конферансье на этих капустниках впервые выступил и блеснул талантом наш артист Н. Ф. Балиев. Его неистощимое веселье, находчивость, остроумие – и в самой сути, и в форме сценической подачи своих шуток – смелость, часто доходившая до дерзости, уменье держать аудиторию в своих руках, чувство меры, уменье балансировать на границе дерзкого и веселого, оскорбительного и шутливого, уменье вовремя остановится, и дать шутке совсем иное, добродушное направление – все это делало из него интересную артистическую фигуру нового жанра». (Станиславский мя жизнь в иск.)

Из капустников Художественного театра родился под руководством Н. Балиева театр «Летучая мышь», а вслед за ним буквально посыпались театры этого типа.

Программа «Летучей мыши» состояла из сцен, инсценировок и номеров. Непременным персонажем этого дробленого «действа», его стержнем и цементирующим элементом был конферансье Никита Балиев. Его новое по тем временам амплуа, равно как и «блестящий талант» влекли в «Летучую мышь» зрителей ничуть не меньше, чем во МХТ.

Существовало одно обстоятельство, определявшее во многом своеобразие балиевского конферанса. Поскольку связь «Летучий мыши» с капустниками и актерскими забавами не была еще окончательно порвана, зал нового театра поначалу продолжал наполняться театральной и околотеатральной, то есть «своей» публикой. Еще недавно на капустниках этот зритель через минуту становился исполнителем, и все смеялись его выдумке и шутке, а затем возвращался с игровой площадки в зал и сам хохотал над очередным номером своих товарищей. В новом театре какое-то время граница, отделяющая сцену от зала, была стерта. Самое активное привлечение зрителей в происходящее на сценической площадке было непременным условием жанра. И вместе с тем – залогом всеобщего веселья, ради которого и ходили в этот театр.

Летописец «Летучий мыши» в юбилейном издании, выпущенном, к 10-летию театра, писал: «Каждый спускавшийся под свод оставлял в прихожей вместе с калошами печаль, снимал с себя вместе с пальто и заботы и как бы принимал обет быть в эти немногие ночные часы под крыльями «Летучий мыши» рыцарем смеха и остроумного веселья. Обязан был там, за порогом, оставить и обидчивость, способность уязвляться шуткою. Иначе рисковал быть изрядно изжаленным, потому что стрелы и шутки «мыши» были отточены очень остро и метко попадали в цель, хотя и спускались с тетивы веселой и ласковой рукою…

Клубок шутки, начинавшейся на сцене, перебрасывался в подвал, потом назад на сцену и все больше и веселее запутывался, захватывая в свои нити все большее число актеров-зрителей».(1Театр «Летучая мышь», Пг., изд-во «Солнце России»,1918, стр.13.)

Конферансье способствовал тесному общению зала и сцены, исполнителей и зрителей. Но это была не единственная его функция.

Представление, носившее мозаичный характер, нуждалось в стержне, в общем сюжетном движении, которое и осуществлял конферансье.

Почти одновременно с «Летучей мышью» стали возникать во множестве другие театры подобного типа. Из лучших дореволюционных, кроме «Летучей мыши», стоит назвать «Кривое зеркало», в 20-х годах – такие, как «Свободный театр», «Вольная комедия», «Балаганчик», «Кривой Джимми»… Можно привести еще много названий, но какое бы имя не носили эти театры, какие бы программы ни показывали, главным в них был смех.

Аккумулятором смеха и веселья на представлениях подобных театров был конферансье.

Никита Балиев, по определению А. Г. Алексеева, «был конферансье-москвич, не московский конферансье, а именно конферансье-москвич; на сцену выходил розоволицый, широкоулыбчивый, упитанный, радостный жизнелюб, хозяин-хлебосол: москвич!» (Алекс. серьезн. и см. стр.233)

Стоит перечитать главы «Войны и мира» Л. Толстого о старом графе Ростове и станет, понятна генеалогия образа Балиева. Был ли он таким на самом деле? Другими словами, пользовался ли он «гримом души»? Еще точнее: выходил ли он перед публикой «как есть» или «ретушировал» свои свойства для создания определенного сценического образа? Вне всякого сомнения, что это было именно так. Тому достаточно подтверждений можно найти хотя бы в статьях, посвященных Балиеву. Как правило, они восторженны. Недовольство критиков Балиев вызывает тогда, когда в пикировке он излишне увлекается своим остроумием и ранит противников. Упреки он вызывает не только потому, что изменяет общей атмосфере легкого веселья – главному девизу «Летучей мыши». И не только потому, что обижает человека, вступившего с ним в состязание, причем обижает не как равного, а как хозяин, забывший правило гостеприимства. Но главным образом потому, что выходит из образа, выходит из «маски», необходимой для его искусства.

Второй зачинатель жанра, Константин Эдуардович Гибшман, конферировал в петербургском театре миниатюр «Кривое зеркало».

В отличие от Балиева он создал маску конферансье робкого, растерянного, подавленного необходимостью выступать перед публикой. Его речь была невнятна, путана, прерывалась долгими томительными паузами. Номера объявлялись неясно, сбивчиво, с частым и как бы ненужным повторением одних и тех же слов. Движения оказывались удивительно неловкими, скованными, не соответствующие тому, о чем говорилось. Все, что делал и произносил Гибшман, воспринималось как чистая импровизация. Уныло повторяющиеся восклицания и продолжительное испуганное молчание трудно было принять за тщательно подготовленную роль. Между тем все вздохи, запинки, жесты, перепутанные реплики были заучены и воспроизводились с таким талантом и мастерством, так естественно, что зритель верил актеру.

Сам того, быть может, и, не подозревая, Гибшман создал своего рода пародию на первый, так сказать, массовый выпуск русских конферансье.

А для выступающих в программе актеров Гибшман был хорош тем, что на фоне имитируемого им неумения их номера всегда выигрывали.

Необходимость для конферансье вхождения в образ и отсюда самое близкое родство этой профессии с актерской блестяще подтверждает деятельность на эстраде Константина Гибшмана.

В создании своего образа он пошел, что называется, от обратного. К тому времени, когда он вступил на эстраду, фигура конферансье стала на ней привычной, и характер конферансье стабилизировался. Это обязательно острослов, человек смелый, находчивый, иногда даже дерзкий – черты, ставшие привычными, дежурными для любого конферансье. В худших образцах положительные свойства превращались в отрицательные: свобода поведения – в развязность или даже наглость, остроумие – в пошлость.

Можно себе представить, какое впечатление на этом фоне производила фигура крайне мешковатая, неловкая, нелепая – человек скованный, даже оторопевший от страха, явно вытолкнутый помимо его воли на просцениум, путающийся в складках занавеса, человек которому не повинуется ни мысль, ни язык! «Я … э-э-э,… видите ли, … да… сейчас перед вами…э-э-э… мы …вы...»

Был ли Гибшман на самом деле беспомощен и скован? Отнюдь нет. Он был хорошим актером и до ухода на эстраду с успехом играл в театре, был острым, живым и далеко не робким человеком. Для построения образа, который он принял на эстраде, Гибшман оттолкнулся от характерных особенностей своей внешности. Полный, с клоками волос, окаймлявших лысину, с большим ртом и глазами которые улыбка превращала в щелки, он усугубил свою неловкость, «неартистичность» и создал на их основе блестящий актерский образ – маску, наглядно подтвердив основу искусства конферансье – перевоплощение.

К создателям конферанса в России также относятся Алексей Григорьевич Алексеев. Начал он свою деятельность в Одессе и Киеве, а с 1915 года выступал в Петроградских театрах миниатюр «Литейном театре» и «Павильоне де пари».

Артист создал иронический образ столичного сноба, вставляющего в свою речь французские слова и фразы, и это нравилось публике.

Все эти три выдающихся мастера русского конферанса обладали необходимой для данной профессии общей культурой. Балиев был прежде актером Художественного театра, Гибшман – инженером, Алексеев окончил юридический факультет Киевского университета, говорил на трех иностранных языках. Они знали, чем живет их публика, интересно подавали номера и хорошо помогали актерам. Дольше других сумел сохранить ведущее положение в своем жанре А.Г. Алексеев.

Между тем Алексеев сохранял свою популярность не только в качестве конферансье, но и как автор пьес, режиссер и художественный руководитель театра миниатюр «Кривой Джимми».

В конферансе Алексеева, как правило, преобладали внутритеатральные темы и пародии, остроумные пояснения к номерам. В его репризах интересно и неожиданно представала пестрая жизнь искусства 20-х годов. Однако современникам это уже начинало казаться недостаточным. Молодежь могла слушать известного артиста скорее с любопытством, чем с подлинным интересом. Конферансье, который выступал во фраке и, особенно с моноклем, то есть точно таким, каким он был в предреволюционном Петрограде, по выражению одного из рецензентов, казался «слишком бонтонным», другими словами – буржуазным.

В отличие от москвича Н. Балиева истинным петербуржцем был А.Г.Алексеев. «На сцену выходил худощавый, безулыбчивый или ехидно улыбающийся, тщательно одетый, очень любезный, гостеприимный, но сдержанный хозяин-собеседник: петербуржец. В глазу у него поблескивал монокль».

Конферансье обязательно должен был быть, как бы сродни залу, слепленным из той же плоти и духа. Черты современника, его облик он воплощал более броско, иногда, даже вплоть до еле уловимой пародийности. Так, Балиев шагнул на просцениум из среды московской интеллигенции. Алексеев являл собой почти зеркальное отражение изысканного петербуржца - это был светский человек, знающий толк в утонченной шутке. Подобные фигуры попадались на улице, в салонах, в театрах и на литературных вечерах. Только облик, созданный Алексеевым, был очень тонко приправлен пародийностью.

Осуществляя связь сцены и зала, конферансье не мог не обладать обостренным чувством современности во всем – в мышлении, в шутках и внешнем облике. Малейшее отставание одного из этих компонентов чревато было отрывом от аудитории, ее равнодушием, а иногда ироническим отношением. Именно в этом смысле можно говорить об изменении образа конферансье. Особенно ярко проявлялось это постоянная пристройка к аудитории (и соответственно перестройка образа) в периоды, когда состав зала радикально менялся. Так, с революцией «светский» петербуржец, созданный А.Г.Алексеевым, канул в прошлое, подобные люди исчезли из жизни, их уже не было в зале, а новый зритель, который заполнил ряды кресел, увидев его на просцениуме, категорически отверг.

«В 20-е годы, - вспоминает А.Г. Алексеев, - в Англии премьер-министром был Чемберлен, злейший враг советского народа. На всех карикатурах и плакатах его рисовали с моноклем, часто увеличенным для броскости рисунка.

Да и других буржуев, «героев» Антанты, военных и штатских, изображали с моноклями, так что это стеклышко стало почти эмблемой контрреволюции.

А мне это в голову не приходило, и я продолжал появляться на сцене с моноклем. В 1926-ом году в Харькове был какой-то грандиозный концерт. Когда я сказал что-то смешное, вдруг с галерки послышался молодой задорный голос:

- Браво, Чемберленчик!

И раздался общий смех. Но это уже смеялись не остроте Алексеева, а подняли на смех самого Алексеева. Вот что бывает, когда хотя бы в мелочи теряешь в театре ощущение времени, эпохи!

Конечно, в этот же день монокль был сдан в архив!»(Алексеев, сер. и см.ст.259)

Своевременность рождения этой профессии подтверждается почти мгновенным ее распространением. Сейчас, даже трудно отделить даты появления Никиты Балиева в Москве и Алексея Григорьевича Алексеева в Петербурге. Они открыли плеяду блистательных мастеров этого жанра. За ними последовали К. Гибшман, А.Менделеевич, П. Муравский, позже М. Гаркави и многие другие.

Конферансье были теми, кто, как опытные кулинары, приправляли представления нужными дозами соли, перца и пряностей, делая тесную связь сцены и зала еще теснее. Публика в подобных театрах, так уж повелось от прародителя – капустника, была активно втянута в представление. Реплики неслись не только со сцены в зал, но и из зала на сцену, а точнее – на авансцену, к конферансье.

Профессия конферансье тогда требовала импровизации, молниеносной реакции и, конечно, блистательного остроумия, ибо зрители активно втягивались в игру и не молчали. Среди публики попадались опытные остроумцы. Горе конферансье, который из “словесных боев” не выходил победителем.

Приводить примеры остроумия более чем полувековой давности, да еще родившегося к случаю, в определенной ситуации и атмосфере, не имеет смысла. Но образец находчивости конферансье привести стоит, он поучителен. Остроумие – это, конечно, дар природы, но, как и всякий талант, оно требует развития, воспитания, тренировки. Точно так же и находчивость. Тугодумам (равно как и людям с органическими пороками речи) не стоит выбирать профессию ведущего или конферансье. Но раскрепостить свой природный дар можно, нужно, необходимо. И тут удачные образцы – верные помощники.

А. Г. Алексеев вспоминает, что во времена нэпа не самую лучшую часть зала составляли повылезшие невесть из каких укрытии различные дельцы, часто с большим капталом, но с весьма малым запасом культуры. Один из таких посетителей верхом остроумия счел парировать шутку криком «сволочь». Это привело в замешательство даже такого опытного конферансье, каким был А. Г. Алексеев. «… Но ответить надо, - вспоминает он, - и стал я мямлить о том, что, мол, в политике мы научились разбираться, а юмора еще не понимаем, и в то же время лихорадочно соображал: не к такой лекции обязывает мое место на просцениуме, но если отделаться шуткой, он и не такое скажет; так что же? Что?! В это время директор театра… прибежал за кулисы: «Дайте свет в зал!» Дали – и это спасло меня! Я тут же повернулся к сцене и сказал: «Не надо, погасите, я не хочу видеть то, что слышал!»(1алексеев,серьезное и смеш.1967 стр. 270)

Изящный нокаут! Оставлять за собой последнее и «неперешибаемое», непререкаемое слово в словесных поединках было блестящим свойством, неотъемлемым условием профессии конферансье. Эстрадные легенды сохранили немало сказаний о славных победах, неотразимых ответах, неумирающих остротах.

Конферансье «первого призыв» отличались яркими индивидуальностями. Каждый являл собой на эстраде определенный образ с подчеркнутой характерностью.

Поражавшая в прежних конферансье способность молниеносной и победоносной конрреплики была плодом не только таланта, культуры, но, как и в каждой профессии, обязательно работы, тренажа, впитывания чужого опыта. Многие конферансье и том числе А. Г. Алексеев считают лучшим своим учителем Владимира Маяковского. Рассказы о том, как поэт разговаривал с аудиторией, как намертво сражал своих противников, стали хрестоматийными, многие его остроты и реплики вошли в наш обиход, как поговорки.

Обязательное для конферансье перевоплощение в определенный сценический образ. (Щербакова концерт и его вед.1974.с.5-15.)

Да, искусство конферансье изначала было присуще и необходимо внутреннее перевоплощение, внутренняя перестройка и «подстройка» в постоянный образ. Поведение его в этом образе зависело от состава публики и от самых различных ситуаций, часто неожиданных.

Так первые конферансье конструировали свой образ из собственного «материала», подчеркивая данные им характером и жизнью свойства.

1.2 Основные тенденции развития сольного конферанса в 1917 - 1945 годы XX века

1917-1929 гг.

С введением нэпа вновь возникают театры миниатюр, оживают подмостки в ресторанах, всевозможные кабаре с названиями вроде «Таверна заверни», «Кабаре Табарен», варьете «Ночной экспресс» со съездом гостей к двенадцати часам ночи. На этих эстрадах появились новые артисты, затейливо подающие и сервирующие исполняемые номера, то есть выступающие в роли конферансье.

А.А. Грилль и А.А. Менделевич, иногда М.А. Добрынин, а позднее А.А. Глинский и Г.А. Амурский выступали на эстрадах московских садов «Аквариум» и «Эрмитаж», Н.С. Орешников – в кабаре «Пикадилли». На просцениуме Петроградского «Балаганчика» выступали Ф.Н. Курихин, Н.В. Петров и особенно удачно С.А. Тимошенко. В московском театре-кабаре «Не рыдай» пробовали свои силы в этом амплуа бывшая актриса театра Комиссаржевской Мария Марадудина и молодой писатель-юморист Виктор Ардов. Конферировали здесь также Марк Местечкин, Георгий Тусузов и тогда еще только начинающий, а потом и известный мастер «словесного боя с публикой» Михаил Гаркави.

Стиль конферирования в начале 20-х годов по сравнению с предреволюционным периодом заметно изменился даже на подмостках кабаре. Так, московский «Не рыдай» О.М. Брик считал «чрезвычайно интересной попыткой создать злободневное политическое кабаре». Естественно, что положение конферансье – посредника между публикой и артистами оказалось довольно сложным. Он уже не столько развлекал и веселил, сколько нападал и оборонялся. Конферансье часто действовал по принципу: нападение – лучшая защита. Он первый задевал посетителей ядовитыми замечаниями, вызывал их на обоюдоострую перебранку.

Более широкое поле деятельности открывалось перед лучшими мастерами жанра на сборных концертах, круг посетителей которых был значительно разнообразней.

«Мне кажется, что наиболее правильным определением понятия «конферансье» (несмотря на значительно более позднее происхождение понятия самого этого слова) будет – человек, разговаривающий с публикой. Я думаю, что конферансье является первым разрушителем рампы… Конферансье – это объединитель зрительного зала со сценой. Конферансье – это и представитель актеров перед публикой, и представитель публики перед актерами». (Смирнов-сокольский с.225)

Эти слова принадлежат Николаю Павловичу Смирнову-Сокольскому (1898 – 1962г.г.), выдающемуся мастеру разговорного жанра, теоретику эстрадного искусства.

Александр Александрович Грилль выступал на эстрадах московских садов «Аквариум» и «Эрмитаж», в Петроградском «Свободном театре», а затем до начала 30-х годов конферировал в спектаклях-обозрениях большого Мюзик-холла.

Грилль принадлежал к конферансье, которые не очень-то заботились о том, чтобы создать впечатление импровизации. Сидящим в зрительном зале было, в общем, ясно, что у артиста есть частью специально написанный, частью подобранный литературный материал, что все к месту приведенные цитаты или экспромты заранее подготовлены. Но это принималось без осуждения, как должное. Эта роль представляла из себя один большой монолог, который прерывался концертными номерами. Объявления номеров были различны. Иногда они облекались Гриллем в форму куплета, напевая которые артист пританцовывал.

Грилль выглядел очень озабоченным, занятым, постоянно куда-то спешащим. Это впечатление создавалось артистом намеренно, оно было ему нужно, так как позволяло избегать непредвиденных вопросов из публики, чего Грилль не любил и боялся.

Объявляя артиста, Грилль умел в короткой репризе показать обычаи и нравы, царящие на эстраде, и выразить свое к ним отношение.

В профессиональной среде многие относились к Гриллю довольно критически. Его считали однообразным, актером невыразительным, а манеру, в которой он выступал, неестественной, принужденной, механической. Но публика любила Грилля, его репертуар, который нередко принадлежал перу талантливых авторов. Придирчиво отбирая текст, артист умел оживлять, делать смешным и доходчивым.

Другим колоритным представителем советских конферансье 20-х годов был Александр Абрамович Менделевич, выступавший попеременно с Гриллем на тех же площадках.

После подвижного, элегантного и несколько нервного Грилля Менделевич казался как будто намеренно медлительным, даже несколько неуклюжим. Но в этой флегматичности было своеобразное изящество и обаяние.

При всех своих резких индивидуальных отличиях от Грилля Менделевич принадлежал к тому же типу конферансье, конферансье-рассказчиков, то есть строил свое выступление не на разговоре с публикой, а на рассказе и анекдоте.

Итак, если зачинатели конферанса Балиев, Гибшман и Алексеев действовали в импровизационной манере, то Грилль и Менделевич, по существу, от нее отказались.

В этом и заключается одно из отличий нового поколения конферансье 20-х годов от своих предшественников и старших товарищей. Изменялся стиль, вырабатывались новые приемы и формы.

Совсем к другому типу конферансье принадлежал начавший свою деятельность в 1914 году Николай Сергеевич Орешков, бывший одно время помощником Балиева.

В его выступлениях почти не было ни анекдотов, ни монологов, ни сценок. Орешков объявлял номера немногословно, чаще всего просто и серьезно, заменяя остроты характеристиками выступающих артистов и их репертуара, которые способствовали успеху программы и выслушивались обычно со вниманием. Это был конферансье-экскурсовод, гид, докладчик.

В 30-е годы, в пору невиданных по своему размаху строек социализма, общественной активности, роль литературы и искусства в жизни страны особенно возросла. Очевидно, что создается новый образ человека, который своими руками строит новый мир. Изменяется и публика, заполняющая вечерами концертные и театральные залы. Это ставило новые задачи перед работниками искусств и, в первую очередь, перед работниками эстрады, как самого быстрореагирующего жанра на изменения в жизни. Требовалась решительная перестройка, расширение и обновление тем.

Но в числе эстрадных исполнителей оказалось немало людей случайных, с низким уровнем культуры исполнительского мастерства, и, прежде всего, с низкопробным репертуаром. Проблема репертуара, особенно для разговорных жанров, стала проблемой первостепенной. Смотры показали, что все болезни, свойственные большим формам драматургии, свойственны и малым, но в более уродливом виде.

В предыдущие десятилетия вокруг творческих коллективов сложился круг талантливых авторов, отлично чувствующих специфику малых форм: А. Арго, Н. Эрдман, В. Масс, В. Ардов и др.

Однако к началу 30-х годов они в силу разных обстоятельств отходят от эстрады и обращаются к большим формам – комедиям, опереттам. К тому же, далеко не все почувствовали требование времени.

Так или иначе, встала проблема обеспечения артистов современным репертуаром эстрадной драматургии. Требовался приток свежих сил, надо было привлекать и воспитывать молодежь. А большие писатели шли на эстраду неохотно.

В 1933г. оргкомитет ССП в очередной раз обращается к писателям с призывом помочь эстраде.

Но нельзя было писать для эстрады, игнорируя ее специфику. В. Масс особо подчеркивал значение комического на эстраде, он справедливо утверждал, что эстрада предназначена для тысяч людей, жаждущих веселья. Эстрадное искусство должно удовлетворять естественную потребность в смехе, в живой острой шутке и вместе с тем воспитывать зрителя, развлекая, – поучать.

Это было требование эпохи – идеологическую нагрузку несло в себе любое художественное произведение и, соответственно, эстрада была одним из наиболее удобных инструментов для воздействия на массы. Неслучайно авторы и мастера эстрады отстаивали специфику жанра. Целые концерты и отдельные выступления приобретали «академический» характер. Эстрада начала утрачивать присущую ей веселость, злободневность, развлекательность, непосредственность в общении с публикой. Процесс «очищения» эстрады и насыщения ее идеологией грозил привести к другой крайности – безликости.

Вот почему критика конца 30-х годов с тревогой отмечает, что борьба за новое идейное содержание оказалась односторонней и грозит привести к утрате эстрадной специфики.

И все-таки медленно в противоречиях некоторым потерям, процесс обновления эстрады шел. Заметны были сдвиги в эстрадной репертуарной политике. Задача отражения действительности во всем ее многообразии заставила артистов не ограничиваться одним избранным жанром, что, строго говоря, вообще характерно для эстрады.

Так родился театр А. Райкина, «Детский цикл» Рины Зеленой, галерея сатирических образов Марии Мироновой, так возникли неподражаемые романы с куклами Сергея Образцова.

1930 – 1945 гг.

В 30-е годы наряду с продолжавшими активно выступать на эстраде К. Гибшманом, А. Менделевичем, А. Гриллем, Н. Орешниковым, А. Глинским выдвинулись новые артисты.

На столичных эстрадных площадках – в московском «Эрмитаже», в ленинградском Саду отдыха и в Таврическом саду – ведет концерты Георгий Александрович Амурский (1883-1961). Он был, пожалуй, наиболее ярко выраженным конферансье-репризером и строил свое выступление как серию комических «аналогичных случаев», объединенных иногда довольно искусственно.

Подчеркнуто корректный, выхоленный, в смокинге и с галстуком-бабочкой, Амурский был исполнен чувства собственного достоинства. Свои анекдоты он рассказывал как бы, между прочим, снисходя, к слову. Солидная медлительность, некая торжественность, назидательный тон и даже легкое высокомерие в сочетании с шутливым содержанием его речей нравились публике. И он действительно умел развлечь, развеселить, заинтересовать предстоящим номером, сообщить о нем полезные сведения.

В отличие от большинства мастеров конферанса, Амурский не прошел актерской школы. Банковский служащий в прошлом, он вскоре после революции начал свою эстрадную деятельность непосредственно с конферирования и никогда не изменял избранному жанру. К концу 30-х годов манера Амурского, его эстрадная маска стали выглядеть несколько архаично, и он начал утрачивать свое ведущее положение в жанре конферанса.

Широко был известен московский конферансье Петр Григорьевич Райский (1892-1968). Как и многие другие артисты эстрады, Райский начинал в театре. Уже с 1909 года фамилия молодого актера печатается в афишах концертов-дивертисментов и спектаклей, происходивших обычно на богатых подмосковных дачах, где выступали маленькие частные труппы. Конферировать Райский стал в 20-е годы, сочетая это с исполнением рассказов и фельетонов.

Такой же празднично-нарядный на эстраде, как и Амурский, он отличался, однако, налетом некоторой официальности. Райский двигался быстро, выглядел человеком занятым, озабоченным, спешившим выполнить важное порученное ему дело. Энергичная и темпераментная манера исполнения придавала его конферансу мобилизующий характер, держала публику в приятном напряжении. Райский заметно усилил в конферансе игровое начало, часто прибегал к мимике. Афоризмами и парадоксами Амурского он предпочитал бытовые анекдоты.

Райский спешил заполнить паузы между смешным и занимательным разговором, который был, однако, мало связан с ходом концерта. Остроты артиста носили отвлеченный, нейтральный, вневременной характер. Слушая Райского, можно было, разумеется, посмеяться и отдохнуть. И все же от столичного конферансье в эти годы зрители ждали уже чего-то большего, чем просто некоторой дозы веселого смеха.

Особой популярностью в довоенные годы пользуется московский конферансье Михаил Наумович Гаркави (1887-1964).

Гаркави учился на медицинском факультете Московского университета и в Театральном училище Московского филармонического общества. В 1916 году его приняли в труппу Художественного театра, где он пробыл три года. С 1919 по 1922 год Гаркави – артист Камерного театра, затем Первого детского театра, Театра имени В.Ф. Комиссаржевской, Ленинградского театра сатиры.

М. Н. Гаркави, был интересный и своеобразный артист, по праву считавшийся эстрадным корифеем. Конферансье-экспромтист, он особенно хорош, бывал в рабочем дворце культуры, на стадионе, на полевом стане, в воинской части. Здесь Гаркави чувствовал себя как дома.

Его характерный жест, которым, казалось, он обнимал аудиторию, большой силы голос, умение подхватить шутку и ответить на нее, его, если так можно сказать, сценическое простодушие – все это импонировало аудитории и вызывало к нему симпатии. Очутившись же в камерной аудитории, он казался излишне монументальным и громогласным.

Сам Гаркави считал, что для конферансье особенно важно умение спаять концерт воедино, добиться, чтобы каждый номер имел успех. Роль конферансье особая, он должен максимально ярко подать артиста, будь то прославленный исполнитель или начинающий дебютант. И Гаркави зачастую готов был пожертвовать собственным успехом, чтобы только добиться внимания к выступающему. Успех концерта – успех конферансье, любил повторять Гаркави.

Это был конферансье-полемист. Большой, толстый и в то же время легких и пластичный, он любил подтрунивать над своей фигурой. Концерт Гаркави вел ритмически четко, стремительно. И больше всего любил словесные бои с публикой. Когда из зала ему задавали вопросы, он тут же, казалось, не задумываясь на них отвечал. И отвечал часто прекрасно. Хотя иные остроты не отличались изысканностью.

Как особое достоинство Гаркави Смирнов-Сокольский отмечал, что он является «хранителем традиций чистого конферанса, конферанса типа «игры ума», то есть труднейшей формы этого искусства, не сбиваясь на менее ответственную дорогу – конферанса интермедийного порядка».

Гаркави был наделен острым чувством театральности, и где бы он ни появлялся, будь это даже не сцена, а площадка грузовика, - все равно он создавал атмосферу праздника. Э. Шапировский прав, когда пишет, что в этом артисте жила скоморошья традиция. «Эстрадность он сам понимал как ликующую антибудничность» и заявлял: «На любом концерте зритель должен сколько-нибудь, хоть на порцию доброго смеха подрасти, иначе, зачем же ему приходить к нам, тратить вечер?!». Он превращал концерт в карнавальное действо, заражал и зрителей и артистов весельем, энергией, динамизмом. В нем жила стихия чистого конферанса, то есть манера яркой подачи номера. Но, кроме того, он всегда стремился коснуться местных новостей, местной темы.

Гаркави умел мастерски «входить» в чужие номера, и те, кто его видел, никогда не забудет, как он, например, «ухаживал» за стройной акробаткой, а потом панически пугался, когда обнаруживал, что за ними внимательно наблюдает ее партнер.

Дальше Гаркави вспоминал, что в давние времена, когда он работал в Художественном театре, к нему относились с уважением. Теперь же, когда он выступает на эстраде, слишком часто в его адрес раздаются упреки и почти никогда – похвалы. Хотя эстрада честно служит народу и высоко несет знамя советского искусства. Обращаясь к зрителям, артист говорил: «Пока я цел, давайте поговорим об эстраде, поговорим с уважением к этому прекрасному и радостному искусству. Поговорим о нем, смеясь, но всерьез».

Гаркави был подлинно эстрадным конферансье. Он приходил на концерт первым, задолго до его начала, всегда старался подготовить злободневные шутки, и все концерты, где бы они ни проходили, и кто бы в них ни участвовал, он вел его с одинаковым воодушевлением. С детской увлеченностью играл он и Деда Мороза на елках в Колонном зале Дома Союзов, с юношеским задором распоряжался на молодежных балах и выступал как аукционер на книжных базарах.

И теперь, когда молодые конферансье вспоминают своих предшественников, они едва ли не первым называют Михаила Наумовича Гаркави.

Гаркави писал, что многому научился на знаменитых в 20-е годы «разговорах-докладах» Маяковского, где поэт, пропагандируя свои литературные взгляды, вступал в единоборство с многочисленными слушателями, среди которых были не только сторонники, но и недоброжелатели.

Гаркави оставался единственным и, пожалуй, последним, кто использовал важное преимущество сольного конферанса перед парным: «благоприятную возможность вести со зрителем душевный разговор на темы сегодняшнего дня».

1.3 Принципы организации и особенности творческого стиля парного конферанса

Парный конферанс был воспринят как интереснейшая и сенсационная новинка. Артистам, рискнувшими летом 1937 года конферировать на большой эстраде вдвоем, были Лев Борисович Миров (род. 1903) и Евсей Павлович Дарский (1904-1949). Они сразу завоевали признание и успех.

Парный конферанс при видимой новизне имел давние традиции. Они идут от балаганного Деда народных гуляний XVII-XIX веков, который работал с помощью «понукала», выкрикивающего из толпы свои реплики. В 20-х годах пользовался успехом дуэт конферансье Н. Петрова и С. Тимошенко в «Балаганчике», «двух Приск» в Театре обозрений Дома печати. Переговаривался со специальным партнером А. Грилль в программе Московского мюзик-холла (1930). Одним из «подходов» к парному конферансу можно считать и разговорные дуэты, широко распространенные на эстраде.

Парный конферанс – в истории эстрадного театра это новая и весьма удачная форма. Парный конферанс – это своеобразный тип живого сатирического плаката, здесь та же степень художественной обобщенности, наглядности и обобщенности. С другой стороны, парный конферанс – это нечто гораздо большее – парный конферанс означает новую жизнь старинного балагана и старинной комедии масок, постоянная маска – обязательное для него условие (у Тимошенко – это симпатичный весельчак, у Мирова – рассеянный неудачник, у Рудакова – раздраженный провинциал). Но при всем том парный конферанс не заменяет индивидуального. Возник он как отрицание индивидуального диалога конферансье и зрительного зала и стал диалогом двух конферансье. И все же наряду с вышеименованными артистами появился и настоящий конферансье - талантливый и находчивый собеседник со зрительным залом во время эстрадного представления.

Парный конферанс родился четверть века назад, но теоретики и практики эстрады до сих пор сомневаются, вправе ли он существовать, вернее – является ли он конферансом или это самостоятельный эстрадный жанр.

Эта идея родилась у Мирова, когда он уже более десяти лет провел на эстраде.

Он подумал: «А что, если концерт будет вести не один человек, а двое?» Тогда главным собеседником конферансье станет уже не зритель, а партнер. Твердый, заученный текст, который кажется неестественным в устах конферасье-одиночки, легко ляжет в форму театрализованного диалога.

Итак, интермедии, театральные сценки вместо непосредственной беседы с публикой – вот основное отличие парного конферанса от обычного. Но, позволяя обходиться без импровизации, парный конферанс отнюдь не исключает ее возможности. Появившись на свет, эта форма конферанса обнаружила ряд ценных качеств: внесла с собой конфликт, сделалась по-своему действенной, активной.

Идея Мирова нигде не встретила поддержки. Артиста кругом поднимали на смех. Зачем двум конферансье вести один концерт? Где это видано, где это слыхано? Разве дуэт может быть конферансом? Выступайте с отдельными номерами.

Но никакие скептические усмешки не могли охладить энтузиазма Мирова. Он внимательно присматривался к собратьям по профессии, стараясь отыскать для себя подходящего партнера. Больше других ему нравился Евсей Дарский, опытный конферансье. Как увлечь его этой «авантюрой»?

Наконец Миров набрался смелости и предложил Дарскому сотрудничество. Почему не попробовать? Дерзость молодого коллеги пришлась Дарскому по душе.

Они начали совместную работу с осени 1937 года. Но этому предшествовал такой эпизод. Летом Миров поехал на Черноморское побережье Кавказа. В одном из курортных городов он познакомился с заезжим конферансье и решил провести с ним опыт парного конферанса. Опыт-экспромт – почти без подготовки. Текст разделили на две части, репетиций не было вовсе.

Успех превзошел все надежды. После концерта зрители устроили конферансье овацию.

Первый концерт оказался и единственным в то лето. Мировский партнер был обижен: львиная доля успеха досталась не ему. Он отказался выступать с Мировым, считая, что тот себе забрал себе весь лучший текст. Собственно говоря, он был прав. Но Миров не огорчался. Новый жанр родился, как бы то ни было. Правда, младенец еще не твердо стоял на ногах. Не было устойчивых характеров, определенных конфликтных ситуаций. Предстояло много работы.

Осенью Миров и Дарский взялись за дело. Но с чего начинать, они не знали. Возникали бесчисленные вопросы. Какие у их героев должны быть костюмы – театральные, бытовые или фрак конферансье? Нужен ли грим? Где взять текст? Это был особенно щекотливый вопрос: без текста далеко не уедешь, даже на «коньке» «нового жанра» и под рубрикой «в первый раз». Артисты обращались с мольбой ко многим эстрадным авторам. Но те недоумевали: как строить диалог в конферансе?

Наконец, все кое-как уладили. Решили выступать в обычных костюмах, без грима. Текст написали сами, частично повторив «курортный» репертуар Мирова. Отрепетировали. Показали все, что наработали. Те не без ехидства пожимали плечами: «Не понимаем».

Все-таки артисты выхлопотали себе разрешение публично выступить. Они впервые вели вдвоем концерт в летнем театре эстрады.

Зал был полон. Перед началом Миров и Дарский посмотрели в щелку занавеса на публику – все лица казались недобрыми. Но надо было начинать, ничего не поделаешь. Дарский, как и было условлено, вышел первым и демонстративно весело поздоровался с публикой. Миров из-за кулис видел, как у него дрожат пальцы и как он старается это скрыть, пряча руки за спиной. Миров понимал, что с ним с ним повториться все то же. Он тоже выйдет с широкой улыбкой, будет говорить преувеличенно громко и развязно смеяться, чтобы как-то скрыть смущение. И вдруг, - эта мысль появилась за секунду до выхода на сцену, - он сообразил, что скрывать смущение не надо. Раз оно уже есть, если страх не побороть, то надо слабость превратить в силу. Нужно не прятать, а подчеркивать волнение. И он вышел на сцену, шатаясь на ватных ногах, и ухватился за занавес.

Дарский неожиданно сказал то, чего не было в тексте: «Вот мой друг Миров, веселый человек». И эта фраза прозвучала таким диссонансом с унылым образом Мирова, что зал рассмеялся. Сразу стало легче и теплее. Дарский сказал: «Ну, Миров, объявляйте номер» (и это получилось само собой покровительственно, менторски), а Миров спросил заискивающе: «А куда мне руки девать?» – и, не выпуская из рук занавеса, стал запихивать его в карман. Публика смеялась, Дарский поучал Мирова, а Миров, внешне оставаясь испуганным, внутренне ликовал: «Ура! Выходит!»

У Мирова были причины радоваться. В вечер распределились обязанности героев парного конферанса. Потом они совершенствовались, дополнялись. Но основные черты уже наметились. Учитель и ученик, начальник и подчиненный. Учитель – резонер. Ученик – комик.

Юмор, Мирова мягок, но ехиден. Его маска сходна с народным образом Иванушки-дурачка, который в итоге оказывается всех хитрее.

Сейчас, слово «маска» (применительно к актеру) часто, употребляется иногда чуть ли не в бранном смысле. «Вечная маска», «застывшая маска» – такие словосочетания нередко встретишь в рецензиях. Между тем «маска» – тоже разновидность образа, и она имеет свои сильные стороны.

А. И. Райкин пишет: «Для меня «маска» - это, прежде всего образ-маска, творимая актером, его детище. Маска не прикрытие, не камуфляж, но концентрированное, освобожденное от частностей воплощение сущности изображаемого персонажа. Она – не характер, взятый в индивидуальном плане и постепенном, последовательном развитии, но тип. То есть характер, возведенный в степень обобщающего гротескного – трагического или комического - преувеличения».

Итак, эстрадный образ конферансье тяготеет к яркости и броскости, приемам гротеска, буффонады, к элементам юмора, сатиры.

«Маска» - нечто статичное, застывшее, предельно обобщенное, по существу это стойкий, лишенный субъективности образ.

С. Клитин отмечает, что «… уровень эстетической подготовленности позволяет сегодня смелее отказываться от узкой «масочности» на эстраде, заменяя ее более тонкой филигранной работой в области эстрадного характера, в области социально-эстрадной роли».

Не задаваясь целью углубленного рассмотрения искусствоведческого вопроса о взаимоотношениях понятий «образ» и «маска», мы отмечаем лишь тот факт, что большие мастера эстрадного жанра конферанса всегда находили возможность (по методу отчуждения) «выйти из своей комической маски» и взглянуть на нее глазами образа собственной персоны исполнителя – артиста.

Э.Б. Шапировский писал, что работа режиссера с конферансье начинается на этапе поиска для него «маски - образа». По его мнению, основанному на опыте работы со многими конферансье, - это самый важный и ответственный момент.

Вот что он пишет по этому поводу в своей книге «Образы и маски эстрады»: «Маска–образ – концентрированное выражение творческой индивидуальности конферансье во всех видах конферанса. Образ тогда лишь по-настоящему убедителен, свободен, непринужден, когда способен завоевать доверие публики, когда он опирается на природные творческие и физические данные исполнителя и, следовательно, ему не приходится насиловать их, как это могло быть, если актер избрал «образ-маску», весьма далекий от индивидуальности». (с.38)

От обычного образа «маска», отличается, прежде всего, отсутствием приспособляемости. Всякий характер в искусстве (как и в жизни) поворачивается к нам разными гранями, по-разному ведет себя в разных обстоятельствах и с разными людьми. Маска обладает постоянством внешнего поведения. Она со всеми одинакова и повернута к нам одной стороной. Образ обычно развивается на протяжении действия, обретает новые черты, даже в корне меняется или хотя бы узнается поглубже. Маска неизменна. Заданная в ней совокупность качеств остается всегда равной себе. Маска такой же уходит, какой является. Маска острее, чем образ. В ней больше обобщения и меньше конкретно-бытового. Маска – это яркая, броская, лаконичная комбинация неизменных черт.

Еще одна особенность «маски» – ее способность переходить из произведения в другое. Маски редко бывают единичными. Они чаще всего серийный, как, например, веселая «маска» диснеевского Микки-Мауса.

Часто «маски» существуют попарно. Пат и Паташон – это даже не две маски, а одна в двух обличьях.

Такую же одну «маску», «о двух лицах» образовали Миров и Дарский. Всякий парный конферанс – это устойчивый симбиоз, художественное единство. Две маски, переходящие из интермедии в интермедию.

«Маска» Дарского – резонер – гораздо менее противоречива и менее интересна, чем мировская. Первый, случайный партнер Мирова был прав, когда сказал, что Миров забрал себе весь смешной текст. Но, что поделаешь, не было бы резонера, не было бы и комика. Вот почему так наивно звучали упреки некоторых рецензентов в адрес Дарского (а позже Новицкого), их советы артисту «подтянуться до уровня своего партнера», «стать посмешнее», «играть, а не подыгрывать». Это все равно, что требовать от балетной пары равного распределения обязанностей и говорить: нельзя же, чтобы балерина танцевала, а кавалер только поддерживал ее. Дарский – тоже своего рода поддержка Мирова. Поддержка, без которой обе маски потеряли бы смысл.

Первое время, когда Миров и Дарский еще не могли найти себе авторов, Миров писал тексты сам. Потом авторы нашлись: В. Типот, В. Масс и М. Червинский, В. Бахнов и Я. Костюковский, Ф. Липскеров, Я. Зинскинд и другие. Но и тогда Миров не отложил пера. Он продолжал писать тексты.

В 1949 году Дарский серьезно заболел и вскоре умер. Мирову предстояло искать нового партнера. Конечно, тут был и простой выход: найти такого актера, который в точности копировал бы все то, что делал Дарский, - тогда «маска» по существу не изменилась бы. Но, Миров, не хотел продолжать путь по наезженным рельсам. И не стоило оказаться соперником самому же себе и постоянно выслушивать: «С Дарским было лучше». Он чувствовал, что с механическим дублером Дарского он стал бы так же подражать себе, как тот своему предшественнику. К тому же в эти годы выдвинулись уже и другие представители парного конферанса: Ю. Тимошенко и Е. Березин, П. Рудаков и В. Нечаев. Мирову, создателю жанра, нужно было теперь вступить в состязание с более молодыми коллегами.

Правда, ни Тимошенко и Березин, ни Рудаков и Нечаев никогда не пытались копировать «маску» Мирова и Дарского. Они воспользовались только идеей парного конферанса, образы же у них совсем другие и взаимоотношения тоже. Скажем, резонер Штепсель (Березин) чаще всего попадает впросак. Хитрец Тарапунька (Тимошенко) в сто раз умнее и смелее его. Здесь нет разделения на добро и зло. Они просто два веселых плута (очень разные по характерам и темпераментам), которые вместе смеются над многим вокруг и друг над другом. В ныне распавшейся паре Рудаков – Нечаев «распределение обязанностей» было ближе к «маске» Миров – Дарский. Там тоже комик и резонер. Но комик (Рудаков) гораздо более мрачный, унылый брюзга, а резонер (Нечаев) куда более веселый и добродушный, чем комик Миров и резонер Дарский.

Если бы соперники Мирова подражали ему, он легко побил бы их в соревновании. Но у каждого была своя индивидуальность, каждый нашел что-то новое. Тем более не пристало Мирову повторять прежнее и «штопать» старую «маску». Требовалась другая маска, другой конфликт характеров, другая драматургия.

Итак, поиски шли по двум линиям: поиски нового партнера и поиски новой маски. Сначала был найден партнер.

У Марка Новицкого был уже опыт работы в эстрадном дуэте. Юмор сочетался в конферансе Новицкого с нескрываемым пафосом. Он был конферансье-агитатором. Мирову понравился публицистический темперамент будущего партнера и его свободная без развязности манера держаться на сцене. Решено было работать вместе.

Трансформации «масок» потребовало уже изменившееся соотношение возрастов. Теперь Миров был старше и опытнее своего партнера. Следовательно, не могло быть прежних учителя и ученика. Наоборот, теперь учителем должен был стать Миров.

Взаимоотношения Мирова и Новицкого в новой парной «маске» сложились так. Миров – человек старой закалки, обыватель, на все глядящий с мещанской точки зрения. Он старается в том же духе воспитать и молодого друга. Теперь Миров по-своему резонер. В голосе у него появились ворчливо-поучительные нотки. «Вот то-то все вы гордецы. Смотрели бы, как делали отцы…» – такая интонация звучит в подтексте.

Изменилась и вторая «полумаска». Дарский был гневным. Он обличал. Новицкий чаще всего снисходительно ироничен. Ему, человеку новых взглядов, герой Мирова – с его психологией мещанина – кажется слишком смешным и старомодным, чтобы давать ему серьезный бой.

У Мирова в новой «маске» нет и следа былой робости. Напротив, теперь это человек ни в чем так не уверенный, как в самом себе (подобно всякому обывателю). На смену Мирову при «товарище Дарском» пришли «товарищ Миров» и Новицкий.

Интермедии Мирова и Новицкого – не отдельные номера, а составная часть их конферанса. Они вытекают из него и переходят в него. Конферируя, Миров и Новицкий ведут диалог и продолжают оставаться «в образе». Миров умеет с большим юмором разрекламировать номер, привлечь внимание публики к артисту, разжечь ее любопытство. Но свои задачи Миров и Новицкий не ограничивают рекламой. Они входят в номер, становятся партнерами артиста, стараются помочь ему. Если акробат устал – заполнить маленькой пантомимой секундную паузу, если он совершил промах – отвлечь от него внимание зрителя; когда надо – смешно передразнить артиста или наоборот, беспечно махнуть рукой: я, мол, тоже так умею.

Миров и Новицкий все время зримо или незримо присутствуют на концерте, одобряя актеров и веселя зрителей. Они, как гостеприимные хозяева, подают на стол – сцену каждое блюдо – номер. На все они реагируют, всемимически или словесно комментируют, вовлекая зрителей в веселую игру. В программе «Москва – Венера – далее везде…» по существу всего одна интермедия «Дефектометр». Но Миров и Новицкий постоянно на сцене. Их конферанс вторгается в каждое выступление. Вспомните только, как в страхе убегает Миров от танцующей матрешки, стыдится «заграничной» дамы, показывающей «стриптиз», восхищается жонглером. А Новицкий, то снисходительно, то с гневом, то со смехом реагируя на поступки своего экстравагантного учителя, еще сильнее оттеняет заразительный юмор Мирова.

Парный конферанс живет и развивается на эстраде. Миров и его партнеры доказали, что их искусство – не просто жанр эстрадного дуэта, а особый тип театрализованного конферанса.

Другие, но столь притягательные зрительские ассоциации связаны с образами популярных в стране артистов эстрады – Тарапунькой и Штепселем. Любой поклонник этого искусства назовет не только их имена, но и наиболее запоминающиеся шутки и репризы, как правило, весьма злободневные и социально направленные. Образы Тарапуньки и Штепселя с первых же лет сценической деятельности Ю. Тимошенко и Е. Березин полюбились зрителям, прочно вошли в их театральный быт. И не удивительно. Тарапунька весь в стихии жизнерадостного украинского народного юмора, рождающего смех, который, как сказал Гоголь, «весь излетает из светлой природы человека». Интермедии Тарапуньки и Штепселя насыщены колоритными прибаутками, шутливыми присловьями, меткими поговорками, осовремененными пословицами, сатирическими присказками. Кажется, еще ни разу не появлялись они на сцене без «байки» на самую животрепещущую тему. Высокий, даже долговязый, с длинными руками и длинной шеей, Тимошенко разительно контрастен с коренастым, крепко скроенным, приземистым Березиным. Так же полярно контрастны их темпераменты, художественные средства. Первый медлителен, с развальцей, склонен пофилософствовать, и не, в общем и целом, а с точным сатирическим прицелом, применительно к конкретным носителям зла. За словом Тарапунька в карман не лезет: на любой возможный и невозможный случай у него обязательно готов ответ – иногда лукавый, насмешливый, не без ехидства, а когда требуется – и яда.

Второй – Штепсель – быстр, деятелен неутомим и тоже горазд отбрить, и прежде всего не в меру разговорившегося своего партнера. Поэтому и тот и другой несут «юмористическую вахту». Взаимоотношения партнеров раскрываются в умело построенных конфликтах интермедий конферанса. В большинстве случаев последнее слово остается не за впадающем в риторику Штепселем, а за беспредельно комически обаятельным Тарапунькой. По принципу и строится их репертуар, основными авторами которого в течение многих лет являлись В. Бахнов и Я. Костюковский, точно разгадавшие природу актеров.

Для зрителей афиша с фамилиями Тимошенко и Березина – это еще и концертная марка, знак качества. Позывные «Здоровеньки буллы!» сразу настраивают на предвкушение вечера, наполненного умными шутками, смехом, атмосферой непринужденного веселья, создаваемого украинскими художниками сцены Юрием Трифоновичем Тимошенко и его достойным напарником Ефимом Иосифовичем Березиным.

Форма парного (дуэтного) конферанса – диалог, сценическое действие. Диалог не со зрителем, а, как в спектакле, - актеров (первого и второго конферансье) между собой. В разыгрываемых сценах, миниатюрах, интермедиях, построенных по законам драматургии, отношения партнеров обостряются конфликтными ситуациями. И все же будучи не вообще маленькими пьесками, а пьесками конферансного типа, в них непременным соучастником предусматривается зритель – третий партнер. В произведениях, написанных для парного конферанса, текст может быть и непосредственно обращен к зрителям – в виде специальных реплик, полемических вопросов, а то в словах прямой наводки на зрительный зал.

Мастерство общения – решающее звено конферанса, его азбука и высшая школа. Научной разработкой проблемы общения в искусстве актера фундаментально занимался К.С. Станиславский, чьи теоретические положения представляют огромную ценность также и для артистов разговорных жанров эстрады и в особенности конферансье.

Станиславский определял три разновидности общения:

а) прямое с реальным, присутствующим партнером,

б) самообщение,

в) общение с воображаемым партнером.

Говоря о прямом общении, Станиславский подразумевал общение актеров в спектакле, то есть одних действующих лиц пьесы с другими.

В сольном конферансе характер прямого общения – исполнитель – зритель, очевиден, хотя разговор как будто бы ведется односторонне, разговаривает только конферансье, а зал «бессловесен». Но разве он бездействует? Оживленные движения, напряженное внимание, улыбки, волны смеха, аплодисменты – все свидетельствует об интенсивном взаимодействии сцены и зала.

Задача прямого общения – воздействовать на зрителя, вызвать у него соответствующие впечатления, переживания, размышления.

А какой вид взаимодействия свойствен парному конферансу? Ведь партнеры связаны взаимоотношениями, вытекающими из интермедии, и зритель получает свои впечатления опосредствованно как результат сценического общения конферансье между собой. Получается, что в дуэтном конферансе элементы театральности и сценического действия якобы нарушают эстрадную норму общения. Но это только на первый взгляд. В сущности, диалог ведется не между первым и вторым конферансье, а тем и другим – со зрителями. Актеры, обмениваясь репликами, как бы транслируют их через зрительный зал и, ведя сцену, обращаясь, друг к другу, адресуются прямо к сидящим в зале. Делая зрителей арбитром своего спора, они то и дело апеллируют к ним, призывают определить свою точку зрения, рассудить спорящих. И чем острее конфликт, чем резче контраст мнений, остроумнее доводы сторон, тем горячее реагируют слушатели, тем активнее их прямое участие в диалоге как реального третьего партнера. Так что и в парном конферансе принцип живой связи с аудиторией – прямое общение – продолжает оставаться на первом плане, ибо без него конферанс как жанр теряет свой смысл.

Парный конферанс интересен по-настоящему тогда, когда партнеры наделены острыми характерами, контрастными образами (масками), что уже само по себе представляет «горючее» для недоразумений, несоответствий, разногласий. А при заранее распределенных ролях и заданных взаимоотношениях (ученик и учитель, передовой человек и обыватель или другой план характеристик – комик и резонер, сангвиник и флегматик, оптимист и пессимист) почва для столкновения антагонистических характеров и точек зрения распахана. Подготовлен действенный способ разрешения конфликтов, утверждения положительного и посрамления отрицательного.

Выбор партнерами своих образов (масок) не может быть произвольным, он должен строго сообразовываться с природой актеров, их творческой индивидуальностью, внешним обликом, темпераментом, характером дарования, психофизическим складом. Определение своего амплуа выбор партнера, установление характера отношений с ним и есть основа основ парного конферанса. При легкомысленном подходе «брак» будет скоротечным, дуэт неполноценным, а то и вовсе мертворожденным. Если все условия соблюдены, дуэт сложится, совместная работа сблизит партнеров, наступит пора органической ансамблевости, сыгранности, интуитивно-рефлекторного чувства партнера и дарование каждого расцветет. Жизнь представила тому известные примеры: Л. Миров и М. Новицкий, Ю. Тимошенко и Е. Березин, П.Рудаков и В. Нечаев, Н. Тиберг и М. Харитонов, М. Шаров и Г. Наджаров. (шапировский конф. конферансье. С.39-41)

Появление двух или трех исполнителей конферанса неизбежно требует четкого и занимательного решения игровых, актерских взаимоотношений между участниками этого дуэта (или трио). Если в ведении концерта участвуют более трех человек, его нельзя строить только как конферанс, непременно возникает подобие пьесы – обрамляющий сюжет. А два или три партнера в конферансе – решение наиболее сообразное и оправдывает себя во всех отношениях. Потому – то парный конферанс довольно распространен и любим зрителями.

В отличие от театрализованного конферанса исполнители парного конферанса почти всегда появляются без театральных костюмов. Но это обстоятельство не снимает необходимости сюжетного построения их интермедий. В парном конферансе используется прямое общение с партнером (и при этом косвенное общение со зрителями), а также прямое общение со зрителями.

Между участниками парного конферанса обычно устанавливаются раз навсегда определенные взаимоотношения. Конферанс должен быть строго ограничен, и не занимать более пятой части всего времени концерта. И, кроме того, все конферансье должны помнить о своей основной задаче – четко объяснить следующий номер, а не спешить «под аплодисменты» после собственной интермедии покинуть эстраду.

Таким образом, мы выяснили, что для наиболее удачного выступления может использоваться не только сольный конферанс, но и парный. В зависимости от формы конферанса в нем определяют следующие структурные элементы: вступление, главный монолог, деловые анонсы, шутки, репризы и пр., собственный номер ведущего, окончание конферанса и концерта.

В основные задачи конферанса, как в советский период, так и сегодня входит объединить разнохарактерные номера в единое целое, установить живое общение между артистами и зрителями.

1.4 Развитие сольного конферанса в послевоенный период: 1946-1977 гг.

По-прежнему, главной функцией всех видов искусства является идеологическое воспитание общества. Соответственно, и перед советской эстрадой, и в первую очередь перед теми артистами, которые обращаются к слову, стоит задача политического, художественного и нравственного воспитания зрителя.

А. Райкин писал: «Артист эстрады, я бы сказал, фигура политическая, определенно активная. Он мыслитель, борец, пропагандист. В этом смысле профессия эстрадного сатирика, как никакая другая больше всего родственна журналистике».

Что касается последнего, это и по сей день остается неизменным. Ведь в этом и состоит специфика эстрадного искусства, которая неизбежно сказывается на репертуаре. По своей сути оно оперативно, стремится быть злободневным, стремится откликаться на те или иные явления действительности. Ему присуще внимание к так называемым мелочам быта. Это было очевидно и в 50-е годы, но, тем не менее, шутливой эстрады и ее, скажем близость к конкретным жизненным явлениям зачастую осуждалась. Нередко можно было прочесть, что коль эстрада – искусство массовое, то оно не должно касаться мелких проблем трамвая и кухни. Будто бы массовый зритель летал по воздуху и питался одной идеологией.

Одной из самых больших бед, сдерживающих развитие речевых жанров, опять же становится слабость репертуара, тематическое однообразие, невыразительность литературной формы. Трудности с репертуаром испытывают даже ведущие, талантливейшие мастера.

Эстрадная драматургия – большая и самостоятельная тема. В таких трудах, как «Разговорные жанры эстрады и цирка» В. Ардова, «Сатира и юмор на эстраде» М. Триваса, делаются первые попытки обобщить опыт и достижения эстрадной драматургии.

И все же частая «безымянность» творчества эстрадного драматурга нередко заставляет писателя отказываться от малых форм. Этим творчеством занимаются как бы временно между бывшей (инженера) профессией и будущей (драматурга).

Но все же нужно признать, что сам жанр конферанс в то же время начинает играть все более активную роль. Не случайно в московской концертной организации в 1977 году среди 220 артистов мастерской сатиры и юмора значилось более 80 конферансье. Они ведут большие концертные программы, где участвуют мастера разных жанров, сольные концерты певцов, выступления ВИА, вечера балета. Заметные изменения произошли и в самом жанре конферанса. В первое послевоенное десятилетие особое признание завоевал парный конферанс. С момента своего появления эта форма вызвала много споров и сомнений. Сатирический дуэт, подменивший конферансье, приобретал в концерте значение самостоятельного номера, часто первоклассного по мастерству исполнения, оттесняя на второй план остальные номера программы. Но в середине 50-х годов, когда на эстраду вышли молодые талантливые конферансье, сатирический дуэт постепенно уступил им свои позиции.

Нельзя забывать, что на эстраде огромное значение имеет индивидуальность артиста и именно она определяет тот жанр, в котором артист выступает. Плохой эстрадный артист не создает образа, не умеет раскрыть и тем более углубить суть исполняемого образа.

Недостаточный приток молодых сил в речевые жанры, связанный с отсутствием специальной школы, приводил к тому, что в концертах нередко выступали актеры средней и даже слабой квалификации.

Между тем эстрадное искусство – это искусство премьеров, индивидуальностей, «звезд», людей талантливых, окрашивающих номера неповторимостью своей самобытной личности. На эстраде артист хорош он или плох, выступает один на один с аудиторией. Именно он решает успех номера.

О достижениях и недостатках речевых жанров дают представление регулярно проводимые в то время эстрадные конкурсы. Они выдвинули ряд артистов, которые уже вошли в историю советской эстрады: Р. Карцев и В. Ильченко, Е. Петросян, Г. Хазанов, Л. Полещук. Но их совсем немного гораздо меньше, чем требовала эстрада.

Федор Александрович Липскеров (1911-1977) – представитель старой московской интеллигенции, что сказывалось на его облике и на манере ведения концерта. Артист выходил на эстраду, никак не меняя своей внешности; чуть грузноватый, в больших роговых очках, он скорее был похож на профессора, вышедшего прочесть лекцию. И только в кармане пиджака вместо платочка – яркий цветок. Репертуар для своих выступлений Липскеров писал сам. Писал его и для некоторых своих коллег. Его юморески, фельетоны и статьи, по преимуществу на эстрадно-цирковые темы, печатались в газетах и журналах.

Подлинного юмора на эстраде Липскерову, пожалуй, не хватало, и он, зная это, не старался, во что бы то ни стало смешить. Наоборот, на сцене находился серьезный человек, рассказывающий об артистах, о происхождении того или другого жанра, о знаменитостях прошлых лет. Это, если угодно, своеобразный гид по программе. Но если по ходу концерта требовалась шутка, то она всегда оказывалась к месту и была остроумна. Особенно удачно вел Липскеров концерты иностранных гастролеров: в этом случае он – гостеприимный хозяин сцены, умеющий наладить контакт между артистами и зрителями. Голос у Липскерова был глуховатый, и это помогало ему использовать доверительные интонации. Его возраст, а он пытался его маскировать, придавал достоверность рассказам о прошлом. Человек в таких летах мог многое видеть и узнать.

Чаще, Липскеров оставался почти аскетически сдержан, все, делая для того, чтобы артисты, которых он представлял, выглядели максимально впечатляюще. Но когда конферансье работал с французским «Трио менестрелей» (Мария Сандрини, Раймон де Рикер и Жан Луи Фенолио), он был весел и, не стесняясь, подавал остроумные реплики, что соответствовало общей шутливой атмосфере концерта.

Липскерову довелось вести концерт испанской танцовщицы Люсеро Тэна, и он читал стихи Гарсиа Лорки, которые создавали особый настрой концерту. В финале танцовщица, исполняя цыганскую румбу, предложила конферансье танцевать с нею. Тот замахал головой и руками: куда, мол, мне. И действительно, грузный, тяжелый, казалось, он меньше всего подходил для темпераментного танца. Но неожиданно он подал танцовщице руку и пошел с ней в танце. В зале раздались смех и аплодисменты. А в результате публика устроила обоим исполнителям овацию.

По существу, каждый концерт Липскеров режиссировал, точно определяя в нем свое место. Этому, вероятно способствовало и то, что он в сое время закончил режиссерский факультет ГИТИСа по классу выдающегося мастера режиссуры Н. Горчакова.

Среди конферансье среднего поколения назовем Бориса Сергеевича Брунова (род. 1922). Родом он из старинной цирковой семьи обрусевших итальянцев Брунос. Его родители были акробатами, эквилибристами на проволоке и сверхметкими стрелками из ружей. Борис Брунов по семейной традиции вышел на арену в возрасте пяти лет. Цирковую карьеру прервала служба в армии. От лет, проведенных в цирке, сохранились разнообразные навыки: и жонглирование, и исполнение куплетов, и акробатика, и игра на концертино, и мастерство художника-моменталиста, и многое другое.

После нескольких лет работы в разных городах страны, с середины 50-х годов Брунов начал выступать в Москве. Репертуар у него был обширен, но пестр. На помощь артисту пришла Р. Зеленая, решительно исключив все то, что лежало за пределами хорошего вкуса. И в 1956 году Брунов с успехом выступил в Колонном зале Дома Союзов. В это время ему посчастливилось встретиться с опытным литератором, хорошо чувствующим специфику эстрады, М. Грином, с тех пор они долгое время работали вместе. Грин предложил артисту начинать выступление с так называемого позитивного фельетона, как, например, «Человек с чемоданчиком». Фельетон включает семь новелл, рассказывающих о месте эстрадного артиста в жизни нашей страны со времен гражданской войны и до сегодняшнего дня.

Грин выезжал вместе с артистом на стройки, в военные части, в различные города, в совхозы. Так создавался репертуар актуальный, злободневный. Сам Брунов считал тогда, что главное дело конферансье – обращение к злободневному материалу, все же остальное – объявление номеров, объединение их в единую программу – дело относительно второстепенное. И надо сказать, что в первые годы профессиональной работы он излишне много принимал на себя, иногда забывая о концерте. Позже артист будет стремиться вести концерт, исходя из интересов артистов, объединять программу, превращать ее в единое целое.

Успех, который имел Брунов, объяснялся не только перед репертуаром, но и всем его обликом, манерой вести себя на сцене. Он появлялся на просцениуме одетый в обычный костюм, улыбчивый, склонный к шуткам и розыгрышам. В его номерах редко звучала злая нота, обижающая насмешка, резкий окрик. Гораздо чаще – веселая шутка, лукавый юмор, добродушная усмешка. Он больше подтрунивал над недостатками, чем выжигал их каленым железом сатиры. Шапировский очень точно его назвал доброжелательным конферансье: «Всмотритесь в первый выход Брунова к зрителям. На лице улыбка – неудержимая, веселая и немножко стеснительная. Он в радостно-приподнятом состоянии оттого, что на сцене, что вдыхает настроение праздничного зала. Он влюблен в свою роль Брунова-конферансье, в образ, которого он вошел всей сущностью Брунова-человека, Брунова-актера. Здесь начинается подлинная химия искусства: конферансье-оптимист, он заражается этими свойствами от гражданина Б.С. Брунова, но и сам при очередной встрече с публикой облучает его новой дозой оптимизма».

Конечно, есть у Брунова и недостатки. Иные его шутки и фельетоны излишне прямолинейны. Не хватает артисту и внутренней характерности, особенно при исполнении пародий. Но он неизменно доброжелательный, приятный собеседник, и это главное.

Брунов пробует свои силы и как режиссер. В 1977 году он поставил большую театрализованную программу «Жизнь, как песня».

Олег Анатольевич Милявский (род. 1923) в юности учился на актерском факультете Государственного института кинематографии. Однако из-за неуемного характера он не закончил учебное заведение. Очень хотелось поскорее выступать перед публикой. Милявский начал конферировать в оркестре, руководимом С. Розенфельдом, а потом у О. Лундстрема. Некоторое время он и сам стоял во главе оркестра. Но окончательно свое место артист нашел, когда начал вести сборные концерты.

По ходу своих выступлений он обычно не поет куплетов, не исполняет пародий, не отбивает чечетку, не показывает фокусов, не читает рассказов. Он выступает как «традиционный» конферансье, беседующий с аудиторией. Ведет концерт, вернее, ведет «зрителей по концерту». При этом его главная задача – не просто их развлекать, а заставлять думать: «Я работаю в Министерстве культуры, а не в министерстве развлечений», - с известной долей вызова любит повторять артист.

Милявский писал, до известной степени гиперболизируя (это ему вообще свойственно): «Сейчас у нас конферансье юридически (и фактически тоже!) нет. Есть артисты разговорного жанра, которые по совместительству ведут программу... И конферансье вынужден думать в первую очередь о собственном номере, поскольку именно это, а не ведение концерта, определяет тарификацию артиста разговорного жанра. Создалось такое положение, при котором любой артист разговорного жанра может вести программу и именоваться конферансье. А это, по моему твердому убеждению, приводит к почти исчезновению жанра конферанса».

Совершенно очевидно, что сам Милявский хочет быть именно конферансье.

Юмор Милявского бывает язвительным. Он рассказывает, как однажды увидел большой рекламный щит, на нем был изображен розовощекий юноша возле автомобиля «Москвич». В руках у него – сберегательная книжка. Надпись гласила: «Накопил – машину купил». «Интересно, - вопрошал артист, - со скольких лет он начал копить? Не вернее ли было изобразить человека более зрелых лет и написать: «Накопил – велосипед купил»?»

Милявский говорит о том, что происходит вокруг нас, о чем пишут сегодняшние газеты. Он меняет свои шутки в зависимости от того, какая аудитория его слушает. При этом он не чуждается экспромтов. Однажды ему пришлось выступать после собрания строителей, на котором говорили, что многие дома сдаются с недоделками. Концерт несколько задержался, и, когда артист появился на просцениуме, ему на это из зала указали. Он тут же ответил: «Вообще-то, товарищи, лучше немного опоздать, чем сдать объект на месяц раньше срока, а потом полгода его доделывать». Шутка имела огромный успех.

В лице Милявского на эстраде утвердился «образ наблюдательного, острого на язык человека, верящего, что люди могут жить разумно; есть все для этого, дело за малым, за нашим умением жить по-современному – разумно, чисто, со смыслом...». Милявский пишет репертуар и для себя и для других артистов. И очень много над своими вещами работает: перестраивает их, сокращает, отыскивает концовку, которая обязательно должна быть ударной. Но артист держится на сцене так, будто острота родилась здесь же, сию минуту. Впрочем, он действительно любит экспромты.

Закончив свой монолог, он объявляет исполнителя и жанр, в котором тот выступает, и редко сразу покидает сцену: уходя, обернется, внимательно посмотрит, как номер начался, не нужно ли чем-нибудь помочь. «Есть высшее тщеславие в том, чтобы быть незаметным, зная, что от тебя зависит многое», - считает Милявский. И, заканчивая свое выступление, он обычно произносит: «Мне хотелось бы, чтобы вы когда-нибудь вспомнили, что с большим уважением к вам, желая принести вам как можно больше радости в этот вечер, программу концерта вел один из восьмидесяти семи конферансье Московской эстрады Олег Милявский». И эта реплика, являющаяся и последней репризой, всегда вызывает аплодисменты. Публика благодарит артиста за его умение создать атмосферу концерта.

Почти одновременно с Милявским на эстраду пришел Эмиль Зиновьевич Радов (род. 1928). Он окончил Эстрадную студию, которой руководил Б. Петкер.

Радов актерски бесспорно одарен. Невысокого роста, с подвижным лицом, он умеет заставить публику и сосредоточиться и рассмеяться. Уморительны его юмористические сценки. Например, некий гражданин купил в жаркий день мороженое. Оно тает и пачкает костюм, но ему жаль бросить лакомство. Артист помимо словесных реприз широко использует приемы пантомимы, мимики, создавая достаточно острые портреты, зарисовки.

Приветствуя приход молодого артиста на эстраду, Н.П. Смирнов-Сокольский замечал, однако: «Это был юмор, но настолько уж «безобидного» характера, что его просто обидно было слушать. Обидно, тем более что Радов талантлив.

Я знаю, что Э. Радов больше работает в жанре конферансье, чем в жанре солиста-разговорника. Но, однако, для конферансье нужны же какие-то слова, в которых чувствовалось бы, что дело происходит в 1957 году».

Нельзя сказать, что Радов вовсе не внял замечаниям опытного мастера, - в репертуаре артиста появились некоторые злободневные вещи. Но все же сатира и публицистика не заняли в его выступлениях надлежащего места.

Радов интеллигентен, умеет разговаривать со зрителями, знает приемы комического, но его номера часто идут в отрыве от концерта. Закончив свое выступление, раскланявшись с публикой, он говорит: а теперь послушайте такого-то певца или посмотрите выступление жонглера. И получается, что артисты выступают в паузах, пока конферансье отдыхает.

Окончив в 1970 году Высшие режиссерские курсы, Радов увлекся режиссурой, начал ставить большие, рассчитанные на дворцы спорта и стадионы представления. Но это уже особая сторона его деятельности, здесь же только заметим, что делает он это вполне квалифицированно.

Роман Иванович Романов (род. 1915) по образованию скрипач. Играя в эстрадных оркестрах, он присматривался к действиям конферансье и в 1946 году решил сам попробовать вести концерты. Учителем и наставником его был М. Гаркави. В 1950 году работу молодого артиста оценил В. Эрманс, заметивший, что Романов не только удачно выступает, но и сам «пишет для себя интермедии, из которых «Разговор о критике», «Телевидение», «Шляпа» безусловно, удачны».

Несколько позже Романов руководил женским эстрадным оркестром и вел его программу.

За годы накопился значительный опыт, и сейчас Романов – один из наиболее профессиональных артистов эстрады. На сцене стоит милый, любезный, улыбчивый человек, и весь его облик, каждая шутка вопрошают: «Вас не беспокоит?» Тон его прост, разговорен. Отлично работает Романов с предметами, будь то шляпа, скрипка или пуговица. И, конечно, он знает те приемы, которые вызывают смех. Образовалась между двумя номерами пауза – вышел и заполнил ее, сделал это умело, тактично. Артист умеет устанавливать контакт со зрительным залом, что само по себе требует большого мастерства. Не будем его упрекать в известной жеманности, сладковатости тона. Такова манера его исполнения, суть той маски, которую он создал.

Анатолий Исаевич Югов (род. 1913) в чем-то кажется прямой противоположностью Романову. Он проводит концерт четко, решительно, как бы командуя и артистами и, кажется, даже зрителями. А при малейшей возможности исполняет то арию из оперетты (конечно, пародийную), то частушку, то рассказ. Он вышел на эстраду, чтобы работать, и это очевидно каждому присутствующему на концерте. Артист не отказывается от местных тем.

Однажды, выступая в одном из подмосковных поселков, он узнал, сто там плохо обстоит дело с прохладительными напитками. Тут же сочинил и исполнил куплеты. Произнесенные вовремя, они имели успех. Вообще артист стремится к предельной простоте и доходчивости своего репертуара. Правда, в иных случаях это оборачивается некоторым примитивизмом, излишней напористости, лишает исполнителя той интеллектуальности, которой теперь зрители справедливо требуют от искусства.

Здесь было рассказано о некоторых, пожалуй, наиболее видных конферансье. На протяжении 60-70-х годов выдвинулись и заняли ведущее положение Е. Петросян, Л. Шмелев, И. Киричук, Е.Ятор, Г. Баскина.

V Всесоюзный и VI Всероссийский конкурсы артистов эстрады выявили молодых способных конферансье: С. Дитятева, П. Пестрякова, Е. Ятор, Г. Баскина.

Евгений Ваганович Петросян (род. 1945) окончил Всесоюзную творческую мастерскую эстрадного искусства, возглавляемую Л. Маслюковым, с ним занимался известный конферансье А. Алексеев. Некоторое время Петросян вел программу в эстрадном оркестре, руководимом Л. Утесовым. В 1970 году молодой артист стал дипломантом Всесоюзного конкурса артистов эстрады.

Петросян привлекает доверительностью тона, умением просто разговаривать с аудиторией, чувствовать и отражать конкретную злобу дня. В его манере ведения концерта редкое органичное сочетание строгой сдержанности и живой, открытой веселости.

В последние годы Петросян перестал конферировать, теперь он выступает с юмористическими рассказами Г. Минникова, Л. Измайлова, А. Хайта. Иногда артист прибегает к характерности. Но чаще перед зрителями – человек, повествующий о любопытнейших происшествиях, которые ему довелось наблюдать. Делает это артист мастерски.

Лев Павлович Шимелов (род. 1930) окончил физико-математический факультет Азербайджанского университета. Участие в самодеятельности привело его на профессиональную эстраду. В 1960-1964 годах Шимелов – конферансье Азербайджанского эстрадного оркестра, в этом качестве на него обратил внимание режиссер А. Конников и предложил перейти в Московский мюзик-холл. Шимелов выступил в мюзик-холле в программах «Сто и один день в Париже», «Я – песня», «Красная стрела» прибывает в Москву». Здесь он конферировал, исполнял пародии, пел куплеты и имел большой успех не только у нас в стране, но и за границей.

Б. Поюровский справедливо писал: «Пластике Шимелова могут позавидовать мимы, музыкальности – танцовщики, выдумке – режиссеры».

Артист прекрасно пародирует и диснеевские мультипликационные фильмы, и иностранных эстрадных певиц, и отдельные передачи нашего телевидения. При этом именно пародирует, а не имитирует. Шимелов умеет выявить и показать то, что подлежит осмеянию, часто зло. Его интермедии «Про хоккей», «Про футбол», «Музей чудес» обнаруживают очевидную наблюдательность и точность найденных приемов. Но лучше всего Шимелов конферирует. Он действительно ведет программу, находится, так сказать, в ней самой, разговаривает не только со зрителями, но и с артистами, мгновенно реагирует на все происходящее в зале. Он интеллигентен, что обнаруживается во всем его облике, манере разговаривать, даже в словарном запасе. Выступая летом 1973 года в эстрадном театре сада «Эрмитаж» в программе «Песня остается с человеком», он исполнял коротенькую, но очень острую пародию на поэтов, пишущих несусветные тексты для так называемых лирических песен. И, кажется, не было во всем концерте номера, которому он не помог той или другой, но обязательно шутливой репликой.

Из молодых конферансье большого успеха добился Сергей Михайлович Дитятев (род. 1946): он стал лауреатом V Всесоюзного конкурса артистов эстрады.

Сама фамилия, точнее, сценический псевдоним – Дитятев, до известной степени определяет его образ. Не то чтобы артист играл ребенка, но в облике этого ведущего, его манере держаться есть что-то наивное, детское и поэтому обаятельное. Дитятев входит в концерт органически, он не докладывает о том или другом исполнителе, а действует, так сказать, внутри самого номера, оказываясь партнером певца или акробата, танцора или куплетиста. Он разговаривает не только со зрителями, но и с исполнителями. Не обязательно ему отвечают той или другой словесной репликой, хотя и это бывает. Артист, строит разговор так, что в молчаливом пожимании плеч, в покачивании головы собеседника ощущается его заинтересованность в разговоре. Конферансье всегда должен объединять зрительный зал со сценой. И. Дитятев делает это. Он в одинаковой мере активен и с теми, кто сидит в партере, и с теми, кто находится на эстраде. Он ведет беседу, а в беседе человек может касаться различных проблем и тем: артист свободно переходит от событий, происходящих на сегодняшнем концерте, к проблемам охраны окружающей среды и освоения космоса, и все это органично объединено в общий заинтересованный разговор.

Дитятев многое умеет: петь куплеты, танцевать чечетку, он даже демонстрирует акробатический прыжок, который в цирке называют флик-фляк. Такое разнообразие умений – важное качество для конферансье, оно позволяет достойно пародировать мастеров разных жанров, а когда в этом есть необходимость, оказывается почти равным партнером тех, кого он представляет.

Ни на кого не похож артист Владимир Наумович Долгин. Он соединяет объявление номеров с показом фокусов (по преимуществу с платками). Фокусы он демонстрирует в зрительном зале, беседуя с публикой, смешно комментируя свои действия. Однако отсутствие в репертуаре артиста острой злободневной репризы лишает его выступления определенной общественной значимости.

Интересно работает и Вадим Дмитриевич Реутов. Он выступает не только как конферансье, но и как постановщик целых эстрадных программ. В веселой, легкой манере, используя в своем конферансе музыкальные фельетоны и пародии, выступает Гарри Анатольевич Гриневич.

Уверенно ведет концерты ленинградский конферансье Г.Е. Баскин, для него главное – подать номер выразительно, максимально эффектно его преподнести.

Обаятелен конферансье из Якутии П. Пестряков. Он использует в своих выступлениях национальный фольклор, много рассказывает о своей республике. Его непосредственность, национальный колорит его интермедий привлекают публику.

В пору зрелости мастеров репризного жанра – А. Менделевича, П. Муравского, Н. Орешкова, А. Грилля, С. Тимошенко, А. Глинского, П. Райского, Г. Амурского и других на эстраду пришло поколение конферансье, которое начало культивировать конферанс интермедийного плана.

Интермедия (лат. находящийся посреди) – небольшая пьеса, исполняемая между актами драматического или оперного спектакля; вставная сцена.

Сольный – интермедийный конферанс имеет дело с особой эстрадной драматургией – интермедией, микропьеской, сценкой, рассчитанной на одного исполнителя. Отвечая условиям жанра, они малометражны, лаконично, остросюжетны. Отступление от этих правил нарушает пропорции конферанса в концерте.

Сюжет интермедии завязывается на глазах у зрителей. Действие разворачивается в настоящем времени. Возникают образы – персонажи. И, воображая их, конферансье превращается в действующее лицо интермедии. Персонажи попадают в комические или драматические ситуации, их изображение требует внешнего перевоплощения; для мгновенной внешней трансформации могут привлекаться и вспомогательные детали – головной убор, парик, усы, очки, какая-нибудь подручная бутафория или реквизит. В игровых интермедиях описательная форма сменяется действенной, рассказ – показом. Появляются мезансцены – сжатые, броские, динамичные.

Однако интермедия – не самоцель конферансье. Она так же, как и реприза – связующее звено между номерами.

Случайно ли появление интермедийной формы конферанса? Нет, оно было подготовлено, по крайней мере, тремя обстоятельствами: дававшей себя чувствовать узостью старых рамок; приходом на эстраду театральной молодежи, владеющей актерской техникой, воспитанной в высшей театральной школе на «системе» Станиславского, мечтавшей сказать на эстраде свое слово; сдвигами в структуре эстрадных концертных программ – речевые номера были явно потеснены; почти исчез как самостоятельный номер эстрадный рассказ, стал редок публицистический фельетон, поубавилось и куплетов. Центр разговорного жанра в сборных концертах явочным порядком переместился в конферанс.

Надо сказать, что интермедийный конферанс оказался плодотворным направлением. С ним связаны имена конферансье – Э. Радова, Р. Романова, Б. Бенцианова, Г. Кузнецова, Е Петросяна и д. р.

В ходе становления сольного конферанса выкристаллизовались и закрепились его жанровые черты: стабильность сценического образа (маски), максимально приближенного к индивидуальности исполнителя; приведение в единство с образом логики поведения, характера речи (то, что принято называть «органичностью образа», «жизнью в образе»); стиль общения в виде живой беседы, диалога; импровизационность; выдвижение на первый план функции анонсирования исполнителей, задачи наилучшей подачи номеров, борьбы за успех артистов в концерте. Какой бы образ ни избрал конферансье – гостеприимного хозяина (М. Гаркави), задушевного собеседника (П. Муравский), острохарактерный (А. Белов), персонажный (Е. Муратов – Хлестаков, А. Козиков – пожарный, Р. Юрьев – проводник железнодорожного вагона), занимательного, но «сердитого» шутника, склонного к философствованию (О. Милявский), - базовые свойства сольного конферанса остаются незыблемыми.

Развиваясь, сольный конферанс стал двуплановым: репризным и интермедийным. Репризный зиждется на коротких словесных шутках-связках, зачастую импровизационного характера, юмористических репликах, коротких литературных анекдотах, сопряженных с объявляемыми номерами, целиком ими обуславливаемый. И собственные, так называемые сольные номера такого конферансье, будь то фельетон, монолог, куплет, выдержаны в том же ключе словесных реприз, каламбуров, комической игры словами, неожиданных концовок.

Период 1946 – 1977 гг. является завершающим в развитии конферанса советской эстрады. Время «смирило» веселые голоса конферансье. Ушли в прошлое острые (а порою - дерзкие) экспромты, «словесные бои» и задушевные беседы со зрителями. Ушли устроители «необыкновенных концертов». Ушел «хозяин сцены». Надолго? … Навсегда? … Кто же пришел ему на смену? Кто его заменил?

Конферансье незаменим. Таких мастеров этого уникального жанра, как Н. Ф. Балиев, К. Э. Гибшман, А. Г. Алексеев, М. Н. Гаркави, А. И. Райкин, Л. О. Утесов, Л. Б. Миров, Е. П. Дарский, М. В. Новицкий, Ю.Т. Тимошенко и Е, Березин и многие другие, имена которых гордится наша отечественная эстрада, - заменить нельзя.

Как показывает история искусств незаменимые есть. И в тоже время Е. В. Петросян прав, выражая надежду и веру в возрождение этого такого нужного людям жанра. И сам мастер разговорного жанра, артист эстрады Е. Петросян не просто ждет, он предпринимает очень успешные попытки возрождения конферанса на ТV – программах.

Хочется надеяться, что навсегда ушли в прошлое времена, когда запрещались на сцене импровизация, экспромт, когда тексты ведения концерта проверялись, строго рецензировались и утверждались, когда на отдельных особо ответственных (правительственных) концертах все артисты, и ведущие в том числе, работали под фонограммы.

Хочется верить, что появятся школы, где будут профессионально готовить конферансье, и оплата их труда будет адекватной их дарованиями и особой специфике работы.

Тогда они не захотят менять свою роль «хозяина сцены» на работу в эстрадных номерах и театрах миниатюр.

Говорят, что конферансье надо родиться. Это так. Россия всегда была богата талантами.

1.5 Общее и особенное в искусстве конферансье и академического ведущего

Итак, исследователи конферанса не только ощущали необходимость «развести» близкие по целому ряду признаков профессии конферансье и ведущего, но и предпринимали некоторые попытки в этом направлении.

Г. А. Щербакова начинает поиск знаков отличия этих близких по роду деятельности профессий в их происхождении.

«Конферансье – это старший брат по времени ведущего. Но дело не только в дате рождения, - пишет она. – В самом происхождении этих профессий заложено то, что их, при всей близости, отличает».

Ну, что же, дата рождения конферансье нам известна – 24 февраля 1908 года. А когда же вышел на концертную площадку ведущий?

В свою очередь отмечаем, что ведущий (с др. русского – знание ) – вещун – оратор, выступал на народных собраниях; человек, который проводит радио -, телепередачи, вечера, встречи. (Слов. Иност. Слов.)

В 20-х годах в Большом зале Московской консерватории непременным участником концертов стал В. Я. Про. Это был один из первых представителей отряда ведущих, впоследствии столь распространенного.

По воспоминаниям посетителей Большого зала тех лет В. Я. Про обозначался в афишах и программах концерта. Он входил строго одетый, сдержанный и подтянутый, несколько официального вида, останавливался в центре сцены, снимал пенсне, долго его протирал, оглядывался на зал и произносил: «Лист. Соната h-moll». И уходил. Его сменял исполнитель.

Конечно, случайность, что В.Я. Про не был актером, но в ней заложена закономерность. Тот тип концерта, который он представлял, требовал грамотности и корректности, не более.

Подведем первый небольшой итог поисков различий в происхождении конферансье и ведущего.

Конферансье возник из капустников и шутки и провел свою «юность» в театрах-кабаре.

Смех и конферансье были (и остаются) синонимами. Первые конферансье вышли из актерских рядов.

Первые ведущие появились на концертах сугубо серьезных, филармонических. Смех здесь был неуместен. Единственной его обязанностью было четко и верно произнести имя исполнителя и названия произведения.

Но очень скоро концертная деятельность в стране стала бурно расширяться. Филармония и другие концертные организации взяли на себя функции не только и не столько развлекательные, сколько образовательные. Концертная работа, особенно в плане филармоническом, сомкнулась с лекционной. В тематических концертах и концертах для детей и юношества, а так же устных журналах тесно переплетаются цели искусства с целями познавательными.

Все это заставило ведущих больше «разговаривать» со слушателями и, казалось бы, сблизило их с конферансье, однако ведущего никто не обязывал (и не обязывает по сей день) веселить публику.

Конферансье же, не развлекший зал не оправдал ожидания, не выполнил свою работу.

Казалось бы, небольшое различие – «веселить» и «информировать», объявляя номера, - на самом деле размежевало эти две профессии. В дальнейшем они пошли на некоторое сближение, но не слились.

С развитием концертной жизни стало быстро расширяться и сфера деятельности ведущих. Далеко позади, остался тот короткий начальный период, когда ведущий был только «озвученной» печатной программой. Чем разнообразнее, разнохарактернее становились концерты, тем шире раздвигались рамки этой профессии. К филармоническим (симфоническим и камерным) концертам прибавились тематические, смешанные, детские, устные журналы. В них выступают, как правило, ведущие. Многие из этих концертов требуют не одной лишь информации, но расширенного общения со слушателями.

С другой стороны, претерпело сильные изменения и искусства конферанса. Появилось оно, и достигла расцвета как веселая коммуникация между сценой и залом, как яркий, но обязательно подчиненный ходу концертного представления, его номерам жанр. Приблизительно с конца сороковых и в начале пятидесятых годов, с уходом конферансье старой школы традиция эта сломалась.

Искусство конферанса приблизилось к так называемому разговорному или к иным концертным жанрам. Пребывание современного конферансье на сцене, в сущности, имеет две разграниченные функции: исполнение собственного номера-репризы, т.е. юмористического рассказа, фельетона, анекдота, смешной бытовой сценки или иного вида концертного выступления, и несвязанное с этим объявление следующего артиста. Объявление номеров будто вынесено за скобки и выявляется как попутная функция конферансье. Есть даже великолепный конферансье-фокусник. Он мило разговаривает с публикой, объявляет номера, но это побочные обязанности, сопутствующие главному делу – длинному по метражу номеру с фокусами который он блестяще показывает. Поэтому говорить о перевоплощении современных конферансье в определенный образ для объявления, преподнесение номеров, можно с большими оговорками.

Из конферанса почти совсем ушел обмен репликами с залом, ушла импровизация.

Конферансье сегодня – принадлежность концертов эстрадных, развлекательных. Все остальные ведет и во многих «разговаривает» ведущий.

Повторяем, демаркационная линия между этими профессиями сохраняется. Веселить и информировать – эти отправные пункты проложили между ними гибкую, но не стершуюся грань.

Если не осведомленный в профессиональных терминах человек путает названия «ведущий» или «конферансье», то на сцене он отличит одного от другого. Непохожа манера держать себя на сцене, произносить имена исполнителей, названия произведений, «жить» в концерте.

Цель – веселье и информация – определила единый стержневой признак, который до сих пор отличает конферансье от ведущего.

В каком плане можно говорить о совпадении этих профессий сегодня, беря во внимание то направление, которое принял конферанс? Когда конферансье «ведет» концерт, он делает тоже, что и ведущий. Когда он «выступает в концерте» с номером, то вступает в соревнование с остальными исполнителями. О правомочности такого положения вещей идут свои споры. Но это уже внутренние проблемы данного жанра.

Нас же интересует другое ­­– где дело конферансье пересекается с делом ведущего? Для этого приходится опираться на прошлое искусство конферанса, когда, по словам А.Г. Алексеева, конферансье «…не демонстрировал зрителей своего умения, а конферировал, т.е., беседуя со зрителями, вел программу». (Алексеев.сер.и смешное ст246.)

И ведущий и конферансье знакомят публику с выступающими артистами, с исполняемыми произведениями. Они связывают номера в единое целое и являются «стержнем», скрепляющим дробленное концертное действие.

Они «преподносят номера». У ведущих это называется «аннотировать». Прежним конферансье, а в целом ряде концертов и сегодняшним ведущим приходится вести живой разговор со слушателями и отвечать на реплики из зала. И для «аннотации», а особенно для мгновенных (у ведущего, разумеется, не в плане острот) ответов требуется владение словом и импровизацией.

Ведущий, как и конферансье, должен быть сродни залу, обладать чувством современности в образе мышления, склада речи, манеры поведения, костюма – всего внутреннего и внешнего облика.

Ведущий, как и конферансье, а может и больше (из-за того, что концерты, в которых он участвует, бывают разнообразными по характеру, по стилю), должен «подстраиваться» под данный концерт, улавливать состав настроение своей аудитории. В этом смысле «амплитуда» ведущего не сравнимо больше – от симфонических и камерных концертов до развлекательных.

И, наконец, самое главное, ведущий должен заимствовать у своего старшего родственника – конферансье умение создать собственный сценический образ. (Щербакова концерт и его вед. ст.15-18)

Следует отметить, что профессиональные качества ведущего программы по сравнению с конферансье исследованы слабо.

Успех концерта во многом зависит от того, кто будет конферировать, т.е., вести его.

В чем же сложность конферанса? Прежде всего, в его смысловом, идейном звучании. Если в прочих разговорных номерах (в сценках, куплетах, фельетонах, рассказах) сравнительно просто установить идейную, смысловую направленность, то конферанс в этом плане представляет дополнительные трудности. На протяжении концерта конферансье принужден говорить на самые различные темы. К тому же артисту, ведущему концерт, наряду с исполнителем подготовленного авторского текста приходится импровизировать. А это требует от него большого таланта, политического чутья, вкуса.

Искусство это редкое и почти не имеет аналогий в других артистических специальностях. К тому же до сих пор встречаются противники, доказывающие ненужность и даже вредность профессионального ведения концерта.

Самое назначение конферанса в концерте можно свести к следующим задачам: объединить разрозненные, разнохарактерные номера программы в единое целое; помочь аудитории лучше понять и оценить исполнение отдельных номеров концерта; установить живое общение между зрителями и артистами; дать между исполняемыми номерами необходимую разрядку вниманию зрителей; заполнить паузы, которые возникают в течение концерта.

Разнообразие концертной программы всегда доставляет зрителю удовольствие. Однако каждому хочется ощутить логическую взаимосвязь между номерами. Иногда постигнуть ее затруднительно. Это вызывает у аудитории неудовлетворенность, часто даже неосознанную, но мешающую полноценному восприятию концерта.

Иное дело если в паузах появляется человек, поясняющий последовательность номеров программы. Достаточно сказать зрителям: « Вы сейчас прослушали художественное чтение, а теперь, чтобы не утомлять Вас однообразием, мы предлагаем вашему вниманию музыкальный номер «, чтобы зрители доброжелательно встретили исполнителя следующего номера.

Самый факт появления ведущего как бы говорит аудитории о том, что есть кто-то, кто учитывает ее запросы и заботится о ходе всего концерта.

Также, на долю конферансье падает забота о соблюдении ритма концерта. Ведь в драматическом спектакле существует раз и навсегда установленные путем многих репетиций единый ритмический рисунок, который выполняют все участники. На эстраде у каждого номера свой ритм. И именно конферансье обязан следить, чтобы ритмы отдельных номеров чередовались с пользой для концерта в целом; чтобы перерывы между номерами не обращались в провалы.

Своими анонсами и квалифицированными, конкретными и четкими объяснениями номеров ведущий помогает и артисту и зрителю. Никакая афиша, никакая программа никогда не заменят речи ведущего. Не только словами, но и жестами, интонацией он может подчеркнуть в анонсе все существенное, все наиболее выгодное для исполнителей и наиболее интересное зрителям. Конферансье – представитель артистов перед аудиторией. От него во многом зависит степень художественного воздействия концерта на зрителя.

Живое общение исполнителей со зрительным залом значительно улучшает восприятие концерта, помогает созданию успеха артистов. Такая живая связь необходима еще и потому, что каждый концерт является неповторимым. Состав аудитории, настроение каждого зрителя в отдельности и всего зала в целом всякий раз иные, также как и творческое самочувствие любого участника концерта.

Конферансье всегда должен тонко чувствовать обстановку сегодняшнего концерта, учитывать реакцию зрителя на каждый номер. От него зависит как можно лучше наладить общение актеров со зрительным залом, подбодрить своих товарищей – артистов, развеселить публику и этим в итоге повысить качество концерта. Конферансье вправе продлить или – в чем чаще бывает надобность – сократить какие-то номера концерта.

Любой аудитории необходима разрядка, которой требует продолжительный концерт. И нет лучшего отдыха для утомленного внимания, чем вспышка смеха. Ведущий в полную меру должен пользоваться этим средством, находя для своих шуток удобные предлоги и уместные формы. Очень важно правильно распределить свои интермедии и шутки на протяжении всего концерта.

Всякого рода паузы, неизбежные, связанные с подготовкой к следующему номеру, или непредвиденные, нарушают ритм, а, следовательно, и восприятие концерта, понижает интерес зрителя к последующим номерам программы. В этом случае даже простое объяснение причин задержки концерта, остроумная шутка на эту тему могут оказать большую помощь концерту в целом и восстановить утерянный ритм.

Практика показала, что, как правило, концерт ведется либо в «игровой» манере, когда конферансье пользуется намеченным заранее и многими доступными ему театральными средствами, либо в манере «академической», которая требует от исполнителей только четкого и грамотного объявления номеров программы. «Академическая» манера определяется подчас темой концерта (например, памятные даты), или «академическим» подбором исполнителей и их репертуаром, или, наконец, отсутствие артиста, способного вести игровой конферанс.

Исполнитель в «академической» манере именуются ведущим. Исполнители игрового конферанса обычно конферансье. Разумеется, конферансье должен уметь делать все, что осуществляет в концерте ведущий. Однако игровой конферанс предъявляет к исполнителю и другие требование: конферансье должен хорошо владеть словом, так как ему в процессе ведения концерта приходиться не только исполнять заранее заготовленный литературный текст, но и импровизировать. Он должен обладать способностями к художественному чтению, так как в концерте паузы надо заполнить исполнением рассказов, басен, стихов, наконец, конферансье необходимы и актерские данные, так как он часто является соисполнителем скетчей, сценок, интермедий.

Элементы конферанса. Какова структура конферанса? Он складывается из шести частей: вступление, главный монолог, деловые анонсы, шутки, репризы и пр., собственный номер ведущего, окончание конферанса и концерта. Рассмотрим каждую часть в отдельности.

Вступление. Ведущий первым из всех исполнителей концерта встречается со зрителями. Это первый выход особенно ответствен как для него, так и для всего концерта.

Зрители пришли на концерт после трудового дня. Они еще не совсем отрешились от своих забот и дел. Возможны, к тому же, недоразумения в гардеробе, в зрительном зале. Помещение, в котором будет происходить концерт, может оказаться или холодным, или чересчур жарким, или недостаточно уютным. Ведущий должен принять во внимание и то, что зритель не уверен: сумеют ли артисты доставить ему такое удовольствие, какого он от них ждет.

Конферансье и участники концерта в свою очередь имеют, основание тревожится: как-то сегодня пройдет концерт? Как их примет зрительный зал? В арсенале ведущего, непосредственно общающегося с аудиторией, есть много средств для создания дружественной атмосферы в зале. Именно он должен преодолеть взаимное недоверие и устранить все, что мешает концерту, отвлекает зрителей.

Первое появление на сцене конферансье использует, чтобы сразу же наладить контакт со зрительным залом. Он должен внимательно оглядеть зрителей: в начале сидящих в первых рядах, тех, что лучше освещены. Чуткий артист сразу же угадает расположение к нему одного из зрителей, доброту другого, скептицизм третьего. И первые фразы вступления он обращает к тем зрителям, в которых уже ощутил своих друзей. Сперва только для них конферансье говорит то, что ради чего вышел на авансцену, например, поздравлять с праздником и объявляет о начале концерта.

Постепенно круг «собеседников» расширяется. Если будет установлено подлинное общение с первым десятком зрителей, легче станет «подключить» к такой «беседе» и остальных сидящих в зале. А ведь цель ведущего – овладеть вниманием и расположением всего зала.

О чем же должен говорить ведущий при первом своем появлении? Так как он раньше других исполнителей обращается к зрителям, то, прежде всего от своего имени и от имени всех участников концерта должен приветствовать сидящих в зале. Если концерт приурочен к какой-нибудь дате, годовщине или к определенному событию, знаменательному для данного коллектива, ведущий обязан отметить и этот факт.

Конферансье вправе в шутливом тоне намекнуть на неуверенность зрителей в том, что сегодняшний концерт им понравится. Если зрители узнают, что их беспокойство понятно артистом, что оно служит поводом для шутки, - доверие аудитории к исполнителям укрепится. После серьезного начала такая шутка будет хорошей разрядкой.

Наконец, нужно предложить зрителям переключить свое внимание с повседневных и обыденных хлопот, которыми они только что были полны, на предлагаемые им номера концерта. При этом в юмористическом тоне можно перечислить характер и содержание этих будничных забот зрителя: домашние дела, служебные неполадки, ссоры между собой у пришедшей на концерт супружеской пары, хлопотная процедура размещения зрителей в зале, неполадки в гардеробе.

Разумеется, возможно, и другое содержание вступления. Однако как бы ни было интересно задумано выступление, его нельзя затягивать, чтобы с самого начала не повредить концерту, ведь счет времени на эстраде всегда идет на секунды.

Обычно концерт начинают номером музыкального характера. Музыка всегда хорошо настраивает зрительный зал, она же лучше всех других видов искусства уводит аудиторию от быта его забот. Но это не обязательное условие.

Концерты, приуроченные к знаменательным датам, лучше начинать чтением литературного произведения, отвечающего теме праздника. Такой номер сразу же включит зрителей в атмосферу сегодняшнего вечера.

Необходимо учитывать, что обычно зритель еще рассеянно воспринимает номера, которыми открывается концерт, и лучше слушает те выступления, которыми завершается первое отделение. Поэтому серьезные номера, требующие к себе большей сосредоточенности, мы советуем располагать в конце первого отделения. Поэтому серьезные номера, требующие к себе большей сосредоточенности, мы советуем располагать в конце первого отделения, ибо потом внимание зрителей будет утомлено.

После первого или второго номера ведущий может произнести главный монолог своего конферанса. В этом монологе серьезные мысли, относящиеся к жизни страны, международным вопросам и к искусству, сочетается с юмором, с шутками. Здесь, в сущности, для ведущего решится основной вопрос: наладится ли у него контакт со зрителем сегодняшнего концерта? Если да, - весь остальной конферанс пройдет благополучно. Если контакта не возникло, нужно постараться выправить положение. Для этого мы рекомендуем конферансье ускорить выступление с собственным сольным номером или перенести в первое отделение наиболее удачные куски конферанса, обычно оставляемые для второго отделения.

Деловые анонсы. Главная обязанность ведущего всегда будет заключаться в том, чтобы правильно объяснить зрителю, какой номер им предстоит увидеть или услышать. Даже самые талантливые конферансье не имеют право умалять этот момент в свое выступлении ради интермедийной и комической стороны конферанса. Иногда успех номера находится в прямой зависимости от того, насколько хорошо его объяснил ведущий. Ведь не вся аудитория способна до конца разбираться в различных тонкостях искусства. Задачи ведущего – сообщить зрителю необходимые сведения для лучшего восприятия, данного номера. Так, например, объявляя номер певицы – колоратурного сопрано, ведущий должен напомнить зрителя о том, что колоратурное сопрано – редкий голос; что техника его достигается упорным трудом; что сложные колоратурные партии удаются не всем певицам, и т.д. Не менее важно объяснить аудитории и всю трудность акробатического танца, требующего предельной слаженности партнеров, тонкого музыкального слуха, упорных ежедневных репетиций.

Объявляя отрывок из пьесы, ведущий очень поможет и артистам и зрителям, если коротко объяснит, откуда взят этот отрывок, в чем смысл и какова идея пьесы, в какую эпоху развертывается действие. Однако не надо излагать содержание предстоящей сцены слишком подробно, чтобы не обкрадывать исполнителей отрывка; тогда будет неинтересно следить за перипетиями и действием сцены.

Иногда конферансье излишне расхваливает номера, что может вызвать у публики недоверие, и результат получится обратный. Зрителю приятно смотреть и слушать талантливых исполнителей. Но если номер оказывается не так хорош, как это сулил ведущий, то зрители обижаются на неправду.

В сущности, каждое появление конферансье перед зрителями делится на три части, размер которых определяется им самим или режиссером концерта: выходя на авансцену после очередного номера, ведущий вначале говорит о прошедшем номере (эту часть можно и опустить, особенно после разговорных номеров); затем он вправе вести беседу с аудиторией на темы, не связанные непосредственно с программой концерта; это наиболее благоприятный момент для выявления интермедийной, комической стороны конферанса (но иногда эта часть анонса также отпадает, например, после яркого комического или опять – таки после разговорного номера); и в заключении ведущий говорит о предстоящем номере, т.е. делает анонс.

Объявление номера должно быть построено так, чтобы имена исполнителей, которые сейчас выступят, были бы последними словами ведущего перед его уходом со сцены. Это необходимо по двум причинам: во – первых, если зрители знают и любят артистов, о которых идет речь, то раздадутся аплодисменты, что помешает конферансье продолжать разговор. Затем, слушая дальнейшее объяснение к номеру, аудитория может забыть имена исполнителей. Если же анонс закончить, громко и внятно произнеся имена участников предстоящего номера, зрители лучше запомнят эти имена и в последствии свяжут их в своих воспоминаниях с творческим обликом артистов.

Интермедии, пародии, шутки, репризы и т.д. На протяжении концерта ведущему неоднократно приходится рассказывать или играть что-нибудь смешное: короткие репризы и анекдоты; небольшие фельетоны, протяженностью до 4-6 минут; интермедии, построенные на самостоятельном сюжете. В парном конферансе подобные интермедии составляют основу репертуара ведущих. Конферансье – солист может разыгрывать сценки с воображаемыми партнерами, используя телефон или мнимого собеседника, якобы находящегося за кулисами или в зрительном зале, или специальные интермедии для одного исполнителя.

Возможны пародии и на участников данного концерта. Однако они не должны быть обидными для артиста. Наоборот, пытаясь воспроизвести только что окончившийся номер, ведущий своим комическим неумением подчеркивает, что искусство, которому он пытается подражать, требует большого дарования и техники. Здесь пародируется жанр, а не индивидуальная манера данного артиста.

Можно строить интермедии, используя музыкальное сопровождение. Или такая интермедия: конферансье берет у оркестранта трубу и предупреждает публику, что сейчас он исполнит на этом инструменте музыкальную пьесу. Но каждый раз, поднося ко рту инструмент, он говорит на посторонние темы. Так и не извлекши из трубы ни одного звука, артист уходит за кулисы.

Ведущий может заполнить паузу между номерами танцем или выступлением в оригинальном жанре – мастерским или пародийным. Словом, здесь предоставляется и режиссеру и исполнителям очень много возможностей.

Однако было бы неверно ориентировать конферансье только на такие формы выступления, которые представляют собою как бы небольшие самостоятельные номера. Гораздо чаще ведущему приходится произносить короткие реплики и шутки.

Иногда смех вызывается тем, что ведущий рассказывает аудитории анекдот. В принципе нельзя возражать против опубликования подобных коротких историй. Но практика показала, что некоторые конферансье злоупотребляют анекдотами, рассказывая их в полном отрыве от остального текста конферанса, что недопустимо.

К сожалению, иногда ведущие не желают сообразовывать интермедии и прочие украшения своей роли с тем номером, который пойдет непосредственно за интермедией ведущего. Совершенно недопустимо, чтобы конферансье пел куплеты перед выступлением куплетиста или рассказывал смешные истории перед номером художественного чтения, да еще, если этот номер посвящен трагической теме.

Собственный номер ведущего. Обычно пребывание конферансье на эстраде более пяти минут подряд нежелательно. Публика привыкла к тому, что задача ведущего – заполнить паузы между номерами. Если он долго находится на авансцене, у зрителей возникает ощущение, что у них отнимают время, предназначенное для интересных номеров программы.

Другое дело, когда ведущий объявляет, что в данный момент эстрада принадлежит ему и что он прочтет стихи или рассказ, исполнит куплеты или песенку. Лучше всего сольное выступление самого ведущего приурочить к такому моменту концерта, когда для следующего нужны сложные приготовления: тогда не будет нежелательной паузы.

Если зрители встречаются с данным конферансье впервые, то чем скорее он покажет свое искусство, тем больше шансов у него получить признание со стороны аудитории.

Окончание концерта. Практика показала, что нельзя перед последним номером извещать публику, что на этом номере концерт завершается. Сделать так – значит лишить исполнителей последнего номера значительной части внимания со стороны аудитории. Поэтому конферансье не должен ничем обнаруживать, что объявляемый номер последний. Все его поведение и текст выступления перед заключительным номером должны закрепить у зрителей уверенность в том, что концерт будет продолжаться и дальше.

Объявлять об окончании концерта можно не раньше, чем все исполнители последнего номера покинут сцену. Объявление это должно быть коротким и выразительным.

Таким образом, подведя итог рассмотрению общих и особенных сторон в деятельности конферансье и ведущего, мы можем сделать следующий вывод: на начальном этапе рождения роли конферансье и ведущего строго разграничивались.

КОНФЕРАНСЬЕ	ВЕДУЩИЙ
1.артист эстрады, конферирующий в конкретном представлении, развлекающий публику.	1.докладчик объявляющий номера в концерте. Лектор, выступающий перед началом филармонических концертов.
2.импровизотар, экспромтист, интермедист, пародист.	2.докладчик текстов заранее подготовленных.
3.выступающий с собственными номерами	3.представляет исполнителей концертных номеров.
4.работа в образе «маске».	4.создает собственный сценический образ.
5.разговорник, беседующий со зрителями на языке своего образа «маски».	5.воспроизводит свой текст в строго литературном разговорным стиле.

Также у конферансье и ведущего были определенные сходства такие как:

оба являются хозяевами сцены, распорядителями программы.

Выполняют функцию «стержня», скрепляют все номера программы в единое, сценическое действие.

Выполняют главную функцию деловых анонсов: объявляют номера программы и исполнителей.

Обеспечивают темпоритм программы.

заботятся, об эмоциональном настрое зрительного зала.

Глава: 2. Современные модели конферансье и ведущего

Модификация – (от лат. изменять, правильно размерять). Видоизменение, преобразование чего-либо, характеризующееся появлением новых свойств. Одно из возможных состояний объекта, явления, процесса, характеризующееся определенной структурой. ( соц. энц. Словарь Осипов с. 187)

Методическая модификация – видоизменение методической модели и конструирование ее разновидностей.

Модель – (мера, образец) мысленный или условный обзор, аналог какого-либо объекта, процесса или явления, воспроизводящий в символической форме их основные типичные черты. Символическое изображение структуры, типа поведения и образцов взаимодействия в социальных процессах. (Осипов с.186)

Моделирование – исследование каких-либо явлении, процессов или систем объектов путем построения и изучения их моделей; использование моделей для определения и утончения характеристик и рационализации способов построения вновь конструированных объектов.

Моделирование - исследование объектов познания на их моделях; построение моделей реально существующих предметов, явлений или процессов. (Совр. Слов. Иностр. Слов 742. с.388)

Процесс моделирования предполагает либо разработку в знаковой форме определенного образца (модели) реальной социальной системы или процесса ее изменения, либо разработку различных, часто альтернативных моделей ее будущих состояний.

Социальное моделирование является этапом социального проектирования.

Социальный проект (лат. – разработанный план; предварительный предположительный текст акта, документа и т. п.) – это тоже модель, но, как правило, новая, единственная для которой доказана ее оптимальность.

Социальное проектирование – разработка социальных технологий для обеспечения процессов воспроизводства и совершенствования деятельности.

Как обобщённое понятие, объединяющее специфические разновидности искусства, термин «эстрада» в исторической ретроспективе является сравнительно новым, утвердившемся во второй половине XIX века.

Этимология понятия «эстрада» идёт от латинского слова «стратум», означающее подъём, возвышение. Истолковывая слово «эстрада» в своём словаре живого великорусского языка, В.И. Даль ограничивая содержание этого понятия исключительно его физическими свойствами, определив «эстраду» как возвышенную эстраду для публичных выступлений, в частности музыкантов.

Театральная энциклопедия дает следующее определение:

Эстрада – (искусство эстрады) – вид сценического искусства, соединяющегося в одном представлении (концерте) выступления нескольких артистов (чтецов, куплетистов, певцов, музыкантов, фокусников, акробатов, танцоров, конферансье, звукоподражателей и т. д.).

Большая Советская Энциклопедия несколько конкретизирует понятие «эстрада». Итак, этот «вид сценического искусства, соединяет в представлении (концерте) разнообразные жанры в номерах, являющихся отдельными законченными выступлениями одного или нескольких артистов». Речь идет о жанрах, наделенных особыми признаками, т. е. «для эстрады характерно прямое обращение артистов к зрительному залу», «артисты эстрады широко применяют средства молниеносного воздействия на зал, приемы гротеска, буффонады», «в искусстве эстрады преобладают элементы юмора, сатиры и публицистики».

Эстрада – нечто открытое: открытая площадка подразумевает открытость исполнительства, когда актер не отделен от публики ни занавесом, ни рампой, является, как бы выходцем из масс и тесно связан со зрителями. «На эстраде все делается на глазах у публики, все открыто взгляду, все приближено к аудитории. Следовательно, сами исполнители могут и должны видеть и слышать публику, могут вступать с ней в непосредственный контакт», - отмечает С.С. Клитин. (с. 14.) Таким образом, эстрадному искусству, прежде всего, свойственно тесное сближение исполнителя с публикой, рождающее совершенно особую систему общения этих двух сторон. Исполнитель во время выступления превращает внимательных зрителей – слушателей в активных партнеров, позволяя им многое в смысле ответных реакций. В свою очередь, «эстрадный исполнитель и себе позволяет значительно больше, чем это предусматривается, скажем, эстетикой академического концертного и театрального исполнительства. Эстрадный актер занимает по отношению к публике позицию максимальной доверительности, откровенности, открытости» (с. 14)

Специфику искусства эстрады можно выразить в производном слове – понятии «эстрадность», объединяющем в себе все специфические качества данного вида искусства.

Эстрадность – это, прежде всего, открытость. Открытость всего: актерского искусства, принципов внешнего оформления, способов общения с публикой.

Эта откровенность, доверительность, заложенные в самом сочетании, воплощаются исполнителями в приеме прямого открытого общения и взаимодействия со зрителями. Эта открытость в некоторых жанрах может принимать формы реального диалога исполнителя с залом, требующего ответных словесных реплик, ритмически звучащих в лад с музыкой аплодисментов, приглашения отдельных зрителей для участия в ходе номера на эстраду. «Подлинно эстрадные жанры предельно демократичны, - пишет С. С. Клитин, - здесь почти уничтожена демаркационная линия между подмостками и зрительным залом» (с. 104)

Открытость взаимоотношений со зрителем предполагает в творчестве исполнителя обязательный учет реакций аудитории, а значит, гораздо большую, чем в театре, долю импровизационности.

Импровизация проявляется также и в учете исполнителями конкретной обстановки – помещения для выступления, состава аудитории, преобладающего вокруг общественного настроения и т. п.

Одним из важнейших признаков эстрадности является социальная мобильность, праздничность.

Эстрадной праздничности соответствует жанровая раскованность, а эстрадный актер должен в совершенстве владеть многими профессиональными навыками, находится «на стыке» нескольких видов искусства, т. е. быть, в некотором роде, «универсалом». Сам характер актерского исполнительства тоже тяготеет к яркости, броскости. Все – в том числе игра света, смена живописных задников, изменение на глазах зрителей формы сценической площадки – «работает» на создание атмосферы праздника, вызывает у присутствующих радостный подъем, хорошее настроение.

Сегодня самым популярным жанром праздничной эстрадой является шоу.

Понятие «шоу», означающее пышное варьете – представление, появилось примерно в 30-е годы ХХ века.

В переводе с английского ШОУ – это:

показ, демонстрация;

зрелище, спектакль;

показная пышность, парадность.

Коль скоро шоу – это эстрадное зрелище, то оно предполагает разнообразие составляющих его номеров – произведений: недаром на многих языках искусство эстрады называют «варьете» (от франц. - разнообразие). Причем разнообразие эстрадного целого определяется несходством, как актерских индивидуальностей, так и видов творчества: тут и словесные жанры, и инструментальная музыка, и вокальное искусство, и хореография.

Т.П. Ванченко в своём научном исследовании «Технология моделирования культурных программ на TV: современное состояние и перспективы», даёт следующие характеристики понятию «шоу».

- «Шоу» – это система специфических выразительных средств, характеризующихся особым типом зрелищности, переводящим психологическое состояние зрителей на другой эмоциональный уровень через аттракционность воздействия и программность построения (в противовес сюжетности);

- Шоу – некоторое организованное действо, направленное на восприятие кем-либо; имеет следующие характеристики: массовость участников и зрителей, товарность представляемого продукта и особый тип зрелищности.

- Зритель, приходя на шоу – программу, где доминирует развлекательная направленность, намеревается получить разрядку, отдохнуть, обрести хорошее настроение, причем, не затрачивая чрезмерных усилий на восприятие, ведь эстрада – искусство «легких жанров», ей характерно облегченность процесса восприятия. Этому должны способствовать все компоненты шоу. Одним из таких компонентов является особая структура программы, система построения которой полностью отвечает потребности зрителя в ярком, праздничном, разнообразном зрелище. (стр. 16)

Т.П. Ванченко выделяет пять основных видов телевизионных шоу: ток-шоу (разговорное шоу), документальное шоу, шоу-театр, музыкально-развлекательное шоу, шоу-игру.

В соответствии с темой нашего исследования мы будем в основном обращаться к музыкально-развлекательному шоу.

Шоу – программам свойственна масштабность, как правило, они проходят в крупных концертных залах. Это значит, что основная часть шоу должна строиться на выступлениях первоклассных исполнителей, так называемых «звезд», чей творческий уровень высок, и чьи выступления собирают большое число зрителей. В этом одна из главных особенностей шоу.

И все же, - пишет А.С. Вартанов, - «Телевизионное эстрадное шоу – это не простая разновидность хорошо знакомой нам телепередачи. Оно отличается от нее несколькими важными чертами:

- Во-первых, телевизионное шоу не воссоздает какой-то определенный концерт, происходивший на сценических подмостках, а создает свое собственное зрелище.

- Во-вторых, оно снимается в телестудии, которая специально оформляется художником-архитектором для этого случая.

- В-третьих, телешоу делается по определенному сценарному замыслу, объединенному каким-то общим поводом.

- В определенном смысле телешоу является синтетической формой соединяющий в себе возможности как бы обычной передачи, так и эстрадного телефильма.» (Вартанов тел.эстр 1982 . 22-23).

Вартанов выделяет шоу-программы, которые можно назвать «монографическими», о своего рода «бенефисах». Шоу такого рода сделаны во имя одного какого-либо талантливого артиста. Здесь все – от сценарного замысла и до характера освещения – должно быть подчинено раскрытию его артистической индивидуальности.

Существуют и серийные шоу, например, «Песня года», «Старые песни о главном», «Большая премьера», «Кривое зеркало», «Аншлаг», «Субботний вечер», «Новые песни о главном», «Народный артист», «Танцы со звёздами» и. т. д. Есть шоу-программы, где базовой моделью является конкурс – к их числу относятся «Конкурсы красоты», «Евровидение», и т. д.

Шоу, как правило, не может обойтись бес шоумена.

В переводе с английского это – «хозяин цирка, аттракциона и т. п. ; балаганщик; специалист по организации публичных зрелищ»

Шоумен – это не просто ведущий – диктор или же ведущий – комментатор. А. С. Вартанов отмечает, что шоумен, как и «звезда», должен обладать немалой артистичностью, обаянием, умением весело и непринужденно общаться. Шоумен должен быть личностью, обладать достаточным уровнем интеллекта, находчивости, остроумия, инициативы.

Шоуменами на нашем телевидении являются, Леонид Якубович, Николай Фоменко, Валдис Пельш, Иван Ургант, Максим Галкин.

Мы с особым интересом наблюдаем за творчеством молодого шоумена Ивана Урганта, ведущего таких TV – программ, как: «Народный артист» (в паре с ведущей Фёклой Толстой); «Большая премьера» (в сольном и парном ведении с отцом Андреем Ургантом). Совсем недавно в мае месяце сего года первый канал TV порадовал телезрителей показом нового (4-х серийного) проекта «Весна с Иваном Ургантом».

Мы считаем это шоу и особенно работу его ведущего Ивана Урганта значительным событием, поскольку «Весна» провозгласила, на наш взгляд, возрождение жанра конферанса в лучших его традициях, обогащённых новыми, современными технологиями. На сцену вышел «Хозяин» программы (по определению А.Алексеева) и в течение одного часа, не уходя со сцены, принимал гостей и развлекал зрителей.

Мы прохронометрировали одну из программ «Весна» (№3) и получили следующие результаты:

Ведущий один на сцене: 16 мин 15сек.

Ведение программы И. Урганта (диалоги с гостями): 37 минут 10 сек.

Эпизод с Михаилом Боярским: 9 мин. 40 сек.

Эпизод с Валерией: 6мин.

Эпизод с Михаилом Ефремовым: 10 мин. 40 сек.

Эпизод с Сосо Павлиошвили: 8 мин. 10 сек.

Эпизод с Семеном Фурманом: 3 мин 10 сек.

Общее время эпизодов (с гостями): 37 мин. 20 сек.

Эпизод с Денисом: 1мин. 40 сек.

Эпизод с Семеном: 3 мин. 50 сек.

Эпизод с Натальей Андреевной: 5 мин. 10 сек.

Эпизоды с помощниками (условно называемыми работниками сцены) общее время: 10мин. 40 сек.

Песня, ведущего с М. Боярским: 4 мин. 10 сек.

Песня, ведущего с Валерией: 2 мин. 40 сек.

Куплеты, ведущего и М. Ефремовым: 2 мин.

Песня, ведущего с Сосо Павлиошвили: 3 мин. 45 сек.

Танец ведущего в прологе: 1мин. 35 сек.

Общее время выступления артистов (песни, куплеты, танец):13 мин. 10 сек.

Время отсутствия ведущего на сцене составляет: 55 сек.

Общее время программы: 1 час 10 минут.

Ведущий (шоумен) Иван Ургант работает в программе 1 час 05 мин. Это очень большой отрезок сценического времени. Есть опасность «утомить собой» зрителей. Ургант, как показали 4 программы «Весна» счастливо избегал этой опасности. Во многом этому способствовало то, что ведущий работал в разных жанрах шоу-программы.

Проанализируем структуру шоу «Весна» №3

Структура программы представлена выступлением – «Весёлый семафорщик». Это хореографическая миниатюра, в которой ведущий программы Иван Ургант с большим удовольствием демонстрирует «как хорошо он научился танцевать» в процессе подготовки к этой программе. И действительно, он хорошо танцует, а его настроение, как и целом, праздничная атмосфера номера передаётся в зрительный зал и незамедлительно получает одобрительный отклик зрителей.

В основной части программы 12 эпизодов: это эстрадные миниатюры, интермедии, вокальные дуэты и трио, инструментальные дуэты и ансамбли, куплеты в дуэте с гостем программы (М. Ефремовым), музыкальная дуэль и «дуэль ораторов» с Сосо Павлиашвили. Так же он играет на рояле и на гитаре, на барабанах, на гармошке, подчёркивая всякий раз, что он учится у профессионалов. Он продолжает учиться во время исполнения их номеров, не уходя со сцены продолжая наблюдать за ними.

В этой программе он выступает с фельетоном «оранжевый автомобиль», который неожиданно заканчивается пронзительно лирической интонацией (в традициях А. Райкина).

Фельетон – это наиболее публицистичный из всех разговорных жанров. Фельетонист вправе сообщать своей аудитории определенные мысли о явлениях общественной и частной жизни, о событиях за рубежом и у нас в стране, не украшая эти высказывания остротами или игровыми моментами, то есть в праве прибегать к чистой публицистике.

Создается впечатление, что Ургант постоянно импровизирует. Но это не так. Приход гостей это не неожиданность, а хорошо отрепетированные с ними миниатюры, скетчи, интермедии. Но индивидуальность конферансье И. Урганта как бы «заряжена» на импровизацию. Импровизационное самочувствие не покидает его ни на минуту. Поэтому у зрителей складывается впечатление сиюминутности всего происходящего.

Что же касается сценического образа И.Урганта, то это - образ гостеприимного, доброжелательного, энергичного, активного, веселого, радостного жизнелюба, элегантного «хозяина» сцены. Он действует как бы в роли человека, вышедшего из зрительских рядов и вроде ничем от них не отличающийся. Но этот человек в обыкновенном пиджачном костюме, знает то, что будет происходить на эстраде, и то, что интересует аудиторию.

Если сравнивать Ивана Урганта с лучшими представителями отечественного конферанса, то можно провести следующие параллели:

На Балиева он похож тем, что и ему присуще неистощимое веселье, находчивость, остроумие – и в самой сути, и в форме сценической подачи своих шуток – смелость (на сцене он пробует все и играть на инструментах, и петь, и танцевать), уменье держать аудиторию в своих руках. Создает впечатление, будто всё сказанное сегодня сымпровизировано, родилось здесь и сейчас (и не было репетиций).

На П. Г. Райского тем, что и он выглядит человеком занятым, озабоченным, спешившим выполнить важное порученное дело.

На М. Н. Гаркави тем, что и он охотно вносит в свою программу интермедии, чередовал разных по жанру исполнителей. Также охотно пускается в комментарии к программе и, характеризуя разные амплуа участников, иллюстрирует свои объяснения мимикой, жестами, балетными движениями, разыгрывает различные интермедии.

На С. М. Дитяева тем, что он входит в концерт органически. Он ведет беседу, а в беседе человек может касаться различных проблем и тем: артист свободно переходит от событий, происходящих на сегодняшнем концерте, к проблемам охраны окружающей среды и освоения космоса, и все это органично объединено в общий заинтересованный разговор.

У автора этого исследования складывается впечатление, что И. Ургант внимательно изучал историю отечественного конферанса и впитал всё лучшее из этого уникального опыта русской и советской эстрады. По крайнеё мере хочется в это верить. Но в одном мы абсолютно уверены, что своим творчеством И. Ургант на современной телевизионной эстраде возрождает и развивает традиции отечественной школы конферанса в роли ведущего, шоумена. И является убедительным ответом на вопрос знаменитого Н.П. Смирного-Сокольского, «Нужен ли эстраде конферансье? И каким он должен быть».

В программе «Весна с Иваном Ургантом» ведущий работает, как и конферансье тех лет «классического конферанса» в «образе-маске». Он молод, и поэтому его «маска» ученика, потому что, когда приходят к нему гости, то он всему учится у них, танцам, пению, игрой на музыкальных инструментах, актерскому мастерству.

В одном из выпусков газеты «ТЕЛЕСЕМЬ» Вячеслав Войнаровский дает характеристику Ивана Урганта: «Этот молодой человек – остроумный, талантливый современный шоумен. Но вместе с тем, что встретишь нечасто, он начитан, прекрасно знает искусство – в этом я убедился, дважды пообщавшись с ним на съемках «Культурной революции». Наконец, он красив, и яркое начало его творческой жизни обещает зрителям много интересного» (№23 (450) от 29. 05. 06.).

Человек на эстраде ищет прямого, живительного для него контакта со зрителем. Контакт с залом не дополнительный прием, а основа эстрадного действия. Человек с эстрадного возвышения обращается к зрителю, и между ними возникают те же связи, которые существуют между двумя собеседниками. Артист входит в этот ничем не опосредованный контакт. Практически зритель – его партнер. Именно это обуславливает необходимость непосредственного обращения к залу.

Какова же роль артиста в этом случае? Логично предположить, что, если он не может уйти целиком в какой-либо сторонний образ, его роль – это он сам. Артист эстрады играет самого себя. Это означает, что он не повторяет себя в жизни, а выделяет из многообразия собственных черт решающие, поскольку они способны создать в данном случае сценический образ, и лучшие, поскольку эстрада – искусство радости жизни, оптимизма. (с. 3)

Решающее условие для установления контакта артиста с залом – сила личности выступающего: ее значительность, ее содержательность, ее обаяние. «Насколько скрывает человека сцена, настолько его беспощадно обнажает эстрада». (А. Ахматова. Избранное. Воспоминания об А. Блоке. М., «Худож. Лит.», 1974, с. 493). Поэтому личность выступающего должна быть цельной. Это означает, что повод обращения артиста к зале не может быть случаен. Он должен соответствовать внутреннему «Я» артиста, его убеждениям, его морали, его характеру. Степень этого соответствия – первое условие успеха эстрадного выступления. (с. 4)

Примат личностного самовыражения на эстраде порождает правило, согласно которому только личность может быть актером эстрады. Впервые сформулированное Эдит Пиаф, это правило относится к представителям любого жанра. В частности, только личность может быть комиком. Комедийные данные вторичны. Выставление их на первый план уводит от правды личности или от непосредственного контакта артиста со зрителем. Поэтому по аналогии с пением комедийное умение не должно абсолютизироваться, не должно затмевать черты личности выступающего с эстрады. Значит, нельзя стараться быть смешным, нельзя острить без меры. Мера – это вкус, но вкус определяет внутренние черты человека. Нарушение меры в остроумии уменьшает степень доверия. Это же происходит, когда красивый голос певца вызывает желание его обладателя педалировать на нем, неумеренно употреблять его возможности для создания весьма легкого и в тоже время яркого сценического эффекта. И в том и в другом случае нетрудно увидеть, что это – сторонний эффект, уводящий артиста и слушателя от общения – исповеди. Для комедийного артиста это, прежде всего разговор с залом на равных, для певца – интонационное пение, которое ближе к разговорному языку и потому естественнее для самовыражения. (с. 6)

Установив примат личности в эстрадном действии, перейдем теперь к определению условий проявления внутренних качеств актера. В основе эстрадного выступления всегда лежит особо активное жизненное начало выступающего, оправдывающее не только его прямое обращение – разговор со зрителем (конферансье), но и уход в масочный образ, в сатирическую игру, в пение, танец, то есть в те проявления, которые происходят «сверх» обычного поведения человека в жизни и в то же время не нарушает его правдивости. Следовательно, правду и органичность поведения человека на эстраде определяет именно это начало, несущее заряд искренности. Можно было бы назвать его темпераментом, как говорил В. Ардов об условиях правдивости клоунского действия на манеже цирка. Однако думается, что здесь нечто большее. На эстраде и в цирке эту активность еще недавно называли словом «кураж». (с. 8)

В нашем анализе контактности на эстраде мы приводили примеры, когда актер обращается непосредственно к зрителю. Но часто мы видим, что актер эстрады обращается к своему партнеру по сценической ситуации. Возникает мир отношений двоих, троих персонажей. (с. 9)

Страстность, характерная для эстрады, влечет за собой яркость, конкретность, рельефность передаваемого события. Одним из средств для достижения этого эффекта является «маска». «Маска» может быть буквальной, вещественной, то есть сменяемой личиной, а может быть и представляемой. И то и другое мы наблюдаем у А. Райкина. Только первое – у В. Владимирова и В. Тонкова, только второе – у Л. Мирова, М. Мироновой, Ю. Тимошенко, Р. Карцева, В. Ильченко и др. «Маска» может появляться ненадолго, а может жить столько, сколько длится эстрадный номер. Она может, наконец, стать постоянной у актера. Во всех случаях она является вторым «Я» артиста, несущим его отношение к миру и жизненный импульс. Артист может в любой момент выйти из нее без ущерба для убедительности собственного действия. Такой выход не разрушает сценическую образность, не является накладкой, скандалом, как выход из роли на театральной сцене, а лишь подчеркивает, что первичная правда масочного образа идет не от «маски», а от лица, несущего ее, толкующего ее значение, играющего ею, а не ее. Снова мы возвращаемся к принципу, что любой прием правомерен, если он несет хотя бы одно из средств самовыражения актера. Но если выход из масочной «роли» не разрушает заданной образности, значит, и «роль» эта условна. Значит, здесь нет, по существу, вхождения в роль, а есть лишь раскрепощенная выразительность, избирающая для себя те средства в необходимой ей мере, которые могут помочь человеку показать в образе собственную идею.

О. Уайльд, говорил: «Дайте человеку «маску», и он станет правдивым». Речь здесь идет о правде художественной. А это значит, что, играя «самого себя», не надо стремиться к скрупулезно-правдивому отражению собственных черт и характера во всей их противоречивости и сложности. Нужно выделить из них черты определяющие, наиболее яркие, «масочные». В них как в несколько укрупненную, но тождественную оригиналу форму можно выливать разнообразное содержание или реакции артиста на обстоятельства, возникающие на эстрадной сцене.

Своеобразие артиста эстрады состоит в том, что он несет художественную информацию о самом себе, о своем видении мира и характере контакта с окружающими. Артистичность – это язык для передачи информации, для цельного проявления внутреннего мира. Поэтому артистическое самовыражение может быть публичным поиском – исповедью. (с. 10-11).

В связи с этим следует сказать еще об одной особенности образа, создаваемого на эстраде. Он возникает перед нами не в третьем лице, как в театре, а во втором (первое лицо – сам зритель). Это облегчает достижение художественной правды, ибо образ здесь ближе к зрителю, он не разделен на прототип и его художественное воплощение. Житейский тип и роль сливаются в одно целое, создавая этим наиболее реалистическую и потому высокую сценическую правду.

В свете сказанного нетрудно разобраться в природе сценического штампа. Он негативно вытекает из понятия личностного контакта на эстраде. Штамп на эстраде – следствие подражания выступающего не своей личности, а чужой или комплексу типизированных черт, утративших признаки индивидуальности. Поскольку личность в принципе неповторима, то штамп особенно заметен и нетерпим на эстраде. Заимствование чужих черт невольно влечет за собой смешение их с собственными. А такое насилие невозможно также, как соединение крови разных групп. В таких случаях наступает смерть. Сценическая личность достаточно контактна, чтобы зритель мог без труда почувствовать, врет ли ему артист или он искренен. Искренность – единственный метод передачи внутреннего содержания при контактах человека с человеком.

Однако не надо путать штамп или подражание с заимствованием методики чьей-либо крупной актерской индивидуальности. Такое творческое заимствование возможно, ибо оно не убивает личностного начала, а развивает его на новом уровне. Необходимо только, чтобы взятые сценические приемы органически соответствовали характеру артиста. В этом случае использование таких приемов неминуемо повлечет дальнейшее их развитие.

Говоря об условиях убедительности актерского действия на эстраде, необходимо отметить, что оно дает возможность не только объективного показа события, но и показа субъективного отношения к нему, оценки его, идущей от внутреннего «Я» актера. Возможность одновременно творчества и его оценки, которую можно назвать отстраненностью, крайне важна и создает двойное, рельефное видение события. В этом проявляется богатство образности, возможное на эстраде. Мы видим не только то, что данная личность несет нам, но и то, как она относится к этому. Практически артист, использующий отстраненность, ставит себя наполовину в положение зрителя, оценивающего действие на эстраде. Но если зрительская оценка, в общем-то, пассивна и не может быть творчески передана другому зрителю, то актерская оценка активна. Подобное истолкование заключается в игровых моментах: интонации, акценте, жесте, слове, движении, в общем стиле игрового преподнесения события, дающего толчок мысли зрителя, его движениям души в желательном для актера направлении. Отстраненность сказывается в методике А. Райкина. Живущий на эстраде его сатирический герой, кроме яркого образного первого плана, имеет не менее яркий второй, создаваемый внутренним отношением артиста к рисуемому им отрицательному типажу. Обычно его делает нота иронии, многопланового сарказма, иной раз даже чувство растерянности перед залом и сопутствующей этому немой, внутренний вопрос к зрителю – другу: «как же с этим быть?» Постановка такого вопроса крайне активизирует зал и роднит зрителя с актером.

Задача эстрады естественнее: необходимо образно раскрыть самого себя, а не иную личность. Отсутствие опосредованности сценической правды через эту личность создает атмосферу подлинности или настоящности действия.

Сборный эстрадный концерт – это непросто собрание номеров, а единое полотно, сотканное из многообразия сценических индивидуальностей, раскрывающих себя средствами своего номера.

Знание психологии восприятия зрителя сценического зрелища позволяет усилить это восприятие до такой степени, которая напоминает эффект аттракциона. В этом случае монтаж слагаемых внутри номера и монтаж номеров будет представлять собой «монтаж аттракционов».

Конферансье. Жанр конферанса – важнейший. Он занимает около 30 % сценического времени сборного эстрадного концерта. Такая протяженность объясняется его особыми целями. Конферанс – это искусство общения. Конферансье, которого нередко называют хозяином концерта, - основной проводник контактности. Его значение заключается отнюдь не в объявлении или преподнесении номеров программы и в исполнении шуток. Он преподносит искусство средствами искусства, различные жанры – средствами своего жанра. Создавая предварительный настрой зала, он строит определенную систему контактов, идущую от личностного содержания, и поддерживает ее в последствии до самого финала. Эта система контактов значительно масштабнее, нежели обычно думают. Поэтому высокая личностная наполненность для такого артиста, пожалуй, важнее, чем для другого, и потому-то так нетерпима малозначительность конферансье, обычно ассоциируемая с пошлостью. Это относится и к средствам юмора и сатиры, применяемым здесь.

Сценический метод конферанса отличается предельной безыскусственностью, открытостью мастерства, гранью между личным и актерским здесь должны быть полностью стерты. Выступающий актер – это одновременно и закулисная жизненная личность. Подчеркивание актерского начала сразу вносит черты неправды в эту фигуру на эстраде. В ней особенно отчетливо видно, что артист эстрады играет самого себя. Переигрывать – значит внести черты излишне выразительные. Будь они или положительные (это чаще бывает) или отрицательные – такие черты заставляют зрителя о том, что артист «старается». А такой вывод равнозначен обвинению в неорганичности и, следовательно, в фальши. Недоиграть – значит обнаружить себя, как личность серую, невыявленную и посему, ненужную зрителю.

Рабочий контакт артиста-конферансье с автором-драматургом, творцом конферансного остроумия должен быть более тесным, чем в других жанрах эстрады. Так, подбор репертуара для конферансье из существующего наличия текстов, написанных для жанра вообще, а не для данной личности в частности, представляется ремесленным и не отвечающим требованиям эстрады.

Эстрада знает не только сольный, но и парный конферанс. Как развивается общение со зрителем двух собеседников, одновременно находящихся на сцене? Этот контакт можно охарактеризовать, как разговор двоих «на людях». Последнее обстоятельство говорит не о независимой окружающей обстановки, а о зависимой, участвующей, хотя и безмолвно, в диалоге. Логика этого положения состоит в том, что двое выходят на эстраду не для разговора друг с другом, а для непосредственного обращения к зрителю от лица двух человек. Как и в сольном конферансе, налаживается контакт: сцена – зритель. Но возникающий вскоре после этого из-за различия характеров конфликт перемещает центр общения на эстраду. При этом конфликтующие стороны ни на минуту не забывают о своей первоначальной заявке на общение с залом. Это влечет за собой апеллирование к зрителю в острых моментах спора, приглашение его к участию в нем, прямому отбору сторонников каждым из спорщиков. Публичный конфликт имеет свои корни в народном площадном театре, в кукольном театре Петрушки, но на эстраде он приобрел новые черты. Если вглядеться в действия конферансье Л. Мирова, выступающего в паре с М. Новицким, то нетрудно увидеть, что он или играет в «маске» своего сатирического персонажа, или мгновенно выходит из нее, превращаясь в другого, обыденного Мирова, демонстрирующего свою оценку персонажа, то отношение к нему, которое представляет собой и отношение зала и потому роднит артиста со зрителем. Перед нами не что иное, как реализация метода отчуждения, чрезвычайно органичного для парного конферанса и в большей степени определяющего его успех.

Первоначальный контакт двух конферансье со зрителем практически оправдан ведением ими программы концерта. Если снять эту обязанность, то артисты превратятся в комедийную пару, погруженную в обстоятельства эстрадной сценки или скетча. Однако контакт со зрителем, как уже говорилось, сохраняется и в этом случае, но приобретает особый характер. Его определяют острохарактерные черты постоянного сатирического персонажа, представляемого, к примеру, М. Мироновой. Узнаваемость этого персонажа последовательно развиваемый его характер сближает его с цирковым, клоунским персонажем. Большая степень эксцентричности у последнего не нарушает этого принципиального сходства. Жизнь этого персонажа претендует на постоянство. Но труппа А. Райкина, М. Миронова и А. Менакер, Р. Карцев и В. Ильченко могут создавать самостоятельные сценки наподобие театральных. В них отсутствует непосредственный контакт со зрителем. В этом случае перед нами театр эстрадных миниатюр. Почему эстрадных? Да потому, что такая комедийная сценка, скетч носит черты концентрированности событий, реакций, проявления характера, отличающих действия от подлинного жизненного эпизода. Это не только усиливает характерность, но и подчеркивает, что скетч – это не сама жизнь, а показ ее в обостренной сценической манере. Методика показа подразумевает обращение к зрителю от лица показывающего. Такой момент есть в скетче, но это не обязательно прямое проявление своего подлинного, внесценического «я». Достаточно дать понять, что это «я» существует как бы за кадром, а «в кадре» - сгущенное для большего эффекта действия. Сравним такое положение с событийностью конферанса. Последний не прибегает к игровой манере, а придерживается строго реалистического течения событий: время эпизода соответствует истинному времени, в котором живет зал, нет монтажа нескольких разновременных эпизодов, говорящих, что время на сцене прошло большее, чем в зале, нет гротескного усиления движения, жеста, мимики, реакций. И это все потому, что здесь имеет место полноценное общение, требующее столь же полного совмещения сценического и реального. Показ же, используемый Л. Мировым, периодичен. Но поскольку он имеет место, то мы в моменты такого показа сразу начинаем различать черты утрировки и усиления, знакомые нам по скетчам на эстраде.

Современная психологическая наука утверждает, что специальные способности проявляются и развиваются только в деятельности и поэтому изучать их можно, только изучая деятельность.

В течение всех лет обучения на специализации «Организация и ведение культурно – досуговых программ» мы изучали деятельность ведущего и конферансье по следующим направлениям:

- просмотрели, и анализировали видеозаписи работ ведущих и конферансье ТВ – программ;

ведущих – студентов старших курсов (выпускников);

- наблюдение за работой ведущих и конферансье в открытых аудиториях (на концертах, конкурсных программах, информационно – просветительных и др.);

- включение в процесс группового или коллективного ведения совместно со студентами старших курсов;

- участвуя в работе научных конференций, на которых студенты старших курсов докладывали о результатах своих исследований о работе ведущего и конферансье культурно – досуговых программ.

Все вышеперечисленное, включая, разумеется, практические занятия (упражнения и тренинги) способствовало развитию специальных способностей к реализации профессиональных функций ведения программы.

За годы обучения автор данной работы провел в качестве ведущего и конферансье около 10 программ на большой сцене, 5 студенческих фестивалей, около 40 банкетов и корпоративных вечеринок. Да, в начале это были эпизоды группового ведения в таких программах, как:

«Юбилей ДЮЦ ГЭР – 65 лет!»;

«Церемония чествования победителей в городских конкурсах педагогического мастерства»;

В этих программах основными ведущими были старшекурсники: Владислава Кузнецова, Константин Луконенко и Николай Филатов. Это замечательное трио ведущих в течение четырех лет вели многие городские программы, позднее к ним присоединилась и Наталья Тымкив. Зрители их знали, любили и встречали аплодисментами, ставя, таким, таким образом, знак равенства между ведущими и исполнителями – артистами.

Они работали в собственных сценических образах (за исключением программ, где требовалось ведение театрализованное), но всегда в едином стиле.

Исключения были. В программе «Церемония чествования лауреатов и победителей городского конкурса учитель года 2002», я и Алексей Банников в одном из эпизодов работали в жанре парного конферанса. Нам предстояло рассказать зрителям об одном из победителей путем театрализованного ведения. Н. Филатов и К. Луконенко были ведущими и выполняли функцию интервьюера. Конферанс заключался в том, что мы играли в образе «маски» и были агентами внедренные в ряды воспитанников победителя учитель года 2002. Эпизод имел колоссальный успех в лице организаторов и зрителей. Конферанс удался. Это был мой первый опыт в работе данного жанра.

Затем последовала еще одна большая юбилейная программа «Золотой петушок» (конкурс исполнителей детской эстрадной песни). В качестве ведения парного конферанса были выбраны эпизоды, где я и А. Банников представляли участников конкурса. Диалог состоял не со зрителем, а как в спектакле, - актеров (первого и второго конферансье) между собой. В разыгрываемых сценах, построенных по законам драматургии, отношения партнеров обострялись конфликтными ситуациями. Например, спором, какой участник сейчас выйдет на сцену и, что он будет исполнять.

Так же в последующие годы являлся ведущим программ:

«Золотая игла» (детский конкурс театров мод);

«Мы против СПИДа и наркотиков»;

«Студенческая весна на КФ факультете»;

«Золотой петушок»

«Церемония чествования лауреатов и победителей городского конкурса учитель года»; и др.

Также отрабатывались функции информатора, организатора и координатора, репортера и комментатора в различных программах.

А когда члены жюри долго совещались и концертные номера заканчивались, то приходилось спонтанно выходить на интервью с коллективами или залом, или проводить игры, и даже показывать миниатюры и различные сценки.

Работа в этих программах способствовала развитию умении выстраивать не только опосредованное общение со зрительным залом (через партнеров), но и непосредственное, открытое общение со зрителями.

Наряду с коммуникативными способностями осваивались и развивались:

- персептивные умения (умение распределять объем внимания, гибкость, переключаемость, избирательность и т. д.);

- речевые умения (осваивалась внутренняя и внешняя техника словесного действия);

- психотехнические;

- паралингвистические и др.

На этих программах формировался образ «хозяина» сцены.

Штепсель В. М. утверждает: «имидж», более чем «образ» - средовое явление. В том смысле, что он выступает как людское признание, как оценочное отношение какой-то группы или слоя населения – ежедневно. Если ведущий, индивидуализируя свой жизненный образ, лишь на время принимает на себя роль «хозяина сцены», которая управляет и регулирует его поведение, то имидж предполагает искусное вхождение во все жизненные роли, и соответственно модели поведения во всех сферах жизнедеятельности. Следовательно, имидж остается непрерывным во взаимоотношениях с окружающими, постоянно поддерживается. Значит, создание имиджа требует гораздо более упорного и продолжительного процесса «работы над собой и над ролями». Не только «делать самого себя», но и «умело преподносить» всегда и везде по-человечески очень сложно.

Автор акцентирует: «Имидж» не торжественный «образ». Он – его фасадная часть, в которой манеры и внешний облик выступают в качестве наиболее впечатляющих архитектурных элементов. Это, своего рода, «фирменный знак». Чем лучше он представлен, тем выше репутация человека.

Личный образ	Личный имидж
Образ «рождается» в сознании окружающих, «живет», отражая действительность.	Имидж целенаправленно формируется, «куется», «завоевывается». Выбирается сознательно и меняется сознательно, либо наполняется новым содержанием, ориентируясь на ожидание окружающих.
Непрерывная, естественная динамика в развитии.	Непрерывная, искусственная динамика в развитии.
Рождается путем подчеркивания привлекательных черт индивидуальных, субъектных, личностных (своеобразие, характерность).	Создается путем формирования привлекательных сильнодействующих деловых качеств личности (воспитанность, эрудиция, профессионализм) и их искусного «преподнесения».
Это естественный органичный процесс.	Это искусственных технологический процесс (технология «имиджирования», минитехнология «фесбилдинг») имидж – это фасадная часть, внешняя архитектура образа.
Образу необходимо ярко выраженное психологическая индивидуализация.	Для создания имиджа индивидуализация образа имеет первостепенное значение.

Понятие «образ» отличное от понятия «имидж» равно как и от понятия «маска». И среди них нет среднего. Они равно удалены друг от друга, и одновременно равно взаимопроникаемы.

Подобное разведение этих понятий имеет практическое значение. Оно помогает прежде всего, глубже осознать их взаимосвязь: без «образа» и без «масок» не может быть «имиджа».

«Имидж культивируется, закрепляется, грозя превратиться в маску, но все время остается на грани превращения». Потому, что имидж, как и образ персонифицирован.

Имидж, перебирая маски, не утрачивает собственной индивидуальности. Сквозь множество масок проступает магия личности!

И образу (т.к. он живет, отражая действительность) и имиджу (т.к. он не прерывно совершенствуется, меняя отношение к действительности) присуща определенная динамика, потеряв которую они оба рискуют превратиться в маску (нечто «статичное»). Стандарт обаяния все равно остается стандартом.

Следовательно, при создании имиджа индивидуализация образа приобретает первостепенное значение. Чем богаче личность по своим характеристикам, тем ей доступнее выразительный имидж, который ведущему важно уметь использовать, как средство самовыражения своих наилучших данных.

Имиджмейкер – специалист, делом которого и является создание имиджа, на сегодняшний день в цивилизованных странах пользуется повышенным спросом у политиков, бизнесменов и «звезд» кино. Скажем точнее без них «звезды» не появляются на общественном небосклоне. («Звезда» - это имидж эффект).

Чем значительнее замыслы и претензии личности, тем более она озабочена своим имиджем, над которым работают целая команда специалистов: психолог, стилист, ритор, визажист, массажист, модельер, постижер, режиссер, хореограф под руководством имиджмейкера.

Проанализируем наших ведущих (шоуменов) ТV программ. На канале «Россия», мы можем наблюдать программу «Кривое зеркало». Связывающим звеном между номерами программы являются «новы русские бабки». Это молодые люди Сергей Чванов и Игорь Касилов, работающие в образах «бабок». Они объявляют, номера программы, работая в так называемом парном конферансе.

Эти «бабки», на самом деле, самые, что ни на есть «русские». Они работают в образах «бабок», которые ведут себя как добродушные, «продвинутые», смешные, интеллигентные, но не старые, а вечно молодые старушки. Во время концерта они шутят, показывают интермедии, миниатюры, репризы и т. д. Также они танцуют и поют, непосредственно участвуя в номерах программы. Но так, как они постоянно работают в одной «образе-маске», создается впечатление, что зрителю они как-то приелись. Конечно подходы у них разные к объявлению номера, но они статичны и как таковое, что-то оригинальное ждать от них не приходится.

Также на нашей сцене множество других ведущих (шоуменов) работающих как в парном, так и сольном жанре конферанса. Максим Галкин – ведущий различных телепередач, программ, концертов. Он конферирует один или в паре с академическими ведущими. В своих выступлениях он использует шутки, репризы, интермедии и т. д. Так как Галкин пародист, он использует это в своем ведении. Это так называемый его «конек». Публика его очень любит и уважает. На наш взгляд он работает очень профессионально.

Ян Арлазоров – артист эстрады. Самый что не наесть конферансье начала ХХ века. На концертах он общается с публикой на прямую, на «ты». Он заводит со зрителями диалоги, беседы, розыгрыши. Использует скетчи, фельетоны, репризы.

Шоумен Николай Фоменко. Его манера ведения концерта очень завораживающая. Перед тем, как объявить исполняемого артиста и его номер, он описывает и рассказывает о нем в шуточной форме, используя шутки, интермедии и т. д.

Валдис Пельш – чаще ведет с кем-либо в паре, использует интересные диалоги в подачи исполнителей.

Леонид Якубович – ведущий (шоумен) капитал шоу «Поле чудес». На прямую общается, как и с участниками программы, так и со зрителями.

Заключение

Очевидно, что конферанс – это не просто элемент, дополняющий эстрадное представление, это неотъемлемая его часть. Без конферансье эстрада теряет свою специфику и становится чем-то другим. От ведения программы зависит ее успех или провал, конферансье – лицо программы и игнорировать этот жанр как самостоятельный и требующий теоретической разработки просто невозможно. Тем более сегодня, когда эстрадные формы искусства востребованы как никогда. Конферансье как специалисту необходимо обладать всеми навыками артиста и при этом владеть любой ситуацией. Благодаря экспромту, умело и вовремя найденному решению определенный эпизод программы будет воспринят зрителем нужным образом.

Во все времена ощущалась нехватка специальной школы подготовки специалистов. К профессии конферансье зачастую относились и относятся как к переходной стадии между работой никак не связанной с искусством и актером или драматургом.

Однако профессия конферансье не приемлет дилетантов. И так было всегда. На сцене в качестве посредника между зрителем и артистом должен быть человек образованный и эрудированный. Сцена не терпит неорганичности. Конферансье не должен боятся проявлять личные качества. Конферансье работает в образе, но образ этот создается им самим на основе его собственного характера. Прежде всего, конферансье – это личность и именно личность, человек интересен зрителю и только ему зритель станет доверять. А доверие зрителя необходимо любому ведущему программы как «хозяину» сцены.

В наши дни немногие из ныне живущих талантливых конферансье давно занимаются сольным творчеством, выступая как самостоятельные артисты с отдельными номерами.

В очередной раз пустующую нишу занимают не профессионалы. При этом термин конферанс не упоминается как таковой. Будто бы ведущий современного шоу занимается чем-то другим. Отсюда и отсутствие разработки теоретического материала, и непонимание самой сути вопроса.

Кроме того, развлекательная функция, присущая конферансу, порой дискредитировала искусство конферанса, сближая его с сомнительными формами увеселения, соединяла раскрепощение с разгулом, озорное веселье с пошлостью, в результате чего действительно возникало антиискусство, вызывающее справедливый протест ревнителей сложившихся эстетических норм. Хотя иногда некоторые современные ведущие действительно ведут себя не подобающе сложившейся ситуации: чересчур кривляются, паясничают.

Именно поэтому не следует забывать слова Чарли Чаплина: «Больше всего я опасаюсь, как бы мне не впасть в преувеличение или не слишком нажать на какую-нибудь частность, легче всего убить смех преувеличением».

Конферансье первым из всех исполнителей общается с залом, он является представителем артистов перед зрительным залом, «хозяином» эстрадной программы. И именно от него зависит настроение зрителей, именно от него зависит отношение зрительного зала к выступающим артистам, именно от него в большей степени зависит успех или не успех шоу.

Сейчас наступает самый подходящий момент для того, чтобы сложившиеся на практике элементарные основы теории конферанса, будучи осмысленными и дополненными, начали бы помогать жанру конферанс в его дальнейшем становлении.

Список литературы:

Алексеев А.Г. Серьезное и смешное. - М.: Искусство, 1971. - 357 с.

Андроников И.Л. К музыке. - М.: Советский композитор, 1977. - 240 с.

Андроников И.Л. Я хочу рассказать вам... - М.: Советский писатель,1962.

Ардов В.Е. Как вести концерт. В помощь начинающему конферансье. -М.: Госкультпросветиздат, 1956.

Ардов В.Е. Разговорные жанры эстрады и цирка. - М.: Искусство, 1968.-183 с.

Актер на эстраде. / Сост. А.В. Викторов. - М.: Советская Россия, 1979. -72 с.

Акимов В.В. Леонид Утесов. - М.: Олимп:ACT, 1999. - 448 с.

Бейлин A.M. Аркадий Райкин. - Л.: Искусство, 1965. - 165 с.

Виккерс Р.Б. Юрий Тимошенко и Ефим Березин. - М.: Искусство, 1982.- 244 с.

Викторов А. Начинаем эстрадный концерт. - М.: Знание, 1974. - 47 с.

Ворошилов В.Я. Феномен игры. - М.: Советская Россия, 1982. - 128 с.

Германова М.Г. Эстрадный жанр: (Разговорные жанры эстрады).-М.:Сов. Россия,1986.-96с.

Гершуни Е. Рассказываю об эстраде. - Л.: Искусство, 1968. - 254 с.

Гуревич П.С. Приключения имиджа: типология телевизионного образа ипарадоксы его восприятия. М.: Искусство, 1991.-221 с.

Дмитриев Ю.А. Эстрада глазами влюбленного. - М.: Искусство, 1971. -207 с.

Дмитриев Ю. Искусство Советской эстрады. - М.: Молодая гвардия,1962.-127 с.

Дмитриев Ю. Советская эстрада. Краткий очерк истории. М.: Знание,1968.-77 с.

Золотницкий Д.И. Зори театрального Октября.-Л.: Искусство, 1976. 392с; С155-182

Казарцева О.М. Культура речевого общения: Теория и практика обучения: Учебное пособие. - М.: Флинта: Наука, 1998. - 496 с.

Конников А. Мир эстрады. - М.: Искусство, 1980. - 272 с.

Кнебель М.О. Слово в творчестве актера.-М.: Искусство, 1954.-151 с.

Клитин С.С. Эстрада: Проблемы теории, истории и методики: Учебное пособие. - Л.: Искусство, 1987. - 190 с.

Кузнецов Е. Из прошлого эстрады. - М: Искусство, 1958. - 367 с.

Мастера эстрады: Сб. очерков о мастерах разговорного жанра /Под ред. Д.И. Золотницкого.-Л.-М.: Искусство, 1964.-220с.

Марков О.И. Сценарно-режиссерские основы художественно- педагогической деятельности клуба: Учебное пособие для студентов институтов культуры. - М.: Просвещение, 1988. - 158 с; с. 122-132.

Отт Урмас Телевизионное знакомство. - М.: Искусство, 1992. - 255 с.

Петров Н.В. 50 и 500.-М.: ВТО,

Петросян Е.В. Хочу в артисты! -М.: Искусство, 1994.-335с.

Поляков B.C. Товарищ Смех.-М.: Искусство, 1976.-239с.

Рубб А.А. Пока занавес закрыт.-М.: Сов. Россия, 1987.-112с.

Райкин А.И. Воспоминания.-М.: Фирма «Аст»,1998.-480с.

Русская советская эстрада. Очерки истории, 1917-1929. / Отв. ред. Е.Д. Уварова. - М.: Искусство, 1976. - 406 с.

Русская советская эстрада. Очерки истории, 1930-1945. / Отв. ред. Е.Д. Уварова. - М.: Искусство, 1976. - 415 с.

Русская советская эстрада. Очерки истории, 1946-1977. / Отв. ред. Е.Д. Уварова. - М.: Искусство, 1981. - 527 с.

Смирнов-Сокольский Н. Сорок пять лет на эстраде. - М.: Искусство, 1976.-225 с.

Станиславский К.С. Моя жизнь в искусстве. - М.: Вагриус, 2000. - 441 с; с. 390-395.

Савкова З.В. Выразительные средства речевого взаимодействия в

массовом представлении: Учеб. пособие. – Л.: ЛГИК, 1981. – 79с.

Скороходов Г. Звезды Советской эстрады. - М.: Советский композитор, 1986.-184 с.

ТВ-репортер. / Под ред. Э.Г. Багирова. - М.: Моск. ун-т, 1976. - 206 с.

Сердце, тебе не хочется покоя: от Утёсова до ...-М.: Диадема-Пресс, 2000.-416с.

Уварова Е.Д. Эстрадный театр: миниатюры, обозрения, мюзикл-холлы (1917-1945).-М.: Искусство, 1983.-320с.

Уварова Е.Д. Аркадий Райкин.-М.: Искусство, 1986.-301с.

Формановская Н.Н. Употребление русского речевого этикета. - М.: Русский язык, 1994. - 191 с.

Фоменко Н.К. О внедрении методов театральной педагогики в процесс обучения специалистов социально-культурной сферы //Сб. науч. статей /Под ред. Е.Л. Кудриной.- Кемерово: КемГУКИ,2004.-228с, С. 141-147

Шапировский Э.Б. Образы и маски эстрады. - М.: Советская Россия, 1976.

Шапировский Э.Б. Конферанс и конферансье. - М.: Искусство, 1970. - 129 с.

Шароев И.Г. Режиссура эстрады и массовых представлений: Учебник для студентов высших театральных учебных заведений. - М.: Просвещение, 1986. - 462 с.

Щербакова Г.А. Концерт и его ведущий. - М.: Советская Россия, 1974. - 80 с.

Шепель В.М. Имиджеология: секреты личного обаяния.-М.: Культура и спорт, ЮНИТИД994.-320с.

Шангина Е.Ф. Выявление и развитие актерских и режиссёрских способностей: Методические рекомендации: Единый Банк Данных «Дебют», 1993.-160с.

Эстрада России. XX век.-М.: РОССПЭН,2000

Эстрада без парада: Сборник. / Сост. Бажнова Г.П. - М.: Искусство, 1990,447 с.

Эстрада: что? где? Зачем?: Статьи. Интервью. Публикация /Отв. ред. Е. Уварова.-М.: Искусство, 1988.-350с.

Эстрада в России. XX век.: Энциклопедия.-М.: Олма-Пресс,2004.-862с.

1