Социокультурный портрет провинции глазами будущих культурологов

Социокультурный портрет провинции глазами будущих культурологов

Т. С. Злотникова

Сегодня первый набор культурологов на заочном отделении Ярославского педагогического университета (факультет русской филологии и культуры) завершил обучение на 3 курсе. Среди наших студентов -работники домов культуры, преподавали системы дополнительного образования, общеобразовательных школ и средних специальных учебных заведений, работники библиотек, районных средств массовой информации, других учреждений образования и культуры. Разнообразна география: это Ярославль, Ростов Великий, Рыбинск, сельская местность - Большое Село и др., есть студенты и из других областей. Как учить, да еще в дистанционном варианте, специалистов нового типа? Как соотнести реалии их жизни с разнообразными учебными и некоторыми научными, справочными изданиями (1, 2, 3, 4, 5, 6)? Сейчас появляются первые ответы на эти вопросы.

В курсе «Социология культуры» изучаются общие вопросы, которые определены рабочей программой кафедры культурологии:

1. Предмет социологии культуры.

2. Механизмы (методы) социологических исследований культуры.

3. Социальные характеристики морфологии культуры.

4. Социологические идеи в изучении культуры ХVIII-XIXв. (зарубежные теории).

5. Социологические идеи в изучении культуры XIX - начала ХХ в. в России.

6. Проблема соотношения социально-экономического и культурного развития в истории социально-культурной мысли.

7. Понятие мозаичной культуры и его отличие от классических представлений о социальном аспекте развития культуры.

8. Соотношение дефиниций «культура» и «цивилизация».

9. Субкультура: формирование понятия и его историческое развитие.

10. Субкультуры в ХХ в.

11. Дефиниция элиты.

12. Признаки элиты.

13. Элита в истории культуры.

14. Элита в культуре ХХ в.

15. Массовое общество.

16. Массовое сознание.

17. Массовая культура.

18. Провинция как социокультурный феномен.

19. Русская провинция как социокультурный феномен.

20. Столица и провинция как социокультурная дихотомия.

Соотносясь с государственным образовательным стандартом по курсу «Социология культуры», особое внимание мы сочли необходимым обратить на актуальную и региональную проблематику. Отсюда возникает усиление двух специальных блоков, завершающих курс: блока, посвященного изучению проблем элитарной и массовой культуры, и блока, посвященного характеристикам провинции как социокультурного феномена.

При изучении курса социологии культуры мы со студентами заочной формы обучения сделали акцент на конкретной проблеме, анализ которой может быть интересен и полезен и каждому из них, и всем, кто их окружает. Исходя из историко-типологического анализа русской культуры, мы сосредоточились на создании социокультурного портрета русской провинции.

Перед студентами поставлен вопрос: можно ли рассматривать жизнь современной российской провинции как явление абсурда (в частности русского абсурда), имея в виду соотношение индивидуального сознания, культурных запросов, образовательных характеристик человека, с одной стороны, и возможности саморазвития личности в рамках существующих социально-культурных, экономических, административных реалий?

I.

В историко-теоретическом плане основу исследования студентов составляли следующие положения, разработанные автором настоящей статьи. Русский абсурд являет себя на трех взаимосвязанных уровнях:

1. на уровне психологии творца, то неустроенного, то процветающего -то уходящего «в себя, как в Михайловское» (А. Вознесенский); то находящего душевный комфорт в Италии, похожей на Малороссию, как Н. Гоголь; во Франции, более утонченной, чем бедная Россия, как И. Тургенев; в усадьбе, где бывший лощеный офицер на старости лет начинает ходить в простой рубахе и босиком, как Л. Толстой; или в горах, где дуэль обязательно должна окончиться фатально, как М. Лермонтов;

2. на уровне поэтики искусства и механизма создания художественного образа, благодаря чему именно в России прежде, чем это произошло во всем остальном мире, в перевернутом войнами и революциями ХХ веке, - абсурд предстал как художественная целостность; 3. на уровне самоощущения обыденной личности, на уровне поступков и рефлексии самого жителя провинции.

Изучив в лекционном курсе первые два уровня, в своей практической работе по исследованию русской провинции студенты сосредоточились на 3 уровне. В теоретическом аспекте мы исходили из того, что абсурд - это мир, где очуждаются не только произносимые слова или наблюдаемые явления, но чуждым самому себе становится, казалось бы, вполне нормальный человек.

Очуждение в России понято не только как проблема эстетическая (В. Шкловский «походя» обронил то, что легло в основу целой художественной теории Б. Брехта), но как проблема психологическая, причем иногда в ее нравственном, а иногда в социальном преломлении. И если в европейской традиции (в экзистенциальной философии) человек испытывает свою чуждость по отношению к миру других, то в российской традиции - отвращение к себе, самоуничижение, ощущение чуждости самого себя. Абсурдность такого психологического состояния граничит с психической аномалией; вдвойне абсурдно то, что без признания подобного состояния русский интеллигент не мог себя чувствовать таковым.

В общенациональном масштабе это вылилось в стойкую ненависть, сменяемую разве брезгливой небрежностью в отношении государственной власти: «живая власть для черни ненавистна». Любить власть в ее персонифицированном выражении для России - нонсенс. Самозванцы и убийцы всходили на троны и трибуны многих стран, но только в России доблестью почиталось противостояние с властью как таковой. В. Жуковскому «прощали» его службу в качестве наставника наследника престола, видя в этом едва ли не позор для поэта; Екатерине же П не забывали «поставить в вину» ее амурные похождения, которые должны были негативно уравновесить доблести покровительницы наук и искусств. Психология абсурда срабатывала как традиционная нелюбовь к себе, уверенность в том, что свое хорошим быть не может. Да и то, где в мире воспитателями к детям высшего сословия брали иностранцев? Мог ли иностранец пестовать японского самурая или британского лорда? А в России волны - то пруссомании, то галломании, а за ними - волны сарказма на грани абсурда, начиная с гениальной «Подщипы» И. Крылова с придурковатым принцем Трумфом и с грибоедовского возмущения радостью по отношению к гостям, «особенно из иностранных».

Русские философы - а таковые в подлинном смысле в России были весьма малочисленны, ибо «философствовали» (как у А. Чехова в застольной беседе - «Давайте пофилософствуем») на прогулке по аллеям усадеб, в каретах и телегах, за рюмкой вина и чашкой чая, - это те, для кого сочинения на философские темы стали жизненным делом. Один из них, Н. Бердяев, выступил своего рода теоретиком очуждения вообще и обозначил, в частности, механизм очуждения как психологическую проблему. В автобиографическом «Самопознании» он, человек живого и плотского восприятия, тем не менее констатировал: «Я испытывал не столько нереальность, сколько чуждость объективного мира …. Во мне самом мне многое чуждо … ». Относясь так к самому себе, человек еще хуже, с еще

большим чувством отделенности, потерянности должен воспринимать внешний мир. И действительно, сама жизнь теряет не только сакральный смысл (что уже абсурд для философа), но даже хотя бы смысл естественный, природный, к чему вполне располагала цивилизация, достигшая высот несомненных. «То, что называют «жизнью», - пишет в таком случае тот же Бердяев, - часто есть лишь обыденность, состоящая из забот». Подчеркнем еще раз и особо абсурдность - своего рода неуютность, неадекватность, невостребованность -личностного существования, которое определяется в своей ординарности и тривиальности как «обыденность, состоящая из забот». Мотив невостребованности - вполне естественный и одновременно очевидный в своем трюизме мотив жизни российского творца. Невостребованность творца в условиях тоталитарного устройства даже не требует комментариев. Но если судьба убитого творца, трагически растиражированная в России ХХ века, имеет завершенность культурного образца, то судьба человека здравствующего взыскует понимания ее в общем ряду, как минимум драматическом, в силу абсурдности ситуации.

Широко известны строки А. Вознесенского о великом физике Ландау, погибшем «в косом лаборанте». Менее известны, но не менее симптоматичны стихи актера и режиссера С. Юрского: «Предчувствую тяжесть несозданных храмов». К проблеме русского абсурда непосредственное отношение имеет особое психологические состояние, в принципе абсурдное в своем постоянстве, невероятно многогранное; это состояние характеризует русскую культурную традицию, будучи антитезой деятельности, активности, самореализации. Мы говорим о скуке. Для многих, если не всех крупнейших представителей русского искусства - в том числе и драматургов - проблема скуки, рожденной духом провинциальности, была органически важной при осознании психологических особенностей человека и условий его жизни. Нелепость (абсурдность) провинциального бытия, нелепость, рожденная рутиной, неподвижностью, -то есть скукой, - можно считать своего рода российским диагнозом. Отягощая бытие и лишая его высокого смысла, провинциальная скука предстает в русской классике как неотъемлемое и существенное явление русской жизни. Н. Некрасов в маленькой пьесе «Осенняя скука» определяет атмосферу тем, что от имения, где происходит действие, «до ближайшего города» (который тоже отнюдь не столица) неизвестно как далеко, в то время как «в Петербурге, в Английском клубе» все, разумеется, иначе.

Не это ли томительное состояние имел в виду Н. Бердяев, озаглавливая свое сочинение и одновременно обозначая нравственно-философскую проблему: «О власти пространств над русской душой»?

Едва ли не глобальная причина провинциальной скуки определяется протяженностью времени с его дурной погодой, вялым настроением. Вполне логично сочетается с уже названными причинами скуки в провинции одиночество. Варварская, до страсти доходящая, всепоглощающая скука живет неизбывно во времени и широко в пространстве. Не случайно любитель символических акцентов, М. Горький, одну из своих лучших пьес о провинциальных, неприкаянных и нереализованных, недостойных своего предназначения интеллигентах назвал именно «Варвары».

Уже лет двести как повелось: любой, приезжающий в русскую провинцию, чувствует себя едва ли не обездоленным. Во-первых, все те же просторы, будь они прокляты, которые надо долго преодолевать, чтобы добраться - до оперетки ли, до ресторана ли с хорошо замороженным шампанским, до университета ли, в котором довелось учиться. Во-вторых - ритм жизни -вялый, медленный, болотисто затягивающий, подчиняющий себе, мирно убаюкивающий, усыпляющий …. Жители этой провинции, если следовать логике М. Горького, вполне могут быть названы варварами: пьют черт знает какое зелье, в любви объясняться не умеют - могут только застрелиться. Именно скука ощущается как самими провинциальными интеллигентами, так и приезжими в качестве доминанты их жизни. В лучшем случае их существование кажется идиллией, пасторалью, где все «до тоски спокойно и до отвращения мило». Приезжим же аборигены представляются как «трусы, лентяи, усталые», как «жалкие, жадные», «ничтожные люди», которые «слепы, глухи, глупы все». Таким образом, опыт русской классической литературы показывает: ужас провинциальной скуки в равной мере, но в разном качестве мучителен для приезжих (стереотипное «болото») и для аборигенов («мертвецкая»). У скуки нет начала и конца, причины и следствия перепутаны, что и может придавать жизни глобальную нелепость.

II

Ответы на вопросы о смысле жизни в современной русской провинции студенты должны были получить, самостоятельно выполнив индивидуальное задание (в рамках учебного плана - контрольную работу в процессе обучения на Ш курсе): 1. определить субкультурную группу, в рамках которой производится исследование;

2. составить анкету и произвести опрос не менее 20 респондентов;

3. произвести контент-анализ полученных данных.

В задании не предполагалось высказывание прямых суждений по поводу «русского абсурда». Вывод о соотношении полученных студентами данных с этим явлением - дело педагога-экспериментатора, поставившего перед студентами нетривиальную в интеллектуальном и психологическом планах задачу.

В нашем случае студенты должны были не только на практике продемонстрировать готовность к овладению необходимыми механизмами социокультурного исследования. От них требовалось определенное человеческое мужество, психологическая стойкость при осознании себя частью небольшого и далеко не комфортного культурного пространства, являющегося частью русской провинции. Ощущение абсурдности собственного бытия или бытия своих респондентов как условие стремления к самосовершенствованию и активизации личностных творческих проявлений, а в результате -дальнейшего успешного профессионального становления - вот сопутствующая задача, которая ставилась перед студентами без ее прямого формулирования. Студенты провели опрос в той социокультурной среде, к которой так или иначе принадлежит сами. Поэтому в числе их респондентов были учителя начальных классов, учащиеся старших, средних и младших классов, участники детских и взрослых любительских художественных коллективов, учащиеся школ искусств, студенты ярославских вузов, читатели массовых библиотек, представители художественной интеллигенции. Таким образом, были представлены разнообразные субкультурные группы: учащаяся молодежь, пенсионеры, педагоги средних учебных заведений; можно отметить и иную характеристику субкультурных предпочтений: сельские жители, жители малых городов, жители областного центра. Думается, такая выборка репрезентативна для характеристики социокультурной среды современной русской провинции. Вот некоторые группы.

Читатели библиотек. Велик возрастной «разброс»: от 11-15 до 52-77 лет. Среди читателей почти половина - постоянные. Около ¾ - женщины. Читательские предпочтения достаточно резко различаются в зависимости от возраста и образовательных характеристик посетителей библиотек: у взрослых до трети предпочитают классику и детективную или историческую литературу, у молодежи и детей преимущественный интерес проявляется к фантастике (и «фэнтэзи») и… к любовным романам, далее следует мемуарная литература. Преподаватели системы дополнительного образования. Большинство опрошенных оценены студенткой М. как «молодые люди 30-40 лет, имеющие, как правило, высшее образование. Людей пенсионного возраста чрезвычайно мало, возможно, потому, что дело дополнительного образования требует немалых сил, творческого подхода, позволяет молодому педагогу реализовать себя не только как учителя, но и как художника, танцора (хореографа), режиссера». Студентка отмечает тягу педагогов к повышению своего образовательного уровня, интерес к профессионально значимому чтению. Она тонко подмечает своеобразную «практичность» умственной деятельности, считая это положительной чертой провинциального интеллигента, -«беру только то, что на пользу, то, что можно применить в дело». В этом сказывается неспешный ритм русской провинции, отсутствие позы и похвальбы блестящими, но бесполезными знаниями. Отмечает студентка и высокий процент людей, «имеющих нереализованные, по их мнению, способности». Кроме того, отмечается: «30% опрошенных считают, что не реализовали себя в сфере семейных отношений». Почти треть студенческих работ была посвящена детям и подросткам, а также молодежи в возрасте до 25 лет. Если рассматривать эту часть респондентов в целом как представителей молодежной субкультуры, то можно получить следующие обобщенные результаты. Старшеклассники (13% и более) высказывают стремление к продолжению обучения в столичных вузах, «а не в нашем захолустье», видя в этом шансы для дальнейшего выезда за границу. Студентка Л. видит в этом «комплекс провинциала, который заключается в постоянной неудовлетворенности и стремлении к «центру». Москву многие воспринимают далеко не окончательным пунктом, а очередной ступенькой а стремлении к «центру», каковым является Запад. Действительно, «вся Россия есть провинция в своей самооценке и самоощущении» (здесь студентка цитирует наше учебное пособие). Учащиеся ярославских профтехучилищ и лицеев высказали традиционные предпочтения в отношении досуга: кафе, бары, дискотеки - либо театры, музеи, выставки, публичные лекции (тех и других примерно равное количество). Студентка З. сделала о своих респондентах следующие выводы: «Это очень общительные молодые люди. Круг их интересов не очень разнообразен. Они очень осторожно относятся ко всем новшествам. Определяя географию возможных путешествий, большинство выразило желание посетить США - по их понятиям, это и есть центр цивилизации. Но половина опрошенных предпочитает в качестве места постоянного проживания Россию и, в частности, Ярославль. Вторая половина «расселяется» по благополучным (политически и экономически) городам мира». Характерен вывод студентки: «Здесь проявляется не только дух неудовлетворенности, тяга к лучшему и большему, но и … то ли патриотизм, то ли неуверенность в собственных силах, страх перед грядущими изменениями в своей привычной и размеренной жизни». Ростовские подростки, исследованные студенткой Т., прежде всего поразили невосприимчивостью к традициям -семейным, национальным (вопросы предполагали изучение генеалогических корней респондентов). В свои учебные заведения они, по наблюдениям исследователя, «пришли от отсутствия выбора. Здесь проявляются черты провинциалов: нерасторопность, медлительность жизни, отсутствие активной жизненной позиции, живого творческого интереса». Негативный характер оценки духовного состояния подростков дополняет и такое наблюдение: «Те, кто учатся, очень редко, а то и вообще не посещают библиотеку. Почти у 20% опрошенных нет даже маленькой домашней библиотеки. К хорошим показателям можно отнести то, что просмотром азартных телевизионных игр увлечены только 4,5% опрошенных». Вывод студентки состоит в том, что молодые провинциалы, «не обладая высоким интеллектом и образовательным уровнем, имеют хороший потенциал для восполнения этих пробелов». Изучая культурные предпочтения и ориентации сельских школьников в возрасте 13-15 лет, студентка З. обнаружила: «далеко не все знают, что такое INTERNET. Почти половина опрошенных сказала, что это компьютер, четверть вообще не знала, что это такое, и лишь четверть ответила относительно верно». Среди профессиональных предпочтений фигурируют бухгалтер, тренер, сварщик, машинист (не уточняется, чего), секретарь, парикмахер, следователь; по 10% ответов приходятся на учителя, экономиста и медика. В целом же к получению высшего образования стремится только треть опрошенных. Студентка же У., исследовавшая большесельских подростков, отметила: «только треть респондентов считает себя людьми активной культурной жизни, остальные достаточно самокритичны. Но, с другой стороны, эта самокритичность и неудовлетворенность своим культурным уровнем обнадеживает».

Исследовав учащихся детских школ искусств, наши студенты, в частности, обнаружили разрыв между интеллектуальным и креативным потенциалом детей: первый значительно ниже второго. Вывод же у студентки Е. звучит достаточно оптимистично: «Подрастающее поколение в нашей провинции составляют энергичные, инициативные, целеустремленные личности. Они нацелены на дотижение успеха в жизни с помощью профессиональных качеств, добытых упорным трудом. У данной неформальной группы развито чувство патриотизма. К сожалению, возможности передвижения у ребят ограничены. Огорчительным является тот факт, что почти все респонденты пишут с ошибками и не умеют правильно сформулировать даже краткие ответы».

Наверное, одним из самых важных, причем выходящих за рамки собственно учебного процесса по новой специальности «учитель культурологии», результатов нашей совместной со студентами работы можно считать сформировавнность рефлективных интенций у специалистов среднего звена, получающих высшее образование.

Мы не только узнали от них, каковы настроения, чувства, желания, умения, взгляды жителей провинции. Мы узнали, каковы профессиональные интересы и социально-культурные оценки существующих реалий у самих будущих специалистов-культурологов. Логично, что на данном (напомним, учебном) уровне исследования и обобщения прогностических суждений оказалось совсем мало, большинство же суждений носило характер констатирующих, что и требовалось самими условиями контент-анализа.

Выводы студентов-культурологов можно разделить на две группы.

1) Суждения о современном состоянии русской провинции: «Среди респондентов существуют элементы провинциальной неудовлетворенности, осознание того, что некоторая информация ускользает от них» (студентка С.). «Жителей города с населением 40000 человек в культурном плане назвать провинциалами нельзя. Да, географически они лишены тех возможностей получить исчерпывающую информацию, что имеют жители мегаполисов и столиц. Но тяга к получению так нужных им знаний, информации, культурных ценностей - огромна. И возникающие трудности подвигают их на активную деятельность и поиск в этом плане» (студентка К.).

2) Предположения о будущем русской провинции. «Необходимость преодоления объективных трудностей и ограниченных возможностей, вызванных географической удаленностью провинции от столицы, формирует у провинциала специфический характер, вариативность поведения в различных жизненных ситуациях, более высокую приспособляемость к меняющимся условиям жизни, что приводит к успешной самореализации вне зависимости от того, где человек живет, - в столице или в провинции» (студентка М.). «Ярославль мегаполисом не является. Не причислить его и к «глухомани». Он самодостаточен, ему не нужны радикальные изменения. Он, как известно, являлся центром русского купечества, не возводившего барыши в ранг самоцели. Так что можно надеяться на позитивную «память города». У студентов вуза есть оптимизм» (студентС.).

Последний из процитированных мною студентов попытался дать прямой ответ на вопрос о провинциальной скуке и абсурдности существования современного человека в ее «силовом поле»: «Диалектика скуки - половина респондентов скучают, и, тем не менее, все настроены оптимистически. 10% из них - люди с повышенным энтузиазмом, скучают часто, но неравнодушны к миру. Не слишком возвышенные устремления мужской части респондентов соседствуют с консервативными взглядами на мир женской части. Почти все размышляют о Боге. Много проблем (речь идет о студентах вуза): деньги, жилье; работа и еще раз работа; знания и еще раз знания; взрослеют рано, но с удовольствием вспоминают свои игрушки. Каждый борется со скукой по-своему…»

В современном высшем образовании уже произошел осознанный поворот к целенаправленному обучению специалистов с учетом их личных интересов и социально-экономической потребности в кадрах. Опыт социокультурного изучения региона своего проживания будущими специалистами-культурологами позволяет не только видеть продуктивность учебной деятельности нашего университета, но и перспективу появления в регионе специалистов, способных понимать на основе современной научной методологии и осознано решать проблемы жизни собственного региона.

Список литературы

1. Ерасов Б. Социальная культурология. М., 1996.

2. Ионин Л. Социология культуры. 2-е изд. М.,1998.

3. Культурология. ХХ век. Словарь. Спб.,1998.

4. Культурология. ХХ век. Энциклопедия. Спб.,1999.

5. Моль А. Социодинамика культуры. М.,1973.

6. Ядов В. Социологическое исследование. М.,1982.

Для подготовки данной применялись материалы сети Интернет из общего доступа