Образ русского казака в фольклоре народов Северо-Восточной Сибири

Образ русского казака в фольклоре народов Северо-Восточной Сибири

Кузьминых В. И.

Фигура русского казака, приведшего Сибирь «под государеву руку», достаточно подробно описана в дореволюционной исторической литературе. Эту тему затрагивал в своих работах П. Словцов, Г. Спасский, В. К. Андриевич, С. С. Шашков, В.Г .Богораз, Н. Н. Оглоблин и др. [1]. Спектр оценок деятельности служилых людей по присоединению Сибири весьма широк: от рассмотрения казаков как царевых слуг, не щадящих сил и жизни для исполнения воли государя, до представления их в качестве банд грабителей, воюющих даже между собой. Очень популярным в исторической литературе вплоть до 40-х гг. XIX в. было сравнение русских казаков в Сибири с испанскими конкистадорами в Америке из-за их жестокости и жадности в погоне за пушниной, безоглядной храбрости. Впоследствии же в историографии, начиная с 50-х гг., казаки напротив стали изображаться как люди, принесшие народам Сибири передовую русскую культуру и спасшие их от вымирания, а взаимоотношения русских с аборигенами рисовались преимущественно в розовых тонах[2].

Проблеме отношений русских и аборигенов посвящены десятки исторических исследований, рассматривающих ее под различными углами зрения, однако, большинство рассуждений сводится к самооценке русскими своей роли в колонизационном процессе. Туземцы рассматриваются исключительно как страдательный объект, по отношению к которому оценивается деятельность русских в Сибири, а такой немаловажный аспект проблемы, как оценка аборигенами русских, целей и значения их появления в Сибири обычно выпадает из поля зрения. Хотя, на наш взгляд, именно исследуя восприятие туземным населением русских, можно выяснить глубинный причины конфликта между местными народами и пришельцами. Да и сам облик русских казаков - покорителей Сибири невозможно полностью восстановить лишь на основе архивных документов, которые в большинстве своем составлялись царскими чиновниками, предпочитавшими, естественно, умалчивать о некоторых негативных аспектах русско-туземных отношений.

Данная работа представляет собой попытку на основе фольклорного материала осветить эту, долгое время остававшуюся в тени, сторону проблемы взаимоотношений коренного и пришлого населения Сибири и показать завоевателей такими, какими они виделись с точки зрения аборигенов.

Основой для написания работы явились якутские исторические предания, цикл легенд об Эллее, мифологические сказания эвенков и энцев, чукотские «времен войны вести» и корякские сказки. Все эти фольклорные памятники фиксируют события XVII-XVIII вв.[3].

Вышеперечисленные источники могут быть разбиты на два вида: сказки, исторические и мифологические предания. В сказке находят свое отражение наиболее стабильные явления жизни (например, может быть отражен факт самого присутствия русских, социальные институты, своим возникновением обязанные их приходу, наиболее характерные черты поведения завоевателей и т.п.). Предания же в большинстве своем повествуют об исторических фактах, событиях реально имевших место, что подтверждается и архивным материалом. Правда, в некоторых случаях факты даются опосредованно, т.е. сохраняется реальная основа событий, а связь их объясняется мифологическими мотивами. Но так как в данном исследовании нас интересует не столько канва событий и конкретность фактов, сколько общие впечатления туземцев от знакомства с русскими, то со значительной долей уверенности мы можем опираться на весь массив фольклорных источников.

В фольклоре народов Северо-Востока Сибири для обозначения пришельцев с этнонимом «русский» используется слово «казак». По частоте использования этих названий весь фольклорный материал по данному региону можно разделить на три группы: 1) фольклор народов, легко подпавших под «государеву высокую руку» и мало имевших вооруженных столкновений с русскими (энцы, эвенки), в котором встречается только название «русский»; 2) фольклор народов, покорившихся русским после упорной и продолжительной борьбы (якуты), в котором наряду с «русскими» в преданиях фигурирует и «казак»; 3) фольклор народов, не покорившихся завоевателям или бывших лишь в частичной зависимости (чукчи, коряки), в котором пришельцы представлены исключительно «казаками».

Как видим, образ казака появляется в фольклоре тех регионов Сибири, населению которых пришлось вести вооруженную борьбу с пришельцами. А так как основную роль в боевых действиях играли именно служилые люди, то образ казака в сознании аборигенов формировался как образ человека, чьим основным занятием было «усмирение» «туземцев». В случае же, когда роль «вооруженной руки» в приведении аборигенов в русское подданство была минимальна, казаки в глазах коренного населения ничем не выделялись из общей массы русских. Таким образом, многое из того, что касается русских вообще, будет справедливым и для казаков в частности, хотя, несомненно, образ казака нес в себе и многие специфические черты. Иными словами, казак в фольклоре народов Северо-Востока Сибири помимо черт, характерных только для него, несет и комплекс черт, присущих ему в силу того, что он является русским. Этот комплекс черт является общим как для образа казака, так и для образа русского вообще, а посему, чтобы выделить его, придется рассмотреть образ русского в фольклоре.

Вообще русские являются немаловажной частью картины мироздания аборигенов. Об этом говорит тот факт, что вы данном регионе во всех мифах о творении русские присутствуют как важнейшие участвующие лица. Например, в легенде о появлении разных народов, бытовавшей в северных районах Якутии, рассказывается о трех сыновьях бога, младший из которых - русский - богом-отцом был назначен главенствовать над другими старшими - якутом и эвеном[4]. Нарушение майората в пользу младшего из братьев вносит ощущение несправедливости данного порядка дел, которое, видимо, и призвана сгладить идея о божественном происхождении власти русских. Подобный же сюжет имеется в чукотском мифе о творении, где бог-отец предназначает все народы, кроме чукчей, в рабство русскому.[5] Только чукчи должны быть равными русским. Здесь в мифе отражены остатки свободы, сохраненные чукчами в борьбе с завоевателями. Признание чукчами русских равными себе говорит о том, что пришельцы оказались достойными противниками. Чукчи относились ко всем своим соседям крайне высокомерно и ни один народ в чукотском фольклоре, за исключением русских и самих чукчей, не назван собственно людьми[6].

Вообще русские фигурируют в фольклоре аборигенов Сибири как опасность номер один. В одном якутском предании из цикла об Эллэе якутский богатырь, убитый соплеменниками, умирая, говорит им: «Скоро вы очень пожалеете о моей смерти, когда придут люди с глубоко сидящими глазами и выдающимися носами…»[7].

Приход русских был событием, определившим всю последующую историю аборигенов Сибири. Осознание этого факта фигурирует в фольклоре в виде деления исторического времени на период до русских (время Киргиса) и период после их прихода. Соответственно, сам приход русских очень часто служит точкой отчета в ту или иную сторону для временной привязки события[8].

Прибытие русских осуществляется исключительно по реке на судах. Думается, это не только отражение того факта, что русские для продвижения внутрь континента использовали водные пути, но и сопряжение образа русского с образом реки, который в фольклоре народов Сибири является многозначным символом. Река связывает земной и подземный миры и именно по реке в мир людей приходит все неизвестное, злое, враждебное. Русских приводит человек из соседнего племени в отместку за обиды[9]. Таким образом, само прибытие русских выглядит как вторжение чужого народа с изначально враждебными целями. Уже одним своим видом пришельцы нагоняют страх и гиперболизированный облик, которым награждают русских местные предания, отчасти объясняется тем впечатлением, которое они произвели на коренных жителей. Наиболее реалистичную картину рисуют чукотские предания, но и тут русские выглядят устрашающе: "одежда вся железная, усы как у моржей, глаза круглые железные, копья длиной по локтю и ведут себя драчливо - вызывают на бой "[10]. Поражает и устрашает сам вид пришельцев, не похожих ни на один известный народ, их бешеная храбрость и непредсказуемость, а отнюдь не гром выстрелов. Именно эта загадочность русских, неясность их целей и заставляла туземцев целыми родами в страхе бежать от чужаков. Однако, наибольший ужас на местное население наводила жестокость русских, воспринимавшаяся аборигенами как абсолютно немотивированная, а зачастую и бывшая таковой на самом деле. Отражение такого поведения пришельцев встречается в одном частом мотиве: придя в новую землю, русские разбрасывают бисер, железо, сладости и т.п., а когда туземцы подходят и берут их, дают из засады залп, а оставшихся в живых забирают в плен[11]. Видимо, основой для данного сюжета послужили факты первых контактов местного населения с русскими, когда в случае неудачной торговли служилые и промышленные люди частенько пускали в ход оружие.

В энецких сказках русские («лусэ» фигурируют как народ, движущийся с верховьев Печоры и уничтожающий людей на своем пути: «Найдут народ и… бьют, бьют сразу»[12]. Подобный сюжет обычен и для якутского и для чукотского фольклора. С той лишь разницей, что в якутских преданиях истребление русскими местного населения носит вынужденный характер и не является обязательным исходом конфликта. Роды, согласившиеся платить ясак, сразу же попадали под охрану и защищались русскими от агрессивных соседей. В чукотском же фольклоре истребление чукчей выступает для русских как самоцель, - не случайно конфликт объясняется соображениями мести. Каких-либо рациональных объяснений причины конфликта чукчи найти не смогли. Сбор ясака играет в данном случае второстепенную роль и фигурирует в преданиях в виде сбора меховых шапок с мертвых чукчей[13].

Вообще образ пришельца в чукотском фольклоре несколько отличается от образа, нарисованного якутскими преданиями. Объяснение здесь только одно: якуты вошли в состав России сравнительно легко, боевые действия не отличались особой ожесточенностью. Имея в течение продолжительного времени тесные контакты с русскими, якуты сумели зафиксировать не только негативные, но и позитивные черты пришельцев, которые суммировались в образе русского. Образ же казака характеризуется главным образом именно отсутствием любых позитивных черт и даже принципиальной невозможностью иметь таковые. Все зло, которое пришельцы несли аборигенам Сибири, в первую очередь было связано с самими процессом завоевания, а так как первейшей обязанностью служилых людей было именно приведение коренных народов «во всяческую покорность», то в результате все отрицательные черты, присущие русским вообще, персонифицировались в образе казака.

О том, что казак в фольклоре является воплощением собирательного образа врага, говорит, например, тот факт, что иногда в чукотских сказках казаки, с которыми сражаются чукчи, имеют коряцкие имена. По-видимому, первоначально это были предания о войне с коряками, но для усиления образа врага, для придания ему общей выразительности коряки были названы казаками.

Однако, несмотря на то, что казакам зачатую приписывали то, к чему они реально никакого отношения не имели, казак в фольклоре и казак как историческое лицо имели много общего. Не случайно в чукотском языке слово «Касаимел I» (казакоподобный) имеет значение скверный, грубый, жестокий[14]. Предания содержат описания истязаний, которым подвергались туземцы: убийство мирных жителей, угон оленей, желание истребить всех аборигенов[15]. Как нам кажется, все это не является преувеличением, продиктованным особенностями жанра, имеющим своей целью изобразить противника в наиболее неприглядном виде, а себя выставить исключительно страдающей стороной. Те же предания повествуют об аналогичном обращении с русскими, попавшими в плен, что было бы невозможным, имей все вышеописанные действия какую-либо негативную окраску в глазах аборигенов. Скорее всего, подобное отношение к противнику представлялось делом обычным и практиковалось обеими сторонами. Это подтверждается и архивными документами, в частности, описаниями походов служилых лудей против чукчей в первой половине XVIII в.

Описание жестокости казаков, пожалуй, самый сильный мотив в чукотском фольклоре. С ним перекликаются и сюжеты якутских преданий, в одном из которых повествуется о том, как казаки расстреливают из пушек огромную толпу туземцев[16]. Если для образа русского жестокость по отношению к аборигенам - всего лишь одна из черт, то для казака эта черта является доминирующей. Причем жестоки они не только по отношению к аборигенам. Сказания изобилуют описаниями кровавых стычек между самими казаками[17].

Образ казака в фольклоре неотделим от огнестрельного оружия. Его описание прекрасно отражает то впечатление, которое это оружие произвело на туземцев. В одном из якутских сказаний пушка описывается как «зверь с очень страстной, огненной душой»[18]. Однако, и сами по себе казаки - храбрые и сильные воины, которые к тому же бывают хитры и вероломны. Поэтому лучший выход - прекратить войну и покориться. Многие предания заканчиваются призывом к миру.

Наряду с войной образ казака, да и образ русского вообще связан с торговлей. Торговля рассматривается как одно из основных занятий пришельцев. Торгующих якутов называли «нууча», что означает «русский»[19]. В одном из редких эвенкийских преданий, содержащих упоминание о русских, говорится о меновой торговле между пришельцами и эвенками[20]. В чукотском мифе о творении основной задачей русскому творец ставит производство чая, табака, сахара, соли, железа и торговлю всем этим с чукчами. Всю важность торговли с пришельцами для аборигенов отражает предание, в котором происхождение многих вооруженных конфликтов объясняется нежеланием русских торговать[21].

Осмысленная оценка значения прибытия русских и его последствий встречается лишь в якутском фольклоре. Приход русских ознаменовывается установлением у якутов порядка, прекращением междоусобиц. Русский закон почитался более справедливым, чем обычное право. Русские назначают начальников из «лучших людей», которые разбирают бытовые неурядицы и осуществляют справедливую раскладку ясака. Однако, вместе с приходом русских начинается насильственная христианизация и отмирание старых обычаев, с появлением русских связано и распространение новых болезней.

Изменение образа казака происходит в фольклорных памятниках, относящихся к более позднему периоду, когда между коренным и пришлым населением установились довольно мирные отношения. В них мы видим несколько иной образ казака, как человека живущего среди туземцев и имеющего с ними дружеские связи. Но, повторяем, эти предания относятся к периоду, когда русское население уже давно смешалось с местным и в большинстве своем даже перестало считать себя собственно русскими.

Таким образом, в процессе русского завоевания Сибири в ходе неизбежных столкновений у аборигенов вырабатывался и позже отложился в фольклоре собирательный образ русского как врага, который целиком переносится на казаков в силу их деятельности по отправлению служебных обязанностей. Образно говоря, казак в сознании аборигенов был синонимом врага, «человек с ружьем» и уже в соответствии с этой установкой наделялся всеми отрицательными качествами, какие только аборигены могли усмотреть у русских. Нередко и на деле казаки оправдывали свой весьма непривлекательный образ, созданный туземным фольклором.

Список литературы

Словцов П. Историческое обозрение Сибири. М., 1888. Кн. 1; Спасский Г. История плавания россиян… // Сибирский вестник, 1821. Ч.15–16. Гл.11; Андриевич В. К. История Сибири. Спб., 1989. Т.1–2; Шашков С. С. Исторические этюды. СПб., 1872; Богораз В. Г. Чукчи. М.-Л., 1934. Т.1–2; Оглоблин Н. Н. Семен Дежнев // Журнал Министерства народного просвещения, 1890, декабрь.

Сергеев О. И. Казачество на русском Дальнем Востоке в XVII-XIX вв. М., 1983

Эргис Г. У. Исторические предания и рассказы якутов. Якутск, 1960. Т.1–2; Ксенофонтов Г. В. Элейада. М., 1977; Исторический фольклор эвенков. М.-Л., 1966; Мифологические сказки и исторические предания энцев. М., 1977; Богораз А. Г. Материалы по изучению чукотского языка и фольклора. Спб., 1900; Сказки и мифы народов Чукотки и Камчатки. М., 1974.

Эргис Г. У. Очерки по якутскому фольклору. М., 1974. С.144

Богораз В. Г. Материалы… 1900. С.160.

Там же.

Ксенофонтов Г. В. Указ. соч. С. 101.

Там же. С.158.

Там же. С.101

Богораз В. Г. Материалы… С. 334.

Эргис Г. У. Исторические предания… Т.1. С. 32.

Мифологические сказки и предания энцев. С.200.

Богораз В. Г. Материалы… С.330–331.

Богораз В. Г. Чукчи. С.170.

Богораз В. Г. Материалы… С.330–331.

Эргис Г. У. Исторические предания… Т.2. С. 59–60.

Там же. С.12.

Там же. С.59.

Ксенофонтов Г. В. Указ. соч. С.233.

Исторически фольклор эвенков. С. 293.

Богораз В. Г. Материалы… С.292.