Северные народы горного Алтая

Введение

Алтайцы – тюркский народ. Проживают главным образом в Республике Алтай. Принято делить на две основные группы – северных и южных алтайцев. В дореволюционной литературе северные алтайцы известны как черневые татары. Литературный алтайский язык сформировался на основе южноалтайского языка (в двух вариантах – собственно алтайском и телеутском), разрабатывается для северных алтайцев также тубаларский. Северные алтайцы проживают основном в Турачакском районе. К северным алтайцам относятся следующие родоплеменные группы:

1) Тубалары (туба-кижи), которые занимали долины рек Большой и Малой Иши (притоки Катуни), Кара-Кокша, Пыжи, Уйменя (притоки Бии);

2) Кумандинцы, живущие по берегам Бии от р. Лебеди вниз, почти до самого г. Бийска, а также в низовьях Катуни, где они слились с местным русским населением.

3) Кумандинцы, расселившиеся в бассейне р. Лебеди и особенно ее притока Байгола. Они обобщенно называли себя куу-кижи, т.е. люди реки Лебеди и поэтому в этнографической литературе иногда встречаются под названием лебединцы.

Тубалары

тулабар алтаец кумандинец этнический

Тубала́ры (самоназвание туба) – тюркоязычный народ, живущий в Республике Алтай. Тубалары Горного Алтая получили это наименование от своих соседей–алтайцев. Сами себя они называли обобщенно «йыш-кижи», т.е. «лесной человек» («лесные люди»), а конкретно по имени того или иного рода или сеока, на которые они делились независимо от официального административного устройства.

Переписи населения советского периода (кроме 1926 г.) включали тубаларов в состав алтайцев. В 2000 году тубалары были отнесены к коренным малочисленным народам Российской Федерации (Постановление Правительства Российской Федерации №255 от 24 марта 2000 г.). Всероссийская перепись населения 2002 года учла их отдельной народностью со своим языком. По переписи населения 2002 года численность тубаларов в РФ составила 1565 чел., в том числе в Республике Алтай – 1 533 чел. – в основном в Чойском районе.

Тубаларский язык относится дискуссионно либо к северноалтайской группе языков, либо к киргизско-кыпчакской (хакасской) подгруппе кипчакской группы (тюркской ветви алтайской языковой семьи). Официально тубалары и тубаларский язык признаны отдельными народом и языком. Однако этнографы согласно новой классификации склоняются к отнесению их в состав северноалтайского (кумандинско-челканского) языка (как тубаларское наречие), либо в состав южноалтайского (собственно алтайского) языка.

Относительно происхождения тубаларов существует несколько точек зрения. Например, В. Вербицкий считал их племенем «сомнительного происхождения», указывая, что «язык и верования их общи с алтайскими калмыками. Но, может быть, они и Финского племени, только слились с народностью Монгольскою». Наибольшее распространение получило мнение В.В. Радлова, который первый обратил внимание на то, что алтайцы называют «черневых татар» этнонимом «туба». В. Радлов, основываясь на том, что термином туба себя называют «сойоты», т.е. тувинцы, а также койбалы, и учитывая то, что в истории Южной Сибири XVII в. часто упоминается имя племени тубинцев, центр обитания которых был на р. Убсе (правый приток Енисея), высказал такое предположение: «Имя туба указывает на то, что они должны были переселиться с востока. По всей вероятности, они являются самодийскими племенами, которые, уже ранее отуреченные, жили в начале прошлого (т.е. XVIII) столетия в области между Телецким озером и Катунью… диалектные особенности их языка указывают на то, что эти самодийские племена были отуречены киргизами. Они еще до сих пор занимаются собиранием корней и кедровых орехов, так же как это писали китайцы в отношении Ду-бо».

В. Радлов вообще все племена Саяно-Алтайского нагорья, именующие себя «туба» (тувинцы, тофалары), считал смесью самодийских и кетских этнических элементов, подвергшихся тюркизации по языку. В. Бартольд же считал слово «туба» тюркским названием самодийцев. Н.А. Аристов, вслед за Радловым, рассматривал северных алтайцев как отюреченных енисейских остяков и самодийцев, за исключением кумандинцев и челканцев (лебединцев), которых он связывал происхождением и с древними тюрками. В.Г. Богораз принимал северных алтайцев за отюреченных праазиатов по признакам их хозяйства, культуры и быта, так же как он относил к праазиатам пеших охотников и собирателей Саяно-Алтаискои горной тайги.

Хозяйство и быт алтайских тубаларов характеризовались чертами, типичными для древней культуры ряда охотничьих племен и народностей, обитавших разбросанно в горнотаежных районах Алтае-Саянской и Хангайской горных систем. Материальной базой этой культуры была охота на зверя (мясного и пушного) в соединении с широко развитым собирательством съедобных диких растений (стеблей, корней, клубней, луковиц, орехов и т.п.) и с заготовкой их впрок на зимнее время. Местами этот хозяйственный комплекс дополнялся мелким мотыжным земледелием с маленькими посевами ячменя и разведением оленей в качестве транспортного средства. Встречались среди этих племен и очаги металлургии в виде домашнего производства железных изделий, основанного на умении добывать и плавить железную руду.

Для алтайских тубаларов в качестве основного занятия была характерна охота на зверя: в зимнее время на лыжах, летом пешком. Охотничью ношу тащили зимой на волокуше из куска сыромятной кожи (с шерстью) или на маленьких деревянных нартах, а летом несли на лямках за плечами. В конце XIX – начале XX в. для летней охоты использовалась верховая лошадь.

Еще в XVII–XVIII вв. большое значение в их хозяйстве имела плавка железа и выделка из него различных изделий, которые они обменивали у южных алтайцев на войлок, овчины, лошадей, коров и т.д. и которыми платили дань телеутским, телесским и джунгарским князьям. В XVIII в. выплавленное железо тубалары в значительном количестве продавали русским кузнецам. Только во второй половине XVIII в. железоделательное производство потеряло для тубаларов экономическое значение, хотя местами сохранялось почти до конца XIX в.

С упадком железоделательного производства охота на зверя стала господствующей отраслью хозяйства. Техническая база пеших оседлых охотников-тубаларов имела весьма архаические черты: большое место занимали различные деревянные ловушки-капканы опускного устройства, луки-самострелы, ловчие ямы и деревянные загороди, применявшиеся при охоте на крупных копытных зверей, добываемых ради мяса и шкуры.

Охота загоном с сооружением деревянных загородей была коллективной. В проходах загороди настораживали луки-самострелы и ставили петля. Лук со стрелами был широко распространен в качестве орудия охоты вплоть до XIX в., когда его вытеснило охотничье шомлольское ружье. Первостепенное значение охоты у алтайских тубаларов ярко выступает в том факте, что их обширные охотничьи угодья находились в монопольной собственности отдельных родов – сеоков. Например, род Кузен считал своими родовыми промысловыми территориями территории, расположенные по правобережью верхнего течения р. Бии и в районе Телецкого озера «тайги»: Актыган, Солог, Яшпу и Чорбок. Сеок Комдош промышлял зверя по долине р. Уймень (левый приток Бии), а также в верховьях Абакана. Кроме того, он охотился по некоторым определенным логам, выходящим в долину р. Кара-Кокши (левый приток Бии). Сеоку Юс принадлежали охотничьи лога и речки также в бассейне р. Кара-Кокши. В этом же обширном районе находились промысловые угодья сеока Тогус. Угодья рода Ярык были в бассейне Уйменя и т.д.

Право собственности сеоков тубаларов на их обширные охотничьи угодья не оспаривалось ни кумандинцами, ни челканцами, ни алтайцами, что говорит о древнем освоении этих территорий алтайскими тубаларами. Как утверждают старики-тубалары, роды пришельцы, вошедшие в состав волостей алтайских тубаларов, получили свою охотничью территорию уже от тубаларов. Например, телеутский род Тонгул или Ялан, переселившийся на Бию с р. Чумыша (видимо, во второй половине XVIII в.), получил охотничьи угодья и находившуюся на ней почитаемую родовую гору в верховьях р. Лажы от сеока Комдош. Сеок Ярык также получил для охоты отдельные районы на родовой промысловой территории рода Комдош и почитал родовую гору Комдошей. Сеок Чыгат, телесского происхождения, по-прежнему промышлял на своей старинной родовой территории и в верховьях Абакана. У алтайских тубаларов, как и других северных алтайцев, священные почитаемые родовые горы находились всегда на родовой территории сеока и культ священных гор был отражением родовой собственности на промысловую территорию. Промышлять на родовой территории могли только члены своего рода, поэтому обычно охотничьи артели составлялись из сородичей. Обнаружив на промысле в своей тайге чужеродцев, их, как правило, прогоняли. Ведущее значение охоты отразилось и в обычном праве. Например, охотничье ружье нельзя было взять с ответчика за долг, за убийство же охотничьей собаки виновный штрафовался лошадью.

Охотничий образ жизни в горной тайге наложил отпечаток на все стороны быта тубаларов. Их одежда была короткополой, в виде куртки из войлока, покрытой грубым самодельным холстом из кендыря (дикая конопля); штаны и рубаху нередко изготовляли из кожи козули, выделанной наподобие грубой замши, обувь делали составной с кожаным передом и холщевым голенищем, подвязываемым ниже колена, вместо чулок ноги завертывали в сухую траву (вид осоки). Сапоги зимние шили из камуса, снятого с ног марала, шапку – из войлока, зимнюю шапку покрывали шкуркой утробного мараленка. Летом в руках носили деревянную палку, а к поясу подвешивали нож и мелкие ловушки.

В пищу тубалары употребляли преимущественно мясо зверей, ячменную муку из поджаренных зерен ячменя и различные виды диких растений, особенно клубни кандыка, луковицы сараны, стебли черемши, ягоды (калины, черемухи) и кедровые орехи. О роли растений в питании говорит название одного из подразделений рода Комдош – Палан-Комдош («калинщики»), а одно подразделение рода Юз именовалось «Саргайчы-Юз», что значит «саранщики». О хозяйственном значении собирательства свидетельствует и заготовка корней, добываемых из нор некоторых зверьков, запасающих себе корм на зиму.

Жилищем тубаларам служил либо конический шалаш из жердей, покрытый корой лиственницы или берестой (аланчик, каз-айыл), либо деревянная юрта со срубным четырех-или шестиугольным остовом и конической крышей, покрытой корой, называлась она «кереге айныл», так же как круглая войлочная юрта у скотоводов.

Несколько слов следует сказать об обычаях и обрядах тубаларов. Например, при заключении браков за невесту платили «калым» продуктами в виде сушеных тушек зверька сеноставки, колобков из зерен кедрового ореха, смешанных с талканом, сушеными клубнями кандыка или сараной. Невесте давали при переезде в дом жениха традиционный комплект имущества (одежду, постель, деревянную посуду, мотыгу и корнекопалку). Эти вещи назывались «кыстынг енчизи» и составляли личную собственность женщины в семье мужа. Название «енчи» представляет исторический интерес и связано с миром тюркских и монгольских кочевников-скотоводов. У средневековых уйгуров и монголов оно означало личную наследственную собственность на земельные уделы, на скот и на так называемое приданое невесты.

Умерших тубалары хоронили на деревьях или в наземных деревянных срубах. Религиозные верования тубаларов отражали то большое значение, которое имела охота в их жизни. Наиболее популярными и почитаемыми охотничьими божествами были Каным и Шангыр-бий. От них зависели результаты охотничьего промысла.

Остановимся кратко на шаманских атрибутах. Шаманский бубен у тубаларов, как и у телеутов, носил тюркское название «чалу», в отличие от челканцев, кумандинцев и шорцев, которые называли бубен «туур» (термин, относящийся к монгольской лексике). Собственно тубаларский бубен – каным-чалу–был типичным «черневым». Его обтягивали только кожей марала, обечайку делали из кедра. Внешним отличием тубаларского бубна являлась вертикальная деревянная рукоятка в виде антропоморфных голов, расположенных антиподально. По существу рукоятка – это вставленное в бубен изображение божества Каныма – хозяина одноименного горного хребта, которое делали и хранили у себя многие охотники тубалары, шорцы, челканцы и кумандинцы. У шорцев это изображение (идол) называлось «Тайгам». Любопытно и характерно для «черневых» жителей – тубаларов, челканцев и др. – представление об образе жизни божества Каныма – хозяина всех зверей тайги. Его изображали в виде человека, одетого в железный панцирь, и поэтому называли «Темир куяктык Каным». Осенью перед охотой ему устраивали моление, приглашая шамана, чтобы испросить удачу на промысле. Шаман камлал не с бубном, а с березовой палочкой в виде рогульки, концы которой соединяла веревочка с подвешенными на ней кусочками угля и старого железа. Так отразился в верованиях хозяйственный быт оседлых пеших охотников и металлургов.

Кумандинцы

КУМАНДИНЦЫ – (варианты самоназвания тадар-кижи, тадарлар, куманды-кижи) – тюркский народ, проживающий в верхнем и среднем течении р. Бия. В административном отношении это территории Красногорского и Солтонского районов Алтайского края, Турочакского района Республики Алтай и Таштагольского района Кемеровской области. По итогам переписи 2002 г. кумандинцев насчитывается 3114 чел. Из них 1704 проживают в городах: Барнаул, Бийск, Горно-Алтайск, Таштагол и др.

Антропологический тип кумандинцев, наряду с другими северными этносами алтайцев (челканцами и тубаларами), выделяется в самостоятельную северо-алтайскую расово-систематическую единицу, занимающую промежуточное положение между уральским и южно-сибирским антропологическими типами.

Язык кумандинцев является северным диалектом алтайского языка, входящего в уйгурскую группу тюркских языков. В языке Кумандинцев. выделяются три говора: турочакский, солтонский и старобардинский. Письменность создана в начале XX в. на основе кириллицы, но в наст. время язык кумандинцев существует только в разговорном виде.

Принято выделять верхних (орё куманды) и нижних (алтына куманды) кумандинцев, проживающих соответственно в верхнем и нижнем течении р. Бия. В основу выделения этих групп положены некоторые отличительные особенности культуры и хозяйства у верхних и нижних кумандинцев.

У кумандинцев зафиксированы следующие экзогамные родовые объединения (сеоки): куманды, солу, тастар, тоон, чабат / шабат, челей, чедыбер, калар, кузен, керсагал, тонгул, оре-куманды и алтна-куманды. Часть из насзваных сеоков встречаются также у шорцев, телеутов и тубаларов.

Кумандинцы сформировались на основе длительных контактов древнего самодийского, угорского, кетского населения и более поздних тюркских групп. До официального вхождения в состав России кумандинцы являлись так называемыми «двоеданцами», платившими дань русскому царю и джунгарским правителям.

Традиционные религиозные представления К. пронизаны различного рода анимистическими представлениями, в рамках которых особо почитаются духи-хозяева воды (суг-эзи), огня (от эне), гор, тайги и пр. Развиты промысловые культы, связанные с испрашиванием благополучного результата в охоте у хозяев тайги (каным, шалыг). Им совершались бескровные жертвоприношения, в основном брагой. Влияние скотоводческих племен нашло отражение в культе коня и одном из его проявлении – жертвоприношении лошади духу-покровителю рода (тайэлга). Среди земледельческих обрядов особое место занимает эротическая игра-обряд кочо-кан. Значительное место в религиозной практике К. занимал шаман (кам) – посредник в общении людей с духами и верховными божествами – Ульгенем и Эрликом. С первой трети XIX в. К. обращены в православие. Однако христианство полностью не вытеснило языческие верования, которые доживают до настоящего времени.

Основу хозяйства кумандинцев составляла сезонная (зимняя) коллективная пешая охота на крупного и пушного зверя. Основным средством передвижения по заснеженной тайге являлись лыжи (шана), подбитые камусом. Существенным дополнением хозяйства являлись также мотыжное земледелие, практиковавшееся на небольших по площади участках, расчищенных от тайги вырубкой и огнем; скотоводство, представленное коневодством и разведением мелкого рогатого скота; собирательство дикоросов и рыболовство. Во второй половине XIX в. под влиянием крестьян у кумандинцев происходят существенные изменения в хозяйстве. Это нашло отражение в использовании более совершенных сельскохозяйственных орудий труда, в распространении пашенного земледелия, молочного животноводства, развитии пасечного пчеловодства и другие

Традиционные поселения кумандинцев немногочисленные, с отсутствием четкой планировки, расположенные длинной полосой вдоль рек. Жилище кумандинцев насчитывает несколько типов: временные промысловые шалаши; полуземлянки с плетеными или срубными стенами и двускатной крышей; небольшие срубные четырехстенные избы; саманные четырехстенные дома.

Мужская одежда кумандинцев состояла из белых холщевых рубах и штанов, поверх которых надевался распашной халат, подпоясывавшийся широким шерстяным поясом (кур). В холодное время года кумандинцы одевали несколько теплых халатов или шубу из овечьих шкур. Головными уборами являлись колпаки, меховые шапки, а с начала XX в. – шляпы и фуражки. Обувью мужчинам служили кожаные сапоги с кожаным или холщевым голенищем. Женская одежда состояла из длинных холщевых рубах и штанов, поверх которых надевались платья. Верхней одеждой служили теплые халаты, подпоясывавшиеся тонкими шерстяными поясами. Головы подвязывались матерчатыми платками. Обувь шилась из кожи (чарык), она скрывала только ступни женщины.

Традиционная утварь кумандинцев в основном собственного изготовления. Она насчитывает несколько типов: металлические котлы (казан) и сковороды, деревянные долбленые чаши (аяк) и корытца для рубки мяса, берестяные цилиндрические туеса, бондарная утварь, веялки (саргааш), каменные зернотерки (пасак) и ручные мельницы (колтербен) и др.

Пища кумандинцев в основном мясная и растительного происхождения. Она включает различные блюда: мясные похлебки (урге, кочо), толокно из поджаренных зерен ячменя (талкан), кушанья из внутренностей домашних и диких животных и др. Напитками служили чаи, заваренные на листьях диких растений, молоко, слабоалкогольные напитки по типу браги, молочная водка (арака) и др.

Устное народное творчество кумандинцев, равно как и их искусство, к сожалению, изучено плохо. Наиболее распространенными типами фольклорных произведений являлись в прошлом песенные четверостишья (такпак), различного рода бытовые и волшебные сказки (чорчок), а также эпические произведения (кай). Особое место в культуре К. занимали мастера-исполнители сказок и эпосов – кайчи, и исполнители песен на музыкальном инструменте шор – шорчи.

Основным содержанием современных этнических процессов среди кумандинцев являются различного плана ассимиляционные процессы. В первую очередь это – высокий процент (до 70%) смешанных браков в основном с русскими. Кроме того, большое влияние на размывание культуры этноса оказывает языковая и культурная ассимиляция и урбанизация.

Челканцы

Субэтническая группа алтайцев. Другие названия: лебединцы, лебединские татары. Самоназвания: чалканду (шалканду), куу-кижи (в переводе лебедь). В составе челканцев две родо-племенные группы: шалканыг и шагшылык.

Впервые челканцы в исторических документах упоминаются в 1625 году в послании «в Телэскую землю и в Щелканы» русских казаков Федорова и Путимеца. Побывав в этих местах и выполнив поручение, казаки сообщили, что «Щелкальской волости по смете 20 человек, а ясаку с них взяли на тебя государя 20 соболей вновь». В ясачных книгах Кузнецкого уезда челканцы значатся с 1629 г. как ясачная Щелканская волость.

Традиционное хозяйство челканцев являлось ядром, вокруг которого складывались формы культурной деятельности. Именно оно формировало и во многом определяло ход развития культурных явлений.

Генезис хозяйства тесным образом был связан с адаптацией человеческого коллектива к занимаемой ими территории – микроландшафту. Особенно важная роль в этом процессе принадлежала ресурсному потенциалу территории. Местообитанием челканцев являлись горы и долины р. Лебедь и ее многочисленных притоков – Байгола, Садры, Атлы и т.д. На этой территории преобладает низкогорный ландшафт с пихтово-кедровой тайгой. Она и ее богатства во многом определили круг основных занятий челканцев.

Традиционная календарная система челканцев стала реальным отражением адаптации к природно-климатическим условиям и ресурсным возможностям бассейна р. Лебедь. Название месяцев во многом отражает последовательность хозяйственных занятий: апрель – «корук ай» (месяц охоты на бурундука), май – «тару ай» (месяц посева), июнь – «одо ай» (месяц прополки), июль – «изю ай» (месяц покоса травы и заготовки сена), август – «кезектен ай» (месяц уборки урожая), сентябрь – «сагын ай» (месяц рева маралов), октябрь – «уртин ай» (месяц помола), ноябрь – «чана ай» (лыжный месяц). Их анализ позволяет сделать вывод, что основными направлениями хозяйственной деятельности челканцев являлись охота, земледелие и скотоводство. Кроме перечисленных отраслей хозяйства в бассейне р. Лебедь получили развитие рыболовство и собирательство.

Многоотраслевой характер сформировавшегося в бассейне р. Лебедь хозяйства обусловил появление и бытование самых разнообразных культурных явлений. Тесная связь вещественных средств жизнедеятельности с хозяйством, в свою очередь, предопределила их многофункциональный характер. Для каждой отрасли хозяйства была характерна определенная совокупность культурных явлений. Функциональный анализ позволяет сгруппировать отрасли хозяйства и тесно связанные с ними элементы в четыре основные формы культурной деятельности: охотничью, земледельческо-собирательскую, скотоводческую и рыболовческую.

1. Охотничья форма культурной деятельности. Среди всех прочих отраслей хозяйства охота занимала одно из приоритетных мест. Объектами охоты в бассейне р. Лебедь являлись медведь, марал, лось, дикий козел, олень, волк, бурундук, заяц, крот. В осенне-зимний период охоты промышляли также соболя (осенью), белку (зимой), куниц и колонков. Охотились челканцы и на диких птиц – глухаря, рябчика, гуся.

С охотой были сопряжены различные явления материальной культуры. К числу таких явлений у челканцев следует отнести элементы активной и пассивной охоты: шомпольное ружье (кырлу); ружейные принадлежности (пули, порох, капсули и т.д.); рог (авырга) и разного рода свистульки, имитировавшие характерные для некоторых животных и птиц звуки; прямоугольная кожаная сумка, (каптырга) использовавшаяся для переноски ружейных принадлежностей или добычи; пороховница; ловчие ямы; капканы спускного устройства; кулемки; петли. Немаловажное место до появления огнестрельного оружия в охотничьем инвентаре челканцев и других таежных групп Северного Алтая занимал лук «алар». Стрелы челканцы носили в берестяном колчане «каптырга». У средневековых кыпчаков термином «каптаргак» называли квадратный мешок «для сохранения всего надобного». Челканское слово «каптырга» (колчан, сумка), таким образом, связано с кыпчакским лексическим фондом.

Важным элементом охотничьей формы культурной деятельности являлись промысловые угодья челканцев. Во второй половине XIX – первой половине XX в. они находились в основном у истоков Абакана. Собственность на промысловые угодья носила общинный характер.

В тайге охотники ночевали и жили в различно устраиваемых балаганах. Хронологически они, видимо, восходили к наиболее ранним этапам культурно-хозяйственного освоения бассейна р. Лебедь. Их появление было вызвано потребностями охотничьего промысла. Наличие временных жилищ способствовало более длительному пребыванию людей в тайге. Осенне-зимние сезонные жилища защищали охотников от холода и непогоды, позволяли отдохнуть и восстановить силы.

Временные жилища бытовали в бассейне р. Лебедь наряду с укрытиями. Устраивались промысловые постройки по-разному. Однако широкое распространение у челканцев получили только два типа временных жилищ – одно- и двускатный.

О возможности происхождения двускатных жилищ от временных построек двускатного типа писали авторы «Очерков культурогенеза народов Западной Сибири». Каркасная конструкция и очень высокая крыша у постоянных двускатных жилищ аборигенов Северного Алтая, барабинцев и обских угров, по мнению исследователей, указывают на их связь с временными, двускатными постройками. Любопытно, что каркасные постройки двускатного типа получили распространение преимущественно у лесо-таежного населения Сибири: туба, челканцев, кумандинцев, шорцев, селькупов, барабинских и тарских татар, хантов. Одними из основных направлений их хозяйственной деятельности являлось рыболовство и охота.

Помимо одно- и двускатного типов временных построек широкое распространение в бассейне р. Лебедь получила одежда из войлока. Она также носила специализированный характер. В одежде из войлока челканцы ходили на охоту. Ее элементами являлись полусферическая шапка, «халат» (киис), безрукавка (ненгжок), чулки (уук). Кроме того, непременным элементом промысловой одежды являлись сапоги (одок).

Основу промысловой одежды составлял войлочный халат. Он оказался наиболее приспособленным к суровым климатическим условиям Северного Алтая и подвижному образу жизни охотников на промысле. «Шуба из простеганного войлока, покрытого кендырем, – писал в свое время А.В. Адрианов, – считается теплой, легкой, прочной, не стесняющей движений промышленника, которому приходится сделать на лыжах сотни верст, таща за собой легкие нарты с припасами и главное не промокает в такой степени, как промокает нагольный тулуп». Именно эти качества войлока, видимо, стали основной причиной распространения одежды из этого материала, элемента культуры скотоводов-кочевников, у исконных охотников северных предгорий Алтая.

«Киис» делали длинным – ниже колен – и довольно широким. К промысловым войлочным халатам пришивали, как правило, воротник-стойку. На промысле он наглухо застегивался на пуговицу. Она нередко являлась единственной пуговицей на промысловом одежде. Наличие у «халата» воротника-стойки предотвращало попадание снега за шиворот охотника. Сверху на «киис» надевали холщовый халат. Но часто войлочную шубу простегивали при помощи льняных ниток холстом.

На промысле охотник поднимал полы халата наружу вверх, подкладывая их под пояс. В результате лыжник мог свободно передвигаться на подволоках. При ночлеге войлочный халат служил охотнику спальником. На одну сторону халата он ложился, второй – укрывался. Ноги спящего человека от холода защищали войлочные чулки.

В качестве промысловой войлочная одежда бытовала также у шорцев, бельтир, сагайцев и особенно у туба. У последних она состояла из «кошемной» куртки, покрытой грубым холстом, войлочной шапки и рукавиц, а также меховых штанов. Использование войлока для изготовления одежды, в том числе промысловой, явление относительно позднее у таежных групп Саяно-Алтая. Вполне возможно, что войлочная промысловая одежда сначала появилась у туба, а затем проникла к челканцам, шорцам и некоторым группам таежных хакасов. Изначально, однако, на промысел перечисленные этнические группы и этносы ходили в халатах из домотканого холста. Так, большинство охотников шорцев рек Кондомы, Мрассу и Томи, а также чулымские тюрки на зимнюю охоту надевали для тепла два халата «шобур».

Из других элементов промысловой одежды челканцев следует выделить сапоги (одок). Они имели признаки западносибирского (ар одок, кон одок) и центральноазиатского (эки тонакту оду) типов башмаковидной обуви (по классификации Г.М. Василевич). Материалом для их изготовления служила хорошо выделанная конская кожа. Конструктивные части сапог с холщовыми (ар одок) и кожаными (кон одок) голенищами состояли из отдельно скроенных головки и подошвы. Аналогично также кроили кожу для женской обуви – чирков (чарык).

Иным был покрой обуви зафиксированный Л.П. Потаповым у челканцев-шакшылу. Их сапоги имели двойной шов. Первый шов доходил до самого носка, второй – уходил под задник. Носки у сапог были двойными. Помимо острого носка обувь имела второй, острый конец, несколько выдающийся вперед.

Исключительно важную роль в охотничьей форме культурной деятельности челканцев играли полозные средства передвижения – лыжи, временные нарты, специальные нарты – и различные способы перемещения груза – шкура-волокуша, пихтовый лапник, заплечный берестяной короб. Одним из наиболее древних и значимых элементов охотничьей формы культурной деятельности являлись лыжи. Именно изобретение лыж и их последующая эксплуатация сделали возможным охоту на территории северных предгорий Алтая с его глубоко-снежной и длительной зимой.

Распространено было два вида лыж: голицы и подволоки (чана). Голицы использовали исключительно для перемещения ранней весной по насту. Подволоки являлись охотничьими и были предназначены для передвижения по глубокому и рыхлому снегу.

Известные в бассейне р. Лебедь способы сгибания основ лыж позволяли получать два типа подволок: слегка выгнутые и прямые. Предпочтение охотниками отдавалось слегка выгнутым лыжам. На них легче было передвигаться по снегу, поскольку изгиб придавал подволокам амортизационное свойство.

Сапоги, ремни креплений и не закрытая камусом внешняя поверхность подволок тщательно натирались конским салом. Пропитанная жиром кожа не замерзала на морозе. Лицевую поверхность подволок покрывали жиром сначала одним слоем, а после просушки – вторым. Слой жира предохраняли подволоки от сырости и налепания снега.

В некоторых случаях подволоки украшались ромбами, зигзагами и линиями. Орнамент прочерчивался острым предметом между креплениями и носками подволок. Этот простейший орнамент должен был принести удачу на охоте. Это поверье и использование в качестве смазочного средства жира животного входят в один круг культурных явлений и, судя по всему, имеют древнее происхождение.

Непременным атрибутом охотничьего снаряжения являлся лыжный посох (кайок). Он выстругивался из березового дерева и представлял собой черенок со слегка изогнутой нижней частью в форме лопатки. На промысле он выполнял различные функции. Посох служил средством управления и торможения при спуске с гор и разгребания снега на стоянке. С помощью лопатки посоха также доставали воду из ручья, распускали в ней «талган» (ячменное толокно) и утоляли голод.

По утоптанной дороге или насту челканцы шли пешком, буксируя подволоки за собой. На этот случай носки лыж снабжались отверстиями для продевания ремешка или небольшими фигурными выступами. Из подволок устраивали также импровизированные нарты. По признаку устройства «кузова» их можно разделить на два основных типа.

Для первого типа «нарт» была характерна нерасчлененность «кузова» и лыж-полозьев. Существовало два варианта устройства временных нарт. 1. Подволоки ставили вплотную друг к другу. Между собой их связывали ремнями креплений. Носки подволок фиксировали коротким ремешком. К полученному таким образом «головному вязу» привязывали длинный ремешок или веревочку. 2. Подволоки клали параллельно друг другу. Расстояние между лыжами регулировали двумя-тремя поперечинами (на носках и средней части лыж). Концы поперечин – прутьев или планок – привязывали к подволокам при помощи кожаных ремешков, ремней креплений и лыка.

Второй тип «нарт» (кол чанак) имел поднятый над лыжами-полозьями «кузов». Они широко использовались охотниками еще в первой половине XX в. Применялись «кол чанак», безусловно, и в более ранний период. Изготовлялись «нарты» на месте промысла по окончанию охотничьего сезона. Временные нарты выполнялись из запасных подволок и подручных материалов – брусков и реек. На подволоках по обе стороны от креплений устраивались по два брусковидных копыла. Высота и длина копыльев составляла 10–15 см и 10 см соответственно. К подволокам копылья прибивались со стороны скользящей поверхности железными гвоздями (по два гвоздя на один копыл). Для этого использовались также деревянные гвозди. Последние забивались в отверстия, которые протыкались предварительно шилом в подволоках и копыльях.

На противостоящие друг к другу копылья сверху затем прибивались поперечные (вязы) и продольные (нащепы) рейки шириной 5–6 см. В результате получался род кузова, на котором укреплялся груз – охотничье снаряжение, добыча. Роль головного вяза выполняла поперечина, которая укреплялась на носках подволок. Концы поперечины прибивали гвоздями к носкам лыж или привязывали кожаными ремешками. Буксировали «нарту» на подволоках при помощи веревки. Оба конца веревки привязывали к «головному вязу». Петля накидывалась охотником на плечо. При буксировке полозья «нарт» шли по лыжне, которую оставлял за собой охотник. Слева у «нарт» имелась оглобля (чана туткуч). Последняя одним из своих концов привязывалась ремешком на месте сгиба носка подволоки (полоза). Оглобля позволяла охотнику держать временные нарты на определенной дистанции при спуске с гор. По прибытию к месту постоянного проживания «нарту» разбирали.

Наряду с импровизированными нартами (кол чанак) для транспортировки груза по глубокому и рыхлому снегу охотниками использовались волокуши. Наиболее простым способом перемещения груза на небольшое расстояние являлось использование в качестве «нарт» пихтового лапника. Длина лапника составляла 1–1,5 м. Буксировали такую «нарту» с добычей на подволоках, держа одной рукой за ствол пихты.

В качестве волокуши использовалась также шкура убитого зверя – лося или марала. Добытого в тайге зверя разделывали. Мясо складывали в шкуру. Зашнуровали волокушу веревкой, которую продевали через предварительно сделанные отверстия в краях шкуры. Края волокуши могли также скреплять между собой черемуховым прутом. Волокушу охотник буксировал за собой при помощи веревки, которую он набрасывал на плечо.

Помимо временных нарт и волокуш у челканцев бытовали также специальные охотничьи нарты (чанач). В конструктивном отношении они представляли собой западносибирский тип ручной нарты. Нарты использовались в первой трети XX в. и, очевидно, в более раннее время.

Нарты были рассчитаны исключительно для дальних переходов. На нартах к месту промысла подвозились продукты, охотничье снаряжение (ружье, капканы, котелок и т.д.) и запасные подволоки. К месту постоянного проживания охотник на нартах доставлял добычу (преимущественно пушнину).

Следует отметить, что с нартами ходили не все челканцы. Существовали альтернативные средства доставки и вывоза охотничьей поклажи. Для этих целей широко использовались временные нарты, заплечный берестяной короб (комдо), а также конно-верховой транспорт. Осенью, с наступлением холодов, охотник подвозил продовольствие к месту промысла на коне. Берестяной короб с продуктами подвешивался высоко над землей на пихтовом дереве. Перечисленные средства доставки провианта и вывоза добычи из тайги в 1930-х гг. постепенно вытеснили предназначенные для этих целей нарты. Основная причина окончательного вытеснения нарт, видимо, кроется в ограничении промысловых территорий близлежащей тайги и постепенном падении значения охоты.

При ранних паводках для преодоления водных припятствий охотники использовали берестяные челноки (тос кеве). Его конструкция известна по рассказам известного в свое время охотника Чемука Кандаракова.³¹ В середине апреля (примерно в 20-х гг. XX в.) этот охотник переправился на берестянке через разлившуюся р. Садру. Челнок им был выполнен в тайге «на скорую руку».

Основу конструкции «тос кеве» (челнок) составлял согнутый дугой черемуховый прут, концы которого соединялись поперечиной. Концы прута-поперечины на концах дуги скреплялись «в замок». Перед этим прут, видимо, разогревали над костром. Сверху каркас лодки имел вид удлиненного полуовала.

Берестяные пластинки сшивали лыком. Его сдирали с черемухового дерева. Края берестяного полотнища накручивали (снаружи внутрь) на прутья каркаса и пришивали. Чтобы не продавить дно ногами, на днище челнока клали дранку или ветки. Передвигались на лодке при помощи однолопастного весла или шеста. Берестяной челнок использовался охотником при переправах два-три раза, затем его оставляли в тайге.

Берестянки прежде были широко известны на территории западной и юго-западной Сибири. По письменным, этнографическим и фольклорным данным они прослеживаются у шорцев, чулымских тюрков, томских татар, кетов, групп обских угров, ненцев, а также целого ряда народов Восточной Сибири и Амура. Нарымские селькупы, передвигаясь по таежным рекам на берестянках или долбленках на водоразделах, переносили их на себе. Этот же способ передвижения по тайге был известен челканским охотникам. На берестянках в ХVIII в. на охотничий промысел уходили кайдынцы, входившие в состав одного из исчезнувших родов хакасского этноса.

Чулымские тюрки каркас берестянки изготовляли из черемухового дерева. Нарымские селькупы, как и челканцы, при выполнении лодки использовали черемуховые прутья и бересту. Основу каркасной лодки селькупов составлял согнутый длинный прут в виде овала. Снизу к нему крепили согнутые дугой прутья, которые образовывали каркас лодки. Бересту натягивали на каркас снаружи и внутри. Берестянку селькупы могли также изготовлять двойной. При передвижении на дно лодки клали тонкие деревянные дощечки.

При сопоставлении берестяной лодки нарымских селькупов и охотничьего челнока челканцев обнаруживается определенное конструктивное сходство. К тому же здесь следует учитывать одно важное обстоятельство – время использования лодки. У нарымских селькупов берестяная лодка была рассчитана на длительное использование, у челканцев – на два-три перехода.

Происхождение берестянок у челканцев, возможно, связано с самодийскоязычными этническими группами. В этом плане интересны сведения о неугорском происхождении берестянок у хантов.³⁷ По фольклорным материалам ваховских и южных хантов их долбленки противопоставлялись берестянкам «самоедов».

Из других водных средств передвижения челканцы-охотники использовали также плот (сал). Он являлся, видимо, не менее древним элементом в охотничьей форме культурной деятельности, чем берестяной челнок. Плот использовался преимущественно летом. При возращении домой охотники сплавлялись на нем вниз по течению реки. Распространен плот был повсеместно.

2. Земледельческо-собирательская форма культурной деятельности. Вторым по значимости после охоты направлением хозяйственной деятельности населения бассейна р. Лебедь и других таежных групп Северного Алтая являлось мотыжное земледелие. По характеру получаемой пищи и функциональному использованию некоторых элементов культуры с земледелием связано собирательство. Данное обстоятельство стало главной причиной объединения этих двух отраслей хозяйства в один вид культурной деятельности.

Развитие в горно-таежных условиях земледелия привело к более активному культурному воздействию на окружающую людей природную среду, появлению различных сопутствующих названной отрасли хозяйства элементов. Земледелием, однако, северные алтайцы занимались мало. По данным 1745 г. челканцы сеяли «один ячмень и то самое малое число». Аналогично обстояло дело с челканским земледелием и во второй половине XIX в. Отмечено, что они «сажают не больше, чем им нужно для пропитания».

Традиционное земледелие в горно-таежных районах Северного Алтая представляло собой классический пример подсечно-огневой системы. «Пашнями» у челканцев служили небольшие открытые или расчищенные при помощи топора и огня участки земли на южных склонах гор или косогоров. Они не удобрялись и забрасывались через каждые два года. Поэтому челканцы стремились использовать любой удобный участок земли, сколько-нибудь пригодный для обработки. В этой связи обрабатываемые участки у челканцев нередко находились на значительном расстоянии от мест их постоянного проживания. В долинах рек «пашен» не было, так как выпадающий часто иней губил молодые побеги хлеба. Аналогичная ситуация с земледелием наблюдалась у горных шорцев и туба, поскольку в «черни» (тайге) удобных мест для земледелия было чрезвычайно мало. В этом крылась основная причина «отсталости» этой отрасли хозяйства у челканцев, шорцев и туба. Достигнув возможного в условиях северных предгорий Алтая развития, мотыжное земледелие в целом оставалось неизмененным у челканцев вплоть до середины XX в.

Землю жители северных предгорий Алтая взрыхляли в мае. Основным земледельческим орудием при этом являлась мотыга – «абыл». У челканцев она носила название «оол». Мотыгу в бассейне р. Лебедь использовали также наряду с конекопалкой для выкапывания луковиц кандыка.

Помимо ячменя (арва) челканцы высевали пшеницу (пугдей), просо (таран). Из других зерновых культур зафиксирована также рожь (арыш). Высевали ее, видимо, редко, поскольку у нас нет указаний на ее культивирование. Из технических культур челканцы выращивали лен и коноплю.

Челканские названия зерновых культур находят параллели во многих тюркских языках и диалектах. Так, у северо-восточных казахов ячмень назывался «арпа», пшеница «бийдай», просо «тары».⁴⁵ Некоторые из этих слов – «пугдей / бийдай, таран / тары» восходят к фонду древнетюркской и даже пратюркской лексики. В этой связи традиционность мотыжного земледелия у челканцев не вызывает сомнений.

Урожай собирали в августе. При жатве использовали серп. У северных алтайцев и шорцев он получил распространение в конце XIX в. У туба серпу предшествовал специальный нож «оргуж». Лен и коноплю челканцы вырывали руками с корнем. Этот же прием они использовали при уборке урожая хлеба.

От стеблей колоски отделяли при помощи огня. Обжигание колосков на костре довольно подробно было описано Л.П. Потаповым. Помимо челканцев оно было зафиксировано у туба, кумандинцев и шорцев. Обгоревшие колоски они обмолачивали при помощи коротких деревянных палок, утолщенных на конце. Такие палки, видимо, имели место и у челканцев. По нашим материалам обмолот челканцы производили цепом «уртун». Он состоял из двух деревянных частей – ручки и молотила. Между собой они соединялись сыромятным ремнем или веревкой, концы которой привязывали к ручке и молотилу.

Немаловажное место в питании челканцев занимали клубни, корни и стебли дикорастущих растений: пиона, пучки, калбы и некоторых других. Так, из луковиц кандыка и сараны готовили жидкого типа похлебку (тире). Несколько меньшее значение в рационе питания челканцев занимали кедровые орехи. При их обработке использовали вальки, ручной лоток, котел и зернотерку. В результате из обжаренных и растертых ядер кедровых орехов челканцы получали жирную густую массу «токшок».

Возделывание технических культур – конопли и льна – обеспечивало челканцев сырьем для производства холста. До колонизации русскими северных предгорий Алтая для этой цели служила крапива и волокна дикорастущего кендыря (конопли). Позднее «кендырь» был вытеснен культурным видом конопли. Способ обработки конопли у челканцев был во многом аналогичен шорскому.

Лен, видимо, был заимствован челканцами от русских. От них же лен был воспринят соседями челканцев – кумандинцами. Лен убирали в августе. Сушили его под навесом до хрупкости. Ломали лен на мялке «талга». Аналогичное орудие обработки лена использовали русские крестьяне Южного (Рудного) Алтая. На волокна стебли «разбивали» при помощи специального станка «тарак».

При производстве ниток использовали веретено и прялку. Холст ткали на заимствованным у русских ткацком стане. Однако он и его детали у челканцев имели собственные названия: стан «кеден тогыйтен тепсок», последник «туруп», навой «кеден ораш» и т.д. Видимо, они восходят к бытовавшему у них и других таежных групп северных предгорий Алтая безрамочному ткацкому стану.

В бассейне р. Лебедь домотканый холст (кеден) был главным материалом для изготовления одежды. Его значение для производства одежды у челканцев трудно переоценить. Меховая одежда из шкур диких животных у них не зафиксирована. Овчина и войлок у челканцев появились, видимо, уже после установления прочных связей со скотоводческими группами Саяно-Алтая. Наконец, видимо, только со второй половины XIX в. таежное население бассейна р. Лебедь для выполнения одежды стало использовать ткани фабричного производства (товар) – дабу, сатин, ситец и т.д.

Основными элементами мужской и женской одежды из холста являлись рубаха (чамча), штаны (штан) и халат (когнок). Их покрой имел туникообразный характер. Так, стан «когнок» составляли два перекинутых на плечи прямоугольных полотна материи с вшитыми косыми или вытянутыми в форме трапеции боковинами. Конструктивные признаки челканского халата позволили Н.Ф. Прытковой отнести его к западносибирскому типу верхней одежды. Этот тип одежды получил распространение также у кумандинцев, шорцев и хантов. Общность типа одежды у аборигенного населения Северного Алтая и обских угров указывает, по мнению Н.Ф. Прытковой, на этногенетические связи этих народов.

3. Скотоводческая форма культурной деятельности. Важное место в сложившимся у челканцев культурном комплексе занимали также явления, связанные со скотоводством. Однако оно являлось одной из наименее развитых отраслей хозяйства в бассейне р. Лебедь. Длительная и холодная зима с довольно высоким снежным покровом, ограниченные участки для пастбищ стали одним из основных препятствий для развития скотоводства на территории Северного Алтая. Наиболее приспособленной к условиям горно-таежной местности оказалась лошадь. В недалеком прошлом она являлась у жителей северных предгорий Алтая единственным видом домашнего животного. Так, в середине XVIII в. скотоводство у кузенов, телесов и челканцев заключалось в разведении одних лошадей.

Коневодство у саяно-алтайских народов имеет давнюю традицию. У раннесредневекового населения Саян «лыжных тугю» (дубо, милигэ, эчжи), по данным Тан-Шу, было много хороших лошадей. При этом в их хозяйстве значительное место принадлежало охоте, рыболовству и собирательству.⁶³

Однако коневодство сформировалось за пределами лесных районов Саяно-Алтая. У таежных групп оно появилось под влиянием или, даже, при прямом участии скотоводческого населения. Одной из важных сторон этой проблемы является вопрос о происхождении дубо. В этнографической литературе были изложены две основные версии об их этногенезе. В.В. Радлов считал дубо изначально самодийскоязычным «народом», С.И. Вайнштейн – тюркоязычным.

Коневодство является одним из существенных признаков скотоводческой культуры. Одними из ее носителей, по мнению С.И. Вайнштейна, являлись тюркоязычные кочевники дубо еще в I тыс. н.э. Присваивающие формы экономики восприняты были ими от местных, преимущественно самодийско- и кетоязычных, лесных племен. «В новых условиях, – пишет С.И. Вайнштейн, – переселенцы (дубо – Е.Б) сумели сохранить лишь отдельные черты прежнего хозяйства и быта, в частности коневодства и свой язык». Аналогичные или похожие процессы имели место, видимо, и на территории северных предгорий Алтая. Примечательно, что обряд жертвоприношения коня (тайэлга) стал у челканцев и туба неотъемлемой частью их охотничьего промысла.

Во второй половине XIX в. челканцы держали вместе с лошадьми уже крупный рогатый скот, но в очень ограниченном числе. Основным кормом для скота в осенне-зимний период являлось сено. Траву начинали косить с июля. Для этой цели использовали косу-горбушу (чакпы). Скошенную траву переворачивали периодически (по мере высыхания) деревянными граблями. Сено метали в снопы, а затем – в стога. Процесс заготовки сена у челканцев бассейна р. Лебедь остался неизменным вплоть до настоящего времени.

На вольном выпасе животные находились с марта-апреля до ноября. Осенью и зимой животных держали в пригоне. В ненастные дни скот размещали в сарае. Сеном скот кормили 3 раза в день: утром, в полдень и вечером. На ночь давали больше сена. Скот выводили на водопой в светлое время суток.

Уход за лошадьми у челканцев сводился к следующим действиям. В марте-апреле лошадь «вычесывали» при помощи железной щетки. Вычесав прошлогоднюю шерсть, лошадь выпускали на вольный выпас. Чтобы лошади не одичали и не отходили далеко от дома, по утрам устраивали дымокуры из гнилушек и навоза. Периодически лошадь также подкармливали хлебом и солью.

Лошадей различали по возрасту, полу и масти. Коневодческая терминология являлась одной из наиболее разработанных. Жеребенка называли «чавачак», жеребца – «айгыр», лошадь – «ат», кобылу – «пей ат». Возраст лошади исчисляли числительными, а также обозначали специальными терминами. Только что родившегося жеребенка называли «кулнач», словом «кулун» именовали жеребенка по первому году, «сарбаа» – однолетнего жеребца, «тай» – жеребенка по второй весне, «чаба» – двухлетка, «кунан» – трехлетнего жеребца, «кызрак» – трехлетнюю кобылу, «тонон» – жеребца по четвертому году рождения.⁷⁷

Значительным разнообразием отличалась терминология, которая касалась мастей лошадей. Черного по масти коня называли «кара ат», серого – «сур», полосатого – «ала чокр», белого – «аппаш», рыжего с белой гривой и белым хвостом – «чалдар». Вот те из немногих терминов, которыми обозначали масти лошадей. Раньше их, видимо, было несравнимо больше.

Разнообразные и многочисленные названия лошадей по масти, полу и возрасту в челканском языке свидетельствуют о довольно устойчивой традиции коневодства в их хозяйстве. Аналогичная ситуация наблюдалась также у кумандинцев. Хорошо разработанная коневодческая терминология была характерна для многих скотоводческих народов, в частности, казахов и монголов.

К скотоводческой отрасли хозяйства тесно примыкает выделка кожи. Шкуру сначала замачивали в воде. Шерсть затем соскабливали двуручным скобелем. После этого кожу укладывали в бочку и заливали специально приготовленным раствором. Он готовился из мелко истолченной в ступе коры тальника. Затем его помещали в котел и варили на воде. Шкуру дубили две-три недели, периодически меняя раствор. Сушили кожу в тени, а затем смягчали на мялке.

4. Рыболовческая форма культурной деятельности. Глубоко традиционным направлением хозяйственной деятельности челканцев являлось рыболовство. Наряду с охотой и скотоводством оно являлось источником мясной пищи. В основном из рыбы готовили уху (палактын муны тире). С рыболовством в бассейне р. Лебедь был, видимо, связан также генезис долбленок и берестянок. Однако наиболее значимые элементы рыболовческой формы культурной деятельности были все-таки сопряжены с использовавшимся у челканцев инвентарем.

Объектами рыболовного промысла у челканцев служили хариус, окунь, чебак, пескарь, ерш, таймень, щука, налим. Рыбу ловили удочками, сетями, а также лучили ночью (туноктоп). Из рыбных ловушек челканцам были известны морды (суген, сопыр) и запоры (тон).

Закрытые ловушки челканцы плели из тальниковых прутьев. Их длина составляла от 1,1 до 1,5 м. Аналогичные по конструкции и форме морды (сюган) отмечены у чулымских тюрков. Термин «суген» для обозначения закрытой ловушки использовался также у шорцев Горной Шории и таежной Хакасии, бачатских телеутов, тофаларов и барабинских татар. Сам термин «суген / сюган» общераспространен в тюркских языках и принадлежит к уйгурскому лексическому пласту.

Ставили морду устьем против течения реки, привязывая ее к вбитому в дно реки колу. Весьма близкую по конструкции к верше ловушку (шурба) использовали также при устройстве запора (тон). Выполняли «тон» на быстрине или мелководье, когда осенью рыба «скатывалась» вниз по течению реки.

Орудия рыболовства челканцев находят параллели у селькупов и тех тюркских групп и этносов, в этногенезе которых участвовали кето-, угро- или самодийскоязычные этнические группы. Происхождение рыболовства и охоты у чулымских тюрков связывается исследователями с енисейцами, уграми и самодийцами. С южносамодийскими группами, как уже отмечалось выше, увязывается этногенез томских и саянских (тофаларов) карагасов.

Сравнительно-исторический и конкретный историко-лингвистический анализ культурных явлений и тесно сопряженной с ними терминологии свидетельствует, таким образом, о контактном положении бассейна р. Лебедь. Процессы культурной адаптации к занимаемому микроландшафту здесь были в значительной степени усложнены приспособлением первоначально чуждых для таежного хозяйства занятий и элементов – коневодства, конно-верхового транспорта, обряда жертвоприношения коня и целого ряда других явлений, связанных прежде всего с материальной культурой челканцев. Их истоки, видимо, восходят к средневековым тюркоязычным группам Центральной Азии и Саяно-Алтая. Исторически они, очевидно, были связаны с этнополитическими образованиями древних тюрков, уйгуров, енисейских кыргызов, возможно – кыпчаков. На это, прежде всего, указывает тесно связанная с хозяйственными занятиями челканцев лексика.

Заключение

В заключение хочу сказать, что уклад жизни северных алтайцев сильно изменился. Как не жаль, но древние обычаи и традиции уже забываются, они остаются только в памяти стариков. Язык, неотъемлемая часть наследия культуры народов, тоже начинает теряться. Да и коренных жителей с каждой переписью как видим становиться все меньше и меньше. Благо хоть развивается туризм, так как начали создаваться турбазы и туристические маршруты с национальным оттенком, показывают и рассказывают наши старые обычаи и традиции, так же рассказывают легенды, объясняют туристам как себя вести в горах, обращаться с огнем, водой и почему так принято. В отдаленных селах еще остались отголоски от старого уклада жизни. Например, в селах Суронаш и Курмач-Байгол до сих пор нет линии электросетей. Основным видом хозяйственной деятельности там остается охота, рыболовство и скотоводство. Правда, коневодство уступило место разведению крупного рогатого скота. Это я вижу на примере своих родственников. У дяди примерно 40 голов коров и всего штук 6–7 лошадей. И у тети примерно так же. Из земледелия осталось только выращивание овощных культур в огородах, да и то по мелкому. Пашни, которые были расчищены в советское время, превратились в места под сенокос. В основном летом занимаются сеном, весной-колбой, осенью – собирают клюкву и орехи. Все в основном идет на продажу, для покупки товаров первой необходимости (зерна, сахара и т.д.).

С недавнего времени мировая общественность заинтересована сохранением культуры и традиций малочисленных народов. 13 сентября 2007 года Генеральная Ассамблея принимает декларацию Организации Объединенных Наций о правах коренных народов. Российская ассоциация коренных и малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации не осталась в стороне. Это дает надежду, даже уверенность в том, что наши народы не затеряются со временем и не канут в лету. Но для того чтоб это не случилось, надо нам самим принимать активное участие в сохранении культурных ценностей наших малочисленных народов.

Список литературы

Сибирь. Атлас Азиатской России. – М.: Топ-книга, Феория, Дизайн. Информация. Картография, 2007. – 664 с.

Народы России. Атлас культур и религий. – М.: Дизайн. Информация. Картография, 2010. – 320 с.

История и культура народов Алтая – http://new.hist.asu.ru/naltai/kum.html

Материал из Википедии (электронная свободная энциклопедия) – http://ru.wikipedia.org/wiki

Сборник. Этническая история народов Азии. – М., 1972. – С. 52–66

Дыренкова Н.П. Охотничьи легенды кумандинцев // Сборник МАЭ М.; Л., 1949. Т. XI. С. 110–132.

Назаров И.И. Время и календарь в традиционной культуре кумандинцев // Сибирь. Центральная Азия и Дальний Восток: взаимодействие народов и культур. Вторые научные чтения памяти Е.М. Залкинда. Мат-лы. конф. Барнаул, 2005. С. 58–70.

Потапов Л.П. Из этнической истории кумандинцев // История, археология и этнография Средней Азии. М., 1968. С. 316–323.

Потапов Л.П. Охотничий промысел алтайцев (отражение древнетюркской культуры в традиционном охотничьем промысле алтайцев). СПб.: МАЭ, 2001. 168 с.

Сатлаев Ф.А. Кумандинцы: историко-этнографический очерк (XIX – первая четверть XX в.). Горно-Алтайск: Алт. кн. изд., 1974. – 200 с.

Славнин В.Д. Погребальный обряд кумандинцев // Обряды народов Западной Сибири. Томск, 1990. С. 132–146.

Этническая история народов Азии. – М., 1972. – С. 52–66.