История демократических преобразований в Турецкой Республике

Реферат на тему:

История демократических преобразований в Турецкой Республике

В июле 1923 г. состоялось подписание Лозаннского мирного договора, означавшего признание Западом нового турецкого государства. Оно возникло в ходе освободительной войны против военной интервенции ряда западноевропейских стран.

29 октября того же года Великое Национальное Собрание провозгласило новую Турцию республикой. Османская империя канула в историю. И друзья кемалистской Турции, и ее вчерашние враги – западные державы – с интересом ожидали, в каком направлении пойдет политическое развитие вновь провозглашенной республики. На Западе интерес этот подогревался тем, что к этому времени у кемалистов уже сложился тесный военно-политический союз с Советской Россией, которая задолго до Лозанны признала деюреанкарское правительство ВНСТ и заключила с ним в марте 1921 г. Договор о дружбе и братстве.

Ясность в этот вопрос внес руководитель освободительного движения турецкого народа и первый президент республики Мустафа Кемаль Ататюрк. 29 октября 1923 г., именно в день провозглашения республики, он, пригласив для беседы французского писателя М.Перно, заявил: «...Мы склоняемся к желанию иметь европеизированную Турцию, вернее, Турцию, ориентированную на Запад...Мы хотим модернизировать нашу страну. Все наши стремления направлены на то, чтобы создать в Турции современную, т.е. западную политическую систему».

Итак, Мустафа Кемаль, ведя кровопролитную войну против западных держав, в то же время имел в виду создать в будущем на просторах Малой Азии новое турецкое государство как раз по их образцу и подобию. Война же нужна была для того, чтобы избежать уготованной туркам Севрским договором, который был подписан султанским правительством и державами Антанты в 1920 г., участи жить на обрубке принадлежавшей им ранее территории в качестве полуколониального придатка Запада. Сначала кемалисты должны были добиться признания Западом их независимости и суверенитета в тех территориальных рам-ках, которые они сами определили.

Заявление Мустафы Кемаля определенно свидетельствовало о том, что для него и его сторонников понятие модернизации Турции сводилось к ее вестернизации. Причем последняя должна была распространяться отнюдь не только на политическую систему, но носить всесторонний, цивилизационный характер. Что касается политической системы, то Мустафа Кемаль здесь сделал уточнение. Отвечая в декабре 1924 г. на вопросы стамбульского корреспондента газеты «Таймс», он заявил: «В странах, где существуют принцип национального суверенитета и республиканская форма правления, закономерно существуют политические партии. Нет сомнений, что и в Турецкой Республике возникнут партии, взаимно контролирующие друг друга»2.

Судя по всем вопросам «Таймс», общественное мнение на Западе было озабочено возможностями внедрения в Турции главного принципа западной демократии – политического плюрализма. И турецкий лидер дал на это обнадеживающий ответ.

Казалось бы, зеленый свет всесторонней вестернизации, в том числе политической, зажжен, и дело пойдет на лад. Но жизнь показала, что для мусульманского развивающегося общества, в данном случае турецкого, – это проблема, причем проблема сложная, многоплановая, ввергающая порой это общество в тяжелые мучительные коллизии.

Начать с того, что для самих кемалистов разные стороны ве-стернизации имели разное значение. Мустафа Кемаль охотно пошел на ликвидацию султаната и халифата, на отделение ислама от государства, на решительную ломку традиционных ценностей, на культурную революцию в духе вестернизации, на полную секуляризацию системы просвещения, на ликвидацию шариатских норм в законодательстве и разработку новой законодательной базы на основе образцов западноевропейских законов и норм.

Но что касается так интересовавшего Запад политического плюрализма, то здесь кемалисты не торопились. Две попытки создания в 20–30-е гг. небольших оппозиционных партий, быстро пресеченные, убедили их в том, что задуманная и осуществлявшаяся революция (или реформы) в условиях плюрализма на базе реалий турецкого общества быстро потонет в межпартийных распрях и склоках.

Принятая в 1924 г. конституция республики не содержала даже упоминания о политических партиях. Мустафа Кемаль пришел к выводу о необходимости создания единственной, правящей партии, которая и была создана в 1923 г. и получила название Народной (позже Народно-республиканской партии – НРП). В связи с этим Мустафа Кемаль заявил, что в Турции нет антагонистических социальных классов, и он хотел бы создать партию, программа которой выразит интересы всех социальных классов нации3.

Речь шла, таким образом, о создании авангардной партии, долженствовавшей объединить все слои нации в борьбе за успех революции. Возможно, Мустафу Кемаля привлекал опыт великого и очень дружественного северного соседа, который под руководством одной партии осуществлял свою революцию. Открыто отвергая коммунистическую идеологию, Мустафа Кемаль тем не менее мог видеть преимущества однопартийной системы в мобилизации всех сил государства и народа на достижение определенных целей. Такая линия Мустафы Кемаля вызвала негативную реакцию Запада, обвинившего его в узурпации власти, бонапартизме.

Перемены в этом плане наступили сразу после окончания Второй мировой войны. Опасаясь наказания со стороны победителя – СССР за поддержку гитлеровской Германии, несмотря на объявленный ею нейтралитет, Турция бросилась искать поддержки и покровительства англо-американского блока против, как ей казалось, нависавшей над нею советской угрозы. США и Англия в ответ указали Турции на необходимость приведения политического режима в стране в какое-то соответствие с западными стандартами. Этот внешний фактор оказал большое влияние на решение руководства правящей партии – НРП отказаться от авторитарного однопартийного режима4.

Переход в 1945 г. к многопартийной системе был важным шагом в политической вестернизации, в овладении основами западной демократии. Однако, как показали события 50-х – начала 80-х годов, турецкое общество, жившее в рамках Османской империи в условиях султанского режима, а в 20–40-е годы – в условиях однопартийной диктатуры НРП, оказалось далеко не готовым к политическому самоуправлению через регламентированную борьбу политических партий, через упорядоченный политический диалог и компромисс. Для этого не оказалось в наличии соответствующего уровня гражданского общества, западного менталитета, наконец.

Пришедшая к власти в результате парламентских выборов 1950 г. Демократическая партия (ДП) полагала, что настал черед ее длительного авторитарного правления и что «деликатная демократия» здесь ни к чему. Началось давление на оппозицию в лице НРП с применением полиции и даже армии в целях заставить ее отказаться от всякой мысли вернуться к власти через выборы. Апофеозом борьбы явилось создание властями в апреле 1960 г. комиссии с почти неограниченными полномочиями по расследованию «противозаконной подрывной деятельности НРП и части прессы».

Это ускорило созревание острейшего политического кризиса, вылившегося в государственный переворот 27 мая 1960 г. В дальнейшем системные политические кризисы разражались в стране еще дважды, примерно, через каждые десять лет. И каждый раз это завершалось вмешательством армии.

Выделим из этого турецкого феномена два момента, особенно ярко, на наш взгляд, характеризующие специфику становления демократии в Турции. С одной стороны, упорно не желают приживаться на турецкой почве и конструктивно работать заимствованные с Запада государственно-политические институты и законодательные нормы. Причем в каждом из трех десятилетних периодов это выражается по-разному. С другой стороны, каждый раз, когда системный кризис угрожает самому существованию режима, на авансцену политической жизни выходит армия и, спасая гибнущую турецкую демократию, «наводит порядок».

Что самое характерное для Турции – именно военные здесь в течение тридцати с лишним лет после Второй мировой войны играли главную роль в сфере, которая, казалось бы, наиболее далека от круга их профессиональных интересов, – в юриспруденции, в разработке законодательной базы республики.

Именно военная хунта в лице созданного после переворота 27 мая 1960 г. Комитета национального единства (КНЕ) решила, что разработанная и принятая под руководством Ататюрка конституция 1924 года больше не годится для Турции. При этом общий ход мыслей был следующим: наилучший способ обеспечения нормального функционирования политических институтов, конструктивного взаимодействия политических партий – это максимальное расширение демократических прав и свобод и их реальное обеспечение. Наибольшее влияние на формирование конституционно-правовых позиций офицеров в КНЕ оказала зародившаяся в недрах НРП концепция социал-демократического толка – декларирование в новой конституции свободы слова, печати, собраний, права на создание профсоюзов, обеспечения социальных прав трудящихся, обеспечения контроля парламента за исполнительной властью, политического плюрализма как неотъемлемой части демократического строя и т.д.7

Именно в таком духе и была разработана новая конституция, самая демократическая в истории республики, принятая в результате референдума в 1961 г.

Оптимисты ожидали расцвета демократии, «как в Европе». Но, увы, этого не произошло. То, что было хорошо для Европы, оказалось неприемлемым для Турции. Политические события 60-х годов стали развиваться не в ожидавшемся направлении. В результате взрывной демократизации резко активизировались маргинальные политические силы, оставшиеся вне разрешенных рамок турецкого политического плюрализма, в том числе коммунисты, левацкие организации. Под их влияние попало большое число вновь созданных рабочих профсоюзов, студенческие организации. Значительная часть молодежи оказалась вовлеченной на путь анархии и политического террора.

В легальных рамках большую активность проявляла Рабочая партия, прошедшая в парламент и выступившая за коренное изменение внутренней и внешней политики, за переход на некапиталистический путь развития.

В таких условиях, свойственных классической – европейской модели демократии, конструктивной дискуссии и компромисса не получилось. Вместо этого турецкое общество оказалось на грани гражданской войны, оно не имело необходимых ресурсов политической самоорганизации для обеспечения выхода из кризиса.

12 марта 1971 г. военное командование совершило переворот – оно отправило в отставку правительство, назначило свой кабинет министров и приняло решение вновь изменить основной закон республики. Парламенту было приказано внести большое число изменений в конституцию 1961 года, но уже противоположного свойства. Хунта пришла к выводу, что демократия в имеющемся объеме неприемлема для Турции.

Под контролем генералов парламент изменил конституцию. В нее было внесено положение о том, что демократические права и свободы ограничиваются в целях охраны безопасности государства и общественного порядка. Усилена исполнительная власть, сужен контроль над ней со стороны парламента и судебной власти. Ограничено самоуправление университетов, ужесточен контроль государства над средствами массовой информации. Созданы суды государственной безопасности для рассмотрения дел, «связанных с безопасностью государства и направленных против республики»8.

Однако надежды генералов обеспечить порядок в стране при сохранении демократических институтов на базе разработанного по их указанию нового варианта конституции не оправдались. События в стране в 70-е годы развивались, в общем, в том же направлении, что и в 60-е. Процесс мирной гармоничной демократизации общества опять не пошел. Он вновь принял обостренный болезненный характер. Действовавшие нелегально коммунисты продолжали усиливать влияние в рабочих профсоюзах и общественных организациях, ведя дело к подрыву и слому существующего режима. Гораздо больший размах принял политический экстремизм, многие студенческие кампусы превратились в склады оружия и базы анархистов и террористов. В отличие от 60-х, поднялась волна правого экстремизма на базе Партии националистического движения, которая создавала военизированные молодежные формирования, проникала в офицерский корпус, готовилась принять решительные меры против «прогнившей демократии».

Режим вновь оказался на краю гибели, ибо правительство и парламент перестали владеть ситуацией. 12 сентября 1980 г. произошел новый военный переворот. Военное командование, сформировавшее Совет национальной безопасности (СНБ), прежде всего приняло эффективные меры против политического террора, заодно произведя многочисленные аресты в среде левой интеллигенции. Затем оно вновь, как и ранее, обратилось к конституционно-правовой стороне дела, придя к категорическому выводу о необходимости замены конституции.

В этих целях был создан Учредительный меджлис в составе самого СНБ и назначенных им членов. Его задачей была подготовка проекта новой конституции, которая и была принята в результате референдума в ноябре 1982 г.

Военная хунта видела свою главную задачу в создании такого основного закона, который не допустил бы в будущем возникновения новых системных кризисов, обеспечил бы устойчивое функционирование демократических институтов в рамках допущенной ею ограниченной демократии. Военные рассуждали так: коль скоро введенных после 1971 г. ограничений прав и свобод оказалось недостаточно, надо ввести новые ограничения.

В результате новая конституция еще более усилила исполнительную власть по сравнению с законодательной и судебной, что особенно ярко проявилось в значительном расширении полномочий президента. Рамки допускаемых прав и свобод еще более сузились «в интересах обеспечения порядка. Углублен контроль государства за деятельностью политических партий, за сферами идеологии, культуры, образования. Были усложнены условия деятельности малых партий, что должно было обеспечить прохождение в парламент всего двух-трех крупных партий. Сводилась к минимуму – участию в выборах – политическая активность населения.

Примечательно, что весь конституционный процесс в Турции в послевоенный период организовывался и осуществлялся армией. Это, безусловно, говорит о том, что в инициированном Ататюрком процессе демократизации – вестернизации политической системы страны выявились серьезные проблемы. Демократизация проходила в совершенно искаженном с точки зрения западных стандартов виде – не через построение и развитие гражданского общества, способного политически самоуправляться, а через антиконституционные силовые акции армии, навязывавшей как раз не способному справиться со своими политическими проблемами обществу те или иные законодательные нормы.

Правда, цивильная часть общества тоже участвовала в разработке новых конституций, но руководила этим процессом все же армия. Сравнение конституции 1961 г., ее варианта 1971 г. и конституции 1982 г. позволяет сделать следующий вывод. Армия инициировала процесс, востребованный всем обществом в попытках его демократизации, – мучительный и длительный процесс поиска оптимального соотношения между правами и обязанностями индивидуума, между свободами и порядком, между политическим плюрализмом и безопасностью и целостностью государства. Европейские клише не годились – это показал опыт конституции 1961 г., и надо было найти приемлемые для турецких условий варианты.

Процесс этот далеко не закончен, он продолжается по сей день. Правда, военные интервенции в юриспруденцию прекратились, и процесс принял медленный и постепенный характер. Его направление кардинально изменилось – от сокращения прав и свобод к их расширению. Правда, различные политические силы по-своему толкуют характер и пределы этого расширения.

Лишь в 1995 г. меджлис принял ряд изменений в конституции 1982 года. Из преамбулы изъято упоминание о перевороте 1980 г., «осуществленном по призыву нации», когда «страна стояла на грани разрушительной и кровавой гражданской войны». Отменен запрет общественным организациям заниматься политической деятельностью. Аналогичный запрет снят также с профсоюзов.

Сокращен перечень запретов для программ и деятельности политических партий. Возрастной ценз для вступления в партии вновь снижен до 18 лет. Отменены положения, запрещающие создание молодежных, женских и иных отделений партий, а также политическое сотрудничество партий с профсоюзами, кооперативами и другими общественными организациями. Отменен контроль прокуратуры за деятельностью политических партий, он вновь передан конституционному суду9.

Движение за дальнейшую демократизацию законодательной базы государства продолжается. Наибольшую активность среди парламентских партий здесь проявляют социал-демократы. Так, программа Народно-республиканской партии указывает, что НРП ставит целью превратить конституцию из перечня запретов в документ о свободах, осуществить демократию в полном объеме и предотвратить ее ущем-ление10. Программные установки Демократической левой партии (ДЛП) предусматривают разработку новой конституции в целях демократизации государства и общества и расширения прав и свобод11. Более решительно выступают за демократизацию внепарламентские левые силы. Программа Рабочей партии Турции (РПТ) призывает к коренной реорганизации государственно-политической системы в целях ее радикальной демократизации12.

Однако остающиеся весьма влиятельными консервативные, пра-воцентристские силы очень настороженно подходят к расширению допущенных рамок демократии и, памятуя опыт последних десятилетий, блокируют попытки такого рода.

В течение 80-х годов политическая обстановка в стране была сравнительно стабильной – показывала свою эффективность новая конституция. Маргинальные леворадикальные партии исчезли с политической сцены. Происламская и националистическая партии не были допущены хунтой к участию в парламентских выборах 1983 г., а на выборах 1987 г. хотя и участвовали, но не прошли в меджлис, не преодолев 10%-ного барьера. В результате выборов 1983 и 1987 гг. в парламенте оказались представленными лишь три партии, вплоть до 1991 г. страной правило однопартийное правительство правоцентристской Партии отечества, и это способствовало политической стабильности.

Казалось бы, золотое равновесие между правами и свободами личности и порядком в государстве усилиями генералов наконец найдено. После 1980 г. прошло десять лет, и сложившаяся было закономерность в периодичности событий была нарушена – очередной военный переворот не грянул. Видимых кризисных явлений в политической жизни не наблюдалось.

Однако этот порядок сохранялся, пока генералы – бывшие члены СНБ в соответствии с предоставленными им новой конституцией временными правами строго наблюдали за ним. По мере отхода страны от военного режима 1980–1983 гг. все постепенно возвращалось на круги своя. Мало-помалу стали давать о себе знать симптомы хронических недугов турецкой модели политического плюрализма. Непосредственный военный контроль исчез, а способности к эффективному политическому самоуправлению турецкое общество еще не приобрело.

Генеральские запреты начала 80-х на создание и деятельность тех или иных политических партий постепенно уходили в прошлое, и многопартийная система стала все более адекватно отражать социально-политическое расслоение в обществе. В обстановке незрелости гражданского общества борьба между политическими партиями по-прежнему оказывалась далекой от демократических норм, от конструктивного обмена мнениями и поиска компромисса, приобретая прежний ожесточенный характер и обостряя внутриполитическую ситуацию.

После всеобщих выборов 1991 г. в меджлисе оказались представленными уже шесть партий, но главное – на смену однопартийному кабинету ПО пришло коалиционное правительство правоцентристов и социал-демократов в лице соответственно Партии верного пути (ПВП) и Социал-демократической народнической партии (СДНП). Эта коалиция сложилась в условиях, когда две крупные правоцентристские партии – ПО и ПВП, мало чем отличаясь друг от друга в своих программных установках, не могли договориться о сотрудничестве из-за острых разногласий между их руководством в лице лидеров – МесутаИылмаза и Сулеймана Демиреля.

Коалиция же ПВП-СДНП с самого начала отличалась острыми разногласиями. ПВП выступала за либерализацию экономики и при-ватизацию государственных экономических предприятий и возражала против политической демократизации, а социал-демократы, наоборот, требовали расширения демократии и стояли за соблюдение принципа этатизма.

В сентябре 1995 г. коалиция распалась. Новый лидер ПВП Тансу Чиллер, сменившая на этом посту С.Демиреля после его избрания президентом республики, предпринимала лихорадочные усилия, чтобы остаться премьер-министром. Тем временем принятый по инициативе Т.Чиллер в 1994 г. «пакет мер по экономической стабилизации», который турецкая печать назвала «пакетом нищеты», вызвал возмущение широких социальных слоев. В обстановке правительственного кризиса это возмущение вылилось в массовые забастовки рабочих и митинги госслужащих. На начало октября бастовало 330 тыс. рабочих. Газеты писали, что сентябрьская инфляция побила десятилетний рекорд.

Ординарный правительственный кризис перерос в острый социально-политический, турецкая демократия вновь оказалась в опасности. 3 октября ведущие газеты сообщили о подготовке военного переворота. Генштаб турецкой армии опроверг такие сообщения, но в деловых кругах выразили мнение, что «нет дыма без огня».

Вчерашние непримиримые противники – Т.Чиллер и новый лидер социал-демократов Дениз Байкал поняли, что очередная политическая интервенция армии в случае дальнейшего обострения обстановки не заставит себя ждать. Они срочно договорились о создании на короткий период предвыборного коалиционного правительства и провели через меджлис закон о досрочных выборах.

Выборы состоялись в декабре 1995 г. и принесли ошеломляюще неожиданный результат. На первое место по числу полученных голосов (21,3%) и мест в меджлисе (158) вышла происламская Партия Рефах во главе со своим лидером проф. НеджметтиномЭрбаканом. Уже одно это говорило о том, что начавшийся процесс формирования элементов нового системного кризиса не только не замедлился в результате выборов, но, наоборот, получил дальнейшее обострение.

Строго говоря, происламские настроения в Турции стали проявлять себя уже после Второй мировой войны все более заметно и це-леустремленно, и это вытекает из особенностей социально-политического и культурного развития Турецкой Республики.

Крупнейший политический деятель Турции С.Демирель отмечает, что кемалистская революция носила секулярный республиканский характер, она осуществила радикальные реформы в сферах культуры и законодательства, которые затронули все стороны жизни общества. Эта революция, утверждает С.Демирель, убедительно продемонстрировала совместимость ислама, демократии и секуляризма. Республика Турция – это пример того, как ислам находится в согласии с секулярной плюралистической демократией13.

На самом же деле в обществе в ходе революционных кемалистских реформ возникли острые противоречия, которые носили определенное время латентный характер, а затем все более явственно стали выступать наружу. Другой общественно-политический деятель Турции Исмаил Джем указывает, что проходившая в ходе реформ урбанизация носила подчас самый разрушительный беспорядочный характер. Турция сознательно пошла на модернизацию и в результате пережила самое сильное культурное потрясение. Еще одним потрясением для турецкого общества стали демократия и плюрализм, к которым она не была готова ни с точки зрения действовавших прежде политических институтов, ни с точки зрения идеологии14.

Крупнейший турецкий ученый Халиль Иналджик пишет: «Несмотря на усиленные утверждения Ататюрка, что Турция является всего лишь одним из современных национальных государств, родившимся после коллапса средневековой Османской империи, мы должны признать тот факт, что сегодня в плане исторической идентификации и ориентации османизм живет в Турции. Исламское самосознание резко возросло по всей стране как результат глубокого разочарования в итогах социального и экономического развития и секулярной прозападной политики». «Исламская реакция, – говорит далее Х.Иналджик, – начавшаяся в 50-е гг. в период правления Демократической партии, оказалась направленной в то же время против бюрократии, привыкшей насаждать реформы сверху, неудачи последней в социально-экономической сфере дали толчок протесту масс, выразившемуся в результатах выборов»15.

Сошлемся, наконец, на американского исследователя, который подчеркивает, что политика секуляризации не оторвала массы турецкого населения от ислама: после трех четвертей века проведения секуляристской политики, являющейся одной из фундаментальных основ республики, огромные массы турок желают усиления политической роли ислама16.

Таким образом, говорить сегодня о сложившейся гармонии между традиционными исламскими ценностями, с одной стороны, и секулярным вестернизированным истеблишментом, с другой, никак не приходится. И ниже мы увидим, что это становится одной из острых проблем дальнейшего развития демократии.

Любой справочник по Турции сообщит, что 99% населения страны – мусульмане. Нельзя отрицать огромного значения кемалистских реформ, превративших страну в современное государство, претендующее на роль супердержавы регионального масштаба. Но приходится признать, что политика культурной вестернизации и секуляризации затронула в основном верхние слои общества. Она разделила последнее на две неравные части: провинциальную глубинку, приверженную традиционным ценностям, и сравнительно узкие городские слои, в основном интеллигенцию, с ее вестернизированной культурой и восприятием лаицизма (секуляризма) почти как атеизма.

Позже однако и в городах сформировалась довольно широкая социальная база происламского движения. В процессе бурной урбанизации, сопровождавшем, как указывалось выше, кемалистскую революцию, многие тысячи обездоленных крестьян потянулись в города и заселили кварталы геджеконду (трущоб). Если в 60–70-е гг. в этих городских районах наивысшей социальной напряженности были довольно сильны позиции левых, то в 80–90-е стало преобладать влияние исламистов.

В условиях однопартийного режима партийно-правительственная кемалистская бюрократия была главной силой, обеспечивавшей проведение реформ сверху. Начиная с 70-х гг. исламисты оформились в политическую партию (неоднократно запрещавшуюся, но возрождавшуюся под другими названиями) и стали принимать участие в правительственных коалициях, пользуясь этим для укрепления своей базы среди бюрократии и даже интеллигенции. В результате исламисты стали одерживать успехи на выборах не только в провинции, но и в городах: в частности, провели своего сторонника на пост мэра Стамбула, города, традиционно считавшегося оплотом компрадорских, враждебных исламу слоев.

Находясь в 70-е гг. у власти в коалиции с НРП, исламская Партия национального спасения (ПНС) добилась приравнения в правах исламских школ (имам-хатипов) к секулярным средним школам, в результате чего выпускники первых получили возможность поступать в университеты, что повлекло за собой рост поддержки исламского движения со стороны студенческой молодежи.

Рассматривая здесь основные причины роста влияния исламского движения в Турции, мы должны сразу же подчеркнуть турецкую специфику этого движения. Оно развивалось (или возрождалось) в условиях активного и длительного осуществления политической вестернизации Турции, когда в стране оформилась и достаточно глубоко укоренилась многопартийная система, осваивались стандарты западной демократии. С другой стороны, эти условия характеризовались тем, что уже в 20-е годы кемалисты нанесли решающие удары по верхушке мусульманских религиозных деятелей во главе с султаном-халифом. Правоверные мусульмане Анатолии не поддержали эту верхушку, поскольку она как бы сомкнулась с оккупировавшими Стамбул англичанами, хотя одно время освободительное движение и развивалось под флагом «освобождения халифа из рук неверных». В то же время рядовые служители культа в Анатолии поддержали кемалистское движение против западных оккупантов. Как бы то ни было, в результате освободительного движения и последующего активного проведения политики секуляризации силы мусульманского духовенства в Турции были очень ослаблены.

По этим причинам в Турции процесс подъема исламского движения проходил не за счет активизации непосредственно мусульманского духовенства, а благодаря возможностям политического плюрализма, вестернизированной политической системы и получил конкретное воплощение в форме создания происламской политической партии в рамках действовавших законов.

Надо напомнить, что один из ударов, нанесенных кемалистами по «чалмоносному фронту», заключался в том, что в 1925 г. были запрещены мусульманские ордена и секты – тарикаты (суфийские брат-ства), закрыты дервишские обители – текке и завие, а также введен составленный по западноевропейскому образцу гражданский кодекс вместо отмененных шариатских гражданско-правовых норм.

Однако реальное положение в сегодняшней Турции таково, что хотя, насколько нам известно, никто этого акта Ататюрка формально не отменял, некоторые мусульманские секты – тарикаты полулегально как бы продолжают действовать. Большое оживление в их деятельности наблюдалось после прихода к власти в 1950 г. Демократической партии. Ее победу на выборах они объявили «победой ислама». Особую активность проявляла тогда секта нурджистов, основанная шейхом СаидиНурси, выступавшим за восстановление норм шариата и заявлявшим, что «конституция – это ислам».

Интересно, что шейх имел контакты с руководителями ДП и пользовался их поддержкой. Он беспрепятственно совершал поездки по стране, «выходя к народу» с проповедями. Указывая на тысячи своих мюридов (послушников), он заявил: «Я обеспечу Демократической партии поддержку на выборах, если ислам займет подобающее место в стране»17. Контакты некоторых правоцентристских руководящих деятелей Турции с полулегальными тарикатами имели место и в дальнейшем. Этим отличался например, лидер Партии отечества, в последующем президент страны Тургут Озал. Но связи, как и во времена ДП, носили обоюдовыгодный характер, «работали» на повышение его популярности среди верующих. При этом сам Т.Озал был убежденным сторонником Запада.

Турецкие СМИ приводят очень редкие и отрывочные сведения о деятельности полулегальных тарикатов. В 90-е годы в печати появ-лялась информация об активности руководителя нурджистов Фетхул-лахаГюлена, его контактах с лидером другой правоцентристской партии – Партии верного пути – Тансу Чиллер. При этом последняя, известная в Турции своими особыми пристрастиями к США, также стремилась использовать эти контакты для обеспечения себе поддержки на выборах со стороны верующих.

Видимо, секты, со своей стороны, через такие взаимоотношения ищут пути восстановления и упрочения своих позиций в секулярном государстве.

В современной турецкой прессе, особенно ориентированной на Запад, проявляется тенденция объединять под термином «исламская опасность» и происламски настроенную политическую партию, и исламских фундаменталистов, и исламские секты – тарикаты, и экстремистские, террористические исламские структуры. А между тем все это – далеко не одно и то же.

Что касается происламской Партии Фазилет (Партии добродетели), то она создана в строгом соответствии с положениями конституции и закона о политических партиях. В ее программе подчеркивается, что вся деятельность партии должна осуществляться «на базе принципов Ататюрка и демократического, светского, правового государства».

Наиболее «происламские» положения программы заключены в следующих идеях. Турция обладает достаточным историческим и культурным потенциалом, чтобы вернуть себе международный статус такого государства, которым в течение шести веков была Османская империя. Одна из главных задач государства – гарантия свободы религиозных верований... Лаицизм – это обеспечение свободы совести и религиозных верований. Среди основных целей партии – верховенство национальной воли, свобода мысли, религии и совести, национальное единство. Необходима подготовка в системе образования людей со свободой мысли и совести, с высоким моральным уровнем. Подчеркивается важность семьи как основной социальной ячейки общества. В сфере культуры и искусства следует развивать национальные ценности. Основа экономической политики партии – переход от ренты (ростовщичества) к производству. С исторической и геополитической точек зрения Турция не может быть простым сателлитом некоторых центров, существующие связи с ЕС и США должны быть пересмотрены... Необходимо укреплять братские связи с исламскими странами, особенно с тюркскими республиками18.

В целом такой же характер носили «происламские» установки предшественницы Партии Фазилет – Партии Рефах (Партии благоденствия). Никаких указаний в программных установках как Рефах, так и Фазилет, равно как и в их практической деятельности на то, что они стремились подорвать конституционные основы государства, мы не обнаружим. Правда, вполне можно допустить наличие в этих партиях групп людей, имеющих фундаменталистские устремления и желающих возвести роль ислама и шариата на уровень, угрожающий принципу лаицизма. Турецкий автор указывал в частности на поддержку Партии Рефах не только провинциальными мелкими торговцами и ремесленниками (эснаф), но и «тайной сетью двух главных неформально организованных религиозных групп – накшбенди и нурджистов»19.

Что касается поддержки сект, то, как мы видели раньше, нурджисты поддерживали партии с противоположной Рефах ориентацией – прозападной. Видимо, эта поддержка во всех случаях носила конъюнктурный характер – поиск возможностей для улучшения своего положения. В целом же в деятельности обеих происламских партий невозможно было обнаружить явных, вопиющих, так сказать, нарушений принципов кемализма.

Теперь о фундаменталистах. Ныне появилась тенденция непременно придавать этому термину зловеще отрицательный характер. Но, как мы полагаем, исконное значение этого термина – возврат к конфессиональным первоисточникам, со временем, по мнению фундаменталистов, замутненным, искаженным; стремление к неукоснительному следованию этим первоисточникам. В этом нет ничего криминального. Например, в США ныне ширится движение христианских фундаменталистов, обеспокоенных падением морали, забвением христианских ценностей.

Другое дело, когда фундаментализм приобретает фанатичный характер, и люди берутся за оружие, чтобы доказать свою правоту и покарать инакомыслящих. Либо создаются террористические организации, чтобы с оружием в руках доказывать преимущества и права своей конфессии.

Вернемся, однако, к конкретным событиям в Турции, в частности, к итогам парламентских выборов 1995 г. Они означали принципиально новую расстановку политических сил. До сих пор борьба за голоса избирателей шла в основном между двумя политическими полюсами – правоцентристским и социал-демократическим (левоцентристским). Между ними были существенные разногласия по вопросам внутренней политики, но в вопросах внешней политики оба полюса сохраняли четко выраженный прозападный характер, выступали за тотальную вестернизацию. После выборов 1995 г. размежевание прошло в иной плоскости, образовались два новых полюса. На одном из них сосредоточились все прозападные силы – и правоцентристы, и социал-демократы, а на другом – Рефах, выступившая за известную переориентацию на исламский мир.

В результате все западники объединились, чтобы не допустить, пусть ценой нарушения демократической процедуры, прихода к власти лидера РефахН.Эрбакана. Правительственный кризис не только не получил разрешения, но, наоборот, обострился, грозя перейти в системный. Как покажут последующие события, он практически перманентно длился до следующих выборов 1999 г.

Лишь в июне 1996 г. был создан коалиционный кабинет в составе Рефах и ПВП. Премьером стал Н.Эрбакан, но по утвержденным меджлисом условиям коалиции, через два года его на этом посту должна была заменить лидер ПВП Т.Чиллер. Западники пошли на создание такой коалиции, боясь дальнейшей затяжки кризиса в условиях острой социально-политической нестабильности и возможного вмешательства армии. Кроме того, они полагали, что отстранение Н.Эрбакана от участия в кабинете чревато опасностью его полной победы на следующих выборах.

Как отмечали турецкие обозреватели, в кабинете Н.Эрбакана фактически действовали два правительства – Рефах и ПВП. Т.Чиллер, занявшая посты заместителя премьера и министра иностранных дел, должна была не допустить отклонений от курса на тотальную вестернизацию. Мощные прозападные СМИ делали все возможное, чтобы дискредитировать Н.Эрбакана и его кабинет, даже через критику имевших место в прошлом злоупотреблений властью и коррупции со стороны Т.Чиллер.

Возмущение западников вызвали визиты Н.Эрбакана в Иран, Ливию и другие мусульманские страны, его высказывания о необходимости создания исламского общего рынка. При этом руководители Партии Рефах заявляли, что они не ставят в целом под сомнение основы внешней политики страны, ее членство в НАТО. Тем не менее критика нарастала. СМИ создавали картину страшной опасности, нависшей над Турцией, и здесь сваливалось в кучу все – и сама Рефах, и ее участие в правительстве, и активизация фундаменталистов, и полулегальная деятельность тарикатов, и операции террористов из «Хезболлах» на юго-востоке страны, являвшиеся делом рук курдских сепаратистов, и сообщения об активизации каких-то других исламских экстремистских организаций. Таким образом, общественное мнение склоняли к тому, что главное – это устранение от власти Рефах любыми способами.

Интересно, что в американской печати в этот период привлекали внимание к турецкому «эксперименту с демократическим исламским правлением». В США резонно подчеркивали особенность «исламского правления» в Турции – его демократический характер, его осуществление гражданскими, светскими политиками, объединившимися в партию в рамках политического плюрализма западного образца. Добавим, что это «исламское правление» возникло в результате свободного волеизъявления народа в ходе демократических всеобщих выборов.

Однако турецкая демократия вновь показала свою незрелость. В 1995 г. турецкий электорат отказался от уже ставшей привычной западноевропейской модели главной альтернативы – между консерваторами (правоцентристами) и социал-демократами и создал иную альтернативу, переведя Партию Рефах из разряда маргинальных в почти правящую. По нормам и канонам демократии, о желании внедрить которую турецкая элита заявляет постоянно, следовало, уважая мнение избирателей, вести диалог с политическим оппонентом и добиваться взаимопонимания, компромисса, решения проблемы в рамках институтов гражданского общества, пусть незрелого.

Вместо этого упомянутая элита, видимо, полагая, что решение вопроса в указанных рамках затруднительно, решила использовать как политическую силу военных. Вновь проявилась особенность турецкого общества (или его части): в моменты прохождения острых этапов кризисов обращать свои взоры к армии. Следует заметить в связи с этим, что вестернизированная турецкая элита сделала для себя выводы в годы, прошедшие после первого военного переворота 1960 г. – она стала гораздо более внимательно относиться к подбору кадров на главные генеральские посты, чтобы избежать имевших место в прошлом неприятных для нее сюрпризов со стороны военных.

Как сообщали турецкие газеты, инициатива использования фактора армии против Рефах исходила из президентского дворца Чанкая. Генералам дали понять, что их высказывания против «засилья исламской реакции» будут приветствоваться.

Впоследствии в печати Турции и других стран появились сообщения, что «армия ликвидировала исламскую опасность». Но здесь надо подчеркнуть, что армия как таковая никаких прямых действий в связи с этим не предпринимала, никаких антиконституционных интервенций не проводила, в отличие от прошлых десятилетий с их военными переворотами. Состоялись инспирированные президентом С.Демирелем и его командой выступления высших генералов в конституционном органе – Совете национальной безопасности, – направленные на защиту принципа лаицизма от, якобы, имеющих место посягательств на него со стороны исламистов, а конкретно – со стороны партии Рефах и правительства Н.Эрбакана.

В обстановке враждебной кампании, развернутой в СМИ, критики правительства генералами в СНБ Н.Эрбакан в июне 1997 г. решил сократить срок ротации на посту премьера до одного года и в соответствии с протоколом о коалиции, утвержденным меджлисом, передать этот пост Т.Чиллер. Однако президент неожиданно поручил формирование нового кабинета лидеру ПО МесутуИылмазу. Таким образом, вопреки некоторым утверждениям, не армия, а президент С.Демирель сыграл решающую роль в отставке правительства Рефах-ПВП. В турецкой прессе вся эта операция была названа «тихим переворотом», в результате которого демократическая процедура была нарушена, а результат волеизъявления избирателей и решение парламента о вотуме доверия правительству Н.Эрбакана, кстати, еще раз подтвержденное в октябре 1996 г., были проигнорированы. Отметим также, что состоявшиеся в начале ноября 1996 г. частичные муниципальные выборы продемонстрировали рост влияния Рефах, за которую проголосовали 30,4% избирателей.

Все эти события показали, что турецкое общество, к сожалению, жить с демократией пока еще не научилось.

Турецкую армию и по сей день с полным основанием можно считать оплотом кемалистских принципов, в том числе принципа лаицизма. В таком духе воспитывают офицеров в военных училищах и академиях генштаба. Однако в отношении ислама дело обстоит вовсе не так однозначно. Попытки изобразить армию врагом ислама, мы полагаем, несостоятельны. Ведь и офицеры, и солдаты в подавляющем большинстве своем тоже правоверные мусульмане. В армии существуют специальные институты и программы, направленные на обеспечение усвоения военнослужащими исламских ценностей20.

В то же время вестернизированная политическая элита внимательно следит, чтобы в армии не получали распространения антизападные, «слишком исламские» националистические настроения. С этим связаны происходящие время от времени увольнения из армии больших групп офицеров и курсантов военных училищ, о чем сообщают турецкие газеты. В свое время кемалисты, проводя грандиозные реформы, создавая новую Турцию и обоснованно борясь против исламской реакции, несколько «перегнули палку» в подавлении исламских, традиционных ценностей и придании лаицизму атеистического характера. Теперь процесс пошел в обратном направлении. И здесь турецкая армия – обоюдоострый меч, который может ударить как по «чрезмерным исламистам», так и по «чрезмерным вестернизаторам». Не случайно в ходе событий вокруг Рефах публиковались и заявления военного командования, требовавшего не делать армию орудием тех или иных политических сил21.

Отставка Н.Эрбакана открыла путь к дальнейшему наступлению на его партию. В феврале 1998 г. конституционный суд принял решение о роспуске Рефах «за действия, несовместимые с зафиксированным в конституции светским характером государства». Почти одновременно депутаты меджлиса – члены Рефах вступили в новую партию – Фазилет, которая в течение нескольких месяцев завершила процесс своего организационного становления.

Сформирование в июле 1997 г. кабинета М.Иылмаза совершенно не означало конца политического кризиса. Все понимали необходимость проведения досрочных парламентских выборов, чтобы после стольких потрясений определить реальное соотношение политических сил.

Выборы состоялись в апреле 1999 г. и принесли новые неприятности прозападной элите. Победу одержала Демократическая левая партия БюлентаЭджевита, получившая 22,1% голосов. Турецкийис-следователь отмечает, что ДЛП пользуется поддержкой «секулярных националистов», и поясняет, что определение «секулярные» относится к исламистам, возражающим лишь против теократического государства22. Программные документы партии декларируют: «Народ наш привязан к исламу не меньше, чем к демократии». В них указывается также, что «творческая связь ислама и идеологии придает мусульманскому обществу превосходство и динамизм»23.

На второе место впервые в истории республики вышли крайние националисты в лице Партии националистического движения (ПНД) с 17,9% голосов. Получается, что западники, направив все силы на борьбу против исламистов, упустили из виду другого своего врага – националистов. Кстати, исламисты, несмотря на все обрушившиеся на них удары, вышли в результате выборов на третье место: Фазилетпо-лучила 15,4% голосов.

Крупное поражение потерпели западники, бывшие с 1983 г. главной политической силой в стране. Правоцентристы (ПО и ПВП) едва преодолели 10%-ный барьер, а социал-демократы (НРП) вообще не прошли в парламент.

Такая ситуация таит в себе возможности дальнейшего развития политического кризиса, предотвратить который сформированное после выборов коалиционное правительство во главе с Б.Эджевитом вряд ли сможет.

События второй половины 90-х годов указывают на резкое изменение соотношения политических сил. Газета «Фигаро» пишет: «Многие турки думают, наблюдая в последние годы коррупцию, что поддержка исламской партии – лучший способ показать свое отвращение к турецкому политическому истеблишменту»24. «Исламизм, – пишет турецкий исследователь, – вырос как реакция на социальное, экономическое и политическое недовольство в Турции, включая такие фак-торы, как иностранное влияние, урбанизация, модернизация и секуляризация. Подъем исламского движения, турецкого ультранационализма и курдского этнонационализма привел к разложению политического центра».

Налицо возрождение возникшей на рубеже между уходом в прошлое Османской империи и созданием новой республиканской Турции идеи тюрко-исламского синтеза или синтеза турецкого национализма и исламизма.

Тем не менее в 2000 г. власти инициировали судебный процесс над Партией Фазилет. Нет никакого сомнения в том, что необходимы самые строгие меры против любого экстремизма и терроризма, в том числе исламского. Но вместе с тем надо отдавать себе отчет, что нельзя запретить ислам в мусульманской стране.

На рубеже нового века турецкая демократия вновь оказалась перед рядом сложных проблем. Как совместить поддерживаемый широким спектром социальных сил тюрко-исламский синтез с соблюдением кемалистского принципа лаицизма? Как в рамках демократического процесса сочетать решение проблемы курдского национализма и единства турецкого государства? Как в тех же рамках совместить сохранение и развитие культурно-исторических и конфессиональных ценностей турецкого мусульманского общества с его интеграцией в европейское христианское сообщество? Жизнь ставит эти проблемы и требует их решения.

Список источников и литературы

1 AtatürkJunsöylevvedemekleri. C.111. – Ankara, 1989. – С. 91.

2 Ibid.,с. 109.

3 Atatürk'ünsöylevvedemeçleri. C. 11. – Ankara, 1989. – С. 50–52, 54.

4 См. Basgil A.F. 27 Mayisihtilalivesebepleri.– Эstanbul, 1966.– С. 35, 55.

5 Elevli A. Hürriyetiçin 27 Mayis I960 Devrimi. – Ankara, 1960. – С. 80.

6 Подробно о причинах и характере военных переворотов в Турции см.: Данилов В.И. Политическая борьба в Турции. 50-е – начало 80-х годов XX в. М., 1985; Данилов В.И. Турция 80-х: от военного режима до «ограниченной демо-кратии». М., 1991.

7 Bilâ H. CHP tarihi (1919–1979). – Ankara, 1979. – С. 316–318.

8 1961 Anayasasi. // Osmanlivetьrkanayasalari. – Эstanbul, 1980.

9 TьrkiyeCumhuriyeti 1982 Anayasasi 1995 deрiюiklikleriyle. – Эstanbul, 1995.

10 CumhuriyetHalkPartisiprogrami.YenihedefleryeniTürkiye (Б. м.)(Б. г.).

11 Demokratik sol parti.Akgüvercin. Program özeti // Internet, http:members.xoom.com/XOOM/dspecevit/durustluk.htm

12 Theory and Programme. Worker's Party (Turkey). – Ankara, 2000. – С. 30–35.

13 Demirel S. The Compatibility of Islam, Democracy and Secularism // Journal of International Affairs. – Vol. II – Number 2.

14 Perspektif, nisan 1998, Эstanbul – Moskova.

15 Inalcik H. Turkey between Europe and the Middle East // Journal of International Affairs. Vol. Ill – Number 1.

16 DerkKinnane-Roelofsma. Islam, the Kurds, and Turkey's Problems at Home and with the Neighbors // Eurasia News, Sunday. – 1998. – November 29.

17 Данилов В.И. Средние слои в политической жизни современной Турции. – М., 1968. – С. 34–35.

18 FaziletPartisi. Demokrasi, insanhakveözgürlükleri, bariş, adaletveöncübirTürkiyeicinKalkinmaprogrami (Б. м.) (Б. г.).

19 NiluferNarli. The Rise of the Islamist Movement in Turkey // Middle East Review of International Affairs. Vol. 3, № 3. (September 1999).

20 ТурецкаяРеспублика. Справочник. – М., 2000. – С. 35–36.

21 International Herald Tribune, 1.12.1998.

22 NiluferNarli… Op. cit.

23 Demokratik sol parti.Akgüvercin. Program özeti // Internet, http:members.xoom.com/XOOM/dspecevit/durustluk.htm

24 LeFigaro, 28.11.1998.

25 NiluferNarli… Op. cit.