История России начала ХХ века

План

1. Основные направления и итоги попытки модернизации страны под социалистическими лозунгами. Политика «Большого скачка» и цена «подстегивания». Социально-экономические итоги довоенных пятилеток 2

2. Характерные черты и особенности сталинского тоталитаризма 16

3. Специфика и своеобразие (цивилизационные) советского общества 30-х годов 21

Литература 27

Понятие «большой скачок» пришло в мир из Китая, руководимого Мао Цзедуном. Он выдвинул идею в кратчайшие сроки достичь у себя в стране коммунистического изобилия. «Большой скачок» бесславно провалился. Но Мао был не оригинален. Первая попытка организовать «большой скачок» была предпринята Лениным еще в период «военного коммунизма». Можно оправдываться, что это была вынужденная мера в годы войны. Действительно, война давала основания для этого.

Но к концу 1927 г. внешних признаков, говорящих о близком начале нового «большого скачка», не существовало. Не было военной угрозы. Действовали, хотя и ограниченно, усеченно, рыночные механизмы. Все это позволяло предполагать, что возможны иные варианты развития, нежели возврат к военно-коммунистической линии. Но реальных альтернатив не существовало. В любой из форм, в которых он проявлялся, рынок угрожал подточить господство коммунистической партии. Первые сигналы этого раздавались и ранее. Так в 1926 г., несмотря на то, что так называемые «кулаки» были лишены права участвовать в выборах в сельские Советы, а голосовали «бедняки» и «середняки», коммунисты фактически проиграли эти выборы. Деревня в очередной раз стала отворачиваться от них. Крестьяне были недовольны налогами, произволом сельских коммунистических ячеек.

По-другому, по-своему проявлялось недовольство среди рабочих. Одна часть, в основном квалифицированные рабочие, считала, что им явно недоплачивают, что продолжается политика уравнительности, сравнивала свой уровень жизни с уровнем жизни до революции. Масса малоквалифицированных рабочих, наоборот, вносила мощный поток уравнительно-социалистического сознания, считая, что нэп — предательство пролетарского дела. Они вместе с частью крестьян создавали базу массового недовольства, приветствуя все антинэповские меры. Самой влиятельной силой, требовавшей свертывания рынка и перехода к ускоренному коммунистическому и социалистическому строительству, были партийные низы. Они были воодушевлены идеей «строительства социализма в одной, отдельно взятой стране», означавшей, что уже не надо жертвовать жизнью ради «мировой революции», а наоборот — за короткий срок можно добиться общественного и личного процветания у себя дома.

Окружающий мир стал рассматриваться как исключительно враждебный, полный заговоров против республики Советов и нового мира. Психология «осажденной крепости» все прочнее проникала в сознание. Проявления такой психологии и послужили внешним толчком к окончательному слому нэпа. Летом 1927 г. Великобритания и СССР временно разрывают установленные незадолго до того дипломатические отношения. Партийная пропаганда создает полное ощущение того, что готовится нападение на СССР. Объявляется мобилизация резервистов в армию. В стране начинается товарная паника, показавшая неустойчивость усеченного рынка. Буквально в несколько дней все товары были сметены с полок магазинов. В городах начинается товарный кризис. В этих условиях осенью 1927 г. после сбора урожая крестьяне придерживают хлеб для продажи. Это было вполне естественно, ибо за вырученные деньги они не имели возможности ничего купить. В городах с конца 20-х гг. вновь вводится карточно-распределительная система, что еще больше подрывает рыночные отношения.

Эта цепь событий вынуждает коммунистическое руководство объявить о начале «политики коллективизации». Суть этой политики — в создании крупных аграрных объединений, находящихся под контролем государства, регулярно поставляющих хлеб в государственные закрома. Правда, первоначально предполагалось, что коллективизация будет идти достаточно осторожно. Но уже к началу 1928 г., когда крестьянство, отказавшись сдавать хлеб, показало нежелание возвращаться в военный коммунизм, партийная линия изменилась. Постоянным стал рост насилия по отношению к крестьянству. Поездка Сталина по Сибири и Уралу зимой 1928 г. убедила его, что любые уступки приведут большевизм на грань поражения. Следует учесть, что крестьянство Урала и Сибири было особым. Его предки не знали крепостного права, оно было самостоятельно, имело опыт борьбы как с коммунистической продразверсткой, так и с реквизициями белых. Оно считало себя истинным победителем в гражданской войне и не намеревалось идти на уступки властям. Аналогичные настроения были и в Центральной России. Сталин убедился, что с таким крестьянством необходимо покончить.

Трудности хлебозаготовок имели и иные последствия. Советскому государству хлеб был нужен как важная статья экспорта. Вырученные средства шли на приобретение техники на Западе. Этот источник валюты оказался под угрозой. Наряду с хлебом важными статьями экспорта были лес, руды. На лесоразработках трудилось немало крестьян-отходников. В аграрное межсезонье они шли туда, чтобы подработать. За свой труд они требовали разумной оплаты, что, по мнению хозяйственных и партийных руководителей, повышало себестоимость продукции. Возникла «светлая» идея заменить наемных работников трудом заключенных. Начал создаваться ГУЛАГ (Главное управление лагерей) — прежде всего как организация, постоянно использовавшая принудительный труд.

Наконец, несомненна связь «большого скачка» с объявленной попыткой ускоренной индустриализации страны. Партийные вожди, объявляя этот курс, прекрасно отдавали себе отчет в том, что строительство новых фабрик и заводов при отсутствии значительной строительной базы, основанной на механизации, может вестись лишь при наличии большого числа людей, занятых на примитивных землеройных, погрузочно-разгрузочных и иных работах. А это малоквалифицированный, низкооплачиваемый труд. Привлечение миллионов людей к таким работам на добровольной основе было просто нереальным. Зато на такие работы можно было послать заключенных ГУЛАГа, контингент которого, следовательно, нуждался в расширении. Могли согласиться на такие работы и крестьяне, насильственно вытесненные из деревни.

Безусловно, что сколько-нибудь цельного замысла «большого скачка» в коммунистическом руководстве не существовало. Провозглашались яркие лозунги, внедрение которых в сознание стало основной задачей «культурной революции». Но неумолимая логика истории делала «большой скачок» неизбежным. Логика следующая: коммунистическая власть в силу своих политико-экономических воззрений не могла сосуществовать даже с деформированным рынком. Он грозил ей «буржуазным термидором». Но полный отказ от рынка мог быть произведен только в условиях жесткой дисциплины, опиравшейся как на насильственные, так и на пропагандистские методы. Такая дисциплина обеспечивалась поддержанием в массовом сознании мифа о постоянной «внешней угрозе». Ее наличие требовало консолидации на военно-коммунистических началах, отказа от рынка, даже от частично свободных цен, введения жесткой плановой централизации. Эта централизация, доведенная до своего предела, вела к массовому использованию принудительного труда с помощью ГУЛАГа. Поскольку все население не удалось бы загнать в ГУЛАГ, было необходимо закрепить его на своих рабочих местах, а следовательно, и в местах проживания под жестким контролем. Это означало переход к всеобщему (тотальному) планированию, контролю, включая и контроль над мыслями, что могло быть достигнуто лишь при эффективной, с точки зрения власти, работе репрессивных и идеологических органов. Конечной целью при этом стало не столько построение коммунизма, сколько выработка «человека нового типа», которым можно было бы свободно манипулировать в своих целях: дальнейшего упрочения собственной власти и дальнейшего распространения ее, при удобных обстоятельствах, за пределы страны.

Рост давления на крестьянство с начала 1927 г. привел к некоторому брожению в составе партийной верхушки. Н. Бухарин и возглавлявший Совнарком после смерти Ленина А. Рыков, а также председатель огосударствленных профсоюзов Н. Томский, которые до этого постоянно следовали в сталинском фарватере в его борьбе с оппозициями, начали сомневаться в своевременности усиления давления на деревню. В их памяти еще были живы картины крестьянской войны 1920 г. Бухарин даже встречался тайком с опальным Каменевым. Собеседники пришли к неутешительным для себя выводам: «Если страна погибнет, мы все погибнем. Если страна сможет возродиться, он (то есть Сталин) покривляется какое-то время, а мы все равно погибнем». Самое интересное, что Сталин имел полный отчет об этой встрече, но ждал момента, когда можно будет использовать эти сведения наиболее эффективно. Скоро такой момент представился. Робкая попытка Бухарина и его единомышленников высказать свои опасения насчет смены курса закончилась их осуждением. Проект же постановления, осуждающего «правый уклон», написал сам Бухарин. Партийное единство было восстановлено, но уже при почти полном единовластии одного человека.

Укрепление партийной иерархии дало шанс продолжить курс давления на крестьянство. Поскольку в 1929 г. это давление привело к еще большим, чем прежде, продовольственным трудностям, выбора не оставалось: надо было найти врага, обвинить его в преступлениях и окончательно подавить. Таким основным врагом стали «кулаки» и «подкулачники». Было решено взять курс на их полное уничтожение.

Передовым отрядом в проведении этой политики стали десантированные в деревню «двадцатипятитысячники». Как правило, они отбирались из числа партийных рабочих-активистов не самой высокой квалификации, но вполне преданных идее быстрого переустройства страны. «Двадцатипятитысячники» опирались на актив сельской бедноты, мечтавшей о возврате комбедов. Им была гарантирована в случае необходимости поддержка репрессивных органов и специальных армейских частей. Коммунистов обязывали вступать в колхозы. В их простейшей форме — товариществах по обработке земли и коммунах — удалось объединить какую-то часть сельской бедноты, надеявшейся с помощью государственной поддержки поправить свое положение. В начале января 1930 г. был разработан и объявлен график коллективизации. Он был оформлен в виде постановления ЦК партии коммунистов. Это был простой, но на самом деле весьма двусмысленный документ. В первую очередь коллективизацию требовали провести в главных зерновых районах: на Северном Кавказе, в некоторых районах Поволжья. Там она должна была быть закончена осенью 1930 г. или весной 1931 г. Такие же «двойные» сроки указывались и по другим районам. Именно здесь подспудно и лежала главная хитрость. Зная радикализм низовых активистов и их служебное и партийное рвение, можно было рассчитывать на то, что более поздний срок окончания кампании они воспримут как личную, партийную неудачу. Более того — они неизбежно будут соревноваться за то, чтобы закончить ее даже не осенью 1930 г., а гораздо раньше. Если это удастся, то это будет воспринято как победа партийного руководства. Если же нет — произойдет рост крестьянского недовольства — можно будет обвинить во всем местных «перегибщиков», а высшие партийные вожди останутся в ореоле непогрешимости.

Так оно и случилось. «Раскулачивание», начавшееся еще в 1929 г., с 1930 г. приняло необычайно ожесточенные формы. Семьи крестьян лишались всего имущества, им не выдавалось питание, они ссылались в северные районы. Сразу же началось крестьянское сопротивление. В стране вспыхнули сотни региональных восстаний, которые подавлялись. Один из руководителей НКВД (преемник ВЧК и ОГПУ) прямо докладывал, что реки Северного Кавказа уносят в море тысячи трупов. Страна вновь оказалась на грани крестьянской войны.

Здесь и пригодился заранее заготовленный маневр. Не снижая уровня репрессивных мер, руководство страны пошло на временное отступление. Сталин выступил со статьей, названной «Головокружение от успехов», а вскоре после этого было принято специальное постановление, говорившее об имевшихся «искривлениях в колхозном строительстве». Крестьяне стали выходить из колхозов, но оказалось, что земли и скот уже принадлежат колхозам безвозвратно. Но за время «раскулачивания» деревня оказалась лишена авторитетных и энергичных вожаков, способных возглавить сопротивление. Оставшихся же можно было вернуть в колхозы под относительно меньшим, чем ранее, нажимом. Сопротивление крестьян после этого принимает отчаянные и одновременно пассивные формы. Это проявилось в массовом забое скота. Отдать в «общественную», государственную, бесхозную собственность свое, нажитое большинство крестьян просто не могли. Поголовье коров, лошадей, свиней, овец, коз за несколько месяцев 1930—1931 гг. сократилось катастрофически. Оно было восстановлено только несколько десятилетий спустя. Стоимость забитого скота превышала стоимость всех новых заводов, построенных в конце 1920-х и в 1930-е гг. Никакие трактора не могли тогда восполнить потерю тягловой силы.

Но власть, опять-таки припоминая крестьянские восстания, должна была продолжить репрессии против крестьянства, чтобы уже навсегда обезопасить себя от вспышек крестьянской активности. Происходит имущественный раздел. За колхозами остается только право пользования землей под контролем государства, а также обязанность использовать рабочую силу колхозников за минимальную плату либо же практически бесплатно. Вся техника принадлежала государственным машинно-тракторным станциям (МТС), а за ее использование колхозы должны были платить. И это помимо обязательных государственных поставок и многочисленных налогов. В соответствии с доктриной марксизма-ленинизма крестьянин является одновременно и хозяином, и тружеником. Задача состояла в том, чтобы освободить крестьянина от первого из этих качеств. Тогда он перестанет являться «мелким буржуа». В августе 1932 г. принимается закон, ставивший целью «укрепление социалистической собственности». В соответствии с ним любое покушение на «социалистическую собственность», независимо от ущерба, каралось либо расстрелом, либо десятилетним заключением с конфискацией имущества. Действие закона распространялось на граждан начиная с 12 лет.

В том же 1932 г. устанавливается паспортная система, причем колхозники паспортов не получали и тем самым лишались права передвижения. Не случайно аббревиатура ВКП(б), то есть Всесоюзная Коммунистическая партия большевиков, расшифровывалась народом как «второе крепостное право большевиков». К концу 1932 г. в деревне, в результате изъятия всего зерна в рамках хлебозаготовительной кампании, начался голод. Никогда в истории России голод не был столь велик. Районами голода были Дон, Кубань, Нижняя и Средняя Волга, часть Центрально-Черноземной полосы, Южный Урал, юг Сибири, Казахстан и вся Украина. Оценка числа умерших от голода в 1932—

1933 гг. колеблется в пределах от 10 до 15 млн человек. Голод был сознательно организован. В государственных резервах страны имелось достаточно зерна, но оно шло за границу. Чтобы крестьяне не разбегались из деревень, наиболее крупные села, станицы, целые районы блокировались войсками НКВД. В домах жителей проводились систематические обыски с целью изъятия продовольствия. Партийно-государственная власть не только не обратилась за международной помощью, но публично отрицала размах голода, организуя поездки симпатизировавших СССР западных интеллигентов (Г. Уэллса, Б. Шоу), демонстрируя им «потемкинские деревни». Запад знал об этой трагедии мирового масштаба, но предпочитал не замечать ее, так как правящий режим являлся исправным поставщиком на западные рынки дешевого зерна, леса, руды и столь же исправным покупателем станков и оборудования.

Коллективизация значительно ослабила страну, стала источником многих трагедий и противоречии не только в 30-е гг., но и в годы Отечественной войны, расколов немалую часть народа.

Исходным пунктом тоталитарно-коммунистического варианта промышленной модернизации являлось утверждение о глубочайшей промышленной отсталости России до 1917 г. Признание того, что Россия набирала уверенные темпы роста, находилось под запретом. Это давало идеологическое обоснование для применения любых, самых крайних мер по проведению индустриализации в духе «большого скачка». Самым популярным лозунгом становится призыв «Догнать и перегнать! », — имеется в виду развитие стран Европы и США.Но для проведения такой политики в стране, испытавшей революцию, не было соответствующих условий. Не хватало капиталов для инвестиций, вложений в промышленное строительство и производство оборудования. Недоставало квалифицированных инженерных, конструкторских кадров, сметенных волной эмиграции и вычищенных репрессиями и недоверием. Крайне узким был слой квалифицированных, подготовленных рабочих. Даже те немногие кадры специалистов, что имелись в стране, находились под постоянным ударом. Летом 1928 г. состоялся так называемый «Шахтинский процесс». Несколько позже прошел такой же фальсифицированный процесс «Промпартии», «Союзного бюро меньшевиков», «Трудовой крестьянской партии». Ни самих этих партий, ни «вредителей», объединившихся в них, в реальности не было. Были репрессированы серьезные ученые, экономисты, производственники, практики промышленного производства.

Тем не менее индустриализация началась и стала фактом. Кажется невозможным, если смотреть с обычных экономических позиций, что это могло произойти. Но в тоталитарной системе обычная экономическая логика принимает характер своей противоположности. Так, на Западе и в России промышленная модернизация начиналась лишь после того, как были накоплены соответствующие капиталы для инвестиций. СССР, а точнее его политическое руководство, не могло получить сколь-нибудь значительных кредитов на промышленное строительство. Западные страны потребовали бы предварительных гарантий выплаты долгов прежних правительств. Осуществлявшаяся же продажа драгоценных металлов, художественных ценностей из отечественных музеев не приносила достаточных дивидендов. Главным способом накоплений стало ограбление деревни, гулаговская экономика. B обычных условиях необходимо платить за работу хотя бы на уровне прожиточного минимума, затратить немалые средства, особенно при размахе строительных работ. Если же ограничиться выдачей минимальной лагерной пайки, образуется огромный капитал, перекачивающийся в инвестиции. Тоталитарное государство получало огромные доходы, образующиеся за счет невыплат колхозам за сельхозпродукцию при обязанности колхозов кормить себя и свои семьи. Эта экономия была столь велика, что давала возможность начинать одновременно не один десяток крупнейших строек, организовывать массовые закупки техники и технологий у «буржуазного» Запада. Она позволяла создать минимальный уровень социальных гарантий для поддержания политической стабильности и промышленного развития некоторых групп населения.

Другим важным фактором, обеспечившим индустриализацию, стала «великая депрессия» на Западе. Большинство капиталистических стран попали в полосу циклического развития, проявившегося в классическом кризисе перепроизводства. Цены на промышленную продукцию на мировом рынке стремительно падали. Продавцы были заинтересованы в ее скорейшем сбыте. Концентрация в руках тоталитарного государства огромных сумм делала его привлекательным партнером и до кризиса. Теперь же, в конце 20 — начале 30-х гг., такой партнер стал во много раз привлекательнее. По подсчетам, в этот период не менее 40% продукции машиностроения США закупалось советскими внешнеторговыми организациями, Горьковский автозавод практически был полностью оборудован американскими конвейерными линиями. То же самое можно сказать об абсолютном большинстве знаменитых строек первых «сталинских» пятилеток. В решающие годы индустриализации (1928—1938 гг.) до трех четвертей всего установленного на новых предприятиях оборудования было импортным. Значительная часть закупок осуществлялась за счет продажи сырья, продовольствия. А это значит, что, став индустриальной страной, СССР превращался одновременно и в сырьевой придаток западных стран.

Таким образом, львиную долю в тоталитарной индустриализации занимало массовое использование бесплатной или необычайно дешевой рабочей силы на строительных работах, прокладке дорог, коммуникаций, установке в построенных корпусах, как правило, импортного оборудования. Отечественное оборудование, выпускавшееся под маркой «Догнать и перегнать!», встречалось нечасто, но служило предметом особой гордости.

Тоталитарная индустриализация, в отличие от модернизации, проходящей в условиях рынка, не имела комплексного характера. Она была «прорывной», осуществляясь лишь на некоторых участках, преимущественно приспособленных к производству вооружений и боеприпасов. Вне ее сферы оставались значительная часть легкой промышленности, где сохранялся дореволюционный уровень, а также аграрный сектор с преобладанием ручного труда. Ручной труд широко использовался и на вспомогательных работах.

Государство с конца 20-х гг. приступило к средне-срочному планированию. Начали вырабатываться пятилетние планы развития. Их родоначальником являлся составленный еще в 1920 г. план электрификации, одобренный Лениным (план ГОЭЛРО). Характерной чертой этого плана был принципиально внешнеэкономический характер. Он не имел реальных финансовых расчетов, выдвигая на первый план технические показатели. Попытки плановиков из числа «буржуазных специалистов» обратить внимание на экономические аспекты планирования закончились их осуждением. Пятилетние планы приобрели характер твердых заданий по производству промышленной продукции, без учета издержек. Официальная пропаганда систематически объявляла об их выполнении и перевыполнении, но это было ложью. Тем не менее относительная простота техники и технологий периода ранней индустриализации придавала планированию роль ориентира, а завышенные планы создавали постоянную угрозу для их исполнителей. Ведь его невыполнение могло привести к обвинению во «вредительстве», последующим репрессиям. Таким образом, планирование «по пятилеткам» играло прежде всего мобилизационную роль, а само народное хозяйство приняло военно-мобилизационный характер.

Наряду с этим расширение строительства позволило в быстрые сроки ликвидировать безработицу, что преподносилось как победа социалистических методов хозяйства. Особенно выигрышным это было на фоне непрекращающейся безработицы эпохи «великой депрессии». Наконец, экстенсивный путь развития промышленности требовал значительного числа инженеров, техников, шире говоря — специалистов, что открывало дорогу для получения образования и обретения самоуважения для тысяч и тысяч людей. Давая им шанс, тоталитарный режим требовал от них полной профессиональной самоотдачи, а также абсолютной преданности коммунистической идеологии и практике. Появление слоя «успешных», по советским меркам, людей создавало стимулы для молодежи, делало привлекательной карьеру на производстве. Сильная психологическая мотивация в сочетании с идеологическими стереотипами формировали энергию, энтузиазм, чувство искренней благодарности «товарищу Сталину и советской власти» за то, что им удалось выбиться в люди. Среди таких энтузиастов пятилеток было действительно немало способных, энергичных конструкторов, технологов, инженеров.

В гораздо меньшей степени удавалась выработка психологической мотивации у рабочих. Начавшаяся с 1929 г. кампания организации «социалистического соревнования», которое было призвано стать заменителем рыночной конкуренции, широко пропагандировалась, а имена ударников, искренних и работящих людей, становились широко известны. Однако среди рабочих наблюдалось глухое недовольство. Ведь из-за ударников часто пересматривались в сторону повышения нормы выработки. Поэтому НКВД тщательно отслуживал эти настроения, и число «дел» против рабочих, «подрывавших социалистическое соревнование», постоянно увеличивалось.

Таким образом, в советской индустриализации различаются несколько исторических пластов, тоталитарные методы и их последствия сказываются и по сей день в искаженной структуре промышленности, ее отраслевом и географическом распределении. Замкнутость индустриализации на внутреннее потребление привела к хронической неконкурентоспособности многих видов продукции на мировом рынке. Ценой за индустриализацию и связанную с ней «сплошную коллективизацию» стали многомиллионные людские потери, сравнимые лишь с потерями в разрушительной войне.

Внерыночная индустриализация достигла своих целей в краткосрочном историческом плане: она укрепила тоталитарный политический режим, создала новый слой советской технической интеллигенции, крепко привязанной к производству, закрепила рабочих на их местах. После хаоса 20-х гг. общество казалось жестко структурированым. Каждый знал свое место. По сравнению с недавним прошлым все это воспринималось как огромный успех. Индустриализация создала военно-мобилизационную экономику, проявившую себя во второй мировой войне, когда она столкнулась с германской, нацистской военно-мобилизационной экономикой. В исторической перспективе тоталитарная индустриализация показала, что созданная ею система хозяйства оказалась маловосприимчива к технологическим революциям и неэффективна при неизбежном возвращении страны на рыночный путь развития.

«Третьим фронтом» в годы тоталитарного «большого скачка» считалась культура. В начале 30-х гг. с высоких трибун делается торжественное заявление о ликвидации неграмотности. Это было заведомой неправдой, хотя и следует признать, что потребности страны, промышленный рост требовали работников, умеющих читать, писать, обладающих минимумом квалификации. Школу продолжало лихорадить. С конца 1929 г. был принят новый курс в образовании — преимущественно на профессиональное обучение. Считалось, что прикладные навыки важнее общих знаний. Школьники больше времени проводили на практике, чем в классах. Впрочем, через 3—4 года начался откат от этого курса, так как он был бесперспективным. Но этот откат привел к началу восстановления традиционных, во многом скопированных со старой школы методик образования, хотя они дополнялись предметами, носившими пропагандистскую направленность.

«Культурная революция» как низвержение всего «буржуазного», идеологически вредного затронула и высшую школу. За годы первой пятилетки (1928—1933 гт.) в высшие учебные заведения было направлено до 150 тыс. молодых рабочих — коммунистов и комсомольцев. Они ощущали свое несомненное превосходство над «старорежимными» преподавателями, устраивая им обструкции и требуя от них отчета в идеологической верности режиму. Но и здесь через короткое время началось упорядочение и подавление вольницы. На первое место ставились знания, дисциплина и преданность режиму.

Подобные шараханья от крайней революционности в культуре до восстановления в новом идейном обличье традиционных форм характерно для «больших скачков» во всех странах, где они происходили. Особенно ярко они проявились в художественной культуре. Ее идеологические наставники пытались во всем подражать ходу пятилетки. Пропаганде коллективизма служило написание коллективных романов, где каждый из писателей готовил по одной главе. Начинается «призыв ударников» в литературу. РАПП объявляется главной коммунистической писательской организацией. Рядом с ней функционируют организации «пролетарских музыкантов», художников. РАПП организует откровенную травлю поэта В. Маяковского, поэтов, продолжавших русскую традицию в искусстве. Даже после смерти они продолжали ненавидеть Есенина. Посмертную же славу Маяковского спас Сталин, провозгласив его «лучшим и талантливейшим» поэтом советской эпохи. Все это означало, что перестал существовать даже подконтрольный художественный либерализм. Но РАПП и его вожди, осмелев, решили давать указания в области культуры самому Центральному Комитету партии коммунистов, что было заведомо неприемлемо для власти. ЦК партии принимает решение закрыть РАПП, а заодно и все другие писательские организации. В начале 30-х гг. появляется новое определение для нового искусства: «социалистический реализм». Всячески проповедовалась «учеба у классиков», в ходе которой использование приемов и методов писателей XIX века должно было сочетаться с коммунистической идеологией. Такая комбинация была призвана создать произведения доходчивые, но в то же время оказывающие постоянное воздействие на сознание читателей.

Таким образом, кратковременная «культурная революция» конца 20 — начала 30-х гг. пыталась возродить разрушительно-революционный дух первых лет революции. Но очень скоро власти почувствовали опасность такого возрождения, ибо это могло привести и к возрождению внутрипартийной борьбы тех лет. Начинается поворот к внешнему использованию традиционных форм в образовании, художественной культуре. Это стало возможным потому, что идейные установки были выработаны, сформировалось поколение, почти полностью подчиненное им. Традиционные формы, имитировавшие дореволюционные, оказались наиболее эффективными как для достижения практических, утилитарных целей, так и для закрепления в массовом сознании основных идеологических стереотипов.

2. Характерные черты и особенности сталинского тоталитаризма

В январе 1934 г. в Москве работал XVII съезд ВКП(б). Каждый съезд партии коммунистов объявлялся «историческим» и «судьбоносным». Однако данный съезд отличался от предыдущих тем, что впервые в истории таких мероприятий на нем не было даже намека на какую-либо оппозицию. Наоборот, оставшиеся коммунисты-оппозиционеры дружно каялись в своих прошлых прегрешениях. Все выступавшие пели дифирамбы Сталину как «великому вождю». Может быть, самым ярким в этом отношении было выступление руководителя коммунистов Ленинграда С. Кирова. Он демонстрировал личную сверхпреданность Сталину. Сам Сталин не то с радостью, не то с сожалением отмечал в своем выступлении, что теперь-то «и бить некого». Одновременно он говорил и о кадровой политике, намекая на то, что многие руководящие работники слишком успокоились. Таким .образом, стабилизация режима, по Сталину, была далека от завершения.

Особенностью тоталитарных режимов является не только наличие «харизматического» лидера, чьи слова воспринимаются как истина в последней инстанции. Умело формируя партийный аппарат и направляя пропаганду, Сталин сумел стать таким лидером. Наряду с этим «харизматическому» лидеру требуется особого типа аппарат. Он должен состоять из людей преданных, исполнительных и достаточно безликих, так как любые проявления индивидуальности, даже в рамках личной преданности вождю, становятся опасны. Наконец, этот аппарат должен находиться под постоянной угрозой, каждый должен чувствовать, что он может быть заменен на другого. Только так обеспечивается подлинная лояльность. Но поскольку подобное объяснение причин периодических перемен в аппарате не способно держать в напряжении население, то все аппаратные замены в тоталитарных режимах могут происходить по обвинению либо в «измене родине», либо в «измене идеям». Все эти признаки тоталитарного режима начали последовательно реализоваться с 1934 г.

Партийные руководители, сидевшие в президиумах рядом со Сталиным в 1934 г., были преданы ему и коммунистической идеологии, которую он олицетворял. Однако многие из них были достаточно неординарными личностями и не вписывались полностью в тоталитарную схему. Поэтому начало репрессий в партийном и государственном аппарате было неизбежно. Требовалось лишь найти повод.

К середине 30-х гг. окончательно утвердилась «номенклатура», то есть список должностей, для занятия которых требовалось утверждение высших партийных инстанций, а значит — лично Сталина. Те, кто пришел в номенклатуру в начале 20-х гг., вытеснив из политической жизни своих предшественников — революционеров из числа эмигрантов и подпольщиков, к середине 30-х гг. заняли ведущие посты. Их материальное положение было превосходным не только по сравнению с большинством населения страны, но и по сравнению с многими государственными деятелями дооктябрьской поры. Они были уверены, что такое положение выгодно и необходимо стране и народу, которые обязаны заботиться о своем «авангарде». Все это вызывало глухое недовольство масс, которое чутко уловил Сталин.

Наконец, выросло новое поколение, рвавшееся в политику, к власти, к занятию должностей. Они вышли из числа тех, кто начал заниматься политикой в годы борьбы с оппозицией. Их сознание требовало внутренних врагов, постоянной борьбы. В иных условиях они, возможно, нашли бы себе другое применение, но теперь они считали, что места наверху принадлежат им, а другие занимают их не по праву.

Сталин опробовал эту партийную молодежь в конце 20 — начале 30-х гг. во время «культурной революции». Но он понял, что давать ей вольницу нельзя, так как ее порыв может перекинуться на самый верх. Этой партийной молодежью необходимо было управлять.

Смена кадров в тоталитарном режиме могла идти лишь через репрессии. Поводом для них стало убийство С Кирова в конце 1934 г.

Нет никаких оснований считать доказанной версию о Сталине как об организаторе убийства Кирова. Скорее всего, он погиб от пули неврастеника- одиночки из числа коммунистов, которые считали себя незаслуженно обделенными. Столь же нелепа была версия об убийстве по заданию антисталинской оппозиции. Первым итогом этого убийства стали репрессии против всех тех, кто уцелел в «красном терроре» : бывших дворян, священнослужителей, офицеров, торговцев, старой интеллигенции. Одновременно с этим прошла массовая чистка партии, в ходе которой уцелевшие обязаны были беспрекословно доказать свою преданность руководству.

В 1935 г. отменяются продовольственные карточки, что укрепляло сталинский режим. Правда, уровень питания был крайне низок. По данным советской статистики тех лет, среднее потребление хлеба и круп составило немногим больше 260 кг в год, в то время как сельский батрак Саратовской губернии потреблял в 1892 г. 419 кг таких продуктов. Но отмена карточек подавалась пропагандой как победа сталинской линии.

Начинается разработка новой конституции, названной Конституцией «победившего социализма». К ее подготовке были привлечены некоторые недавние «уклонисты». Она была принята без всякого референдума 5 декабря 1936 г. Впрочем, если референдум и проходил бы, можно не сомневаться в ее единодушном одобрении. Новая Конституция декларировала всеобщее избирательное право при прямом, равном и тайном голосовании, свободу слова, собраний, союзов. Она формально отменяла институт «лишенцев». Эти общедемократические декларации были рассчитаны на внешнее употребление, а также использовались во внутрипропагандистских целях. Оговорки об использовании политических свобод «в интересах трудящихся» давали основу того, чтобы полностью нивелировать эти декларации.

Принятая Конституция 1936 г. законодательно оформила проведение так называемого «большого террора». В Москве прошла серия процессов, в которых выявлялись «главари» «предателей и вредителей». Три «московских процесса» в августе 1936 г., январе — феврале 1937 г. и в марте 1938 г. физи чески покончили с Каменевым, Зиновьевым, Пятаковым, Бухариным и другими «старыми революционерами». Революция пожирала своих детей и создателей. Однако процессы были открытыми, все обвиняемые в .той или иной степени признавали инкриминируемые им преступления. Во-первых, сказывалась изощренная система пыток и психологического воздействия, которую выдерживали единицы. Во-вторых, подсудимые шли на любые признания ради «высших интересов партии».

В июне 1937 г. тайным судилищем против «красных маршалов» М. Тухачевского, А. Егорова начались массовые репрессии по отношению к кадрам армейских и флотских командиров. В итоге командный состав армии, вплоть до батальонного и ротного уровня, был уничтожен. Начались внутриусобипы в репрессивных органах, затронувшие десятки тысяч их сотрудников. Партийные и хозяйственные руководители, научные работники и деятели культуры — ни одна категория «номенклатуры» и примыкающих к ним лиц не осталась обойдена «большим террором».

Отличие «большого террора» 1935—1938 гг. от «красного террора» состоит в том, что «красный террор» был направлен против тех, кто реально или потенциально сопротивлялся или мог сопротивляться коммунистическому режиму. Продолжением «красного террора» была коллективизация и насильственное направление миллионов людей в ГУЛАГ для использования их как бесплатной рабочей силы. «Большой террор» носил внутрисистемный характер и затронул десятки тысяч людей, взращенных коммунистическим режимом и преданных ему. С помощью «большого террора» тоталитарный режим поддерживал страну в состоянии мобилизационной тревоги, создал всеобъемлющую систему контроля за поведением людей. Во второй половине 30-х гг. «красный террор» и «большой террор» слились в единый поток. Сочтя основную задачу в кадровой революции, проведенной в ходе «большого террора», выполненной, Сталин отдал на растерзание ее главных исполнителей, обвинив их, как всегда, в «перегибах». Накануне «большого террора» место руководителя НКВД занимал Н. Ежов («ежовщина»), после его расстрела на этот пост был выдвинут Л. Берия. Несколько тысяч человек были даже освобождены, хотя это составляло ничтожную долю от числа погибших и содержавшихся в концлагерях.

3. Специфика и своеобразие (цивилизационные) советского общества 30-х годов.

Ко второй половине 30-х гг. советское общество представляло собой весьма противоречивое социальное явление. Формально оно было жестко структурировано на два «дружественных класса»: рабочий класс и колхозное крестьянство, а также социальную «прослойку» — интеллигенцию. На деле же проходили глубокие социальные катаклизмы, ломавшие традиционные социальные устои. Несмотря на прописочно-паспортную систему, массовая миграция населения не только не останавливалась, но и усиливалась. С 1926 по 1936 г. население городов возросло на 30 млн человек, из которых не менее 25 млн были крестьянами, бежавшими из деревни. Города были необычайно переуплотнены, заселялись подвалы, чердаки и бараки. Не более 3% городского населения имело возможность проживать в отдельных квартирах. В целом городское население не приобрело, несмотря на индустриализацию, черт, характерных для урбанизированных (то есть привыкших к комфортным условиям) жителей. Оно имело двойственный характер, оторвавшись от земли, но так и не впитав в себя городской образ жизни. Такая промежуточная психология была взрывоопасна, но при наличии мощной репрессивной машины находила выход в криминальной сфере. Лагеря стали своеобразным источником пополнения бытовой городской культуры. В повседневный быт молодежи входил «блатной» жаргон, место городского романса начала века заняла «блатная» песня. Незримо шла криминализация сознания и подсознания. Маргинальность (то есть промежуточное положение) большинства городского населения вела к разрыву, ослаблению семейных связей, резкому снижению социальной роли семьи. Это происходило еще и потому, что с 1926 г. действовало ультрареволюционное (даже по сравнению с 1918 г.) законодательство о браке и семье, уравнивавшее зарегистрированный брак с бытовым сожительством. Лишь во второй половине 30-х гг. власти начинают пропаганду « здоровой советской семьи ».

9/10 городских рабочих имели в лучшем случае четырехклассное образование. Безусловно, что в их среде неграмотность была почти ликвидирована, однако отсутствие значительного опыта и квалификации не давало им высокого социального статуса. Заменой ему была настойчивая и весьма успешная пропаганда, подчеркивающая ведущую роль «класса-гегемона» в обществе. Эта пропаганда в немалой степени долгие годы компенсировала реальные низкие заработки, бытовые неурядицы и высокий уровень норм выработки, насаждавшихся на предприятиях. Другой формой компенсации стало начавшееся в 1935 г. стахановское движение. Оно преследовало, как и ударничество начала 30-х гг., одну цель: поднять снижавшуюся производительность труда путем создания стимулов для повышения социального и материального статуса наиболее отличившимся рабочим. Но, во-первых, большинство стахановских рекордов тщательно подготавливалось, а сами они были труднодостижимы для рядовых рабочих. Во-вторых, через полтора — два года после его начала уровень материальных благ для передовиков резко снизился. Показателем фактического провала этого движения служит введение в конце 30-х гг. репрессивных норм для нарушителей трудовой дисциплины, лиц, опаздывавших на работу, и т. п. Были введены, по образцу нацистской Германии, трудовые книжки для всех работающих, где отмечались поощрения и наказания.

Данные миграции не учитывают миграцию насильственную, гулаговскую. Руками людей, оказавшихся в ГУЛАГе, были построены новые города на Севере и Дальнем Востоке, каналы, железные дороги.

Модернизация не затронула деревню. Она оставалась на стадии патриархального общества. Социальные отношения, которые складывались в российской деревне в годы становления хозяина-фермера, характеризовались включением этих хозяев в современные связи: самостоятельное заключение договоров с банками, кредитными обществами, сбытовыми организациями и фирмами. Заключение договоров, контрактов юридически оформлялось. Уста- Д новленный же патриархальный уровень отношений отличался господством не права, а обычая. Таким обычаем стал неоформленный, словесный приказ «начальника» о выходе на работу и о ее оплате. Оборотной стороной искаженной патриархальности стала нарастающая внутренняя утрата чувства хозяина земли. Колхозное имущество не было своим. Колхозники мечтали о переселении з город как о лучшей доле для своих детей, способе хоть как-то гарантировать их будущее. И все же в деревне еще сохранялись традиции крестьянской самоотверженности, взаимопомощи.

Смена социального статуса и его повышение могли произойти лишь при наличии образования. Поэтому наиболее энергичные, активные, удачливые молодые люди имели стимулы для повышения образовательного уровня. И хотя представители «народной интеллигенции» находились под постоянным контролем и угрозой репрессий в случае, например, невыполнения цехом или отделом плановых заданий, их более высокий материальный достаток был гарантирован. «Полуудачники», пополняли разраставшийся слой малоквалифицированных служащих в многочисленных управленческих и исполнительных структурах.

Номенклатура после выучки «большим террором» была хорошо дисциплинирована, понимая, что только ее умелое руководство всеми отраслями производства, всеми сферами жизни способно спасти ее от повторения массовых репрессий по отношению к ней. И интеллигенция, и малоквалифицированные служащие, и номенклатура воспринимали продолжающиеся аресты в своей среде как привычные, закономерные. Выработалась психологическая модель приспособления к ним: оставшиеся вне репрессий, пережившие несколько волн репрессивных акций люди наряду с глубоко затаенным страхом стали испытывать чувство благодарности властям за то, что репрессии их не коснулись. Само это воспринималось как благодарность властей, признание благонадежности. Отсюда и возникновение у многих людей комплекса «единства партии и народа». Репрессированных и членов их семей старались не замечать, а чаще всего к ним относились по меньшей мере с подозрением. В сочетании с мощной пропагандой это вырабатывало тоталитарный тип личности с его наркотической привычкой к указаниям «сверху» отказом от анализа как действий «верхов», так и своих собственных.

Однако выработка тоталитарного типа личности не была повсеместной. Немалое число людей достаточно формально отдавало дань общепринятым ритуалам, стараясь сконцентрироваться на семейных проблемах, личной жизни, производстве. Как и в любом другом обществе, проявлялись как негативные стороны человеческой натуры: зависть, доносительство, ложь, так и благородные черты: сострадание, бескорыстие, взаимовыручка.

Существует также понятие «большой стиль» в культуре.. Оно применяется для общей характеристики тоталитарной культуры в СССР, утвердившейся в середине 30-х гг. Элементы «большого стиля» характерны также для культуры нацистской Германии, фашистской Италии и некоторых других стран. Основными чертами «большого стиля» становятся пышность, демонстративный оптимизм, использование внешне реалистических форм и их обязательность в художественной жизни. «Большой стиль», искусственно сконструированный исходя из политических потребностей, начинает жить своей жизнью и более того — оказывать существенное воздействие на мироощущение и поведение многих людей. После краха тоталитарных режимов «большой стиль» начинает замещать их реальность и в глазах немалого числа людей; олицетворять «счастливую жизнь» и «успехи» тоталитаризма, мифологизируя и оправдывая его.

Окончательная победа тоталитаризма сделала совершенно ненужными новому обществу левацкие, революционные, авангардистские изыски, характерные для первых послеоктябрьских лет. Укрепившаяся власть нуждалась во внешних признаках стабильности. Неустойчивость и противоречивость авангардизма во всех сферах не соответствовала ее идеалам. Поэтому уже с начала 30-х гг. наблюдаются первые признаки возврата к внешне традиционному в культуре.

Начинается пересмотр отношения к истории. Peволюция проходила на отрицании российской истории, которая рассматривалась как цепь ошибок и преступлений. Сталин, обосновывая курс на индустриализацию, утверждал, что «Россию всегда били...» Теперь, для того чтобы придать законность своей власти, он начинает искать контакты с прошлым. История России представляется сплошной цепью побед. Петр I, ранее трактовавшийся как человек, полный пороков, предстает в книгах и фильмах как былинный герой, заботящийся о стране и народе. Если в начале революции выбрасывались мощи Александра Невского, то теперь он становится новым национальным героем.

В конце 30-х гг. бытовал такой своеобразный анекдот: ребенок задает вопрос: «Папа, а кто еще из царей, кроме Петра I, был за большевиков?» Он точно отражает подход к истории и ее отражению в искусстве, установившийся в те годы. «Большой стиль» ярко проявился в запечатленных хроникой массовых шествиях, празднествах, спортивных парадах. Умело организованные, они служили отдушиной для людей, чья жизнь была не слишком праздничной, были свидетельством силы, мощи, уверенности в будущем, в победах во всех сферах. Важнейшую роль стал играть кинематограф. Талантливейшие режиссеры, операторы, актеры создавали кинофильмы, оказывавшие неизгладимое воздействие на сознание людей. Члены партийного руководства лично просматривали почти все выпускавшиеся киноленты и были высшими цензорами, чутко улавливая все отступления от «генеральной линии». Обязательным был показ преодоления трудностей, разоблачения врагов. Кино было многожанровым. Наряду с историко-революционными фильмами выпускались приключенческие ленты о борьбе с «вредителями и диверсантами», комедии в пышном «голливудском» стиле.

Новый Союз писателей, особенно после того как под пресс «большого террора» попали многие его участники и создатели, играл роль как эстетического, так и идейного цензора. Наиболее приближенным к власти писателям обеспечивались высокие гонорары, просторные квартиры и дачи, высококлассное медицинское обслуживание. То же относилось и к популярным художникам, деятелям театра. Так тоталитарный режим приручил многих, особенно столичных, деятелей культуры. Стала формироваться «советская художественная интеллигенция», целиком в материальном отношении зависевшая от коммунистической партии и государства, структурированная по иерархическому принципу. Выпадение из этой иерархии означало прекращение доступа к читателю, зрителю.

Живопись, скульптура так же жестко контролировались. Особенно ценились картины и скульптуры историко-революционного содержания, портреты вождей и передовиков труда. Многие художники уходили в пейзажную живопись, в иные нейтральные темы, но и там они обязаны были строго блюсти установленные формы.

В архитектуре прекратились модернистские или конструктивистские поиски и начал возрождаться неоклассицизм. Самым грандиозным, хотя и неосуществившимся, стал замысел возведения Дворца Советов в Москве на месте взорванного храма Христа Спасителя. Дворец предполагалось увенчать огромной статуей Ленина.

Литература

Боффе Дж. История Советского Союза. Т. 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 – 1964 гг.: Пер. с итал. – М., Международные отношения, 1990.

Верт Н. история Советского государства. 1900 – 1991: Пер. с фр. 2-е изд. – М.: ИНФРА – М, Издательство "Весь Мир", 2000.

Моряков В.И., Федоров В.А., Щетинов Ю.А. История России: Пособие для старшеклассников и поступающих в вузы. – М.: Изд – во Моск. ун –та, Издательство ГИС, 1996.

Большой энциклопедический словарь – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: "Большая Российская энциклопедия"; СПб.: "Норинт", 1999.

Геллер М. История России. Т. 1 – М., 1996

30-е годы. Взгляд сегодня. Под ред. Воолкогонова Д. – М., 1990