Самозванчество как феномен в русской истории

Самозванчество как феномен в русской истории

Предмет: история Отечества

Научно-исследовательский проект

Исполнитель: Кокоулина Наталья

Ученица 11 «Г» класса

Средняя общеобразовательная школа №128

Екатеринбург 2008

Введение

Вопросы общественной жизни, затянутые тугими узлами в XVI в., перешли в XVII в. Опричнина породила не только Смуту его начала, как это принято считать, но и последующие социальные движения его середины и второй половины. Пожалуй, в русской истории до XVII в. не было такого времени, насыщенного столь острыми и драматическими общественными противоречиями.

Самозванчество начинается тогда, когда лжецарь или псевдомессия открывается окружающим, формирует группу соратников или становится во главе какого-либо движения социального протеста. Изучая природу самозванчества, в работе акцентируется внимание прежде всего на народной реакции на появление самозванца, исторических портретах Емельяна Пугачева и Лжедмитриев.

Хорошо известно, что феномен самозванчества принадлежит не только русской истории. Еще в VI в. до н.э. мидийский жрец Гаумата принял имя царя-ахеменида Бардии и правил восемь месяцев, пока не был убит заговорщиками-персами. С тех пор на протяжении тысячелетий разные люди, обитатели разных стран принимали имена убитых, умерших или пропавших без вести правителей. Судьбы самозванцев были несходными, но большинство из них ждал печальный конец — расплатой за обман чаще всего становились казнь или заточение.

Объект исследования: самозванчество в истории России.

Предмет исследования: феномен самозванчества в отечественной истории.

Данная тема представляет собой актуальную на сегодняшний день проблему, так как до сих пор вызывает противоречивые оценки и споры многих ученых, общественности.

В нашей работе мы ставим цель – исследовать феномен самозванчества в русской истории.

Задачи:

Найти корни этого явления;

Изучить идейно-психологические особенности русского народного сознания XVII – XVIII вв.

Рассмотреть историографию и исторические портреты наиболее известных самозванцев в истории России.

Гипотеза: если найти корни этого явления, рассмотреть историографию и исторические портреты, то можно выявить феномен самозванчества.

При работе над данной темой мы опирались на исследования Ключевского, Скрынникова, Успенского.

Глава 1. Причины появления

Хорошо известно, что феномен самозванчества принадлежит не только русской истории. Еще в VI в. до н.э. мидийский жрец Гаумата принял имя царя-ахеменида Бардии и правил восемь месяцев, пока не был убит заговорщиками-персами. С тех пор на протяжении тысячелетий разные люди, обитатели разных стран принимали имена убитых, умерших или пропавших без вести правителей. Судьбы самозванцев были несходными, но большинство из них ждал печальный конец — расплатой за обман чаще всего становились казнь или заточение.

Несмотря на то, что самозванчество издавна привлекало внимание историков, корни этого явления до конца не выяснены. По большей части самозванчество трактуется как одна из форм «антифеодального протеста», а в плане политическом оно изображается исключительно как «борьба трудящихся за власть». Однако при этом не учитывается, что не все самозванцы были связаны с движением социального протеста, что далеко не всегда их целью была власть в государстве.

В русском самозванчестве много уникального. Сакрализация царской власти в общественном сознании русского средневековья не только не препятствовала распространению этого явления, но и способствовала ему. Уже в титулатуре первого российского самозванца Лжедмитрия I проявляются элементы религиозной легенды о царе-избавителе, царе-искупителе, проповедь которой в XVIII в. была широко развита скопцами, почитавшими своего пророка Кондратия Селиванова одновременно и как Петра Третьего, и как Христа.

Термин «самозванчество» относится к области социальной психологии. Самозванчество начинается тогда, когда лжецарь или псевдомессия открывается окружающим, формирует группу соратников или становится во главе какого-либо движения социального протеста. Изучая природу самозванчества, в работе акцентируется внимание, прежде всего на народной реакции на появление самозванца, исторических портретах Емельяна Пугачева и Лжедмитрия I.

Не менее примечательны и та огромная роль, которая принадлежит самозванцам в отечественной истории XVII—XVIII вв., и активная регенерация этого явления в конце XX в. С культурологической точки зрения феномен русского самозванчества уже изучался, но исследование его далеко не закончено. Остается еще много нерешенных вопросов в истории этого явления — да и вряд ли когда-нибудь все они будут решены. Одна из наиболее загадочных страниц в истории самозванчества — его истоки.

Определенно можно указать на несколько явлений как социального, так и внутриполитического характера, подготовивших самозванчество. К.В.Чистов и Б.А.Успенский отметили, что социально-психологический фон широкого распространения самозванчества возник благодаря сакрализации царской власти и популярности утопических и эсхатологических представлений в XVII—XVIII вв. Указывалось и на другие причины этого явления, например на «отречение» Ивана Грозного от трона и провозглашение царем Семена Бекбулатовича и на последовавшее через двадцать лет воцарение Бориса Годунова, рожденного быть подданным, а не царем.

В России примеры самозванчества до Григория Отрепьева неизвестны, однако можно указать на один примечательный случай из дипломатической практики конца XVI в., при котором одно лицо выдавалось за другое. Во время осады Нарвы в 1590 г. шведы вступили в переговоры с русской армией, которой командовал боярин Борис Годунов, и запросили «в заклад дворянина доброго», т.е. представителя знатного рода. Годунов приказал взять у шведов «в заклад» ротмистра Иволта Фриду, а в Нарву послать стрелецкого сотника Сульменя Грешнова, «а сказать ево дворянином добрым». Вел переговоры думный дворянин Игнатий Петрович Татищев — лицо довольно значительное при дворе. Вскоре был произведен еще один размен заложниками — в обмен на сына нарвского воеводы Карла Индрикова в Нарву был послан псковский дворянин Иван Иванович Татищев, «а сказали ево Игнатью [т.е. И.П.Татищеву] родным братом».

Впрочем, еще более серьезный обман применили еще раньше и сами шведы. В 1573 г. перед царским гонцом В.Чихачевым предстал на королевском троне не Юхан III, а королевский советник Х.Флемминг. Сделано это было с тем, чтобы выманить у гонца царскую грамоту; король опасался принять в свои руки очередное «невежливое» послание Ивана Грозного. Конечно, в описанных случаях трудно усмотреть прямые аналогии с самозванчеством Лжедмитрия I, но, как можно видеть, практика обмана, подмены была принята в дипломатии XVI в.

Еще один элемент самозванчества — легенда о потаенном младенце, грядущем на отмщение своим обидчикам, — также проглядывает в

определенном хронологическом отдалении от событий Смутного времени. Австрийский посол С.Герберштейн, посещавший Россию в 1514 и 1526 гг., рассказывая о разводе Василия III с его первой женой Соломонией (Соломонидой) Сабуровой, записал и придворную сплетню, будто Соломония, заточенная в Суздальском Покровском монастыре, родила сына, названного ею Георгием. Великий князь немедля снарядил комиссию для расследования этого слуха, но бывшая великая княгиня не допустила до себя монарших слуг: «она, говорят, ответила им, что они недостойны видеть ребенка, а когда он облечется в величие свое, то отомстит за обиду матери».

Приведенные параллели хотя и расширяют представления о питательной среде русского самозванчества, но, конечно, не разъясняют генезиса этого явления.

В литературе устоялось мнение, будто народ поддерживал самозванцев главным образом потому, что те обещали ему освобождение от крепостного-гнета, сытую жизнь и повышение социального статуса. При этом допускается возможность того, что трудящиеся (по крайней мере, их часть) могли идти за самозванцами, не веря в их царское происхождение, а просто используя их в своих целях. Подразумевается, что «толпе» все равно, кто взойдет с ее помощью на престол, — главное, чтобы новый царь был «мужицким», «хорошим», чтобы он защищал интересы народа.

Однако данная точка зрения далеко не бесспорна. Не секрет, что наряду с такими самозванцами, как Лжедмитрий I и Е. Пугачев, увлекавшими за собой тысячи людей, в России были и другие, которые в лучшем случае могли похвастаться несколькими десятками сторонников. Чем объяснить такую вот избирательную «глухоту»?

Скорее всего, одни самозванцы лучше играли свою роль, их поступки в большей степени соответствовали народным ожиданиям, а другие претенденты на престол не соблюдали общепринятых «правил игры» или же чаще их нарушали.

«Праведным» в глазах народа выглядел тот монарх, который был, во-первых, «благочестивым», во-вторых, «справедливым», в-третьих, «законным».

«Законность» правителя определялась его богоизбранностью, можно сказать, что она и представляет основу российского самозванчества.¹ Вряд ли правильно считать, что российские самозванцы были авантюристами и сознательными обманщиками. Скорее всего, суть самозванчества заключается в искреннем, «бесхитростном» отождествлении самого себя с тем лицом, имя которого принимаешь.²

Б.А. Успенский выявил три обстоятельства, которые могли заставить простого человека поверить в то, что он «истинный» государь:

Раз в народном сознании присутствовало представление о Божественном предназначении подлинного царя, которое воплощалось в поверье о неких «царских знаках», то нет ничего удивительного в том, что человек, обнаружив на своем теле какие-либо «знаки», начинал считать себя Божьим избранником.

В случае нарушения родового порядка престолонаследия тот, кто занимает в итоге подобной комбинации трон царский трон, может сам восприниматься как самозванец. «Открытие» такого самозванца на троне провоцирует появление других: в народе происходит как бы конкурс самозванцев, каждый из которых претендует на свою отмеченность.

Одним из факторов является такая черта традиционного сознания, как «мифологическое отождествление».

Массовая поддержка могла опираться на признание претендента «подлинным государем» со стороны авторитетных лиц или свидетелей, которые-де знали его еще в бытность царем. Так, в 1732 году в селе Чуеве Тамбовской губернии объявился «царевич Алексей Петрович». Крестьяне поверили самозванцу после того, как его «признал» знахарь, который славился тем, что видел людей насквозь.

Крепость Оса сдалась Пугачеву без боя после того, как старик — отставной гвардеец, знавший когда-то настоящего Петра III, «опознал» его в Пугачеве и сообщил обо всем гарнизону. Пугачевского полковника И. Н. Белобо-родова убедили в подлинности «царя» гвардейский унтер-офицер М. Т. Голев и солдат Тюмин.

История крестьянской войны 1773—1775 годов позволяет добавить еще один штрих к фольклорному портрету «благочестивого» (сиречь «истинного») царя. Среди причин, породивших у сподвижников Пугачева сомнения в его императорском происхождении, была и его неграмотность. «Настоящий» государь должен был подписывать свои указы собственноручно, а Пугачев этого не делал. И хотя он предупредил своего секретаря А. Дубровского, что тот будет сразу же повешен, если проговорится, тайну сохранить оказалось невозможно. В результате «слухи о том, что Пугачев не знает грамоты, ибо не подписывает сам своих указов, и потому является самозванцем, послужили основанием к организации заговора, завершившегося несколькими неделями спустя арестом Пугачева и выдачей его властям».

Таким образом, далеко не всякий, кто стремился помочь народу, кто играл роль «справедливого» (и только) царя, мог получить массовую поддержку. В 1608 году по приказу Лжедмитрия II донские казаки казнили двух «царевичей», с которыми сами же пришли к Москве. Если бы для казаков главным было то, насколько государь «свой», то, очевидно, они бы предпочли собственных «царевичей» более чуждому для них «царевичу Дмитрию». Но все вышло наоборот. Из этого следует, что царистские представления народа не могли быть объектом сознательного манипулирования.

Глава 2. Историография

В своих исследованиях самозванчества Р.Г. Скрынников акцентирует внимание на реакции населения на появление самозванца. На том, как его воспринимали разные слои общества. Если брать Лжедмитрия I, то у Скрынникова можно увидеть, как отнеслись к появлению самозванца бояре, например Шуйские, возглавившие «боярскую оппозицию», простой народ. Мы думаем, что самым важным фактором в раскрытие феномена самозванчества Скрынников считал действия лжецарей на народное сознание.

Б.А. Успенский в большей степени обращает внимание на особенности сознания русского народа. По мнению Успенского русские люди XVII – XVIII вв. обладали такой чертой традиционного сознания, как «мифологическое отождествление». «Мифологическое мышление» с помощью признака не выделяет в целом какой-либо аспект, а сливает, отождествляет признак и объект в целом. Например, уже сама постановка вопроса: какое имя в паре «Петр III – Пугачев» является истинным? – для носителей «мифологического сознания» была абсурдной, некорректной. Так как для такого человека верно утверждение Емельян Пугачев – это государь Петр Федорович. Таким образом, можно сказать, что, возможно, самозванцы искренне считали себя царями, не преследуя корыстных целей.

Ключевский так же говорит о роли народа в процветании самозванчества. Если бы самозванцы не получили поддержки со стороны народонаселения, то они бы не смогли даже претендовать на трон и корону.

Таким образом, среди, выше приведенных, мнений можно увидеть, что немалую роль в превознесении лжецарей играют различные слои населения. Но все-таки большая роль досталась простому народу. Народ продолжал верить в царя-спасителя и, поэтому признавал самозванцев, надеясь на лучшее будущее.

Чтобы глубже понять поведение и характер самозванцев, мы считаем, что нужно обратится к их историческим портретам.

Глава 3. Исторические портреты

3.1. Лжедмитрий I

Кем был человек, вошедший в русскую историю под именем Лжедмитрия I? Много копий сломали и еще сломают в научной полемике о его личности. Одна из загадок прошлого обусловлена противоречиями и недоговоренностями источников того времени. Это позволяет разным авторам выдвигать и разных претендентов на роль сокрушителя устоев Московского царства. Наибольшее количество историков отождествляют с Лжедмитрием I монаха-расстригу Григория Отрепьева (Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев, Р. Г. Скрынников) или, по крайней мере, признают это тождество вполне вероятным (В. О. Ключевский, В. Б. Кобрин). Н. И. Костомаров и С. Ф. Платонов не считали правильным ставить знак равенства между Лжедмитрием и Отрепьевым, а некоторые авторы (В. С. Иконников, С. Д. Шереметев) даже утверждали, что под именем Дмитрия Ивановича действовал настоящий царевич. Свою лепту в попытки разрешить загадку наряду с историками внесли старые и новые популяризаторы, начиная с К. Валишевского³ и кончая Ф. Шахмагоновым⁴.

Автор этих очерков в общем солидарен с В. О. Ключевским, который писал, что в вопросе о Лжедмитрии «важна не личность самозванца, а его личина, роль им сыгранная». В то же время, как нам представляется, версию тождества самозванца и Отрепьева никак нельзя сбрасывать со счетов, несмотря на некоторые ее слабые места. Нельзя, во-первых, в силу элементарного уважения к источникам, довольно единодушно называющим именно Отрепьева в качестве самозванца, и, во-вторых, еще и оттого, что другие решения проблемы личности самозванца основаны на еще большем количестве натяжек и допущений. Принимая, таким образом, достаточно традиционную версию личности Лжедмитрия, мы строим очерк жизни самозванца до занятия им царского престола в основном на реконструкциях Р. Г. Скрынникова в его книге «Самозванцы в России в начале XVII века» и других работах.

Человек, сыгравший столь неординарную роль в русской истории, родился в довольно обыкновенном провинциальном городке Галиче, в не менее обыкновенной и заурядной дворянской семье, где-то на рубеже 70—80-х гг. XVI в. Его нарекли именем Юрий. Вскоре он лишился отца, стрелецкого сотника Богдана Отрепьева, зарезанного в Москве, в Немецкой слободе, вероятно, в пьяной драке. Мать научила Юшку читать Библию и Псалтирь; затем он продолжил образование в Москве, где жили дед и дядя мальчика, а также свояк семьи дьяк Семейка Ефимьев. За непродолжительное время Юшка стал «зело грамоте горазд» и овладел каллиграфическим почерком. Этого достоинства вполне хватило бы для продвижения небогатого дворянина на приказной службе. Но не таково оказалось самолюбие юноши, жаждавшего быстрой карьеры. Свободной службе в приказе или стрельцах он предпочел положение слуги двоюродного брата царя Федора — Михаила Никитича Романова. Царские наказы называют Отрепьева боярским холопом, и, возможно, он и вправду дал на себя кабальную запись: уложение о холопах 1597 г. требовало всем господам принудительно составить кабальные грамоты на своих добровольных слуг. Почему дворянин пошел в услужение, да еще в холопство, мы поймем, если вспомним, что Романовы были реальными претендентами на престол.

После ареста Романовых Годуновым Юшка, верно, сумевший встать достаточно близко к боярам, опасался за свою свободу и жизнь, а потому счел за благо в 20 лет покинуть свет и забыть свое мирское имя. Он стал чернецом Григорием. Поначалу новоявленный инок скрывался в провинции в суздальском Спасо-Евфимие-вом и галичском Иоанно-Предтеченском монастырях, а когда буря улеглась, вернулся в столицу. Здесь он поступил в придворный Чудов монастырь по протекции протопопа кремлевского Успенского собора Евфимия, оказанной, очевидно, по просьбе деда Отрепьева Елизария Замятии. Келейником деда Григорий и жил первое время, пока его не забрал в свою келью архимандрит обители Пафнутий. Вскоре его рукоположили в дьяконы. Молодому иноку поручили сложить похвалу московским чудотворцам Петру, Алексию и Ионе. Видимо, он справился с поручением хорошо, так как сам патриарх Иов заметил юношу и взял на свой двор «для книжного письма». Вместе с другими дьяконами и писцами патриарха Отрепьев сопровождал архипастыря в царскую Думу. Это давало возможность молодому честолюбцу соприкоснуться с придворной жизнью и возмечтать о большем, чем иноческая келья. Головокружительная карьера, которую он сделал всего за год, став из рядового чернеца патриаршим дьяконом, не устраивала Отрепьева. Он в мечтах примерял на себя шапку Мономаха. Кто подсказал ему назваться царевичем Димитрием, неизвестно. С. Ф. Платонов считал самозванца орудием интриги бояр Романовых против ненавистного им Годунова. Р. Г. Скрынников полагает это маловероятным, поскольку Романовы сами претендовали на престол, а значит, вряд ли стали бы им рисковать. По мнению историка, самозванческая интрига родилась не на подворье Романовых, где служил Юшка, а в стенах Чудова монастыря. Возможным советчиком и вдохновителем самозванца он называет монаха Варлаама Яцкого, за которым, вероятно, действительно стояла какая-то боярская партия. Недаром опытный в политических делах Борис Годунов, узнав о появлении самозванца, упрекнул бояр, что это их рук дело.

В начале 1602 г. Отрепьев начал смертельно опасную игру, сделав в ней ставкой собственную голову. Вместе с двумя иноками — уже знакомым нам Варлаамом и Мисаилом — он бежал в Литву и «открылся» игумену Киево-Печерской лавры, что он царский сын. Игумен, дороживший отношениями с Москвой, показал авантюристу и его спутникам на дверь. История повторилась весной 1602 г., когда бродячие монахи отправились к князю Василию Острожскому. Тогда Григорий переместился в Гощу. Здесь он оставил своих сообщников, скинул с себя иноческое платье и «учинился» мирянином. Гоща была центром секты ариан, и самозванец примкнул к сектантам. Он стал учиться в арианской школе, где овладел, впрочем не слишком успешно, латинским и польским языками. Видимо, ариане рассчитывали с помощью самозванца насадить свою веру в России, но сам Отрепьев хорошо понимал, что в качестве еретика-арианина он не имеет шансов сделаться царем православной Руси. Поэтому весной 1603 г. расстрига пропал из Гощи, чтобы объявиться вскоре в Брачине у православного магната Адама Вишневецкого. Вишневецкие враждовали с московским царем из-за спорных земель, и князь Адам мог использовать самозванца для давления на русское правительство. Впервые Отрепьев добился желаемого успеха. Магнат велел оказывать «царевичу» полагавшиеся ему почести, дал штат слуг и карету для выездов.

Единственным способом занять московский престол для самозванца был военный поход. Он вступил в переговоры с казаками Запорожской Сечи, вербуя их в свои сторонники, но получил отказ. Донцы, испытывавшие сильное давление Годунова, напротив, обещали поддержать «царевича» и прислать ему двухтысячный отряд, но письмо их к Отрепьеву не дошло, перехваченное людьми князя Яноша Острожского. Не получив поддержки Сечи и не имея вестей с Дона, самозванец решает до времени сбросить личину поборника Православия и опереться на крайне враждебные России католические круги. Из имения Вишневецкого он перебирается в Самбор, к сенатору Юрию Мнишеку. Здесь он делает предложение дочери сенатора Марине и принимает католичество.

Мнишек хотел посадить будущего зятя в Москве с помощью коронной армии. В этом намерении его поддержал польский король Сигизмунд III, которому Лжедмитрий I обязался отдать в качестве платы Чернигово-Северскую землю. Невесте Марине были обещаны в удел Новгород и Псков, тестю—часть Смоленщины. Своим новым родственникам самозванец также пообещал в течение года (в крайнем случае—двух) обратить в католичество всю православную Русь. Но вопрос о войне и мире решил отнюдь не король или тем более сенатор, а командовавший коронной армией гетман Ян Замойский. Он не желал воевать с Россией, как, впрочем, и многие другие польские магнаты. Польская армия в авантюре не участвовала. В Россию самозванец вторгся 13 октября 1604 г. с навербованным им и его сторонниками отрядом наемников, насчитывавшим около двух с половиной тысяч человек. На помощь «царевичу» вскоре двинулись донцы. Жители Чернигова и Путивля сдали войску самозванца свои города без боя, арестовав воевод; Путивль с его каменной крепостью был ключевым пунктом обороны Чернигово-Северской земли. К тому же здесь самозванец получил от дьяка Б. Сутупова сбереженную им воеводскую казну, где хранились немалые суммы денег для выплаты жалованья служилым людям. А вскоре их примеру последовали Рыльск и Севск, Комарицкая волость. К началу декабря власть Лжедмитрия признали Курск и Кромы. Но войско самозванца никак не могло овладеть Новгоррд-Северским, где против вора успешно отбивался гарнизон во главе с окольничим П. Ф. Басмановым.

Борис Годунов поначалу сосредоточил всю свою армию в Брянске, поскольку верил воинственным заявлениям короля Сигиз-мунда III и ждал польского наступления на Смоленск. Но когда стало ясно, что Речь Посполитая не собирается нападать на Россию, войско во главе с боярином Мстиславским двинулось выручать из осады Новгород-Северский. Нерасторопность и нерешительность русского главнокомандующего, имевшего перевес в силах, привела к поражению у стен крепости 21 декабря 1604 г. Но это был частный успех самозванца, поскольку Новгород продолжал защищаться, а русская рать, слегка потрепанная, но далеко не разбитая, стояла в виду города. К тому же наемники потребовали денег за одержанную победу. У самозванца, успевшего истратить путивльскую казну, их не оказалось. И тогда «рыцарство», ограбив обоз и грязно обругав Лжедмитрия, покинуло его лагерь. Отрепьеву пришлось 2 января 1605 г. снять осаду крепости и отступить

к Путивлю. Вскоре его покинул и главнокомандующий Юрий Мнишек. Теперь Лжедмитрий был предоставлен себе самому. Хотя часть польских гусар осталась с самозванцем, не они, а запорожские и донские казаки, да признавшие «великого государя Дмитрия Ивановича» мужики Комарицкой волости составляли ббльшую часть войска. Среди советников Отрепьева возобладали сторонники решительных действий. Армия самозванца не стала отсиживаться в Путивле или уходить к польской границе, а двинулась в глубь России. Под Добрыничами 21 января 1605 г. она была наголову разбита войском Мстиславского. Победители захватили всю артиллерию и пятнадцать знамен. Самозванец был ранен, затем под ним подстрелили лошадь, и он чудом сумел бежать с поля боя и скрыться в Рыльске. Если бы воевода Мстиславский организовал энергичное преследование, он имел бы шансы быстро занять Рыльск и Путивль, а главное — захватить вора. Но правительственные силы подошли к Рыльску только на следующий день после отъезда самозванца оттуда в Путивль. Несмотря на громадное превосходство над небольшим гарнизоном Рыльска, во главе обороны которого стоял местный воевода князь Г. Б. Долгорукий со стрельцами и казаками, их штурм городка не удался, и Мстиславский отступил к Севску. Так же неудачно проходила и осада царскими войсками Кром. Здесь душой обороны стал донской атаман Андрей Карела (в литературе и источниках его прозвище нередко пишется через «о»). Несмотря на то что в городе огнем артиллерии были разрушены почти все укрепления, казаки не пали духом. Под земляным валом они вырыли себе норы, а сам вал покрыли траншеями и окопами. При обстреле они отсиживались в норах, а после прекращения канонады проворно бежали в окопы и встречали атакующих градом пуль.

Пока сторонники Лжедмитрия сражались за него, сам он около трех месяцев жил в Путивле, который стал своеобразной столицей самозванца. Он вербовал себе новых союзников, рассылая письма в казачьи станицы, пограничные города, саму столицу. В советской литературе в общем традиционной стала мысль о том, что Отрепьев пришел к власти «на гребне крестьянской войны», а затем обманул народные чаяния. Исследования, проведенные Р. Г. Скрынниковым, ставят под сомнение версию «крестьянской войны». Правда, самозванца поддержали крестьяне знаменитой Комарицкой волости, за что Годунов отдал мятежную волость на поток и разграбление своим войскам. Не подлежит сомнению, что восстание крестьян на Брянщине — это, говоря словами Р. Г. Скрынникова, «первое массовое выступление крестьян в Смутное время», но, как подчеркивает тот же автор, жили там дворцовые крестьяне, находящиеся в лучшем положении, чем частновладельческие. К тому же большинство населения Комарицкой волости составляли богатые мужики, далеко не испытавшие тех бедствий, которые выпали на долю жителей других районов⁵. Отсюда следует, что поддержка самозванца в данном случае объясняется, очевидно, не «антифеодальным протестом» и «классовой борьбой», а верой в то, что перед ними воистину царевич Дмитрий Иоаннович. Это не исключало, конечно, корыстных интересов и меркантильных соображений комарицких мужиков.

И в «прелестных» письмах Лжедмитрия из Путивля, как отмечает Р. Г. Скрынников, «трудно уловить какие-то социальные мотивы». Здесь лишь общие слова, обещания быть добрым и справедливым к подданным, обличения «изменника» Бориса Годунова.

Одной пропаганды для успеха было мало, и Лжедмитрий позаботился о противодействии правительственным разоблачениям о нем как о расстриге-самозванце. Он представил в Путивле, дабы отделаться от своего подлинного имени, двойника — «истинного Гришку Отрепьева». Лжеотрепьев, по свидетельству Маржарета, был лет 35—38, т. е. значительно старше самозванца. Мистификация была шита белыми нитками: отец настоящего Отрепьева был всего лишь на восемь лет старше Лжеотрепьева. Вероятно, этим объясняется печальная судьба двойника, упрятанного самозванцем в тюрьму. Много позже московские власти узнали, что роль Лжеотрепьева согласился исполнять бродячий монах Леонид. Но тогда обман достиг цели: пропаганда Годунова оказалась парализованной, а народ безоговорочно признал Дмитрия Ивановича. Последний в Путивле стал именовать себя уже не просто царевичем и великим князем всея Руси, а царем. В Путивле вокруг самозванца собрался и двор. Самой видной фигурой при Отрепьеве стал князь Мосальский, представитель хотя и древнего, но пришедшего в упадок рода. Рассказывали, что именно Мосальский спас Лжедмитрию жизнь, отдав ему коня во время бегства из-под Севска. Среди приближенных самозванца заметен был и дьяк Богдан Сутупов, тот самый, что отдал Отрепьеву воеводскую казну. Он стал канцлером — главным дьяком и хранителем царской печати.

Самозванец стоял в Путивле, а правительственные войска осаждали Кромы, когда произошло событие, ускорившее, а может, и переломившее ход событий. 13 апреля 1605 г. от апоплексического удара умер Борис Годунов. Еще при жизни этого государя не жаловали в народе, обвиняя то в убийстве Ивана Грозного, то Федора Ивановича, то царевича Дмитрия. И теперь, уже умерший, Годунов не избежал клеветы: по Москве ходили слухи, что будто бы он принял яд в страхе перед воскресшим царевичем. Нареченный боярами на царство сын Бориса Федор вместе с матерью Марией спешили привести знать, народ и войско к присяге. Текст «подкрестной записи» царя Федора повторял содержание присяги, составленной при воцарении Бориса Годунова с одним важным отличием. Надо было хоть как-то защитить юного государя от самозванца. Уже несколько лет Церковь предавала анафеме «вора» Гришку Отрепьева. Теперь, смущенная фокусом с Лжеотрепьевым, вместо того чтобы следовать раз принятой линии, царица решила вовсе не упоминать в «записи» имени Отрепьева. Подданные, согласно тексту присяги, клятвенно обязывались лишь «к вору, который называется Дмитрием Углицким, не приставать». Все это оказалось на руку самозванцу. Наконец, последний просчет Годуновых состоял в неоправданных надеждах на героя Нов-город-Северской обороны Петра Басманова. Еще Борис обещал ему руку дочери — царевны Ксении, и горячий воевода поклялся доставить самозванца в Москву или умереть. Басманов формально получил пост помощника нового' главнокомандующего боярина князя Михаила Катырева-Ростовского, а фактически встал во главе армии. Когда Борис умер, Басманов вместе с Катыревым-Ростовским уже отправились к войскам. Брат покойного, Семен Годунов, доверял воеводе гораздо меньше и послал ему вдогонку на один из высших постов в армии своего зятя Андрея Телятев-ского. Басманов так оскорбился этим назначением, что плакал с час, а потом заявил: лучше ему умереть, чем быть у Телятевского в холопах. В войске под Кромами в это время зрела измена. Во главе заговора встали боярин князь Василий Голицын и рязанский дворянин Прокопий Ляпунов. Голицын ловко сыграл на противоречиях между верными царю Федору воеводами. Он сумел заручиться поддержкой приходившегося ему родней Басманова. 7 мая 1605 г. в четыре часа утра, когда лагерь еще спал, по сигналу заговорщиков казаки Карелы напали на караулы и захватили мост, через который шла дорога в Кромы. В тот же час сторонники Ляпунова зажгли лагерь в нескольких местах. Началась паника и неразбериха. Только около тысячи немцев-наемников построились под знаменами и были готовы к отпору. Их вступление в бой, однако, ловко предотвратил Басманов. Осажденные жители Кром вместе с казаками Карелы ворвались в стан правительственных войск. Верные Годуновым бояре и воеводы бежали в Москву. Армия перестала существовать. Путь самозванцу в столицу был открыт. Лжедмитрий занял Орел, а затем проследовал в Тулу, где его встречал рязанский архиепископ Игнатий. Из Тулы на завоевание Москвы Отрепьев отрядил Петра Басманова с его ратниками. Верные Федору стрельцы, посланные в Серпухов, не дали Басманову переправиться за Оку. Этот успех правительства, впрочем, был последним и ничего не изменил. В народе уже заметна была «шатость». «Дмитрия» ждали со дня на день. Обойдя Серпухов, 31 мая к стенам Москвы подошел Карела со своими казаками. В сам город небольшой отряд вступить не мог: несколько сот казаков не представляли опасности для хорошо укрепленной столицы. Зато появление казаков «Дмитрия Ивановича» крайне возбуждало чернь. На следующий день, 1 июня, агенты самозванца Гаврила Пушкин и Наум Плещеев явились в пригород Красное Село и оттуда повели толпы народа в самый центр Москвы, на Красную площадь. Здесь с Лобного места они зачитали «прелестную» грамоту самозванца, полную несбыточных обещаний всем слоям населения и обличении Годунова. Затем распалившаяся толпа ворвалась Фроловскими воротами в Кремль. Дворцовая стража разбежалась. Во дворце все перевернули вверх дном, разгромили и старое подворье Бориса Годунова. Как водится в таких случаях, чернь добралась до винных погребов. Исаак Масса утверждал, что напились до смерти около пятидесяти, а английские источники — около ста человек. Это были единственные жертвы мятежа. Во время разгрома дворца верные люди спасли юного царя Федора и его семью. Арестовали их, вероятно, не в день мятежа, а несколько позже. Самозванец в Туле объявил стране о своем восшествии на престол и разослал текст присяги. В Серпухов на поклон к нему явились бояре: глава думы князь Ф. И. Мстиславский, князь Д. И. Шуйский, другие думные чины. В честь «Дмитрия Ивановича» поставили шатры, в которых когда-то Борис Годунов потчевал дворян накануне коронации. Снаружи они имели вид крепости с башнями, изнутри были украшены золотым шитьем. В них разом на пиру в честь самозванца присутствовало пятьсот человек.

Перед вступлением в Москву самозванец спешил устранить последние преграды. Его клевреты сначала низложили главу Церкви, верного Годуновым патриарха Иова. Затем наступил черед и несчастному семейству. Казнью Годуновых непосредственно руководили дворяне М. Молчанов и А. Шерефединов, имевшие за спиной опыт опричной службы. Им помогал отряд стрельцов.

В III главе XI тома «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина на полях книги против рассказа об убийстве Федора Борисовича стоит страшное слово — «цареубийство». Вот как описывается эта сцена историографом: «10 июня (1605 г.— С. Б.) пришли в дом Борисов, увидели Феодора и Ксению, сидящих спокойно подле матери в ожидании воли Божией; вырвали нежных детей из объятий царицы, развели их по разным особым комнатам и велели стрельцам действовать; они в ту же минуту удавили царицу Марию, но юный Феодор, наделенный от природы силою необыкновенною, долго боролся с четырьмя убийцами, которые едва могли одолеть и задушить его». В примечании мы читаем, что согласно Ростовской и Никоновской летописям «царевича ж многие часы давиша, яко ж не по младости в те поры дал ему Бог мужество; те ж злодеи ужасошася яко един с четырьмя борящеса;

един же от них взят его за тайные уды (гениталии.— С. Б.) и раздави». Таковы были отвратительные детали цареубийства, первого в истории России. (Усобицы не в счет, в них убивали князей, гибель сыновей Ивана Грозного царевичей Ивана и Дмитрия Угличского — также, ибо в данном случае впервые убивали царя, пусть пока не венчанного в Успенском соборе, но фактически уже правившего, царя, которому к тому же все присягнули.)

Из всей царской семьи в живых осталась одна Ксения: она взята была на двор князя Мосальского и впоследствии стала наложницей самозванца.

Теперь, когда Годуновых уничтожили, самозванец мог торжественно вступить в Москву. Для описания этого события вновь дадим слово Н. М. Карамзину. «20 июня,— пишет историк,— в прекрасный летний день, самозванец вступил в Москву торжественно и пышно. Впереди поляки, литаврщики, трубачи, дружина всадников с копьями, пищальники, колесницы, заложенные шестернями, и верховые лошади царские, богато украшенные; далее барабанщики и полки россиян, духовенство с крестами и Лжедмитрий на белом коне, в одежде великолепной, в блестящем ожерелье, ценою в 150 000 червонных: вокруг его 60 бояр и князей, за ними дружина литовская, немцы, казаки и стрельцы. Звонили во все колокола московские. Улицы были наполнены бесчисленным множеством людей; кровли домов и церквей, башни и стены также усыпаны зрителями. Видя Лжедмитрия, народ падал ниц с восклицанием: „Здравствуй, отец наш, государь и великий князь Дмитрий Иоаннович, спасенный Богом для нашего благоденствия! Сияй и красуйся, о солнце России!" Лжедмитрий всех громко приветствовал и называл своими добрыми подданными, ведя им встать и молиться за него Богу»⁶.

Несмотря на столь трогательный въезд в столицу, православные москвичи, видевшие встречу самозванца с духовенством на Лобном месте, насторожились. Когда Лжедмитрий сошел с коня, чтобы приложиться к образам, литовские люди играли на трубах и били в бубны так, что заглушали пение молебна. Странно было и то, что, войдя в главную святыню России, Успенский собор, царь пригласил с собой не только бояр, но и иноверцев. Зато новый взрыв восторга вызвало целование Лжедмитрием надгробия своего мнимого отца, Ивана Грозного, в Архангельском соборе . Далее самозванец прошествовал во дворец вершить государственные дела.

Первым делом Отрепьев поставил во главе Церкви угодного себе патриарха Игнатия. Грек по национальности, он к моменту вступления самозванца на трон был архиепископом Рязанским и, как мы уже говорили, с почестью встречал Лжедмитрия в Туле. Затем арестовали трех братьев Шуйских, старший из которых, Василий, через верных людей распространял слухи о самозванстве нового государя. Отрепьева, очевидно, пугала не столько агитация, сколько угроза переворота со стороны Шуйских — одного из знатнейших княжеских родов, не без оснований претендовавших после смерти Федора Ивановича на российский престол. Для решения дела созвали особый соборный суд, который приговорил князя Василия Ивановича к смертной казни. Он уже был возведен на плаху палачом, но неожиданно получил помилование. Братья Шуйские, очевидно пощаженные по ходатайству бояр, теперь должны были отправиться в ссылку. Пробыли они там, однако, недолго: по просьбе опять-таки думных бояр их возвратили в столицу, к прежним должностям. Этот эпизод достаточно ясно показывает зависимость Лжедмитрия от Боярской думы уже в первые дни своего царствования. Без согласия бояр новый царь не мог казнить даже заклятого своего врага. Эта зависимость (а вовсе не государственный ум и гуманность, как утверждают некоторые историки) побудили Лжедмитрия заявить вскоре после коронации:

«Два способа у меня к удержанию царства: один способ быть тираном, а другой — не жалеть кошту (расходов.— С. Б.), всех жаловать: лучше тот образец, чтобы жаловать, а не тиранить»⁷

Тем не менее, по необходимости считаясь со сложившимся государственным укладом и политической традицией Московского царства, самозванец привнес в них немало нового. «На престоле московских государей он был небывалым явлением,— пишет В. О. Ключевский.— Молодой человек, роста ниже среднего, некрасивый, рыжеватый, неловкий, с грустно-задумчивым выражением лица, он в своей наружности вовсе не отражал своей духовной природы: богато одаренной, с бойким умом, легко разрешавшим в Боярской думе самые трудные вопросы, с живым, даже пылким темпераментом, в опасные минуты доводившим его храбрость до удальства, податливый на увлечения, он был мастер говорить, обнаруживал и довольно разнообразные знания. Он совершенно изменил чопорный порядок жизни старых московских государей и их тяжелое, угнетательное отношение к людям, нарушал заветные обычаи священной московской старины, не спал после обеда, не ходил в баню, со всеми обращался просто, обходительно, не по-царски. Он тотчас показал себя деятельным управителем, чуждался жестокости, сам вникал во все, каждый день бывал в Боярской думе, сам обучал ратных людей. Своим образом действий он приобрел широкую и сильную привязанность в народе, хотя в Москве кое-кто подозревал и открыто обличал его в самозванстве. Лучший и преданнейший его слуга П. Ф. Басманов под рукой признавался иностранцам, что царь — не сын Ивана Грозного, но его признают царем потому, что присягали ему, и потому еще, что лучшего царя теперь и не найти». В приведенном отрывке перед нами предстает в общем довольно симпатичный и дахе обаятельный правитель России, выгодно отличающийся от Ивана Грозного и вполне сопоставимый с Борисом Годуновым. Еще в более выгодном свете выглядит самозванец в одной из последних статей В. Б. Кобрина. «Раздумывая над возможной перспективой утверждения Лжедмитрия на престоле, нет смысла учитывать его самозванство: монархическая легитимность не может быть критерием для определения сути политической линии,— пишет историк.— Думается, личность Лжедмитрия была хорошим шансом для страны: смелый и решительный, образованный в духе русской средневековой культуры и вместе с тем прикоснувшийся к кругу западноевропейскому, не поддающийся попыткам подчинить Россию Речи Посполитой. И вместе с тем этой возможности тоже не дано было осуществиться. Беда Лжедмитрия в том, что он был авантюристом. В это понятие у нас обычно вкладывается только отрицательный смысл. А может, и зря? Ведь авантюрист — человек, который ставит перед собой цели, превышающие те средства, которыми он располагает для их достижения. Без доли авантюризма нельзя достичь успеха в политике. Просто того авантюриста, который добился успеха, мы обычно называем выдающимся политиком»⁸.

Факты, приводимые в обеих характеристиках самозванца, верные. Да, действительно, Отрепьев обладал и умом, и волей, и невиданной ранее восприимчивостью к новому. Последним качеством он даже немного напоминал Петра Великого. В политике он пытался играть самостоятельную роль: не спешил выполнять обещания, данные семейству Мнишек и римскому папе об окатоличи-вании России, и предлагал вместо этого коалиционную войну против Османской империи, не уступал и обещанных в отдачу русских земель. Но нам кажется, что всего этого еще мало для общей положительной (или хотя бы благожелательной) оценки самозванца. Да, конечно, политик может себе позволить авантюризм в достижении власти, но, раз ее достигнув, имеет ли право проявлять авантюризм в политике, ставя на карту судьбы подданных? Что, как не авантюра, планы войны с Турцией, игры с иезуитами или территориальные обещания польскому королю? И так ли безобидно все это было для России? С другой стороны, нравственность — не единственное требование к политику, но можно ли положительно оценить политика откровенно безнравственного, возведшего ложь в принцип? А ведь именно таков был самозванец. «Отрепьев привык лгать на каждом шагу»,— пишет Р. Г. Скрынников в книге «Самозванцы в России». Эта привычка стала его второй натурой. Но ложь слишком часто всплывала на поверхность, и это приводило к неприятным эксцессам в Думе. Красочное описание их можно найти в дневнике поляка С. Немоевского. Бояре не раз обличали «Дмитрия» в мелкой лжи, говоря ему: «Великий князь, царь, государь всея Руси, ты солгал». Ожидая прибытия в Москву семейства Мнишек, царь («стыдясь наших» — прибавляет от себя автор дневника) воспретил боярам такое обращение. Тогда сановники с завидной простотой задали ему вопрос: «Ну как же говорить тебе, государь, царь и великий князь всея Руси, когда ты солжешь?» Поставленный в тупик самозванец обещал Думе, что больше лгать не будет. «Но мне кажется,— замечает С. Немоевский,— что слова своего перед ними недодержал.

Все сказанное — пока общие рассуждения и свидетельство иностранца. Но только представьте, что должны были думать о самозванце природные русские люди, знавшие его раньше, как, например, его родственники в Галиче, святитель Иов или иноки Чудова монастыря? Во-первых, Юшка Отрепьев отказался от самого своего-крестного имени (наблюдение А. М. Панченко), тем самым отказавшись и от благодати, данной в святом крещении. Ведь он стал называться Дмитрием. Во-вторых, попрал святые обеты монашества, став расстригой. В-третьих, попрал самое священное после Бога и Церкви для средневекового человека — монархическую власть. Стоит ли удивляться, что русские источники довольно единодушно называют Отрепьева «льстивым антихристом». Ведь антихрист тоже должен прельстить многих своими талантами и способностями, но обращены эти таланты и способности будут для уловления и погибели простодушных христиан . И книжник, и малограмотный москвич узнавали в самозванце одни жуткие черты. Недаром, когда мещанина Федора Калачника, обличавшего Лжедмитрия, вели на казнь, тот вопил всему народу:

«Приняли вы вместо Христа антихриста и поклоняетесь посланному от сатаны, тогда опомнитесь, когда все погибнете». Опамятование пришло позже, много позже, когда подобное мнение стало общепринятым. И нам кажется, что в этой «наивной» оценке средневековых людей первого самозванца куда больше правды, смысла и даже самой «научной объективности», чем в парадоксальных, но безосновательных рассуждениях почтенных историков.

Есть и еще немало черт самозванца, обличающих в нем обманщика и плута, калифа на час, а вовсе не «хороший шанс для страны». Так, несмотря на улучшение общего экономического положения в России, преодолевшей страшные последствия году-новских голодных лет, самозванец сумел привести в полное расстройство государственные финансы и растратить царскую казну. Часть средств пошла на выплату денег своим приспешникам от польских гусар до казаков, часть была уплачена кредиторам. Кроме этого, царь щедро жаловал верных ему дворян и знать. Но львиная доля денег пошла на всевозможные пиры и развлечения, на покупку драгоценностей (которые он не стеснялся в огромных количествах приобретать лично). По оценке Р. Г. Скрынникова, самозванец истратил около полумиллиона рублей: по тем временам сумма огромная. Прознав о его страсти к покупкам, в Москву слетелось множество иноземных купцов, которым самозванец, уже не имевший денег, давал векселя. Казенный приказ перестал принимать эти долговые обязательства к оплате. Лжедмитрий нередко попадал в унизительное положение.

Пока самозванец стоял во главе наемных и казачьих отрядов, ему казалось, что он управляет событиями. Теперь, в Москве, когда верные ему войска были распущены, оказалось, что события управляют им. Рядом с царем на Руси всегда были бояре, разделявшие с ним власть. Как замечает Р. Г. Скрынников, «бояре не только решали с царем государственные дела, но и сопровождали его повсюду. Государь не мог перейти из одного дворцового помещения в другое без бояр, поддерживающих его под руки. Младшие члены Думы оставались в постельных хоромах царя до утра. Несмотря на все усилия, Отрепьеву не удалось разрушить традиции, которые связывали его с боярским кругом подобно паутине. На рассвете в день боярского мятежа князь Василий Шуйский руководил заговорщиками, а его брат князь Дмитрий находился во внутренних покоях дворца, подле царя. Именно он помешал Отрепьеву принять своевременные меры для подавления мятежа»⁹.

Чувствуя, как почва уходит у него из-под ног, самозванец жил одним днем. Он то устраивал воинские потехи, в которых сам стрелял из пушки, то искал утешения в балах, где, скрывая свой маленький рост, щеголял в высоких меховых шапках и сапогах с огромными каблуками. Во время пиров он то и дело менял платье, демонстрируя богатые наряды. Нередко выезжал на охоту на лисиц или волков или смотрел на медвежьи потехи, когда в специальном загоне медведя травили собаками или одной рогатиной лесного исполина убивал опытный охотник. По ночам расстрига в компании с Басмановым и Михаилом Молчановым предавался безудержному разврату. «Царь не щадил ни замужних женщин, ни пригожих девиц и монахинь, приглянувшихся ему,— пишет Р. Г. Скрынников.— Его клевреты не жалели денег. Когда же деньги не помогали, они пускали в ход угрозы и насилие. Женщин приводили под покровом ночи, и они исчезали в неведомых лабиринтах дворца».

Пока самозванец чередовал столь же широкие, сколь неисполнимые замыслы государственных начинаний с удовольствиями, бояре плели сеть заговора против него. Во главе мятежа встали князья Шуйские, бояре братья Голицыны, Михаил Скопин, дети боярские Валуев и Воейков, московские купцы Мыльниковы. Среди заговорщиков оказался и друг детских игр Отрепьева Иван Безобразов. Противники Лжедмитрия сумели поссорить с ним польского короля Сигизмунда III, повели в народе широкую агитацию против царя, организовали несколько покушений на его жизнь. Самозванец чувствовал себя во дворце как птица в золотой клетке. Один, без верных друзей, он отводил душу в беседах с иезуитами, которые постоянно находились при его особе, да торопил Юрия Мнишека выдать за него Марину, надеясь не столько обрести верную подругу жизни, сколько получить от тестя военную помощь. 2 мая 1606 г. царская невеста со свитой прибыла в Москву. С нею в Россию явилось целое войско: пехота, польские гусары, те самые, что сопровождали самозванца в московском походе, вооруженная челядь, обоз. Поляки вели себя в Москве точно в завоеванном городе, чиня многие насилия и непотребства и приближая тем развязку затянувшегося спектакля первой самозванщины.

Заговорщики сочли поднявшееся в Москве недовольство поляками весьма благоприятным фактором, который должен облегчить их дело. 8 мая 1606 г. Лжедмитрий отпраздновал свадьбу. Венчание и последовавшая за ним коронация в Успенском соборе возмутили православных москвичей. Невеста, ревностная католичка, отказалась принять православное причастие. К тому же и день был выбран самый неподходящий: память святителя Николая, столь почитаемого на Руси, строгий пост. И в этот день был свадебный пир. На этом пиру самозванец последний раз лицедействовал и куражился. Пара новобрачных была хоть куда. Низкорослые молодые не могли даже дотянуться до икон: им подставили под ноги скамеечки. Облик новобрачных не соответствовал их высокому социальному положению. «Отрепьев обладал характерной, хотя и малопривлекательной, внешностью,— пишет Р. Г. Скрынников в книге „Самозванцы в России .".— Приземистый, гораздо ниже среднего роста, он был непропорционально широк в плечах, почти без талии, с короткой шеей. Руки его отличались редкой силой и имели неодинаковую длину. В чертах лица сквозили грубость и сила. Признаком мужества русские считали бороду. На круглом лице Отрепьева не росли ни усы, ни борода. Волосы на голове были светлые с рыжиной, нос напоминал башмак, подле носа росли две большие бородавки. Тяжелый взгляд маленьких глаз дополнял гнетущее впечатление» (С. 75). Под стать жениху была и невеста. «Тонкие губы, обличавшие гордость и мстительность, вытянутое лицо, слишком длинный нос, не очень густые черные волосы, тщедушное тело и крошечный рост очень мало отвечали тогдашним представлениям о красоте. Подобно отцу, Марина Мнишек была склонна к авантюре, а в своей страсти к роскоши и мотовству она даже превзошла отца. Никто не может судить о подлинных чувствах невесты. Она умела писать, но за долгую разлуку с суженым ни разу не взяла в руки пера, чтобы излить ему свою душу» (С. 197).

Семейство Мнишек, стоявшее у истоков карьеры Отрепьева, стало и.-последней соломинкой, за которую схватился самозванец. Дни его были сочтены. Уже однажды неосторожно интриговавший против Лжедмитрия Василий Шуйский едва не лишился головы и на этот раз действовал гораздо хитроумнее. Вместе с Голицыными князья Шуйские заручились поддержкой новгородских дворян, которые прибыли в Москву для похода против крымцев. Им были, вероятно, известны настоящие планы заговорщиков. В то же время среди народа, в целом сохранившего веру в доброго царя, распространили слух: «Поляки бьют государя»,— чтобы спровоцировать уличные беспорядки и парализовать верные самозванцу отряды польских наемников.

На рассвете 15 мая Шуйские собрали у себя на подворье участников заговора и двинулись к Кремлю. Время выбрали не случайно: в это время как раз сменялись караулы. Начальник личной охраны самозванца Яков Маржерет, то ли посвященный в планы заговорщиков, то ли почувствовавший неладное, отвел от царских покоев внешнюю охрану из иноземцев и сам сказался больным. Во внутренних помещениях оставалось не более 30 стражников.

Стрельцы, несшие охрану стен и башен, нисколько не удивились, когда перед ними явились во Фроловских воротах хорошо известные бояре — братья Шуйские и Голицын. Последовала команда, и за боярами в ворота ворвались вооруженные заговорщики. Главный вход в Кремль был захвачен. Овладев воротами, заговорщики ударили в набат, чтобы поднять на ноги посад. Горожане, вообразив, будто в Кремле пожар, спешили на Красную площадь. Здесь бояре звали народ побивать «латынян» и постоять за православную веру. Поляки пытались прийти на помощь самозванцу, но были остановлены бушующими москвичами, перегородившими улицы баррикадами. Тогда наемники ретировались в свои казармы.

Тем временем на площади перед дворцом собралась толпа, возглавляемая заговорщиками. Лжедмитрий послал Басманова узнать, в чем дело. Тот сообщил, что народ требует к себе царя. Самозванец высунулся из окна и, потрясая бердышом, крикнул:

«Я вам не Борис!» С площади грянуло несколько выстрелов, и Отрепьев проворно отскочил.

Басманов вышел на Красное крыльцо, где собрались бояре, и именем царя просил народ разойтись. Его речь произвела сильное впечатление на народ, поверивший, что государя надо спасать от поляков, и на стрельцов, готовых послушать своего командира. Тогда один из заговорщиков, Татищев, подошел к Басманову сзади и ударил его кинжалом. Дергающееся в агонии тело сбросили с крыльца на площадь. Толпа ринулась в сени и разоружила копейщиков. Отрепьев бросился бежать, успев крикнуть подле покоев Марины: «Сердце мое, измена!» Тайным ходом выбрался он из дворца в Каменные палаты на «взрубе» и прыгнул из окошка с высоты локтей в двадцать на землю. Прыжок оказался неудачным. Отрепьев вывихнул ногу и ушиб грудь. По счастью, на его крики пришли верные ему стрельцы. Они отнесли самозванца в помещение. Там Лжедмитрия нашли заговорщики, но были отогнаны огнем стрельцов. Тогда бояре пригрозили им, что разорят Стрелецкую слободу и побьют стрелецких жен и детей. Стрельцы сложили оружие.

Песенка самозванца была спета. Он, правда, еще просил отнести себя на Лобное место, якобы чтобы покаяться перед народом, требовал встречи со своей мнимой матерью Марией Нагой. Но все тщетно. Бояре сорвали с поверженного самозванца царское платье. Те дворяне, что были ближе к Гришке, пинали его ногами, осыпая бранью: «Таких царей у меня хватает дома на конюшне! Кто ты такой, сукин сын?» Василий Голицын наслаждался зрелищем, а Василий Шуйский, опасаясь популярности царя в народе, разъезжал по площади и кричал черни, чтобы она потешилась над вором.

Остерегаясь, как бы народ не заступился за «Дмитрия Ивановича», заговорщики поспешили пристрелить его. В качестве убийцы разные источники называют то дворянина Ивана Воейкова, то боярского сына Григория Валуева, то московского купца Мыльника. Кто бы первый ни выстрелил в самозванца, заговорщики еще долго рубили его бездыханное тело и стреляли в него. Затем обнаженный труп выволокли из Кремля и бросили в грязь посреди рынка. Чтобы собравшаяся толпа могла лучше рассмотреть царя, бояре положили его на прилавок. Под прилавком валялось тело боярина Басманова. Исаак Масса насчитал на трупе самозванца двадцать ран. Тело предали посмертно торговой казни. Выехавшие из Кремля дворяне хлестали труп кнутом, приговаривая, что убитый вор и изменник — Гришка Отрепьев. На вспоротый живот Лжедмитрия бросили безобразную маску, приготовленную самозванцу для маскарада. В рот сунули дудку. Потешившись несколько дней, бояре велели привязать труп к лошади, выволочь в поле и закопать у обочины дороги. Вскоре покатились слухи о зловещих знамениях. Рассказывали, что, когда труп везли через крепостные ворота, буря сорвала с них верх, потом не ко времени грянули холода, по ночам над могилой люди видели голубые огни. Тогда труп вырыли, сожгли, а пепел зарядили в пушку и выстрелили им в ту сторону, откуда пришел Лжедмитрий.

Так закончилась первая самозванщина. Лжедмитрий был вытащен боярами — противниками Годунова, точно козырная карта из колоды, в игре против царя Бориса Федоровича. Но теперь, когда старший Годунов умер, а младший был убит, и самозванец стал не нужен. Его отбросили, как отбрасывают козырного валета, побившего неприятельского короля. Теперь в ходу оказались совсем другие карты. Бояре готовились признать царем Василия Шуйского.

3.2. Лжепетр

Из всех самозванцев начала XVII в. Лжепетр является наименее загадочной фигурой. Его истинное происхождение стало известно в октябре 1607 г. после сдачи Тулы, взятия его в плен и допроса.

Самозванец поведал следующее: «Родился-де он в Муроме, а прижил-де его, с матерью с Ульянкою, Иваном звали, Коровин, без венца; а имя ему Илейка; а матери ево муж был, Тихонком звали, Юрьев торговый человек. А как Ивана не стало, и его мать Ульянку Иван велел после себя постричь в Муроме, в Воскресенском девичье монастыре, и тое мать его постригли».

Оказавшись почти сиротой, Илья нанялся в услужение к нижегородскому купцу Т.Грозильникову, затем был казаком, стрельцом, холопом у В.Елагина; наконец, оказался у терских казаков. Зимой 1605—1606 гг. около трехсот казаков атамана Федора Болдырина «учали думать». Они роптали на задержку жалования и голодную «нужу», говоря: «Государь [Лжедмитрий I] нас хотел пожаловати, да лихи бояре: переводят жалованье бояря, да не дадут жалования».

Среди казаков возник план провозгласить одного из своих молодых товарищей «царевичем Петром», сыном Федора Ивановича, и идти к Москве — искать милости государя. Выбор казаков пал на Илейку Горчакова, или Муромца, потому, что он был в Москве и знаком со столичными обычаями.

Рожденная в казачьем кругу самозванческая легенда весьма примечательна: царевич Петр был сыном царя Федора Ивановича и царицы Ирины Годуновой, которая, опасаясь покушений брата на жизнь сына, подменила новорожденного девочкой, а Петра отдала на воспитание в надежные руки. Через несколько лет девочка умерла, а царевич странствовал, пока не попал к казакам и не объявил им о своих правах.

Интереснейшим образом эта легенда преломилась в Белоруссии, где рассказывали, что царица Ирина ответила Борису, будто родила «угоде полмедведка и полчовека, втом часе тот Борис дал покой, болш о том непыталсе». Сказка о «полумедведке-получеловеке», сюжет которой совпадает с развитием событий в пушкинской «Сказке о царе Салтане», была, по-видимому, широко распространена в Белоруссии, поскольку там за царевичем Петром укрепилось прозвище Петра Медведки.

С.Ф.Платонов отмечал важное значение точных свидетельств о самозванческой легенде царевича Петра, отражающих типологию рождения сходных легенд других казачьих самозванцев.

Смелому предприятию сопутствовал успех. К казакам, сопровождавшим Лжепетра, присоединись новые отряды, и войско двинулось вверх по Волге. «Царевич» обратился к «дяде», который призвал его с казаками в Москву. В Свияжске казаки узнали, что Лжедмитрий I убит, и повернули к Дону.

Осенью 1606 г. отряд Лжепетра находился на Северском Донце. К этому времени Юг России был охвачен восстанием против нового царя — Василия Шуйского, возглавлявшего заговор против Лжедмитрия I. Центром восстания стал Путивль, где сидел «воевода Дмитрия» князь Г.П.Шаховской, призывавший сражаться за призрак «истинного царя», во второй раз избежавшего смерти.

Г.П.Шаховской и другие руководители восстания против Шуйского находились в тупике: их сторонников уже не удовлетворяли слова, что спасшийся Дмитрий скрывается в Литве; народ хотел видеть живого государя. Приближенный Лжедмитрия I Михаил Молчанов, иногда бравший на себя роль спасшегося царя, предпочитал отсиживаться в польском городе Самборе — резиденции Мнишков, но в Россию не торопился. Венценосный вождь, хотя бы и не «царь Дмитрий», был для Шаховского как нельзя кстати.

Лжепетр прибыл в Путивль в ноябре 1606 г. Молодой самозванец сильно отличался от своего предшественника. «Детина» (как его именуют официальные источники) не стремился быть похожим на царского сына. В отличие от Лжедмитрия I он был беспощаден к дворянам, попадавшим к нему в плен. В Путивле совершались жестокие казни; самозванец «иных метал з башен, и сажал по колью, и по суставам резал». Были казнены многие бояре и воеводы, попавшие в плен к казакам: князь В.К.Черкасский, М.Б.Сабуров, ясельничий А.М.Воейков (посланник Шуйского в Крым), князь Ю.Д.Приимков-Ростовский, князь А.И.Ростовский, князь Г.С.Коркодинов, Е.В. и М.В. Бутурлины и другие. Современники утверждали, что самозванец приказывал казнить в день «до семидесяти человек».

В то же время самозванец не стремился к социальным переменам. В его окружении было немало знатных дворян. Воеводами Лжепетра были князь Г.П.Шаховской, боярин князь А.А.Телятевский, князья Мосальские. Подобно Лжедмитрию I и Шуйскому, Лжепетр жаловал своим сторонникам поместья, отобранные у казненных дворян.

Пока Лжепетр вершил суд и расправу в Путивле, мятежная армия во главе с воеводами «царя Дмитрия» Иваном Болотниковым и Истомой Пашковым подступила к Москве. 2 декабря 1606 г. Болотников был разбит под селом Заборьем, отступил в Калугу и сел в осаду. В начале 1607 г. Лжепетр выступил на помощь союзнику и перешел из Путивля в Тулу. В Калугу был послан отряд казаков во главе с воеводой князем В.Ф.Мосальским, который должен был доставить в осажденный город продовольствие.

На реке Вырке этот отряд был атакован боярином И.Н.Романовым. Казаки пытались загородиться обозами, отчаянно сопротивлялись, но несли большие потери. Немногие оставшиеся в живых «под собою бочки с зельем зажгоша и злою смертью помроша».

Другой отряд, посланный Лжепетром в городок Серебряные Пруды, также был разбит — царским воеводой князем А.В.Хилковым.

В мае Лжепетр предпринял вторую попытку оказать помощь осажденной Калуге. Войско возглавил князь А.А.Телятевский. 3 мая 1607 г. он разбил на реке Пчельне боярина князя Б.П.Татева, но, опасаясь столкновения с основными силами Шуйского, возвратился в Тулу. Битва на Пчельне оказала деморализующее влияние на царскую армию под Калугой, и Болотников, воспользовавшись этим, предпринял успешную вылазку и перешел в Тулу.

Ослабленная армия Болотникова влилась в войско Лжепетра. Тула стала центром восстания, против которого и направил основные силы Василий Шуйский. На этот раз царь решил сам возглавить войско и выступил в поход из Москвы 21 мая 1607 г. Навстречу авангарду царской армии Лжепетр послал из Тулы князя А.А.Телятевского и И.Болотникова.

Сражение между Телятевским и воеводами А.В.Голицыным и Б.М.Лыковым, разыгравшееся на реке Возме, было жестоким и продолжительным. Телятевский и Болотников потерпели поражение и бежали в Тулу; уцелевшие казаки засели в оврагах и соорудили острожек. На третий день противостояния князь Голицын приказал дворянской коннице спешиться и приступом идти на казачий острожек. Мятежники подверглись жестокому истреблению; до тысячи пленных были повешены на следующий день, 700 человек отправили в Серпухов, где стоял с основными силами Василий Шуйский.

Осада Тулы началась 30 июня. Крепкие стены города и упорство осажденных успешно противостояли царской армии. Воеводам Лжепетра удалось сделать несколько успешных вылазок. Как и в Путивле, в Туле ежедневно совершались казни пленных дворян. Лжепетр, подобно своему мнимому деду, приказывал травить пленных медведями: «повеле зверем живых на снедение давати». Темниковский мурза И.Барашев, бежавший из тульского плена, описывал в своей челобитной, как его «били кнутом, и медведем травили, и на башню взводили, и в тюрьму сажали, и голод и нужду терпел».

Знаменитое рифмованное «Послание дворянина к дворянину» Ивана Фуникова также красочно повествует о мучениях пленного:

А мне, государь, тульские воры

выломали на пытках руки

и нарядили, что крюки,

да вкинули в тюрьму,

а лавка, государь, была уска,

и взяла меня великая тоска...

А мужики, что ляхи,

дважды приводили к плахе,

за старые шашни

хотели скинуть з башни,

а на пытках пытают,

а правды не знают:

правду-де скажи,

а ничего не солжи.

А яз им божился,

и с ног свалился,

и на бок ложился:

не много у меня ржи,

не во мне лжи...

Пока Шуйский стоял под Тулой, в Астрахани появился новый самозванец — Август, «сын» Ивана Грозного и царицы Анны Колтовской, выдвинутый волжскими казаками. Он смог взять Царицын, но был отбит от Саратова.

Еще большую опасность представлял человек, принявший имя «царя Дмитрия». В мае 1607 г. Лжедмитрий II перешел русско-польский рубеж, объявился в Стародубе и был признан многими дворянами и горожанами. Уже в июне воевода мятежного Рославля князь Д.В.Мосальский послал в Литву грамоту с призывом идти на службу «царю Дмитрию Ивановичу и царевичу Петру Федоровичу».

Войско Лжедмитрия II пополнялось медленно; только в сентябре он смог во главе отрядов польских наемников, казаков и русских «воров» двинуться на помощь Лжепетру и Болотникову. 8 октября Лжедмитрий II разбил под Козельском царского воеводу князя В.Ф.Мосальского, а 16 взял Белев, но дни мятежной Тулы были уже сочтены.

Через несколько месяцев осады в городе начался голод. Осаждающие запрудили реку Упу, и вода залила остатки съестных припасов. Участник тульской обороны К.Буссов описывает примечательный эпизод последних дней осады: «К князю Петру и Болотникову явился старый монах-чародей и вызвался за сто рублей нырнуть в воду и разрушить плотину, чтобы сошла вода. Когда монаху обещали эти деньги, он тотчас разделся догола и прыгнул в воду, и тут в воде поднялся такой свист и шум, как будто там было множество чертей. Монах не появлялся около часа, так, что все думали, что он отправился к черту, однако он вернулся, но лицо и тело его были до такой степени исцарапаны, что места живого не видать было. Когда его спросили, где он так долго пропадал, он ответил:

— Не удивляйтесь, что я так долго там оставался; у меня дела хватало. Шуйский соорудил эту плотину и запрудил Упу с помощью 12 000 чертей, с ними-то я и боролся, как это видно по моему телу. Половину, то есть 6000 чертей, я склонил на нашу сторону, а другие 6000 слишком сильны для меня, с ними мне не справиться, они крепко держат плотину».

По требованию обессиленных защитников крепости вожди восстания были вынуждены вступить с Шуйским в переговоры о сдаче. Царь обещал сохранить жизнь руководителям тульской обороны, но не сдержал своего слова. И.И.Болотников был сослан в Каргополь, ослеплен и утоплен. О казни Лжепетра сохранились различные свидетельства.

Краткий летописец начала XVII в. свидетельствует, что царь, «пришед к Москве, вора Петрушку велел повесить под Даниловским монастырем по Серьпуховской дороге»16. Поляк С.Немоевский сообщает, что царь «приказал связанного Петрашка на кляче без шапки везти в Москву; здесь продержавши его несколько недель в тюрьме, вывели на площадь и убили ударом дубины в лоб».

3.3. Лжедмитрий II или Тушинский вор

Торжество Василия Шуйского было преждевременно. Правда, Лжедмитрий II в панике бежал из-под Белева в Комарицкую волость, но в январе 1608 г., собрав под свои знамена уцелевших защитников Тулы, он перешел в Орел, а весной двинулся к столице. Во главе войск самозванца встал литовский гетман Роман Рожинский.

30 апреля — 1 мая 1608 г. воины Лжедмитрия II разгромили под Белевом царского брата, князя Дмитрия Шуйского. В июне Лжедмитрий II появился под Москвой и обосновался станом в селе Тушине. По названию своей резиденции Лжедмитрий II получил закрепившееся за ним имя Тушинского Вора.

Происхождение Тушинского Вора окутано легендой. Новый летописец замечает: «Все же те воры, которые называлися царским коренем, знаеми от многих людей, кой откуду взяся. Тово же Вора Тушинского, которой назвался в Ростригино имя, отнюдь никто ж не знавше; неведомо откуды взяся. Многие убо, узнаваху, что он был не от служиваго корени; чаяху попова сына иль церковного дьячка, потому что круг весь церковный знал».

Среди современников бытовали несколько версий относительно происхождения самозванца. Воевода Лжедмитрия II князь Д.Мосальский-Горбатый «сказывал с пытки», что самозванец «с Москвы, с Арбату, из Законюшев, попов сын Митька». Другой бывший сторонник Лжедмитрия II, сын боярский А.Цыплятев, в расспросе перед тотемскими воеводами говорил, что «царевича Дмитрея называют литвином, Ондрея Курбского сыном». Московский летописец и келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын называют самозванца выходцем из стародубской семьи детей боярских Веревкиных.

Наиболее полные сведения о происхождении Лжедмитрия II удалось добыть иезуитам. Согласно их расследованию, имя убитого царевича принял крещеный еврей Богданко. Он был учителем в Шклове, затем перебрался в Могилев, где прислуживал попу, «а имел на собе одеянье плохое, кожух плохий, шлык баряный [баранью шапку], в лете в том ходил».

За проступки шкловскому учителю грозила тюрьма. В этот момент его заприметил участник московского похода поляк М.Меховский. Вероятнее всего, М.Меховский оказался в Белоруссии не случайно. По заданию Болотникова, Шаховского и Лжепетра он разыскивал подходящего человека на роль воскресшего «царя Дмитрия». Оборванный учитель показался ему похожим на Лжедмитрия I. Но бродяга испугался сделанного ему предложения и бежал в Пропойск, где был пойман. Оказавшись перед выбором — наказание или роль московского царя, он согласился на последнее.

Новый Лжедмитрий был похож на своего предшественника только фигурой. С.Ф.Платонов отмечал, что Лжедмитрий I «был действительным руководителем поднятого им движения. Вор же [Лжедмитрий II] вышел на свое дело из Пропойской тюрьмы, объявил себя царем на Стародубской площади под страхом побоев и пытки. Не он руководил толпами своих сторонников и подданных, а, напротив, они его влекли за собою в стихийном брожении, мотивом которого был не интерес претендента, а собственные интересы его отрядов».

Версия о том, что Лжедмитрий II был подготовлен эмиссарами вождей московского восстания, вполне согласуется с его действиями. Лжедмитрий II, как ранее Болотников и Лжепетр, активно призывал на свою сторону боевых холопов, обещая им дворянские поместья. Разгром королевским гетманом Жолкевским рокоша Зебжидовского привлек на сторону Лжедмитрия II большое число польских наемников.

Одним из наиболее удачливых воевод нового самозванца стал изгнанник-шляхтич Александр-Иосиф Лисовский. Но были и другие — гетман Ян-Петр Сапега с восьмитысячным отрядом присоединился к Тушинскому Вору с позволения короля Сигизмунда III, стремясь отомстить московитам за гибель и плен польских рыцарей.

Тушинский лагерь представлял собой собрание людей различных народностей (русские, поляки, донские, запорожские и волжские казаки, татары), объединенных под знаменами нового самозванца ненавистью к Шуйскому и стремлением к наживе.

Подступив к столице, самозванец попытался с ходу взять Москву, но натолкнулся на упорное сопротивление царского войска. Тогда воеводы Лжедмитрия II решили блокировать столицу, перекрыв все дороги, по которым шло снабжение города и сношение Москвы с окраинами. С этого времени тушинцы предпринимали регулярные походы на север и северо-восток, в Замосковные города, стремясь отрезать Василия Шуйского от районов, традиционно его поддерживавших, — от Поморья, Вологды, Устюга, Перми и Сибири.

С появлением Лжедмитрия II у стен столицы наступил длительный период противостояния и двоевластия. И в Москве, и в Тушине сидели царь, царица (Марина Мнишек, освобожденная из ярославской ссылки согласно русско-польскому договору, перебралась в лагерь самозванца в сентябре 1607 г.), патриарх (в Тушино был увезен захваченный в плен в Ростове митрополит Филарет Романов). У обоих царей были Боярская дума, приказы, войско, оба жаловали своим сторонникам поместья и мобилизовали ратных людей.

Воровская Боярская дума была достаточно представительной и являла собой сплетение боярских группировок, оппозиционных Шуйскому: главой Думы был «боярин» князь Д.Т.Трубецкой; значительную силу представляли родственники «патриарха» Филарета: М.Г.Салтыков, князь Р.Ф.Троекуров, князь А.Ю.Сицкий, князь Д.М.Черкасский. Служили Лжедмитрию II и любимцы его предшественника: князь В.М.Мосальский-Рубец и другие Мосальские, князь Г.П.Шаховской, М.А.Молчанов, дьяки И.Т.Грамотин, П.А.Третьяков.

Весной 1608 г. главнокомандующий войсками самозванца Рожинский захватил всю полноту власти в Тушинском стане, и влияние поляков на органы управления территорией, подвластной Лжедмитрию II, еще больше возросло. Самозванец начал назначать поляков воеводами в подвластные ему города; обычно назначались два воеводы — русский и иноземец.

Перелом в отношениях Тушинского лагеря с районами Замосковья и Поморья произошел после появления в войске самозванца солдат Яна Сапеги. Между Рожинским и Сапегой был произведен раздел сфер влияния. Рожинский остался в Тушинском лагере и контролировал южные и западные земли, а Сапега стал лагерем под Троице-Сергиевым монастырем и принялся распространять власть самозванца в Замосковье, Поморье и Новгородской земле.

На Севере тушинцы действовали иначе, чем на Западе и Юге; они беззастенчиво грабили население; польские и литовские полки и роты разделили дворцовые волости и села на приставства и начали самостоятельно собирать налоги и кормы. Наемники сформировали структуры власти, главной задачей которых стал грабеж населения.

Сохранились многочисленные челобитные Лжедмитрию II и Яну Сапеге крестьян, посадских, землевладельцев с жалобами на бесчинства иноземного войска. «Приезжают к нам ратные люди литовские, и татары, и русские люди, бьют нас, и мучат, и животы грабят. Пожалуй нас, сирот твоих, вели нам дать приставов!» — отчаянно взывали крестьяне. Бесчинства тушинцев стали причиной широкого восстания земщины в покоренных городах Северо-Востока, начавшегося в конце 1608 г.

Тем временем Лжедмитрий II всё более и более превращался в марионетку в руках польских наемников. Крах Тушинского лагеря был вызван несколькими факторами. Следует упомянуть, во-первых, восстание в Замосковных городах, поддержку которых сумел использовать воевода Шуйского — молодой и талантливый полководец князь М.В.Скопин-Шуйский, двинувшийся со шведским вспомогательным войском на выручку Москве из Новгорода; во-вторых, — начало открытой интервенции короля Сигизмунда III.

В сентябре 1609 г. король Сигизмунд III осадил Смоленск. Среди русских и польских сторонников Тушинского Вора началось брожение. Образовалась значительная партия, выступавшая за приглашение на русский престол польского королевича Владислава, а то и самого Сигизмунда III. В свою очередь, Сигизмунд III призывал тушинцев идти служить к нему под Смоленск. Рожинский, и ранее не оказывавший самозванцу должного почтения, начал открыто угрожать лжецарю расправой. Тогда Лжедмитрий II решился на побег. Спрятавшись под дранкой в телеге, самозванец покинул Тушино и бежал в Калугу.

В калужский период своей авантюры Лжедмитрий II начал наконец играть самостоятельную роль. Убедившись в вероломстве польских наемников, самозванец взывал уже к русским людям, пугая их стремлением короля захватить Россию и установить католичество. Этот призыв нашел отклик среди многих.

Калужане с радостью приняли самозванца. Тушинский стан распался. Часть сторонников Вора ушли к королю, другие переместились за самозванцем в Калугу. Бежала к своему мнимому супругу и Марина Мнишек. Движение Лжедмитрия начало принимать национальный характер; видимо, не случайно многие ярые сторонники Лжедмитрия II стали впоследствии активными деятелями Первого и Второго ополчений.

В то же время, Лжедмитрий II не верил в собственные силы и, не слишком надеясь на поддержку казаков и русских людей, искал помощи у Я.Сапеги, окружил себя охраной из немцев и татар. В Калужском лагере самозванца царила атмосфера жестокости и подозрительности. По ложному навету Лжедмитрий II приказал казнить своего верного сторонника шотландца А.Вандтмана (Скотницкого), бывшего калужским воеводой у Болотникова, и обрушил свой гнев на всех немцев. Установившиеся в Калуге порядки, близкие к опричным, послужили причиной гибели самозванца.

Тем временем польский гетман Жолкевский 24 июня 1610 г. разгромил войско князя Д.И.Шуйского у села Клушина под Можайском. С юга на Москву двинулся Лжедмитрий II. Его войско осадило Пафнутьев-Боровский монастырь и, взяв его с помощью измены, учинило страшную резню.

17 июля возмущенные дворяне свели с престола, а на следующий день насильно постригли в монахи царя Василия Шуйского. Новый летописец повествует, что сторонники Лжедмитрия II стали «съезжаться» с москвичами и предложили им низложить своего царя, пообещав в ответ отстать от самозванца; далее планировалось сообща выбрать нового государя. Когда же москвичи после низложения Шуйского напомнили сторонникам Вора об их обещании, те, «оставя Бога и Пречистую Богородицу и государево крестное целование, отъехавше с Москвы и служиша неведово кому, и те посмеяшеся московским людем, и позоряху их, и глаголаху им: “Что вы не помните государева крестного целования, царя своего с царства ссадили; а нам-де за своего помереть”».

Боярская дума, опасаясь «холопей» и казаков Лжедмитрия II, поспешила заключить с гетманом Жолкевским договор о призвании на русский престол королевича Владислава. Многие дворяне, бывшие в Калужском лагере, покинули самозванца и отправились на службу к «Владиславу Жигимонтовичу» в Москву. Но вместе с тем росло количество сторонников самозванца среди московских низов, холопов и казаков.

В августе Лжедмитрий II подступил к Москве и обосновался станом в селе Коломенском. Реальная угроза со стороны самозванца побудила Боярскую думу к более тесному союзу с Жолкевским; бояре разрешили гетману пройти через Москву — для того, чтобы отразить Вора. Лжедмитрий II бежал из-под Москвы в Калугу. Наступил конец истории Лжедмитрия II.

Осенью 1610 г. из королевского лагеря под Смоленском в Калугу прибыл касимовский хан Ураз-Мухаммед. Касимов был верной опорой Болотникова, а затем и Лжедмитрия II; поэтому самозванец принял хана с почетом. Однако, получив донос, что хан хочет изменить ему, Лжедмитрий II заманил его на охоту и приказал убить. По сообщению эпитафии Ураз-Мухаммеда, это произошло 22 ноября.

Но и самозванец ненадолго пережил касимовского хана. Начальник охраны Лжедмитрия II, ногайский князь Петр Урусов, решил отомстить самозванцу за смерть хана. У Урусова была и другая причина для мести — Лжедмитрий II приказал казнить своего верного сторонника, окольничего И.И.Годунова, приходившегося свойственником ногайскому князю.

11 декабря 1610 г. Лжедмитрий II выехал на санях на прогулку. Когда самозванец удалился на версту от города, князь Петр Урусов подъехал к его саням и выстрелил в него из ружья, а затем отсек саблей голову. Совершив убийство самозванца, татары, составлявшие его охрану, ускакали в Крым. Весть о смерти Вора в Калугу принес шут самозванца, Петр Кошелев. Калужане похоронили тело убитого в Троицкой церкви.

Через несколько дней после смерти самозванца Марина Мнишек родила сына, которого крестили по православному обряду именем Ивана — в честь его мнимого деда. Остатки армии Лжедмитрия II принесли присягу новорожденному «царевичу».

3.4. Емельян Пугачев

гг., это противоречивость образа ее предводителя. И дело не только в пристрастности мемуаристов и исследователей. Дореволюционная дворянская историография представляла его злодеем и извергом, опираясь на многочисленные факты, и была права. Революционно-демократическая, а впоследствии советская историография рисовала светлый образ защитника угнетенных и обиженных, на основании других, столь же многочисленных фактов. Термин «классовая позиция» сейчас не моден, дадим другое, более точное определение — «сословная позиция», очень близкое к первому. Дворянство и регулярная армия яростно боролись с казачеством, составлявшим ядро пугачевского войска, и примкнувшими к нему крестьянами, горнозаводскими рабочими и «инородцами» (башкирами, казахами, калмыками, татарами и др.). На этой гражданской войне использовались любые средства, сопротивлявшихся уничтожали любыми способами.

Но это не все, проблема не исчерпывается социальной позицией автора. Еще А. С. Пушкин, затративший много усилий и времени для сбора материала о восстании, создал двух Пугачевых: Пугачева «Капитанской дочки» и Пугачева «Истории Пугачева». Да и последний не выглядит законченным злодеем. Скорее перед нами политик, действующий сообразно обстоятельствам и обращающий внимание не на нравственность, а на создание идеального образа в глазах подданных. В этом он очень похож на свою «венценосную супругу» Екатерину II. Как та копировала французское просвещение, создавая «золотой век» своего царствования, так Пугачев копировал государственное устройство Российской империи, создавая Военную коллегию и другие учреждения, даже называя своих соратников именами приближенных императрицы. Получалась карикатура, чего сам ее создатель не понимал.

Отсюда и ложь, и двоедушие. Признавшись своим будущим сподвижникам-казакам в своем истинном происхождении, Пугачев всенародно провозглашает себя императором Петром III. Исповедуя «никонианское» православие, не скрывает свои симпатии к старообрядцам, причисляя себя к адептам их веры. Смелый в бою, но поразительно трусливый и бессильный в отношениях со своим окружением, от которого полностью зависит и которому готов принести в жертву и фаворита, и любимую наложницу. Беспощаден к дворянам, но готов принять любого перебежчика из этого сословия под свои знамена.

Из-за зависимости от яицких казаков он становится двоеженцем. Притом двоеженцем и в реальной, и в «идеальной» жизни. Ведь донской казак Е. И. Пугачев имел жену Софью Дмитриевну, двух дочерей и сына, а «император Петр III» — императрицу Екатерину Алексеевну и наследника Павла Петровича.

Не сразу будущий самозванец встал на гибельный путь. Его военная карьера развивалась довольно успешно. Участие в Семилетней и первой русско-турецкой войнах, получение в 1770 г. младшего офицерского чина хорунжего. И вдруг — хлопоты об отставке по болезни, а затем и дезертирство. И в течение 1771—1773 гг. четыре ареста и четыре побега. Он попадает в Ветку, центр старообрядцев в Речи Посполитой, но вновь возвращается в Россию. И, наконец, 22 ноября 1772 г. в Яицком городке в разговоре с казаком Д. С. Пьяновым впервые объявляет себя императором Петром III. А почти через год, после побега из Казанской тюрьмы, он поднимает восстание на Яике. Выбор сделан окончательно.

Пугачев был не первым самозваным Петром III, но наиболее «удачливым». Целый год, с 17 сентября 1773 г. по 8 сентября 1774 г., война ведется с переменным успехом, он громит отдельные отряды правительственных войск и берет штурмом города и крепости. Только переброска крупных сил во главе с боевыми генералами, в числе которых был и А. В. Суворов, не успевший, впрочем, сразиться с бунтовщиком, позволяет правительству сначала обратить повстанцев в бегство, а затем и разгромить их окончательно.

Земляк Степана Разина совершил стремительный рейд вниз по Волге, стремясь попасть на свою родину — в область Войска Донского. Но, несмотря на переход отдельных частей на сторону самозванца, большая часть донских казаков не поддержала его. Поражение под Царицыном окончательно решило судьбу Пугачева. Остававшиеся до этого верными ему яицкие казаки выдали своего предводителя правительству.

Жестокие пытки сломили волю Пугачева, а суровый приговор — четвертование — вновь напомнил о временах Разина. Единственное снисхождение к судьбе поверженного противника — это приказание палачу сначала обезглавить преступника и уже мертвому отрубить руки и ноги, тем самым уменьшив страшные муки.

Екатерина II и ее окружение постарались уничтожить саму память о самозванце. Его семье запрещено было носить фамилию Пугачева, дом в Зимовейской станице был сожжен, пепел развеян, место огорожено, сама станица перенесена на другой берег Дона и переименована в Потемкинскую. Даже река Яик переименована в реку Урал, Яицкий городок — в Уральск, а Яицкое Казачье войско — в Уральское.

«Емельян Иванович Пугачев родился в 1742 г. в „доме деда своего" в станице Зимовейской на Дону, в той самой, где за сто лет до него родился Степан Тимофеевич Разин. Отец и дед Пугачева быд^ рядовыми („простыми"), бедными казаками. С детства Пугачев оборонил за отцом землю", в 17 лет он начал казацкую службу, а через год женился на казачке Софье Дмитриевне Недюжевой. Через неделю она провожала мужа в поход. Пугачев участвовал в войне с Пруссией, где проявил „отменную проворность". За эту проворность полковник Денисов взял Пугачева к себе в ординарцы. Но однажды ночью во время стычки с неприятелем в суматохе ночного боя Пугачев упустил одну из лошадей Денисова. Не спасла и „отличная проворность" — по приказу полковника Пугачев был бит „нещадно плетью". Надо полагать, что эта первая обида не могла пройти бесследно для Пугачева. Три года Пугачев находился в действующей армии. Он побывал в Торуне, Познани, Шермицах, участвовал во многих сражениях, но пуля и сабля щадили его, и, по словам самого Пугачева, он был „ничем не ранен".

В 1762 г. Пугачев вернулся в Зимовейскую станицу, где и прожил около полутора лет.

В 1764 г. в составе казачьей команды Пугачев некоторое время находился в Польше, затем возвращается домой и иногда направляется куда-либо в составе казачьих „партий".

В 1768 г. началась война с Турцией. И вот Пугачев снова в походе. В команде полковника Е. Кутейникова он получает за храбрость младший казацкий офицерский чин хорунжего. Пугачев принимает участие в ряде сражений с турками, в том числе и в бою под Вендорами под началом П. И. Панина, того самого Панина, который станет грозным усмирителем повстанцев во главе с Пугачевым, не так давно безвестным хорунжим! Правда, уже в те времена Пугачеву „отличным быть всегда хотелось". Однажды, показывая товарищам свою действительно хорошую саблю, он заявил, что она подарена ему крестным отцом . Петром Великим! Не тогда ли у него родилась та неясная мысль „отличиться", которая со временем сделает „крестника Петра Великого" „императором Петром Федоровичем"?

На зимних квартирах в Голой Каменке у Елизаветграда (ныне Кировоград) Пугачев тяжело заболел — гнили у него грудь и ноги — и вскоре вернулся домой, где ждала его семья: жена, сын Тимофей и дочери Аграфена и Христина. Он приехал в Черкасск и пытался лечиться „на своем коште". Из Черкасска он направился к сестре Федосье. Она с мужем, казаком С. Н. Павловым, жила в Таганроге, куда Павлов с другими казаками был направлен на постоянное жительство. Служба в Таганроге была тяжелой, и многие казаки числились в бегах. И вот два казака задумались. Жить тяжко, что делать? Надо уйти, убежать. Но куда? На Русь? — поймают. В Запорожскую Сечь? — без жены соскучишься, а с женой и там схватят. В Прусь? — не попадешь. Казалось, что единственно, куда можно бежать,— это казачье войско на Тереке. Они знали, что даже за перевоз на левый берег Дона грозила смерть. Пугачев перевез Павлова, но, не найдя дороги, Павлов с товарищами вернулся, был арестован и указал на Пугачева, перевезшего его на „ногайскую сторону". Зная, что ему грозит, Пугачев бежал в степь. Затем он поехал в Черкасск, чтобы снять с себя обвинение в бегстве, но был арестован, бежал, скрывался в камышах, потом вернулся домой, справедливо рассудив, что здесь искать его не будут. Во всех этих поступках сказывается натура Пугачева, свободолюбивая, упорная, настойчивая, храбрая, осторожная».

Заключение.

Таким образом, закат эпохи самозванчества напрямую связан с угасанием средневекового мировоззрения в целом, с утверждением новых взглядов на мир и человеческую личность. Развитие капитализма в России и отмена крепостного права окончательно вытеснили самозванцев с исторической арены, которую заняли новые герои и «властители народных дум»¹⁰.

В работе были приведены исторические портреты наиболее известных самозванцев. По мнению историков, российские самозванцы не были сознательными обманщиками. Скорее всего, что они сами верили в свое царское происхождение.

Стремление покончить со злом царящим в обществе, прямо вело к самозванчеству. Именно переживание «конца света», помноженное на самосокрализацию, и может объяснить огромное количество самозванцев,

В конце концов можно придти к выводу, что история самозванчества и крестьянских войн в России связаны между собой. И дело здесь не только в том, что во главе стояли самозваные цари или их помощники. Стоит учесть, что они воспринимались как «искупители» и «избавители». Участие в боевых действиях под руководством «царя-избавителя» или «мессии» могло оцениваться людьми как соучастие в осуществлении Страшного суда, как один из путей спасения души.

Список литературы

Олег Усенко, «Родина» журнал №2, М.: февраль 1995.

Парадоксы Смутного времени//Дорогами тысячелетий: сборник очерков. Книга 1., М., 1987

Р.Г. Скрынников. Самозванцы в России в начале XVII в., Новосибирск, 1990.

Р.Г. Скрынников, Самозванцы в России в начале XVII в. Иван Болотников, Ленинград, 1998.

Карамзин Н.М., История государствам Российского, М.: Эксмо, 2002

Лотман Ю.М., Успенский Б.А., Миф – имя – культура, М.: 1973.

Успенский Б.А., Царь и самозванец//Художественный язык средневековья. М.: 1982.

Мавродин В.В., Рождение новой России. Л: 1988.

Для подготовки данной применялись материалы сети Интернет из общего доступа

1 Олег Усенко, «Родина», М.: февраль 1995., с.69

2 Там же

3 Смутное время. Репринт. изд. М., 1989. С. 97—121

4 Парадоксы Смутного времени//Дорогами тысячелетий: Сб. историч. очерков. Кн. 1. М., 1987 . С. 130—149

5 Р. Г. Скрынников. Самозванцы в России в начале XVII в. Новосибирск, 1990. С. 90

6 Карамзин Н. М. История государства Рос­сийского, М.: Эксмо, 2002. С. 122—123

7 Р. Г. Скрынников. Смута в России в начале XVII в. Иван Болотни­ков. Л., 1988. С. 14

8 В. Б. Кобрин. Смута// Родина. 1991. № 3. С. 70

9 Самоз­ванцы в России . С. 180

10 Олег Усенко, журнал «Родина», №2 1995.