Османская империя. Упадок

Османская империя. Упадок

Начало упадка Османской державы проявилось значительно раньше той поры, когда расстройство ее государственного и военного механизма дало о себе знать в участившихся военных неудачах, ослаблении власти султанов и падении международного престижа империи. На рубеже XVI—XVII вв. все более и более очевидными стали признаки распада тимарной системы, представлявшей собой основу социальной структуры османского общества, краеугольный камень его государственности. Разложение тимарной системы вызвало в XVII в. к жизни целую серию социально-политических трактатов, авторы которых, государственные деятели и историки-хронисты, призывали султанов — своих современников восстановить жизнеспособность этой системы, обеспечить ее успешное функционирование в интересах казны и военной мощи государства.

Наиболее полно и образно состояние тимарной системы и причины ее упадка охарактеризовал Кочибей Гёмюрджинский — автор двух трактатов, представленных султанам Мураду IV (в 1631 г.) и Ибрагиму I (между 1640 и 1648 гг.). В первом из своих трактатов, получившем в исторической литературе известность как «Рисале Кочибея», автор обращал внимание султана на то, что причина «возникновения и распространения по лицу земли (султана. — Ю. П.) мятежей и волнений, зол и смятений» заключается в том, «что у владельцев больших и малых поместий, которые и составляли настоящую рать, сражавшуюся за веру и государство, теперь отнято содержание», их земли попали в руки сановников, их слуг и подчиненных, «большие и малые поместья сделались жертвою вельмож». Кочибей, подобно другим турецким авторам того времени, горько сетовал на то, что землями тимариотов завладели приближенные султана, великого везира и прочих сановников, которые, начав вмешиваться во все дела государства, «достояние ратников мусульманских, несколько сот лет тому назад пожалованные им пахотные поля и села, разными путями обратили себе — одни в башмаклыки, другие в арпалыки, иные же в полную собственность». «Всякий из них, — писал Кочибей, — после того как ублаготворялся сам, доставлял несколько больших и малых поместий своим сторонникам, и таким образом лишили ратных людей их содержания. Растащив мусульманскую сокровищницу, они довели государство до настоящего его положения».

Действительно, утрата большинством тимарных владений характера условного держания (т. е. пожалования за воинскую службу) была наиболее опасным в ту пору для Османского государства явлением, угрожавшим разрушением военно-феодальной системы. Средневековый турецкий автор, который был процитирован выше, явно это понимал. Но подлинные причины сложившейся ситуации он, конечно, выявить не мог, объясняя все происходившее на его глазах «усилением и преуспеянием мерзавцев и злодеев», оказавшихся в числе приближенных самого» султана, великого везира и многих вельмож. На деле же процесс распада тимарной системы, начавшийся еще в XVI в., был вызван все возраставшими противоречиями, присущими самой этой системе. Она возникла в результате успешных завоевательных войн и была призвана обеспечить как дальнейшие завоевания, так и феодальную эксплуатацию многомиллионных крестьянских масс. Но для того чтобы сельское хозяйство могло обеспечивать тимариотам определенный твердый доход, что гарантировало государству их военную службу, податное население должно было обладать возможностями для развития сельскохозяйственного производства.

Между тем бесконечные войны, которые вели в XV—XVI вв. султаны, обогащая массу тимариотов, столь тяжким бременем ложились на крестьян, что у них со временем исчезла возможность осуществлять в своих хозяйствах расширенное воспроизводство. Кроме того, успешные войны XV—XVI вв. привели к колоссальному расширению территории империи, что в условиях крайней слабости внутриимперских экономических связей стало еще одной преградой на пути интенсивного развития сельского хозяйства. Ситуация усложнилась также тем, что по мере уменьшения военных успехов турок и соответственно сокращения доли военной добычи тимариотов последние все чаще и чаще под разными предлогами уклонялись от участия в султанских походах. Они начали проявлять интерес к увеличению своих доходов с помощью не только сбора налогов, но и хозяйственной эксплуатации земли и податного населения. Владельцы тимаров начали вводить издольщину, а порой и барщину. К этому их побуждало и постепенное развитие товарно-денежных отношений в империи, что, в свою очередь, способствовало постепенному превращению государственно-феодального землевладения в частно-феодальное, не связанное с несением воинской службы. Тимарную систему со второй половины XVI в. подрывало и начавшееся использование пехотой огнестрельного оружия, что значительно уменьшило военное значение тимариотской кавалерии.

Распад тимарной системы привел к тому, что в XVI—XVII вв. в Османской империи разгорелась борьба за перераспределение земельного фонда, по-прежнему юридически находившегося в руках государства, между ленниками и умножавшейся бюрократией. Этот сложный процесс проявлял себя по-разному. С одной стороны, происходила поляризация доходов. Среднее звено тимариотов численно резко сократилось, увеличив армию мелких держателей и обогатив владельцев зеаметов. С другой стороны, все чаще и чаще нарушался запрет сосредоточения нескольких тимаров в одних руках. Именно на этой основе стали возникать чифтлики — крупные поместья, владельцы которых не только фактически, но часто и формально были свободны от военных обязанностей перед султаном. Частнособственнические тенденции в немалой степени росли под влиянием роста спроса на продукцию сельского хозяйства империи османов в странах Западной Европы. Чифтлики, ставшие, в сущности, частными имениями, развивались именно как центры производства товарной продукции.

Власти пытались остановить процесс распада тимарной системы, но делалось это крайне непоследовательно. В конце XVI—XVII вв. Порта не раз проводила переписи тимаров, проверяя добросовестность исполнения тимариотами их фискальных и военных функций и проводя массовые изъятия тимаров в случае нарушения установленного порядка владения. Поскольку эффект от этих проверок бывал незначителен и кратковремен, ибо новые владельцы тимаров быстро перенимали выгодные для них приемы и методы эксплуатации земли и крестьян, Порта пыталась организовать такую систему постоянного контроля и поощрения, при которой тимариоты держались бы в рамках своих обязанностей. Но никакими мерами административного порядка процесс распада тимарной системы, вызывавшийся ее глубинными противоречиями, остановить было невозможно.

Постепенно многие тимариоты разорялись, их владения попадали в руки новой знати, которая шаг за шагом укрепляла свои позиции не только в землевладении, но и в торговле, опираясь на растущие связи с торгово-ростовщическим капиталом. Разорявшиеся тимариоты обычно вливались в быстро увеличивавшуюся прослойку деклассированных элементов. Из этой среды, как правило, комплектовались военные отряды, находившиеся в распоряжении правителей санджаков. Немало бывших тимариотов в конце XVI—XVII в. оказалось просто в разбойничьих шайках, которых много было в ту пору во владениях султана, особенно в Анатолии. Нередко провинциальные власти даже опирались на главарей таких шаек, назначая их даже на официальные должности. Удивительного в этом, впрочем, было мало. По своим повадкам и приемам управления санджак-беи и провинциальные чиновники разных рангов ничем не отличались от обыкновенных разбойников. Именно о них писал Кочибей, что, «открывши двери взяточничества, они начали занимать должности санджак-беев и бейлербеев, а также другие государственные должности». От произвола и насилия провинциальных властей население страдало не меньше, чем от бесчинств разбойничьих шаек. Турецкий поэт-сатирик Вейси, творивший на рубеже XVI и XVII вв., писал о султанских чиновниках:

«Если бы ты спросил: кто на свете разбойники и мошенники?

Это, без всякого сомнения, асес-баши и су-баши».

Воровство и хищения, которыми занимался административный аппарат империи, приобрели в начале XVIII в. такие размеры, что, по словам первого российского посла в Стамбуле П. А. Толстого, в казну попадало не более трети собранных сумм. П. А. Толстой писал, что султанские чиновники все свои силы тратят не на улучшение финансовых дел страны, а на расхищение государственной казны, что казнокрадство и произвол, царящие в стране, являются одной из главных причин ее частых финансовых затруднений, которых могло бы не быть, если бы «министры были радетельные, а не грабители». Основательно изучивший нравы турецкой бюрократии посол отмечал: «А радеют турецкие министры больше о своем богатстве, нежели о государственном управлении... Ныне турецкие вельможи получили по желанию своему удобное время к собранию себе несчетных богатств от расхищения народной казны».

Распад тимарной системы, длившийся почти два с половиной века, привел к появлению в провинциях новой социальной прослойки. Уже на рубеже XVI—XVII вв. там появилась группа людей — выходцев из среды феодалов, мусульманского духовенства и состоятельной части городского населения, — обладавшая значительными средствами, вложенными в землю и иное недвижимое имущество, и занимавшаяся торговлей (в том числе покупкой и продажей чифтликов) и ростовщичеством. С разложением тимарной системы эти новые богатей (их именовали «аянами») сосредоточили в своих руках крупные земельные владения и много недвижимого имущества в городах, стали откупщиками.

Особенно усилились позиции аянов в конце XVII в., когда правительство в поисках выхода из финансовых и экономических затруднений решило предоставлять откупа не на краткий срок, а пожизненно. Такая откупная система, именовавшаяся «маликяне», сделала откупщиков, мюльтезимов, большинство которых составляли аяны, еще более влиятельными фигурами в провинциях.

Уже в XVII в. аяны обладали такими богатствами, что с ними должны были считаться провинциальные власти. Они стали непременными участниками решения всех сколько-нибудь важных вопросов хозяйственной жизни и управления в провинциях. А в XVIII в. аяны оказались и на высших постах в системе провинциального административного аппарата. Нередко они обладали значительно большей властью, чем султанские губернаторы, сменявшие друг друга с поразительной частотой. Кроме того, аяны имели собственную военную силу. На рубеже XVII— XVIII вв. многие румелийские и анатолийские аяны содержали военные отряды, включавшие сотни людей. В период русско-турецкой войны 1768—1774 гг. аяны выставили для участия в военных операциях около 90 тыс. солдат.

В конце XVIII в. аяны контролировали большую часть провинций Османской империи, многие из них лишь номинально зависели от центральной власти. Примером может быть румелийский аян Али-паша Янинский, ставший к началу XIX в. едва ли не самым крупным на Балканах землевладельцем; его годовой доход составлял 20 млн. курушей (18 млн. франков). Под его властью оказались фактически Албания, Эпир и часть Фессалии. Он открыто выступал против султана, претендуя и на формальную независимость. Длительное время султану пришлось воевать с непокорным аяном. В ряде областей на западе Анатолии во второй половине XVIII в. хозяйничал род аяна Караосманоглу. Члены его семьи и потомки сосредоточили в своих руках огромные богатства и власть в Айдыне и Измире, Менемене и Испарте, ряде других прибрежных районов Западной Анатолии.

Обогащение и возвышение аянов привели к обострению противоречий внутри правящего класса османского общества. В XVIII в. аяны успешно противостояли столичной знати в борьбе за власть и доходы. Их влияние было столь значительно, а могущество столь ощутимо, что Порта делала все возможное, дабы не допустить проникновения аянов на высшие посты в административном аппарате. Султан и Порта сознавали, что аяны с их явными сепаратистскими тенденциями представляют угрозу целостности империи. Но все более и более слабевшая центральная администрация нуждалась в аянах, будучи сама уже не в состоянии решать экономические проблемы и контролировать политическую ситуацию в различных провинциях огромного государства. И все же различия в интересах провинциальной и столичной знати неизбежно вели к их борьбе в социальной и политической сфере, что, в свою очередь, делало внутреннее положение страны в XVII—XVIII вв. еще более неустойчивым, усиливало центробежные тенденции, ослабляло военную мощь султанской державы.

Появление аянов было не единственным важным изменением в правящем слое Османской империи. Многое изменилось и в положении столичной знати. В первые века существования империи османов ее военно-бюрократическая элита формировалась из придворных и янычар. Со второй половины XVII в., когда ведомство великого везира получило независимый статус и государственные дела не были уже столь тесно переплетены с жизнью двора, постепенно начала складываться и новая социальная группа — столичная бюрократия, в формировании которой роль прежних источников пополнения военно-бюрократической элиты заметно уменьшилась. Во всяком случае, на рубеже XVII—XVIII вв. лишь более четверти чиновников центрального аппарата и только около 40% губернаторов провинций принадлежали до этого к различным службам и ведомствам султанского двора. Все чаще и чаще путем к занятию этих должностей становились родственные связи или покровительство вельмож. Из ближайшего окружения везиров или пашей разных рангов в конце XVII в. вышло 40% высших чиновников центрального аппарата и губернаторов провинций. Так же в значительной степени стал формироваться и высший командный состав армии и флота. Например, если в первой половине XVII в. почти 40% лиц, занимавших пост капудан-паши — командующего флотом, прежде были дворцовыми служащими, то в XVIII в. на этой должности побывало не более 20% представителей этой среды.

Все чаще и чаще путь к высшим должностям в империи лежал через службу в ведомствах Порты. Так, во второй половине XVII в. немногим более половины глав финансового ведомства заняли свой пост, сделав служебную карьеру в рамках именно этого учреждения, а в первой половине XVIII в. подобный путь прошли уже 90% лиц, назначенных на эту высокую должность.

Формирование нового слоя господствующего класса — столичной бюрократии резко обострило борьбу за власть в правящей элите. Таким образом, противоречия между столичной знатью и аянами усугублялись ростом противоречий между различными группировками столичной знати. Пожалуй, единственное, в чем совпадали интересы всех османских сановников и должностных лиц, это коррупция. Стремление министров и иных сановников к личному обогащению, их откровенное взяточничество и казнокрадство отмечали все очевидцы.

Коррупция в среде столичной бюрократии приняла такие размеры и стала столь привычной, что в XVII в. при османском финансовом ведомстве была даже специальная «бухгалтерия взяток». В этом учреждении всерьез занимались учетом взяток, которые получали сановники и чиновники разных рангов. Государственная казна как бы освящала систему взяток («бахшиш»), отчисляя определенную их долю в свою пользу. Неудивительно, что в таких условиях в империи за деньги можно было приобрести любую должность. Например, пост господаря Валахии и Молдовы стоил претенденту от 5 до 6 млн. курушей. Повсеместным явлением стала продажа должностей мусульманских судей (кади). Должность кади стоила в середине XVII в. от 3 до 4 тыс. акче. Но и уплатив эти деньги, лицо не могло быть уверено в том, что будет долго пребывать на купленной должности. В Кайсери был случай, когда купивший должность кади человек потерял ее через два месяца, ибо власти продали ее другому лицу. Тогда он подал жалобу, в которой сетовал на то, что его жалованье за два месяца целиком ушло на выплату процентов по долгу ростовщику, у которого были заняты нужные для покупки должности 3 тыс. акче. Вряд ли эта жалоба удивила османских сановников той поры.

Министры Порты брали «подарки» не только у чиновников центральной и провинциальной администрации за продвижение по службе, за доходное место, но и у послов иностранных держав. С помощью подкупа османских должностных лиц удавалось достать копии секретных дипломатических документов, добиться выполнения договоров. Так, российский посол был вынужден дать крупную взятку двум фаворитам султана, чтобы обеспечить выплату Османской империей военной контрибуции России после заключения Кючук-Кайнарджийского мира, завершившего русско-турецкую войну 1768—1774 гг.

Одним из самых чудовищных рассадников коррупции и взяточничества был султанский двор. Особенно преуспевали во взяточничестве черные евнухи — стражи султанского гарема. Через них наложницы получали крупные взятки за протекцию в получении высокого поста в столице или провинции, за благоприятное решение просьбы сановника или иностранного посла. Что же касается чиновников всех рангов, то они брали взятки за решение любого вопроса. Особенно усердствовали судьи. Хорошо знавший жизнь Османской империи в середине XVIII в., французский дипломат и инженер барон де Тотт писал в своих воспоминаниях, что первейшей заботой жителей деревни было сокрытие факта преступления от судей, приезд которых был более опасен, чем нашествие воров.

Разложение тимарной системы, обострение противоречий внутри правящего класса, чудовищная коррупция и казнокрадство — все эти симптомы свидетельствовали об одряхлении государственного и социального механизма империи. Ее экономическое и финансовое положение также демонстрировало упадок Османского государства.

Процесс распада тимарной системы в немалой степени стимулировался «революцией цен» в Европе, которая произошла главным образом в результате притока дешевых золота и серебра из Америки, где они были либо награблены конкистадорами, либо добыты с помощью труда рабов. Докатившись до Османской империи, «революция цен» вызвала и там резкий скачок цен. Крупные феодалы-землевладельцы выиграли в такой обстановке от роста цен на продукцию сельского хозяйства. Но средние и особенно мелкие тимариоты от «революции цен» пострадали значительно, ибо их строго регламентированные доходы практически сильно уменьшились на фоне повышения рыночных цен и государственных налогов. Особенно пострадали многомиллионные массы крестьян, на которые всей тяжестью легло бремя резко возросших налогов. Не имея возможности увеличить свои доходы, крестьяне попадали в лапы ростовщиков. Многие вскоре оказывались в такой кабале у ростовщиков, что вынуждены были вначале закладывать землю и имущество, а потом, разоренные вконец, вообще лишались прав на земельные участки. Турецкие средневековые историки и путешественники-европейцы, описывая положение Османской империи в конце XVI. — начале XVII в., сообщали о массовом бегстве крестьян из деревень, о заброшенных селах и массовом голоде среди населения в различных районах страны. Кочибей писал во втором своем трактате, представленном султану Ибрагиму I в 40-х годах XVII в.: «Так как, милостивый мой повелитель, слуги твои, райя, крайне обеднели и разбежались из деревень, то, случись в скором времени война, вести ее будет слишком трудно». Кочибей обращал внимание султана на порчу монеты. «По этой причине, — писал он, — весь народ в волнении. Как райя, так и слуги ваши обнищали». В эти годы в Центральной Анатолии было разорено огромное число крестьян, в ряде районов до 90% податного населения.

Во второй половине XVII — XVIII вв. процесс упадка сельскохозяйственного производства продолжался. Множество непосильных налогов и сборов разоряли крестьянские массы. Десятки тысяч обнищавших крестьян покидали родные села и искали заработок и пристанище в городах. Вольней, французский просветитель, посетивший в 1785 г. ряд арабских провинций империи, писал: «Я удалялся в деревни и изучал положение людей, обрабатывающих землю. И повсюду я видел только грабительство и опустошение, только тиранию и нищету... Каждый день на моем пути встречались заброшенные поля, покинутые деревни...»

Участь крестьян-беглецов была тяжкой. Найти работу и кров в городах было делом весьма непростым, да и феодал-землевладелец мог не только вернуть силой беглого крестьянина, но еще и заставить выплачивать налоги за время его отсутствия. По османским законам, существовал срок на розыск беглецов — десять лет, но на деле это правило не соблюдалось. Но и в тех случаях, когда крестьянин безропотно подчинялся своей доле, у него не было ни технических возможностей, ни стимулов для улучшения способов хозяйствования. Орудия сельскохозяйственного производства были допотопными. А если и удавался крестьянину изредка урожайный год, его достаток не улучшался в условиях полного произвола феодала-землевладельца, султанских чиновников и откупщиков. От их жадных взоров крестьянин не мог скрыть даже редкий свой достаток; так или иначе, его отбирали. Это обстоятельство тоже подметил во время своего путешествия Вольней, писавший: «Народ, стесненный в использовании плодов своего труда, ограничивает свою деятельность пределами первой необходимости. Земледелец сеет ровно столько, сколько нужно, чтобы прожить...»

Немногим лучше было положение промышленности, ремесленного производства и торговли. С конца XVII в. добыча полезных ископаемых все более и более сокращалась. На серебряных копях и золотых разработках в Македонии в XVI в. работало 6 тыс. рудокопов, действовало от 500 до 600 плавильных печей. В XVIII в. число рудокопов уменьшилось более чем в 20, а количество печей — почти в 25 раз. В XVII в. начало сокращаться производство в традиционных областях обрабатывающей промышленности — текстильной, металлообрабатывающей, кожевенной. В таких известных центрах по изготовлению шерстяных и шелковых тканей, как Бурса или Анкара, или в давних центрах керамического производства — Изнике и Кютахье — заметно снизилось производство товаров, несколько веков имевших спрос как на внутреннем рынке, так и за пределами страны. Одной из важных причин этого была крайняя узость внутреннего рынка, объяснявшаяся господством натурального хозяйства в деревне и нищетой крестьянских масс. Но в XVIII в. промышленность в Османской империи все более приходила в упадок и под влиянием постепенно возраставшей конкуренции иностранных товаров.

Что касается торговли, то ее состояние определялось полной зависимостью личности и собственности османских купцов от произвола султанской администрации. Между тем иностранные купцы частично были защищены от произвола османских чиновников капитуляционными привилегиями своих государств. Это привело, естественно, к тому, что иностранный капитал постепенно занял преобладающие позиции во многих сферах торговых сношений империи с внешним миром. Да и как могло быть иначе, если губернаторы провинций, чаще всего купившие свою должность и не уверенные в завтрашнем дне, думали не о поощрении торговли, а о наиболее успешном и быстром способе ограбления купцов. Характерный пример содержится в путевых заметках Вольнея. Купечество Халеба в интересах расширения морских торговых операций просило местного пашу «освободить их от налогов на десять лет, чтобы на эти деньги отремонтировать пристань в Искендеруне. Когда купцы попытались аргументировать целесообразность такого решения будущим увеличением доходов края вследствие роста торгового оборота, паша откровенно заявил, что будущее края его не интересует, ибо он в любой момент может оказаться в другом месте, и его волнуют лишь реальные, сегодняшние выгоды. Неудивительно, что в подобных условиях огромные капиталы, накопленные феодалами-землевладельцами или откупщиками, редко вкладывались в торговлю.

Финансовое положение Османской империи в XVII—XVIII вв. тоже неуклонно ухудшалось. В 1648 г. расходы государства составляли примерно 550 млн. акче, а доходы — 360 млн. В последующие годы дефицит бюджета продолжал расти. Только с 1650 г. до начала 60-х годов XVII в. он увеличился со 154 млн. до 175 млн. акче. В поисках средств Порта постоянно прибегала к порче монеты. В первой половине XVII в. делались попытки уменьшить расходы на армию. При султане Мураде IV (1623—1640) численность регулярного войска, находившегося на содержании казны, уменьшили до 60 тыс. Но его преемники вновь начали увеличивать контингент войск на жалованье, доведя его до 100 тыс. солдат.

Многочисленные войны, которые вела Османская империя на Западе и на Востоке в XVII—XVIII вв., требовали огромных средств. А денег в казне становилось все меньше. Мехмед IV (1648—1687) даже счел нужным собрать совет высших чиновников империи, чтобы обсудить вопрос о причинах постоянно растущей нехватки денег в государственной казне. Удовлетворительного объяснения и тем более решения участники совещания не смогли предложить. Впрочем, это не помешало Мехмеду IV и всем последующим султанам тратить огромные деньги на содержание двора, армии, репрессивного аппарата, на жалованье высшим сановникам империи. А в первой трети XVIII в., в «эпоху тюльпанов», траты султана и вельмож на строительство роскошных дворцов и парков, организацию увеселений на новый, «европейский» лад стали еще более безудержными.

С середины XVIII в. дряхлеющая империя оказалась во все возраставшей экономической и политической зависимости от значительно более развитых европейских держав. Соотношение сил между некогда могущественной Османской державой и крупными европейскими государствами столь явно изменилось в пользу последних, что Порта все чаще и чаще вынуждена была идти им на уступки экономического и политического характера. С середины XVIII в. в системе капитуляций происходили существенные изменения. Торговые льготы и преимущества, ранее предоставлявшиеся подданным европейских держав на срок царствования подписавших договоры монархов Европы и властелина Османской империи и носившие характер дарованных султаном привилегий, превратились в постоянные права, не ограниченные временем. Первый договор на такой основе заключила в 1740 г. с Османской империей Франция, затем подобные права получили подданные Австрии, Англии, Голландии и некоторых других европейских государств, заинтересованных в ближневосточной торговле. Эти договоры поставили в крайне невыгодное положение промышленность и ремесло, сельское хозяйство и торговлю Османской империи. Иностранные купцы могли торговать во владениях султана, уплачивая лишь трехпроцентные импортные и экспортные пошлины с объявленной стоимости товаров, тогда как турецкие купцы уплачивали аналогичные пошлины в размере 10%. При этом иностранные купцы в отличие от местных торговцев были освобождены и от уплаты весьма обременительных внутренних пошлин.

На характер торговых связей Османской империи с европейскими державами постепенно значительное влияние оказывало уже с XVI в. и открытие морского пути в Индию и другие страны Южной и Юго-Восточной Азии, что привело к упадку средиземноморской торговли и уменьшению роли Османской державы в транзитной торговле между странами Запада и Востока. Сложилась новая ситуация, при которой место предметов традиционного турецкого экспорта (ткани, кожи и изделия из нее, фаянс и керамика) заняло сырье, вывозившееся в Европу для нужд ее промышленного производства. Одновременно Османская империя все более становилась рынком сбыта товаров европейской промышленности.

Особенно преуспела в этом в XVIII в. Франция, где даже специально возводились текстильные фабрики для производства тканей, в особенности суконных, вывозившихся в больших количествах в Османскую империю. Успешно торговали во владениях султана тканями, стеклом, металлическими изделиями венецианцы и голландцы. Шведы и голландцы торговали здесь железом и сталью, оловом и свинцом. Менее активны были в ту пору английские купцы, но и они ввозили в империю олово, свинец, сукно и галантерейные товары. Обычно иностранные товары попадали в страну морем через Стамбул, Измир и Искендерун. Из этих крупных портов шли торговые караванные пути во все уголки султанских владений. О крупных торговых колониях европейцев в Стамбуле говорилось выше. В XVIII в. большие торговые колонии англичан и французов, итальянцев и голландцев имелись и в Измире.

Рост экономической зависимости Османской империи от крупных европейских держав происходил в условиях изменения и характера ее политических отношений с ними. С конца XVII в., когда обнаружился очевидный упадок военной мощи Османского государства, ему все чаще приходилось и в политике занимать оборонительные позиции. В XVIII в. оно постепенно становилось объектом дипломатической борьбы держав за преобладающее экономическое и политическое влияние. Англия, Франция и Австрия не раз добивались в XVIII в. вовлечения Османской империи в политические и военные конфликты, участие в которых отнюдь не было в ее интересах. Послы европейских держав в Стамбуле все чаще оказывали дипломатическое давление на султана и Порту, добиваясь от них выгодных политических или военных решений. Не раз в центре дипломатической борьбы держав в Стамбуле в XVIII в. находились русско-турецкие отношения (о них речь пойдет в следующей главе).

Английские, французские, шведские, австрийские и прусские дипломаты использовали борьбу между Россией и Османской империей на Балканах и в бассейне Черного моря, чтобы укрепить влияние своих государств на империю османов, обеспечить им экономические и политические выгоды. Пользуясь коррупцией столичной бюрократии, представители европейских держав постоянно стремились образовывать в ее среде группировки, готовые защищать их интересы. Не один высокий сановник Порты за крупную взятку действовал во вред своей стране на дипломатических переговорах или при рассмотрении просьб иноземных купцов и предпринимателей.

Успешное давление европейских держав было значительно облегчено, как отмечалось выше, ослаблением военного могущества Османской империи. Ее армия, некогда наводившая страх на всю Европу, к XVIII в. оказалась, как показали войны конца XVII—XVIII вв., гораздо слабее вооруженных сил ее противников. Уже в первой четверти XVII в. наблюдатели отмечали ослабление боевого духа султанского войска. Польский посол в Турции в 1622—1623 гг. князь К. Збаражский писал: «Более достойные и опытные воины видят, что за своеволием не следует наказание, а за хорошую службу — награда, что более, чем воинские доблести, ценится какая-нибудь услуга во дворце, когда каждый воин пограничного гарнизона старается добиться возвышения с помощью какой-либо женщины [из сераля] или евнуха, чем заслугами в глазах военачальника. Постепенно оружие становилось им противным, а поклоны — приятными. Те, кто прибегал к этим приемам, стали жить в роскоши. Начало укореняться пьянство, которое раньше каралось, как человекоубийство. Следуя таким примерам, многие предпочитали откупаться от воинской службы, чего можно было без труда достичь. Дело в том, что везиры, идя на войну, больше денег собирали, чем людей». Польский посол отмечал и то, что жалованье воинам выдавалось нерегулярно, «поскольку из-за щедрых раздач и опустошений уменьшились доходы казны и значительная часть их уходила на дворцовые расходы и роскошь...».

Когда П. А. Толстой составлял в 1703 г. свое описание Османской империи, он много внимания уделил состоянию армии и флота. Он пришел к выводу, что военное ослабление империи османов было следствием ее экономического упадка. Военная техника — пушки, холодное и огнестрельное оружие — все более отставала от Европы. В артиллерии и в XVII, и в XVIII вв. употреблялись снаряды времен XVI столетия и даже мраморные ядра эпохи султана Сулеймана Кануни. В XVIII в. военная техника турецкой армии отставала от европейской по меньшей мере на полтора века.

Тактические свойства турецкой армии также были крайне низкими. Если европейские армии уже знали и постоянно использовали искусство военного маневра, то турки продолжали на поле битвы брать числом, действуя обычно беспорядочной массой. П. А. Толстой писал о турках, что «вся их военная хитрость и сила состоит в их множестве... ежели же их неприятель собьет и принудит отступить, потом уже никоим образом установиться в строй не могут, но бегут и погибают, понеже стройному бою не обыкновении, и егда неприятель их погонит, тогда отдираются от начальства и оставляют их и бегут невозвратно и видят сами, что тот их воинский строй им не по-житочен и... худ, одначе иностранным обучением гнушаются». П. А. Толстой был прав, турецким правящим кругам понадобился с того времени почти век, знаменитый их военными поражениями, чтобы преодолеть барьер предубежденности против всего европейского, «гяурского», признать превосходство европейской науки и техники, в том числе военного дела, и начать реформировать свою армию на европейский лад.

В XVIII в. войско Османской империи терпело многие неудачи еще и потому, что во главе его стояли люди, подчас совершенно невежественные в делах военных. Обычно европейскими армиями в ту пору на театрах боевых действий командовали профессиональные полководцы, турецкие же войска по традиции возглавляли великие везиры. Даже общеобразовательный уровень таких главнокомандующих был порою анекдотичен. Когда во время русско-турецкой войны 1768—1774 гг. французский посол предупредил Порту о том, что русская эскадра направилась из Кронштадта в Эгейское море, великий везир этим сведениям верить отказался, будучи твердо убежден в том, что между Петербургом и Средиземным морем морского пути нет. А когда русская эскадра оказалась в турецких водах, пройдя через Гибралтар, Высокая Порта обвинила Венецию в том, что она пропустила русские корабли из Балтийского моря в Средиземное через Адриатическое.

Резко сократилась к XVIII в. и численность султанской армии. В середине XVI в. иррегулярная конница насчитывала 200 тыс. человек, в период русско-турецкой войны должна была составлять 135 тыс., а на деле под знамена султана собралось не более 20 тыс. кавалеристов-тимариотов. Военные отряды местных феодалов, тоже обычно конные, насчитывали в середине XVIII в. 40—50 тыс. человек, но больше походили на разбойничьи шайки, и пользы от них в период военных действий было очень мало. Что касается регулярного войска, основу которого по-прежнему составлял янычарский корпус, то и его боевая мощь резко упала. Во второй половине XVIII в. в списках янычар, получавших жалованье, значилось 75 тыс. человек, тогда как непосредственно в военных операциях участвовало не более 18 тыс. янычар. Остальные предпочитали заниматься теми вполне мирными профессиями, которые уже в XVII в. начали избирать себе многие янычары, нарушая прежние запреты на участие в ремесле или торговле.

К XVIII в. часть янычар уже официально входила в состав торгово-ремесленных цехов, в цеховые советы. Янычарские офицеры разных рангов обзаводились лавками, держали постоялые дворы, становились ростовщиками. И все это делалось не только при сохранении получаемого из казны жалованья, но и с использованием прав, которые давало пребывание в янычарском корпусе. Ведь янычар — торговец или ремесленник — был наилучшим образом защищен в своих деловых операциях от административного произвола. Время комплектования корпуса по системе «девширме» к XVIII в. ушло в прошлое, ряды янычар пополняли их дети, а также турки — ремесленники или торговцы, стремившиеся попасть на жалованье и под защиту корпуса. Янычарские воинские билеты, эсаме, стали предметом купли и продажи, ибо они давали право на получение жалованья.

В корпусе янычар можно было даже приобрести за деньги должность, дав, разумеется, взятку соответствующему должностному лицу.

Естественно, в таких условиях большая часть янычар к боям была совершенно не подготовлена. О боеспособности янычар российский посол П. А. Толстой писал, что воины сии лишь «суть именуемы и защищаемы тем именем, а войны не знают». Зато они, превратившись в подобие преторианской гвардии, были непременными участниками дворцовых смут и интриг, свергали и возводили на престол султанов, смещали великих везиров и министров. Корпус был оплотом феодально-клерикальной реакции. Религиозный фанатизм янычар постоянно использовало мусульманское духовенство в борьбе за сохранение своих привилегий, против всяких попыток нововведений.

Остальные виды войск тоже были весьма далеки от совершенства. Артиллерийские части по организации и оснащенности техникой далеко отстали от европейского уровня. Регулярная кавалерия в немалой степени утратила свою боевую силу, да и численность ее сократилась. Флот в начале XVIII в. был в лучшем состоянии, чем сухопутные войска, хотя и значительно уступал по боевым качествам военно-морским силам государств Западной Европы. В военное время флот султана обычно усиливался кораблями турецких корсаров.

Между тем на протяжении XVII—XVIII вв. империи османов не раз пришлось вести вновь войны на Западе и на Востоке. И хотя порой успех бывал на стороне турок, победоносному движению султанских войск явно пришел конец. Все чаще султану и Порте приходилось думать не о наступлении, а об обороне.

Первая ощутимая военная неудача постигла Османскую империю уже на рубеже XVI—XVII вв. в войне с Австрией. Она разгорелась в 1593 г. Австрия действовала в союзе с Трансильванией, Молдовой и Валахией, опиралась и на поддержку Франции. С самого начала войны султанские войска начали терпеть поражение за поражением. Затем, правда, туркам удалось одержать несколько побед над австрийскими войсками (сражения под Эрлау и на реке Тисе в 1596 г.). Затем военные действия почти десять лет длились с переменным успехом. В конце концов обе стороны, измотанные затяжной войной, пошли на мир. 11 ноября 1606 г. в венгерском городе Ситватороке был подписан австро-турецкий мирный договор. Он не принес ни одной из держав территориальных приобретений, но султану пришлось отказаться от ежегодной дани с Австрии. Ему пришлось пойти еще на одну важную уступку — австрийский монарх был признан им по договору императором, а не именовался, как ранее, «господином Вены». Эта на первый взгляд протокольная деталь отражала важные изменения в отношениях османских султанов с правителями европейских держав. Ситваторокский договор был одним из первых дипломатических документов, зафиксировавших начало ослабления могущества Османской империи.

В самом начале века неудачно для империи сложилась и война с Ираном (1603—1612). Впервые за целое столетие военная инициатива перешла к сефевидскому Ирану. Шахским войскам удалось в 1603 г. овладеть Тебризом, а в 1603—1607 гг. вновь поставить под власть Исфахана Восточную Армению и Восточную Грузию, Азербайджан, Лурестан и часть Курдистана. Поражения настолько деморализовали султанское войско, что нередкими были случаи перехода целых воинских частей на иранскую сторону. Война закончилась подписанием в Стамбуле мирного договора, по которому сефевидский Иран закрепил за собой завоеванные земли. Султан и Порта, для которых еще не стали привычными поражения и территориальные уступки, попробовали вскоре взять реванш. В 1616—1618 гг. между Османской империей и Ираном возобновились боевые действия, но они не принесли успеха туркам. В конечном счете им пришлось подписать новый мирный договор с Ираном, который подтвердил условия Стамбульского договора 1612 г. Но и на этот раз мир оказался непрочным. Новая ирано-турецкая война (1623—1624) окончилась новыми территориальными потерями для Османской империи. Шахские войска овладели всем Ираком, под властью шаха оказались Мосул и Басра, а также священные для шиитов Неджеф и Кербела.

После смерти шаха Аббаса I положение Ирана ухудшилось, и султан Мурад IV решил начать войну против сефевидской державы. В 1635 г. его войска вторглись в Армению и Северный Иран, овладели Ереваном, Нахичеваном и Тебризом. Однако туркам не всегда удавалось закреплять свои военные успехи, так как они настолько опустошали захваченные территории, что скоро сами стали испытывать острейший недостаток в продуктах питания. Османская армия временно даже отступила, но затем вновь начала наступательные операции. В сентябре 1639 г. шах вынужден был подписать с султаном мир, по которому Ирак остался за Османской империей. Но ирано-турецкая граница в Закавказье, несмотря на военные удачи турок, не изменилась.

Миф о непобедимости султанских полчищ был развеян не на Востоке, а на Западе. Началось с тяжелых поражений на море, напомнивших редкую для XVI в. неудачу турок в битве при Лепанто. В июне 1651 г. турецкий флот, имевший в своем составе более 100 кораблей, был разбит эскадрой венецианцев, насчитывавшей 60 кораблей. А в июле 1656 г. морские силы Венеции разгромили турецкий флот у самого входа в Дарданеллы, блокировали проливы и захватили ряд находившихся под властью султана островов (Тенедос, Лемнос, Самофракия). Около 80 турецких боевых кораблей было либо потоплено, либо захвачено венецианцами. Правда, через несколько лет туркам удалось нанести поражение венецианскому флоту, отвоевать острова и ликвидировать опасную для снабжения Стамбула блокаду проливов.

Поражения в сражениях на море не были случайными. Об этом свидетельствовал характер войны Османской империи с коалицией европейских держав в 1683—1698 гг.

Вначале это была война с Австрией, являвшаяся продолжением давней борьбы за земли Венгрии. Военные действия начали турки, использовав в качестве повода обращение за поддержкой к султану венгерских феодалов, сражавшихся с Габсбургами. Армия султана, поддержанная войском крымского хана, почти в два с половиной раза превышала по численности австрийскую. Эта огромная армия (более 170 тыс. человек) двинулась на Вену и в середине июля осадила ее. Столицу Австрии защищало не более 13 тыс. солдат и ополченцев. И все два месяца осады они стойко отражали атаки турецких войск. Между тем к защитникам спешила помощь. В ночь на 12 сентября 1683 г. польский король Ян Собеский во главе 25-тысячной армии разгромил у стен Вены султанское войско. Оно потеряло 20 тыс. убитыми, оставило на поле боя 300 пушек и знамена, ставшие добычей победителей. Турки начали стремительно отступать к Буде. На этом пути армия Яна Собеского, буквально гнавшая турок от Вены, навязала султанской армии еще одно сражение, у Дуная, в котором турки вновь были разгромлены. Эти события имели историческое значение, ибо продемонстрировали всей Европе, что турок побеждать можно. Именно победы Яна Собеского стимулировали создание в 1684 г. «Священной лиги» в составе Австрии, Польши, Венгрии и Мальты — союза борьбы с Османской империей. В 1686 г. к этому союзу присоединилась Россия.

Образование «Священной лиги» создало опасную для империи военную ситуацию. В результате численного перевеса сил союзников, их превосходства в вооружении и тактике султанские войска вновь потерпели ряд поражений в Восточной Венгрии, Морее и Далмации. В 1686 г. они сдали союзникам Буду. А в 1687 г. турки были разгромлены в битве при Мохаче, в тех местах, где за 150 лет до этого они одержали победу над войсками короля Венгрии. Далее события развивались столь же плачевно для турок. Почти вся Морея была занята войсками венецианцев, а австрийцы в 1688 г. захватили Белград. Поражения султанских войск вселили в народы Балкан надежды на освобождение от османского ига. Начались восстания против султанского владычества в Болгарии, антитурецкие выступления происходили в Валахии. В 1689 г. австрийские войска действовали уже в болгарских землях, взяли Видин.

Положение Османской империи стало критическим. Тем не менее ей удалось еще на несколько лет оттянуть окончательное поражение. Как это часто бывало в войнах Османской империи с европейскими державами, ей помогали их же противоречия и соперничество. Франция, опасаясь резкого усиления Австрии, организовала крупную военную демонстрацию на Рейне, что заставило Австрию срочно перебросить туда часть своих войск из Венгрии. У султана и Порты возникла желанная передышка для сбора новых войск и их оснащения. После этого турецким войскам удалось вытеснить австрийцев из Болгарии, Сербии и Трансильвании. И все же вскоре союзники вновь начали громить султанские войска. Наконец в сентябре 1697 г. произошло решающее сражение этой долгой войны. Австрийцы нанесли султанской армии сокрушительный удар в битве при Зенте у реки Тисы. Турки потеряли только убитыми 30 тыс. человек, в битве погиб великий везир, а командовавший войсками султан Мустафа II (1695—1703) с трудом спасся бегством. Османской империи после этого поражения пришлось просить мира. В 1698 г. в Карловицах начались мирные переговоры между представителями султана и государств, входивших в «Священную лигу». В январе 1699 г. Австрия, Польша и Венгрия заключили мирные договоры с Османской империей. Россия продолжала переговоры с султаном до лета 1700 г.

События войны 1683—1698 гг. показали, что Османекая империя перестала быть грозой для своих европейских соседей.

Карловицкий мир принес большие территориальные потери Османской империи. Почти все венгерские земли, принадлежавшие державе султана, отошли к Австрии. Она же получила Трансильванию и почти всю Славонию. Польше досталась часть турецких владений в Правобережной Украине и Подолия. Морея осталась за Венецией. Венецианцы приобрели также ряд крепостей в Далмации и несколько островов Архипелага. Вместе с этими огромными территориями были потеряны и большие доходы, поступавшие оттуда в государственную казну. И наконец, ничем не измерить было ущерб, нанесенный военному престижу империи османов.

В 1714—1718 гг. Османская империя воевала с Венецией и Австрией. Вначале турки имели успех в войне с венецианцами, но, когда на стороне Венеции выступила Австрия, они вновь начали терпеть поражения. Австрийский полководец Евгений Савойский в 1716—1717 гг. несколько раз побеждал в сражениях султанские войска в Венгрии и Сербии. Австрия захватила часть Сербии с Белградом и некоторые другие территории. Дипломатическое вмешательство Англии и Голландии, боявшихся усиления Австрии, привело к заключению в июле 1718 г. Пожаревацкого мирного договора. К Австрии отошли часть Сербии (включая Белград), Банат, Северная Босния и часть Валахии. Австрийские купцы получили ряд льгот в торговле во владениях султана. Австрийцы приобрели в Османской империи капитуляционные права, подобные тем, что ранее получили французы и англичане. Возврат султану Морей и ряда островов Архипелага (по договору с Венецией, подписанному одновременно с австро-турецким) был весьма слабым утешением для Османской империи, потерявшей огромную территорию на Балканах. Впрочем, предприимчивые венецианцы сумели все же добиться и новых льгот для своих купцов. Таким образом, война 1714—1718 гг. вновь напомнила о том, что время могущества Османской империи прошло.

Не слишком удачно для турок сложилась и очередная война с Ираном (1724—1736). Султан и Порта вознамерились в условиях ослабления сефевидского Ирана взять на Востоке реванш после тяжелейших неудач на Западе. В 1724 г. турецкие войска вторглись в Армению и Восточную Грузию, заняли Ереван и Тбилиси. Это едва не привело к войне с Россией, которая получила к тому моменту согласие иранского шаха на уступку ей западного и южного побережий Каспийского моря. Кроме того, Россия издавна выступала в защиту единоверных грузин и армян. Но положение России, истощенной длительной войной со шведами, не позволяло ей обострять отношения с Османской империей. В конце концов летом 1724 г. в Стамбуле был заключен русско-турецкий договор о разделе иранских владений в Закавказье. Турция получила восточные области Грузии и Армении, Тебризское, Казвинское и Шемахинское ханства. К России отошли прикаспийские города и провинции.

Вскоре после подписания этого договора турецкие войска начали наступательные операции в Западном Иране и овладели Хамаданом. В 1725 г. они захватили Казвин, а затем, после нелегкой осады, и Тебриз. Иранскому шаху в 1726 г. удалось все же одержать победу над султанскими войсками, находившимися уже на подступах к Исфахану. В 1727 г. был заключен ирано-турецкий договор на выгодных для Османской империи условиях. Иран уступил ей не только те земли в Закавказье, которые султан уже считал своими по русско-турецкому договору 1724 г., но и признал власть империи османов в Хузестане и Зенджане, Казвине и Тегеране. Таким образом, Иран уступал Османской империи чуть ли не половину своей территории.

Но успех турок оказался недолговечным. Талантливый иранский полководец Надир, в конце 20-х годов XVIII в. ставший фактическим правителем страны, добился перелома в войне в пользу Ирана. В 1730 г. он изгнал султанские войска из Хамадана, Керманшаха и Южного Азербайджана. В 1733 г. армия Надира разгромила турок в битве при Киркуке, в 1734—1735 гг. его войска заняли Северный Азербайджан, Восточную Грузию и Северную Армению. Походы войск Надира, так же как и турецкие завоевания, приносили тяжелейшие страдания народам Закавказья. Их земли опустошались, десятки тысяч мирных жителей уводились в рабство. В 1736 г. в Эрзуруме был подписан ирано-турецкий мирный договор, по которому Османской империи пришлось вернуть Ирану все принадлежавшие ему области, которые отошли ей по ранее заключенным договорам или были захвачены в войне 1724—1736 гг. Престижу Османской империи снова был нанесен большой урон.

В 30—40-х годах XVIII в. империя османов вновь дважды воевала — с Австрией и Россией в 1735—1739 гг. и с Ираном в 1743—1746 гг. Война с Австрией привела к возвращению Османской империи Баната, северных районов Боснии и Сербии, а также части Валахии. Ирано-турецкая война не передвинула границы между Ираном и Османской империей. В целом положение не изменилось, турки вновь не добились крупных успехов. Их отдельные удачи были случайными на фоне все большего падения военного могущества империи. Сокрушительные поражения турецких войск в русско-турецких войнах конца XVIII в., сделали очевидным полный упадок военной мощи Османского государства.

Во второй половине XVIII в. возникает так называемый Восточный вопрос. Его суть состояла в том, что нараставшее с каждым десятилетием стремление нетурецких народов Османской империи к освобождению в условиях резкого ослабления ее военного могущества и власти Порты внутри самой империи сделало положение этих народов объектом международной политики. И хотя в европейских международных отношениях «Восточный вопрос» как термин и постоянный предмет интереса держав появляется несколько позже (в 20-х годах XIX в.), уже к концу XVIII в. судьбы нетурецких подданных султана все чаще зависели не только от позиции Порты, но и от отношений Турции с европейскими державами. В борьбе этих держав за преобладающие экономические и политические позиции в Османской империи положение нетурецких подданных стало играть немалую роль. Оно не раз служило поводом для вмешательства европейской дипломатии во внутренние дела султанской державы, не раз влияло на решение вопросов войны и мира. Возникновение Восточного вопроса было, таким образом, еще одним проявлением все возраставшей слабости страны.

Пути восстановления и укрепления мощи Османской империи, прежде всего военной, ее правящие круги начинают искать в начале XVIII в. Прежде всего у них возник интерес к жизни и достижениям передовых для того времени европейских стран. В 1720 г. по повелению султана Ахмеда III во Францию отправилось посольство во главе с Челеби Мехмед-эфенди; ему было поручено внимательно ознакомиться с экономикой, культурой и наукой Франции. Примечательно, что секретарем посольства был сын Мехмед-эфенди, Мехмед Сайд, ставший впоследствии одним из основателей первой турецкой типографии.

Посольство пробыло во Франции два года. Члены посольства изучили государственное устройство и общественно-политическую жизнь Франции, осмотрели фабрики и фортификационные сооружения, побывали на военном смотре, посетили королевскую Академию наук, оперу и обсерваторию, ботанический сад, знакомились с бытом французов. Все виденное Мехмед-эфенди в весьма живой форме изложил в «Сефаретнаме» («Книге о посольстве»). Этот труд во многом способствовал зарождению идеи «европеизации» Османского государства в среде турецкой феодально-бюрократической элиты, дал толчок некоторым преобразованиям в культуре и быту, в частности стимулировал возникновение книгопечатания на турецком языке.

«Сефаретнаме» было прочтено вслух во дворце султана в его присутствии. Это сочинение стало настолько популярно среди придворных и высшей бюрократии, что ходило по рукам в списках. Всем своим содержанием оно внушало читателю мысль о значимости достижений западной науки и культуры и о пользе их применения в Османской империи. Правда, оно же вызвало среди невежественной столичной знати то безудержное увлечение европейской роскошью, о котором шла речь выше («эпоха тюльпанов»).

Инициатором отправки посольства и наставником посла был великий везир Ибрагим-паша Невшехирли (он занимал этот пост в 1718—1730 гг.), один из первых крупных османских государственных деятелей, осознавших необходимость сломать барьер предубежденности против всего европейского, начать серьезно знакомиться с достижениями европейских стран в организации государственных и военных дел, в развитии науки и техники. Ибрагим-паша покровительствовал распространению в своей стране знаний по математике, астрономии, естествознанию. Он создал в Стамбуле несколько библиотек, в том числе во дворце султана, организовал специальную комиссию для перевода на турецкий и арабский языки выдающихся трудов деятелей науки Запада и Востока. В это время на арабский язык были переведены три книги «Физики» Аристотеля, на турецкий и арабский — западноевропейские медицинские трактаты, с персидского и арабского на турецкий был переведен ряд значительных исторических трудов.

В ту пору появились и первые проекты военных преобразований. В 1716 г. французский офицер де Рошфор предложил Порте использовать иностранных инструкторов и специалистов для реорганизации турецкой армии. Разумеется, в условиях существования весьма еще политически сильного корпуса янычар и неизбежности противодействия янычар и мусульманского духовенства таким реформам предложение это и не могло быть принято. Но идеи де Рошфора были использованы позже, когда поступивший на турецкую службу и принявший ислам француз граф Бонневаль (Ахмед Хумбараджи-паша) основал в Стамбуле артиллерийскую школу. Это было первое турецкое светское учебное заведение, где преподавались точные науки, в частности математика и инженерное дело. Но попытки Бонневаля сделать какие-либо практические шаги для создания в Османской империи армии европейского типа не дали никаких результатов. Впоследствии Бонневаль писал в мемуарах, что турецкая армия была для обстрелянного войска слабым соперником. «В пятидесяти тысячах французов или немцев, — отметил бывший граф, — больше солдат, нежели в двухстах тысячах турок». Иронии в сказанном было гораздо меньше, чем правды, о чем свидетельствовали многие войны Османской империи с европейскими державами в конце XVII—XVIII вв.

Крупным событием в процессе поисков путей обновления Османской империи стало введение книгопечатания на турецком языке. Упоминавшийся выше Мехмед Сайд, секретарь побывавшего во Франции турецкого посольства, с работой парижских типографий ознакомился весьма основательно. В «Сефаретнаме» парижские типографии были описаны, причем преимущества книгопечатания были отмечены особо. Когда посольство возвратилось в Стамбул, Мехмед Сайд начал обсуждать план создания турецкой типографии с человеком, который уже несколько лет был увлечен этой идеей.

То был Ибрагим Мютеферрика — венгр из Трансильвании, в самом конце XVII в. захваченный турками в плен и проданный в рабство на стамбульском невольничьем рынке. Он принял ислам и получил таким образом свободу. Ставший Ибрагимом юный венгр изучил турецкий, персидский и арабский языки. Латынь и греческий он уже знал ранее, ибо до 18 лет учился в протестантской школе. Ибрагим был одаренным человеком, обладал широкими познаниями. Попав во дворец султана в качестве «мютеферрика» (дворцовые служащие, выполнявшие одновременно функции дворцовой стражи и слуг для особых поручений), он не раз был переводчиком и связным Порты во время переговоров с европейскими державами, выполнял и ответственные дипломатические поручения. Идея создания турецкой типографии появилась у него в период, совпавший с подготовкой отправки посольства во Францию. Уже в 1719 г. Ибрагим Мютеферрика изготовил из самшита клише, с которого отпечатал карту Мраморного моря. В 1724 г. он отпечатал с досок и карту Черного моря.

Объединение усилий Ибрагима Мютеферрика, имевшего разносторонние знания, и Мехмеда Сайда, приобретшего в Париже нужные сведения о типографском деле и имевшего значительные связи в Порте и нужные средства, сделало идею создания в Стамбуле типографии для печатания книг арабским шрифтом реальной. С 1724 г. они стали работать вместе. Чрезвычайно важно, что их проект был поддержан великим везиром Ибрагим-пашой.

В 1726 г. Ибрагим Мютеферрика представил великому везиру записку, названную им «Способ книгопечатания». В ней он обосновал целесообразность введения книгопечатания превосходством этого способа над рукописным воспроизведением необходимых для распространения знаний научных трудов и литературных произведений. Ибрагим Мютеферрика писал, что книгопечатание позволит увеличить число книг по истории и философии, астрономии и математике, словарей. Он обращал внимание на легкость размножения книг типографским способом, большую точность и дешевизну печатных книг в сравнении с рукописными. Он видел в книгопечатании верный способ распространения знаний, средство ликвидации невежества даже в отдаленных уголках империи. Наконец, Ибрагим Мютеферрика считал нужным наладить печатание книг арабским шрифтом, чтобы мусульмане не отставали от европейских стран, где уже печатались книги на арабском, персидском и турецком языках. В заключение он призывал султана поддержать идею создания типографии для печатания арабским шрифтом, подчеркивая, что от этого выиграют мусульманские народы в разных странах, а престиж османских султанов в мусульманском мире увеличится.

После вручения этой записки главе Порты на Ибрагима Мютеферрика и Мехмеда Сайда посыпался град обвинений со стороны клерикальной реакции. Переписчики рукописей, хаттаты, устроили даже своеобразную демонстрацию, организовав траурное шествие по улицам Стамбула; они несли большой гроб, в который сложили свои письменные принадлежности. Но все же разрешение на открытие типографии при энергичной поддержке великого везира Ибрагим-паши было дано. Фетва шейх-уль-ислама санкционировала издание печатным способом словарей, а также сочинений по логике, естественным наукам, истории, географии и космографии. Эта фетва была получена только в результате упорства Ибрагим-паши, который пригрозил колебавшемуся шейх-уль-исламу его отставкой.

5 июля 1727 г. Ахмед III издал указ об открытии первой турецкой типографии. Султан ограничил ее права запретом печатать книги религиозного содержания (Коран, его толкования, сочинения по мусульманскому праву и т. д.). Это была явная уступка мусульманскому духовенству, которое решительно возражало против «осквернения» религиозных книг. Духовенство, таким образом, сохраняло контроль над распространением трудов религиозного содержания. Да и для хаттатов — значительной прослойки лиц, принадлежавших к духовному сословию, — сохранялся основной объем их деятельности.

В декабре 1727 г. типография, находившаяся в доме Ибрагима Мютеферрика, начала свою работу. Печатные станки и иное оборудование были привезены из Франции и Австрии, кое-что было приобретено в стамбульских армянских типографиях, имевших уже большой опыт книгопечатания (первая армянская типография в Стамбуле была основана еще в 1565 г.). Основные расходы по оборудованию типографии взяла на себя государственная казна. Первая книга вышла в свет 31 января 1729 г. Это был арабо-турецкий словарь, который был отпечатан тиражом в 1000 экземпляров. Тираж разошелся очень быстро, и вскоре был напечатан ряд книг по истории, написанных как мусульманскими, так и европейскими авторами, а также «Турецкая грамматика», составленная монахом-иезуитом Ходдерманом. Всего в 1729—1742 гг. типография Ибрагима Мютеферрика издала 17 сочинений по истории, географии, математике, астрономии, естествознанию. Их общий тираж превышал 12 тыс. экземпляров. Это было исключительно важным событием в общественной жизни Османской империи, в развитии образования, науки и культуры в стране, мусульманское население которой веками было отгорожено от научных знаний барьером религиозного фанатизма. Запрет печатания религиозных книг сделал еще значительнее результаты работы типографии Ибрагима Мютеферрика, целиком работавшей на публикацию светских книг научного содержания.

После смерти Ибрагима Мютеферрика в 1745 г. его типография практически прекратила работу. Книгопечатание на турецком языке было продолжено лишь в конце XVIII в. Но свою историческую роль первые турецкие книгопечатники — Ибрагим Мютеферрика и Мехмед Сайд — сыграли.

Как уже отмечалось, деятельность типографии Ибрагима Мютеферрика стала наиболее существенным итогом поисков путей обновления Османской империи, начатых ее правящими кругами. Ибрагим-паша пытался упорядочить дела в административном аппарате империи, улучшить ее финансовое положение, повысить боеспособность султанской армии. С этой целью Порта не раз проводила проверку выполнения тимариотами своих обязанностей, добивалась усовершенствования налоговой системы, стремилась к созданию новых частей в артиллерии и новых типов военных кораблей, привлекая отдельных иностранных инструкторов. Но все это не дало тогда сколько-нибудь заметных результатов, ибо крайне немногочисленные реформаторы не имели ясной программы и цели, были непоследовательны в своих действиях. Зато произведенное ими увеличение налогов усилило недовольство султаном и Портой в массах. Это недовольство переросло в описанное выше восстание городских низов Стамбула в 1730 г., стоившее трона Ахмеду III и жизни великому везиру Ибрагим-паше.

Тем не менее была пробита брешь в консервативном застойном мышлении: наиболее дальновидные представители правящих кругов осознали необходимость реформ с использованием государственного и научно-технического опыта европейских государств. Наиболее полно эти идеи были изложены в трактате Ибрагима Мютеферрика «Основы мудрости в устройстве народов», изданном его типографией в 1732 г. тиражом в 500 экземпляров.

Трактат этот, по форме напоминавший турецкие средневековые социально-дидактические трактаты, в которых рассматривалось положение страны и предлагались меры для его улучшения, по содержанию был страстным призывом к широким реформам на основе европейского опыта, к развитию науки и культуры с учетом достижений европейских стран. В сочинении Ибрагима Мютеферрика впервые в турецкой литературе были кратко описаны различные способы управления государством, в том числе демократический, при котором управление находится в руках выборных лиц. Автор трактата представал перед турецким читателем как убежденный сторонник просвещенной монархии. Он обрушивался на беспорядки и несправедливость, свойственные абсолютистским режимам, обличал зло кровопролитных войн, высоко оценивал роль научных знаний в жизни общества. Основной же практической задачей автора трактата было стремление доказать крайнюю необходимость военной реформы на основе опыта европейских держав. Ибрагим Мютеферрика утверждал, что «отсутствие хорошего устройства и нужной организации» в армии любого государя приводит к оскудению казны, следствием чего становится «опустошение страны».

Ибрагим Мютеферрика был убежден в превосходстве мусульманского вероучения над христианским. Военные неудачи империи он объяснял, в частности, «небрежным выполнением заповедей шариата». Таким образом, автор записки полагал, что нормы и институты ислама вполне пригодны для обеспечения прогресса в условиях XVIII в.

Эту идею защищали все османские реформаторы и в конце XVIII-XIX вв.

Но не это было главным. Ценность труда Ибрагима Мютеферрика состояла в пропаганде совершенно новых для турецкого общества той поры идей о возможности и необходимости заимствования опыта передовых европейских государств. Кроме того, трактат турецкого первопечатника, обращенный к образованной части общества, создавал начальные предпосылки возникновения в стране общественного мнения.

Хотя в первой половине XVIII в. эти идеи не удалось реализовать, они не были забыты, их продолжала обсуждать столичная бюрократия. И когда очередные военные неудачи Османской империи заставляли ее правящие круги искать выход из экономических и военных затруднений, они вновь обращались к идеям обновления государства, возникшим в начале XVIII в. Так, когда русско-турецкая война 1768—1774 гг. еще раз обнаружила крайнюю отсталость османской армии, Порта решила вернуться к военным реформам и усовершенствовать армию по европейскому образцу. В Османскую империю были приглашены иностранные военные инструкторы и специалисты. Сын венгерского эмигранта, французский подданный барон де Тотт — дипломат и инженер — занимался сооружением укреплений в Дарданеллах. Под его руководством были созданы новые части полевой артиллерии и отряды стрелков, введено употребление штыка. Правда, эти нововведения никак не затронули янычарского корпуса, по-прежнему составлявшего ядро армии, ибо фанатичные янычары не допускали никаких новшеств, да еще под присмотром инструктора-«неверного». Но некоторые мероприятия этого периода дали реальный и важный с точки зрения будущего страны эффект. То было создание военных учебных заведений. В 1771 г. по инициативе того же де Тотта были открыты военные школы для артиллеристов, фортификаторов и навигаторов, в которых значительное внимание уделялось преподаванию математики.

Список литературы

Петросян Ю.А. Османская империя: могущество и гибель. Исторические очерки; М.: Изд-во Эксмо, 2003

Для подготовки данной применялись материалы сети Интернет из общего доступа