Общественное движение 30-50-х гг. ХIХ века

ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ 30—50-х гг. XIX в.

Восстание декабристов было подавленно, но оно подчеркнуло неотвратимость перемен, заставило общественное движение последующих десятилетий искать свои решения насущных проблем российской жизни.

Новый этап в общественном движении России начинается в 1830-х гг., когда в Москве возникают кружки А.И. Герцена и Н.В. Станкевича. Внешне они имели вид литературно-философских объединений, на деле же играли важную практическую роль в идейной жизни империи.

Станкевич, вокруг которого собрался замечательный круг людей, боготворил немецкую философию так, как ее мог богот­ворить только русский интеллигент. Он не только сам с упоением отдавался изучению новых истин, но старался приобщить к этому занятию и всех своих знакомых. Благодаря уникальным душевным качествам Станкевичу удалось собрать вокруг себя и будущих западников, и славянофилов, и революционных демок­ратов.

После разгрома декабристов образовались кружки братьев Критских, Станкевича и др., в которых рассматривались вопросы о положении страны и ее будущем.

Первые либеральные течения, сформировавшие умеренно-оппозиционный лагерь, появляются в России в начале 1840-х гг. Журнальные баталии между западниками и славянофилами начались после публикации в 1836 г. в журнале «Телескоп» Н. И. Надеждина первого философического письма П.Я. Чаадаева. В нем интереснейший мыслитель попытался проанализировать исторический путь, пройденный Россией и заглянуть в ее буду­щее. Он подверг критике крепостничество, царизм, теорию официаль­ной народности. Он не верил в возможность что-либо изменить в России революционным путем и считал, что все беды происхо­дят от ее одиночества, оторванности от Европы, уповал на като­лицизм. Чаадаев допускает, что необычная судьба России является неразгаданным замыслом Провидения, однако воз­можность найти выход из создавшегося положения при данном режиме представляется ему крайне проблематичной.

Вокруг философско-политологических проблем, поднятых в работе Чаадаева, развернулись дискуссии западников и славя­нофилов. Оба течения не считали положения России безнадеж­ным и настаивали на проведении двух мероприятий: отмене крепостного права и изменении формы правления. Однако методы решения этих проблем ими предлагались различные. Западники во главе с Т. Н. Грановским, К.Д. Кавелиным, Б.Н. Чиче­риным отстаивали европейский вариант развития России, т.е. превращение ее в буржуазную республику или конституционную монархию. Славянофилы, возглавляемые А. С. Хомяковым, брать­ями Киреевскими, семейством Аксаковых, отстаивали возвра­щение к традиционным русским государственным порядкам, измененным Петром I. По их мнению, эти порядки вполне могли бы вывести Россию из кризиса.

Главным устоем народной жизни славянофилы считали кресть­янскую поземельную общину, с ее общим землевладением и землепользованием, выборным и подотчетным старос­той, с обычаем решать важнейшие вопросы жизни деревни на сходе всех ее членов. Община была для них даже не столько школой жизни, сколько традиционной структурой, учившей и заставлявшей крестьян жить в соответствии с христианскими нормами.

Говоря политическим языком, община для славянофилов являлась средством не столько переустройства общества, сколь­ко возвращения к якобы христианско-коммунальному житью Руси допетровското времени. Традиционным устоям этой жиз­ни, по их мнению, соответствовала московская монархия: царь, советующийся с Земским собором по важнейшим политическим и финансовым вопросам, а в повседневной деятельности — с Боярской думой.

Правительство Николая I с особым пристрастием относилось именно к славянофилам, оставляя западников несколько в тени. Видимо, последние, пытавшиеся бороться с правительством на «чужом», европейском поле, представлялись ему менее опасны­ми, чем славянофилы.

И западники, и славянофилы прекрасно понимали, что страна неудержимо скатывается вниз и что ее ждут страшные социально-политические потрясения. Избежать их можно было только идя на уступки духу времени, стремясь избавиться от главных болезней России — крепостничества и деспотического гнета центральной власти. В конце концов, либералы обоих толков пытались отыскать пути для постепенного перерождения дворянства и феодально-зависимого крестьянства в буржуазные классы, а абсолютистской монархии — в правовое капиталисти­ческое государство.

В первые же годы правления Александра II либеральный лагерь оказался в парадоксальной ситуации. Он обнародовал свою программу, социально-экономический раздел которой, в основ­ном, совпадал с тем, что делало правительство Александра II в начале 1860-х гг. Создалась ситуация, при которой либеральный лагерь вынужден был критиковать не суть, а только методы проведения реформ, что явно недостаточно для того, чтобы стать реальной политической силой. Более того, представителям этого лагеря на время пришлось отказаться от своего основного ло­зунга о введении в России конституционного правления. Это объясняется тем, что в конце 1850 — начале 1860-х гг. выиграть от введения конституционных институтов мог только один наиболее грамотный и организованный класс — дворянст­во. Либералов это не устраивало, и им ничего не оставалось, как отойти в тень, сосре­доточив усилия на борьбе за земские учреждения и городские думы.

Иными словами, либеральный лагерь постарался принять посильное участие в реформах 1860-х гг., но сделать этого ему не удалось. Можно сказать, что 1860-1870-е гг. — это время внутрен­него строительства либерального движения, период осознания собственной политической значимости, поиска своего места среди общественных сил страны.

Впрочем, иногда либералами задумывались крупные самостоятельные акции, но до логического завершения они не доводи­лись из-за сопротивления властей. В результате знания и политический потенциал либерально­го лагеря в России второй половины XIX в. оказались невостре­бованными.

Ярчайшим представителем революционного лагеря ни­колаевской эпохи является А. И. Герцен. Он начал с бурного увлечения европейским либерализмом, но в 1830-х гг. стал социалистом. В эти годы Герцен недалеко ушел от идей раннехристианского социализма. Он критиковал европейские власти за их нежелание установить равенство между людьми, братские отношения в обществе. Позже Герцен пришел к выводу, что дело не столько в желаниях людей, сколько в «неразумности» общественного устройства. От идей «первородного» равенства людей русский мыслитель приходит к идее разумной организации общества.

Герцен не был очарован французским утопическим социализ­мом, но считал, что Европа стоит на пороге нового общества, к которому позже придет и Россия. Правда, каким будет это общество, Герцен не знал и не пытался предугадать, отдавая предпочтение самостоятельным действиям народных масс, а не проектам революционеров. С его точки зрения, именно эта самодеятельность обеспечивала прочность общес­твенных и политических порядков в стране.

Несколько иначе относились к французскому утопическому социализму другие представители революционного течения Рос­сии. Наиболее известной схваткой николаевского режима с оппозицией стало дело петрашевцев (1849). Вокруг выпускника Царскосельского лицея М.В. Буташевича-Петрашевского собрался кружок утопистов-социальстов. Они заседали у Петрашевского по пятни­цам, обсуждая важнейшие вопросы российской жизни, излагая свои взгляды на будущее страны и знакомясь с новинками философской и социально-политической литературы. Среди членов кружка были чиновники, военные, литераторы, в том числе, М.Е. Салтыков-Щедрин и Ф.М. Достоевский.

Попытка Петрашевского приступить к практическим делам и организовать у себя в имении коммуну закончилась конфузом: мужики спалили построенное для них как будущих коммунаров помещение. Постепенно среди петрашевцев выде­лилось радикальное крыло во гласе с Н.А. Спешневым, начавшее строить фантастические планы восстания рабочих уральских заводов, которое должно увлечь за собой массы крестьянства и обеспечить победу революционеров. Никаких конкретных шагов в этом направлении радикалы совершить не успели, но дали повод полиции, давно заславшей к петрашевцам провокатора, разгромить кружок. Руководители петрашевцев были приговоре­ны к смертной казни, но после беспрецедентной инсценировки расстрела она была заменена каторжными работами или отдачей в солдаты. Казалось, что правительству удалось разгромить оппозиционное движение, однако это впечатление было обман­чивым.

Европейские революции 1848-1849 гг. оказали огромное вли­яние на российское революционное движение. Многие его участники вынуждены были отказаться от прежних взглядов и верований, прежде всего от надежды на то, что Европа укажет всему человечеству путь к всеобщему равенству и братству. Герцен, приехавший в 1848 г. в Париж, искренне верил, что начавшаяся революция должна стать истинно социалистичес­ким переворотом. Вместо этого французские средние бур­жуа, пользуясь восстанием народных масс, потеснили крупную буржуазию и захватили власть в свои руки. После этого перево­рота, не принесшего Франции социального равенства, вопросы политической борьбы потеряли в глазах русских революционе­ров всякую ценность. Отныне и до конца 1870-х гг. они призна­вали значимость только социальных изменений.

Герцен сумел оправиться от тяжелейшего потрясения, отбросить все, чему поклонялся, и в начале 1850-х гг., и выдвинуть теорию общинного социализма, которая часто называется теорией «рус­ского» социализма. Герцен указал на крестьянскую общину как ячейку «социализма», выдержавшую вековой гнет государства и поме­щиков. По его мнению, крестьянская община — это готовая форма социалисти­ческого общества, поэтому Россия сможет миновать капитализм и через народную революцию прийти к общинному социализму.

Герцен считал, что революция в России, если она и понадобится, совсем не обязательно должна вылиться в кровавое действо. С его точки зрения, достаточно было освободить общину от надзора помещиков и чиновников, и общинные порядки, поддерживаемые 90% населения страны, восторжествовали бы.

Излишне, наверное, говорить, что герценовские идеи явля­лись красивой утопией, поскольку осуществление его плана открыло бы дорогу бурному развитию в России капитализма, но никак не социалистических порядков. Однако теория общинно­го социализма стала знаменем целого революционного направления, поскольку ее осуществление зависело не от поддержки власть-имущих или богатых меценатов, а от решительности и деятель­ности самих революционеров. Через десять лет герценовская теория собрала под свои знамена российское революционное народничество.

В начале 1850-х гг. российский народнический, революционно-демократический лагерь только начинал формироваться, а потому был далек от единства и не сказывал заметного влияния на политические дела страны. В нем присутствовали три типа деятелей. Одни (Герцен, Огарев) признавали революцию лишь как последний довод угнетенных. Вторые (Чернышевский, Н. Серно-Соловьевич) ве­рили в революцию как единственный метод общественного переустройства, но считали, что для ее проведения должны созреть определенные социально-экономические и политиче­ские предпосылки. Третьи (Заичневский, Ишутин, Нечаев) го­товы были совершить переворот просто в силу его самоценности, ради пропагандистского заряда, содержащегося в революцион­ных действиях.

Все деятели революционного лагеря, безусловно, ждали все­российского крестьянского восстания в 1861-1863 гг. (как ответа на тяжелые для масс условия крестьянской реформы), которое могло бы перерасти в революцию. Однако ждали они его с разными чувствами. Первые два направления в революционном движении не могли расстаться с той тревогой, которая в свое время заставила декабристов уповать на военную революцию и не пытаться привлечь на свою сторону народные массы. Суть этой тревоги заключалась в том, что политически неграмотные, неорганизованные крестьянские массы, как показывает исто­рия, легко становятся слепым оружием в руках самых реакцион­ных сил.

По мере уменьшения числа массовых выступлений наиболее зоркие из радикалов (Герцен, Чернышевский и их единомыш­ленники) перестали говорить о близкой революции, предсказы­вая долгий период кропотливой подготовительной работы в деревне и обществе. Подобная тактика революционеров вполне объяснима, если иметь в виду их малочисленность и слабую организованность. Общество «Земля и воля», организованное Чернышевским, Слепцовым, Обруче­вым, Серно-Соловьевичем в конце 1861 — начале 1862 г. в Петер­бурге, отнюдь не было всероссийской организацией. Оно имело отделение в Москве и связи с однотипными кружками в Казани, Киеве, Перми, Харькове, но этого было слишком мало для раз­вертывания серьезной политической работы. Не удивительно, что попытки «Земли и воли» воспользоваться студенческими вол­нениями в Петербургском университете (1861), поддержать поль­ское восстание 1863 г. ни к чему не привели. Более того, III Отде­ление и полиция ничего не подозревали о существовании у них под боком тайной организации, которая, в конце концов, тихо самораспустилась в 1863 г.

Зато о другом направлении в революционном движении полиция не только узнала, но и использовала его в своих ин­тересах. В начале только 1860-х гг. оно было представлено группой молодежи во гласе с П. Заичневским и П. Аргиропуло. Весной 1862 г. ими была написана прокламация «Молодая Рос­сия», наполненная угрозами в адрес правительства и кровавыми пророчествами в адрес дворянства и всех членов «правительствен­ной» партии. Ее появление роковым образом совпало с больши­ми пожарами в Петербурге и ряде других городов, и полиция принялась раздувать дело о революционерах-поджигателях.

Эти события явились причиной арестов в 1862 г. Чернышевского, Н. Серно-Соловьевича и других лидеров революционного лагеря.

В 1862 г. в общественном движении России сложилась удиви­тельная ситуация. Полиция, арестовав противников существую­щего строя, лишь усугубила положение, поскольку к руководству революционным движением вместо трезвых политиков и потен­циальных государственных деятелей, пришли экстремисты и догматики, воспринимавшие только букву теории. Н. Ишутин, Н. Утин, а позднее и С. Нечаев, лишь клялись именами и взглядами Герцена и Чернышевского. На деле же они имели с ними мало общего.

Изменения тактики революционных действий долго ждать не пришлось. 4 апреля 1866 г. член кружка ишутинцев Д.В. Карако­зов стрелял в Александра II. Ретрограды поспешили использо­вать этот выстрел для того, чтобы повернуть события вспять. Следствие, однако, обнаружило лишь скромный студенческий кружок, которым руководил Н.А. Ишутин.

Со второй половины 1860-х гг. Зимний дворец все больше отходит от курса реформ. В начале 1860-х гг. изменился в глазах общества и имидж императора: из символа прогресса он превратился в символ государственной машины, враждебной населению страны.

Между тем в революционном движении продолжало набирать силу крайнее направление, ставившее целью тотальное разруше­ние государства. Ярчайшим его представителем стал в конце 1860-х гг. С.Г. Нечаев, который организовал кружок “Народная расправа”. Помимо подлогов, шантажа единомыш­ленников, беспринципности, убийств нечаевцы внесли в рево­люционное движение нечто действительно новое — строгое и безоговорочное подчинение всех членов организации приказам руководителей, закрепленный в уставе нравственный кодекс революционера. Последний предполагал беззаветную предан­ность пути, отказ от семейных, родственных и дружеских уз, подчинение желаний меньшинства интересам большинства и т.п. В революционном движении начала 1870-х гг. подобная психологическая черта получила название «генеральства». Гене­ральство Нечаева имело огромное значение для становления общественного движения в России 1870-1880-х гг.

Если декабристы выступали за буржуазно-демократические преобразования и опирались на военный заговор, то революци­онеры 30—50-х гг. стояли на позициях утопического социализма, стремились поднять народ на революцию.