Осада Севастополя в воспоминаниях очевидцев

Осада Севастополя в воспоминаниях очевидцев

Днепропетровский историко-географический лицей №13

Днепропетровск, 2005 г.

«Настоящее мужество и отвага людей проявляется лишь в стенах осаждённого города!»

Джахал III

Это высказывание дошло до нас из средневековья, но и сейчас оно не утратило актуальности, ведь осада города – не является пережитком средневековой военной тактики. Хотя уже давно никто не возводит вокруг городов огромных стен, и, кажется, нет ничего сложного в том чтобы просто войти на улицы с оружием, но настоящим барьером для завоевателей становится героизм оборонцев и жителей этого города!

Одним из истинных проявлений героизма в период Великой Отечественной войны стала оборона Севастополя, продолжавшаяся с 30 октября 1941 до 4 июля 1942. За этот героический факт своей истории Севастополь был удостоен звания города-героя и был награждён орденом Ленина и медалью «Золотая Звезда»

УКАЗ

Президиума Верховного Совета СССР о вручении городу-герою Севастополю ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»

За выдающиеся заслуги перед Родиной, мужество и героизм, проявленные трудящимися города Севастополя в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, и в ознаменование 20-летия победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. вручить городу-герою Севастополю орден Ленина и медаль «Золотая Звезда».

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

А. Микоян.

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

М. Георгадзе.

Москва, Кремль. 8 мая 1965 года.

Первой, и самой важной ланкой обороны всегда считались военные. Вот воспоминания маршала СССР Н.И. Крылова о первой атаке немецко-фашисткими захватчиками Севастополя.

КРЫЛОВ Николай Иванович (1903-72), Маршал Советского Союза (1962), дважды Герой Советского Союза (1945). В Великую Отечественную войну начальник штаба и командующий рядом армий. С 1947 командующий войсками ряда ВО. С 1963 главнокомандующий Ракетными войсками стратегического назначения — заместитель министра обороны СССР.

Кажется, совсем невелик Крым! Треугольник Симферополь — Алушта — Севастополь, вмещающий всю южную часть полуострова, можно объехать на машине за несколько часов. Но обманчивы короткие крымские расстояния, если надо пересекать этот треугольник через горные хребты и их отроги. А тем более — если приходится прокладывать себе путь с боем.

Противник проявил больше мобильности, чем мы от него ожидали, когда в ночь на 2 ноября намечали в Шумхае маршрут движения главных сил армии на Севастополь по долине Качи, через Бия-Сала, Шуры (теперь Верхоречье, Кудрине). Как стало потом известно, Манштейн, бросив свой 54-й корпус прямо на Севастополь, поставил частям 30-го корпуса задачу не выпустить из гор Приморскую армию. Быстро реагируя на маневр наших войск, немцы сумели занять Шуры раньше, чем туда подошли приморцы.

Попытка чапаевцев и 95-й дивизии сбить вражеский заслон днем 3 ноября кончилась тем, что южнее захваченного противником селения прорвался лишь один стрелковый полк — 31-й Пугачевский.

Спешно подтянув из Бахчисарая подкрепления, немцы заткнули пробитую пугачевцами брешь, и остальным нашим частям пройти здесь уже не удалось. Занял противник и селение Мангуш (Партизанское). Приморцы оказались в полуокружении, под угрозой вражеских атак с трех направлений.

Таково было положение к вечеру 3-го, когда из Балаклавы, куда мы только что прибыли, командарм связался по радио с «Василием» и «Трофимом» (кодовые псевдонимы генералов В. Ф. Воробьева и Т. К. Коломийца). Положение это требовало от войск самых решительных действий, притом без всякого промедления.

Учитывая личные качества командиров, командарм приказал возглавить дальнейший марш комдиву Чапаевской генерал-майору Коломийцу, указав кратчайший маршрут на Керменчик, Ай-Тодор, Шули. Допускалось, конечно, что обстановка может заставить отклониться от этого маршрута. К утру поступили донесения о ночном бое у селения Улу-Сала (Зеленое). Там приморцы нанесли с ходу удар вставшим на их пути частям 72-й немецкой пехотной дивизии. Были захвачены 18 орудий и другие трофеи. А главное — обеспечена возможность продолжать движение к Севастополю. Замысел врага — блокировать и уничтожить наши войска в горах — срывался.

Но наши тревоги на этом не кончились. И пройти оставшуюся часть пути кратчайшим или хотя бы относительно коротким маршрутом основной колонне (95-я дивизия, два стрелковых и артиллерийские полки Чапаевской и некоторые подразделения 172-й) опять не удалось.

После того как эта колонна миновала Биюк-Узенбаш (Счастливое), откуда уже совсем близко до выхода в равнинную часть долины Бельбека, противник еще раз преградил ей путь в районе Гавро (Отрадное), успев завладеть господствующими над горным проходом высотами. Однако наши войска пробились и здесь, хорошо использовав гаубицы и минометы и нанеся врагу значительный урон.

5 ноября, у селений Гавро и Коккозы (Соколиное), колонна с боем вышла на шоссейную дорогу, ведущую через Аи-Петри на Южный берег Крыма.

Еще недавно казалось, что дорога эта войскам не понадобится, они ее только пересекут. До севастопольских рубежей оставалось по прямой меньше двадцати километров... Но район Ай-Тодора (Гористое) находился уже в руках противника, и успешный прорыв через него представлялся сомнительным. Тем более, что у артиллеристов подходили к концу боеприпасы.

А перехватить айпетринскую дорогу враг уже не мог. В сложившейся обстановке этот кружный путь сделался единственно надежным.

«Отходите быстрее на Алупку», — радировал командарм генералу Коломийцу. Навстречу колонне из Ялты высылались горючее для машин, продовольствие, фураж. Пограничники, которые еще несли дозорную службу на Аи-Петри, и партизаны, уже начавшие сосредоточиваться в горах, помогли организовать прикрытие марша.

Сроки выхода к Севастополю основных сил армии, все время отодвигавшиеся возникавшими перед войсками новыми и новыми препятствиями (многократные вынужденные обходы увеличили весь их путь в конечном счете почти до 250 километров), 6 ноября наконец стали довольно ясными.

- Максимум послезавтра все должны быть тут!— с облегчением говорил Иван Ефимович Петров, вглядываясь в последние мои отметки на карте.

Затянувшийся отрыв полевого управления от наших дивизий все мы переживали тяжело.

Как ни ждали войска под Севастополем, частям, спустившимся в ночь на 7-е с Аи-Петри, был разрешен короткий отдых в Ливадии. Этого требовало состояние людей, измотанных неделей труднейшего горного марша.

Чтобы дать хотя бы некоторое представление о том, чего стоило протащить через горы артиллерию и другую технику, я обращаюсь здесь — поскольку сам в этом марше не участвовал — к воспоминаниям, переданным мне начартом 95-й дивизии полковником Д. И. Пискуновым.

«Злоключения начались, — рассказывает Дмитрий Иванович, — на переходе между реками Альма и Бод-рак. Узкая горная дорога, пролегающая среди густых зарослей дубняка, имела крутые подъемы и спуски, была размыта дождями. Чтобы пропустить по ней артиллерию, автомашины, повозки, приходилось засыпать промоины, вырубать дубняк. Машины и орудия преодолевали подъемы только с помощью толкавших их людей. У тракторов много раз слетали гусеницы. Еще труднее давался спуск техники под уклон — на лямках, на канатах...»

Это было еще самое начало пути, войска только-только втянулись в горы. По мере углубления в них трудности возрастали. Однако накапливался и опыт передвижения по горам, которого наши части прежде совсем не имели. Вот как описывает далее Д. И. Пискунов спуск с высоты 655,0 уже после соприкосновения с противником в долине Качи:

«Пехотинцы шли под гору зигзагами на широком фронте, собираясь на нижней террасе в отделения и взводы и немедленно укрываясь в зарослях. А полковые и противотанковые орудия спускали таким способом: между спицами колес просовывался кол так, чтобы серединой он упирался в лобовую часть станины, к проушине станины привязывался конец каната, обмотанного вокруг толстого дерева, и орудие спокойно скользило вниз на заторможенных колесах. Потом, спуская пушки и гаубицы дивизионной артиллерии, попробовали для экономии времени отказаться от торможения колес и придерживать пушки канатом только до середины склона, а дальше они катились свободно, тормозясь лишь сошниками. Одно или два орудия опрокинулись, но все были спущены без повреждений».

Единственное, что пришлось оставить в горах, — это несколько легковых автомашин, которые, конечно, не следовало с собой брать. Всю остальную технику люди самоотверженно провели, пронесли через горные кручи, хотя в ряде случаев путь, обозначенный на карте как дорога, на поверку оказывался едва проторенной тропой.

А ведь за эти дороги и тропы, за то, чтобы иметь возможность ими воспользоваться, нужно было еще вести бои!

Тщетные попытки запереть армию в горах обошлись врагу недешево. Я не привожу фигурировавшие в тогдашних сводках данные о потерях, которые приморцы наносили противнику, сбивая его заслоны: те цифры могли быть и недостаточно точными. Упомяну лишь, что в бою за выход к Коккозам наши передовые подразделения уничтожили, в частности, штаб 301-го пехотного полка 72-й немецкой дивизии, причем среди убитых был обнаружен и его командир. Само присутствие наших войск в горном районе к югу от Бахчисарая отвлекало и сковывало значительную часть армии Манштейна — почти половину ее боевого состава. Тем самым ослаблялся ее первый натиск на Севастополь.

Севастопольский гарнизон и Приморская армия, шедшая защищать город, соединились позже, чем мы рассчитывали. Но действия приморцев в горах, завершившиеся выходом наших дивизий на Южный берег Крыма, не позволили немцам собрать в кулак и одновременно сосредоточить против Севастополя их ударные силы. Ни та неприятельская группировка, которая должна была овладеть городом с ходу, ни та, которой ставилась задача не подпустить к нему наши дивизии, успеха не достигли. Таким образом, приморцы, пробиваясь к Севастополю, уже существенно влияли на начавшуюся борьбу за город.

Отдых войск в Ливадии пришлось ограничить несколькими часами. Около полудня 7 ноября они были подняты по тревоге, чтобы продолжать марш.

К этому времени два полка нашей 421-й дивизии, которые трое суток вместе с пограничниками сдерживали противника у Алушты и понесли там тяжелые потери, заняли оборону уже под самой Ялтой, а немцы были в Гурзуфе.

Тревожным стало и положение в Байдарской долине, куда гитлеровцы начали проникать небольшими группами с севера, угрожая Ялтинскому шоссе. Его прикрывала здесь немногочисленная конница — только что прибывшие остатки 40-й и 42-й кавдивизий. Словом, надо было форсировать движение войск, пока шоссе в наших руках, пока на него не вырвались фашистские танки.

Через горы перевалили с севера тучи, шел дождь, и вражеская авиация появлялась над дорогой лишь изредка, когда ненадолго светлело. Во второй половине дня 8 ноября все части 95-й и 25-й Чапаевской дивизий миновали Байдарские ворота. Полки 172-й дивизии, обогнавшие основную колонну еще в горах, прошли этот рубеж раньше. Утром 9-го, пропустив последние обозы, достигли Байдар подразделения, прикрывавшие марш.

В этот день на позициях под Севастополем стало несколько спокойнее. Противник, как видно поняв, что овладеть городом не так-то просто, накапливал силы. Атаки, продолжавшиеся на отдельных участках, успешно отбивались. И если двое суток назад части, выходившие из гор, сразу же выводились на передовую, то теперь мы смогли дать дивизии генерала Воробьева отдых — конечно, недолгий — в казармах зенитного училища, отправить людей в баню.

С нетерпением ожидая подхода войск, в штабе армии беспокоились, конечно, не только о том, когда они придут, но и о том, в каком придут составе.

Тревожиться было о чем. Особенно после того, как вслед за разведбатом чапаевцев до Севастополя добрался — еще 4 ноября — первый стрелковый полк -514-й из дивизии Ласкина. Его командир подполковник И. Ф. Устинов, явившись к нам на КП, смущенно доложил, что с ним прибыло 60 красноармейцев, 13 младших командиров, а всего, считая штаб и санчасть, 103 человека... Смущался он не потому, что чувствовал себя в чем-то виноватым, просто ему было неловко называть все это полком. Тем не менее решено было считать, что 514-й стрелковый продолжает существовать, и через день он, немного пополненный, занял оборону у селения Камары.

К счастью, состояние других прибывших частей и соединений оказалось более отрадным. В дивизии Воробьева насчитывалось до четырех тысяч бойцов и командиров, почти столько же — в Чапаевской. Все части нуждались в основательном доукомплектовании, но даже в наиболее поредевших сохранились в значительной мере командные кадры, работоспособные штабы. Артиллерийские полки, участвовавшие в горном марше, сберегли, как ни трудно это было, свою боевую технику.

Итак, СОР имел теперь четыре сектора. Комендантом каждого являлся командир одной из дивизий Приморской армии. Штадивы становились одновременно штабами секторов.

Первый — правофланговый — сектор, оборонявший балаклавское направление, как уже говорилось, возглавил П. Г. Новиков. Мы продолжали числить Петра Георгиевича полковником, не зная, что еще 12 октября ему присвоено звание генерал-майора. Этот сектор имел самый узкий из всех фронт — всего 6 километров, но и войск — пока один стрелковый полк, притом еще только формирующийся. Восстановление дивизии Новикова было делом будущего. Правда, это направление прикрывали еще конники Кудюрова, развернутые в качестве подвижного заслона на подступах к передовому рубежу, в районе селения Варнутка. Пока в наших руках оставались Байдары, да и шоссе за ними, первый сектор находился как бы в тылу и в боях не участвовал. Но сейчас положение тут должно было резко измениться.

Комендантом второго сектора, 10-километровый фронт которого пересекал долину реки Черная и Ялтинское шоссе, стал полковник И. А. Ласкин. Здесь, опираясь на укрепления Чоргуньского опорного пункта, заняли оборону его 172-я дивизия в составе двух полков, пополненная флотскими формированиями, и 31-й полк Мухомедьярова, временно отделенный от Чапаевской дивизии.

Дальше влево шло боевое мекензийское направление — третий сектор с генерал-майором Т. К. Коломийцем во главе. Здесь на 12-километровом фронте оборонялись два полка чапаевцев, бригада Е. И. Жидилова и 3-й морской полк подполковника С. Р. Гусарова.

Левый фланг обороны относился к четвертому сектору. Его фронт проходил широкой 18-километровой дугой от приметной высоты 209,9, южнее занятого уже противником Дуванкоя, до берега моря. Приморский участок этой дуги с Аранчийским опорным пунктом в устье Качи был самым далеким от города (около 20 километров) и пока довольно спокойным. Комендантом четвертого сектора стал генерал-майор В. Ф. Воробьев, силы сектора состояли из 95-й стрелковой дивизии и 8-й бригады морской пехоты.

Одновременно с расстановкой войск по секторам происходило доукомплектование наших дивизий. В них влились все отдельные батальоны, сформированные в Учебном отряде флота, береговой обороне и тыловых службах главной базы, подразделения севастопольских ополченцев, истребительные отряды. Перевели в строй также значительную часть личного состава армейских тылов, сократили до предела полк связи, взяли на учет каждый комендантский взвод.

Пополненным дивизиям было далеко до штатного состава, многие полки оставались двухбатальонными. Но все же каждый сектор имел и небольшой резерв. Скромный резерв командарма составляли остатки 1330-го стрелкового (осиповского) полка, батальон школы связи и бронепоезд «Железняков».

Чем мы были относительно богаты, так это артиллерией. Во всяком случае по сравнению с Одессой. Как-никак армия располагала восемью артполками, сохранившими в среднем до 70 процентов штатной материальной части. Всего — около двухсот пушек и гаубиц. К этому прибавлялись мощные береговые батареи, орудия дотов, двести с лишним минометов. Наконец, можно было рассчитывать и на артиллерию кораблей.

Начарт армии полковник Н. К. Рыжи и его начштаба майор Н. А. Васильев тщательно продумали, как распределить наличные огневые средства по фронту обороны. Предусматривался и широкий маневр огнем. Задача ставилась такая: иметь возможность в случае надобности сосредоточить на любом участке фронта огонь по крайней мере половины всех находящихся на плацдарме батарей. Это могла обеспечить лишь централизованная система управления всеми видами артиллерии в масштабе оборонительного района. Она существовала у нас в Одессе, и этот опыт сразу же был применен в Севастополе.

Артиллерия была не только главной, но почти единственной ударной силой, способной в любой момент поддержать нашу пехоту. Танки существовали скорее символически: на 10 ноября армия имела девять вывезенных из Одессы старых Т-26, восстановленных после тяжелых повреждений, и еще один танк, прибывший с 172-й дивизией, — все, что осталось от приданного ей танкового полка, геройски сражавшегося у Перекопа.

Что касается авиации, то держать под Севастополем сколько-нибудь значительные воздушные силы было негде. Ближайшие хорошо оборудованные аэродромы, где могли базироваться любые самолеты, были потеряны. Оставались две посадочные площадки — на мысе Херсонес и Куликовом поле, предназначавшиеся раньше в основном для самолетов связи. На них с трудом разместились 40 истребителей и 10 штурмовиков из состава ВВС флота. Еще 30 легких лодочных самолетов МБР-2 (морские ближние разведчики) базировались в Северной бухте. Бомбардировщики могли помогать севастопольцам лишь вылетами с Большой земли.

Вечером 9 ноября коменданты секторов докладывали о вступлении в командование подчиненными им частями и о первых организационных мероприятиях по выполнению приказа: батареи, орудия дотов, двести с лишним минометов. Наконец, можно было рассчитывать и на артиллерию кораблей.

Вечером 9 ноября коменданты секторов докладывали о вступлении в командование подчиненными им частями и о первых организационных мероприятиях по выполнению приказа.

Н. И. КРЫЛОВ, дважды Герой Советского Союза, Маршал Советского Союза, бывший начальник штаба Приморской армии

Как известно гитлеровцы за время осады города много раз пытались захватить его и вот рассказ Октябрьского Ф.С. об одной из атак 17.12.1941г.

ОКТЯБРЬСКИЙ (Иванов) Филипп Сергеевич (1899-1969), адмирал (1944), Герой Советского Союза (1958). Командующий Черноморским флотом (1939-1943 и 1944-48), один из руководителей обороны Одессы и Севастополя. В 1943-44 командовал Амурской военной флотилией. В 1948-53 1-й заместитель главнокомандующего ВМС.

Второе большое наступление фашистов на Севастополь, начатое 17 декабря 1941 года, для нас оказалось внезапным. Мой заместитель в Севастополе контр-адмирал Г. В. Жуков и член Военного совета контр-адмирал Н. М. Кулаков 19 декабря дали телеграмму И. В. Сталину, в которой доложили, что Севастополь находится под угрозой падения, нужна немедленная помощь. Противник занял станцию Мекензиевы Горы и находился на подступах к Северной бухте.

Решение Ставки по данному докладу тотчас поступило в Новороссийск. В этом решении мне предлагалось немедленно отбыть в Севастополь и возглавить оборону. Для усиления сухопутных сил СОР Военному совету Закавказского фронта приказывалось: 79-ю бригаду морской пехоты направить в Севастополь, передать нам 345-ю стрелковую дивизию, подать для СОР 10 маршевых рот, оружие и боезапас.

Было отдано приказание немедленно готовить к походу корабли, оказавшиеся в то время в Новороссийске, которые могли принять участие в. этой ответственной операции по прорыву в Севастополь.

20 декабря в 15 часов 45 минут поступил доклад начальника походного штаба, что погрузка 79-й бригады закончена, отряд кораблей в составе пяти вымпелов: крейсеров «Красный Кавказ», «Красный Крым», лидера «Харьков» и эсминцев «Бодрый» и «Незаможник», к походу готов. В 16.00 отряд под флагом командующего вышел из Новороссийска, взяв курс на Севастополь.

По плану мы должны были ворваться на Северный рейд Севастополя до рассвета 21 декабря 1941 года. В противном случае немецкое командование предприняло бы все меры, чтобы не допустить корабли до гавани, утопить их на подходе к базе. Противник имел для этого все возможности. Гитлеровцы полностью господствовали в воздухе, располагали мощной артиллерией, установленной в районах Мамашай, Бельбек, Мекензиевы горы, откуда почти в упор могли бить по нашему основному фарватеру, которым должны были следовать корабли.

И тут свалилось несчастье на нашу голову, а может, наоборот, счастье? Подойдя утром 21 декабря к минным полям главной базы, мы оказались в густом тумане. Он не давал нам возможности найти подходную точку, чтобы войти в фарватер. Возникла явная опасность оказаться на своем минном поле. Что делать?

Расчеты показывали, что туман нас задержит и скрытно нам не пробиться к Севастополю. Или прорываться днем, или уходить к турецким берегам проболтаться там сутки, а 22 декабря утром снова прорываться в главную базу! Но мало ли что может произойти за эти сутки в судьбе Севастополя! А вдруг враг сумеет выйти к Северной бухте? Тогда он захватит всю Северную сторону. Если так, то мы, безусловно, не сможем войти на Северный рейд. Корабли попадут под огонь прямой наводки мощной артиллерии противника.

Какое же принять решение? Обстановка сложная. Надо идти на риск. Риск, основанный на точном расчете, что враг не поверит, что отряд кораблей, да еще с войсками и грузами, вдруг появится днем, открыто в Севастополе.

Прорвавшись в базу, мы будем прикрыты зенитным огнем ПВО СОР, огнем нашей мощной артиллерии береговой обороны, истребительной авиацией, хотя и небольшой, но героической. Наконец, дымзавесы, своя корабельная артиллерия. И главное, мы сможем сразу же, с ходу бросить в контратаку морских пехотинцев 79-й бригады, поддержав ее огнем корабельной артиллерии.

Итак, решение принято. Как только туман немного рассеялся, я отдал приказание лидеру «Харьков» стать головным и следовать в Севастополь. Все корабли легли в кильватер. Они благополучно прошли опасный минный район и, выйдя на береговой фарватер в районе Балаклавы — мыс Фиолент, легли курсом на Херсонесский маяк, не обнаруженные противником.

Но вот туман начал исчезать. День. Обогнув Херсонесский маяк, ложимся на Инкерманский створ. И... видим первые всплески от артснарядов. Мы обнаружены. Наступил решающий, опасный час, когда должна решиться судьба всей операции, судьба нашего отряда.

Развернулась борьба за жизнь всего отряда кораблей. Командование охраны водного района (Г. В. Фадеев), береговой обороны (П. А. Моргунов), ПВО (Н. К. Тарасов), ВВС (Н. А. Остряков) все сделало, чтобы обеспечить наш прорыв. Артиллерийскому удару по кораблям и действиям авиации противника были противопоставлены отсекающие дымзавесы, мощные контрбатарейные артудары нашей тяжелой артиллерии береговой обороны, поднята в воздух вся авиация, имевшаяся в Севастополе. Скорость движения кораблей увеличивалась, накал обстановки нарастал.

Гитлеровцы не ожидали такого дерзкого шага с нашей стороны. Их стрельба была беспорядочной, неорганизованной. Они не успели подготовить и поднять всю свою авиацию для уничтожения идущих кораблей. Готовых к немедленному вылету самолетов было, видимо, мало. Действовали отдельные группы. Количество вражеских машин в воздухе начало увеличиваться, когда мы уже были под прикрытием базовой зенитной артиллерии и истребительной авиации.

Мы в Севастополе! Но на этом последнем решающем курсе, на Инкерманском створе, пришлось пережить тяжелые минуты.

Стоя на ходовом мостике крейсера «Красный Кавказ», откуда я командовал прорывом, мы наблюдали всю картину боя, всю обстановку. События менялись, как кадры на киноленте. Неоднократно повторялись моменты, когда идущие в кильватере корабли оказывались в центре разрывов авиабомб, артснарядов. Фонтаны воды образовывали огромные «свечи», десятками стоявшие в воздухе.

Не раз у меня сжималось сердце при виде кораблей, идущих в этом каскаде взрывов. Особенно доставалось концевому эсминцу «Незаможник». Вот перед глазами взметнулись огромные столбы воды, совсем рядом У борта эсминца. Его не видно, наверное, корабль погиб, а с ним и все, что на его борту... Но проходит какой-то момент, и «Незаможник» вновь перед глазами, и вновь на гребне взрывной волны. Идет, идет! Жив! Так повторялось несколько раз.

Так прорывался отряд. Нас атаковывали, а мы отбивались, пока не проскочили Константиновский равелин. Шум, грохот, свист стояли страшнейшие.

Особенно запомнился эпизод, который произошел на траверзе Карантинной бухты. Он навсегда остался в моей памяти. Крейсер «Красный Кавказ» оказался на волоске от гибели. Все как-то промелькнуло в несколько секунд, отозвалось ударом, фонтанами воды...

Что же произошло? Откуда-то из-за дыма и облаков в образовавшийся просвет-окно вынырнула группа немецких бомбардировщиков. Летчики не увидели сверху в дыму корабли, но заметили мачты (так часто бывает при дымзавесах) и на предельно малой высоте, вмиг оказавшись над судами, сбросили бомбовый груз. Я увидел, как на высоте не более 20—30 метров от воды появились четыре черных продолговатых предмета. Что это? Откуда они появились? Это не сразу дошло до моего сознания. И только когда крейсер вздрогнул, как бы подпрыгнул, а по его корпусу кто-то словно ударил, и по правому и по левому борту взметнулись водяные столбы-свечи, только тогда я понял, что это была серия тяжелых авиабомб, сброшенных с самолета.

Две врезались в воду на траверзе правого борта крейсера в 15—20 метрах, другие две перелетели через корабль и упали в воду на таком же примерно расстоянии от левого борта корабля, но ближе к корме. Крейсер проскочил в вилке серии тяжелых авиабомб.

Войдя в гавань и ошвартовавшись к Сухарной балке, мы высадили 79-ю бригаду морской пехоты. Она контратаковала противника при поддержке корабельной артиллерии.

Положение стало резко меняться в лучшую сторону. На главном направлении, где противник имел большой успех, ему нанесли такой контрудар, что во многих местах он был отброшен на исходные позиции. Угроза, нависшая над Севастополем, была снята.

Можно без преувеличения сказать, что усилиями нашего отряда кораблей, 79-й бригады морской пехоты и 345-й стрелковой дивизии, которая прибыла из Туапсе в Севастополь 22—23 декабря, положение было спасено. А когда в конце декабря состоялась высадка десанта, который занял города Феодосию и Керчь, второе наступление немцев на Севастополь совсем захлебнулось. Второй раз немцы потерпели поражение под Севастополем.

В заключение хочется сказать о том воодушевлении, с которым встретили приход кораблей защитники Севастополя. При подходе к Сухарной балке, когда над нами еще стоял сплошной грохот, вой и наши истребители атаковали фашистских стервятников, я увидел катер, направляющийся к крейсеру «Красный Кавказ», а на катере контр-адмирала Жукова, генерал-майора Петрова и генерал-майора Моргунова. Какие у них были сияющие, воодушевленные лица! Как они были рады, возбуждены всем происшедшим. Какое чувствовалось удовлетворение, облегчение, что так удачно закончились все события, связанные с прорывом...

Так мы заканчивали боевой 1941 год, так готовились к новому, 1942 году.

Ф. С. ОКТЯБРЬСКИЙ, адмирал, бывший командующий Черноморским флотом, командующий Севастопольским оборонительным районом, Герой Советского Союза

В сердцах людей, сражающихся за свою Родину, всегда найдётся место для подвига! Каждый из оборонцев Севастополя будь то генерал или рядовой был готов отдать свою жизнь не ради славы, а ради победы! Вот повествование о бессмертном подвиге советских солдат, отдавших свою жизнь во имя долга перед Родиной

ПОДВИГ ПЯТИ ЧЕРНОМОРЦЕВ

Об этом беспримерном подвиге пяти черноморцев защитники Севастополя передавали из уст в уста. Но никто не знал имен бойцов, которые в тяжелые для города дни своей грудью преградили фашистским танкам путь к Севастополю. На днях нам пришлось встретиться с одним моряком, который и рассказал всю историю этого подвига.

Дело было в дни яростного наступления немцев на Севастополь. Фашисты ценою больших потерь заняли господствующую высоту севернее Д. Отсюда враг простреливал прилегающие к нашим позициям дороги, окопы.

Гитлеровцы спускались по скатам высоты и через трупы своих солдат рвались к городу.

Моряки под руководством старшего политрука Мельникова3 огнем пулеметов и винтовок сдерживали натиск врага.

Надо было не только остановить противника, но и во что бы то ни стало, любой ценой, выбить его с высоты, открывающей путь к Севастополю.

Зимним вечером комиссар собрал политсостав, проинформировал о сложившейся обстановке и поставил задачу — выбить врага, а к рассвету закрепиться на высоте.

В два часа ночи двумя ротами моряки перешли в наступление. Враг оказывал упорное сопротивление. Он обрушил на наступающих смельчаков ливень огня. Над головами непрерывно свистели пули, снаряды, мины. Казалось, непреодолимая стена огня стояла на пути моряков. Но ничто не могло остановить их наступательного порыва.

Вперед! Только вперед! И краснофлотцы, ломая сопротивление, теснили врага. Раненые не уходили с поля боя. Стиснув зубы, они с еще большей ненавистью громили фашистов. Многие погибли в этом бою смертью храбрых. Приказ был выполнен. Высота взята. Моряки к утру окопались, заняли новую позицию.

Взбешенный неудачей, противник подтянул силы, вновь повел наступление, желая любой ценой овладеть высотой. В наш тыл забрались автоматчики. Они беспорядочно строчили из автоматов со всех сторон, создавая видимость окружения. Немцы пустились на хитрость: впереди солдат погнали овец и, прикрываясь ими, повели наступление. Комиссар быстро разгадал уловку врага.

— Бить по овцам! — приказал комиссар.

Затрещали наши пулеметы. Краснофлотцы Щербаков и Лавров меткими очередями уничтожили неудачно пустившегося на хитрость врага.

На следующий день немцы опять предприняли наступление, пустив вперед семь танков. Прикрываясь броней, фашисты думали сломить сопротивление моряков, овладеть высотой. Комиссар решил во что бы то ни стало преградить путь танкам, а затем уничтожать пехоту. Пять моряков вызвались выполнить опасную, но почетную задачу.

Вся наша страна, армия, флот должны знать гордые имена бессмертных героев, приумноживших традиции русских моряков. Вот они: политрук Фильченков Николай Дмитриевич, краснофлотцы Цибулько Василий Григорьевич, Паршин Юрий Константинович, Красносельский Иван Михайлович и Одинцов Даниил Сидорович.

Комиссар пожал им руки и пожелал успеха.

Смельчаки обвязались гранатами, набрали, сколько смогли, бутылок с горючей жидкостью, патронов и простились с боевыми друзьями.

Пятеро героев незаметно пробрались вперед и укрылись за невысокой насыпью. Из-за поворота показались вражеские танки. Один, второй, третий... Семь чудовищ ползли по советской земле, прикрывая трясущихся от страха фашистских солдат. Подпустив танки поближе, моряки приготовились к схватке. Политрук дал сигнал. Застрочил пулемет. Краснофлотец Цибулько в упор стрелял по танкам. Пули, выпущенные им, летели в смотровые щели. Один танк остановился. Меткой пулей Цибулько сразил водителя. Остановились и другие танки, вступив в перестрелку с пятеркой храбрых. Неравный бой длился около двух часов. Моряки самоотверженно и беспощадно вели бой.

Бронированный кулак фашистов не мог прорваться через рубеж, обороняемый пятеркой. Гранатами и бутылками с жидкостью моряки подбивали вражеские танки, зажигали их. Немецкой броне они противопоставили богатырскую смелость и мужество. На поле боя бездействовали, охваченные пламенем, еще два фашистских танка. Остальные четыре бежали, не выдержав сопротивления горстки краснофлотцев.

Прошло несколько часов. Вновь показались танки. Теперь их было пятнадцать. На каждого краснофлотца ползло по три бронированных чудовища. Предстоял невиданный поединок моряков с танками. Черноморцы отчетливо понимали грозящую опасность... Никто не дрогнул, не колебался. Все знали, что недолго осталось жить, что придется умереть. И моряки смело смотрели смерти в лицо. По зову Родины они пошли на подвиг во имя ее счастья и свободы.

Танки двигались к нашим окопам. Они все ближе и ближе. Моряки еще раз переглянулись, обняли друг друга, расцеловались. Вот уже совсем близко вражеские машины. Опять застрочил пулемет. Вновь меткой очередью уничтожен водитель головного танка. Чудовище остановилось. Краснофлотец Цибулько приподнялся, швырнул связку гранат под другой танк. Сильный взрыв оглушил моряков". Танк остановился. Пулеметчик схватился за руку. Ранен. Рука окровавлена. Ничего! Не время сейчас заниматься собой. Превозмогая боль, моряк продолжал в упор вести огонь по машинам. Кончалась последняя лента, нет больше патронов. Выскочив из-за бугорка, раненый краснофлотец со связкой гранат бросился к танку. Связка угодила под гусеницу. Танк взорван. Вражеской пулей тяжело ранен Василий Цибулько, силы оставили его, без сознания он упал на землю.

Погиб геройской смертью Иван Красносельский. Он успел бутылками с жидкостью поджечь два вражеских танка. Пуля врага сразила героя. Навсегда перестало биться его горячее моряцкое сердце. Осталось теперь трое черноморцев. Патроны все израсходованы. Пущены в ход все бутылки с жидкостью. Остались только гранаты.

Но советские моряки не убегают с поля брани, не отступают и не сдаются в плен. Геройскую смерть они предпочитают бегству с поля боя.

Молча переглянулись три отважных моряка. Молча политрук Фильченков поднял гранаты, подвязал их к поясу. Ни слова не сказал он своим боевым друзьям. Но они поняли. Так же, как и он, Паршин и Одинцов быстро обвязались связками гранат; Эта мысль в один и тот же миг родилась у бойцов, хотя они и не сговаривались между собой. Другого выхода не было. Первым бросился под танк политрук Фильченков. Одинцов и Паршин увидели, как их боевой товарищ взорвал танк. Перед глазами мелькнуло раздавленное гусеницами тело моряка.

Подвиг Фильченкова призывал их к тому же. Они не дрогнули, нет, они не изменили своего твердого решения. Молча пожали друг другу руки. Юрий Паршин и Даниил Одинцов помчались навстречу ползущим танкам, бросились под них. Оглушающей силы взрыв раздался над степью. Танки взорваны, и под ними погибли еще два бессмертных черноморских героя.

В этом бою моряки уничтожили до десятка танков, остальные повернули обратно. Ошалевшая от страха вражеская пехота разбежалась в разные стороны. Наше подразделение морской пехоты ринулось на фашистов, пулей, штыком громило охваченных паникой гитлеровцев. Наступление врага было сорвано. Моряки отбросили немцев далеко назад, истребив их в большом количестве.

Когда окончился бой, недалеко от взорванных вражеских танков моряки нашли тяжело раненного краснофлотца Цибулько. Боец истекал кровью. Напрягая последние силы, он рассказал подоспевшему комиссару и секретарю партбюро Шипаеву, как геройски погибли четыре его боевых товарища. Моряки подняли краснофлотца Цибулько. На их руках умер герой — пятый участник бессмертного подвига.

Пятерка героических богатырей-черноморцев принесла свою жизнь на алтарь отечества. Моряки знали, во имя чего шли на смерть. Они выполнили свой воинский долг, они преградили путь врагу к любимому городу.

Запомним, товарищи, гордые имена бессмертных героев: Николая Фильченкова, Василия Цибулько, Юрия Паршина, Ивана Красносельского, Даниила Одинцова. Они пали смертью храбрых, и об их легендарном подвиге никогда не забудут народы нашей Родины. Имена пяти героев-черноморцев будут вечно жить в сердцах миллионов.

Пусть подвиг пяти черноморских богатырей, их славные имена, их светлые образы будут вечно стоять перед глазами наших воинов. Их подвиг зовет нас на смертный бой с врагом, на окончательный разгром немецких захватчиков.

М. КОГУТ.

«Маяк коммуны», 1942, 19 мая.

Однако не только военные подвиги имели место среди событий Великой Отечественной войны. Люди, обеспечивающие фронт тоже внесли огромный вклад в то, что город смог продержаться 250 дней под осадой фашистов.

подвиг оружейников

В конце января 1942 года на 30-ю батарею приехали рабочие и мастера-артиллеристы. Их прибыло две бригады: одна от артиллерийской мастерской флота во главе со старшим мастером Семеном Ивановичем Прокудой, а вторая—от ленинградского завода «Большевик» во главе со старшим мастером Иваном Осиповичем Сечко. Оба мастера были пожилые, молчаливые, имеющие огромный опыт в монтажных артиллерийских работах.

Среди рабочих я узнаю знакомых и ставших для меня незабываемыми фронтовыми товарищами слесарей-артиллеристов Штанько, Высоцкого, Карпова, Цветкова, Шевченко, такелажника Чекина и многих других.

Призыв городского комитета обороны не отставать от пятисотников Спецкомбината № I был воспринят каждым трудовым человеком Севастополя как особо близкое, родное дело.

Вот почему между бригадами рабочих, между мастерами Прокудой и Сечко сразу возникло социалистическое соревнование.

Генерал Моргунов, прибывший на батарею, осведомляется о нашем плане смены стволов орудий и остается вполне удовлетворенным.

— Теперь дело за практическим выполнением работ, а это вы должны сделать в тесном взаимодействии с личным составом батареи, — говорит мне генерал.

— Так точно! Организация, — докладываю, — будет такой: в первой башне руководят работами мастер Прокуда и командир башни Теличко. Работают рабочие-артиллеристы и личный состав башни. Во второй башне руководят работами мастер Сечко и командир башни Федоров. Работают рабочие завода «Большевик» и личный состав башни. Я и командир батареи возглавляем весь этот своеобразный завод.

Генерал Моргунов одобрительно кивает головой:

— Разумно, разумно, ничего не скажешь. Видно, что вы все четко продумали.

Сыграна боевая тревога. Личный состав спешит на свои боевые посты, но уже не для стрельбы, а для разборки механизмов. Мастера и рабочие тоже спешат по своим башням.

Комиссар батареи Соловьев и политруки башен не пожалели времени и энергии, чтобы довести задачу до сознания каждого краснофлотца.

Так в конце января началась эта трудовая битва за восстановление батареи.

Башни наполнились стоголосым металлическим звоном. Среди этой ударяющей в уши «стальной симфонии» слышатся короткие и четкие указания мастеров Прокуды и Сечко. То с одним, то с другим встречаемся в боевом отделении башен, кратко обсуждаем технические вопросы и принимаем решения.

Перед нами два грозных орудия, которые недавно извергали тонны металла, сокрушая ненавистного врага. Теперь они мертвы. Предстоит заменить их. Для этого надо прежде всего снять ответственную деталь— орудийные замки весом более полутоны каждый. Над операцией по разборке механизма замка начали трудиться комендоры и замочные; в первой башне — под руководством рабочего Высоцкого, во второй — рабочего Цветкова. Работа идет четко, организованно, без лишних движений, хотя и не очень быстро. Да и как здесь можно спешить, когда работать приходится над глубокой шестиметровой шахтой, идущей к основанию башни.

А вот еще бригада рабочих: она поставлена на выемку шпонок в переднем броневом листе. Никогда еще не случалось этим бригадам и даже видавшим виды рабочим старейшего ленинградского завода «Большевик» иметь дело с такими работами. Недаром для выполнения их каждый мастер выделил настойчивых, сильных душой и телом людей, таких, как Штанько в первой башне и коммунист Разгоняев во второй. Нужно втиснуться в узкое пространство между орудием и холодной, заиндевевшей вертикальной броней, приспособиться и вытянуть забитые на вечные времена метровые шпонки. От выполнения этой работы зависела судьба нового метода смены орудий. Я протискиваюсь в узкую щель и внимательно наблюдаю за Штанько и краснофлотцами, устанавливающими приспособление для сверловки отверстия в шпонке.

Слабый свет лампы-летучки озаряет их сосредоточенные лица.

._ Ну как дела, товарищ Штанько?

За него отвечает старший краснофлотец, закручивающий стальной тросик на орудии:

— В Уставе Военно-Морского Флота записано, что бой является самым высшим испытанием моральных и физических качеств бойцов... Политрук нам говорил, что ремонт наших башен нужно рассматривать как бой... Так что оконфузиться здесь будет более чем обидно!

— Верно говоришь, Иван, — крикнул в ответ Штанько.

Я возвращаюсь в боевое отделение. Слышатся близкие периодические взрывы снарядов. Иногда осколки выбивают барабанную дробь, ударяясь о мощную броню башни. Противник ведет методический артиллерийский обстрел 30-й батареи и подъездных путей. Но вот обстрел, который, казалось, никогда не кончится, прекратился как по команде. Наступила тишина.

Я решаю пойти посмотреть, как работают саперы. Выхожу из потерны.

День постепенно уступал место ночи. В лицо ударил холодный северо-восточный ветер. Снегом и льдом покрыт весь бруствер батареи, где работают до тридцати саперов и краснофлотцев. Они кладут деревянные шпалы и к ним крепят железными костылями рельсы, — идет сборка железнодорожного пути.

Подхожу к командиру и спрашиваю, когда будет готова железнодорожная ветка.

— Через два дня можно будет пускать пробные поезда, — весело заявляет он.

— Неужели вы все сделаете?

— Таков приказ, можете не беспокоиться.

Я иду вдоль стальных нитей крепостной ветки, ведущей к станции Мекензиевы Горы. Всюду, насколько можно различить в вечернем сумраке, виднеются фигуры путеукладчиков и тележки, на которых лежат рельсы и шпалы.

«Молодцы саперы,— подумал я.— Завтра надо действовать, чтобы подготовить новые орудия для перевозки на батарею».

Иду в батарейное подземелье и информирую мастеров Прокуду и Сечко о заявлении командира саперного подразделения.

— Это значит, — говорю я мастерам, — что башни через три дня должны быть готовы к приемке новых орудий.

— В очень трудное положение мы себя ставим, — заявляет Сечко. — Шпонки не выходят, забиты на совесть. — Но мы принимаем все меры.

— Ну хорошо, вы здесь принимайте все меры к выполнению и перевыполнению намеченного плана, а я должен завтра поехать в Севастополь на подготовку и погрузку новых орудий...

Вернувшись на батарею, сразу направляюсь по башням. Встречаю мастера Прокуду. У него воспаленные глаза, лицо почернело.

— Ну как дела, Семен Иванович?

— Хорошо! Одну шпонку вытащили, вторая сама пойдет. Идемте, посмотрите.

Мы еле протискиваемся в узкую щель за амбразурный броневой щит. Действительно, первая шпонка длиной около метра, имеющая двойной ласточкин хвост, вся заржавевшая, лежала у ног победителя Штанько. Вторая на три-пять сантиметров вышла из гнезда. Но перекос броневого листа тормозил дело. Краснофлотцы, работающие вместе со Штанько, приспосабливают паровозный домкрат, чтобы приподнять броню.

— Вот это да! Молодцы! — похвалил я рабочих и краснофлотцев.

Мы вылезаем из этого темного и холодного отсека башни.

— Хотя люди работают день и ночь, а все же надо еще быстрей, — говорю Семену Ивановичу.

— Мы и так стараемся,— отвечает Прокуда. Прихожу во вторую башню. Эхом разносятся по

всей башне металлический стук да голоса рабочих, краснофлотцев, мастера Сечко и командира башни.

Мы стоим в перегрузочном отделении. Это огромное металлическое помещение, где вращается желоб для автоматической перегрузки снарядов. Этот сложный механизм разобрали и теперь устраняют дефекты. Здесь трудятся рабочие завода «Большевик» и краснофлотцы, которые будут обслуживать эту автоматическую линию во время стрельбы. В процессе разборки обнаружилась поломка зубьев шестерни. Надо заменить, а запасной нет. Мне показывают шестерню, на которой два зуба надломлены.

— Что же будем делать? — спрашиваю Сечко.

— Придется восстанавливать.

— Путем наплавки автогеном?

— Совершенно верно, с последующей ручной обработкой по шаблону. Через день-два все будет в порядке. Главная заминка у нас в другом. Третий день мучаемся со шпонками, и ни одна не сдвинулась даже на миллиметр.

Мы поднимаемся через узкие люки в боевое отделение башни. Осматриваем место стыков боевой брони и приспособления, с помощью которых делается попытка вытащить шпонки. Все сделано по образцу первой башни, а шпонки не выходят.

— В чем дело, товарищ Разгоняев? — спрашиваю лучшего рабочего.

— Сам удивляюсь, работали все как черти, а вот пойми, все равно, как приварены. Тут уже приходили Прокуда, Чекин, давали советы, но, как видите, все стоит на месте.

— А может, нам вырезать отверстия в платформе и через отверстия начать их выбивать снизу? — советую Сечко.

— Мысль интересная, но сделать это будет очень трудно. Однако у нас другого выбора нет. Времени осталось до подвоза новых орудий всего двое суток, а у нас даже башня еще закрыта.

Не откладывая дела в долгий ящик, Сечко и Разгоняев делают отметку мелом, где надо резать металл.

В три часа пополудни на батарею прибыл полковник Донец. А немного позже два генерала — Моргунов и Петров. «Все тревожатся и беспокоятся за судьбу тридцатой батареи», — подумал я.

После короткого моего доклада полковник Донец решил обойти башни, чтобы поближе ознакомиться с состоянием работ. Командир батареи Александр и я сопровождаем по всем помещениям. Входим в боевое отделение второй башни.

— Ого, да у нас тут все уже разобрано! — восклицает Донец.

— Нет, еще не совсем готово, — отвечает Сечко.

— А что же еще осталось?

— Выбиваем проклятые шпонки.

— За два часа вышла на два миллиметра, — говорит Разгоняев. - Видно, ласточкин хвост шпонки защемило в пазу брони.

Донец смотрит на меня. Его лицо задумчиво. Видно, что неожиданная задержка обеспокоила его.

Выходим в первую башню. Мастер Прокуда и командир, башни лейтенант Теличко встречают нас с радостными лицами. Появление Донца и Александра всех настораживает. Теличко отдает рапорт, что в башне производятся работы по ремонту механизмов.

В передней части боевого отделения башни зияла большая квадратная дыра, прикрытая брезентом.

— Так-так... Вы уже завалили бронь? Какие же теперь дальнейшие планы? — спрашивает Донец.

— Можем теперь вытаскивать орудия, — отвечает Прокуда.

— Чем?

— Лебедкой, которой когда-то чистили стволы.

— А потом? — не успокаивается Донец.

- А потом просим подавать новые орудия. План мой таков: с вечера вы подаете на батарею платформу, мы ее разгружаем и за ночь перекатываем орудия к амбразурам башни. Днем потихоньку талями будем втягивать их в башню. Одним словом, пойдет беспрерывка.

Неожиданно раздавшийся взрыв оглушает нас. Брезент, закрывавший проем в башне, с легкостью флага ворвался в башню. Минута тишины.

- Стреляют, гады, — нарушил тишину голос Александра.

За броневыми сводами башни послышалась частая пулеметная стрельба. Александр подходит к телефону и запрашивает боевую рубку об обстановке.

— Попросите Матушенко дать несколько залпов по орудиям и пулеметным точкам... Ничего, замолчат, — успокаивающе сказал Александр.

Откуда-то с Северной стороны слышатся выстрелы. Застучали тяжелые пулеметы. Так могут стучать только крупнокалиберные пулеметы. Затем все смолкло.

— Ну вот и все, товарищ полковник, — проговорил Александр, когда стрельба с той и с другой стороны стихла.

Кругом кипит слаженная работа, каждый делает свое дело.

— Учтите, Семен Иванович, — говорит Донец, — новые орудия начнем подавать для вашей башни завтра ночью.

Вечером начали в первой башне приспособляться вытаскивать первое орудие. Фактически это была половина орудия. В период второго наступления гитлеровцев оно было разорвано на куски и теперь напоминало огромную, изломанную пополам сигару.

К полуночи все тяжелые подготовительные работы были закончены без помех. По команде мастера Прокуды дружно начали работать на лебедке. Стальной трос натянулся как струна. Мы стоим возле башни и внимательно наблюдаем за орудием. Все замерли.

— Что-то не идет, — говорю Прокуде.

— Пойдет, важно сдвинуть с места.

Но орудие с места не двигалось. К нам подходит такелажник Чекин, пожилой, худощавый, в телогрейке и шапке-ушанке.

— Лебедка не берет, надо что-то придумать другое, — говорит он.

— А что? — спрашиваю я.

— Трактором, что ли, зацепить? — предлагает Прокуда.

После минутного раздумья я даю указание помочь людям, работающим на лебедке, и при помощи домкратов оторвать орудие от обоймы. Прокуда хранит молчание. Но зато Чекин тут же схватил бутылочный домкрат и начал ставить его под орудие. Хотя эта внезапная дополнительная операция заняла час-полтора, зато при очередном опробовании лебедкой орудие медленно поползло из башни.

Внимательно осмотрев направление движения орудия, даю команду мастеру Прокуде:

— Продолжайте!

Заскрипели и снова натянулись тросы. Все застыли в ожидании. Орудие снова медленно, рывками поползло по рельсам, смазанным тавотом.

— Хорошо пошло, — слышу за спиной чье-то замечание

— Стоп выбирать! — кричит Прокуда, присматриваясь к кромке башни. Я спешу к нему. Очень удачно остановилось орудие. Еще один-два сантиметра, и казенная часть орудия могла зацепить за броневой лист крыши и стянуть его со своего места.

- Надо поднять броневой лист крыши на три-пять сантиметров, — командует Прокуда.

Бригада Штанько с помощью домкратов взялась поднимать тридцатитонный броневой лист.

— Ну, еще немного, еще, — шептали сухие губы Чекина.

— Хватит поднимать, — говорит Прокуда. — Давай теперь команду на лебедку.

Чекин обернулся, махнул рукой:

— Давай помаленьку!

Снова от усилий людей холодный тяжелый металл пришел в движение. На этот раз орудие окончательно вышло из башни и поползло все дальше и дальше...

— Ура-а! — нестройно и вполголоса раздалось на бруствере.

Своеобразным салютом прозвучали крепкие рабочие и краснофлотские аплодисменты, когда орудие покатилось в огромную воронку, как будто специально вырытую для этих целей. Подошедшие незадолго до этого Александр и Соловьев пожали нам руки и приказали командиру башни тщательно замаскировать мертвое тело орудия. Посмотреть и перенять опыт пришел и старший мастер второй башни И. О. Сечко. Он одобрительно отозвался о первой удаче и тут же в заключение говорит:

— Обогнал ты меня, Семен Иванович, в нашем соревновании победа на твоей стороне. Но на этом не конец.

— Все победили, — почти не задумываясь, отвечает Прокуда.

Итак, первый этап мы закончили благополучно, без помех, меньше чем за семь часов. Если учесть встретившиеся затруднения, то это не так плохо. Во всяком случае мы уже опережаем наши наметки не менее чем на трое суток.

-— Что будем делать дальше? — спрашивает меня Прокуда.

Я смотрю на часы. Половина четвертого. До рассвета еще остается минимум три часа. Ко мне подходят

144

Александр, Соловьев, инженер Андриенко. Они интересуются тем же вопросом, что и Прокуда.

— А не сделать ли перерыв на отдых? — предлагает командир башни Теличко.

— Сегодня будет очень тяжелый вечер. По всем данным, из Севастополя поступят орудия. Нам надо не только подготовиться к их приемке, но и вытащить вот эту «дуру» — второе расстрелянное орудие.

— А нельзя ли сегодня вытащить «дуру» из башни и таким образом вечером заняться только подготовкой к разгрузке нового орудия? — предлагает Александр.

— Разумно. Но я боюсь, люди устали, до рассвета мы не справимся с этой задачей, — отвечаю я.

Александр задумался. Комиссар Соловьев смотрит на меня в упор.

— Вы понимаете обстановку? — говорит он. - Да.

— Тогда после перерыва мы будем продолжать работать до первой мины или снаряда. Мы объявим всем: кто устал, пусть идет в кубрик отдыхать...

После небольшого перерыва я даю указание готовить «постель» и все приспособления для вытягивания второго орудия. Люди пришли в движение. Кто приносил шпалы, кто перетягивал рельсы, кто тянул тяжелый маслянистый стальной трос.

Впечатление такое, будто мы работаем не под носом у гитлеровцев, а далеко от фронта.

На стороне противника тихо. Все реже и реже взлетали осветительные ракеты. Значит, противник ничего не знает и не замечает наших работ. Перед утром ветер усилился. Мороз стал крепчать и чувствительно хватает за руки. Поднимается пыль, летит песок. Вскоре у многих были потрескавшиеся губы, воспаленные красные глаза.

Зато какой успех! Под орудием уложены шпалы, проложены и закреплены два рельса, орудие приподнято домкратами. Осталось завести под него трос, и можно вытягивать орудие из башни.

У всех одна мысль, одно желание: под покровом февральской ночи и холодного света луны вытащить второе орудие. Но время, неумолимое время уже истекло.

Со стороны Бельбекской долины доносится хлопок, второй. Снаряды свистят над головой и рвутся поблизости на дороге.

— Ишь ты! Проснулись гитлеровцы, — сказал один из рабочих, смазывающий рельсы тавотом.

Послышались новые разрывы снарядов, тарахтение пулеметов. Гитлеровцы явно начали проявлять активность. Башня скрывала нас от противника, но не дальше, чем на два метра. Покажись человек дальше - настигнет мина. Наши начали отвечать. Экстренно советуюсь с Александром. Как быть? Продолжать работы или дать отдых? Решаем сделать трехчасовой перерыв.

— Работы прекратить, всем в башню! — скомандовал Александр.

Уютная, чистая и теплая кают-компания располагала к отдыху. Сажусь на мягкий кожаный диван, закуриваю папиросу. Хочу продумать план работы на сегодня, на вечер, когда прибудут новые орудия, но, против своей воли, погружаюсь в глубокий непреодолимый сон. Просыпаюсь от резкого толчка.

— Вас вызывает к телефону полковник Донец,— говорит краснофлотец. — Третий раз будим, приказано разбудить!

Преодолевая сон, иду к телефону.

— Слушаю.

— У телефона Донец. Можно сегодня подавать трубы? — условным шифром спрашивает полковник.

- Можно, но одна старая труба еще на месте, -отвечаю я.

— Вечером вытянете?

— Надеюсь, до наступления темноты.

- Итак, ожидай, отправляю две поодиночке, желаю успеха.

— Ясно, до свидания.

Сон ушел, мозг лихорадочно заработал... Смотрю на часы. Ого! Прошло три с половиной часа. Прошу дежурного разбудить людей и через полчаса приступить к работам.

Сегодня уже пятые сутки, как начали работать. Фронт работ все раздвигается...

Я захожу во вторую башню к мастеру Сечко.

— Ну как у вас, Иван Осипович, дела? Идут?

— Идут, Андрей Андреевич, — с улыбкой отвечает Сечко. Он берет меня за рукав: — Пошли!

— Куда?

.— Посмотрите, как мы приспособились вынимать шпонки. Если поручите еще такую работу, я обгоню любую бригаду, — говорит Сечко.

Мы залезаем в отделение, где производилась работа по выемке шпонок. Шпонки не выходили, и из-за этого все тормозилось. Много было передумано. И выход был найден. По предложению коммуниста рабочего Разгоняев шпонки решили выдавливать домкратом. Просто и быстро... Правда, на приспособление времени уходило много. Но зато шпонки выдавливались, как поршень под действием газа или жидкости.

— Отменно придумали, молодцы!

— Сейчас мы завалим броню и можем вытаскивать вечером старые орудия. Вы согласны?

— Броню заваливайте теперь, а вот насчет вытягивания посмотрим. Возможно, ваши люди потребуются при разгрузке новых орудий для первой башни.

- Опять для первой башни, — говорит Сечко. — А вы подавайте орудия для нашей башни, и мы опередим первую, посмотрите!

По лицу Сечко видно, с каким нетерпением ожидает он моего ответа. Я тем временем думаю: «Вот она ленинградская хватка, выкованная годами пятилеток». Действительно, в работе бригады чувствовалась атмосфера приподнятости, стремление стать передовыми в развернувшемся соревновании.

- Нет, Иван Осипович, не могу тебе подавать орудия в первую очередь. У тебя еще много работы, тебе еще целых две ночи придется возиться, чтобы вытащить старые орудия.

В башне наступила тишина... Все прислушивались к нашему разговору.

— Когда мы наблюдали за вытягиванием орудий в первой башне, — говорит Сечко, — у нас появилась идея. Мы хотим вытягивать орудия не лебедкой, не талями, а трактором. Какое ваше мнение? Можно ли достать трактор?

Я сразу понял мысль старого ленинградского мастера. Нечего и говорить, это был смелый замысел, основанный на технических возможностях.

- Ладно, Иван Осипович, действуйте! - соглашаюсь на новый эксперимент, ускоряющий процесс нашей работы. — Только перед тем, как вытаскивать орудия, продумайте все как следует, предусмотрите страховку на случай сползания орудия с рельсов. Что касается тракторов — они к вечеру будут.

В три часа пополудни я и Андриенко выходим на бруствер осмотреть железнодорожную колею. Ветер гонит по бетонному брустверу тучи снега; проложенную железнодорожную колею, особенно в затишье, тоже замело снегом. Шесть краснофлотцев вышли на расчистку пути. От противника они скрыты возвышенностью, их не видно. Мы обходим пути. Все в порядке.

У батареи десятка полтора краснофлотцев во главе с командиром второй башни Федоровым и мастером Сечко укладывают постель из шпал, скрепляют их железными скобами. Работа идет хорошо.

Возле первой башни хлопочет отдохнувший после ночной работы такелажник Чекин. Под его руководством заводится трос в оставшееся орудие и производится окончательная подготовка к вытягиванию орудия из башни.

Ранние сумерки уже окутали бруствер батареи. В небе появились первые ракеты, раздаются короткие очереди тяжелых пулеметов.

— Все готово для вытягивания орудия! — весело докладывает мне Чекин.

— Разрешите начинать? — спрашивает Прокуда. Я осматриваю крепление и приложенные защитные

брусья.

— Молодцы! — подбадриваю товарищей. — Даю вам зеленую улицу, пока нам не мешают гитлеровцы.

Снова заскрипела ручная лебедка, натягивая стальную нить троса.

— Пошла, пошла!.. — раздалось сразу несколько голосов.

Медленно, сантиметр за сантиметром выплывает из башни дуло орудия. Прокофий Чекин, всю свою жизнь отдавший такелажному делу, не раз смотревший в лицо опасности, подстерегающей такелажников, каждым мускулом, каждой жилкой чувствовал это движение тяжелого орудийного ствола. Работали напряженно, с подъемом. Наконец Чекин поднимает руку, — в темноте это больше по привычке, — и зычным голосом дает команду застопорить лебедку. — Вышло!.. Смотрите, полностью вышло! — послышались голоса.

По указанию Чекина краснофлотцы отцепили тросы и с помощью ломиков, домкрата и просто деревянных рычагов начали сваливать вынутое из башни орудие в воронку, где лежал замаскированный первый ствол.

Тарахтя гусеницами, на бруствер батареи приползли два трактора. Трактористы наломали веток и так искусно замаскировали свои машины, что со стороны казалось, что это медленно передвигающиеся кусты. Ветер утих. Снег перестал идти. Используя время перерыва до прихода платформы, иду ко второй башне, разыскиваю Сечко. Он занимается последними приготовлениями к выемке орудий.

— Ну как, Иван Осипович, все готово? — спрашиваю.

— Да, готово. Прошу дать указание трактористу прибыть в мое распоряжение.

Появился тракторист — молодой краснофлотец.

— Какие будут распоряжения? — спрашивает он.

— Будем вытягивать из башни вот эти «трубки».

— Это мы разом, — не смущаясь, отвечает тракторист, как будто бы он их всю жизнь таскал.

— Давай сюда свой трактор, — командует Сечко. Вдруг по батарее с быстротой молнии разнеслась

весть о прибытии к батарейному городку двух платформ с орудиями.

Я спешу к первой башне и разыскиваю Прокуду и Чекина.

На бруствер высыпали матросы. Появляются Александр, Соловьев.

— Зачем такое количество народа? — спрашиваю Александра.

— А вдруг потребуется? Я дал команду, кроме дежурных по боевым постам, всем выйти наверх.

— Повели за собой, вроде как на штурм?

— Да, штурм, о котором мы больше месяца мечтали, — говорит Александр.

Вечер был тихий, морозный. Выпавший за сутки обильный снег покрыл вокруг все горы и долины: он искрился, отражая холодный свет луны, хрустел под ногами. Моментами до нас еле слышно доносятся со стороны моря характерные звуки перекатывания гальки. На горизонте, в стороне Мекензиевых гор и на той стороне Бельбекской долины, сверкали кочующие вспышки выстрелов и разрывы снарядов. Время от времени то тут, то там взметались ракеты, освещая местность.

— Платформа и паровоз едут! — неожиданно докладывает краснофлотец.

Мы всматриваемся в горизонт и видим, как по стальным путям медленно движется черная квадратная тень. Странно, нет ни дыма, ни огонька...

— Здорово железнодорожники замаскировали свой состав, — говорит Александр.

Через несколько минут уже отчетливо видны две платформы, на которых лежит орудие, похожее на толстую трубу. Платформы толкает небольшой паровоз, замаскированный ветками дубняка.

Четверо краснофлотцев и двое рабочих выстроились вдоль железнодорожной колеи. Одни вооружены стальными башмаками, вторые — подкладками в виде коротких шпал.

— Смотрите, будьте внимательны к команде, — предупреждаю людей.

Платформы медленно выползли на нас. Вот уже остались считанные метры. Я поднимаю руку и даю команду Андриенко, стоявшему на подножке паровоза, застопорить ход, а рабочим и краснофлотцам подложить башмаки.

Вдруг паровоз забуксовал и платформы потянули его за собой, ускоряя движение... Подложенные первые башмаки не удержали, платформы вместе с паровозом двигались над пропастью. Прозевай сейчас еще двое краснофлотцев и двое рабочих, и все это улетит в тартарары.

Минуты кажутся вечностью. В голове единственная мысль: остановить там, где нужно.

— Стопори! — кричу во все легкие.

Еще два краснофлотца и двое рабочих бросились вперед, навстречу движущейся платформе. Они погасили ее инерцию и помогли паровозу окончательно остановить движение.

Зашевелились десятки людей, поднося к платформам нужные приспособления: домкраты, перекладины, тросы, шпалы. Группа краснофлотцев оседлала орудие, откручивая вязальную проволоку.

Андриенко не отрывает взора от Бельбекской долины. Он часто подходит то к Александру, то ко мне и просит ускорить разгрузку, так как еще две платформы стояли на перегоне крепостной ветки. Но мы и так делали все возможное, чтобы снять орудие как можно скорее.

Выстрелов по брустверу не последовало, значит, противник не подозревает о наших работах.

Наконец домкраты установлены, под дульную и казенную части орудия подведены балки. Я осматриваю положение домкратов, балок и даю команду:

— Начать подъем!

Заскрипели лебедки четырех домкратов. Медленно, миллиметр за миллиметром плывет вверх гигантская пятидесятитонная труба. Но вот она на весу.

- Теперь можно убрать платформы, — говорю Андриенко.

Он, погладив короткие усы, быстро вскакивает на подножку паровоза, тут же паровоз легко трогается с места и платформы уплывают в темную даль.

Новое орудие бережно опускается на подвешенные поперечные рельсы и вручную перекатывается к башне. Более пятидесяти человек под руководством такелажника Чекина работали напряженно, и орудие к приходу еще двух платформ было установлено на место. Затем повторилась такая же операция со вторым орудием.

Тем временем, когда уходили последние платформы, другая бригада рабочих и краснофлотцев, под руководством мастера Ивана Осиповича Сечко, трудилась чад вытягиванием старых расстрелянных орудий из второй башни. Совсем близко от нас, в каких-нибудь ста метрах, слышны команды, напряженная работа тракторов. Применяя новую технологию, бригада вытащила старые орудия менее чем за три часа. Это был своеобразный рекорд, достигнутый за все время работы на тридцатой батарее.

Александр, Соловьев и я пожимаем руки мастеру Сечко, Цветкову и командиру башни. Победа одержана. По улыбкам было видно, что в сердцах людей гордость. Они окружают нас, прислушиваются к словам одобрения, которые высказывает комиссар Соловьев.

— Замаскируйте их лучше, и можно идти отдыхать, — говорит Александр, указывая на два орудия, вынутых из башни.

Приближается рассвет. Со стороны моря надвигается густая пелена тумана. Нужно спешить, ибо мы можем работать еще максимум час, а затем наступит день и начнется обстрел. Заглядываем в первую башню. Орудия лежат на своих местах, но домкраты и тросы разобраны.

— Товарищ Чекин, уберите с бруствера все, чтобы не изменять прежней картины, — отдаю последнее сегодня указание.

- Есть убрать!— по-военному отвечает Чекин.

Наконец все замаскировано и убрано. Мы спускаемся к массивной железной двери потерны. Александр отдает распоряжение дежурному по батарее накормить людей. Подкрепившись, все отправились отдыхать.

Меня любезно приглашает Андриенко к себе в каюту и предлагает, располагаться на свободной койке. Я пытаюсь записать наши действия и процесс выполнения работ, но усталость одерживает вверх...

Только напряженная нервная система могла разбудить меня вовремя, через три часа. Выхожу из каюты и направляюсь в первую башню. ^

...Против отверстия в башне лежали два новых орудия. Бригада Чекина трудилась, чтобы затащить орудия в башню. Эта сложная трудоемкая работа уже близка была к завершению, как вдруг у дульного среза обрывается трос. Дальше тянуть орудие было нельзя. Нужно было снова привязать трос.

Чекин вылезает из башни и осторожно, ползком, по-пластунски, пробирается к дульному срезу орудия. Пока гитлеровцы его не замечали, мины и снаряды рвались преимущественно на дороге. Но стоило Чекину подняться во весь рост, чтобы окончательно затянуть трос, как серия мин легла на бруствере, недалеко от башни. Чекин, прячась за ствол, успел отползти к башне.

Через несколько минут, отдышавшись, он снова громко на всю башню начал командовать: — Раз, два, взяли!.. Раз... два... Взя.ли!.. Орудие послушно начало ползти внутрь башни. Когда я заметил Чекину, что можно было послать привязывать трос кого-нибудь помоложе, Чекин, посмотрев на меня, удивительно спокойно ответил:

— Я старый, а молодежь еще понадобится для настоящих боев.

Мне хорошо запомнились эти слова старого рабочего...

Тем временем работы в башне оживились. Люди радовались, сознавая, какую победу они одерживают в такое короткое время. Ведь основное, самое трудное, уже позади. Теперь остаются работы внутри башни, которые можно вести круглые сутки.

— Какие же ваши дальнейшие планы, Семен Иванович? — спрашиваю я Прокуду.

Несколько мгновений Прокуда молчит. И вдруг резко встает и говорит:

— За трое суток думаю окончательно собрать, отрегулировать и передать в руки командира башню.

Он погладил свои короткие усы, что являлось признаком полной решимости выполнить задуманное. Мне хотелось обнять и крепко поцеловать этого замечательного мастера.

— А может, не успеем? Подумайте!

— Все продумано, работать будем день и ночь, но сделаем.

Я начинаю сожалеть, что мой фотоаппарат увезен на Большую землю и невозможно сфотографировать эти трудовые будни Отечественной войны...

Пропустив мимо себя краснофлотцев, несших в руках тяжелые детали, выхожу из металлического лабиринта первой башни в теплый и светлый коридор потерны. Пройдя несколько шагов, встречаю жизнерадостного инженера Андриенко, человека неутомимой энергии и молодого задора.

— Наконец-то я вас нашел! — воскликнул Андриенко. — Звонил полковник Донец и спрашивал, можно ли сегодня вечером подавать следующие два орудия. Мы ответили: «Обязательно». Но условились: в случае чего, будем звонить.

Да, эта ночь будет решающей во всей нашей работе.

Вхожу во вторую башню. Та же картина, что и в первой. Гулко разносятся удары. Тесные глухие закоулки башни завалены разными деталями башенных механизмов. И везде люди, одетые в замасленные телогрейки, краснофлотские шинели и бушлаты.

— Сегодня к девяти часам ждем орудия, — говорю мастеру Сечко. — У вас все готово для их приема?

— Все готово, — твердо отвечает он.

После перерыва раздались звонки колокола громкого боя, объявившие боевую тревогу.

Все спешат на бруствер ко второй башне, куда должны с минуты на минуту подойти платформы с новыми орудиями.

Наконец из темноты послышался шорох, перемешанный с редким перестукиванием колес. Вот они, долгожданные! На первой платформе стоит инженер Андриенко. Паровоз с платформами остановился точно в заданном месте. Подложив деревянные подкладки и башмаки под колеса платформы, все свободные краснофлотцы и рабочие приступили к разгрузке. Паровоз тронулся в обратный путь, чтобы скрыться за горкой от гитлеровцев.

Отдавая необходимые указания по разгрузке, я поднимаю голову и вижу, как в двухстах метрах от нас паровоз стоит, накренившись на правый борт. Еще этого не хватало!

Андриенко подбегает к Александру, докладывает, что паровоз сошел с рельсов, и просит в помощь людей. Александр с волнением спрашивает причину случившегося.

- Разошлись рельсы, и тележка тендера сползла на бетон.

— А вы днем проверяли железнодорожную колею? — спрашивает Соловьев.

— Проверяли.

Путь, видимо, был поврежден снарядом при вечернем обстреле. Внезапно воздух дрогнул, просвистели снаряды и хлопнули разрывами в балке совхоза. Отдельные снаряды и мины разрывались правее башни на склоне горы. Наши батареи с Северной стороны начали отвечать. Беспокойство Александра и Соловьева передалось всем окружающим. Это и понятно: если оставить паровоз на виду у гитлеровцев до утра, будет раскрыт главный замысел командования обороной Севастополя — скрытно от врага произвести замену орудий. Александр дает команду всем краснофлотцам идти к паровозу. Черные бушлаты и телогрейки бегом ринулись по железнодорожному полотну. Пока Андриенко бегал, машинист со своим помощником подвели под раму паровоза домкрат, которым можно лишь приподнять паровоз, перенести же и поставить его на рельсы можно было только вручную.

— Внимание! Слушай мою команду! — кричит Андриенко. — Всем подойти и на руках поставить паровоз на рельсы.

Все облепили паровоз.

— Раз... два — взяли! — послышалась снова команда Андриенко.

Тендер паровоза сначала качнулся, потом повис в воздухе... Но вот колеса стукнули о рельсы. Послышался вздох облегчения.

Чувства усталости как не бывало.

— Андрей Андреевич! — обращается ко мне Сечко. — На первой башне вы применяли ручную подкатку орудий к башне, а я хочу с помощью трактора. Какое ваше мнение?

— Согласен, но только будет трудно задержать против амбразуры. Ведь будет катиться масса в пятьдесят тонн. Вы об этом подумали?

- Цветков вместе с Чекиным предлагают установить надежный барьер в виде баррикады вот из этих кусков рельсов и шпал, что гарантирует полностью от скатывания орудий с постели.

— Это хорошо. Делайте! Только вторым трактором страхуйте работу первого.

Не прошло и часу, как все было готово к перекатыванию орудия. Снова заработали тракторы, натягивая заведенные тросы. На всякий случай за железнодорожным полотном стоял второй трактор, который с помощью тросов придерживал орудие. Таким способом орудие за несколько минут было установлено на место.

К нам подходит Прокуда, смотрит с любопытством на приспособление, разглаживает усы и тихо произносит:

— Молодец, Иван Осипович, переплюнул меня.

— На то и соревнование, — отвечает Сечко.

Да, соревнование рождает у всех желание трудиться все лучше и лучше. Прокуда затратил на операцию перекатывания двух орудий всю ночь, а Сечко — всего три часа.

— Здорово! Молодцы! — сказал еще раз Прокуда, повернулся и зашагал в свою башню.

Завтракаем. Иван Осипович Сечко устало вытер платком лицо, встал.

- Еще чайку? — спросил обслуживающий нас краснофлотец.

— Спасибо, сынок, я сыт.

— Идемте отдыхать и снова за работу, — беспокоится командир башни.

И так сутки за сутками шли в непрерывном труде, почти без отдыха, в холод и ветер, под вражеским обстрелом.

Наконец все орудия удалось втащить в башню. Это была наша главная победа.

Прибывший на батарею генерал Моргунов встречает меня в башне.

— Ну как дела?

Я доложил как мог коротко о самом главном.

— Вот что, Андрей Андреевич, надо ускорить окончание работ. Три дня хватит?

— Сегодня десятый день, как мы вкладываем всю нашу энергию в восстановление тридцатой батареи. День и ночь в башнях кипит работа. Она ведется по совмещенному графику...

— Вы прямо отвечайте: хватит три дня? — снова задает вопрос Моргунов.

— Думаю, хватит...

Моргунов, как мне показалось, долго смотрел на меня пристально, испытывающе. Наконец, положив мне руку на плечо, добрым, очень добрым голосом, тихо спросил:

— А не подведете?

...Сегодня двенадцатые сутки, как мы находимся под этим бронированным куполом башни. Все рабочие и личный состав батареи теперь заняты регулировкой механизмов, устранением мелких дефектов. Близок конец всего комплекса работ.

В узком коридоре потерны меня окликнул помощник дежурного по батарее.

— Вас просит к телефону полковник Донец. Поднимаемся в комнату дежурного.

— Как у тебя дела? — спрашивает Донец.

— Дела идут к концу, сегодня думаем закончить.

— Как только закончите, немедленно вы и Прокуда приезжайте ко мне для получения нового срочного задания...

А. А. АЛЕКСЕЕВ, инженер-полковник

Прав ли Джахал Ш в своём высказывании? Я думаю что да. Ведь ничто так не сдруживает людей как общее горе, а какое горе может быть больше войны! Когда человек оказывается в безвыходном положении у него просыпается чувство бескорыстного героизма, готовность отдать свою жизнь во благо других. Готовность к подвигу – это прежде всего психологическое состояние. Человек должен пойти против себя, против инстинкта самосохранения ведь каждый из пяти матросов, упомянутых выше понимал, что вернуться живым у него нет шансов, и всё же никто из них не отступил, ведь они знали, что за ними не только их родной город Севастополь, но и вся их Родина!

Список литературы

Сборник воспоминаний «Огненные дни Севастополя»

Г.М. Баталов «Ратное поле»

Д.Ф. Арницкий «Город-герой Севастополь»

БЭКМ