Становление Великой Русси

Процесс объединения русских земель вокруг Москвы привел в конце XV века к образованию единого Русско­го государства. Преодоление феодальной раздробленности дало возможность русским сбросить монголо-татарское иго и возродить независимое государство. Монгольская власть потерпела крушение, Золотая Орда распалась. В XVI веке Россия пережила экономический расцвет и добилась крупных внешнеполитических успехов. В правление Ивана Грозного русские войска сокрушили Казанское и Астраханское хамства и укрепились в Ниж­нем Поволжье. Ермак с казаками разгромил хана Кучума в Зауралье и положил начало присоединению Сибири к России. В ходе кровопролитной Ливонской войны Рус­ское государство заняло ряд морских портов в Прибал­тике и основало «нарвское мореплавание», связавшее страну с Западной Европой по кратчайшим морским пу­тям. Но война за Балтику кончилась поражением. Рос­сия утратила все завоевания в Ливонии.

В начале XVII века Русское государство вступило в полосу экономического упадка, внутренних раздоров и военных неудач. Настало Смутное время, ввергшее народ в пучину бедствий. Государство пережило национальную катастрофу. Оно стояло на грани распада. Внутренний конфликт подорвал силы огромной державы. Враги за­хватили крупнейшие пограничные крепости страны — Смоленск и Новгород, а затем заняли Москву. Бедствия породили широкое народное движение. В лихую годину проявились лучшие черты русского народа — его стой­кость, мужество, беззаветная преданность Родине, готов­ность ради нее жертвовать жизнью. В час смертельной опасности народные массы встали на защиту Родины н отстояли ее независимость. В событиях начала XVII в. Учавствовали все сословия , и каждое выдвинуло своих вождей. Из среды бояр­ства вышли такие яркие фигуры, как Федор-Филарет Ро­манов и Михаил Скопин-Шуйский. Дворяпство дало стране Дмитрия Пожарского и Прокоиия Ляпунова, воль­ные казаки — Ивана Болотникова и Ивана Заруцкого, посадские люди — Кузьму Минина, духовенство — пат­риарха Гермогена и целую плеяду самозванцев.

Бедствия Смутного времени потрясли ум и душу рус­ских людей. Современники винили во всем проклятых самозванцев, посыпавшихся на страну как из мешка. В самозванцах видели польских ставленников, орудие иноземного вмешательства. Но то была лишь полуправда. Почву для самозванства подготовили не соседи Россия, а глубокий внутренний недуг, поразивший русское об­щество.

В правление Бориса Годунова дворянство добилось отмены Юрьева дня. Испокон веку русский крестьянин, уплатив рубль «пожилого» (пошлина за «выход»), мог покинуть своего землевладельца в последние дни осени и по первому сапному пути отправиться на новые земли в поисках лучшей доли. Осенний Юрьев день был для земледельца светом в окошке. В конце XVI века па кре­стьянские переходы был наложен запрет, или, как тогда говорили, «заповедь» (отсюда—«заповедные лета»). По­началу ни помещики, ни крестьяне не предвидели, к ка­ким последствиям приведет отмена выхода в Юрьев день. Все думали, что введение заповедных лет — мера временная. Крестьян тешили надеждой, что им надо по­дождать совсем недолго — до «государевых выходных лет»,— и их жизнь потечет по старому руслу. Но шли годы, и крестьяне начинали понимать, что их жестоко обманули. Тогда-то в русских деревнях и родилась пол­ная горечи поговорка: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»

Столкновение интересов феодального государства и дворянства, с одной стороны, закрепощенных крестьян, тяглых посадских людей, холопов и других групп зави­симых людей — с другой, явилось источником социально­го кризиса, породившего Смуту.

Коллизии гражданской войны затронули не только низы, но и верхи русского общества. От времен феодаль­ной раздробленности Россия унаследовала могуществен­ную аристократию, представительным органом которой была Боярская дума. Московские государи принуждены были делить власть со своими боярами. Опираясь на оп­ричнину и дворян, Иван IV попытался избавиться от опеки Боярской думы и ввести самодержавную систему управления. Могущество знати было поколеблено, но не сломлено опричниной. Знать ждала своего часа. Этот час пришел, едва настало Смутное время.

Дробление древних боярских вотчин сопровождалось увеличением численности феодального сословия и одно­временно резким ухудшением материального положения его низших слоев. Подле знати, владевшей крупными зе­мельными богатствами, появился слой измельчавших землевладельцем — детей боярских. Кризис феодального сословия был преодолен благодаря созданию на рубеже XV—XVI веков поместной системы. Ее развитие открыло мелким служилым людям путь к земельному обогащению а способствовало формированию дворянства, значительно усилившего свои позиции в XVI веке. Крупные фонды вотчинных земель сохранились в Центре, тогда как по­местье получило наибольшее распространение в Новгоро­де, на южных и западных окраинах государства.

К началу XVII века поместье подверглось такому же дроблению, как и боярские вотчины в XV веке. Чис­ленность феодалов вновь увеличилась, тогда как фонды поместных земель остались прежними. На этот раз кризис приобрел более глубокий характер. Низшие и наиболее многочисленные прослойки поместного дворянства оказались затронуты процессом социальной деградации. Оску­девшие помещики не могли более служить в конных полках («конно, людно и оружно») и переходили в раз­ряд детей боярских—пищальников. Многие из таких пищальников не имели крепостных крестьян, а часто и холопов, сами обрабатывали землю, т. е. фактически вы­зывали из феодального сословия. Не случайно главными очагами гражданской войны на первом ее этапе стала Рязанская и Путивльская «украины», где процесс дроб­ления поместья протекал весьма интенсивно. Во вновь присоединенных южных уездах (Елец, Белгород, Валуй и др.) власти спешили организовать поместную си­стему, чтобы создать себе опору в лице степных помещиков. Наряду с безземельными детьми боярскими по­местья в «диком поле» получали казаки, крестьянские дети и прочие разночинцы. На юге не было ни возделанных под пашню земель, ни крепостных крестьян. Новые помещики принуждены были сами «раздирать» ковыльную степь. В ряде уездов их привлекали к отбыванию барщины на государевой десятинной пашне. Как и многие рязанские дети боярские большинство южных помещиков служили пищальниками в местных гарнизонах. Кризис феодального сословия стал одним из главных факторов гражданской войны в России. Но значение его до сих пор недостаточно изучено. Вторжение самозванца, принявшего имя младшего сы­на Грозного — Дмитрия, положило начало новому этапу в развитии Смуты. Истории самозванства посвящена обширная литерату­ра. Первоначально все внимание историков было сосредоточено на вопросе о том, кто скрывался под личиной Лжедмитрия I. Большинство историков придерживалось мнения, что имя сыта Грозного принял беглый чудовский монах Григорий Отрепьев. Но самый крупный знаток Смутного времени С. Ф. Платонов пришел к заключе­нию, что вопрос о личности самозванца не поддается ре­шению. Подводя итог своим наблюдениям, историк с не­которой грустью писал: «Нельзя считать, что самозванец был Отрепьев, но нельзя также утверждать, что Отрепьев им не мог быть: истина от нас пока скрыта». Столь же осторожной была точка зрения В. О. Клю­чевского. Как отметил этот историк, личность неведомого самозванца остается загадочной, несмотря на все усилия ученых разгадать ее; трудно сказать, был ли то Отрепь­ев или кто другой, хотя последнее менее вероятно. Ана­лизируя ход Смуты, В. О. Ключевский с полным основа­нием утверждал, что важна была не личность самозван­ца, а роль, им сыгранная, и исторические условия, кото­рые сообщили самозванческой интриге страшную разру­шительную силу .

Советские историки сосредоточили внимание на изу­чении закрепощения крестьян как главной предпосылке Первой крестьянской войны и анализе массовых выступ­лений низов за «доброго царя». Вопрос о личности само­званцев, воплощавших идею «доброго царя», отступил в тень. Лозунг «хорошего царя», по замечанию И. И. Смирнова, представлял собой своеобразную кресть­янскую утопию. Самозванство, как подчеркивает К. В. Чистою, явилось одной из специфических и устойчивых форм антифеодального движения в России в XVII веке. Закрепощение крестьян и ухудшение их положения в конце XVI века, резкие формы борьбы Ивана Грозного с боярством, политика церкви, окружившей престол ореолом святости,— вот некоторые факторы, бла­гоприятствовавшие широкому распространению в народе легенды о пришествии царя-избавителя. «В истории ле­генды о Дмитрии,— пишет К. В. Чистов,— вероятно, сыг­рало свою роль и то обстоятельство, что угличский царе­вич был сыном Ивана Грозного и мог мыслиться как «природный» продолжатель его борьбы с боярами, осла­бевшей в годы царствования Федора».

Династия Ивана Калиты, внука Александра Невского, правила Московским государством в течение почти трех­сот лет. Основы ее могущества были заложены в то вре­мя, когда над Русью тяготело проклятие татарского ига. При Иване III в коице XV века Россия наконец освобо­дилась от господства иноземных завоевателей. Иван Грозоный, внук Ивана III, довершил разгром татарских ханств, образовавшихся на развалинах. Золотой Орды. Рухнули Казанское и Астраханское ханства. Земли в низовьях Волги, на которых чужеземные завоеватели не­когда основали столицу Золотой Орды, оказались навсегда и бесповоротно включены в состав единого Русского государства. Вслед за этим Россия нанесла сокрушительный удар Крымской орде, положив конец разорительным набегам крымцев на Москву. В Ливонской войне Иван IV не добился успеха. Но поражение не могло уничтожить популярность, приобретенную им в годы «казанского взятия».

В народной памяти Иван IV остался грозным, по справедливым государем. То, что царь пролил немало крови своих подданных, ничего не меняло. Обездоленные низы винили во всех бедах «лихих» бояр и приказных чиновников - своих притеснителей, но не православного государя, стоявшего на недоступной взору высоте. Госу­дарь сам казнил изменшиков-бояр, всенародно объявлял их вины и даже обращался к народу за одобрением своих действий. Помимо того Иван IV не раз жестоко наказы­вал приказных судей, уличенных во взятках и мошенни­честве. В глазах народа Иван IV был не только пред­ставителем законной династии Ивана Калиты, но и последним царем, при котором масса народа — феодальнозависимые крестьяне — пользовались правом выхода в Юрьев день.

Бедствия, обрушившиеся на страну при Годунове в начале ХYII века, придали особую прелесть воспоминаниям о благоденствии России при «хорошем» царе Иване Васильевиче. Чем мрачнее становилось время, чем меньше оставалось надежд, тем пышнее расцветали всевоз­можные утопии.

Иван IV был последним потомком Калиты, имевшим многочисленную семью. Его первая жена, Анастасия Ро­манова, родила трех сыновей — Дмитрия, Ивана, Федора I нескольких дочерей. Вторая царица, Мария Темрюковна, родила сына Василия, последняя жена, Мария Нагая,— сына Дмитрия. Все дочери Грозного, как и царевич Василий, умерли в младенческом возрасте. Оба Дмитрия — первенец царя и его младший сын — погибли из-за несчастной случайности. Царевич Иван Иванович, достигший двадцатисемилетнего возраста и объявленный наследником престола, умер от нервного потрясения, претерпев жестокие побои от отца. Единственный внук Грозного появился на свет мертворожденным, и в этом случае виновником несчастья оказался царь, подверженный страшным припадкам ярости. Род Грозного был обречен на исчезновение. Причиной послужило не только несчастное стечение обстоятельств, но и факторы природного характера. Браки внутри одного и того же круга знатных семей имели отрицательные биологические последствия. Уже в середине XVI века стали явственно видны признаки вырождения царствующей династии. Брат Ивана IV Юрий Васильевич, глухонемой от рож­дения, умер без потомства. Сын Грозного царь Федор Иванович был слабоумным и хилым и тоже не оставил детей. Младший сын царя Ивана Дмитрий страдал эпилепсией. Шансы на то, что царевич доживет до зрелых лет и оставит наследника, были невелики. Но как пер­венцу Грозного — Дмитрию-старшему, так и его младшему сыну Дмитрию суждена была нечаянная и преж­девременная смерть.

Царевич Дмитрий-старший родился тотчас после взятия Казани. Благочестивый отец, поклявшийся в случае победы совершить паломничество в Кириллов монастырь на Белоозере, взял в путешествие новорожденного младенца. Родня царевича - бояре Романовы сопровождали богомольца, и в дни путешествия бдительно следили за неукоснительным соблюдением церемониала, подчерки­вавшего их высокое положение при дворе. Где бы ни по­являлась нянька с царевичем на руках, ее неизменно поддерживали под руки двое бояр Романовых. Царская семья путешествовала на богомолье в стругах. Боярам случилось однажды вступить вместе с кормилицей на шаткие сходни струга. Все тут же упали в воду. Для взрослых купание в реке не причинило вреда. Младенец же Дмитрий захлебнулся, и откачать его так и не уда­лось. В честь первенца Иван IV назвал именем Дмитрий младшего сына. Умирая, царь передал трон любимому сыну Федору, а Дмитрию выделил удельное княжество со столицей в Угличе. Федор отпустил младшего брата на удел «с ве­ликой честью», «по царскому достоянию». В проводах участвовали бояре, двести дворян и несколько стрелец­ких приказов. Царице было назначено содержание, при­личествовавшее ее сану. Но никакие почести не смогли смягчить унижение вдовствующей царицы. Удаление Нагих из столицы за неделю до коронации Федора имело символическое значение. Власти не пожелали, чтобы вдова-царица и ее сын присутствовали на коронации в качестве ближайших родственников царя.

Прошло несколько лет, и Борис Годунов, управляв­ший государством от имени недееспособного Федора, прислал в Углич дьяка Михаила Битяговского. Дьяк был наделен самыми широкими полномочиями. Факти­чески царевич Дмитрий и его мать царица Мария Нагая лишились почти всех прерогатив, которыми они облада­ли в качестве удельных владык. Битяговский контролировал все доходы, поступавшие в удельную казну.

Дмитрий-младший погиб в Угличе 15 мая 1591 года. Согласно официальной версии, он нечаянно нанес себе рану, которая оказалась смертельной. Комиссия боярина Шуйского, расследовавшая дело по свежим следам, при­шла именно к такому заключению. «Обыск» (следствен­ное дело) Шуйского сохранился до наших дней. Но вид неловко разрезанных и склеенных листов давно вызывал подозрения у историков. По слухам, царевич Дмитрий был злодейски зарезан людьми, подосланными Борисом Годуновым. Версия на­сильственной смерти Дмитрия получила официальное признание при царе Василии Шуйском и при Романовых. Она оказана огромное влияние на историографию. Это влияние сказывается и по сей день.

Смерть Дмитрия Угличского сопровождалась бурными событиями. В Угличе произошло народное восстание. Подстрекаемые царицей Марией и Михаилом Нагим угличане разгромили Приказную избу, убили государева дьяка Битяговского, его сына и др. Четыре дня спустя в Углич прибыла следственная комиссия. Она допросила сто сорок свидетелей. Протоколы допросов, а также заключедше комиссии о причинах смерти Дмитрия сохра­нились до наших дней. Однако существует мнение, что основная часть угличских материалом дошла до нас в ви­де беловой копии, составители которой то ли ограничи­лись простой перепиской имевшихся в их распоряжении черновых документов, то ли произвели из них некую вы­борку, а возможно, и подвергли редактированию. Тща­тельное палеографическое исследование текста «обыска», проведенное сначала В. К. Клеймом, а затем А. П. Богдановым, в значительной мере рассеивает подозрения насчет сознательной фальсификации следственных мате­риалов в момент составления их беловой копии . Основ­ной материал переписан семью разными почерками. Входившие в комиссию подьячие провели обычную ра­боту по подготовке следственных материалов к судопроизводству. В подавляющем большинство случаев показа­ния свидетелей-угличан отличались краткостью, и подья­чие, записав их, тут же предлагали грамотным свидете­лям приложить руку. По крайней мере двадцать свиде­телей подписали па обороте свои «речи». Их подписи строго индивидуализированы и отражают разную степень грамотности, довольно точно соответствовавшую их общественному положению и роду занятий. В следственную комиссию вошли очень авторитетные лица, придержи­вавшиеся разной политической ориентации. Скорее всего, по инициативе Боярской думы руководить расследовани­ем поручили боярину Василию Шуйскому, едва ли не самому умному и изворотливому противнику Годунова, незадолго до этого вернувшемуся из ссылки. Его помощ­ником стал окольничий А. П. Клешнин. Он поддерживал дружбу с правителем, хотя и доводился зятем Григорию Нагому, состоявшему при царице Марии в Угличе. Вся практическая организация следствия лежала на главе Поместного приказа думном дьяке Е. Вылузгине и его подьячих. По прошествии времени следователь В. Шуйский не раз менял свои показания относительно событий в Угличе, но комиссия в целом своих выводов не пере­сматривала.

Составленный следственной комиссией «обыск» сохра­нил не одну, а по крайней мере две версии гибели царе­вича Дмитрия. Версия насильственной смерти всплыла в первый день дознания. Наиболее энергично ее отстаи­вал дядя царицы Марии Михаил Нагой. Он же назвал убийц Дмитрия: сына Битяговского — Данилу, его пле­мянника — Никиту Качалова и др. Однако Михаил не смог привести никаких фактов в подтверждение своих обвинений. Его версия рассыпалась в прах, едва загово­рили другие свидетели. Когда позвонили в колокол, по­казала вдова Битягойского, «муж мой Михаиле и сын мой в те поры ели у себя на подворьишке, а у него ел священник... Богдан». Поп Богдан был духовником Гри­гория Нагого и изо всех сил выгораживал царицу и ее братьев, утверждая, что те не причастны к убийству дьяка, погубленного посадскими людьми. Хотя показания попа откровенностью не отличались, он простодушно подтвердил перед Шуйским, что обедал за одним столом с Битяговским и его сыном, когда в городе ударили в на­бат. Таким образом, в минуту смерти царевича его «убийцы» мирно обедали у себя в доме вдалеке от места преступления. Они имели стопроцентное алиби. Пре­ступниками их считали только сбитые с толку люди.

Показания свидетелей позволяют выяснить еще один любопытный факт: Михаил Нагой не был очевидцем проишествия. Он прискакал во дворец «пьян на коне», «мертв пьян», после того как ударили в колокол. Протрезвев, Михаил осознал, что ему придется держать ответ за убийство дьяка, представлявшего в Угличе особу царя. В ночь перед приездом Шуйского он велел пре­данным людям разыскать несколько ножей и палицу и подложить их на трупы Битяговских, сброшенные в ров городской стены. Комиссия, расследовавшая дело по свежим следам, без труда разоблачила этот подлог. Городовой приказчик Углича Русин Раков показал, что он взял у посадских людей в Торговом ряду два ножа и принес их к Нагому, а тот велел слуге зарезать курицу и вымазать ее кровью оружие. Михаил Нагой был изобличен, несмотря на запирательство. На очной ставке с Раковым слуга Нагого, резавший курицу в чулане, под­твердил показания приказчика. Михаила Нагого оконча­тельно выдал брат Григорий, рассказавший, как он до­ставал из-под замка «ногайский нож» и как изготовлены были другие «улики».

Версия нечаянного самоубийства Дмитрия исходила от непосредственных очевидцев происшествия. В полдень 15 мая царевич под наблюдением взрослых гулял с ребятами на заднем дворе и играл ножичком в тычку. При тем находились боярыня Волохова, кормилица Армна Гучкова, ее сын Баженко, молочный брат царевича, постелиница Марья Колобова, ее сын Петрушка и еще два жильца (придворные служители, отобранные свиту царевича из числа его сверстников). Шуйский придавал показаниям мальчиков исключительное значение и допрашивал их с особой тщательностью. Прежде всего он выяснил , «кто в те поры за царевичем были». Жильцы отвечали, что «были за царевичем в те поры только они, четыре человеки, да кормилица, да постелница». На за­данный «в лоб» вопрос, «были ли в те поры за царевичем Осип Волохов и Данило Битяговский», они дали отрицательный ответ. Мальчики прекрасно знали людей, о кото­рых их спрашивали (сын дьяка был их сверстником, Волохов и Качалов служили жильцами в свите цареви-ча и были постоянными товарищами их игр). Они кратко, точно и живо рассказали о том, что произошло на их глазах: «...играл-де царевич в тычку ножиком с ними на заднем дворе, и пришла на него болезнь — падучей не­дуг — и набросился на нож».

Может быть, мальчики сочинили историю о болезни царевича в угоду Шуйскому? Такое предположение убеди­тельно опровергается показаниями взрослых свидетелей.

Трое видных служителей царицына двора — подключники Ларионов, Иванов и Гнидин — показали следую­щее: когда царица села обедать, они стояли «в верху за поставцом, ажно, деи, бежит в верх жилец Петрушка Ко­лобов, а говорит: тешился, деи, царевич с нами на дворе в тычку ножом и пришла, деи, на него немочь падучая... да в ту пору, как ево било, покололся ножом сам и отто­го умер», итак, Петрушка Колобов сообщил комиссии то же самое, что и дворовым служителям через несколь­ко минут после гибели Дмитрия.

Показания Петрушки Колобова и его товарищей под­твердили Марья Колобова, мамка Волохова и кормилица Тучкова. Свидетельство кормилицы отличалось удиви­тельной искренностью. В присутствии царицы и Шуйского она назвала себя виновницей несчастья: «...она то­го не уберегла, как пришла на царевича болезнь черная... и он ножом покололся...»».

Спустя некоторое время нашелся восьмой очевидец гибели царевича. Приказной царицы Протопопов на до­просе показал, что услышал о смерти Дмитрия от ключ­ника Толубеева. Ключник, в свою очередь, сослался на стряпчего Юдина. Всем троим тотчас устроили очную ставку. В результате выяснилось, что в полдень 15 мая Юдин стоял в верхних покоях «у поставца» и от нечего делать смотрел в окно, выходившее на задний двор. По словам Юдина, царевич играл в тычку и .накололся на нож, а «он (Юдин) ... в те поры стоял у постав-ца, а то видел ». Юдин знал, что Нагие толковали об убийстве, и благоразумно решил уклониться от дачи по­казаний следственной комиссии. Если бы его не вызвали на допрос, он так ничего бы и не сказал.

Версия нечаянной гибели царевича содержит два момента, каждый из которых поддается всесторонней про­верке. Во-первых, болезнь Дмитрия, которую свидетели называли «черным недугом», «падучей: болезнью», «не­мочью падучею». Судя по описаниям припадков и их периодичности, царевич страдал эпилепсией. Как утверж­дали свидетели, «презже тово... па нем (царевиче) была ж та болезнь по месяцем беспрестанно». Сильпый припадок случился с Дмитрием примерно за месяц до его кончины. Перед «великим днем», показала мамкаВолохова, царевич во время приступа «объел руки Андрееве дочке Нагова, едва у него... отнели». Андрей Нагой подтвердил это, сказав, что Дмитрий «ныне в ве­ликое говенье у дочери его руки переел», а прежде «руки едал» и у него, и у жильцов, и у постельниц: царевича :»как станут держать, и он в те поры ест в нецывенье за что нопадетца». О том же говорила и вдова Битяговкого: «Многажды бывало, как ево (Дмитрия) станет бити тот недуг и станут ево держати Ондрей Нагой и кормилица и боярони, и он... им руки кусал или, за что ухватил зубом, то объест».

Последний приступ эпилепсии у царевича длился не­сколько дней. Он начался во вторник. На третий день царевичу «маленько стало полехче», и мать взяла его к обедне, а потом отпустила на двор погулять. В субботу Дмитрий второй раз вышел на прогулку, и тут у него внезапно возобновился приступ.

Во-вторых, согласно версии о самоубийстве, царевич в момент приступа забавлялся с ножичком. Свидетели описал забаву подробнейшим образом: царевич «играл через черту ножом», «тыкал ножом», «ходил по двору, тешился сваею) (остроконечный нож..) в кольцо». Правила игры были несложными: в очерченный па земле круг игравшие поочередно втыкали нож, который следовало взять за острие лезвием вверх и метнуть так ловко, чтобы он, описав в воздухе круг, воткнулся в землю торчком. Следовательно, когда с царевичем случился при­падок, в руках у него был остроконечный нож. Жильцы, стоявшие подле Дмитрия, показали, что он «набро­сился на нож». Василиса Волохова описала случившееся еще точнее: «...бросило его о землю, и тут царевич сам себя ножом поколол в горло». Остальные очевидцы ут­верждали, что царевич напоролся па нож, «бьючися» или «летячи» на землю. Таким образом, все очевидцы гибели Дмитрия единодушно утверждали, что эпилептик уколол себя в горло, и расходились только в одном: в какой именно момент царевич уколол себя ножом -- при паде­нии или во время конвульсий на земле. Могла ли небольшая рана повлечь за собой гибель ребенка? На шее непосредственно под кожным покровом находятся сонная артерия и яремная вена. При повреждении одного из этих сосудов смертельный исход неизбежен. Прокол яремной вены влечет за собой почти мгновенную смерть, при кровотечении из сонной артерии агония может за­тянуться.

После смерти Дмитрия Нагие сознательно распрост­ранили слух о том, что царевича зарезали подосланные Годуновым люди. Правитель Борис Годунов использовал первый же подходящий случай, чтобы предать Нагих суду. таким случаем явился пожар Москвы. Обвинив Нагих в поджоге столицы, власти заточили Михаила На­гого и его братьев в тюрьму, а вдову Грозного насильно постригли и отправили «в место пусто»— на Белоозеро. В момент смерти Дмитрия никто из современников не подозревал о том, что десять лет спустя «убиен­ному младенцу» суждено будет стать героем народной утопии.

Выбор имени первого на Руси «доброго царя»— героя легенды — был во многих отношениях случайным. Даже среди столичного народа очень немногие видели младше­го сына Грозного. В небольшом городе Угличе его знали лучше. Но там очень многим было известно, что царевич унаследовал от отца его жестокость. Дикие забавы Дмит­рия приводили в смущение современников. Восьмилетний мальчик приказывал товарищам игр лепить снежные фи­гуры, называл их именами первых бояр в государстве, а затем рубил им головы или четвертовал. Дворянские писатели осуждали подобные «детские глумления». Одна­ко в народе жестокость по отношению к «лихим» боярам воспринималась совсем иначе. Дмитрий обещал стать таким же хорошим царем, как и его отец. Подверженные суевериям современники считали, что больные эпилеп­сией («черным недугом») одержимы нечистой силой. Царевич Дмитрий страдал жестокой эпилепсией. Но это не помешало развитию легенды о добром царевиче. Борис Годунов запретил поминать имя Дмитрия в молитвах о здравии членов царской семьи на том основании, что царевич, рожденный в шестом браке ,был , по тогдашним представлениям незаконнорожденным. Но в годы Смуты об этом забыли.

Смерть Дмитрия вызвала многочисленные толки в на­роды. Но в Москве правил законный царь, и династиче­ский допрос никого не занимал. Но едва царь Федор умер и династия Калиты пресеклась, имя Дмитрия вновь появилось на устах.

В период короткого междуцарствия после смерти Федора литовские лазутчики подслушали в Смоленске и записали молву, в которой можно было угадать все последующие события Смутного времени. Толки были па редкость противоречивыми. Одни говорили, будто в Смоленске были подобраны письма от Дмитрия, известившие жителей, (то «он уже сделался великим князем» на Москве. Другие толковали, что появился не царевич, а самозванец, во всем очень похожий на покойного князя Дмитрия». Борис будто бы хотел выдать самозванца за истинного царевича, чтобы добиться его избрания па трон, если не захотят избрать его самого.

Молва, подслушанная в Смоленске, носила недостоверный характер. Боярин Нагой, говоря о смерти Дмит­рия, будто бы сослался на мнение своего соседа «астраханского тиуна» (слуги) Михаила Битяговского. «Тиуна» вызвали в Москву и четвертовали после того, как он под пыткой признался, будто сам убил Дмитрия .

Лазутчики записали, скорее всего, толки простонародья, имевшего самые смутные представления о том, что происходило в столичных верхах. Низы охотно верили слухам, порочившим правителя Бориса Годунова проникнутым живым сочувствием к Романовым. Может быть, их распускали сами Романовы или близкие к ним люди? Ответить на этот вопрос трудно. В народных толках о младшем сыне Грозного невозможно уловить никаких похвал в его адрес. О том, что царевич жив, говорили как бы мимоходом, без упоминаний о его достоинствах, законных правах и пр. Куда подробнее обсуждали вторую версию, согласно которой «Дмитрий» был самозванцем и пешкой в политической игре правителя.

Итак, борьба за обладание троном и вызванные ею политические страсти, а не крестьянская утопическая идея о «добром царе» оживили тень Дмитрия. После избрания Бориса на трон молва о самозванном царевиче смолкла. Зато слух о спасении истинного Дмитрия — доброго царя» — в народе получил самое широкое распространение. Служилый француз Я. Маржарет, прибывший в Москву в 1600 году , отметил в своих записках : « Прослышав в 1600 году молву , что некоторые считают Дмитрия Ивановича живым , он (Борис) с тех пор целые дни только и делал , что пытал и мучил по этому поводу ». Оживление толков о Дмитрии едва ли следует связы­вать с заговором Романовых. Эти бояре пытались запо­лучить корону в качестве ближайших родственников по­следнего законного царя Федора. Появление «законного» наследника могло помешать осуществлению их планов. Совершенно очевидно, что в 1600 году у Романовых было столь же мало оснований готовить самозванца Дмитрия, как у Бориса Годунова в 1598 году.

Если бы слухи о царевиче распространял тот или иной боярский круг, покончить с ними для Годунова бы­ло бы нетрудно. Трагизм положения заключался в том, что молва о спасении младшего сына Грозного проникла в народную толпу, и потому никакие гонения не могли искоренить ее. Народные толки и ожидания создали поч­ву для появления самозванца. В свою очередь, деятель­ность самозванца оказала огромное воздействие на даль­нейшее развитие народных утопий.

Самозванец объявился в пределах Речи Посполитой в 1602—1603 годах. Им немедленно заинтересовался По­сольский приказ. Не позднее августа 1603 года Борис обратился к первому покровителю самозванца князю Острожскому с требованием выдать «вора». Но «вор» уже переселился в имение Адама Вишневецкого.

Неверно мнение, будто Годунов назвал самозванца первым попавшимся именем. Разоблачению предшествовало самое тщательное расследование, после которого в Москве объявили, что имя царевича принял беглый чернец Чудова монастыря Гришка, в миру - Юрий Отрепьев.

Московским властям нетрудно было установить исто­рию беглого чудовского монаха. В Галиче жила вдова Варвара Отрепьева, мать Григория, а родной дядя Смир­ной Отрепьев служил в Москве как выборный дворянин. Смирной преуспел при новой династии и выслужил чин стрелецкого головы. Накануне бегства племянника он был «голова у стрельцов». Как только в ходе следствия всплыло имя Отрепьева, царь Борис вызвал Смирного к себе. Власти использовали показания Смирного и прочей родни Отрепьева и в ходе тайного расследования, и при публичных обличениях «вора». Как значилось в Разрядных книгах, Борис посылал в Литву «в гонцех на обличенье тому вору ростриге дядю ево родного галеченина Смирного Отрепьева». Современник Отрепьева тро­ицкий монах Авраамий Палицын определенно знал, что Гришку обличали его мать, родные брат и дядя и, нако­нец, «.род его галичане вси ».Московские власти сконцентрировали внимание на двух моментах биографии Отрепьева: его насильственном пострижении и соборном осуждении «вора» в московский период его жизни. Но в их объяснениях по этим пунк­там были серьезные неувязки. Одна версия излагалась в дипломатических наказах, адресованных польскому дво­ру. В них значилось буквально следующее: Юшка От­репьев «як был в миру, и он по своему злодейству отца своего не слухал, впал в ересь, и воровал, крал, играл в зернью, и бражничал, и бегал от отца многажда, н заворовался, постригсе у черницы..,».

Нетрудно установить, с чьих слов был составлен этот убийственный отзыв о Юрии Отрепьеве. Незадолго до посылки наказа в Польшу в Москву вернулся Смирной Отрепьев, ездивший за рубеж по заданию Посольского приказа для свидания с Григорием-Юрием. С его слов, очевидно, и была составлена назидательная новелла о беспутном дворянском сынке.

Юшка отверг сначала родительский авторитет, а потом авторитет самого бога. После пострижения он «от­ступил. от бога, впал в ересь и в чорнокнижье, и призывал духов нечистых и отреченья от бога у него выня­ли». Узнав об этих преступлениях, патриарх осудил его на пожизненное заключение в тюрьму.

Посольский приказ фальсифицировал биографию От­репьева в двух самых важных пунктах. Цели фальсифи­кации предельно ясны. Посольскому приказу важно было представить Отрепьева как одиночку, за спиной которого не было никаких серьезных сил., а заодно изобразить его изобличенным преступником, чтобы иметь основание по­требовать от поляков выдачи «вора».

С дружеским венским двором царь поддерживал куда более доверительные отношения, чем с польским. Поэто­му в письме к императору Борис позволил себе некото­рую откровенность по поводу Отрепьева. Русский ориги­нал послания Бориса австрийскому императору 1604 года хранится в Венском архиве и до сих пор не опубликован.

Приведем здесь полностью разъяснения царя по поводу личности Отрепьева. До своего пострижения, утверждал Борис, Юшка «был в холопях у дворянина нашего у Ми­хаила Романова и, будучи у него, учал воровати, и Михаил за его воровство велел его збити з двора, и тот страдник учал пуще прежнего воровать, и за то его во­ровство хотели его повесить, и он от тое смертные казни сбежал, постригся в дальних монастырях, а назвали его в чернецех Григорием».

Почему царь Борис решился связать имя Отрепьева с именем Романовых? Быть может, он желал скомпроме­тировать своих противников? По почему Годунов не на­звал имя старших братьев — знаменитых бояр Федора и Александра Никитичей Романовых, а указал на млад­шего брата Михаила, которого мало кто знал даже в России и который двумя годами ранее умер в царской тюрьме? В венском наказе видно то же настойчивое стремление, что и в польском. Царские дипломаты ста­рались рассеять подозрения относительно возможной поддержки самозванца влиятельными боярами. От поля­ков вовсе скрыли, что Отрепьев служил Романову. Авст­рийцев убеждали в том, что Романов не был пособником «вора», а напротив, изгнал его за воровские проделки.

Внутри страны появление самозванца долго замалчи­валось. Толки о ном пресекались беспощадным образом. Наконец Лжедмитрий вторгся в проделы страны, и мол­чать стало невозможно. Тогда с обличением Отрепьева выступила церковь.

Жизнеописание Отрепьева, составленное в патриар­шей канцелярии, поразительно отличалось от версии По­сольского приказа. Враг оказался гораздо опаснее, чем думали в Москве : самозванец терпел поражение в от­крытом бою, но посланная против него многочисленная армия не могла изгнать его из пределом страны. Попытки представить Отрепьева юным негодяем, которого пьянство и воровство довели до монастыря, никого боль­ше не могли убедить. Дипломатическая ложь рушилась сама собой. Патриаршие дьяки принуждены были более строго следовать фактам. Патриарх Иов известил паству о том, что Отрепьев «жил у Романовых во дворе и заворовался, спасаясь от смертные казни, постригся в чернецы и был по многим монастырям», позже служил у него, патриарха, «а после того сбежал в Литву с товарищами своими, с чюдовскими черницы». Власти не настаивали на первоначальной версии, будто Отрепьева постригли из-за его безобразного поведения и восстания против родительской власти. Юшка заворовался, живя на дворе у Романовых. Как видно, патриарх умышленно не называл имени окольничего Михаила: он хотел бросить тень разом и на старших Романовых! Но подобные побуждения имели все же второстепенное зна­чение. Царские опалы, казалось бы, навсегда покончили с могуществом Романовых: старший из братьев принял монашество и сидел под стражей в глухом монастыре, трое других погибли в ссылке. Никто не предвидел, что один из уцелевших сыновей Никитичей взойдет со вре­менем на трон.

Посольский приказ старался скрыть от иноземцев оп­ределенную связь между пострижением Отрепьева и службой его опальным Романовым. Но уже в разъясне­ниях патриарха можно уловить намек на такую связь.

После смерти Годунова и гибели Лжедмитрия I царь Василий Шуйский произвел новое дознание по поводу самозванца. Его следователи имели одно важное преиму­щество перед Борисовыми, они видели самозванца наяву. Новый царь опубликовал результаты расследования с большими подробностями, чем Борис. Его разъяснения при польском дворе отличались сдержанностью. Любые неточности могли быть легко опровергнуты в Кракове. Между тем самый вопрос о самозванце приобрел теперь государственное значение.

В инструкциях дипломатам Посольский приказ боль­ше не скрывал факта службы Отрепьева у Романовых. На этот раз царские дьяки сообщили полякам даже больше, чем Патриаршая канцелярия. Юшка, писали они, «был в холопах у бояр у Микитиных детей Романо­вича и у князя Бориса Черкаскова и, заворовався, по­стригся в чернцы...». Точности ради дьяки должны были указать, что Отрепьев служил окольничему Михаилу и не имел отношения к Филарету и другим Никитичам, в то время вернувшимся в Москву. Заявления насчет свя­зи самозванца со всей романовской семьей имели полити­ческую подоплеку. Едва приверженцы Шуйского выкрик­нули на площади имя нового царя, как в боярской среде возник заговор. К нему примкнули Никитичи, не оста­вившие надежды занять трон. Тогда на их голову посы­пались удары. Филарет Романов, которого нарекли в пат­риархи, лишился сана. Царская немилость обрушилась

и на ближайших родственников Филарета — князей Камских.

В царских наказах Отрепьев назван боярским холопом. Можно ли верить этому ?. Юрий Отрепьев поступи на службу к Михаилу Романову как добровольный слуга. Однако царское уложение о холопах 1597 года предписывало всем господам в принудительном порядке составить кабальные грамоты на всех добровольных «холопов», прослуживших у них не менее полугода. Боярин Черкасский стоял в боярской иерархии значительно выше молодого окольничего Михаила Романова. Поэтому Юрий Отрепьев имел причины для перехода во двор к Черкасскому. Там он, возможно, и дал на себя кабальную запись.

Поздние летописи предпочитали умалчивать о службе Отрепьева у Романовых и их родни. В царствование Романовых было небезопасно или, во всяком случае, не прилично вспоминать этот факт из биографии вора и богоотступника. Поэтому история пострижения Юрия Отрепьева получила совершенно превратное истолкование в поздних летописных сочинениях. Автор «Иного сказания» сочинил романтическую сказку о том, как четырнадцатилетний Юшка случайно повстречал в Москве безвестного вятского игумена Трифона и под влиянием душеспасительной беседы с ним принял схиму. 0тзвук подлинных событий находим в одном компилятивном сказании, автор которого изложил причины пострижения Юрия следующим образом. Царь Борис послал в заточение и на смерть великих бояр Федора Никитича Романова и Бориса Камбулатовича Черкасского. Юшка часто приходил в дом к Черкасскому и был у него в чести «и тоя ради вины па него царь Борис негодова, той же лукав сын вскоре избежав от царя, утаився во един монастырь и пострижеся...».Автор сказания усердно пытался смягчить неприятные для повой династии факты. 0н умалчивает о том, что Юшка служил Михаилу Никитичу Романову и его шурину Черкасскому. Юшка будто бы лишь захаживал на двор к боярину Борису Черкасскому и от него «честь приобретал». Как бы то ни было, но в намеках сказания все же проглядывается истина. Юшка не затерялся среди многочисленной холопской дворни,а сделал карьеру при дворе боярина Черкасско вошел у него «в честь». При боярских дворах дети боярские такого ранга и происхождения служили обычно дворецкими, конюшими, воеводами в боярских городах.

После ареста Романовых и Черкасского их слуга Юрий Отрепьев, не желая разделить участь своих господ, постригся в монахи и взял имя Григорий. За пострижением последовали скитания по монастырям. Этот период жизни чернеца Григория Отрепьева стал предметом всевозможных легенд. Поздние летописи противоречат друг другу, едва только начинают перечислять обители, в которых побывал новоиспеченный монах. Современники не знали толком, где постригся Юшка Отрепьев. Автор «Нового летописца», близкий к Филарету Романову, откровенно признается, что Юшка «во младости пострижеся на Москве, не вем где». И даже Посольский приказ, расследовавший дело по свежим следам, не мог добиться истины. При Шуйском установили только, что постригал Юшку «с Вятки игумен Трифон». Обряд был совершен, как видно, в спешке на каком-нибудь монастырском подворье.

Посольский приказ был лучше всего осведомлен о столичном периоде жизни Григория. Имея под рукой множество свидетелей, приказ смог установить срок пребывания чернеца в кремлевском Чудове монастыре. Отепьев, значилось и посольской справке, был «в Чюдове мошастыре в дияконех з год». Это известие следует при­нять единственной достоверной хропологической вехой ранней биографии Отрепьева.

Если теперь обратиться к сказаниям современников, то увидим, какие любопытные метаморфозы претерпевали в них сведения о чудовском периоде жизни Отрепьева. Один из летописцев сообщал, будто Гришка «пребываша и безмолствоваше в Чудове года два». Те же данные приводит поздняя «история о первом патриархе Ионе», оставленпая после 1652 года. Троицкий монах Авраам Палицын считал, что чернец Григорий два лета стоял на клиросе в Чудовском монастыре, а потом служил во дворе у патриарха более года. Тенденция приведенных свидетельств очевидна. Летописцы продлили срок пребывания Отрепьева в столичном монастыре с одного года до двух лет. Аналогичным образом современники описывали «житие» монаха Григория в провинциальных обителях. По свидетельству «Нового летописца», чернец Отрепьев жил год в Спасо-Ефимьеве монастыре и еще «двенадесять недель» в соседнем монастыре на Куксе. По словам другого летописца, Григорий прибыл «во обитель Живоначальные Троицы на Железный Борок, ко Иякову святому и в том монастыре постризается, и пребыша ту три лета». Летописец ошибся, назвав монастырь на Железном Борку Троицким . На самом деле то был монастырь Иоанна Предтечи. Ошибка выдает малую осведомленность авто­ра летописи.

Пребывание в провинциальных монастырях явилось в действительности лишь кратким эпизодом в жизни Григория Отрепьева. В посольской справке, составленной при Василии Шуйском, сообщалось без особых подроб­ностей о том, что «был он Гришка в черницах в Суздале в Спасском в Ефимьеве монастыре и в Галиче у Иоанна Предтечи и по иным монастырем...». Но в справке не сказано, сколько времени провел Отрепьев в провинци­альных монастырях. Заполнить этот пробел помогает осведомленный современник — автор «Повести 1626 го­да». Он категорически утверждает, что до водворения в столичном монастыре Григорий носил рясу очень не­долго. «По мало же времяни пострижения своего изыде той чернец во царствующий град Москву и тамо доиде пречистые обители архистратига Михаила». Если верно то, что пишет названный автор, значит, Отрепьев, не жи­тельствовал в провинциальных монастырях, а бегал по ним.

Приведенные факты позволяют установить главней­шие даты в жизни 0трельева. Чудовский монах отпра­вился в Литву в феврале 1602 года, после того как про­был год в Чудове монастыре. Следовательно, он обосно­вался в Чудове в начале 1601 года. Если верно, что Отрепьев прибыл в Москву «по мало времени» (вскоре) после своего пострижения, значит, он постригся в конце 1600 года. Именно в это время Борис Годунов разгромил заговор бояр Ромашовых и Черкасоких. Приведенные факты полностью подтверждают версию, согласно кото­рой Отрепьев принужден был уйти в монастырь в связи с гонениями на Ромаловых ноябре 1600 года. В то вре­мя Отрепьеву было примерно двадцать лет. По понятиям XVI века молодые люди достигали совершеннолетия и поступали на службу в пятнадцать лет. Это значит, что до своего пострижения Григорий успел прослужить на боярских подворьях около пяти лет.

РОЖДЕНИЕ ИНТРИГИ

По образному выражению В. О. Ключевского, Лжедмитрий «был только испечен в польской печьке, а заквашен в Москве». Царь Борис считал причиной всех бед боярскую интригу. По свидетельству царского телохранителя К. Буссоза, при первых же известиях об успехах самозванца Го­дунов сказал в лицо боярам, что это их рук дело и заду­мано оно, чтобы свергнуть его.

Известный исследователь Смуты С. Ф. Платонов воз­лагал ответственность на бояр Романовых и Черкасских. «...Подготовку самозванца,- писал он,- можно приписы­вать тем боярским домам, во дворах которых служивал Григорий Отрепьев». Но это не более чем гипотеза. От­сутствуют какие бы то ни было данные о непосредствен­ном участии Романовых в подготовке Лжедмитрия. И все же следует иметь в виду, что именно на службе у Рома­новых и Черкасских сформировались политические взгля­ды Юрия Отрепьева. Под влиянием Никитичей и их род­ни Юшка увидел в Борисе узурпатора и проникся нена­вистью к «незаконной» династии Годуновых.

Множество признаков указывает на то, что самозванческая интрига родилась не на подворье Романовых, а в стенах Чудова монастыря. В то время Отрепьев уже ли­шился покровительства могущественных бояр и мог рас­считывать только на свои силы. Авторы сказаний и повестей о Смутном времени утверждали, что именно в Чудове монастыре инок Григорий «начал в сердце своем помышляти, како бы ему достигнути царскова престола», и сам сатана «обещал ему царствующий град поручи». Составитель «Нового летописца» имел возможность бесе­довать с м.онахпми Чудова монастыря, хорошо знавшими черного дьякона Отрепьева. С их слов он записал следу­ющее: «Ото многих же чудовских старцев слышав, яко (чернец Григорий.) смехотворно глаголаше стар­цев, яко „царь буду на Москве».

Кремлевский Чудов монастырь, расположенный под окнами царских теремов и правительственных учрежде­ний, давно оказался в водовороте политических страстей. Благочестивый царь Иван IV желчно бранил чудовских старцев за то, что они только по одежде иноки, а творят все, как миряне. Близость к высшим властям наложила особый отпечаток па жизнь чудовской братии. Как и в верхах, здесь царил раскол. Среди чудовской братии можно было встретить и знать и мелких дворян. Были среди них добровольные иноки. Но большинство надело монашеский клобук поневоле, потерпев катастрофу па житейском поприще. Вступив на порог Чудова монасты­ря, чернец Григорий вскоре же попал в компанию Варлаама Яцкого и Михаила Повадьина, которые в недавнем прошлом владели мелкими поместьями и несли службу как дети боярские. Как и Отрепьев, они принадлежали к числу противников выборной земской династии Годуновых.

Монахи, знавшие Отрепьева, рассказывали, будто в Чудове «окаянный Гришка многих людей вопрошаше о убиении царевича Дмитрия и проведаша накрепко». Од­нако можно догадаться, что Отрепьев знал об угличских событиях не только со слов чудовских монахов. В Угличе жили его близкие родственники.

Учитывая традиционную систему мышления, господ­ствовавшую в средние века, трудно представить, чтобы чернец, принятый в столичный монастырь «ради бедности и сиротства», дерзнул сам по себе выступить с претен­зиями на царскую корону. Скорее всего, он действовал по подсказке людей, остававшихся в тени.

В Польше Отрепьев наивно рассказал, как некий мо­нах узнал в нем царского сына по осанке и «героическо­му нраву». Безыскусность рассказа служит известной порукой его достоверности. Современники записали слу­хи о том, что монах, подучивший Отрепьева, бежал с ним в Литву и оставался там при нем.

Московские власти уже при Борисе объявили, что у «вора» Гришки Отрепьева «в совете» с самого начала были двое сообщников -Варлаам и Михаил (в других источниках _Мисаил )Повадьин. Из двух названных монахов Михаил был, кажется, ближе к Отрепьеву. Они вместе жительствовали в Чудовом монастыре, оба числились крылощапами. Вместо решили отправиться за рубеж. Варлаам, по его собственным сло­вам, лишь присоединился к ним.

Наибольшую осведомленность по поводу Михаила проявил автор «Сказания» .Он один знал полное мирское имя Михаила —- Михаил Трофимович Повадьин, сын боярский из Серпейскп. Автор «Сказания» неколькими меткими штрихами рисует характер Михаила. Когда Отрепьев позвал его в севернрые украинские города, Михаил обрадовался, так как был «прост сой в разуме, не утвержден». Сказанное рассеивает миф, будто интригу мог затеять Мичаил. Чу-довский чернец оказался первым простаком, поверившим в Отрепьева и испытавшим па себе его гипнотическое влияние.

Варлаам был человеком совсем иного склада, чем Михаил. Его искусно составленный «Извет» свидетельствует об изощренном уме. Варлаам Яцкий, по его собствен­ным словам, постригся «в немощи». Отсюда можно за­ключить, что он был много старше двадцатилетнего От­репьева.

Несколько помещиков Яцких служили в Коломен­ском уезде, как и отец Юрия Отрепьева. Вообще члены этой семьи не отличались благонравным поведением. В коломенской десятке, где записан был Богдан Отрепь­ев, против имени двух Яцких значилась помета: «бегают в разбое».

Обстоятельства пострижения Варлаама Яцкого неиз­вестны. Во всяком случае, постригся он не в Москве, а в провинции. Как и другие монахи, Варлаам немало исхо­дил дорог, прежде чем осел в столице. Бродячие монахи были повсюду желанными гостями, поскольку от них лю­ди узнавали всякого рода новости, слухи н пр. Будучи человеком острого ума, Варлайм, по-видимому, первым оценил значение толков о чудесном спасении законного наследника Дмитрия, захвативших страну.

Бродячее духовенство не случайно стало средой, и ко­торой окончательно сформировалась самозванческая инт­рига. Монахи знали настроения народа и в то же время были вхожи в боярские дома. В своей челобитной Варлаам рассказывал, что познакомился с Михаилом в доме Ивана Ивановича Шуйского. В «Извете» царю Ва­силию Шуйскому Варлаам по понятным причинам на­звал лишь имя опального князя Ивана Шуйского, Кем были другие покровители Варлаама? Кто из них инспи­рировал интригу? Ответить на все эти вопросы невозможно. Ясно, что враждебная Борису знать готова была испробовать любые средства, чтобы покончить с выборной земской династией, Чернецы оказались подходящим орудием в их руках. Борис Годунов был опытным и про­зорливым политиком и его догадки насчет подлинных инициаторов интриги имели под собой достаточно осно­ваний.

Кремлевские монахи и недовольные царем бояре не предвидели последствий дела, которое они сами же и затеялти. Когда появление «Дмитрия» вызвало повсеместные восстания черни, они отшатнулись от него и поста­рались доказать свою преданность Борису. Рассказ Варлаама о том, что он впервые увидел Отрепьева на улице накануне отъезда в Литву и послед­ний назвался царевичем только в Брачиие у Вишневецкого, звучит как неловкая ложь. «Извет» Варлаама про­никнут страхом, ожиданием суровой расправы, а это как нельзя лучше подтверждает предположение, что именно Варлаам подсказал Отрепьеву его роль.

Слухи о чудесно спасшемся сыне Грозного захлестну­ли страну, и инициаторы авантюры рассчитывали ис­пользовать народную утопию в затеянной игре. Но они были столь далеки от народа, что их планы потерпели крушение при первых же попытках практического осу­ществления.

Когда Отрепьев пытался открыть свое «царское» имя сотоварищам по Чудову монастырю, те отвечали откро­венными издевательствами — «они же ему нлеваху и на ймех претворяху». В Москве претендент на трон не нашел ни сторонников, ни сильных покровителей. Отъезд его из столицы носил, по-видимому, вынужденный характер. Григория гнал из Москвы воцарившийся там голод, а также и страх разоблачения.

В своей челобитной Варлаам Яцкий старался убедить власти, будто он предпринял первую попытку изловить «вора» Отрепьева уже в Киево-Печорском монастыре. Но его рассказ не выдерживает критики. В книгах московского Разрядного приказа можно найти сведения о том, что в Киево-Печерском монастыре Отрепьев пытался открыть монахам свое «царское» имя, но потерпелел такую же неудачу, как и в московском Чу­довом монастыре. Чернец будто прикинулся больным и на духу произнался печерскому игимену ,что он царский сын , «а ходит бутто и ыскусс, «с пострижеп, избогагочи, укрывался от царя Бориса...». Печерский игумен указал Отрепьеву и его спутникам на дверь.

В Киеве Отрепьев провел три недели в начале 1602 года. Будучи изгнанным из Печерского монасты­ря, бродячие монахи весной 1602 года отправились в ост­рог «до князя Василия Острожского». Князь Острожкский, подобно властям православного Печерского монастыря, не преследовал самозванца, по велел выгнать его за во­рота. С момента бегства Отрепьева из Чудова монастыря его жизнь представляла собой цепь унизительных неудач. Самозванец далеко но сразу приноровился к избранной им роли. Оказавшись в непривычном для него кругу польской аристократии, он часто терялся, казался слишком неповоротливым, при любом его движении «обнаруживалась тотчас вся его неловкость».

Изгнанный из Острога самозванец нашел прибежище в Гоще. Лжедмитрий пе любил вспоминать о времени, проведенном в Остроге и Гоще. В беседе с Адамом Вишневецким он упомянул кратко и неопределенно, будто бежал к Острожскому и Хойскому и «молча там находил­ся». Совсем иначе излагали дело иезуиты, заинтересовав­шиеся делом «царевича». По их словам, «царевич» обра­щался за помощью к Острожскому-отцу, но тот якобы велел гайдукам вытолкать самозванца за ворота замка.

Два года спустя Острожский попытался уверить Го­дунова, а заодно и собственное правительство в том, что он ничего не знает о претенденте па царский трон. Сын Острожского Янунг был более откровенным в своих «объ­яснениях» с королем. В письме от 2 марта 1604 года он писал, что несколько лот знал москвитянина, который называет себя наследственным владетелем Московской земли: сначала он жил в монастыре отца в Дермане, за­тем у ариан — представителей одной из христианских сект, обосновавшейся в Польше . Письмо Януша Острож­ского не оставляет сомнения в том, что уже в Остроге и Дермане Отрепьев называл себя московским царевичем. Самозванцу надо было порвать нити с прошлым, и поэто­му он решил расстаться с двумя своими сообщниками, выступившими главными свидетелями в пользу его «цар­ского» происхождения. Побег в Гощу к арианам объяс­нялся также тем, что Отрепьев изверился в возможности получить помощь от православных магнатов и православ­ного духовенства Украины.

Покинув сотоварищей, Отрепьев, по словам Варлаама, скинул с себя иноческое платье и «учинился» миряни­ном. То был опрометчивый шаг. Монах-расстрига тотчас лишился куска хлеба. Иезуиты, интересовавшиеся первы­ми шагами самозванца в Литве, утверждали, что расстри­женный дьякон, оказавшись в Гоще, принужден был на первых порах прислуживать на кухне у пана Габриэля Хойского.

Гоща был центром секты ариан. По словам Януша Острожского, самозванец пристал к сектантам и стал от­правлять арианские обряды, чем снискал их благосклон­ность. В Гоще Отрепьев получил возможность брать уро­ки в арианской школе. По словам Варлаама, расстриженного дьякона учили «по-латынски и по-польски». Одним иэ учителей Отрепьева был русский монах Матвей Твердохлеб, известный проповедник арианства.

По свидетельству польских иезуитов, гощинские ариане снискали расположение «царевича» и даже «хотели совершенно обратить его в свою ересь, а потом, смотря по успеху, распространить ее и во всем Московском госу­дарстве». Те же иезуиты, не раз беседовавшие с Отрепье­вым на богословские темы, признали, что сектантам уда­лось отчасти заразить его ядом неверия. Отрепьев жил у еретиков в Гоще до марта — апреля 1603 года, а «после Велика дни из Гощи пропал». Имеются данные о том, что самозванец ездил в Запорожье и был с честью при­нят в отряде запорожского старшины Герасима Евангели­ка. Прозвище старшины указывает на принадлежность его к гощинской секте. Если приведенные данные досто­верны, то отсюда следует, что ариане помогли Отрепьеву наладить связи с их запорожскими единомышленниками. Когда начался московский поход, в авангарде армии Лжедмитрия I шел небольшой отряд казаков во главе с арианином Яном Бучинским. Этот последний стал ближайшим другом и советником самозванца до его послед­них дней.

Поддержка ариан упрочила материальное благополу­чие Отрепьева, пошатнувшееся после разрыва с право­славным духовенством, но нанесла его репутации огром­ный ущерб. Самозванец не предвидел всех последствий своего шага. В глазах русских людей «хороший царь» не мог исповедовать никакой иной религии, кроме правосла­вия. Московские власти, заслышав о переходе Отрепьева в арианскую веру, навеки заклеймили его как еретика.

После отъезда из Запорожской сечи ничто не мешало Отрепьеву вернуться в Гощу и продолжать обучение в арианских школах. Однако самозванец должен был ура­зуметь, что он не имеет никаких шансов занять царский троп, будучи еретиком. Столкнувшись в первый раз с необходимостью уладить свои отношения с православным духовенством, «царевич» решил искать покровительства у Адама Вишневецкого, ревностного сторонника право­славия. «Новый летописец» подробно рассказывает, как Отрепьев прикинулся тяжелобольным в имении Вишневецкого и на исповеди открыл священнику свое «цар­ское» происхождение. История «болезни» самозванца, впрочем, слишком легендарна. В отчете Вишневецкого королю никаких намеков на этот эпизод нет.

Вишневецкий признал «царевича» не потому, что по­верил его бессвязным и наивным басням. В затеянной игре у князя Адама были свои цели. Вишневецкие враж­довали с московским царем из-за земель. Приняв само­званца, князь Адам получил возможность оказать давле­ние на русское правительство.

В конце XVI века отец Адама князь Александр за­владел обширными украинскими землями по реке Суде в Заднепровье. Сейм закрепил за князем Александром его новые приобретения на правах собственности. Занятие территории, издавна тяготевшей к Чернигову, привело к пограничным столкновениям . Вишневецкие отстроили городок Лубны, а затем поставили слободу на Прилуцком городище. Адам Вишневецкий унаследовал от отца вмес­те с новоостроенными городками вражду с царем. Дело закончилось тем, что Борис в 1603 году велел сжечь спорные укрепления Прилуки и Снетино. Люди Вишневецкого оказали сопротивление. С обеих сторон были убитые и раненые.

Вооруженные стычки во владениях Вишневецкого могли привести к более широкому военному столкновению. Надежда на это и привела Отрельенв в Брачин. Са­мозванец рассчитывал, что Вишневецкий поможет ему втянуть в военные действия против России татар и запо­рожских казаков.

Борис Годунов обещал князю Адаму щедрую награду за выдачу «вора». Получив отказ, царь готов был при­бегнуть к силе. Опасаясь итого, Вишневецкий увез От­репьева подальше от границы, в Вишневец, где тот «летовал и зимовал».

В имении Адама Вишневецкого Отрепьев добился прочного успеха. Магнат велел оказывать московскому «царевичу» полагавшиеся ому по чину почести. По сви­детельству Варлаама, он «учинил его (Гришку.) на колесницах и на конех и людно». Князь Адам имел репутацию авантюриста, бражника и безумца, но он был известен и как защитник православия. Признание со стороны Вишневецкого имело для Отрепьева неоцени­мое значение. Покровительство князя Адама сулило са­мозванцу большие выгоды, поскольку эта семья состояла в дальнем родстве с Иваном Грозным. После того как Вишневецкий признал безродного проходимца «своим» по родству с угасшей царской династией, самозванческая интрига вступила в новую фазу своего развития.

Дальнейшие события достаточно широко освещены в исторической литературе , но упомяну о них в кратце.

Царствование Бориса не имело успеха в народе.К тому же в начале XVII века на Россию обрушились неслыханные стихийные бедствия , вызвавшие массовое разорение деревни. Как следствие , в 1602 - 1603 годах Россия переживала неслыханный голод. Голодная смерть косила население по всей стране. Правительство Годунова не жалело средств на борьбу с голодом , но повторный неурожай свел на нет все усилия. Крестьянская политика Годунова также потерпела неудачу , главным образом из-за сопротивления дворянства в отношении уступок крепостным. Таким образом , знать оценила меры царя , но это привело к тому , что популярность династии Годуновых среди мелкого дворянства стала падать.Это обстоятельство немало способствовало успеху самозванца. Успехи казацкой вольницы вызывали глубокую тревогу в московских верхах ; пока тихий Дон служил прибежищем для беглых , крепостной режим в центре не мог восторжествовать окончательно. Борис прекрасно понимал это , и его политика в отношении окраины отличалась решительностью и беспощадностью.

И как раз это обстоятельство помогло Опрепьеву поднять авторитет в глазах донских народов. 13 октября 1604 года войско самозванца перешло границу . Весть о появлении «доброго царя» летела впереди «Дмитрия». Дальнейшие события развивались приблизительно также , как позже они развивались во время восстания Пугачева : при появлении самозванца под стенами Монастырьевского острога в городе началось восстание , и «взбунтовавшиеся жители связали воеводу и откыли ворота вору». Как позже выяснилось к острогу вышел передовой отряд казаков под предводительством атамана Белешко , в то время , как армия «Дмитрия» под предводительством Мнишека выбиралась из леса и болот.Далее последовала сдача Чернигова и Путивля - главного центра Северной Украины. Таким образом , вторжение самозванца явилось началом народного восстания при поддержке которого Лжедмитрий практически беспрепятственно подошел к Москве. Меры , предпринятые Годуновым были бессильны , даже несмотря на превосходство в военной силе.

Из всего вышеизложенного можно сделать вывод : Лжедмитрий взошел на трон , благодаря умелому использованию создавшегося в России положения , а также благодаря тому , что в этом были заинтересованы как влиятельные польские магнаты ,так и русские бояре, преследовавшие свои цели. В любом случае Отрепьев был лишь пешкой в чужой игре . Это показало его недолгое правление. Произошло столкновение политических и религиозных интересов Польши с Русскими боярами и духовенством. Свержение «Дмитрия» послужило началом к изгнанию польских войск.

Если просмотреть историю , то можно увидеть похожие причины появления самозванцев : тот же Лжедмитрий II или Пугачев (если рассматривать понятие «самозванец» объективно).

Список литературы:

Ключевский В.О. ‘Курс лекций по русской истории’, собр.сочинений, Москва, 1979.(Том №3)

Корецкий В.И. ‘Формирование крепостного права и первая крестьянская война’, Москва, 1992.(второе издание)

Скрынников Р.Г. ‘Самозванцы в России в начале XVII века.’,Новосибирск , изд. «Наука».,1989. (основной источник)

Скрынников Р.Г. ‘Социально-политическая борьба в русском государстве в начале XVII века’,Лунинград, 1985.

Татищев В.Н. ‘История российская’, Москва,1986.(Том №7)

Текст набран и сверстан в текстовом процессоре Microsoft Word 7.0.

Часть текста введена при помощи системы оптического распознавания символов FineReade 3.0 Pro.