Древняя Русь и Великая Степь по книге Л.Н. Гумилева Древняя Русь и Великая Степь

Министерство общего и профессионального образования

Российской Федерации

Государственного Университета Управления

Институт Финансового менеджмента

Кафедра ______________________________________________________

Реферат по дисциплине «История»

на тему: «Древняя Русь и Великая Степь»

по книге Л.Н. Гумилева «Древняя Русь и Великая Степь»

Выполнил студент: Долматов Е.С.

Института Финансового менеджмента

2-ого курса 4-ой группы

дневного отделения.

Москва 1999г.

Описание хазарской страны. Ландшафты, как и этносы, имеют свою историю. Дельта Волги до III в. не была похо­жа на ту, которая существует ныне. Тогда по сухой степи среди высоких бэровских бугров струились чистые воды Волги, впадавшие в Каспийское море много южнее, чем впоследствии. Волга тогда была еще мелководна, протекала не по современному руслу, а восточнее: через Ахтубу и Бу-зан и, возможно, впадала в Уральскую западину, соединен­ную с Каспием узким протоком.

От этого периода остались памятники сармато-аланской культуры, т. е. туранцев. Хазары тогда еще ютились в ни­зовьях Терека.

Волга понесла все эти мутные воды, но русло ее в ни­зовьях оказалось для таких потоков узким. Тогда образова­лась дельта современного типа, простиравшаяся на юг по­чти до полуострова Бузачи (севернее Мангышлака). Опрес­ненные мелководья стали кормить огромные косяки рыб. Берега протоков поросли густым лесом, а долины между буграми превратились в зеленые луга. Степные травы, оставшись лишь на вершинах бугров (вертикальная зональ­ность), отступили на запад и восток (где ныне протоки Бах-темир и Кигач), а в ядре возникшего азонального ландшаф­та зацвел лотос, запели лягушки, стали гнездиться цапли и чайки. Страна изменила свое лицо.

Тогда изменился и населявший ее этнос. Степняки-сар­маты покинули берега протоков, где комары не давали по­коя скоту, а влажные травы были для него непривычны и даже вредны. Зато хазары распространились по тогдаш­ней береговой линии, ныне находящейся на 6 м ниже уровня Каспия. Они обрели богатейшие рыбные угодья, места для охоты на водоплавающую птицу и выпасы для коней на склонах бэровскнх бугров. Хазары принесли с собой черенки винограда и развели его на новой родине, доставшейся им без кровопролития, по случайной милости природы. В очень суровые зимы виноград погибал, но пополнялся снова и снова дагестанскими сортами, ибо связь между Терской и Волжской Хазарией не прерывалась.

Воинственные аланы и гунны, господствовавшие в степях Прикаспия, были не опасны для хазар. Жизнь в дельте со­средоточена около протоков, а они представляют собой ла­биринт, в котором заблудится любой чужеземец. Течение в протоках быстрое, по берегам стоят густые заросли трост­ника, и выбраться на сушу можно не везде. Любая конница, попытавшаяся проникнуть в Хазарию, не смогла бы быстро форсировать протоки, окруженные зарослями. Тем самым конница лишалась своего главного преимущества — мане­вренности, тогда как местные жители, умевшие разбираться в лабиринте протоков, могли легко перехватить инициативу и наносить врагам неожиданные удары, будучи сами неуло­вимыми.

Еще труднее было зимой. Лед на быстрых речках тонок и редко, в очень холодные зимы, может выдержать коня и латника. А провалиться зимой под лед, даже на мелком месте, значило обмерзнуть на ветру. Если же отряд останав­ливается и зажигает костры, чтобы обсохнуть, то пресле­дуемый противник за это время успевает скрыться и уда­рить по преследователю снова.

Хазария была естественной крепостью, но, увы, окружен­ной врагами. Сильные у себя дома, хазары не рисковали вы­ходить в степь, которая очень бы им пригодилась. Чем раз­нообразнее ландшафты территории, на которой создается хозяйственная система, тем больше перспектив для развития экономики. Дельта Волги отнюдь не однообразна, но не пригодна для кочевого скотоводства, хотя последнее, как форма экстенсивного хозяйства, весьма выгодно людям, по­тому что оно нетрудоемко, и природе, ибо количество скота лимитируется количеством травы. Для природы кочевой быт безвреден.

Хазары в степях не жили и, следовательно, кочевниками не были. Но и они брали от природы только избыток. Чем крупнее цель, тем легче в нее попасть. Поэтому за­ключим наш сюжет — трагедию хазарского этноса — в рам­ку истории сопредельных стран. Конечно, эта история будет изложена «суммарно», ибо для нашей темы она имеет толь­ко вспомогательное значение. Но зато можно будет просле­дить глобальные международные связи, пронизывавшие ма­ленькую Хазарию насквозь, и уловить ритм природных явлений биосферы, вечно изменчивой праматери всего живо­го. Тогда и история культуры заиграет всеми красками.

Русский каганат. На рубеже VIII и IX вв. хазары остановились на границе земли русов, центр которой нахо­дился в Крыму. Русы в это время проявляли значительную активность, совершая морские набеги на берега Черного моря. Около 790 г. они напали на укрепленный город Сурож (Судак), а потом перекинулись на южный берег и в 840 г. взяли и разграбили Амастриду, богатый торговый го­род в Пафлагонии (Малой Азии). Но в 842 г. русы по дого­вору вернули часть добычи и освободили всех пленных. «Все лежащее на берегах Эвксина (Черного моря) и его по­бережье разорял и опустошал в набегах флот россов (народ же «рос» - скифский, живущий у Северного Тавра, грубый и дикий). И вот самую столицу он подверг ужасной опасно­сти». В 852 г. русы взяли славянский город Киев.

18 июня 860 г. русы на 360 кораблях осадили Константи­нополь, но 25 июня сняли осаду и ушли домой. Более удач­ного похода русов на Византию не было; все позднейшие кончались поражениями (за исключением похода 907 г., о котором сами греки не знали). Напрашивается мысль, что именно тогда был заключен торговый договор, впослед­ствии приписанный летописцем Олегу. Но это только пред­положение, проверка которого не входит в нашу задачу.

Дальнейшие события сложились не в пользу русов. Вско­ре после 860 г. произошла, видимо, не очень удачная война с печенегами, которые в этом году могли выступить только как наемники хазарского царя. В Киеве «был голод и плач великий», а в 867 г. православные миссионеры, направ­ленные патриархом Фотием, обратили часть киевлян в хри­стианство. Это означало мир и союз с Византией, но пол­ное обращение не осуществилось из-за сопротивления об­новленного язычества и агрессивного иудаизма.

Однако киевская христианская колония уцелела. Сто двадцать лет она росла и крепла, чтобы в нужный момент сказать решающее слово, которое она произнесла в 988 г.

В IX в. русская держава имела мало друзей и много вра­гов. Не следует думать, что наиболее опасными врагами обязательно являются соседи. Скорее наоборот: постоянные мелкие стычки, вендетта, взаимные набеги с целью грабежа, конечно, доставляют много неприятностей отдельным лю­дям, но, как правило, не ведут к истребительным войнам, потому что обе стороны видят в противниках людей. Зато чужеземцы, представители иных суперэтносов, рассматри­вают противников как объект прямого действия. Так, в XIX в американцы платили премию за скальп индейца. А в Х в. суперэтнические различия не умерялись даже тон долей гу­манности, которая имела место в XIX в. Поэтому войны между суперэтническими целостностями, украшавшими себя пышными конфессиональными ярлыками, велись беспощад­но. Мусульмане объявляли «джихад» против грехов и выре­зали во взятых городах мужчин, а женщин и детей продава­ли на невольничьих базарах. Саксонские и датские рыцари поголовно истребляли лютичей и бодричеи, а англосаксы так же расправлялись с кельтами. Но и завоеватели не мо­гли ждать пощады, если военное счастье отворачивалось от них.

Сначала Руси относительно повезло. Три четверти IX в., именно тогда, когда росла активность западноевропейского суперэтноса, болгары сдерживали греков, авары — немцев, бодричи — датчан. Норвежские викинги устремлялись на за­пад, ибо пути «из варяг в греки» и «из варяг в хазары» про­ходили через узкие реки Ловать или Мологу, через водо­разделы, где ладьи надо было перетаскивать вручную — «волоком», находясь при этом в полном отрыве от родины — Норвегии. Условия для войны с местным населе­нием были предельно неблагоприятны.

При создавшейся расстановке политических сил выигра­ли хазарские иудеи. Они помирились с мадьярами, направив их воинственную энергию против народов Западной Европы, где последние Каролинги меньше всего беспокои­лись о безопасности своих крестьян и феодалов, как прави­ло недовольных имперским режимом. Хазарское правитель­ство сумело сделать своими союзниками тиверцев и уличен, обеспечив тем самым важный для еврейских купцов тор­говый путь из Итиля в Испанию. Наконец, в 913 г. хазары при помощи гузов разгромили тех печенегов, которые жили на Яике и Эмбе и контролировали отрезок караванного пу­ти из Итиля в Китай.

Последней нерешенной задачей для хазарского прави­тельства оставался Русский каганат с центром в Киеве. Вой­на с русами была неизбежна, а полная победа сулила не­исчислимые выгоды для итильской купеческой организации, но, разумеется, не для порабощенных хазар, которые в этой деятельности участия не принимали. Правители крепко дер­жали их в подчинении при помощи наемных войск из Гургана и заставляли платить огромные подати. Таким образом они все время расширяли эксплуатируемую территорию, все увеличивая свои доходы и все более отрываясь от подчи­ненных им народов.

Разумеется, отношения между этим купеческим спрутом и Русью не могли быть безоблачными. Намеки на столкно­вения начались в IX в., когда правительство Хазарии соору­дило крепость Саркел против западных врагов. Дальнейшие события до 860 г. очень слабо отражены источниками. Оче­видно, что «не раз клонилась под грозою то их, то наша сторона», но детали хода событий неизвестны. Мы можем только приблизительно реконструировать расстановку сил и направление развития, но не больше. Зато после 860г. перед нами многоцветная канва событий, подлежащая анализу и интерпретации.

Лицом к лицу. Русь, избавившись от варяжского ру­ководства, восстанавливалась быстро, хотя и не без неко­торых трудностей.

В 946 г. Свенельд усмирил древлян и возложил на них «дань тяжку», две трети которой шли в Киев, а осталь­ное—в Вышгород, город, принадлежавший Ольге.

В 947 г. Ольга отправилась на север и обложила данью погосты по Мете и Луге. Но левобережье Днепра осталось независимым от Киева и, по-видимому, в союзе с хазар­ским правительством.

Вряд ли хазарский царь Иосиф был доволен переходом власти в Киеве из рук варяжского конунга к русскому кня­зю, но похода Песаха он не повторил.

Хазарский царь Иосиф счел за благо воздержаться от похода на Русь, но отсрочка не пошла ему на пользу. Ольга отправилась в Константино­поль и 9 сентября 957 г. приняла там крещение, что означа­ло заключение тесного союза с Византией, естественным врагом иудейской Хазарии. Попытка перетянуть Ольгу в ка­толичество, т. е. на сторону Германии, предпринятая епи­скопом Адальбертом, по заданию императора Отгона прибывшим в Киев в 961 г., успеха не имела. С этого мо­мента царь Иосиф потерял надежду на мир с Русью, и это было естественно. Война началась, видимо, сразу после кре­щения Ольги.

Сторонниками хазарского царя в это время были ясы (осетины) и касоги (черкесы), занимавшие в Х в. степи Се­верного Кавказа. Однако преданность их иудейскому прави­тельству была сомнительна, а усердие приближалось к ну­лю. Во время войны они вели себя очень вяло. Примерно так же держали себя вятичи — данники хазар, а болгары вообще отказали хазарам в помощи и дружили с гузами, вра­гами хазарского царя. Последний мог надеяться только на помощь среднеазиатских мусульман.

964 год застал Святослава на Оке, в земле вятичей. Война русов с хазарскими иудеями уже была в полном разгаре, но вести наступление через Донские степи, контролируемые хазарской конницей, киев­ский князь не решился. Сила русов Х в. была в ладьях, а Волга широка. Без излишних столкновений с вятичами русы срубили и наладили ладьи, а весной 965 г. спустились по Оке и Волге к Итилю, в тыл хазарским регулярным войскам, ожидавшим врага между Доном и Днепром.

Поход был продуман безукоризненно. Русы, выбирая удобный момент, выходили на берег, пополняли запасы пи­щи, не брезгуя грабежами, возвращались на свои ладьи и плыли по Волге, не опасаясь внезапного нападения бол­гар, буртасов и хазар. Как было дальше, можно только догадываться.

При впадении р. Сарьгсу Волга образует два протока: за­падный — собственно Волга и восточный - Ахтуба. Между ними лежит зеленый остров, на котором стоял Итиль, серд­це иудейской Хазарии. Правый берег Волги — суглинистая равнина; возможно, туда подошли печенеги. Левый берег Ахтубы — песчаные барханы, где хозяевами были гузы. Ес­ли часть русских ладей спустилась по Волге и Ахтубе ниже Итиля, то столица Хазарии превратилась в ловушку для обороняющихся без надежды на спасение.

Продвижение русов вниз по Волге шло самосплавом. И поэтому настолько медленно, что местные жители (ха­зары) имели время убежать в непроходимые заросли дельты, где русы не смогли бы их найти, даже если бы взду­мали искать. Но потомки иудеев и тюрков проявили древ­нюю храбрость. Сопротивление русам возглавил не царь Иосиф, а безымянный каган. Летописец лаконичен: «И быв­ши брани, одоль Святославъ козаромъ и градъ ихъ взя». Вряд ли кто из побежденных остался в живых. А куда убежали еврейский царь и его приближенные-соплеменники — неизвестно.

Эта победа решила судьбу войны и судьбу Хазарии. Центр сложной системы исчез, и система распалась. Много­численные хазары не стали подставлять головы под русские мечи. Это им было совсем не нужно. Они знали, что русам нечего делать в дельте Волги, а то, что русы избавили их от гнетущей власти, им было только приятно. Поэтому даль­нейший поход Святослава — по наезженной дороге еже­годных перекочевок тюрко-хазарского хана, через «черные земли» к среднему Тереку, т. е. к Семендеру, затем через ку­банские степи к Дону и, после взятия Саркела, в Киев — прошел беспрепятственно.

Хазарские евреи, уцелевшие в 965 г., рассеялись по окра­инам своей бывшей державы. Некоторые из них осели в Да­гестане (горские евреи), другие — в Крыму (караимы). Поте­ряв связь с ведущей общиной, эти маленькие этносы превратились в реликты, уживавшиеся с многочисленными соседями. Распад иудео-хазарской химеры принес им, как и хазарам, покой. Но помимо них остались евреи, не поте­рявшие воли к борьбе и победе и нашедшие приют в Запад­ной Европе.

Что может натворить один человек. Установленная княгиней Ольгой дружба Киева с Константинополем была полезна для обеих сторон. Еще в 949 г. 600 русских воинов участвовали в десанте на Крит, а в 962 г. русы сражались в греческих войсках в Сирии против арабов. Там с ними сдружился Калокир, служивший в войсках своей страны; и там же он выучил русский язык у своих боевых товарищей.

Жители Херсонеса издавна славились свободолюбием, что выражалось в вечных ссорах с начальством. Ругать кон­стантинопольское правительство было у них признаком хо­рошего тона и, пожалуй, вошло в стереотип поведения. Но ни Херсонес не мог жить без метрополии, ни Константино­поль — без своего крымского форпоста, откуда в столицу везли зерно, вяленую рыбу, мед, воск и другие коло­ниальные товары. Жители обоих городов привыкли /друг к другу и на мелочи внимания не обращали. Поэтому, когда Никифору Фоке понадобился толковый дипломат со зна­нием русского языка, он дал Калокиру достоинство патри­ция и отправил его в Киев.

Эта надобность возникла из-за того, что в 966 г. Никифор Фока решил перестать платить дань болгарам, которую Византия обязалась выплачивать по договору 927 г.. и вме­сто этого потребовал, чтобы болгары не пропускали вен­гров через Дунай грабить провинции империи. Болгарский царь Петр возразил, что с венграми он заключил мир и не может его нарушить. Никифор счел это вызовом и отправил «ялокира в Киев, дав ему 15 кентинарий золота, чтобы он побудил русов сделать набег на Болгарию и тем принудить ее к уступчивости». В Киеве предложение было как нельзя более кстати. Святослав со своими языческими сподвижни­ками только что вернулся из похода на вятичей. Вот опять появилась возможность его на время сплавить. Правитель­ство Ольги было в восторге.

Был доволен и князь Святослав, ибо у власти в Киеве находились христиане, отнюдь ему не симпатичные. В похо­де он чувствовал себя гораздо лучше. Поэтому весной 968 г. русские ладьи приплыли в устья Дуная и разбили не ожи­давших нападения болгар. Русских воинов было немного — около 8—10 тыс., но им на помощь пришла печенежская конница. В августе того же года русы разбили болгар около Доростола. Царь Петр умер, и Святослав оккупировал Бол­гарию вплоть до Филипполя. Это совершилось при полном одобрении греков, торговавших с Русью. Еще в июле 968 г. русские корабли стояли в гавани Константинополя.

За зиму 968/969 г. все изменилось. Калокир уговорил Святослава, поселившегося в Переяславце, или Малой Преславе, на берегу р. Варны, посадить его на престол Визан­тии. Шансы для этого были: Никифора Фоку не любили, русы были храбры, а главные силы регулярной армии нахо­дились далеко, в Сирии, и были связаны напряженной вой­ной с арабами. Ведь сумели же болгары в 705 г. ввести во Влахернский дворец безносого Юстиниана в менее благо­приятной ситуации! Так почему же не рискнуть?

А Святослав думал о бессмысленности возвращения в Киев, где его христианские недруги в лучшем случае от­правили бы его еще куда-нибудь. Болгария примыкала к Русской земле — территории уличей. Присоединение к Ру­си Восточной Болгарии, выходившей к Черному морю, да­вало языческому князю территорию, где он мог быть неза­висим от своей матери и ее советников.

Лавина покатилась. Весной 969 г. левобережные пече­неги осадили Киев. Для Ольги и киевлян это было совер­шенно неожиданно, ибо повод для нарушения мира был им неизвестен. Киев оказался в отчаянном положении, а вой­ска, которое привел по левому берегу воевода Претич на выручку престарелой княгини, было явно недостаточно для отражения противника. Но когда печенежский вождь всту­пил с Претичем в переговоры, то выяснилось, что война ос­нована на недоразумении. Партия княгини и не помышляла о войне с Византией, и «отступиша печеньзи от града», а то нельзя было даже напоить коней в речке Лыбедп.

Однако Святославу в Киеве было неуютно. Нестор при­писывает это его неуживчивому характеру, но надо думать, что дело обстояло куда трагичнее. 11 июля скончалась Оль­га и была похоронена по православному обряду, причем могила ее не была отмечена, хотя по ней плакали «...людье вси плачемъ великомъ».

Иными словами, Ольга вела себя как тайная христианка, а в Киеве было много и христиан и язычников. Страсти накалялись.

Что делал Святослав после смерти матери, летопись не сообщает, а вернее, умалчивает. Но из последующих собы­тий очевидно, что Святослав не просто покинул Киев, а был вынужден его покинуть и уйти в дунайскую оккупационную армию, которой командовали его верные сподвижники:

На княжеские столы были посажены внуки Ольги: Ярополк — в Киеве, Олег — в Древлянской земле, а Владимир, сын ключницы Малуши, плененной при покорении дре­влян. — в Новгороде, потому что туда никто не хотел идти из-за буйного нрава новгородцев. Но для самого Святосла­ва места на родной земле не нашлось. Это не домысел. Ес­ли бы Святослав в июле 969 г. собирался бороться с грека­ми, он не стал бы терять темп. Если бы он чувствовал твердую почву под ногами, он вернул бы войско из Болга­рии. Но он не сделал ни того, ни другого... и началась серия проигрышей.

Великий раскол церквей 1054 г. изолировал русских за­падников от католических стран, ибо переход в латинство стал рассматриваться в Киеве как вероотступничество. Но Ярослав, его сын Изяслав и внук Святополк, нуждаясь в деньгах, покровительствовали киевской колонии немецких евреев, осуществлявших связь киевских князей с католиче­ской Европой. Деньги, попадавшие в княжескую казну, ев­реи получали с местного населения, скорбевшего о том, что евреи «отняли все промыслы христиан и при Святополке имели великую свободу и власть, через что многие купцы и ремесленники разорилися»². Тот же источник сообщает, что евреи «многих прельстили в их закон» ³, но, как интер­претировать это сведение, неясно. Скорее всего это навет, но сам факт наличия религиозных споров и дискредитации православия подтверждается другим автором — Феодосием Печерским, который имел обыкновение спорить с евреями в частных беседах, «поелику желал быть убитым за испове­дание Христа» ⁴. Что его надежды были небезосновательны, мы увидим позже, но его роль в поддержке Изяслава и ува­жение народа спасли Феодосия от мученического венца.

Весь этот раскол на несколько партий, под которым крылись субэтнические различия, заслуживает внимания, ибо лишь при Владимире Мономахе наступило торжество православия на Руси. Православие сплотило этносы Восточ­ной Европы, хотя этому духовному единению сопутствова­ло политическое разъединение, о котором и пойдет речь ниже.

Важные перемены. Ярослав Мудрый умер в 1054 г. киевским каганом — победителем ляхов, ятвягов, чуди и пе­ченегов, законодателем, просветителем и освободителем Русской церкви от греческого засилья, но покоя стране он не оставил. Наоборот, и на границах, и внутри Русской земли события потекли по отнюдь не предусмотренным руслам.

Неожиданным было то, что, несмотря на грандиозность подчиненной Киеву территории, Ярослав не мог разгромить маленькое Полоцкое княжество. Наоборот, он уступил по­лоцкому князю Брячиславу, внуку Владимира, Витебск и Усвят, что не дало ему желанного мира. Только в 1066 г дети Ярослава — Изяслав и его братья — разбили на р.Не­миге Всеслава Брячиславича Полоцкого, а потом, пригласив его на переговоры в Смоленск, схватили и заточили в поруб (сруб без двери, т. е. тюрьма) в Киеве. Освобожденный вос­ставшими киевлянами 15 сентября 1068 г. Всеслав семь ме­сяцев княжил в Киеве, а потом под давлением превосходя­щих сил польского короля Болеслава вернулся в Полоцк и -после нескольких неудач отстоял независимость своего родного города.

Столь же неожиданно было появление на южной границе Руси в 1049 г. гузов, или торков, бывших союзников Свя­тослава, ныне врагов. Война с торками затянулась до 1060 г., когда они были разбиты коалицией русских князей и ото­гнаны к Дунаю. В 1064 г. торки попытались перейти Дунай и закрепиться во Фракии, но повальные болезни и соперни­чество их заклятых врагов — печенегов заставили торков вернуться и просить убежища у киевского князя. Рассе­ленные по южной границе Руси, на правом берегу Днепра, торки стали верными союзниками волынских князей против третьего кочевого этноса, пришедшего по их следам, — по­ловцев. Об этих надо сказать подробнее, а пока рассмотрим внутриполитическую обстановку на Руси.

Правительство Ольги, Владимира и Ярослава, опирав­шееся на славяно-росский субэтнос — потомков полян, со­брало воедино огромную территорию — от Карпат до Верх­ней Волги и от Ладоги до Черного моря, подчинив все обитавшие там этносы. Со смертью Ярослава Мудрого ока­залось, что киевская правящая кучка не может больше пра­вить единолично и вынуждена перейти к принципу федера­ции, хотя власть оставалась привилегией князей Рюрикова дома. Князья-наследники разместились в городах по старшинству : Изяслав — в Киеве и Новгороде, Святослав — в Чернигове и Северской земле, Всеволод — в Переяславле с «довеском» из Ростово-Суздальской земли, Вячеслав — в Смоленске, Игорь — во Владимире-Волынском.

Летопись, передавая общественное мнение современников о пленении Всеслава, осуждает Изяслава за предательство и рассматривает союз с поля­ками как измену родине именуемому «Ряд Ярославль», наследование престола шло от старшего брата к следующему, а по кончине всех брать­ев—к старшему племяннику.

Появление половцев. Все тюркские этносы XI в. были «стариками». Появи­лись они вместе с хуннами и сарматами в III в. до н.э. прошли все фазы этногенеза и превратились в гомеостатичные реликты. Казалось бы, они были обречены, но слу­чилось наоборот. Персидский историк Раванди писал сельджукскому султану Кай-Хусрау в 1192—1196 гг.: «...в землях арабов, персов, византийцев и русов слово (в смысле «пре­обладание» принадлежит тюркам, страх перед ме­чами которых прочно живет в сердцах» соседних народов.

Так оно и было. Еще в середине в. бывший газневидский чиновник Ибн-Хассуль в своем трактате против дейлемитов перечисляет «львиноподобные» качества тюрков:

смелость, преданность, выносливость, отсутствие лицеме­рия, нелюбовь к интригам, невосприимчивость к лести, страсть к грабежу и насилию, гордость, свободу от проти­воестественных пороков, отказ выполнять домашнюю руч­ную работу (что не всегда соблюдалось) и стремле­ние к командным постам».

Все это высоко ценилось оседлыми соседями кочевников, ибо среди перечисленных качеств не было тех, что связаны с повышенной пассионарностью: честолюбия, жертвенного патриотизма, инициативы, миссионерства, отстаивания самобытности, творческого воображения, стремления к переустройству мира. Все эти качества остались в про­шлом, у хуннских и тюркютских предков, а потомки стали пластичны и потому желанны в государствах, изнемогавших от бесчинств собственных субпассионариев. Умеренная пассионарность тюрок казалась арабам, персам, грузинам, гре­кам панацеей.

Но тюркские этносы отнюдь не ладили друг с другом. Степная вендетта уносила богатырей, не принося победы, ибо вместо убитых вставали повзрослевшие юноши. Побе­дить и удержать успех могли бы пассионарные этносы, но проходили века, а их не было и не предвиделось.

Но совсем иначе сложилась ситуация на западной окраи­не Великой степи, ибо русичи в XI в. находились в инер­ционной фазе этногенеза, т. е. были пассионарнее тюркских кочевников, стремившихся на берега Дона, Днепра, Буга и Дуная из степи, усыхавшей весь Х век.

Как уже было отмечено, степь между Алтаем и Каспием была полем постоянных столкновений между тремя этноса­ми: гузами (торками), канглами (печенегами) и куманами (половцами). До Х в. силы были равны, и все соперники удерживали свои территории. Когда же в Х в. жестокая ве­ковая засуха поразила степную зону, то гузы и канглы, обитавшие в приуральских сухих степях, пострадали от нее го­раздо больше, чем куманы, жившие в предгорьях Алтая и на берегах многоводного Иртыша. Ручьи, спадающие с гор, и Иртыш позволили им сохранять поголовье скота и коней, т. е. основание военной мощи кочевого общества. Когда же в начале в. степная растительность (и сосновые боры) снова начала распространяться к югу и юго-западу, куманы двинулись вслед за ней, легко ломая сопротивление изнуренных засухой гузов и печенегов. Путь на юг им пре­градила пустыня Бетпак-Дала, а на западе им открылась до­рога на Дои и Днепр, где расположены злаковые степи, точ--но такие, как в их родной Барабе. К 1055 г. победоносные.половцы дошли до границ Руси.

Сначала половцы заключили союз с Всеволодом Ярославичем, так как у них был общий враг — торки (1055). Но после победы над торками союзники поссорились, и в 1061 г. Половецкий князь Искал разбил Всеволода. Надо полагать, обе стороны рассматривали конфликт как пограничную стычку, но тем не менее степные дороги стали небезопасны, сообщение Тьмутаракани с Русью затруднилось, и это по­влекло за собой ряд важных событий.

Половцы не все переселились на запад. Основные их поселения оста­лись в Сибири и Казахстане, до берегов озер Зайсан и Тенгиз. Но как всегда бывает, ушла наиболее активная часть населения, которая после побед над гузами и печенегами столкнулась с Русью.

Монголы и татары в XII в. Северо-восточную часть Монголии и примыкающие к ней области степного Забай­калья делили между собой татары и монголы.

Для понимания истории монголов следует твердо запом­нить, что в Центральной Азии этническое название имеет двойной смысл: 1) непосредственное наименование этниче­ской группы (племени или народа) и 2) собирательное для группы племен, составляющих определенный культурный или политический комплекс, даже если входящие в него пле­мена разного происхождения. Это отметил еще Рашид-ад-Дин: «Многие роды поставляли величие и достоинство в том, что относили себя к татарам и стали известны под их именем, подобно тому как найманы, джалаиры, онгуты, ке-раиты и другие племена, которые имели каждое свое опре­деленное имя, называли себя монголами из желания перене­сти на себя славу последних; потомки же этих родов возомнили себя издревле носящими это имя, чего в действи­тельности не было».

Исходя из собирательного значения термина «татар», средневековые историки рассматривали монголов как часть татар, так как до XII в. гегемония среди племен Восточной Монголии принадлежала именно последним. В в. татар стали рассматривать как часть монголов в том же широком смысле слова, причем название «татар» в Азии исчезло, за­то так стали называть себя поволжские тюрки, подданные Золотой Орды. В начале в. названия «татар» и «мон­гол» были синонимами потому, что, во-первых, название «татар» было привычно и общеизвестно, а слово «монгол» ново, а во-вторых, потому, что многочисленные татары (в узком смысле слова) составляли передовые отряды мон­гольского войска, так как их не жалели и ставили в самые опасные места. Там сталкивались с ними их противники и путались в названиях: например, армянские историки на­зывали их мунгал-татарами, а новгородский летописец 1234г. пишет: «Том же лете, по грехам нашим придоша язьщи незнаеми, их же добре никто не весть: кто суть, и откеле изыдоша, и что язык их, и которого племени суть, и что вера их: а зовут я татары...» Это была монгольская армия.

Неясности. Существует мнение, видимо правильное что в военном столкновении побеждает сильнейший, если нет никаких привходящих обстоятельств. Допустимо ввести поправку на случайность военного счастья, но только в пределах одной битвы или стычки; для большой войны это существенного значения не имеет, потому что зигзаги на долгом пути взаимно компенсируются.

А как же быть с монгольскими завоеваниями? Чис­ленный перевес, уровень военной техники, привычка к местным природным условиям, энтузиазм войск часто бы­ли выше у противников монголов, чем у самих монгольских войск, а в храбрости чжурчжэни, китайцы, хорезмийцы, ку-маны и русичи не уступали монголам, но ведь одна ласточка весны не делает. Помимо этого не­многочисленные войска монголов одновременно сражались на трех фронтах — китайском, иранском и половецком, ко­торый в 1241 г. стал западноевропейским. Как при этом они могли одерживать победы в в. и почему они стали тер­петь поражения в XIV в.? По этому поводу имеются разные предположения и соображения, но главными причинами считались какая-то особая злобность монголов и гипертро­фированная наклонность их к грабежу. Обвинение баналь­ное и к тому же явно тенденциозное, потому что оно предъ­является в разные времена разным народам. И грешат этим не только обыватели, но и некоторые историки.

Как известно, мы живем в изменчивом мире. Природные условия регионов земной суши нестабильны. Иногда место обитания этноса постигает вековая засуха, иногда — навод­нение, еще более губительное. Тогда биоценоз вмещающего региона либо гибнет, либо меняется, приспосабливаясь к новым условиям. А ведь люди — верхнее звено биоценоза. Значит, все отмеченное относится и к ним.

Но этого мало. Историческое время, в котором мы жи­вем, действуем, любим, ненавидим, отличается от линейно­го, астрономического времени тем, что мы обнаруживаем его существование благодаря наличию событий, связанных в причинно-следственные цепочки. Эти цепочки всем хоро­шо известны, их называют традициями. Они возникают в самых разных регионах планеты, расширяют свои ареалы и обрываются, оставляя потомкам памятники, благодаря чему эти логомки узнают о неординарных, «странных» лю­дях, живших до них.

Переломные эпохи. Принятая нами методика разли­чения уровней исследования позволяет сделать важное наблюдение: этническая история движется неравномерно. В ней наряду с плавными энтропийными процессами подъе­ма, расцвета и постепенного старения обнаруживаются мо­менты коренной перестройки, ломки старых традиций, вдруг возникает нечто новое, неожиданное, как будто мощный толчок потряс привычную совокупность отноше­ний и все перемешал, как мешают колоду карт. А пос­ле этого все улаживается и тысячу лет идет своим че­редом.

При слишком подробном изложении хода событий эти переломные эпохи увидеть нельзя; ведь люди не видят про­цессов горообразования, так как, для того чтобы их обнару­жить, требуются тысячелетия, а мотыльки не знают о том, что бывает зима, ибо их активная жизнь укладывается в несколько летних дней. И тут приходит на помощь Наука, синтезирующая опыт поколении и работающая там. где личная и даже народная память угасает под действием губи­тельного времени.

Переломные эпохи не выдумка. В Великой степи их было три, и обо всех уже говорилось. Первой эпохой, самой древ­ней и потому расплывчатой, надо считать X-XI вв. до н. э. Тогда появились скифы и возник Древний Китай. Вторая эпоха III в. до н.э. Эту мощную вспышку этногенеза можно проследить до излета, т. е. до полной потери инер­ции, когда остаются только «остывшие кристаллы и пепел». Третья вспышка — монгольский взлет XII в. Инерция его еще не иссякла. Монголы живут и творят, свидетельство че­му — их искусство.

Для ответа на интересующий нас вопрос о взаимоотно­шениях Руси и Великой степи необходимо уяснить, что представляла собой в XIII в. Степь, объединенная Монголь­ским улусом. События там развивались стремительно, ис­точники разноречивы, подробности многочисленны. Види­мо, для решения поставленной задачи нужно лаконичное обобщение, сопоставимое с хорошо изученной историей Европы. Поскольку предварительное исследование было на­ми уже проведено, ограничимся кратким резюме.

Опыт анализа и исторической критики. Русь представляла собой суперэтнос из восьми «полугосударств», неуклонно изолирующихся друг от друга и дробящихся внутри себя. Новгородская республика. По­лоцкое, Смоленское и Турово-Пинское княжества не были затронуты татарами. Сильно пострадала Рязань, но больше от суздальцев, чем от татар. Северная часть Великого кня­жества Владимирского уцелела благодаря своевременным переговорам и капитуляции с предоставлением наступаю­щей татарской армии провианта и коней. Пострадавшие го­рода, в том числе Владимир и Суздаль, были быстро от­строены, и жизнь в них восстановилась. Резня 1216 г. на Липице унесла больше русских жизней, чем разгром Бурун-даем Юрия при Сити. Эта битва 4 марта 1238 г. удостое­на особого внимания лишь потому, что там был убит вели­кий.князь.

Да и были ли у монголов средства для того, чтобы раз­рушить большую страну? Древние авторы, склонные к пре­увеличениям, определяют численность монгольской армии в 300—400 тыс. бойцов. Это значительно больше, чем было мужчин в Монголии в XIII в. В.В.Каргалов считает пра­вильной более скромную цифру: 120—140 тыс., но и она представляется завышенной. Ведь для одного всадника требовалось не менее трех лошадей: ездовая, вьючная и боевая, которую не нагружали, дабы она не уставала к ре­шающему моменту боя. Прокормить полмиллиона лошадей, сосредоточенных в одном месте, очень трудно. Лошади падали н шли в пищу воинам, почему монголы требовали у всех городов, вступивших с ними в переговоры, не только провианта, но и свежих лошадей.

Реальна цифра Н. Веселовского — 30 тыс. воинов и, зна­чит, около 100 тыс. лошадей. Но даже это количество про­кормить было трудно. Поэтому часть войска, под командо­ванием Монкэ, вела войну в Половецкой степи, отбивая у половцев зимовники с запасами сена.

С той же проблемой связано поступление подкреплений из Монголии, где из каждой семьи мобилизован был один юноша. Переход в 5 тыс. верст с необходимыми дневками занимал от 240 до 300 дней, а использовать покоренных в качестве боевых товарищей — это лучший способ само­убийства.

Действительно, монголы мобилизовали венгров, мордву, куманов и даже «измаильтян» (мусульман), но со­ставляли из них ударные части, обреченные на гибель в авангардном бою, и ставили сзади заградительные отряды из верных воинов. Собственные силы монголов преувели­чены историками.

Также преувеличены разрушения, причиненные войной. Конечно, войны без убийств и пожаров не бывает, по мас­штабы бедствий различны. Так, весной 1238 г. Ярослав Все­володович вернулся в пострадавшее свое княжество, «и бысть радость велика христианам, и их избавил Бог от ве­ликая татар», действительно ушедших в Черниговское кня­жество и осаждавших Козельск. Затем Ярослав посадил одного брата в Суздаль, якобы стертый с лица земли, дру­гого в Стародуб, а мощи убитого брата положил в церковь Богородицы во Владимире-на-Клязьме (вопреки распро­страненной версии после нашествия этот памятник остался цел).

И ведь войско у него было немалое. Он тут же совершил удачный поход на Литву, а сына своего Александра с отбор­ной дружиной направил в Новгород, которому угрожали крестоносцы: нсмщы, датчане и шведы.

Г. М. Прохоров доказал, что в Лаврентьевской летописи три страницы, посвященные походу Батыя, вырезаны и за­менены другими — литературными штампами батальных сцен XI-XII вв. Учтем это и останемся на почве прове­ренных фактов, а не случайных цитат.

Больше всех пострадало Черниговское княжество. В 1238 г. был взят Козельск — «злой город», а население его истреблено. Михаил Черниговский не пришел на выручку своему городу, отверг мирные предложения монголов, бро­сил свою землю и бежал в Венгрию, потом в Польшу, в Галич, а по взятии Киева вернулся в Польшу. Когда же при­шла весть, что иноплеменники «сошли суть из земле Русское», он вернулся в Киев. По возвращении монголов из похода в 1243 г. Михаил через Чернигов убежал в Венгрию. В 1245 г. он появился в Лионе, где просил у папы и собора помощи против татар, за что по возвращении на Русь был казнен. А брошенное им княжество подвергалось постоян­ному разорению и запустело.

В 1240 г. Батый взял Владимир-Волынский «копьем» и народ «изби не щадя», но церковь Богородицы и другие уцелели, а население, как оказалось, успело убежать в лес и потом вернулось. То же самое произошло в Галичине: там во время этой войны погибло 12 тыс. человек, почти столько же за один день полегло на р.Липице. Но на Липице погибли воины, а число изнасилованных женщин, огра­бленных стариков и осиротевших детей не учтено. Исходя из этих данных, следует признать, что поход Батыя по масштабам произведенных разрушений сравним с междо­усобной войной, обычной для того неспокойного времени. Но впечатление от него было грандиозным, ибо выясни­лось, что Древняя Русь, Польша, поддержанная немецкими рыцарями, и Венгрия не устояли перед кучкой татар.

Второе дыхание. В те страшные годы (1239—1241), когда кости куманов устилали причерноморскую степь, ког­да горели Чернигов, Переяславль, Киев и Владимир-Волын­ский, а Польша и Венгрия уже ощутили первый сокруши­тельный удар татар, папа, поддержанный своим смер­тельным врагом — императором, благословил крестовый поход на Балтике.

Факты без оценок. Аксиологический, т. е. оце­ночный, подход принят многими историками, и очень дав­но. Он соблазняет легкостью интерпретации и подбора фак­тов, создает иллюзию полного понимания очень сложных проблем, ибо всегда в конфликтных ситуациях можно сим­патизировать одной из сторон, а на вопрос: «Почему вы сделали именно этот выбор?» — ответить, что эта сторона лучше, прогрессивнее, справедливее, а главное — мне боль­ше нравится. По сути дела такой историк выражает себя че­рез подобранный им материал и тем самым заставляет чи­тателя изучать не Александра и Дария, а взгляд на них Белоха, Дройзена, Калистова или Арриана и Низами. Но ведь нам интересны не авторы, а причинно-следственные связи этнических процессов, а они не имеют категории цен­ности. Следовательно, аксиология не помогает, а мешает понимать суть природных явлений, таких, как этногенез.

Вернемся в XIII в. Восемь миллионов обитателей Во­сточной Европы подчинились четырем тысячам татар. Князья ездят в Сарай и гостят там, чтобы вернуться с рас­косыми женами, в церквах молятся за хана, смерды бро­сают своих господ и поступают в полки баскаков, искусные мастера едут в Каракорум и работают там за высокую пла­ту, лихие пограничники вместе со степными батурами соби­раются в разбойничьи банды и грабят караваны. Нацио­нальная вражда изо всех сил раздувается «западниками», которых на Руси всегда было много. Но успех их пропа­ганды ничтожен, ибо война продолжает идти: в Карпа­тах — с венграми, в Эстонии — с немцами, в Финляндии — со шведами.

Вот эту систему русско-татарских отношений, существо­вавшую до 1312 г., следует назвать симбиозом. А потом все изменилось...

Отрицательное отношение русских политиков и дипло­матов XIII в. к немцам и шведам вовсе не означало их осо­бой любви к монголам. Без монголов они обошлись бы с удовольствием, так же как и без немцев. Более того. Золо­тая орда была так далека от главного улуса и так слабо свя­зана с ним, что избавление от татарского «ига» после смер­ти Берке-хана и усобицы, возбужденной темником Ногаем, было несложно. Но вместо этого русские князья продолжа­ли ездить кто в Орду, а кто в ставку Ногая и просить под­держки друг против друга. Дети Александра, Дмитрий и Андрей, ввергли страну в жестокую усобицу, причем Дми­трий держался Ногая, а Андрей поддерживал Тохту, благо­даря чему выиграл ярлык на великое княжение.

До тех пор пока мусульманство в Золотой орде было одним из терпимых исповедании, а не индикатором принад­лежности к суперэтносу, отличному от степного, в котором восточные христиане составляли большинство населения, у русских не было повода искать войны с татарами, как ра­нее — с половцами. Татарская политика на Руси «выража­лась в стремлении... всячески препятствовать консолидации, поддерживать рознь отдельных политических групп и кня­жеств». Именно поэтому она соответствовала чаяниям рас­падавшейся державы, потерявшего пассионарность этноса. Процесс этот, как было показано выше, начался еще в в. и закончился, как мы знаем из общедоступной истории, в в., когда наступила эпоха «собирания» земель. Совер­шенно очевидно, что здесь дело было не в слабых татарских ханах Сарая, а в новом взрыве пассионарности.

Таким образом, заслуга Александра Невского заключа­лась в том, что он своей дальновидной политикой уберег за­рождавшуюся Россию в инкубационной фазе ее этногенеза, образно говоря, «от зачатия до рождения». А после рожде­ния в 1380 г. на Куликовом поле новой России ей никакой враг уже не был страшен.

Сила монголов была в мобильности. Они могли выи­грать маневренную войну, но не оборонительную. Поэтому остро встал вопрос: на кого идти? На папу, в союзе с рус­скими и греками, или на халифа, при поддержке армян и персидских шиитов?

Батый обеспечил престол Мункэ, тем самым обратив силы Монголии на Багдад и освободив от угрозы Западную Европу. Он считал, что дружба с Александром Невским надежно защищает его от нападения с Запада, и был прав. Таким образом, ход событий сложился в пользу «христиан­ского мира», но не вследствие «героического сопротивления русских», русским ненужного, а из-за его отсутствия. Зато династия Аббасидов погибла, и, если бы не вмешательство крестоносцев, предавших монгольско-христианскую армию, Иерусалим был бы освобожден.

На второй натиск у монголов не хватило пассионарности, растраченной в полувековой междоусобной воине (1259—1301). Итак, походы монголов 1201—1260 гг. есть ис­тория пассионарного толчка или, точнее, энергетического взрыва, погашенного энтропией. Поэтому поиски здесь правых и виноватых или добрых и злых бессмысленны, как любые моральные оценки природных процессов. Они толь­ко мешают разобраться в механизмах изменений причинно-следственных связей в сложных вариантах суперэтнических контактов.