Тридцатилетняя война (1618—1648 гг.)

Тридцатилетняя война (1618—1648 гг.)

Содержание:

1. Характер Тридцатилетней войны. 3

2. Политическая обстановка в Германии в конце XVI - начале XVII века. 5

3. Религиозная реакция в лютеранских княжествах. 6

4. Города и бюргерство как объект дворянской агрессии. 7

5. Датская интервенция. 10

6. Политические планы Валленштейна 11

7. Итоги Тридцатилетней войны. 13

Список использаванной литературы 17

1. Характер Тридцатилетней войны.

Тридцатилетняя война (1618—1648гг.) представляет собой не только самый длительный, но и самый сложный кон­фликт XVII столетия.

Столкновение двух внутригерманских группировок было осложнено военным и дипломатическим вмешатель­ством иностранных государств, вследствие чего возник­шая в Германии гражданская война превратилась в за­тяжной международный конфликт, чреватый для страны губительными последствиями.

Прежде всего следует решительно оспорить глубоко ошибочное представление о Тридцатилетней войне как войне религиозной. Это представление сводится к тому, что миллионы людей (и при том не только немцев, но и датчан, шведов и французов), как бы внезапно увлечен­ных неодолимым порывом веры, разом пренебрегли сво­ими повседневными трудами и заботами для того, чтобы установить во всей Германии безраздельное господство «правой веры» и силой оружия приневолить инаковерующих блюсти «истинную веру».

На подобном представлении не стоило бы останавли­ваться, если бы речь шла о давних гипотезах, о наивных заблуждениях прошлого. К сожалению, подобную точку зрения повторяет и современная буржуазная историогра­фия, и это обстоятельство обязывает нас опровергать ее идеалистические концепции.

Несколько лет назад во Франции вышла шеститомная «История международных отношений» под редакцией академика П. Ренувена. Автор второго тома профессор Г. Зеллер настаивает на том, что Тридцатилетняя война была вызвана религиозными разногласиями.

Новейшая западногерманская историография дает противоречивую и путаную оценку Тридцатилетней вой­не, так как не может согласовать и примирить вероиспо­ведную расстановку сил в этой войне с проявившимися в столкновениях вероисповедных группировок ясно вы­раженными политическими (а не религиозными) стрем­лениями.

Так, П. Рассов считает, что Германия в период, пред­шествовавший войне, была целиком поглощена вероиспо­ведным размежеванием. «Каждое исповедание,— по его мнению,— таило в себе притязание на абсолют» и «Тридцатилетняя война должна была стать германской вероисповедной войной». Однако тот же автор признает, что данная война «снова (после Карла V) яви­лась со стороны императора попыткой превратить импе­рию в политический организм».

Другой западногерманский историк, К. Нольден, утверждает, что в XVII веке имперская идея уже не носи­ла присущего ей столетием ранее религиозного характе­ра, и тем не менее, по его представлению, «идея империи», очищенная, наконец, от всяких религиозных наслоений и дополнений, встретила противников, в числе которых на­ряду с «княжеским государственным эгоизмом» самосто­ятельно фигурирует «протестантизм».

Неопровержимые факты, уже давно обобщенные Ф. Мерингом, показывают, что размежевание двух лаге­рей, евангелической унии и католической лиги, опреде­лялось отнюдь не вероисповедными мотивами.

Достаточно указать на место, которое в гигантском конфликте XVII века занимало то или иное немецкое. или внегерманское государство, чтобы понять, сколь малую роль играли религиозные побуждения в политических и военных планах участников войны, а также тех держав, которые оказывали экономическое и дипломатическое воздействие на ход и характер этой войны.

Императора и католическую лигу поддерживала испанская католическая держава, тогда как немецких протестантов поддержи­вал «христианнейший король» католической Франции и его первый министр — кардинал Ришелье. Немецким протестантам пытался про­тягивать руку помощи мусульманский повелитель—султан Турции.

Католическая лига сурово осуждала протестантов, отнявших v католической церкви земли, и объявляла возврат этих отнятых церковных земель своей священной задачей, а глава католической лиги Максимиллиан Баварский, прельстившись доходами от со­ляных варниц зальцбургского архиепископа, отнял их вооруженной силой, а самого злополучного архиепископа упрятал в тюрьму и гноил там до конца его дней.

Протестантский князь Христиан Н Саксонский настойчиво стре­мился вступить в католическую лигу, чтобы свести счеты с сосед­ними протестантскими князьями — своими соперниками, а сыновья других протестантских князей — принцы Люнебургский, Лауенбургский, Голштинский сделали проще: они поступили на службу к им­ператорскому католическому полководцу Валленштейну, у которого правой рукой был убежденный протестант, талантливый генерал Ганс Георг фон Арним.

Сам Валленштейн заявлял, что он мог бы составить свое войско из протестантов не хуже, чем из католиков. Тот же Валленштейн много позднее, держа речь перед солдатами, говорил, что «папский Рим не подвергался разграблению с 1527 года, а между тем он ныне гораздо богаче». Когда шведский король Густав-Адольф вознамерился выступить в роли «спасителя» обиженных и угнетенных не­мецких протестантов,—это было осуществлением замысла, который в течение шести лет день за днем выковывал один из высших пре­латов католической церкви — кардинал Ришелье, замысла, который, несмотря на все протесты немецких католиков, не встретил осужде­ния со стороны «святого отца» в Риме—папы Урбана VIII. В то же время протестантские Нидерланды решительно отвергли предложен­ный им союз со шведским государем, ничуть не сочувствуя и не снисходя к просьбам своих немецких единоверцев.

Все эти факты показывают, что место того или иного государства или князя в рядах протестантов или католи­ков определялось интересами и расчетами, не имеющи­ми ничего общего с религией, с верой, однако всякий раз прикрываемыми мнимой заботой о вере.

Задача марксистского анализа событий заключается вовсе не в том, чтобы отрицать значение религиозной или любой другой демагогии, маскировавшей подлинные причины войны, а в том, чтобы под покровом религиоз­ных лозунгов, требований и разногласий обнаружить реальные, классово обусловленные причины конфлик­тов. Тридцатилетняя война была религиозным конфлик­том по форме, но отнюдь не по своему содержанию.

2. Политическая обстановка в Германии в конце XVI - начале XVII века.

После Аугсбургского религиозного мира в Германии укрепилось мелко-державное княжевластие и стало уменьшаться значение императорской власти. Каждый император при вступлении на престол связывал себя «изби­рательной капитуляцией», подтверждавшей княжеские привилегии. С умалением компетенции императора соот­ветственно расширилась компетенция князей. В их ве­дении оказались вопросы экономической политики, пра­ва, суда, а также и вопросы церковного управления сво­ими территориями. Политика князей отныне сводилась к погоне за доходами и стремлению всеми правдами и неправдами увеличить налоги и расширить территорию своего княжества. В отличие от прежней императорской политики, это была односторонняя политика крепостни­ческого гнета, стяжательства и военных авантюр.

Принадлежность того или иного владения к опреде­ленной религии, как известно, определялась формулой Аугсбургского религиозного мира — решением князя, предписывавшего подданным угодное ему вероисповеда­ние. Население не всегда пассивно подчинялось князю. Вероисповедная или сектантская оппозиция являлась выражением социального протеста, ответом на полити­ческие и религиозные гонения. Решительность, с кото­рой религиозные репрессии применялись как в католиче­ских, так и в протестантских владениях, свидетельство­вала об остроте классовой борьбы, о напряженности противоречий.

Карта вероисповедной принадлежности германских княжеств выглядела следующим образом. Оплотом лютеранства стали княже­ства немецкого Севера: Саксония, Гессен, Браиденбург, Голштиния, Мекленбург, Померания, Пруссия. Владетели этих княжеств успеш­но провели в собственных интересах секуляризацию церковных земель и в полной мере подчинили себе вновь созданную лютеран­скую церковь.

Реформация имела успех и на Верхнем Рейне. Однако здесь, в Пфальце, Вюртемберге, Бадене, возобладал кальвинизм в своей уме­ренной форме.

На Нижнем и Среднем Рейне, где исстари сложились могущест­венные духовные княжества архиепископов Кёльнского, Трирского и Майнцского, трех католических курфюрстов Германии, а также в епископстве Мюнстерском и герцогстве Юлихском утвердился ка­толицизм. Подлинной цитаделью католицизма оказались юг и юго-восток страны — владения баварского и австрийского дома.

3. Религиозная реакция в лютеранских княжествах.

Феодально-дворянские интересы на юге Штирии ничем существенным не отличались от таких же феодально-дворянских интересов на севере. Точ­но так же совпадали и абсолютистские притязания кня­зей юга и севера.

Именно поэтому на севере, как и на юге, имела мес­то феодальная реакция, которая также принимала кле­рикальный характер.

Различие заключалось в том, что орудием реакции здесь служила не католическая, а лютеранская церковь, в полной мере приноровленная к требованиям князя и непосредственно подчиненная ему. Ни о каком возвра­те к католицизму здесь не могло быть и речи, так как князья и дворяне не были намерены расставаться с за­хваченными церковными имуществами, а аппарат люте­ранской церкви оказался надежным инструментом в руках протестантского властителя.

Управляемая подчиненной князю консисторией люте­ранская церковь внушала верующим повиновение не­бесным и земным властям, которые почти отождествля­лись. Она пресекала малейшие признаки брожения и по­давляла отступление от твердо установленной лютеран­ской догматики.

Кальвинизм, даже в его умеренной форме, рассмат­ривался как государственное преступление, а религиоз­но-сектантская оппозиция преследовалась с необычайной жестокостью. Этико-философским и богословским иска­ниям здесь, как и на юге страны, не было места. Застыв­ший в неподвижных догматических и богослужебных формах лютеранский протестантизм должен был служить гарантией незыблемости феодального строя и непрере­каемости власти князя.

Проповедников «лжеучений» ждали полицейские кары. Когда канцлер Саксонии Крелль осмелился смяг­чить вражду между лютеранами и кальвинистами, он поплатился за это жизнью, казненный после нескольких лет тюремного заключения и пыток.

В одном только Лейпциге, как указывал Ф. Меринг, было публично сожжено 20 тыс. женщин, объявленных ведьмами. При этом перед толпой, созерцавшей «поучительное» зрелище казни, была 53 раза прочитана библия.

Если Ф. Энгельс говорил о том, что в эпоху Возрождения была сломлена «духовная диктатура» папы, то К. Маркс, оценивая лютеранство, сложившееся к концу XVI века в Саксонии, с горечью замечал, что оно «стало новым папством».

4. Города и бюргерство как объект дворянской агрессии.

Несмотря на то что в начале XVII века наметились первые симптомы на­чинавшегося упадка производства и торговли, крупные города на юге страны и на Рейне продолжали под­держивать широкую международную торговлю и до са­мого начала Тридцатилетней войны сохраняли свое благосостояние. На протяжении двух с половиной сто­летий (с начала XIV до середины XVI века) в Германии в обстановке крутого экономического подъема успешно протекал процесс первоначального накопления. Результатом этого процесса явилось сосредоточение весьма значительных денежных богатств в руках немецких бюргеров, главным образом южногерманских и рейн­ских. Под знаменем феодальной реакции уже в XVI веке началось расхищение богатств, аккумулированных в процессе первоначального накопления: были ликвидиро­ваны или вынуждены самоликвидироваться крупные компании. В посягательстве на них, помимо дворянства, участвовали бюргерские круги, упорно враждовавшие с компаниями.

В начале XVII столетия паразитическое немецкое дворянство добивалось и добилось дальнейшего ограб­ления бюргерства. От вооруженного насилия на боль­шой дороге оно переходило к организованным действи­ям крупными отрядами, как это делала банда Грумбаха. Однако крупные города были достаточно сильны, чтобы обезопасить свои товары на немецких дорогах и отразить натиск дворянских банд.

Возраставший налоговый и административный гнет княжеской и императорской власти и посягательства на городские вольности питали оппозицию, приобретавшую религиозную окраску. Горожане искали выход в создании протестантских церковных общин, с их помощью пытаясь выйти из-под суровой опеки католического ду­ховенства, стремясь найти в церковной автономии путь к защите своей муниципальной независимости. На Верхнем Рейне и Верхнем Дунае оплотом протестантизма являлись Франкфурт, Страсбург, Шпейер, Вормс, Нюрнберг, Ульм, Регенсбург, Донаувёрт. Не менее упорно держались протестантизма Кёльн и Аахен на Севере.

С 1560 по 1598 год тянулась борьба жителей города Аахена против католицизма, в защиту самоуправления и протестантизма. Еще в 1560 году протестантам Аахена было запрещено свободное отправление богослуже­ния. В том же году запрещено было избирать в город­ской совет протестантов. В 1581 году дело дошло до восстания, в ходе которого из города были изгнаны императорские комиссары и был избран протестантский совет. Духовенство и знать покинули Аахен. В 1593 году последовал императорский указ о реставрации католи­цизма. Применение вооруженной силы на этот раз было предотвращено заступничеством протестантских князей.

В 1598 году император Рудольф II объявил свой «при­говор», приведенный в исполнение тремя католическими князьями. Из города изгонялись заодно с протестант­скими проповедниками и все члены совета—протестан­ты. С запретом протестантского богослужения ликви­дировалось и городское самоуправление. Совет, очи­щенный от крамольных элементов, отныне превращался в подголосок императора и епископа.

Упомянутые ранее события в Кёльне: изгнание эксархиепископа Гебхарда и водворение нового архиепи­скопа Эрнста Баварского—привели к тому, что кёльн­ские горожане оказались обремененными тяжкими по­борами в пользу церкви и дворян-авантюристов Юга, поддерживавших нового пастыря.

Еще более острым был конфликт императора с Донаувёртом, который повлек за собой окончательное раз­межевание сил в преддверии назревавшей в Германии

гражданской войны.

В 1580 году епископ Марквард Аугсбургский завла­дел не только церковной властью, но и светской юрис­дикцией в Донаувёрте. С этого момента католический клир своим поведением бросал вызов населению проте­стантского города. Не находя защиты у императора, совет города обратился за содействием к собравшемуся в Вормсе съезду имперских городов, который оказал моральную поддержку горожанам и магистрату Донаувёрта. Полученный в городе императорский указ об опале вызвал в 1607 году восстание плебейских масс города, знавших, что им придется расплачиваться за не­милость императора. Они не ошиблись. В том же году город был обложен контрибуцией, которую не было на­дежды покрыть целому поколению горожан. Столь же тяжким ударом явилось превращение Донаувёрта из имперского города в город, подвластный католическому баварскому дому.

На удар, незаслуженно нанесенный Донаувёрту, отозвались другие города. Стремление восстановить Донаувёрт в правах имперского города послужило толчком для образования в 1608 году евангелической унии.

Если до возникновения евангелической унии дворяне рассчитывали на «легальное» обирательство с помощью налогов и пошлин, то наличие протестантской организа­ции открывало новое русло дворянским посягательст­вам. Отныне бесчинство в том или ином городе и его ограбление стали оправдываться вероисповедной непри­миримостью. Католическая реакция давала стихийно проявлявшемуся движению благочестивый лозунг, она вводила безудержный дворянский разбой в широкое русло организованной внутригерманской крестоносной экспансии. Эта экспансия облекала грабительскую алчность в одеяние религиозной нетерпимости. Однако объективный смысл всей этой экспансии сводился к то­му, чтобы довести до конца экспроприацию богатств, оказавшихся в руках бюргеров в результате первона­чального накопления.

Разгром городов и расхищение их богатств станови­лись благочестивой приманкой для немецкого дворян­ства и примыкавшего к нему деклассированного сброда, подобно тому, как это имело место четырьмя столетия­ми ранее во Франции, где феодальные силы под знаме­нем альбигойского похода растоптали и уничтожили благосостояние и культуру южнофранцузских городов.

Трагический для Германии анахронизм состоял в том, что чреватый губительными последствиями для экономического развития страны разгром городов ста­новился фактом семнадцатого, а не тринадцатого сто­летия.

Ответом на образование евангелической унии яви­лось возникновение в 1609 году католической лиги. Именно в этой организации стали сплачиваться католи­ческие дворяне. Во главе лиги стал крупнейший из южногерманских католических князей—Максимилиан Баварский (1597—1651 гг.), для которого религиозные цели никогда не заслоняли политических соображений. Политика начинавшейся жестокой католической реак­ции не помешала этому государю ограбить и лишить свободы Зальцбургского архиепископа, а стремление единовластно господствовать над лигой побудило его воспротивиться вступлению в нее трех рейнских архи­епископов. Не желая усиливать Габсбургов, Максими­лиан долгое время сохранял корректные отношения с евангелической унией.

Это последнее обстоятельство доказывает, что усиле­нию императорской власти с самого начала противились не только протестантские, но и католические князья.

Вероисповедная солидарность ни при каких условиях не могла устранить глубокого противоречия между централизаторскими стремлениями императорской власти и столь сильным в Германии княжеским сепаратизмам

5. Датская интервенция.

Немецкие протестантские князья после разгрома Чехии с тревогой ожида­ли, что победители, собравшие значи­тельное войско, потребуют от них возврата отнятых у церкви земель. Чтобы избежать этой опасности, они го­товы были воспользоваться помощью Франции и Гол­ландии.

9 декабря 1625 г. Англия и Голландия заключили до­говор с датским королем Христианом IV (1588—1648гг.), которого получение английских и голландских субсидий обязывало к вторжению в Германию.

Осложнение англо-французских отношений не дало возможности Франции поставить подпись своего пред­ставителя рядом с подписью английского представите­ля под официальным текстом договора, заключенного с Данией.

Это не помешало Франции предоставить датскому королю французскую субсидию в дополнение к голланд­ской и английской.

Внешнеполитическая концепция Франции при развя­зывании датской интервенции нашла отражение в до­кладной записке дипломата Фанкана, видимо, пред­назначавшейся для Ришелье. Основная мысль докумен­та заключалась в том, что экономическим интересам Дании, Англии и Франции противоречит усиление Габ­сбургов и возможность использования ими больших-ресурсов Германии. Именно поэтому не следует до­пускать капитуляции Дании перед императором.

Материальная и дипломатическая поддержка держав, облегчила Христиану IV намеченный им план захвата нижнегерманских земель.

При этом датская интервенция и ее захватнические цели маскировались широко возвещенным намерением датского короля прийти на помощь своим немецким единоверцам—протестантским князьям.

Успешные военные действия датских войск, поддер­жанные силами немецких протестантов, изменили обста­новку. Этим успехам способствовал разлад в лагере сто­ронников императора.

Полководец католической лиги Тилли добивался от императора Фердинанда II увеличения военных сил лиги. Однако император противился чрезмерному усиле­нию лиги, глава которой недвусмысленно давал понять, что он отнюдь не является сторонником усиления импе­раторской власти.

При подобных условиях император воспользовался соблазнительным для него предложением чешского дво­рянина Валленштейна, взявшего на себя обязанность сформировать большую армию, не прибегая к затратам императорской казны.

Даровитый полководец XVII века и политический авантюрист Альбрехт Валленштейн был не только пре­образователем военного дела, пересмотревшим и изме­нившим принципы тогдашней стратегии и тактики, он был, кроме того, убежден в том, что «война кормит вой­ну», в том, что армия, где бы она ни проходила и где бы она ни была расквартирована, может и должна довольст­воваться за счет местного населения.

Поощряя насилия и мародерство, Валленштейн для тысяч дворян и для десятков тысяч деклассированных, безземельных и лишенных заработка людей олицетворял боевую разбойничью удачу, безнаказанность насилия над горожанами и деревенскими жителями. Именно по­этому ему удалось навербовать огромную армию, не прибегнув к затратам казны и собрав под своим знаме­нем солдат, поверивших в то, что их за все вознаградит предстоящая добыча.

Победы Валленштейна над войсками Христиана IV положили конец датской интервенции, лишили Христи­ана IV завоеванных им немецких территорий и застави­ли его отвести свои войска обратно в Данию.

Любекский мир 1629 года сохранял за Данией ее прежние владения, но обязывал ее короля к отказу от вмешательства в германские дела и очищению захвачен­ных германских территорий.

Война с Данией . не прекратила внутренней войны. В 1627 году войска полководца лиги Тилли обирали Бре­мен, Брауншвейг, Люнебург, а Валленштейн раскварти­ровал свою армию в Бранденбурге, запретив курфюрсту собирать подати. Отныне каждый мушкетер получал по 7, а рейтар по 12 гульденов в месяц; сверх этих значитель­ных сумм солдаты вымогали продовольствие у местного населения.

Как и в начале войны, дворяне и ландскнехты подвергали провинции Германии систематическому ограб­лению, и трудящееся население страны одинаково разо­рялось, независимо от того, чье знамя господствовало в той или иной провинции.

6. Политические планы Валленштейна

Валленштейн своим поведением озадачил и встревожил пристально наблюдавших за ним германских и иностран­ных политических деятелей.

К своему прежнему, полученному от императора ти­тулу герцога Фридляндского он присоединил не только звание герцога Мекленбургского, но также и странно звучавший титул адмирала Немецкого и Океанического морей. С необычайным упорством боролся он за каждую пядь береговой территории и, встретив сопротивление со стороны осажденного Штральзунда, заявил, что возьмет этот город даже в том случае, если тот оказался бы при­кованным цепями к небесам. Еще до окончания датской войны он поручил полковнику Арниму занять войсками и тщательно укрепить все гавани Померании и, задер­живая все корабли, которыми удастся овладеть, воору­жить их, ибо «Густав-Адольф — хитрец, за которым надо следить в оба». Адмирал несуществующего флота да­вал понять, что настало время возродить былую мощь Ганзы и доставить Германии почетную роль в морепла­вании и колониальной торговле.

В 1628 году на любекском ганзетаге представители ганзейских городов совещались о том, следует ли им примкнуть к делу, начатому Валленштейном, и отва­житься на оснащение союзного флота, который стал бы флотом Германии. Это предложение, таившее в себе ог­ромный риск, было отклонено осторожными ганзейцами, и тем самым дерзким планам Валленштейна был нанесен первый удар.

В его речах и невзначай брошенных репликах прояв­лялось нескрываемое пренебрежение к немецким князь­ям, как истинным виновникам политической и военной слабости Германии. «Князей,—говорил он, - следует посократить. Они больше не нужны; как во Франции и Испании только, один король, так и в Германии должен повелевать только один император».

В этом и других сходных высказываниях намечались контуры дерзкого плана. Полководец, провозгласивший себя адмиралом, намеревался превратить носителя при­зрачного императорского титула в подлинно единодержавного государя, а мелкодержавных немецких госуда­рей в верноподданных землевладельцев.

На пути к осуществлению смелых замыслов Валленштейна стояли труднопреодолимые преграды. Одной из них являлось наличие двух враждующих лагерей: като­лического и протестантского.

Для Валленштейна приверженность католическому знамени всегда была делом холодного расчета. В нача­ле своей карьеры он среди своих соотечественников-че­хов был едва ли не единственным талантливым офице­ром, примкнувшим к угнетавшему его родину католи­ческому окружению императора. Занятая им позиция и услуги, оказанные Габсбургам, были щедро возна­граждены. Возглавляя огромную армию, Валленштейн не только намекал на возможность разграбления папско­го Рима, но и заявлял: «Пусть дьявол и адское пламя. засядут попам в потроха!».

Подобные фразы, произнесенные перед строем сол­дат, становились известными всюду. Валленштейн по­лагал, что конец затянувшейся внутригерманской распре сможет положить лишь большая завоевательная война за пределами Германии под императорским знаменем.

Такая война и связанные с ней трофеи казались спо­собными прельстить дворян обоих вероисповеданий, и в войске Валленштейна велись толки о богатствах зару­бежных стран и о походах, обещающих эти богатства.

Однако осуществлению подобных планов больше все­го мешала растущая ненависть князей к победоносному полководцу и его замыслам. В самом существовании полководца, командующего 100-тысячной армией и силь­ного доверием солдат, таилась явная угроза для немец­ких князей.

Слова полководца о том, что император в Германии должен быть столь же силен, как король во Франции, звучали для мелкодержавных государей" как смертный приговор. Когда же Валленштейн заговорил о том, что настала пора упразднить старые «земские чины» (сое-ловно-представительные собрания 'немецких земель), когда он заявил, что император должен быть наследст­венным государем, не нуждающимся в избрании князь­ями, это было воспринято курфюрстами как объявление войны, как неслыханное посягательство на их власть и на «немецкую свободу».

Уже в 1627 году в Мюльгаузене состоялось совеща­ние католических и протестантских курфюрстов с участи­ем Саксонии и Бранденбурга, после которого император получил совместный протест всех курфюрстов против злоупотреблений Валленштейна как командующего во­оруженными силами.

Требование Валленштейна о выводе войск лиги из Мекленбургских квартир было воспринято как переход от слов к действиям.

7. Итоги Тридцатилетней войны.

Страшными были итоги войны. Беспримерными оказались причиненные ею опустошения. Скорбью и гневом на­полнены показания современников и очевидцев, повест­вующих о том, что представляла собой Германия в пос­ледние годы войны и в период, следующий за ее окончанием.

Выдающимся литературным памятником, отображающим будни и бедствия Тридцатилетней войны, является произведение Ганса Гриммельсгаузена «Симплициус симплициссимус» (в переводе сПростак простейший»). Автор этого замечательного произведе­ния — солдат поневоле, писатель по призванию, патриот по убеж­дению, крестьянский сын, плоть от плоти трудового народа Герма­нии, не мог равнодушно взирать на сожженные селения, на трупы детей и женщин, на одичавшую землю и одичавших сынов горячо любимой родины.

В своих зарисовках наблюдательного художника Гриммельсгаузен запечатлел картины солдатского бесчинства, нарисовал лю­дей, которых долголетняя война довела до полного морального растления, изобразил ни с чем не сравнимые страдания беззащит­ного трудового народа.

Художественное полотно, созданное кистью мастера и подлин­но народного немецкого художника, лишь дополняется докумен­тальными данными, свидетельствующими языком цифр и фактов о величайшей трагедии, пережитой Германией в XVII столетии.

Систематизации фактических данных о итогах Тридцатилетней войны посвящены работы К. Т. Инама-Штернега и Р. Хёнигера, рисующие убедительную картину величайшего упадка Свя­щенной Римской империи.

Население Чехии, достигавшее в 1618 году 3 млн., к концу вой­ны сократилось до 780 тыс. человек. Из 34700 чешских деревень уцелело всего 6 тыс. В Саксонии только за два года шведских опу­стошений (с 1630 по 1632 г.) погибло 934 тыс. человек. В провинции Лаузиц вместо 21 деревни, существовавшей до войны, сохранилось лишь 299 крестьянских хозяйств.

В Виттенбергском округе Саксонии на 74 кв. км приходилось 343 брошенных поселения. В Пфальце из полумиллиона жителей в 1618 году к 1648 году осталось всего 48 тыс. В Вюртемберге еще в 1634 году насчитывалось 313 тыс., а к 1645 году осталось лишь 65 тыс. жителей.

К концу войны в прославленном Аугсбурге вместо 80 тыс. оста­валось лишь 16 тыс. жителей, а в Кёльне — вместо 60 тыс. всего 25 тыс.

Горожане, подвергавшиеся разграблению и не нахо­дившие сбыта своим изделиям, переселялись в деревен­ские местности, чтобы найти там безопасность и пропита­ние, обрабатывая клочок огорода.

О том, как медленно впоследствии восстанавливалась прежняя численность народонаселения, говорит следую­щий пример: в одном из округов Тюрингии — Гиннеборгском — в 1634 году насчитывалось 1773 семейства. К 1649 году уцелело всего 313 семейств, и лишь через 200 лет, в 1849 году, количество семейств достигло в этом округе 1916, едва превысив, таким образом, цифру 1634 года.

Вышедший в ГДР «Учебник для политшкол» обобща­ет вызванную Тридцатилетней войной убыль населения в двух цифрах: из 20 млн. населения к концу войны оста­лось лишь 4 млн.

Катастрофический характер обезлюдения страны ил­люстрируется мерами, к которым прибегала во Франконии католическая церковь, проявившая присущий ей практицизм и приспособляемость. Крестьянам разреша­лось иметь ...двух жен, а для мужчин пострижение в монахи допускалось лишь с 60-летнего возраста (мера, разумеется, отмененная в дальнейшем). Страна измени­ла даже свой внешний облик. В Ганновере исчезли корабельные леса, вырубленные шведами. В земледельческих областях опустели многолюдные деревни, пахотные поля .зарастали сорняками, вслед за сорняками шли в наступ­ление леса, завладевшие обширными пространствами. На одичавшей земле множились волчьи стаи.

Курфюрст Иоганн Георг Саксонский, истребивший со своей челядью за 45 лет 3500 волков и 200 медведей, объявил волков чем-то вроде национальной опасности и по этому случаю осчастливил своих уцелевших поддан­ных «волчьим налогом», кстати, сохранившимся вплоть до 1848 года.

К результатам стихийного опустошения приходится добавить сознательно нанесенный ущерб, причиненный завоевателями народному хозяйству. Планомерно разру­шались заводы по производству железа, проволоки, ли­тейные заводы и рудные копи. Нужные, сведущие в своем деле работники принудительно выселялись в Швецию.

Материальным бедствиям сопутствовал неизбежный культурный упадок страны. Среди огня и разрушения, погромов и зверских насилий выросло поколение, не знав­шее грамоты и школы, прятавшееся в норах и лесах, жив­шее в постоянном страхе и горькой нужде, травимое ландскнехтами и драгунами. Специалисты утверждают, что даже немецкий язык в период долгого безвременья подвергся порче, огрубел и упростился, оказался засорен­ным чужеземными словами и вульгаризмами.

Таков трагический итог Тридцатилетней войны, о ко- . тором говорят и сухие цифры, и гневные страницы Гриммельсгаузена, и исследования таких историков, как К. Т. Инама-Штернег и Р. Хёнигер.

На этом фоне резко выделяется тенденциозная попыт­ка известного экономиста-историка В. Зомбарта не толь­ко преуменьшить гибельные последствия Тридцатилет­ней войны, но и реабилитировать в глазах читателей само понятие войны, вопреки фактам и здравому смыслу, воз­вести войну в ранг созидательного фактора, якобы спо­собствующего хозяйственному прогрессу.

Будучи не в состоянии опровергнуть неоспоримые данные о последствиях Тридцатилетней войны, Зомбарт стремится их обесценить, заявляя, что жалобы на разру­шительные последствия войны повторяются в любой стране из века в век, а потому-де в них надо видеть лишь традиционное преувеличение, лишенное всякой достовер­ности. Зомбарт успокаивает читателей справкой, из ко­торой явствует, что Европа в XVI столетии знала лишь 25 мирных лет, а в XVII и того менее—только 21 год. Тем самым Тридцатилетняя война произвольно отожде­ствляется с другими войнами, совершенно не сходными с ней по длительности и масштабам.

Все это делается для того, чтобы внушить читателям мысль о войне как неизбежном явлении, сопутствующем Даже периодам экономического подъема и якобы таящем в себе семена этого подъема.

Смысл всей этой бездоказательной, но настойчивой фальсификации, допускаемой в оценке итогов одной из самых опустошительных войн германского прошлого, раскрывается датой предисловия к книге Зомбарта:

12 ноября 1912 г. Еще яснее цель автора раскрывают строки самого предисловия: «Случаю угодно, чтобы эта , книга появилась в такое время, когда военные интересы Ш снова все более овладевают душами. Умы благодаря этому становятся более подготовленными к постижению того единственно великого значения, которое война имела, имеет и будет иметь для нашей культуры, покуда судьбы народов будут определяться мужами».

Разумеется, вовсе не случай обусловил фальсификацию итогов крупнейшей международной войны прошлого накануне первой мировой войны XX столетия. Попыткой исказить роковые уроки Тридцатилетней войны и заодно реабилитировать всякую войну вообще Зомбарт способ­ствовал пропагандистской подготовке империалистичес­кой войны и своими фальсификаторскими ухищрениями предуказывал путь будущей фашистской пропаганде.

Список использаванной литературы

Штокмор В.В. История Германии средние века

М.: 1983г.

Ливанцев К.Е. История буржуазного государства и права Изд. «Дрофа» 1992г.

Люблинская А.Д. Германия в Средние века. Абсолютизм 1630 – 1642 г.г. М.: Юрайт 1995г.

Исторя государства и права зарубежных стран Ч.1-2 Под ред. проф. Крашенинниковой Н.А. и проф.Жидкова О.А. М.: Издательская группа ИНФРА. М- НОРМА, 1997г.