Тургенев (работа 1)

И. С. ТУРГЕНЕВ (1818 - 1883)

Более полувека Иван Сергеевич Тургенев находился в центре общественной и духовной жизни России и Западной Европы и «в течение всего этого времени... стремился, — как он вы­разился,— воплотить в надлежащие типы и то, что Шекспир называет самый образ и давление времени, и ту быстро изменявшуюся физионо­мию русских людей культурного слоя, который преимущественно» служил «предметом» его «на­блюдений».

«Давление времени» Тургенев ощущал не­обыкновенно остро. В детстве это было давление крепостного рабства и помещичьего произвола, воплощавшегося для мальчика в лице его мате­ри Варвары Петровны, владелицы огромных имений и нескольких тысяч душ крестьян. В род­ной семье (Тургеневы жили сначала в селе Спасское-Лутовиново Орловской губернии, а с 1827 г.— в Москве) будущий писатель даже на себе ощущал произвол Варвары Петровны и мальчиком хотел бежать из дому от ежеднев­ных розог. Тяжелые воспоминания детства всю жизнь будут преследовать писателя. Образ крутой и властной барыни встречается во мно­гих рассказах Тургенева. То это «пухлая, чув­ствительная и злая» госпожа Зверкова, запре­тившая горничной Арине выйти замуж за люби­мого человека («Ермолай и мельничиха»); то капризная барыня, разбившая счастье просто­душного глухонемого дворника Герасима («Му-му»); то «строгая и гневная» помещица, ссылаю­щая на поселение крестьянина за недостаточно почтительный, как ей показалось, поклон («Пунин и Бабурин»). Все эти, как и многие другие, страшные истории не вымышлены писателем, а разыгрывались на его глазах, мучили и воз­мущали его своей жестокой несправедливостью.

Когда Тургенев вырос, за пределами ор­ловской усадьбы и родительского дома он почувствовал то же самое «давление времени» — давление самодержавия, полиции и бюрокра­тии, крепостного права, отсутствие элементар­ных человеческих и гражданских прав в мас­штабах всей громадной России.

Но «давление времени» действовало и в дру­гом направлении — существовало давление идей. Это были идеи политической и духовной свободы, равенства всех людей перед законом, уважения человеческой личности, воспринятые Тургеневым из книг, от учителей (первым учи­телем был крепостной Ф. И. Лобанов), в стенах университетов (Тургенев учился в Московском, Петербургском и Берлинском университетах).

Вольнолюбивые взгляды Тургенева укрепля­лись и развивались в общении с лучшими людь­ми России: Т. Н. Грановским, Н. В. Станке­вичем, М. А. Бакуниным, А. И. Герценом и прежде всего с В. Г. Белинским, духовным вождем передовой молодежи, которого Турге­нев называл своим «отцом и командиром».

«Гнусная рассейская действительность» (вы­ражение Белинского) настолько противоречила идеалам Тургенева, что надо было или вступить с ней в борьбу, или отказаться от своих убеж­дений. «... Почти все, что я видел вокруг себя, возбуждало во мне чувства смущения, негодо­вания — отвращения, наконец... Я не мог ды­шать одним воздухом, оставаться рядом с тем, что я возненавидел... Мне необходимо нужно было удалиться от моего врага затем, чтобы из самой моей дали сильнее напасть на него... Враг этот был — крепостное право. Под этим именем я собрал и сосредоточил все, против чего я решился бороться до конца — с чем я поклялся никогда не примириться...»

В 1847 г., чтобы лучше исполнить свою клятву, Тургенев уезжает за границу. Осу­ществляя свое намерение, он создает сборник рассказов «Записки охотника» (1846—1851 гг., в 70-е годы Тургенев дополнил сборник еще тре­мя рассказами). Сборник этот принес автору известность и навлек на него правительственные гонения. Цензор, пропустивший «Записки охотника», был уволен. И книга эта вместе с появившейся в то же время статьей Тургенева, посвященной смерти Гоголя, послужила при­чиной его ареста и двухлетней ссылки в имение матери под надзор местных властей.

В этих рассказах перед читателем проходит два ряда основных действующих лиц — крепост­ные крестьяне и помещики. Каждое лицо свое­образно, каждое непохоже на других. Но не­трудно заметить, что почти все крестьяне глубо­ко симпатичны автору, отмечены большой нрав­ственной силой, духовной правдой и красотой. Одних отличает большой ум, практическая сметка, воля (Хорь, Овсяников, Бирюк, Дикий Барин), других — поэтическая мечтательность (Калиныч, Касьян, крестьянские дети), поиски правды (Касьян, Овсяников, Митя) и почти всех — высокоразвитое чувство человеческого достоинства. Вся жизнь их проходит в труде, почти вся—в страданиях, но это не сделало их ни жестоким!!, ни равнодушными.

Никто до Тургенева не изображал русских крестьян такими — внушающими не только сострадание, но и уважение, а их суровую жизнь — проникнутой поэзией труда и природы.

Тяжелая и простая жизнь крестьян дается на фоне тоже простых и всегда прекрасных картин русской природы. Этот пейзаж был такой же новостью в русской литературе, как и турге­невское изображение крестьян. Он как бы жи­вет и дышит одной жизнью с людьми, передает их настроения, бывает то пасмурным, то свет­лым, то неприветливо грозовым, то поэтически таинственным.

Рядом с крестьянами особенно мелкими и ничтожными выглядят их господа — незадач­ливый жених господин Полутыкин, пухленький Стегунов, лицемерный Пеночкин, приживал Недопюскин и др. Все они тоже разные, но каждый по-своему непривлекателен и ничто­жен. Живут они праздно, неинтересно, запол­няя охотой, картами, вином свое никому не нужное существование. В большинстве они маленькие деспоты: одни откровенные, дру­гие прикидываются «либералами». Те немно­гие, которым в тягость пустота жизни, которые смутно сознают несправедливость рабства, ока­зываются бессильными что-либо изменить в по­ложении вещей, в своем собственном существо­вании. Такие становятся болтунами (вроде Любозвонова), неудачниками (вроде Каратаева), сознают свою ненужность (как Гамлет Щигровского уезда), и никто из них не вынес бы и по­ловины тех трудов и страданий, которые при­ходятся на долю крестьянина.

Сдержанно, скрывая негодование, рассказывает Тургенев о барских капризах и само­дурстве: Полутыкин разорил хозяйство Калиныча, таская его с собой на охоту; Пеночкин приказал высечь слугу за то, что вино к завтраку не было подогрето; господа Зверковы загубили жизнь Арины; вздорная помещица разбила счастье Матрены и Каратаева и т. д. Пример помещичьего произвола и издевательства над человеком — судьба дворового Кузьмы, по про­звищу Сучок («Льгов»). Ему довелось побывать под властью пяти господ, и каждый придумы­вал ему новую «должность» — он был казачком (мальчиком-слугой), «фолетуром» (форейтор — верховой кучер), садовником, доезжачим (стар­шим псарем), «с лошади упал и лошадь за­шиб» — его выпороли и отдали в учение к са­пожнику, потом приказали быть «ахтером» и велели называться Антоном (когда он изобра­жал слепого, ему под веки закатывали гороши­ны), потом, за вину брата, разжаловали в пова­ра, затем в буфетчики, опять в повара, в кучера и, наконец, назначили «рыболовом» и «велели... пруд... содержать в порядке», хотя рыбы в пру­ду и в помине нет.

Уродливые стороны жизни Тургенев изо­бражал в большинстве произведений и в то же время, запечатлевая «образ и давление време­ни», он показывал и передовых людей. Как ни мало их было, в них «было будущее России» (Герцен); на этих людях, по убеждению Тургенева, лежала обязанность «быть передавателями цивилизации народу». Изображение этих людей — чаще всего небогатых, образо­ванных дворян — и занимает самое большое место в повестях Тургенева 40—50-х годов («Андрей Колосов», «Дневник лишнего чело­века», «Фауст», «Ася» и др.) и в первых романах («Рудин», 1855; «Дворянское гнездо», 1858). Только в этой среде возникал тогда созна­тельный протест против дурного устройства общества. Однако во всех своих начинаниях — общественных и личных — эти герои неизмен­но терпят неудачи, им не оказывается места в жизни, они становятся, по выражению одного из таких героев, «лишними людьми».

Таков Дмитрий Рудин — обаятельный собе­седник, умный, образованный и, несомненно, талантливый человек. Он искренне и честно хочет добра и счастья для народа, умеет увлечь своим красноречием других людей, внушить им благородные стремления, но в практических делах он оказывается робким и беспомощным. Когда Наталья, дочь богатой помещицы Ласунской, полюбившая Рудина вопреки воле мате­ри, спрашивает его: «Что нам надобно теперь делать?» — Рудин отвечает: «Покориться судьбе». Эта ситуация — встреча благородного, но не приспособленного к жизни мужчины с само­отверженной девушкой, готовой куда угодно и на что угодно идти за тем, кого она любит и кому она верит, повторяется в разных вариан­тах во многих произведениях Тургенева («Ру­дин», «Ася», «Дворянское гнездо», позднее — «Вешние воды» и др.). И критики, и читатели постоянно отмечали нравственное превосходство тургеневских героинь над его мужскими персо­нажами. Личный конфликт как бы обнаружи­вал общественную, социальную несостоятель­ность «лишних людей». Покорность судьбе, т. е. обстоятельствам, парализует все начинания Рудина, как и других тургеневских героев этого типа.

Едва ли, однако, упреки критиков в адрес «лишних людей», по крайней мере, в адрес Ру­дина, были вполне основательны и едва ли они соответствовали замыслу самого Тургенева. Ведь только нежелание жить, как живут все — быть чиновником или помещиком, — делало луч­ших людей «лишними» в России, а сознание своей практической беспомощности в условиях громадной крепостной страны делало их бес­сильными перед «судьбой». Это хорошо понял Горький, писавший: «Приняв во внимание все условия времени — и гнет правительства, и умственное бессилие общества, и отсутствие в массах крестьян сознания своих задач,— мы должны будем признать, что мечтатель Рудин, по тем временам, был человеком более полез­ным, чем практик. Мечтатель — он являлся пропагандистом идей революционных, он был критиком действительности, он, так сказать, пахал целину...»

Но время шло, и «давление времени» изме­нялось. Новый царь — Александр II решает отменить крепостное право, чтобы избежать революции. На смену немногочисленным рево­люционерам-дворянам приходят революцио­неры-разночинцы, вышедшие из разных, пре­имущественно из низших, чинов, т. е. слоев, общества. Герои, подобные Рудину, уходят в прошлое. На смену приходят новые люди, го­товые и способные к активной борьбе за пере­устройство общества.

Тургенев не примкнул к революционерам-разночинцам; он даже ушел из журнала «Со­временник» (в 1860 г.), ставшего их органом, хотя с этим журналом он был связан еще с 1847 г. Однако он по-прежнему остро ощущал «давление времени» и первый убедительно и прав­диво отразил в литературе перемены, происхо­дящие в русском обществе. В романе «Накану­не» (1859) неудачникам-дворянам Берсеневу и Шубину противопоставлен новый герой — разночинец Инсаров, болгарин, борющийся за освобождение родины от турецкого ига. Проти­вопоставление подчеркивается тем, что герои­ня романа — Елена Стахова, которую любят и Шубин, и Берсенев, и Инсаров, выбирает Инсарова и уезжает с ним, чтобы участвовать в освобождении Болгарии. Елена — натура цельная, решительная и самоотверженная. Пу­стота обеспеченной и праздной жизни оттал­кивает ее. «Кабы были между нами путные люди, не ушла бы от нас эта девушка, эта чут­кая душа»,— говорит Шубин. Но «путных лю­дей» вокруг не было, а Инсаров указал ей цель жизни. После смерти его Елена не вернулась в Россию, а осталась в Болгарии продолжать его дело.

В 1861 г., в год отмены крепостного права, когда, как казалось многим, в России вот-вот могла начаться революция, Тургенев пишет свой лучший роман «Отцы и дети», роман о рус­ском разночинце-революционере, посвящая его памяти первого великого русского разночинца В. Г. Белинского. Несмотря на разногласия с разночинцами, в новом романе он в такой сте­пени остался верен художественной правде, что «Отцы и дети» стали центральным произве­дением эпохи и сохраняют и сейчас огром­ное значение. В романе изображены дворя­не и разночинцы двух поколений — «отцов» и «детей». Мелкими, в большинстве своем сла­бовольными людьми, с узкими, ограниченными интересами изображены представители дворян обоих поколений — отец, сын и дядя Кирсано­вы. «Их песенка спета». Их всех заслонила огромная фигура нового человека—Евгения Ба­зарова. Сын лекаря, внук дьячка (как Белин­ский!), Базаров наделен глубоко народными, в понимании Тургенева, чертами: в нем много общего с такими крестьянскими персонажами «Записок охотника», как Хорь, Бирюк, Дикий Барин. Тот же ясный, трезвый ум, практиче­ская сметка, умение видеть насквозь людей и большая доля иронии, то же неутомимое тру­долюбие, энергия, огромная воля, независи­мость в суждениях и поступках, то же мужест­венное и честное отношение к жизни и к смерти. В отличие от героев-дворян, Базаров не тер­пит «красивых слов» — он человек дела. База­ров — «нигилист» (от латинского nihil — нич­то, отрицание), что для Тургенева означало — революционер. Он отрицает весь существую­щий строй России, отрицает религию, дворян­скую культуру. Базаров знает, что ему пред­стоит опасная борьба, и он готов и хочет «драть­ся», так как убежден, что нет иного пути для подлинного освобождения народа, для установ­ления разумного общественного порядка. Одна­ко Базаров оказывается совершенно одиноким, как в свое время Рудин. Дворянам с ним не по пути. Народ, к которому он принадлежит по происхождению, характеру, многим привычкам и вкусам, не понимает его, видит в нем «барина». Случайно заразившись трупным ядом, Базаров умирает, не успев ничего совершить. Перед смертью, которую он встречает просто и муже­ственно, Базаров как будто сознает, что он «не нужен России», точнее говоря (по мысли Тур­генева), его время еще не наступило. Этот финал определил отрицательное отношение передовой критики к роману в целом, многие несправедли­во увидели в нем «клевету» на молодое поколе­ние, и недоразумение это незаслуженной тя­жестью легло на Тургенева. Он готов был даже навсегда отказаться от литературной деятельности и усомнился на какой-то момент в ценно­сти и осуществимости тех общественных идеа­лов, которым поклялся служить в молодости («Довольно», 1865).

Однако «давление времени» оказалось силь­нее этих тяжелых раздумий. Революция в Рос­сии не произошла, правительственный гнет в стране снова усиливается. «Видно, николаевщина была схоронена заживо, — писал Герцен,— и теперь встает из-под сырой земли, в формен­ном саване, застегнутом на все пуговицы». Сно­ва пускаются в ход доносы, опять аресты, ссыл­ки, казни. В этой обстановке Тургенев пишет роман «Дым» (1865—1867) — произведение резко сатирическое, обличающее правящую знать, сановную бюрократию и военщину, вы­смеивающее их надежды повернуть назад исто­рическое развитие страны. Вместе с тем в романе высмеиваются и мнимореволюционные болту­ны, выдающие себя за передовых людей: Бамбаев — «человек из числа пустейших»: Воро­шилов, Пищалкин, Матрена Кузьмнишна Суханчикова и др.

Это было также своеобразное «давление вре­мени». Левые взгляды после 1856 г. вошли в мо­ду, ими стали спекулировать люди пустые и бессовестные, выдавая фразы за убеждения, которых у них не было, и наживая таким деше­вым способом некоторый «моральный капи­тал» — авторитет и уважение, которых они не заслуживали.

В резкой, полемической форме в романе изло­жены, в рассуждениях Потугина, и многие мыс­ли самого автора относительно исторических судеб России. Потугин, как и Тургенев,— запад­ник. Утверждая общность духовных ценностей, выработанных многими европейскими народа­ми, в том числе и освободительных идей, шед­ших с Запада, Потугин вовсе не отрицает ни самобытности русского народа, ни чувства пат­риотизма. Примерно в эти же годы Тургенев, объясняя свои общественные позиции, писал: «... я никогда не признавал той неприступной черты, которую иные заботливые и даже рья­ные, но малосведущие патриоты непременно хотят провести между Россией и Западной Ев­ропой...»

Тургенев, подолгу живший за границей, сде­лал очень много для сближения русской и за­падноевропейской культуры. «...Это был человек, которому вплоть до самого последнего времени образованные классы в романских и германских странах обязаны почти всем, что они знают о внутренней жизни славянских рас в наши дни» — так писал о нем датский критик XIX в. Георг Брандес. Со многими крупнейшими пред­ставителями европейской культуры Тургенева связывала тесная дружба, особенно с француз­скими писателями Г. Флобером, Э. Золя, Ж. Санд, В. Гюго и другими.

Это были годы всемирной известности Тур­генева, когда, по свидетельству Брандеса, «ни одного из современных русских писателей не читали так много в Европе, как И. С. Турге­нева».

До последних дней своей жизни Тургенев не утратил глубоких связей с Россией. Любовь к родине, страстное желание видеть ее свобод­ной лежали в основе всех его творческих иска­ний. Его последний роман «Новь» (1876), от­меченный тем же острым чувством времени, посвящен народникам — русским революцио­нерам 70-х годов. Герои романа — Марианна, Нежданов, Маркелов и другие — пытаются поднять крестьян на революционную борьбу. Крестьяне не понимают этих людей, искренне желающих им добра, и выдают их в руки поли­ции. В этом была жестокая правда жизни. Но в то же время Тургенев показал, что эти меч­татели революционеры — лучшие и благород­нейшие люди России.

Глубокая любовь к России, ее народу и русскому языку, вера в силу революционного подвига, надежда, что русский народ, бесправ­ный и забитый, будет свободен и счастлив, вы­ражены и в последних произведениях Тургене­ва — «Стихотворениях в прозе» (1877—1882). Это коротенькие, взволнованные рассказы, иногда даже без всякого сюжета. В них от­ражены горькие, тяжелые, порой мрачные раздумья писателя о жизни и людях, о природе и искусстве. Но есть в этих рассказах и светлая струя — любовь ко всему живому, человече­скому, прекрасному. Эта струя пробивается в рассказе «Деревня» — в любви к русской природе, к крестьянам, к их быту и нуждам; она выражена в стихотворении «Порог», рас­сказывающем о подвиге девушки-революцио­нерки, идущей на гибель во имя своих убежде­ний. Эта светлая струя торжествует в стихо­творении, обращенном к русскому языку: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины,— ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и сво­бодный русский язык! Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что соверша­ется дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!»

Тургенев скончался в местечке Буживаль, под Парижем, 22 августа 1883 г. и был погребен в Петербурге — недалеко от могилы Висса­риона Григорьевича Белинского, его друга и учителя.

«... Что можно сказать о всех вообще произ­ведениях Тургенева?— писал М. Е. Салтыков-Щедрин.— То ли, что после прочтения их лег­ко дышится, легко верится, тепло чувствуется? Что ощущаешь явственно, как нравственный уровень в тебе поднимается, что мысленно бла­гословляешь и любишь автора?.. Это, именно это впечатление оставляют после себя эти про­зрачные, будто сотканные из воздуха образы, это начало любви и света, во всякой строке бью­щее живым ключом...»