Роль жаргона в развитии языка

Какую роль в развитии языка играет жаргон?

Социальными и профессиональными разновидностями языка (жаргонами и арго) называют речь профессиональных групп или социальных прослоек, поставленных в особые, обособленные условия жизни и общения.

Конечно, это не особые языки, а особый словарь — лексика и фразеология, возникшие на базе общенационального языка в определенных исторических условиях и в силу разных причин, которые используются теми или иными группами людей, близких по профессии, социальному положению.

Нередко такой словарь строится как «тайная», «засекреченная» речь, понятная лишь узкому кругу посвященных. Это — условные языки старых русских торговцев (бродячих офеней-коробейников), о которых писал Н.А. Некрасов, а также ремесленников-отходников (шаповалов, шерстобитов, жестянщиков, шорников и др.), отправлявшихся из своих деревень в другие губернии России на зимние заработки.

Условные (профессиональные) арго возникали также в среде деклассированных элементов и преступников — они известны во многих языках мира. Задача таких арго состоит в том, чтобы скрыть, замаскировать преступный характер замыслов и действий от «непосвященных», а также для того, чтобы с помощью этого речевого «пароля» узнавать своих. Например, воровское арго.

Что касается арго «честных» профессий, то они возникают в среде охотников, рыболовов, спортсменов, военных, актеров и ученых, инженеров, техников для того, чтобы назвать «по-своему» те предметы и явления, для которых обычно нет наименований в общей речи (или такие наименования слишком длинны, громоздки). Сюда относятся разного рода техницизмы (специальные слова, термины разных наук и профессий), а также и «профессиональное просторечие», т. е. привычные в той или иной среде, понятные в ней слова и выражения.

Например, моряки называют свое судно коробкой (из старинного искажения слова «корабль»). А вот у строителей коробка — это остов здания, его каркас. Наши танкисты в годы войны ласково называли свои броневые машины коробочками, а снаряды — огурцами и т. п. Физики-теоретики в речи между собой именуют термоядерную реакцию термоядом, а огромный круглый синхрофазотрон шутливо называют кастрюлей (они ее «разогревают» во время работы).

Иногда в том же значении (или близком к нему) употребляется слово «сленг» (например, «молодежный жаргон», или «молодежный сленг»). Сленг — это речь возрастных (корпоративных) групп или групп по интересам. Его образование представляет собой, скорее, языковую игру; этим сленг отличается от профессиональной речи.

Обобщенный термин «жаргон», таким образом, распадается, располагаясь между двумя полюсами. С одной стороны — жаргон в узком смысле слова. Он не выходит обычно за пределы специальной (или возрастной) сферы общения и практически никак не влияет на литературный язык. Действительно, вряд ли кто употребляет за пределами детской, школьной речи такие слова, как телек (телевизор), велик (велосипед), маг (магнитофон) и др.

С другой стороны, есть жаргонизированная речь, общение «под жаргон». Она примыкает к жаргонно-просторечному стилю, к грубо-фамильярному слою обиходной лексики. Именно поэтому она нередко засоряет, опошляет нашу речь и не может быть оправдана в общем употреблении.

При относительной единовозрастности той или иной группы говорящих жаргонная речь выступает как характерная черта языка поколения (особенно молодого). Это и дает возможность ставить вопрос о современном молодежном жаргоне (сленге) как одном из социально-речевых стилей нашего времени.

Основу нашего молодежного сленга составляет студенческий жаргон. Он как бы господствует над другими жаргонами, вбирая в себя «младшие» (например, школьный) и стоя над ними.

Излюбленные слова школьной речи и обычные в ней способы новообразований даже при употреблении их в студенческой речи воспринимаются как элементы языка младших поколений или собственной речи в прошлом.

Между разными жаргонами и арго происходит постоянный взаимообмен, и на этой базе создается основа общего молодежного сленга — так называемый интержаргон.

В лексике школьного жаргона представлены выразительные (экспрессивные) наименования и переименования, связанные с такими сторонами жизни, как учеба, спорт, разного рода развлечения и т. п. Вот некоторые из сравнительно новых школьных жаргонных словечек: ботаник — по-старому «зубрила»; въезжать — понимать что-н., разбираться в чем-н.; корка — шутка, анекдот; качман — тот, кто «качает» мускулы (то же, что качок); стрелка — встреча; стёб — язвительное замечание; чмок — неприятный, малоразвитый подросток; шланг — глупый человек; таски! (оценочное, обозначает восторг, положительные эмоции); гамбургер — иностранец; Алёша — придурок; Клава — глупая девушка; баян — ерунда, глупость; антикварный баян — полная чушь; Борман — хитрый человек; Карлсон — убогий, жалкий; фиолетовый — странный; чавка отвисла (о крайнем удивлении); коррида! (восхищение); я в тоске! (одобрение).

Как и в любом другом жаргоне, в школьной жаргонной речи немало иноязычных заимствований; в наши дни, как правило, из английского языка. Например: гама — жевательная резинка; паши и сейшн — вечеринка; траблы — неприятность, жизненные невзгоды; чеп — приятель.

Одна из главных психологических причин появления и бытования школьного жаргона состоит в желании подростков самоутвердиться, показать (или подчеркнуть) в языке свою принадлежность к определенному сообществу, «братству».

Различия внутри жаргона связаны обычно с возрастом («младшие» говорят не совсем так, как «старшие»), а также с социальным положением (степенью материальной обеспеченности родителей), характером увлечения (фанатики спорта, фанатики рока, другие группы) и т. п.

Студенческий жаргон по отношению к школьному оказывается на положении «старшего». Старшинство это проявляется в особой тематике лексики. Это и понятно: у студентов иные интересы, наклонности и более свободная — взрослая — жизнь.

Вот некоторые слова и выражения студенческого жаргона (сленга) - последних лет: врубиться — понять, уяснить что-н.; стёпка, стёпа, стипуха, стипеша — стипендия; автомат — о зачете, поставленном «автоматически», по результатам семестра; общага или конура — студенческое общежитие; универ — университет; предки, шнурки, черепа — родители; курицы, вороны, кукушки — девушки; прикид — одежда, наряд; тусовка — компания, встреча; тачка и лайба — автомобиль; торчать (быть в восторге, напр, я торчу!); малёк — студент 1-го курса; массовка — дискотека; наезжать — придираться, затевая драку; крутой — авторитетный, отчаянный, деловой; возбухать и возникать — скандалить; все пучком — хорошо, в порядке (искаженное все путем); не кисло, не слабо — хорошо, замечательно и т. п.

Как и в школьном жаргоне, здесь немало заимствований, и тоже по преимуществу — англицизмов: пипл — люди, ребята (обращение); пэрэнсы — родители; спич — выступление; фэйс — лицо; флэт — квартира; мани — деньги; мэн — человек, парень; фэн — фанатик; грины, баксы — доллары и др.

Есть свой жаргон и у новых коммерсантов, «крутых» дельцов и их окружения. Например: рэк и ракета — рэкетир, вымогатель; утюг — спекулянт, «работающий» с иностранцами; баблгамщик — торговец жевательной резинкой; замутиться и чейнджнуться — поменяться; слаксы — брюки; казаки — сапоги; кишки — одежда; сникерсы — кроссовки; став — товар; юс — американец; алорец — итальянец; хавка — еда; стафф — русский, отечественный товар (икра, палехские шкатулки, матрешки и т. п.).

А вот слова из жаргона наркоманов: подогрев — наркотик; майка — морфий; канал — вена; кода — кодеин; стекляшка — ампула; насос и машина — шприц; колеса — таблетки; гёра — героин; кока — кокаин; нюхач — токсикоман; глюки — галлюцинации; кумар — состояние наркотического голодания (иначе —ломка); отключка — состояние наркотического опьянения и др.

Есть свой жаргон у спортсменов, артистов эстрады или цирка, есть театральный жаргон, солдатский (армейский), жаргон рок-музыкантов и т. п.

Следует сказать и о носителях жаргона — разных группах молодежи. Конечно, было бы неправильно думать, что всякий подросток, который знает и употребляет жаргон, которому нравится тот или иной модный танец (рок-н-ролл, брейк, твист), кто любит эксцентрично одеваться и причесываться, обязательно находится на пути к тому, чтобы стать преступником. Связь с преступлениями или хулиганством здесь не прямая, а опосредованная — через вызов обществу, противопоставление себя общественным нормам поведения, законам нравственности. И границы тут бывают очень зыбкими.

Так или иначе, в наши дни почти во всех языках мира есть специальные слова или выражения, обозначающие подростков, поведение и вкусы которых настолько отклоняются от нормы, что возбуждают в обществе если не тревогу, то подозрение и настороженность.

Надо сказать, что мода на те или иные жаргонные слова у юных меняется так же быстро, как и мода на одежду.

Отошли в прошлое тёлки, чувихи и герлы, т. е. «девушки»; теперь молодые люди называют их тетки или пчелы. Если девушка странная или выпившая, то о ней могут сказать — отъехавшая.

Молодых людей девушки соответственно называют — дядьки. Если молодой человек и состоятельный, и хорошо одетый (упакованный, прикинутый), имеет машину (тачку), то о нем говорят: туз, а также крутой и нешуточный. Молодые люди бывают повышенной крутизны, но попадаются и подкрученные, т. е. не очень-то крутые.

Говоря друг о друге, молодые люди называют себя чудаками. Это не обидное слово, синоним бывшего чувака. Если собирается компания, то это называется тусовка или сейшн. Тусовка может оказаться парашливой, т. е. неудачной, или удачной — чумовой.

При всей текучести, лексической неустойчивости молодежного жаргона сегодняшний его вариант строится, как правило, с опорой на английские слова (или американизмы). Вот лишь небольшая часть из довольно обширного словарика, приложенного к переводу на русский язык повести Э. Берджеса «Заводной апельсин»: бас — автобус; боттл — бутылка; бразер — брат; букс — книги; дрин-кинг — пьянка; найсовая — хорошенькая; олд мэн — старик; пдкеты — карманы; рингать — звонить; тайм — время; траузерс — брюки; тэйбл — стол; файтинг — драка; фрэнд — друг; шоп — магазин и т. п.

Можно легко заметить «родство» всех этих слов с нашим англизированным молодежным сленгом.

В книге «Живой как жизнь» К.И. Чуковский говорил о том, что существование молодежного жаргона в целом довольно правомерно, плохо лишь то, что это дурной жаргон. Однако, полагал писатель, особенно горевать на этот счет не стоит: молодежный жаргон, во-первых, «болезнь роста», им надо переболеть, как корью; во-вторых, он недолговечен и быстро выходит в тираж, постоянно обновляясь; в-третьих, он почти не влияет на общелитературный язык.

Все это, конечно, так. Действительно, молодежный жаргон, будучи явлением возрастным и корпоративно-психологическим, движется во времени и для каждого отдельного человека может проходить как своеобразная «детская болезнь». Плохо, однако, если эта болезнь затягивается, застаревает, переходит во «взрослую» жизнь. Язык в таком случае жестоко мстит за себя. Жалок в своей беспомощности или смешон в нарочитой вульгарности тот, кто вне школьной или студенческой среды сыплет, как мокрой шелухой от семечек, пустыми внутри и лихими внешне словечками вроде клевый, колоссально, прошвырнуться, хилять, чувиха или герла.

Защитники и сторонники жаргонной речи говорят иногда о ее якобы выразительности, яркой эмоциональности. Так ли это на самом деле? Далеко не так. Жаргонные образы от постоянного употребления быстро тускнеют, стираются, превращаясь в свою противоположность — безликий и назойливый штамп, ходячую глупую «хохму». А если штампуется шутка, острота, то штампуется и связанная с ней выразительность. Эмоционально-экспрессивная сторона жаргонов и арго, несмотря на видимую развитость, качественно бедна, неглубока и чрезвычайно однообразна. Эмоции здесь связаны обычно с оценками, которых всего две — положительная и отрицательная. Других качеств и оценок, всех тонких переходов, которыми так полны жизнь и общелитературный язык, жаргон просто не знает.

Жаргон убивает мысль, отучает думать его рьяных поклонников. Больше того, известно, например, что для арготического словоупотребления всегда характерна смысловая расплывчатость, неопределенность, приблизительность значения. Глагол усечь, например,— это и «понять», и «усвоить», и «сообразить», и «заметить» или «запомнить»... Молодежный жаргон в отличие от профессиональных арго никогда или почти никогда не обогащает общелитературной речи (ср. едва ли не единственное слово шпаргалка в общей речи: «говорить по шпаргалке», т. е. «читать свое выступление по бумажке» — с оттенком иронии).

Жаргон — очень прилипчивая манера речи, и эта манера с годами жестоко мстит за себя. Взрослея, молодой человек не может обходиться только привычным жаргоном — он просто недопустим в сфере нашей повседневной жизни, творческого труда.

Особое место, конечно, занимают жаргонизмы в языке художественной - литературы. Здесь многое зависит от вкуса и такта писателя, от художественной выразительности жаргонных «вкраплений», их уместности и необходимости. Ведь художественный реализм отнюдь не сводится к простой фактографичное или грубому натурализму. Он предполагает волю и роль автора, его нравственное «вмешательство» в саму речевую канву повествования. Показательно в этом плане использование жаргонных слов и выражений в произведениях такого мастера русской прозы, как А.И. Солженицын. Когда появилась его повесть «Один день Ивана Денисовича», она поразила и новизной самого материала (ведь в ней впервые изображен лагерный быт послевоенных лет), и особенностями формы, в том числе и фактами «тюремного языка», по тем временам довольно необычного и по-своему рискованного. В предисловии к книге (вышедшей отдельным изданием в .1963 году) А.Т. Твардовский отметил зрелое мастерство автора, которое проявилось, в частности, в умеренном и целесообразном использовании некоторых словечек и речений «той среды, где его герой проводит свой трудовой день». Твардовский, правда, не без оснований предположил, что эти словечки и речения могут вызвать «возражения особо привередливого вкуса». Однако если обратиться к тексту повести, то можно легко увидеть и оценить необходимость и уместность в ней лагерных бытовых жаргонизмов. Их сравнительно немного, и, как правило, в тексте они выделяются шрифтом (разрядкой) и сопровождены необходимыми пояснениями:

«... Не попробовать ли в санчасти косануть, от работы на денек освободиться?»; «Трое суток кондея с выводом... Полный карцер — это когда без вывода»; «... На шмоне шапки тоже щупают: однова надзиратель об иголку напоролся»; «...Придурком работает в конторе, помощником нормировщика»; «С баланам и... С бревнами, значит»; «Кто в зоне остается, еще так шестерят: прочтут на дощечке, кому посылка, встречают его тут, на линейке, сразу и номер сообщают»; « — «Денисыч!

Там... Десять суток дай!» Это значит, ножичек дай им складной, маленький» за хранение такого ножа полагался в виде наказания карцер на 10 суток.

К своей пьесе «Республика труда» (другое ее название «Олень и шалашовка») А.И. Солженицын составил даже «Краткий словарь лагерного языка» — в виде приложения к театральной программке. В него вошло около тридцати слов и выражений. Например: бациллы — жиры; кантоваться, филонить — жить «день до вечера», отбывая срок, стараясь не работать; параша — слух; сука — вор, пошедший на службу к начальству и тем изменивший воровскому закону; фашисты — так с 1941 года ругали и дразнили всех политических (заключенных); шмон — обыск (глагол: шмонать) и др.

Обилие жаргонных слов при умелом и необходимом их введении в текст современного произведения в художественном отношении вполне может быть оправданным. Например, армейский жаргон в повестях Ю. Полякова, студенческие и молодежные жаргонизмы в «ранних произведениях В. Аксенова или сниженно-грубая лексика в повестях и рассказах В. Кунина, Т. Толстой, А. Петрушевской, С. Довлатова, Ю. Алешковского, Э. Лимонова и других современных авторов.

В чем состоит опасность жаргонизации? Дело в том, что и в языке, и в жаргоне отражается картина мира, сознание говорящих. Общество в целом может не принимать картину мира, отраженную в воровском жаргоне. Но даже отдельные словечки и выражения, которые мы бездумно используем как экспрессивные, выразительные средства, могут нести в себе «заряд» психологии уголовного мира — «паханов» (хозяев зоны), «шпаны» (их подчиненных), «штырей», «сявок», «шестерок» и «стукачей». «Растоптали и замусорили русский язык»,— говорил А. И. Солженицын, имея в виду в первую очередь засилье элементов блатной музыки, лагерного жаргона.

Среда влияет на язык, на повседневную речь и может приводить к их спаду, снижению. Но и язык — высокий, чистый, нравственный — может и должен влиять в свою очередь на среду, на ее формирование, ее улучшение, духовное наполнение и преображение.

Правильно говорят: надо беречь природу, и тогда непременно повысится уровень материальной жизни. Почти то же самое можно сказать и о языке. Надо беречь и развивать язык, совершенствовать и возвышать его как средство общения, орудие мысли. Тогда поднимется и уровень культуры и будет накапливаться богатство добрых отношений между людьми, будут укрепляться нравственные устои жизни.

Следует всегда помнить о том, что культура языка — составная часть национальной культуры, важная примета нашего современного образа жизни, сокровищница накопленных веками духовных богатств народа. Задача всех нас — обогащать и творчески развивать великий и могучий русский язык — это великое достояние, завещанное нам нашими предшественниками.

В борьбе с жаргонизмами и «черными» словами очень важным оказывается и собственно экологический подход. Так же как в природе существуют предельные уровни радиации, загазованности атмосферы, загрязнения водной среды, выше которых могут начаться необратимые процессы разрушения, так и в языке есть пределы его искажения, огрубления и стилистического снижения, дальше которых говорить о нем как о «важнейшем средстве общения» попросту не приходится. Зло и злое, грубое слово порождают новое зло, накапливаются (подобно двуокиси углерода в атмосфере) в общей «языковой атмосфере», становясь губительными для их носителей (которые наивно полагают, что просто «отторгли» это зло от себя, направив стрелою на других). Засорение языковой среды подобно загазованности воздуха, нарастанию токсичности, отравленности, когда они становятся опасными для жизни человека.

Наша среда существования — в том числе и языковая — должна быть здоровой, очищенной от вредных примесей, годной для самовозрождения и обновления. Значит, борьба за языковую культуру, за здоровый речевой быт приобретает морально-нравственный аспект, перерастая в задачу общекультурную, воспитательную, личностную. От каждого из нас зависит в той или иной мере здоровье общей языковой среды, которую мы хотим сохранить для новых поколений в чистоте и свежести.