Суд присяжных по реформе 1864 года

Тема: “Суд присяжных по реформе 1864 года”

Содержание

Введение

Судебная реформа 1864 года.

Проблема взяточничества в судебной системе

после реформы 1864 года.

А.Ф. Кони о суде присяжных.

Заключение

Список литературы

ВВЕДЕНИЕ

В данной курсовой работе будет рассмотрена тема суд присяжных по реформе 1864 года.

Тема курсовой работы достаточно актуальна на сегодняшний день, потому что сегодня в России снова появляются правовые институты, вводившиеся и Судебными уставами 1864 г.: суд присяжных, судебные приставы, мировые судьи... А потому интересно проследить, как судебная реформа 1864 г. сказалась в то время на взяточничестве в «святая святых» права - судебном ведомстве.

Судебное ведомство николаевской России может «служить эталоном» продажности правосудия. Даже самая прочная, с точки зрения закона, позиция истца, ответчика или подсудимого становилась шаткой, если ее не подкреплял убедительный «аргумент» в виде казначейского билета.

Законом Российской Федерации от 16 июля 1993 г. впервые после 1917 г. в России вновь стал действовать суд присяжных — этот новый и, в то же время, забытый старый правовой институт. Суд присяжных — это не просто более широкое вовлечение представителей общества в отправление правосудия по наиболее серьезным уголовным делам (вместо объединенных в одну коллегию с судьей двух народных — двенадцать независимых присяжных заседателей). Это новая в нынешних российских условиях форма судопроизводства, радикально меняющая сущность и содержание всего уголовного процесса. Присяжные в суде; не связанные профессиональными навыками и привычками, знанием материалов дела, оценивают фактические обстоятельства дела и на их основе выносят вердикт — виновен или не виновен подсудимый. Современная концепция судебной реформы в Российской Федерации отводит суду присяжных центральную роль в демократизации уголовной юстиции, рассматривая его как институт, призванный стимулировать состязательность процесса, повысить профессиональный уровень юристов и т.п.

В настоящее время суд присяжных восстановлен всего в нескольких субъектах Российской Федерации. Между тем, о дальнейшем распространении и введении повсеместно этого правового института в нашей стране в контексте осуществления судебной реформы в Российской Федерации говорит не только общественность, но и высокопоставленные государственные деятели. И если невозможно осуществить реформу уголовной юстиции в целом, реформировать одновременно все принципы и институты, что было бы оптимальным вариантом, то предпочтительнее начать с суда присяжных.

Для достижения цели курсовой работы будет рассмотрена судебная реформа 1864 года, проблема взяточничества в судебной системе после реформы 1864 года и А.Ф. Кони о суде присяжных.

I. СУДЕБНАЯ РЕФОРМА 1864 ГОДА

Причины необходимости реформирования суда. К середине XIX века различные рычаги машины самодержавия стали явственно обнаруживать свою негодность, но, пожалуй, ни один из органов государственного аппарата не находился в столь скверном состоянии, как судебная система.

Дореформенный суд основывался на законодательстве Петра I и Екатерины II (в отдельных случаях использовались даже нормы Соборного Уложения 1649 года). При систематизации русского права М.М. Сперанским это законодательство вошло в книгу 2 тома XV Свода законов. Как писал А.Ф. Кони, получалось "бессвязное собрание самых разновременных постановлений, механически сливавших воедино Уложение царя Алексея Михайловича, указы Петра и, как выразился в 1835 году Государственный совет, "виды правительства", обнародованные в 1784, 1796, 1823 гг."^¹.

До реформы 1864 года структура судебной системы была сложной и запутанной. Суд строился по сословному принципу. Кроме того, существовало множество специальных судов — военных, духовных, коммерческих, совестных, межевых и иных. Судебные функции отправляли и административные органы — губернские правления, органы полиции и др. Другой порок дореформенного суда — взяточничество, которое приобрело чудовищный, всепоглощающий размах. Попытки правительства бороться с ним не давали никаких результатов, так как он охватил весь государственный аппарат^².

Закон не устанавливал для судей образовательного ценза (не только юридического, но и общего). Даже в Сенате, по данным на 1841 год, числилось лишь шесть человек с высшим образованием^³. Обычным явлением была волокита, некоторые дела рассматривались десятилетиями. Так, в 1844 году в уездном суде было начато дело о краже мелкой монеты на сумму 115 тыс. рублей, а закончено оно лишь в 1865 году^¹.

В суде господствовала инквизиционная (розыскная) форма судопроизводства. Процесс проходил при закрытых дверях, в глубокой тайне. Принцип письменности предполагал, что суд решает дело не на основе личного ознакомления со всеми его материалами, непосредственного устного допроса обвиняемого и свидетелей, а опирался на письменные материалы, полученные во время следствия. Да и доказательства оценивались по формальной системе. Их сила заранее определялась законом, который твердо устанавливал, что может, а что не может быть доказательством. Закон же устанавливал и степень достоверности допускаемых доказательств, деля их на несовершенные и совершенные. Среди совершенных доказательств лучшим признавалось ("лутчее свидетельство всего света") признание обвиняемого^². Для получения его широко применялась пытка, формально запрещенная в 1801 году, но на практике просуществовавшая на протяжении всей первой половины XIX в. О презумпции невиновности не было и речи. При недостаточном количестве улик суд не выносил обвинительный или оправдательный приговор, а оставлял подсудимого под подозрением.

В Манифесте о вступлении на престол императора Александра II была выражена воля государя, чтобы "правда и милость царствовала в судах". Это пожелание отвечало глубоко назревшей потребности государства "изнемогавшего под бременем невероятного расстройства правосудия" — отмечали современники реформы^³.

В реформе суда были заинтересованы все слои общества, а главное — правящий класс. Судебная реформа была следствием и так называемого кризиса верхов, осознания правящей верхушкой необходимости создания эффективного механизма защиты личности и собственности. И, разумеется, сторонником судебной реформы выступал сам император Александр II, а также его брат Константин Николаевич, который придерживался даже более радикальных взглядов^¹.

Подготовка и принципы реформы. История подготовки судебной реформы уходит своими корнями в первую половину XIX в. В 1803 году М.М. Сперанский предложил широкую программу усовершенствования судебной системы, получившую развитие во "Введении к Уложению государственных законов" 1809 года. В 1821 и 1826 гг. он возвращался к проектам судебных преобразований. Однако правительства Александра I и Николая I их отвергли, поскольку эти проекты, пусть и весьма робко, предлагали проведение в жизнь некоторых буржуазных принципов. Кроме того, судебные преобразования нельзя было провести изолированно, без решения коренных вопросов общественной жизни, в первую очередь крестьянского. Как известно, Александр I и Николай I были противниками отмены крепостного права. Поэтому буржуазные принципы равенства всех собственников перед законом, лежащие в основе усовершенствования судебной системы М.М. Сперанского, оказались неприемлемы и преждевременны для крепостнической России, где более 50% населения находилось в условиях рабства и зависело не от закона, а от воли и произвола помещиков.

Летом 1857 года Александр II повелел представить в Государственный совет проект Устава гражданского судопроизводства, родившийся в недрах II отделения. К проекту прилагалась пояснительная записка начальника II отделения графа Д.Н. Блудова. Проект исходил из введения принципа состязательности процесса, предлагалось сократить количество судебных инстанций и обратить внимание на существенное улучшение качества подготовки и подбора кадров судебной системы. Проект Устава вызвал неоднозначную реакцию, расколов высшее чиновничество на две основные группы — либералов и консерваторов. Первые желали существенной перестройки судоустройства и судопроизводства, последние — лишь косметических изменений. Консерваторы и прежде всего сам граф Д.Н. Блудов не хотели следовать западноевропейским образцам и вводить принципы устности, гласности, равенства сторон в процессе, учреждать адвокатуру. За 1857-1861 гг. II отделение подготовило и представило в Государственный совет 14 законопроектов, предлагавших различные изменения в структуре судебной системы и судоустройства. Материалы судебной реформы составили 74 объемистых тома^¹.

Работа особенно активизировалась после отмены крепостного права. В октябре 1861 г. подготовка документов о судоустройстве и судопроизводстве из II отделения передана в государственную канцелярию. Была создана специальная комиссия, в которую вошли виднейшие юристы России: А.Н. Плавский, Н.И. Стояновский, С.И. Зарудный, К.П. Победоносцев и др. Фактически возглавлял ее статс-секретарь Государственного совета С.И. Зарудный. Принципиально, что комиссия, состоявшая в основном из единомышленников, пошла по пути, противоположному блудовскому. За основу была взята общая теория буржуазного судоустройства и судопроизводства и практика западноевропейского законодательства. Конечно, отцы реформы должны были считаться с российской действительностью и традициями и вносили в свои проекты, определенные коррективы, но при этом старались доказать, что буржуазные институты, например суд присяжных и адвокатура, ни в коей мере не подрывают основы самодержавия.

Результатом работы комиссии стали "Основные положения преобразования судебной части в России". В апреле 1862 г. этот документ был передан императором на рассмотрение в Государственный совет, а 29 сентября 1862 г. утвержден им и опубликован в печати. Одновременно с обнародованием "Основных положений" покинул пост министра юстиции граф В.Н. Панин, который еще 18 февраля 1860 г. был временно освобожден от управления Министерством по случаю назначения его председателем Редакционной комиссии. Высочайшим указом от 21 октября 1862 г. министром юстиции назначается товарищ (заместитель) министра, сенатор, тайный советник — Дмитрий Николаевич Замятин.

Д.Н. Замятин родился в 1805 году в Нижегородской губернии. Окончив с серебряной медалью курс наук в Царскосельском лицее, поступил на службу в комиссию по составлению законов, а затем II отделение собственной канцелярии его императорского величества. Составив себе репутацию способного, трудолюбивого и безукоризненно честного чиновника, быстро продвигался по служебной лестнице. В 1848 году назначен членом консультации при Министерстве юстиции, в 1852 году — обер-прокурором второго департамента Правительствующего Сената и сенатором. В 1858 году он был назначен на пост товарища министра юстиции. Окончательно в должности министра юстиции утвержден 1 января 1864 г.^¹

Законодательная база. На базе "Основных положений" были подготовлены четыре закона, которые утверждены императором 20 ноября 1864 г.: "Учреждение судебных установлений", "Устав гражданского судопроизводства", "Устав уголовного судопроизводства", "Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями".

Судебная реформа в корне изменила судоустройство, процессуальное и отчасти материальное право Российской империи. Судебные уставы строились в соответствии с процессуальными и организационными формами буржуазных государств. В них провозглашались буржуазные по своему характеру принципы: судебная власть отделялась от законодательной, исполнительной, административной; закреплялся принцип независимости и несменяемости судей; провозглашалось равенство всех перед законом, вводился всесословный суд; учреждена адвокатура; для рассмотрения уголовных дел в окружных судах вводился институт присяжных заседателей; создавался выборный мировой суд для рассмотрения малозначительных дел; учрежден институт судебных следователей, независимых от полиции; реорганизована прокуратура, освобожденная от функций общего надзора и сосредоточившаяся на работе в суде; введены принципы устности, гласности, состязательности судопроизводства; провозглашалась презумпция невиновности.

Изменения в судоустройстве. Кардинальные изменения в системе судоустройства России были изложены в "Учреждении судебных установлений" (ст.ст. 1-420). Вместо сложной и громоздкой структуры сословных судов создавались две судебные системы: местные и общие суды.

К местным относились: мировые судьи и съезды мировых судей в качестве второй (апелляционной) инстанции. К местным относились и волостные суды. созданные в 1861 году; они разбирали дела крестьян по маловажным проступкам, если в них не были заинтересованы лица других сословий и если эти деяния не подлежали рассмотрению общих судов. К общим судам были отнесены — окружные суды и судебные палаты в качестве апелляционной инстанции. Возглавлял эту систему Сенат, являвшийся единственной кассационной инстанцией для всех судов Российской империи.

Статья 1 "Учреждения" закрепляла принцип осуществления правосудия только судом, отделения судебной власти от административной. Новые судебные органы были призваны рассматривать уголовные и гражданские дела всех подданных империи, к какому бы сословию они ни принадлежали. (Правда, примечание к ст. 2, которая провозглашала равенство всех перед законом и всесословность, оставляло в неприкосновенности духовные, военные, коммерческие, крестьянские (волостные) и инородческие суды, т.е. фактически сохраняло сословную юстицию, — это положение подвергалось резкой критике.)

Деятельность судов строилась на началах коллегиальности. Исключение составляли только мировые судьи, которые рассматривали дела единолично (ст. 3). Дела рассматривались не более чем в двух инстанциях. Четко определялось пространство деятельности каждой инстанции. Судебные органы строились по значимости рассматриваемых дел: мировая юстиция предназначалась для малозначительных дел; общие суды — для дел, не ограниченных ни тяжестью преступления, ни ценой гражданского иска. Сокращение числа судебных инстанций и разграничение их компетенции ускорило судопроизводство^¹.

Создание мирового суда. Эта судебная инстанция создавалась в уездах и городах, предназначалась для рассмотрения малозначительных уголовных и гражданских дел.

Мировой судья имел свой участок. Несколько мировых участков в пределах одного или нескольких уездов составляли мировой округ.

Мировые суды являлись выборными органами. Но выбирало их не население, а уездные земские собрания, а в столицах — городские думы. После избрания состав мировых судей утверждался Сенатом. Мировые судьи избирались на 3 года. Так же как судьи в общих судах, мировые судьи пользовались правом несменяемости в течение трехлетнего срока избрания, т.е. они не могли быть уволены или переведены из одной местности в другую без их согласия; временное отстранение от должности могло иметь место только в случае предания их суду, удалению от должности судьи могли быть подвергнуты только при совершении преступления, установленного приговором уголовного суда, вступившим в законную силу.

Должность мирового судьи, как уже отмечалось, была выборной и состояла в высоком пятом классе по Табели о рангах. Мировой судья имел особый знак отличия — золотую цепь с аллегорическим символом закона, которую возлагал на себя во время исполнения обязанностей. Законом устанавливался особый порядок замещения должности мирового судьи. Наряду с общими условиями для вступления в судебную службу (российское подданство, 25-летний возраст, мужской пол, нравственная безупречность) к претендентам на пост мирового судьи предъявлялись и другие требования. В частности, им мог стать только местный житель. Закон поставил это условие, чтобы создать авторитетную местную власть, хорошо знакомую с местными нравами, обычаями и людьми. Впрочем, понятие местного ценза трактовалось весьма широко. Так, от претендента не требовалось проживание во время выборов или в течение определенного периода до выборов не только в том уезде, но даже в той губернии, где баллотировалась его кандидатура. Обязанность стать местным жителем возникала, когда кандидат был уже избран на должность мирового судьи. Тогда он определял (с согласия мирового съезда) постоянное место пребывания в своем участке и должен был находиться в нем безотлучно^¹.

Мировые судьи делились на две категории: участковых и почетных.

Участковые судьи являлись основными органами мировой юстиции, осуществляли правосудие на своем участке, где находились их камеры. Участковые мировые судьи в отличие от почетных: получали жалованье и определенные суммы на наем письмоводителя, рассыльного и прогоны; не имели права занимать должности в государственных и общественных учреждениях, поскольку обязаны были безотлучно пребывать в участке и постоянно выполнять возложенные на них обязанности.

Почетные мировые судьи вводились для облегчения исполнения многочисленных обязанностей участкового мирового судьи. Почетные мировые судьи не имели своих камер, могли занимать государственные и общественные должности и не получали содержания. Все расходы по выполнению судейских функций они оплачивали из своих средств. Почетные мировые судьи пользовались такими же правами при рассмотрении дел, как и участковые.

Почетные мировые судьи рассматривали дела: в случае отсутствия или болезни участковых судей; по просьбе тяжущихся сторон (либо если об этом просил потерпевший, а обвиняемый не настаивал на рассмотрении дел участковым судьей).

Чтобы быть избранным мировым судьей, следовало обладать: образовательным цензом, при котором требовалось наличие высшего или среднего образования либо наличие трехлетнего стажа работы, преимущественно по судебной части; возрастным цензом — не ниже 25 лет; имущественным цензом в размере не менее 400 десятин земли (при отсутствии земли лицо, претендующее на избрание мировым судьей, должно было иметь другую недвижимость на сумму: в уездах — не ниже 15 000 рублей, в столицах — 6000, в прочих городах — 3000 рублей); не состоять под следствием и судом (ст. 19 "Учреждения").

Интересно отметить, что ст. 19 "Учреждения" предоставляла возможность баллотироваться в мировые судьи и тем, кто не обладал имущественным цензом, т.е. сам не являлся собственником, но его жена или родители обладали землей или недвижимостью в количестве, указанном в законе.

Учреждая мировой суд, законодатели намеревались создать авторитетного посредника разрешения мелких споров, возникающих между подданными империи. Мировой судья должен был быть наиболее уважаемым, авторитетным человеком среди населения.

Закон четко определял юрисдикцию, подсудность мировых судов.

Согласно ст. 33 "Устава уголовного судопроизводства" мировым судьям подсудны были малозначительные уголовные дела и проступки, за совершение которых виновный мог подвергнуться следующим наказаниям: выговор, замечание и внушение; денежное взыскание не выше 300 рублей; арест не свыше трех месяцев; заключение в тюрьме не свыше одного года.

В основном это были дела о кражах предметов ценою до 300 рублей, лесных порубках, присвоении найденного имущества, дела, могущие окончиться примирением.

Статья 29 "Устава гражданского судопроизводства" определяла гражданскую подсудность мировых судов: иски по личным обязательства и договорам, иски о движимости ценою не свыше 500 рублей; иски о возмещении ущерба и убытков на сумму не свыше 500 рублей; иски о личных обидах и оскорблениях; иски о восстановлении нарушенного владения, когда со времени нарушения прошло не более шести месяцев. Споры о праве собственности на недвижимое имущество были у мировых судей изъяты, они рассматривались в общих судах^¹.

Съезды мировых судей. Участковые и почетные мировые судьи единолично рассматривали подсудные им дела и единолично выносили приговоры и решения. Стороны, недовольные решением мирового судьи, могли подать апелляционную жалобу в мировой съезд, который являлся второй инстанцией мировой юстиции.

Апелляция — одна из форм обжалования судебных приговоров и решений, при которой вышестоящий суд (в данном случае съезд мировых судей), пересматривает по существу дело нижестоящего суда (в данном случае мирового судьи) с полным рассмотрением заново представленных доказательств и вызовом сторон.

Мировые судьи собирались в назначенные сроки для рассмотрения апелляционных жалоб и протестов. Съезд состоял из всех мировых судей округа и председателя, который избирался из участковых судей на съезде на три года. Заседания съезда требовали участия не менее трех мировых судей округа. Дела решались коллегиально.

Приговоры мирового съезда являлись окончательными и больше не подлежали апелляционному пересмотру. Эти приговоры и решения могли быть пересмотрены только в кассационном порядке в департаментах Сената, в тех случаях, когда в мировых судах были нарушены существенные правила судопроизводства или неправильно применены нормы материального права.

Организация мировой юстиции в России не имела аналогов в Европе. Создание мировых судов было обусловлено потребностью в судах, "которые близостью своею к тяжущимся и простотою форм судопроизводства соответствовали потребностям городского и сельского населения"^².

К особенностям мировых судов в сравнении с другими судами пореформенной России относилось то, что они рассматривали малозначительные уголовные и гражданские дела, это были третейские, совестные судьи, освобожденные от судебных пошлин. Отсюда вторая особенность — выборность мировых судей.

Совокупность цензов (имущественного, образовательного и возрастного) позволяла выбирать на должности мировых судей наиболее образованных, юридически грамотных, а главное — уважаемых людей, становящихся авторитетными посредниками в разрешения споров, возникающих между жителями судебного участка.

Главная гордость новой судебной системы — институт мировых судей — просуществовал до 12 июля 1889 г., когда, за исключением столиц и еще некоторых крупных городов, местная юстиция была упразднена. На смену ей пришли судебно-административные установления: земские участковые начальники и городские судьи — в первой инстанции, уездные съезды — во второй и губернские присутствия — в третьей инстанции.

Окончательно мировой суд в России был упразднен после революции 1917 года. Хотелось бы надеяться, что судьба возрождаемой сегодня системы мировых судов будет более удачной, чем у дореволюционной.

II. ПРОБЛЕМА ВЗЯТОЧНИЧЕСТВА В СУДЕБНОЙ СИСТЕМЕ ПОСЛЕ РЕФОРМЫ 1864 ГОДА

Процветанию взяточничества способствовали существовавшие процедуры судопроизводства. До 1864 г. правосудие вершилось негласно и письменно: ни потерпевший, ни подсудимый, ни истец, ни ответчик, ни свидетели в зале суда не присутствовали и показаний не давали. Фактически рассмотрение дела сводилось к чтению бумаг, поданных сторонами или полицией, и проходило в закрытой от глаз любопытствующих комнате. Таким образом, судебные чиновники, будучи уверенными в своей безнаказанности, действовали нагло: тайна судопроизводства служила им надежной «дымовой завесой».

Поклонники телесериала «Петербургские тайны» (как и те, кто прочитал сам роман В.Крестовского «Петербургские трущобы»), возможно, заметили, что все «соприкосновения» героев романа с судом неизбежно сопровождаются взятками. К примеру, после того как господин Морденко подал на бывшего хозяина, князя Шадурского, иск, чиновник, который вел это дело, получил дань и от Полиевта Харламповича, нового управляющего Шадурских, и от самого Морденко, т.е. от истца и ответчика одновременно. Брал и прикидывал, кто в итоге даст больше. Надо сказать, Крестовский весьма точно отобразил российскую действительность, о чем свидетельствуют и мемуары его современников^¹.

М. Дмитриев в конце 20-х гг. XIX в. служил в Московской уголовной палате. В воспоминаниях он описывает такой случай. В палате находилось в производстве дело шляпного фабриканта Дюла. Но, как говорится, мир не без добрых людей: нашелся человек, познакомивший фабриканта с председателем палаты Кондыревым на обеде, где последнему, как бы невзначай, был задан вопрос: купил бы он для дочери платье за 500 р.? «Да нет, - ответил Кондырев, — дорого». Ему посоветовали обратиться к Дюла: он, дескать, всех на Кузнецком мосту знает и цену собьет. На следующий день к Кондыреву приехал сам фабрикант с упомянутым нарядом и стал предлагать его председателю в подарок. Тот отказывался взять даром, говоря, что заплатит столько же, сколько заплатил тот. Фабрикант долго не соглашался, заявляя: цена настолько ничтожна, что о ней не стоит говорить. Наконец, «сдался», назвав цену в ...10 р. «Ну, то-то же, батюшка! - отвечал Кондырев. - А даром я не возьму», и заплатил эту сумму за наряд, где только одной ткани было, наверное, рублей на 200^¹.

Н. Костылев, пореформенный судебный деятель (в 60-е гг. служил товарищем прокурора Московского окружного суда), вспоминает, как в 1857 г. ему, студенту юридического факультета, предложили вести одно гражданское дело. Как-то в разговоре секретарь суда заявил, что противная сторона представила верный документ. Костылев удивился: никакого документа в деле нет. Тогда секретарь пояснил: «Он представил мне 150 рублей».

«У меня кровь прилила к голове, - пишет автор воспоминаний, ― я чуть было не назвал подлецом этого нахала, но моментально сообразил, что я в его руках. Прошли две минуты молчания, разрешившиеся тем, что я пригласил этого негодяя назначить сумму взятки, и, поторговавшись, помнится мне, сошлись на 50 рублях»^². Дело было выиграно. Совсем как в романе Крестовского! Но самое главное, автор особенно подчеркивал, что этот случай — типичный «для характеристики судебной деятельности того времени как торговли правосудием»^³.

Следовательно, в дореформенной России торговля правосудием велась так же резво, как и торговля индульгенциями в средневековой Европе. В результате суды не пользовались никаким уважением: бедные, не имея средств на подкуп, их боялись; богатые, будучи уверены, что смогут купить любое решение, презирали и судей, и суды, и законы.

Таким образом, одной из существенных задач, стоявших перед судебной реформой, была борьба со взяточничеством. Однако вопрос о том, насколько успешно удалось справиться с ее решением, в исторической и юридической науке практически не поднимался, несмотря на его большое значение для оценки общих результатов реформы 1864 г. Вместе с тем следует отметить, что вопрос этот весьма сложен для исследования по причине крайне высокой, как говорят юристы, латентности (т.е. скрытности) данного вида преступления. Взяткодатель и взяткополучатель понимают, что закон признает их действия преступными, поэтому факт дачи и получения взятки тщательно скрывается, и свидетелей обычно не бывает. Как говорил гоголевский Земляника, «взятка дается между четырех глаз, и чтоб того... уши не слыхали».

Российский криминолог А.Кирпичников (в прошлом - ленинградский следователь по особо важным делам, неоднократно расследовавший факты взяточничества) приводит следующую цифру: только 5% случаев дачи и получения взятки попадают в поле зрения правоохранительных органов^¹. Исследование данной проблемы потребовало комплексного изучения уголовных дел в архиве Московской судебной палаты, периодики и мемуаров, которое, в свою очередь, позволило проследить за тем, как часто в пореформенных судах брали взятки, и насколько внимательно подошло государство к профилактике этого вида преступления.

Нужно сказать, что одной из существенных предпосылок предупреждения взяточничества в любом государственном органе, в том числе и судебном, является открытость его работы. Публичность правосудия, во-первых, мешает судье принять противозаконное, но щедро оплаченное решение. Во-вторых, она имеет и огромное воспитательное значение: все видят, что решение вынесено справедливо; от ответственности не спасли ни деньги, ни чин. В результате суду начинают верить, желание подкупить судей притупляется, у «сильных мира сего» исчезает эйфория безнаказанности.

Судебная реформа покончила с тайным судопроизводством, сделав этот процесс гласным. Примером может послужить дело миллионера Овсянникова, признанного виновным в поджоге своей мельницы с корыстной целью. В дореформенный период на него 12 раз возбуждались уголовные дела, которые затем прекращались. Как пишет А. Кони, немецкая сатирическая печать, скептически оценивая перемены в российском правосудии, прогнозировала, что после появления в прессе сообщения об аресте 12-кратного миллионера Овсянникова, появится новое - об освобождении 11 -кратного миллионера Овсянникова^¹. Но прогноз не сбылся. Поэтому день вынесения Овсянникову приговора можно считать первым днем восстановления чести российского правосудия...

Однако новые порядки приживались плохо. Так, мировой судья И.Захарьин, служивший в Каменец-Подольской губернии, где Судебные уставы внедрялись постепенно, наблюдая за работой старых судов, убедился: ликвидация взяточничества невозможна без гласного и устного суда. Он описывает деятельность одного судебного следователя, который очень хорошо понимал, что суд будет выносить решение по представленным бумагам, без непосредственного допроса свидетелей и обвиняемого. Понимали это и обыватели, поэтому, когда он начинал вымогать у кого-либо деньги, предъявляя надуманное обвинение, отдавали требуемую сумму сразу. За 5 лет службы этот человек сколотил состояние в 30 тыс. р. при годовом жаловании 1 тыс.

Другая необходимая мера в борьбе со взяточничеством (как отмечают криминологи) - обеспечение государственным чиновникам нормального материального положения. После судебной реформы оплата труда служителей Фемиды резко изменилась: чтобы обеспечить приток в судебное ведомство способных, образованных людей и попытаться оградить их от соблазна брать взятки, министр юстиции Д.Замятин добился значительного повышения их окладов. Однако эта мера не коснулась присяжных заседателей.

Когда создавались Судебные уставы, предполагалось, что обязанности присяжных будут исполнять люди более или менее обеспеченные. На практике же получилось, что подобная роль мало кого вдохновляла. От обязанности восседать на скамье присяжных заседателей старались всячески уклониться: кто был побогаче, делал это успешнее. В результате обязанности присяжных выполняли, особенно в уездах, крестьяне, многие из которых были очень бедны, и проживание в городе во время сессии превращалось для них в серьезное испытание.

Парадоксы встречались и тут. Например, на сессии в уездном городе встретились двое крестьян из одного села. Первый был присяжным, второй-подсудимым. Судьба подсудимому улыбнулась: его оправдали. После процесса земляки встретились. Естественно, оправданного переполняла радость, зато у его знакомого было совсем другое настроение. Он пожаловался, что абсолютно издержался, денег на еду нет, а жить в городе надо еще 2-3 дня. Тогда приятель пригласил его с собой в тюрьму (сдать казенные вещи), где заключенные сытно накормили заседателя и дали с собой еще пожертвований в виде солонины и калачей.

Незавидное положение присяжных не раз отмечалось исследователями. Так, описывалось, что присяжные во время сессии вынуждены были наниматься на работу или побираться. Иногда судьям приходилось даже «скидываться» и покупать им продукты, дабы не позорили они свое высокое звание^¹.

В делах о взяточничестве поражает, по образному выражению Кирпичникова, «гардероб» взятки. За вынесение желанного вердикта присяжных могли просто водить по трактирам или ограничиться «вознаграждением» в несколько рублей. Так, в Жиздре Калужской губернии в 1876 г., по словам свидетеля, присяжные заседатели согласились поступиться своей честью за... 50 коп. серебром. Причем, они не считали эту плату слишком низкой. Один присяжный сказал: «Он (бывший подсудимый.) обещал дать нам, всем присяжным заседателям, 10 р., если мы его оправдаем... Хорошо было бы, если бы он дал хоть по полтиннику на брата». Конечно, не всегда взятка выражалась столь мизерной суммой. Порой, взяткодатели жаловали присяжным 100 р. на всех, но и в этих случаях «цена» совести каждого не была слишком высокой: всего — 5-7 р. на брата^¹.

Существовал и еще один, весьма распространенный, способ «задобрить» присяжных - угощение в трактире, часто сочетавшееся с небольшим денежным вознаграждением. В 1870 г. прокурор Калужского окружного суда докладывал начальству о работе суда в Боровске: «В одну из бывших там сессий некоторые из присяжных заседателей были угощаемы частными лицами, заинтересованными в исходе дела. Эта сессия изобиловала оправдательными приговорами».

Однако тяжелое материальное положение присяжных не было единственной причиной взяточничества в пореформенных судах. Как считают криминологи, материальное обеспечение не может служить универсальной защитой от взятки. «Нет такой зарплаты, - писал А. Кирпичников, - которую нельзя «переплюнуть» взяткой». Чтобы более эффективно бороться с этим злом, следовало на время сессии оградить присяжных от общения с кем-либо^².

В пореформенных судах найти присяжного для «переговоров» было очень просто. Обычно крестьяне, прибыв на сессию в город, селились на каком-нибудь постоялом дворе. Их общение с городскими жителями, в том числе и теми, с кем предстояло встретиться в зале суда, никак не ограничивалась и не регламентировалась. Как правило, каждый в городе знал, где остановились «господа присяжные», и имел возможность с ними посекретничать. Ведь в провинции трудно избежать даже случайных встреч...

Нужно сказать, что уровень взяточничества во многом зависит и от уровня правовой культуры, который у большинства присяжных был весьма низок. Как правило, люди имели слабое представление об уголовном законодательстве и весьма своеобычно воспринимали степень противозаконности тех или иных деяний. Взяточничество же многим представлялось не очень тяжким и серьезно наказуемым преступлением, о чем свидетельствуют и уголовные дела. В некоторых из них поражают обстоятельства передачи взятки: нередко крестьяне шли за «гонораром» к подсудимым домой, не скрывая, зачем идут.

Например, в уже упомянутой Жиздре Калужской губернии крестьяне, во время поисков дороги к дому подсудимого, откровенно объясняли причину поисков. Однако на месте оказалась только его жиличка, с которой один из присяжных честно поделился: «Мы столько греха на себя берем, принимая присягу! Ведь на нашем решении все основывается. Вот Писарева надобно в Сибирь, а мы его защитили»^¹.

В Ржеве, после оправдания одной женщины, присяжные и подсудимая встретились в беседке, находившейся напротив... квартиры товарища прокурора. В другом случае жена подсудимого была обманута присяжным: взяв 100 р., он пообещал уговорить всех остальных, но вот незадача - приговор был вынесен обвинительный. Правда, присяжный женщине деньги вернул, после чего она рассказала первому встречному, как ее обманули.

Конечно, большую роль играют традиции и обычаи, являющиеся, как отмечают криминологи, серьезным криминогенным фактором. «Традиции давать и брать взятки, - пишет Л. Дашкова, - считаются наиболее устойчивыми»^². Потому огромное значение имела борьба со взяточничеством в государстве в целом, т.е. искоренение отношения к взятке как к обычному явлению.

Нужно сказать, что в николаевской России взятка была обязательным атрибутом работы не только судебного ведомства, но и всех остальных органов власти. Когда Николай I велел выяснить, кто из его 58 губернаторов не берет деньги, III Отделение доложило: только двое игнорируют подобный способ обогащения.

«Ветер перемен» 60-х гг. не смог ликвидировать эту привычную «болезнь» русской бюрократии. Тем более что тогда появились и новые поводы брать и давать взятки: платили военным присутствиям за освобождение от призыва, «задабривали» избирателей при выборах в земское собрание, словом, взятка оставалась обычным явлением русской жизни, а во многих случаях - осознанной необходимостью. Естественно, такая атмосфера не способствовала искоренению взяточничества в судах.

Вместе с тем изучение уголовных дел показывает, что в пореформенных судах, если возникало подозрение в подкупе, на это глаза, как правило, не закрывали. Однако факт взятки обнаруживался чаще всего случайно. Поводом для начала дознания служили слухи, которые не всегда были обоснованны; в таких случаях дело прекращалось на начальной стадии. Прокурорский надзор реагировал на подозрительные обстоятельства в основном тогда, когда о взятке было известно всем и везде. Когда же присяжные в сопровождении подсудимого или его родственника до суда совершали вояжи по трактирам, прокуроры редко били тревогу. На высоте оказался товарищ прокурора в Сапожке Рязанской губернии, где по инициативе прокурорского надзора дело подсудимого, угощавшего присяжных в трактире, было перенесено на другую сессию и поставлено на слушание первым. Проявил бдительность и прокурор во Ржеве, когда под его окном состоялась подозрительная встреча оправданной подсудимой и присяжных, а в Боровске чины судебного ведомства забеспокоились только тогда, когда «вождение» присяжных по трактирам приняло неслыханный размах.

Но, как бы то ни было, в целом судебная реформа существенно оздоровила систему органов правосудия. В этом отношении показательно заявление прокурора Владимирского окружного суда, писавшего в отзыве о работе мировых судей:

«Что касается нравственного характера деятельности гг. участковых мировых судей, то, прежде всего, нельзя не найти, что, по крайней мере, до настоящего времени лихоимство, взятка не были замечены между ними, если и были жалобы и слухи о каких-либо незаконных поборах в камерах некоторых гг. мировых судей, то это были мелочные взятки, взимаемые письмоводителями или лицами канцелярий судов»^¹. Но, как говорится, прокурор - есть прокурор, он заинтересован в защите чести мундира, чего не скажешь о прессе и мемуаристах, рассказывавших о пореформенных судах. Так вот, периодические издания самого разного толка среди бед мнимых и реальных нового правосудия не спешили называть взяточничество.

Среди недостатков людей, находившихся на службе в судебном ведомстве, отмечались пьянство, невежество, раболепие перед начальством, но ни разу не упоминались лихоимство и мздоимство. Конечно, наивно полагать, что взяточничества не было вообще. Отсутствие уголовных дел, возбужденных против судей и лиц прокурорского надзора, вовсе не означает, что не было нечестных служителей Фемиды, Однако вряд ли после 1864 г. прокуроры и судьи, берущие взятки, научились это делать намного ловчее, чем до реформы. Правильнее допустить, что незаконные поборы могли иметь место, но в связи с высокой латентностью данного преступления остались нераскрытыми.

«Взятка - явление не только древнейшее, как проституция, но и такое же непременное и вечное», - писал А. Кирпичников^². Возможно. Тем не менее, в пореформенный период в судебном ведомстве эта «болезнь» проявлялась лишь эпизодически.

Князя В. Мещерского нельзя назвать сторонником судебной реформы: он противился ее идеям, называя себя убежденным консерватором. «Симпатий к этому (т.е. судебному.) ведомству и к новым Судебным уставам я никогда не питал», - писал он^³. Суд присяжных, по его выражению, подходит России как корове - седло, «но должен сказать, что первые годы введения и действия новых судебных учреждений были блестящими страницами честных нравов во всей области русской Фемиды. Это был какой-то весенний воздух, где ободряюще веяли ароматы честности, и где каждый из нас в то время чувствовал, что этот, часто накрахмаленный, часто педантичный, часто либеральный новый слуга юстиции исполнял задачу честности, на себя принятой собственным вдохновением. Это был, какой-то праздник честности».

Постепенно «ароматы честности» стали оказывать влияние и на обыденное правосознание. «Несколько раз я в прошениях потерпевших, подававшихся не лично, находил некрупные ассигнации, - писал судебный следователь Н.Давыдов, проводивший реформу в Тамбовской губернии, - такие случаи встречались, конечно, не у одного меня, однако года через три по введении реформы не стало слышно о взяточных предложениях». Любопытно, что взятки прилагались и при вполне законных и обоснованных прошениях.

Одним словом, эти исторические уроки очень полезны для тех, кто занимается подготовкой и проведением современной судебной реформы. Прежде всего работники правоохранительных органов, а также присяжные заседатели должны быть материально обеспечены. Именно крайнее безденежье вынуждало присяжных XIX в. принимать «подношения».

III. А.Ф. КОНИ О СУДЕ ПРИСЯЖНЫХ

По мнению ряда юристов, в частности, М.В. Немытиной. Закон о суде присяжных от 16 июля 1993 г. представляет собой синтез не только положений современных западных моделей суда присяжных (преобладает англосаксонская модель), дополненных элементами советского уголовного процесса с присущим ему обвинительным уклоном, но и Судебных уставов 1864 г.^¹ В этой связи полезно вспомнить о борьбе мнений вокруг суда присяжных заседателей во второй половине XIX в., когда у суда присяжных были как сторонники, считавшие его «судом общественной совести», «судом жизненной правды», «судом здравого смысла», так и противники, называвшие его «судом улицы», «судом толпы».

Судебные уставы 20 ноября 1864 г. провозгласили принципиально новую организацию судебных органов в стране, принципиально новые формы судопроизводства, прогрессивные по своему объективному содержанию. Наряду с бессословными началами построения, провозглашением несменяемости судей, независимости суда от администрации, гласностью, устностью и состязательностью процесса. Судебные уставы вводили институт присяжных заседателей, которые участвовали в рассмотрении уголовных дел в окружном суде. В общем виде суд присяжных представлял в то время следующее. По российскому законодательству, принятому в 1864 г. (в том числе Уставу уголовного судопроизводства), суд присяжных образовывался из двух коллегий. В одну из них входило не менее трех судейских чиновников: председатель и члены суда, или, как их еще называли, коронные судьи. Вторая коллегия состояла из двенадцати присяжных заседателей. Список присяжных для каждого окружного суда составляли особые комиссии, назначенные земскими собраниями. В список включались лица, соответствующие определенному имущественному цензу и, по отзыву полиции, «благонадежные». Для рассмотрения конкретного дела коллегия из двенадцати заседателей формировалась по жребию. Задачи коронных судей и присяжных заседателей были разные. На вопрос, виновен ли подсудимый, и на другие вопросы фактического характера должны были отвечать только присяжные. Вопросы же применения права относились к ведению коронных судей. Председательствующий в своем напутствии (резюме) разъяснял присяжным, какие обстоятельства имеют значение для дела и какими правилами следует руководствоваться в оценке доказательств. В частности, он должен был напомнить присяжным, чтобы они были свободны от всякого увлечения к обвинению или оправданию подсудимого и определяли виновность или невиновность подсудимого, на основании всех обстоятельств дела по внутреннему убеждению. Одновременно с напутствием председательствующий вручал присяжным лист с вопросами, подлежащими разрешению. «От вас, господа присяжные заседатели, зависит решить их (подсудимых) участь»,^¹ — так словами А.Ф. Кони в одной из обвинительных речей можно выделить главную задачу присяжных заседателей. Затем присяжные удалялись в совещательную комнату и под руководством избранного ими старшины обсуждали поставленные вопросы. Решение (вердикт) принималось большинством голосов в форме односложных («да» или «нет») ответов на поставленные судом вопросы. Ответы эти вносились в опросный лист. В случае оправдательного вердикта председатель немедленно объявлял подсудимого свободным от суда и от содержания под стражей, если он состоял под арестом. При обвинительном вердикте присяжных коронные судьи назначали наказание. Пересмотр вышестоящим судом вердикта присяжных, по существу, с фактической стороны (в апелляционном порядке) не допускался. Приговор, основанный на этом вердикте, мог быть отменен Сенатом по мотивам нарушения процедурных правил (в кассационном порядке). Поводами к кассационной отмене приговоров устанавливались: 1) нарушение существенных форм и обрядов судопроизводства; 2) явное нарушение прямого смысла закона и неправильное толкование его при определении преступления и рода наказания; 3) вновь открытые обстоятельства, обнаруживающие невиновность осужденного или подложность доказательств, на которых основан приговор^².

Мы остановимся на точке зрения на суд присяжных известного юриста А.Ф. Кони (1844-1927 гг.), которого причисляют к сторонникам этого правового института. Мемуары А.Ф. Кони — один из важнейших и интереснейших источников изучения русской жизни конца XIX — начала XX в.в. вообще и уголовной юстиции в частности. Значительное место в наследии А.Ф. Кони отведено работам и воспоминаниям (в том числе обвинительные речи и руководящие напутствия присяжным заседателям), всецело посвященным суду присяжных или так или иначе затрагивающим этот правовой институт. Более половины века А.Ф. Кони отдал служению юстиции, постепенно поднимаясь по ступенькам иерархической лестницы судебно-прокурорского ведомства царской России. Он был помощником секретаря Петербургской судебной палаты, секретарем прокурора Московской судебной палаты, товарищем прокурора судебного округа в Харькове, Петербурге, самарским губернским прокурором, прокурором Казанского и Петербургского судебных округов, прокурором, а затем председателем Петербургского окружного суда, обер-прокурором уголовного кассационного департамента Правительствующего Сената, короткое время работал в аппарате Министерства юстиции и более 25 лет был сенатором, находясь на вершине судебного Олимпа дореволюционной России. Об А.Ф. Кони без всяких натяжек и оговорок можно говорить как об академически образованном, неподкупно честном и выдающемся юристе, соединившем в себе глубочайшие правовые сведения со спокойной твердостью всегда глубоко обдуманных и строго беспристрастных действий.

Итак, главным устоем нового суда был суд присяжных, всякий приговор которого прежде всего, по мнению А.Ф. Кони, «...должен был удовлетворять нравственному чувству людей, в том числе и самого подсудимого»^¹.

«Тревожные предсказания и сомнения не поколебали, однако, составителей Уставов, ― писал А.Ф. Кони. — Их не устрашило сострадательное отношение простого русского человека к осужденному, к «несчастному», и они смело положились на здравый смысл и нравственную чуткость народа».^¹ По мнению А.Ф. Кони, суд присяжных — это драгоценное здание, воздвигнутое в лучшие годы и лучшими людьми царствования Александра II, и судьи в этом здании — судебные деятели, а не судейские чиновники. «...Лучшая, благороднейшая, основанная на доверии к народному духу часть этой (судебной) реформы»,^² — писал А.Ф. Кони о суде присяжных, имея в виду его независимость от чиновничества. В суде присяжных он видел одну очень важную особенность: возможность примирить строгие требования закона с голосом сострадания к его нарушителю. «Вам (присяжным заседателям) принадлежит широкое, ничем не стесняемое право давать снисхождение, и слово снисхождения, сказанное вами, обязательно для суда».^³ О другой особенности суда присяжных А.Ф. Кони в одном из своих напутствий присяжным заседателям высказался следующим образом: «Вы разрешите этот вопрос только по внутреннему убеждению вашему, не вступая на путь юридических тонкостей, чуждых вашему призванию судей по совести»^⁴. Повсеместное отсутствие требований от присяжных мотивировки их решения, по мнению А.Ф. Кони, «...есть самое яркое признание свободы судейского убеждения».^⁵

Как известно, суд присяжных подвергался в то время критике главным образом за то, что он выносил значительное число оправдательных приговоров. Особой силы достигла эта критика, когда был вынесен оправдательный приговор по делу В. Засулич. С цифрами в руках А.Ф. Кони показывал неосновательность мнения, будто суд присяжных не осуществляет репрессивную политику, систематически оставляя безнаказанными преступников. Так, если на протяжении ряда лет обвинительные приговоры окружного суда, вынесенные без присяжных, составляли 74,5% к общему числу приговоров, а обвинительные приговоры судебной палаты с участием сословных представителей — 68%, то соответствующий показатель суда присяжных составил лишь немногим меньше — 65%. И это при том, что присяжным приходилось рассматривать наиболее сложные и спорные дела^¹.

А.Ф. Кони потратил немало сил и энергии на то, чтобы вскрыть подлинные причины оправдательных приговоров, выносимых присяжными заседателями. Он указывал: «Присяжных спрашивают не о том, совершил ли подсудимый преступное деяние, а виновен ли он в том, что совершил его; не факт, а внутренняя его сторона и личность подсудимого, в нем выразившаяся, подлежат их суждению. Своим вопросом о виновности суд устанавливает особый промежуток между фактом и виною и требует, чтобы присяжные, основываясь исключительно на «убеждении своей совести» и памятуя свою великую нравственную ответственность, наполняли этот промежуток соображениями, в силу которых подсудимый оказывается человеком виновным или невиновным».^² И поэтому присяжные нередко, установив факт совершения подсудимым преступления и не найдя его личной вины в этом, выносили оправдательный вердикт. В то же время, пытаясь дать объяснение большому числу оправдательных приговоров в суде с участием присяжных заседателей в тех случаях, когда присутствует сомнение в виновности при наличии преступного деяния в силу невменяемости подсудимого в момент совершения преступления, А.Ф. Кони отмечал: «Когда присяжному заседателю, сомневающемуся в здравом рассудке подсудимого при совершении его деяния, предоставляется на выбор лишь обвинение или оправдание, едва ли возможно сомневаться в его выборе. Относясь совестливо к своим обязанностям и памятуя, что от его слова очень часто зависит вся судьба человека, им судимого, присяжный заседатель, конечно, скажет это слово за оправдание — и скажет его не только в силу глубокого правила in dubio mitius (в сомнении смягчаюсь), но и из чувства нравственного самосохранения».^³ А.Ф. Кони утверждал, что можно не соглашаться с тем или иным оправдательным приговором суда присяжных, но его всегда можно понять и объяснить. Оправдательные приговоры суда присяжных во многих случаях содержали в себе критику действовавших тогда законов, с которыми не могло примириться правосознание присяжных заседателей.

В этом контексте принципиальное значение А.Ф. Кони придавал оправдательным приговорам, вызывающим недоумение и даже возмущение с узкой правовой точки зрения, но понятным и объяснимым с этических позиций. Отстраненные в силу закона от решения вопросов о применении уголовного права присяжные выносили оправдательные приговоры, когда считали справедливым и милосердным освободить виновного от сурового наказания. В таких случаях, как отмечал А.Ф. Кони, наделенные нравственным чувством, присяжные кладут на одну чашу весов тяжесть содеянного, а на другую — душевные и физические страдания, материальную нужду, которые толкнули подсудимого на преступление, пребывание под стражей, подчас чрезвычайно длительное, до суда. Присяжные также не могли отрешиться от представления о развращающем воздействии мест, где осужденные отбывают наказание. И бывало так, что приговор присяжных, быть может, и не правилен юридически, но он верен нравственному чутью; он не согласен с мертвой буквой закона, но в нем звучит голос житейской правды; общество не может отказать ему в сочувствии (как это было в случае с оправданием В. Засулич). Милосердие, побуждавшее присяжных оправдывать подсудимого, когда, несомненно, содеянное им преступление вызвано острой нуждой или бесчеловечностью потерпевшего, в глазах А.Ф. Кони являлось более высоким благом, нежели механическое следование букве закона.

Непоколебимую веру в суд присяжных выразил А.Ф. Кони в руководящем напутствии присяжным по одному из дел: «Вашему разрешению подлежит трудное дело. Желаю вам выйти из него с величайшей принадлежностью судьи — спокойною совестью пред обществом, которое вы должны ограждать и от осуждения невиновных, и от безнаказанности виновных».^¹ В оправдательных приговорах при бесспорной доказанности обвинения по делам, затрагивающим интересы самодержавного государства, подобно процессу В. Засулич, А.Ф. Кони находил «драгоценное для политика указание — указание на глубокое общественное недовольство правительством и равнодушие к его судьбам».^² В этом смысле А.Ф. Кони так отзывался о суде присяжных: «Наряду с исключительными судами, не внушающими к себе ни доверия, ни уважения, есть суд, который, соблюдая все гарантии правосудия и давая все средства защиты обвиняемому, умеет достигать справедливых приговоров, не возмущая совести общества и в то же время научая его узнавать собственные язвы...».^³ Подчеркивая важное общественное значение суда присяжных, А.Ф. Кони отмечал его благотворное влияние даже на законы. Влияние не приговорами, постановленными судом присяжных, а фактами, им раскрытыми. В этом он видел великое значение гласности суда.

А.Ф. Кони не раз отмечал значение суда в правовом воспитании присяжных — представителей народных масс — и педагогическую роль этого нового правового института: «...Люди, оторванные на время от своих обыденных и часто совершенно бесцветных занятий и соединенные у одного общего, глубокого по значению и по налагаемой им нравственной ответственности дела, уносят с собой, растекаясь по своим уголкам не только возвышающее сознание исполненного долга общественного служения, но и облагораживающее воспоминание о внимательном отношении к людям и о достойном обращении с ними».^⁴

Не все, однако, и не везде шло гладко — сказывались временные, преходящие, частичные недостатки суда присяжных. Наряду с другими причинами объяснялось это еще и тем, что далеко не все сословные представители, слишком долго заслонявшие и заглушавшие собой идею правосудия, ставя на его место условное и столь часто произвольное применение закона, были подвергнуты упразднению и преданы служебной кончине. Из-за чего каждый, кому приходилось с ними соприкасаться, в особенности те, кто составлял личный состав другой, нежели судьи, части судебных учреждений, выносили из суда удручающее впечатление.

А.Ф. Кони констатировал и ошибочные решения, иногда принимаемые присяжными заседателями. Был даже случай, когда А.Ф. Кони добился отмены Сенатом решения присяжных. Но причины этих ошибок он видел не в демократических началах деятельности суда присяжных, а в привходящих обстоятельствах.

А.Ф. Кони не раз отмечал, что для присяжных заседателей не должно быть важных и неважных, рядовых и показных дел; всякое дело, разбирающееся в суде, является важным для судьбы подсудимого и для интересов правосудия (А.Ф. Кони называл это «равномерным для всех правосудием»). «...Перед судом по Судебным уставам нет богатых и бедных, нет сильных и слабых, а все равны, все одинаково ответственны»^¹.

Вместе с тем были (и есть!) дела, которые требовали особого внимания судей, присяжных заседателей и сторон, — никакого противоречия с требованием равномерного правосудия здесь нет, зато делается верный акцент в актуальной социально-правовой проблеме «суд — общественное мнение». Вот позиция А.Ф. Кони в этом вопросе. «Общество, — писал он, — должно верить в свой суд, должно уважать его деятелей, и оно будет с доверием относиться к его ежедневной, рядовой деятельности и его приговорам о безвестных Иванах, Сидорах, Егорах, когда по привлекающим общее внимание делам, по делам, волнующим и выходящим из ряда, оно будет видеть, что суд спокоен и действует безмятежно, не утаивая ничего, ничего не изменяя, не прибегая к исключительным способам и приемам. Вера в правосудие поддерживается не тысячами ежедневных справедливых приговоров, а редкими случаями, когда можно было опасаться, что суд станет угодливым, потворствующим, прислуживающимся...».^²

Теперь о другом, казалось бы, на первый взгляд близком к этому вопросу. Его суть А.Ф. Кони изложил в одной из обвинительных речей: «...Суд (а суд присяжных в особенности), оставаясь живым организмом, а не мертвым механизмом, не может не отражать в своем приговоре голоса общественной совести, которая выражается и в твердом словеса кона, и в проникающем этот закон духе. И если пред судом есть доказанное обстоятельство, оскорбляющее такую совесть, — суд исполняет свою обязанность, произнося слово осуждения без той ложной чувствительности, за которою столь часто скрывается черствое равнодушие к положению потерпевших»^³.

Как видим, здесь нет и намека на что-либо близкое к положительному решению проблемы «от общественного мнения — к суду» в плане зависимости суда от влияния общественных страстей. Требование общественной совести, выражающееся в букве и духе закона, — это не давление «благодушного свойства» с целью простить виновного (не оправдать, а именно простить «ввиду долговременного содержания его под стражей на предварительном следствии») или оказать ему снисхождение при отсутствии смягчающих обстоятельств. Общественная совесть — это не ослепление мягкостью и терпением, когда в область забвения отходят даже такие вечные понятия и требования, как «не убий», «не укради» и т.д., и живые впечатления происходящего на суде отодвигаются на задний план благодаря «случаю, обстановке или личным видам обвиняемого».

Вместе с тем общественной совести должна быть столь же чужда и обрисовка портрета подсудимого и им содеянного кистью, погруженной в довольно мутные краски, рисующие того с непривлекательной и отчасти даже грязной стороны. Нет, заявлял А.Ф. Кони, в нравственных правилах человека такой черты, которая лишала бы его права на уважение, заставляла бы предполагать его неспособным на благородные поступки. Увлечения, а тем более минутные, могут не помешать человеку остаться честным, стойким и строгим во взгляде на свои обязанности.

«...Суд общественного мнения, — сказал А.Ф. Кони в одной из обвинительных речей, обращаясь к присяжным заседателям, — не есть суд правильный, не есть суд, свободный от увлечений; общественное мнение бывает часто слепо, оно увлекается, бывает пристрастно и — или жестоко не по вине, или милостиво не по заслугам. Поэтому приговоры общественного мнения... не могут и не должны иметь значения для вас. Есть другой, высший суд — суд общественной совести. Это — ваш суд, господа присяжные».^¹ Основное и главное — это то, что «всю силу своего разумения» присяжные заседатели, согласно принимаемой им присяге, должны обращать к обстоятельствам, на которых основывается обвинение. «...Вы, — говорил А.Ф. Кони, обращаясь к присяжным заседателям в качестве председателя окружного суда по делу В. Засулич, — должны помнить только то, что увидите и услышите на суде, и помнить, что-то, что вы слышали вне стен суда, были мнения, а то, что вы скажете, будет приговор; то, что вы слышали вне стен суда, не налагает на вас нравственной ответственности, а ваш приговор налагает на вас огромную ответственность перед обществом и перед подсудимой, судьба которой в ваших руках. ...Вы обязуетесь судить по убеждению совести, не по впечатлению, а по долгому, обдуманному соображению всех обстоятельств дела; вы не должны поддаваться мимолетным впечатлениям, вы должны смотреть во всех обстоятельствах дела на их сущность».^² «...Вы должны разрешить указанные мною вопросы по совести и убеждению, основанному на всем здесь виденном и слышанном»,^³ — не раз звучало в руководящих напутствиях А.Ф. Кони присяжным заседателям. И еще: «Помните (господа присяжные заседатели), что одно из условий отправления действительного правосудия — слушать голос своей совести и не заботиться о том, «что скажут». Если следует вам помнить о ком-нибудь, так это о честных людях..., сердца которых жаждут справедливости, состоящей в оправдании невиновного и в признании вины за виновным».^¹ Чувства этих людей для присяжных должны быть дороже всего, в том числе и выводов законодателей. Ведь публика судит о подсудимом и его деянии по газетным отчетам.

А.Ф. Кони твердо верил в справедливость присяжных, этих, как он их называл, «людей практической жизни». Ведь суд присяжных, по мнению юриста, «...не механизм и не отвлечение от жизни, а живой и восприимчивый организм, приходящий в самое непосредственное и богатое разнообразными последствиями соприкосновение с явлениями общежития»,^² служа одновременно и одним из регуляторов общественной жизни, и правдивым ее отражением. «От присяжных, как от людей практической, а не кабинетной жизни, нельзя требовать, чтобы они замкнулись в оценку подлежащего их рассмотрению события без всякого заглядывания вперед и оглядки назад».^³ Не надо забывать, что суд, рассматривая преступное деяние, осуждает подсудимого за те стороны его личности, которые выразились в этом деянии, а не за всю его жизнь. А.Ф. Кони не сомневался в беспристрастности и внимании присяжных заседателей в ходе судебного разбирательства, приговор которых основывается на многих неуловимых заранее соображениях. Ратуя за независимый суд и неприкосновенность присяжных заседателей, А.Ф. Кони в беседе с министром юстиции графом Поленом сказал: «...Я люблю суд присяжных и дорожу им; всякое выражение недоверия к нему... мне действительно очень больно...»^⁴.

Закончить хотелось бы строками все того же А.Ф. Кони из работы «Нравственные начала в уголовном процессе» начала XX в., актуальными и в настоящее время: «...Подавляющим большинством пришлось вынести ему (суду присяжных) оправдательный приговор, выразив надежду, что этот жизненный, облагораживающий народную нравственность и служащий проводником народного правосознания суд должен укрепиться в нашей жизни, а не отойти в область преданий»^⁵. Очень хочется надеяться, что время покажет жизнеспособность такого демократического правового института, как суд присяжных, и он утвердится и в России XXI в.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В данной курсовой работе была раскрыта тема суд присяжных по реформе 1864 года.

Из вышеизложенного в работе материала можно сделать следующие выводы.

Судебная реформа 1864 года занимает особое место в истории развития судоустройства и судопроизводства России. В основе этой реформы лежали глубокие экономические и политические процессы, происходившие в стране во второй половине ХIХ в. Их отражением и явились реформы 1860-1870-х гг., ставившие целью приспособить государство к условиям буржуазного, капиталистического развития. Наиболее последовательной в цепи всех реформ и самым главным ее звеном явилась Судебная реформа 1864 года.

Реализация судебной реформы 1864 г. показала, что борьба со взяточничеством способствует повышению авторитета самих правоохранительных органов. После 1864 г. служба по судебной части стала престижным делом, более того, некоторое время она воспринималась обществом не только как обеспеченная, но и как служащая идеям добра и справедливости. В судебное ведомство пришло много талантливых и принципиальных людей, ставивших справедливость правосудия превыше всего.

В заключение хотелось бы отметить, что суд присяжных вызывал против себя наиболее упорные, почти непрекращающиеся, то ослабляющиеся, то усиливающиеся нарекания. Нарекания эти принимали разнообразные формы, то выражаясь в смутном недовольстве деятельностью присяжных, то давая повод к указанию и требованию практических мер против этого учреждения.

С годами и десятилетиями в приспособлении к разным влияниям и настроениям идеалы, намеченные в Судебных уставах, стали тускнеть. Вокруг нового суда все более сгущался мрак отчуждения и недоверия. Постепенно, но весьма осязательно утрачивали свои ясные очертания те понятия, которые составляли нравственное содержание правосудия. Они заменялись суррогатами, в которых было все, исключая истинную сущность того, на место чего их стремились поставить.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

История государства и права СССР. Учебник / Под ред. Ю.П. Титова. М., 1988. -613 с.

Кони А.Ф. История развития уголовно-процессуального законодательства в России. Собр. соч. в 8-ми тт. Т.4. -М., 1967.

Коротких М.Г. Самодержавие и судебная реформа 864 года в России. –Воронеж: Изд-во Воронеж. Ин-та, 1998. -183 с.

Немытина М.В. Российский суд присяжных. Учебно-методическое пособие. М., 1995, -342 с.

Отчет Министерства юстиции за сто лет. 1801-1901 гг. (исторический очерк). СПб., 1902. -С. 81.

Проблемы судебно-правовой реформы в России: история и современность: Сб. тр. [Вып. 6] / Самар. Гуманит. Акад.; Редкол.: Кленова Т.В. (отв. Ред.) и др. – Самара: Самар. Гуманит. Акад., 1999. -245 с.

Демичев А.А. Периодизация истории суда присяжных в России // Журнал Российского права. -2001. -№7. –С.137-150.

Илюхин А.В., А.Ф. Кони о суде присяжных // Российский судья. -2001. -№8. –С. 40-46.

Коротких М.Г. Генезис суда присяжных в России по судебной реформе 1864 г. // Известия высших учебных заведений. Правоведение. -1988. –№3. -С.81-85.

Мельник В.В. Суд присяжных в России: ретроспектива и день сегодняшний // Журнал Российского права. -1999. -№5/6. –С. 34-44.

Попова А. Как обстояло дело со взятками в судебной системе после реформы 1864 г. (или оправдательный вердикт за 50 копеек) // Альма матер: Вестник высшей школы. -2001. -№5. –С. 42-46.

Смыкалин А. От реформ Екатерины II к судебной реформе 1864 года // Российская юстиция. -2001. -№4. –С. 39-42.

Смыкалин А. Судебная контрреформа конца XIX века: миф или реальность? // Российская юстиция. - 2001. -№9. –С. 42-45.

Смыкалин А. Судебная реформа 1864 года // Российская юстиция. -2001. -№5. –С. 39-42.

Фоков А.П. Россия в свете судебных реформ 1864 г. и 2001 г. // Российский судья. 2001. -№12. –С. 2-5.

1 Кони А.Ф. История развития уголовно-процессуального законодательства в России. Собр. соч. в 8-ми тт. Т.4., М., 1967. -С. 320.

2 Смыкалин А. От реформ Екатерины II к судебной реформе 1864 года // Российская юстиция. -2001. -№4. –С. 40.

3 История государства и права СССР. Учебник / Под ред. Ю.П. Титова. М., 1988. -С. 453.

1 Там же. –С. 349.

2 Российское законодательство X-XX веков. Т.4. -С. 415.

3 Отчет Министерства юстиции за сто лет. 1801-1901 гг. (исторический очерк). СПб., 1902. -С. 81.

1 Смыкалин А. От реформ Екатерины II к судебной реформе 1864 года // Российская юстиция. -2001. -№4. –С. 41.

1 Смыкалин А. Судебная контрреформа конца XIX века: миф или реальность? // Российская юстиция. -2001. -№9. –С. 43.

1 Смыкалин А. Судебная контрреформа конца XIX века: миф или реальность? // Российская юстиция. -2001. -№9. –С. 44.

1 Смыкалин А. Судебная контрреформа конца XIX века: миф или реальность? // Российская юстиция. -2001. -№9. –С. 45.

1 Смыкалин А. Судебная реформа 1864 года // Российская юстиция. -2001. -№5. –С. 41.

1 Смыкалин А. Судебная реформа 1864 года // Российская юстиция. -2001. -№5. –С. 42.

2 Демичев А.А. Периодизация истории суда присяжных в России // Журнал Российского права. -2001. -№7. –С.137.

1 Попова А. Как обстояло дело со взятками в судебной системе после реформы 1864 г. (или оправдательный вердикт за 50 копеек) // Альма матер: Вестник высшей школы. -2001. -№5. –С. 42.

2 Там же. –С. 44.

3 Там же.

1 Там же.

1 Проблемы судебно-правовой реформы в России: история и современность: Сб. тр. [Вып. 6] / Самар. Гуманит. Акад.; Редкол.: Кленова Т.В. (отв. Ред.) и др. –Самара: Самар. Гуманит. Акад., 1999. –С. 113.

2 Там же.

1 Фоков А.П. Россия в свете судебных реформ 1864 г. и 2001 г. // Российский судья. 2001. -№12. –С. 2.

2 Там же. –С. 3.

1 Фоков А.П. Россия в свете судебных реформ 1864 г. и 2001 г. // Российский судья. 2001. -№12. –С. 3.

2 Попова А. Как обстояло дело со взятками в судебной системе после реформы 1864 г. (или оправдательный вердикт за 50 копеек) // Альма матер: Вестник высшей школы. -2001. -№5. –С. 46.

3 Там же.

1 Немытина М.В. Российский суд присяжных. Учебно-методическое пособие. М., 1995. -С. 13.

1 Кони А.Ф. Собрание сочинений в 8-ми тт. Т.3. М., 1967. -С. 306.

2 Устав уголовного судопроизводства. Ст. 912.

1 Кони А.Ф. Собр. соч. Т.3. М., 1967. -С. 134.

1 Кони А.Ф. Собр. соч. Т.4. М., 1967. -С. 214.

2 Кони А.Ф. Собр. соч. Т.8. М., 1969. -С. 43.

3 Кони А.Ф. Собр. соч. Т.3. М., 1967. -С. 410.

4 Кони А.Ф. Собр. соч. Т.3. М., 1967. -С. 407.

5 Кони А.Ф. Собр. соч. Т. 4. М., 1967. -С. 38-39.

1 Там же. -С. 276-277.

2 Там же. -С. 220.

3 Кони А.Ф. Собр. соч. Т.3. М., 1967. -С. 451 -452.

1 Кони А.Ф. Собр. соч. Т.3. М., 1967. -С. 424.

2 Кони А.Ф. Собр. соч. Т.2. М., 1966. -С. 247.

3 Там же. -С. 170.

4 Кони А.Ф. Собр. соч. Т.1. М, 1966, -С. 387-388; Т.4. М., 1967. -С.66.

1 Кони А.Ф. Собр. соч. Т. 3. М.. 1967. -С. 231.

2 Кони А.Ф. Собр. соч. Т. 2. М., 1966. -С. 198.

3 Кони А.Ф. Собр. соч. Т. 3. М., 1967. -С. 394.

1 Там же. -С. 230-231.

2 Кони А.Ф. Собр. соч. Т. 2. М., 1966. -С. 93.

3 Кони А.Ф. Собр. соч. Т. 3. М., 1967. -С. 404.

1 Там же. -С. 411.

2 Кони А.Ф. Собр. соч. Т. 3. М., 1967. -С. 34.

3 Кони А.Ф. Собр. соч. Т. 3. М., 1967. -С. 352.

4 Кони А.Ф. Собр. соч. Т.2. М., 1966. -С. 73.

5 Кони А.Ф. Собр. соч. Т.4. М., 1967. -С. 67-68.