Российско-Украинских отношения
Áûêîâ È.À.
Êîíôåðåíöèÿ - Ãåîïîëèòè÷åñêèå è ãåîýêîíîìè÷åñêèå ïðîáëåìû ðîññèéñêî-óêðàèíñêèõ
îòíîøåíèé (îöåíêè, ïðîãíîçû, ñöåíàðèè) - 22-24 ÿíâàðÿ 2001 ã
РОССИЙСКО-УКРАИНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ
НА ФОНЕ ЗАВЕРШАЮЩЕЙСЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИИ
На рубеже тысячелетий мы становимся свидетелями и участниками улучшения российско-украинских отношений после периода самоутверждения, недопонимания и холодности, связанного с процессами распада СССР и обретением бывшими союзными республиками независимости. Сближение России и Украины вызвано не только геополитическими, геоэкономическими или историческими причинами. Очевидно, что именно эти факторы создавали и создают объективный фон для сближения России и Украины. В этом смысле у России и, особенно, Украины нет альтернативно более выгодных партнеров. Я постараюсь показать, что растущий взаимный интерес есть следствие устранения, прежде всего, политических факторов, которые до недавнего времени серьезно препятствовали этому сближению, а теперь скорее побуждают к нему.
Политические институты государств имеют большое значение в международных отношениях. Так, например, общеизвестен факт, что в двадцатом веке не было вооруженных конфликтов между демократическими странами. Демократическая форма правления, разумеется, не гарантирует полного отсутствия конфликтов между такими странами, но заметно влияет на сам стиль отношений. Несомненно, также, что в период значительных общественных преобразований внешнеполитическая активность государств резко снижается. Снижается не только частота внешнеполитических контактов, но и реальная способность играть собственную, независимую роль, подкрепленную определенными ресурсами. Именно в такой ситуации оказались Россия и Украина сразу же после распада СССР: Нестабильность политических институтов власти не позволяла этим странам осуществлять активную программу внешнеполитических действий.
Прежде чем непосредственно обратиться к анализу форм политических институтов в России и на Украине и их влиянии на российско-украинские отношения, следует остановиться на теоретических проблемах социальных институтов. Современные теории социальных и политических институтов отказываются от жесткого детерминизма, присущего марксизму, позитивизму или структур-функционализму. Признанные классики современной социологии социальных изменений (Э. Гидденс, Н. Музелис, П. Штомпка) предпочитают отводить основную роль в формировании социальных институтов субъектам (простым людям, социальным группам и элитам), которые в ходе своей повседневной деятельности творят и воспроизводят социальные структуры и институты. Под социальными институтами я, вслед за Г. Дилигенским, предлагаю понимать “устойчивые компоненты жизни, включающие: 1) социально-признанные нормативно-ценностные системы; 2) эталоны социального поведения; 3) формы организации социальных связей людей; 4) функциональные органы управления и регулирования, обеспечивающие кодификацию социальных норм и контроль за их соблюдением, формулирующие общественные цели и потребности и организующие процесс их реализации”.1
В последние несколько лет наметилась тенденция стабилизации политических институтов России и Украины. При этом политические институты России и Украины демонстрируют значительную схожесть друг с другом, как в формально-юридическом, так и неформальном плане. Известный российский ученый Г. Дилигенский назвал такую систему “бюрократической полиархией”. Другие исследователи предпочитают название, предложенное американским политологом Г. О’Доннелом – “делегативная демократия”. Смысл этих определений достаточно близок. С одной стороны, новые политические устройства не являются чисто авторитарными, когда власть находится в руках одной политической группировки (будь-то военная хунта или политическая партия), ни по определению Р. Даля, демократической полиархией, когда власть рассредоточена в руках множества политических группировок, которые постоянно конкурируют между собой в поисках поддержки граждан. Как пишет Г.Г. Дилигенский, политические режимы в России и Украине – это “демократически избираемая и сменяемая авторитарная власть”.2
Остановимся на формально-юридическом плане. Действующие конституции России (1993) и Украины (1996) имеют очень много общих моментов. Совершенно определенно, что с точки зрения нормативной политологии форму правления этих стран следует определить как “полупрезидентская республика”. Однако следует отметить, что полупрезидентская республика в России “более президентская” в формально-правовом плане, чем украинская. Так и в России и на Украине присутствует фигура премьер-министра, ответственного перед парламентом. Однако в России премьер-министр защищен от парламентского вотума недоверия президентом возможностью роспуска парламента и назначением новых выборов (ст. 117), чего нет в тексте украинской конституции. “Более парламентский” характер украинской конституции компенсируется полным совпадением избирательного законодательства, которое базируется на смешанной системе для выборов парламента и мажоритарной в два тура для выборов президента. Электоральное законодательство – это наиболее легкий инструмент манипуляции. Изменение конституции в этом смысле более трудоемкое и рискованное мероприятие. В частности изменение чистой мажоритарной избирательной системы на систему, принятую в России привело к аналогичным результатам: возникновении поляризованной многопартийности и уменьшении роли парламента по сравнению с ролью президента.
В неформальной сфере совпадений еще больше. В России и на Украине присутствует плюрализм центров власти, носящий, однако, совершенно другую, чем на Западе природу. Это плюрализм бюрократических группировок, которые в отличие от советского периода больше не представляют собой жестко централизованной пирамиды власти. В России и на Украине произошло расщепление бюрократической власти. Имеется асимметрия регионов и разная степень представленности региональных элит на центральном уровне. Так на Украине лидирующее положение занимают выходцы из Днепропетровска, а в России (особенно в последнее время) из Санкт-Петербурга. Возникновение олигархически-бюрократических группировок, их развитие и борьба между собой очень сильно напоминают период раннего средневековья,3 когда король (аналог президента) являлся, прежде всего, хозяином своего домена, а уже потом всего государства. Особенное значение приобретает феномен покровительства и вассальной зависимости, что в русском случае получило название – “крыша”. Так попытки действующего президента России В. Путина, привести законодательство страны в соответствие с конституцией и усилить свое влияние на региональных “баронов” не смотря на определенные успехи и наличие поддержки от населения, не привели к уменьшению их влияния и снижения их независимости. Фактически создание единой бюрократической пирамиды в современных России и Украине не возможно. Президенты имеют не столько формально-правовые, сколько неформальные ограничения своей власти. И в этом смысле сближение России и Украины выглядит более естественным, чем сближение с демократическим Западом.
Как уже было отмечено, сближение России и Украины назрело не только по геоэкономическим, энергетическим (особенно после закрытия Чернобыльской АЭС) и историческим причинам, но и по политическим мотивам. Это выражается, прежде всего, в том, что структуры власти двух стран все больше и больше сближаются. В политической системе Украины отсутствуют силы, способные продвигать демократические реформы и направить ее в орбиту западного влияния. В качестве хорошей иллюстрации можно рассмотреть российско-белорусские отношения. Влияние объективных факторов, направляющих движение Белоруссии в сторону России, было не менее, но и не более сильным, чем на Украине. Однако сближение России и Белоруссии зашло уже очень далеко: до военно-политического и экономического союза (с перспективой полного объединения). И это произошло, прежде всего, из-за внутриполитических причин. В Белоруссии установился авторитарный политический режим личной власти А. Лукашенко. И сближение с Россией (до определенного момента) отвечает его личным интересам. Сегодняшнее сближение России и Украины отвечает экономическим и политическим интересам политических элит и не имеет реальных институциональных преград. Поэтому можно прогнозировать дальнейшего улучшения российско-украинских отношений.
1 Äèëèãåíñêèé Ã. Ïîëèòè÷åñêàÿ èíñòèòóöèîíàëèçàöèÿ â Ðîññèè: ñîöèàëüíî-êóëüòóðíûå è ïñèõîëîãè÷åñêèå àñïåêòû. // ÌýèÌÎ, ¹ 7, Ñ. 10.
2 Äèëèãåíñêèé Ã. Ïîëèòè÷åñêàÿ èíñòèòóöèîíàëèçàöèÿ â Ðîññèè: ñîöèàëüíî-êóëüòóðíûå è ïñèõîëîãè÷åñêèå àñïåêòû. // ÌýèÌÎ, ¹ 7, Ñ. 10.
3 Shlapentokh V. Early Feudalism – The Best Parallel for Contemporary Russia. // Europe-Asia Studies, Vol. 48, ¹ 3, P. 393-411.