Этноэкономика в судьбах модернизации юга России
Этноэкономика в судьбах модернизации юга России
Ю. С. Колесников, доктор экономических наук, профессор, зам. директора Северо-Кавказского НИИ экономических и социальных проблем Ростовского государственного университета
Неэффективность экономической политики, проводимой в целях модернизации полиэтнических регионов, обусловлена недооценкой роли этноэкономики как субъекта национального хозяйства. Представленный в статье исторический анализ данного социокультурного объединения выявляет, что этноэкономика — равноправный сектор хозяйственного комплекса Юга России, обеспечивающий экономическую устойчивость этносов даже в условиях глубокого и продолжительного экономического кризиса.
В КОНТЕКСТЕ уровневого структурирования экономики в теоретической ее модели выделяются, как известно, макро-, мезо- и микроуровни. К уровню мезоэкономики, как правило, относятся отраслевое, межотраслевое, региональное структурные образования.
Однако, как показывает практика полиэтнических обществ, на уровне мезоэкономики существует еще один сегмент национального хозяйства, почти «ненаблюдаемый» статистикой и налоговыми органами. Этноэкономика и исторический опыт Юга России и Северного Кавказа в особенности подтверждают этот тезис.
А между тем неудачи и провалы попыток модернизации полиэтничных регионов во многом объясняются или «невосприимчивостью» государственной экономической политики в процессе реформации данного сегмента экономики, или заблуждениями в оценке его действительной роли в экономической жизни.
Роль «этнических» регионов в экономическом пространстве России весьма значительна: на долю национальных республик и автономий приходится более 52% территориальных ресурсов страны, 18% ее населения, 21,7% основных фондов отраслей экономики [7].
Под этноэкономикой мы понимаем территориально-локализованный исторически сложившийся на базе хозяйственного уклада этноса сегмент экономики, характеризуемый господством традиционных, преимущественно аграрных форм хозяйственной деятельности, натуральных и мелкотоварных форм производства, с доминированием ручного труда, неразвитостью обмена, замкнутостью домохозяйств, использованием кустарных ремесел, надомного труда, «отходничества» и т.п.
Социальное пространство полиэтнических регионов России, и Северного Кавказа в частности, воспроизводит такого рода отношения, которые формируют этнокультурные общности в качестве социальных и экономических субъектов исторического процесса.
Этносы обладают собственной идентичностью и самоназванием, уникальной совокупностью культурных характеристик, в основе которых лежит локализация этносов в определенном физическом пространстве.
Статусно-экономические позиции автохтонных этносов Северного Кавказа, в силу сохранения ими в значительной мере агропромышленного характера функционирования хозяйства, определяются, в первую очередь, размером и качеством занимаемой ими территории, доступностью к ресурсам и совокупностью демографических характеристик.
Территориальная локализация, определяя одинаковость условий жизни, является значимой причиной, обуславливающей организационную жизнедеятельность людей в этих природных условиях.
Характерная черта этой организации — высокий уровень внутренней кон-солидированности, который объясняется суровыми условиями жизни в горах, природной изолированностью поселений и традиционно-общинными отношениями внутри социума. Поселенческая локализация определяет на Северном Кавказе не только специфику культурных черт, но и различия экономических форм деятельности и возможности жизнеобеспечения.
Автохтонные этносы Северного Кавказа характеризуются сохранением в значительной степени аграрно-традици-онной культуры.
Исторический анализ социальной структуры народов региона показывает, что к моменту их присоединения к Российской империи они находились на разных этапах социально-экономического развития. Общественный строй большинства народов Северного Кавказа кавказоведы характеризуют как полупатриархальный-полуфеодальный.
Межродовое расслоение зависело от места расположения земель того или иного рода, определяя трудовую специализацию, обмен продуктами, уровень экономического развития в целом.
В горных районах практически у всех этнических групп сохранились в той или иной форме институты общинной самоорганизации (тейпы, тухумы и др.) и городские собрания как форма самоуправления. Горцы в большой степени сохранили нормы общинного права (адаты), более жесткий контроль за экзогамией, установку на большие семьи, куначество, соседскую взаимопомощь и др. [2].
Сохранились две тенденции: тенденция к региональной интеграции и тенденция к межрегиональной конкуренции, «разрывающей» социокультурную ткань региона.
В этноэкономике используется большая часть сырьевых ресурсов, производимых частным образом, и значительная часть ресурсов общественного сектора экономики.
40—45% населения региона, отнесенные статистикой к «экономически неактивному населению» и регистрируемые ею в регионах расселения этносов Северного Кавказа, как раз составляют трудовые ресурсы этноэкономики [3].
В секторе этноэкономики производится значительная часть потребляемых товаров массового спроса, 20% продуктов растениеводства, до 75% продукции животноводства [4].
Рыночные реформы на Северном Кавказе усилили различия в уровне социально-экономического развития субъектов РФ, экономическую дифференциацию этносов. По такому, например, интегрированному показателю, как валовой региональный продукт на душу населения, субъекты РФ на Северном Кавказе отличаются друг от друга в 2—3 раза. Экономическое пространство Северного Кавказа представляет собой причудливую смесь элементов «государственной экономики», «рыночной экономики» и «эт-ноэкономики».
Драматизм ситуации в регионе проявился и в том, что этноэкономика оказалась невосприимчивой как к тотально-государственной административно-распределительной системе организации экономики в советский период, так и к рыночной, осуществляемой в России по монетаристской модели в контексте процессов модернизации. Исследования показывают, что реализация проектов рыночных реформ в регионе привела, прежде всего, к свертыванию индустриального сектора экономики, усилению ее сырьевой направленности, атомиза-ции хозяйственной жизни, углублению внутрирегиональной стратификации.
Непопулярность в регионе многих компонентов рыночных реформ, отсутствие последовательной региональной политики в значительной степени дискредитировали саму идею модернизации по западному образцу и заставили политические элиты вернуться к традиционным ценностям этноэкономики.
Это в значительной степени стимулировало процессы региональной идентификации, социально-экономическое позициирование этносов.
Процессы модернизации, характерные для второй половины XX в., наталкивались на консерватизм, невосприимчивость к инновационным импульсам этноэкономики. Советский вариант индустриализации в условиях тотального огосударствления экономики десятилетиями третировал отрасли этноэкономики с их индивидуально-частными формами производства и распределения как питательную среду реставрации капитализма, блокируя определенную связь местной индустрии (особенно переработку) с отраслями этноэкономики.
Экономический кризис в регионах Юга России обнажил явление, скрываемое ранее статистическими данными: созданная в различных республиках региона промышленность мало изменила исторически сложившийся тип хозяйственного уклада этносов.
Основной тип хозяйствования этносов существовал как бы рядом и параллельно с промышленными отраслями, которые обслуживали в основном «народно-хозяйственные» потребности. Учитывая, что раньше места на предприятиях промышленности были заполнены по большинству мигрантами из России [1], можно констатировать, что в рамках этноэкономики было занято 80—90% населения этих регионов (исключение — сферы управления, торговли, здравоохранения, образования, где удельный вес этноса был достаточно высок среди занятых).
Профессиональная дифференциация населения региона, характерная для периода индустриализации, так и не произошла в полном объеме, а новые формы экономической деятельности, вызванные к жизни модернизацией, не превратились в хозяйственный быт местного населения.
Архаично-аграрный тип производства хозяйственной жизни оказался неспособен обеспечивать в полном объеме издержки производства и социальной инфраструктуры, характерные для индустриального общества (наука, образование, здравоохранение, связь, информатика и др.). В силу этого экономика порождает явления субъектной, региональной «дотационности». Бюджеты всех республик Северного Кавказа являются дотационными.
В то же время рыночные преобразования в регионе привели к свертыванию индустриального сектора экономики усилению ее сырьевой направленности, углублению внутрирегиональной стратификации и обнажению этноэкономики как сегмента народного хозяйства.
Экономическая статистика в последние годы фиксирует ряд противоречивых показателей. Так, при общем снижении реальных доходов на душу населения в 1998 г. по России в целом, вызванном финансовым кризисом августа 1998 г., в ряде республик региона (Дагестан, Ингушетия, Северная Осетия, Кабардино-Балкария) значительно вырос объем розничного товарооборота; с характеристикой этих республик как «бедных» и «депрессивных» плохо соотносится ряд социально-экономических показателей, в частности количество автомобилей, находящихся в личной собственности граждан на тысячу человек населения, который всегда выступал в России индикатором высокого материального положения.
Экономисты интерпретируют эти факты активным развитием теневого сектора экономики, особенно большой размах которого фиксируется в Дагестане, Ингушетии, Северной Осетии [5].
Значительная часть этноэкономики находится в тени, точнее — в латентном состоянии по отношению к статистическим и налоговым органам.
Для характеристики этой парадоксальной ситуации используем предложенный специалистами ИНП РАН индекс экономической плотности региона, выраженный как произведение показателя плотности населения на показатель величины денежного дохода на душу населения [10].
Результаты нашего расчета индекса экономической плотности в разрезе регионов — субъектов федерации существенно меняют представление об их экономических потенциалах, уровне экономической активности, «богатых» и «бедных» регионах.
Из таблицы следует, что более высокая экономическая плотность ряда регионов — республик Северного Кавказа предопределят давление на экономическое пространство соседних регионов (Ставропольский край, Краснодарский край, Ростовская область).
Экономическая плотность регионов — субъектов РФ в ЮФО*
|
№ |
Регионы — субъекты Федерации |
Показатель экономической плотности региона |
|
1 |
Республика Адыгея |
93,4 |
|
2 |
Республика Дагестан |
61,4 |
|
3 |
Республика Ингушетия |
93,4 |
|
4 |
Республика Кабардино-Балкария |
99,8 |
|
5 |
Республика Калмыкия |
5,8 |
|
6 |
Карачаево-Черкесская Республика |
43,6 |
|
7 |
Республика Северная Осетия — Алания |
198,7 |
|
8 |
Чеченская Республика |
— |
|
9 |
Краснодарский край |
145,1 |
|
10 |
Ставропольский край |
65,0 |
|
11 |
Астраханская область |
47,4 |
|
12 |
Волгоградская область |
39,2 |
|
13 |
Ростовская область |
101,6 |
*Рассчитано по: [8, с. 36—37].
Итак, этноэкономика — равноправный сектор хозяйственного комплекса Юга России, обеспечивающий, как показал исторический опыт, экономическую устойчивость этносов даже в условиях глубокого и продолжительного экономического кризиса, смягчающий удары economy transition.
Поэтому успешной в регионе может быть лишь та экономическая политика, которая способна соединить корпоративный, «большой» сектор этноэкономики и ее «мелкий» сектор, найти и реализовать механизмы их взаимодействия, органически «вписать» мелкотоварные формы труда и производства в развивающуюся на корпоративной основе предпринимательскую деятельность.
В сфере этноэкономики предпринимательская деятельность имеет ресурсно-хозяйственную базу для развития в следующих «подотраслях» мелкотоварного производства1:
I. Подотрасли переработки продукции аграрного сектора экономики:
• изготовление изделий из меха, шерсти, кожи;
• производство ковров, войлока, красок из растительного сырья;
• переработка молока, грибов, лесных плодов и ягод;
• приготовление домашнего сыра, вяленого мяса, копченостей;
• розлив минеральной воды;
• переработка винограда, фруктов.
II. Подотрасли по производству промышленных товаров массового спроса:
• производство строительных и отделочных материалов из имеющегося в республике минерального сырья;
• выпуск красителей из натурального сырья;
• изготовление мебели, дверей, подоконников и т.д. из дерева ценных и менее ценных пород;
• переработка овечьей и козьей шерсти и вязание из нее высококачественных пуховых и шерстяных изделий, а также обработка кож и изготовление изделий из них;
• изготовление сувениров, прикладов для ружей, шахмат, нард из отходов деревообработки, поделок и посуды из хлебных злаков, бересты и др.;
• производство изделий из серебра, поделочных и полудрагоценных камней и т.п.;
• выпуск подушек, одеял из пуха и пера гусей, индюков, уток и др.
III. Подотрасли по сбору и переработке дикорастущих растений и их плодов:
1 Систематизировано по монографии А.Х. Тамбиева [9].
• изготовление концентратов из кизила, облепихи, калины, орехов и др.;
• сбор лекарственных трав;
• собирание и обработка грибов.
Развитие этих подотраслей этноэкономики во взаимосвязи с корпоративной «большой» экономикой обеспечит:
• расширение сырьевой базы предприятий переработки;
• дополнительную занятость населения, в том числе с неполным рабочим днем и т.п. (этноэконо-мика — это «гибкие» формы занятости);
• рост налогооблагаемой базы и средств местных бюджетов;
• создание «паутины» малого бизнеса и развитие социальной инфраструктуры.
Концепции федеральной региональной политики на Юге России не должны быть заложниками сложившейся в 1993—1997 гг. системы бюджетных дотаций, субвенций и субсидий, социальных трансфертов, преференций и льгот в области налогообложения, тарифов, таможенных пошлин, квот и т.п., предоставляемых субъектам РФ.
Мы разделяем здесь позицию О.С. Пчелинцева [б] о том, что в этой политике должен действовать принцип Парето: никакой экономический рост, никакое перераспределение ресурсов не должны ухудшать положения одних субъектов (регионов) по отношению к другим.
Региональная экономическая политика, ориентированная на органичное использование в системе действующих организационно-экономических форм хозяйствования структур этноэкономики, включение ее немалого потенциала в корпоративную экономику (и тем самым «облагораживание» ее), по-видимому, обеспечит более органичную модернизацию кавказских обществ.
Список литературы
1. БелозероЗ B.C. Этнодемографические процессы на Северном Кавказе. Ставрополь: Изд-во СтГУ, 2000.
2. Денисова Г.С., РадоЗаль М.Р. Этноэкономика. Ростов н/Д: Изд-во 000 «ЦВВР», 2000.
3. Игнатов В.Г., Бутов В.И. Экономическое развитие на Юге России и проблемы управления им. Ростов н/Д: Изд-во СКАГС, 2000.
4. Игнатов В.Г., Бутов В.И. Юг России. Ростов н/Д: Изд-во СКАГС, 2002.
5. Межэтнические отношения и конфликты в постсоветских государствах. Ежегодный доклад сети экономического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. М., 1997.
6. Пчелинцев О.Г. Проблемы социально-экономического обоснования региональной политики // Проблемы прогнозирования. 2002. № 1.
7. Регионы России: Стат. сб.: В 2 т. Т. 2. М., 2000.
8. Россия в цифрах. М., 2002.
9. Тамбиев А.Х. Регион в системе национальной экономики. М.: Экономика, 1999.
10. Узяков М.И. Трансформация российской экономики и возможности экономического роста. М.: ИСЭПН, 2000.
Для подготовки данной применялись материалы сети Интернет из общего доступа