Секулярное священство и опасности, которые таит демократия

Секулярное священство и опасности, которые таит демократия

Ноам Хомский

Термин «секулярное священство» я заимствую у выдающегося британского философа и историка-интеллектуала Исайи Берлина. Тот имел в виду интеллектуалов-коммунистов, оправдывавших государственную религию и преступления власти. Конечно же, к секулярному священству примыкали не все советские интеллектуалы. Были комиссары, которые власть оправдывали и реализовывали, и диссиденты, которые протестовали против власти и ее преступлений.

Мы чтим диссидентов и осуждаем комиссаров, что само собой разумеется справедливо. Внутри советской тирании, однако, верно было прямо противоположное — что тоже само собой разумеется.

Следы различения «комиссаров» и «диссидентов» ведут к самой ранней письменной истории, как и тот факт, что внутри своей страны комиссары чаще пользуются уважением и привилегиями, а диссидентов презирают и нередко наказывают.1

--------------------------------

1 Подробнее о комиссарах см. у М. Ямпольского (А.Б.)

Рассмотрим Ветхий Завет. Есть темное древнееврейское слово, которое по-английски переводится как «prophet» 'пророк' (и сходным образом в других западных языках). Оно означает нечто вроде «интеллектуала». Пророки предлагали критический геополитический анализ, а также критические оценки и наставления морального свойства. Много столетий спустя их стали почитать; во время óно же их принимали не слишком радушно. Были и такие «интеллектуалы», которых почитали: льстецы при дворах царей. Столетия спустя их обличили как «лжепророков». Пророки были диссидентами; лжепророки были комиссарами.

В ту эпоху и до наших дней есть бесчисленное множество примеров. Это поднимает для нас такой небесполезный вопрос: а наши собственные общества - они что, исключение из исторического правила? Отнюдь: они довольно точно следуют этому правилу. Берлин использовал термин «секулярное священство» для того, чтобы обличить класс комиссаров у официального противника; обличение совершенно справедливое, однако ничего удивительного в этом нет. А другой исторической универсалией, или близкой к ней, является то, что глаз у нас остер на преступления тех, кого заведомо определили как врагов, и их-то мы разоблачаем бойко, часто с превеликой убежденностью в собственной правоте. Взглянуть в зеркало чуть посложнее. Одной из задач секулярного священства в нашем обществе, как и в других, является — предохранять нас от этого неприятного ощущения.

Джордж Оруэлл знаменит своим красноречивым обличением тоталитарного врага и скандального поведения его секулярного священства; наибольшего внимания в этом смысле заслуживает, быть может, его сатира «Скотный двор». Писал он и об аналогичном явлении в свободных обществах — в своем введении к «Скотному двору», в котором рассматривалась «литературная цензура» в Англии. В свободной Англии, писал он, цензура «во многом добровольная. Непопулярные идеи можно замалчивать, а неудобные факты держать во тьме безо всякой надобности в официальных запретах». В результате «всякого, кто ставит под сомнение превалирующую ортодоксию, с удивительной эффективностью заставляют замолчать». У Оруэлла было лишь несколько замечаний по поводу методов, используемых для достижения такого результата. Первый был связан с тем, что пресса находится в руках «богачей, у которых есть все мотивы для того, чтобы по определенным важным темам сообщать информацию недобросовестно». Второй прием — это хорошее образование, которое прививает «всеобщее молчаливое согласие, что „нехорошо" упоминать данный конкретный факт».

Введение к «Скотному двору» известно не так хорошо, как сама книга. Объясняется это тем, что оно не было опубликовано. Оно было найдено в бумагах Оруэлла тридцать лет спустя и помещено в достаточно заметном издании. Но оно остается неизвестным.

Судьба книги и введения к ней — это символичная иллюстрация того, о чем идет речь. Их секулярное священство плохое, даже омерзительное; их диссиденты безукоризненны. Дома и на зависимых территориях ценности обратные. Те же самые условия сохраняются и для преступлений, которые секулярное священство должно с негодованием осуждать либо замалчивать и оправдывать, в зависимости от субъекта.

Проиллюстрировать это опять же слишком даже просто. Но иллюстрации уведут нас от темы. Важно их ошеломляющее единообразие — факт, который подробно документировался в диссидентской литературе, где его легко проигнорировать, на что как раз и указывал Оруэлл в своем безвестном эссе о добровольной цензуре в свободных обществах.

Хотя этот путь и уводит от темы по упомянутым причинам, я, тем не менее, проиллюстрирую общую закономерность несколькими актуальными примерами. При таком единообразии найти современные примеры редко бывает трудно.

[...]

Проект удержания публики в неведении, пассивности и послушании прослеживается на всем протяжении истории, но постоянно принимает новые формы. Это особенно верно тогда, когда народ добивается некоторой степени свободы и его уже не так-то просто привести к повиновению угрозой или применением насилия. За прошедший век основными примерами этого являются Англия и США. Во время Первой мировой войны обе ведущих демократии создали высокоэффективные ведомства государственной пропаганды. Целью Министерства информации Британии было «контролировать мышление мира», а особенно мышление американских интеллектуалов, которые, как тогда вполне разумно ожидалось, могли бы сыграть не последнюю роль в вовлечении США в войну. Чтобы помочь достичь этой цели, президент Вудро Вильсон основал первое в стране ведомство официальной пропаганды, названное Комитетом общественной информации, — что, конечно же, переводится как «общественной дезинформации». Деятельностью этого учреждения руководили ведущие прогрессивные интеллектуалы, и перед ним стояла задача — превратить пацифистски настроенное население в истерических джингоистов* и фанатиков войны против диких «гуннов». Эти усилия имели неимоверный успех, в том числе и скандальные фабрикации, разоблаченные спустя долгое время после того, как они сделали свое дело, и нередко возникающие даже и после разоблачения.

----------------------------

* Ура-патриоты, шовинисты (от англ. jingo). — Прим, ред.

Эти успехи немало впечатляли многих наблюдателей, и среди них Адольфа Гитлера, который полагал, что Германия проиграла войну из-за англо-американского превосходства в пропаганде, и был полон решимости добиться того, чтобы в следующий раз на пропагандистском фронте Германия была во всеоружии. Также под глубоким впечатлением было американское бизнес-сообщество, которое осознало потенциал пропаганды для формирования установок и убеждений. Огромные отрасли пиара, рекламы и массовой культуры отчасти выросли из этого осознания — феномена неимоверной значимости в последующие годы. Упование на успех пропаганды военного времени было вполне осознанным. Один из основателей индустрии пиара, Эдвард Бернайс, в своем отраслевом учебнике «Пропаганда» заметил, что событием, которое «немногим умницам во всех сферах жизни открыло глаза на возможности муштровки общественного сознания, оказался ошеломительный успех пропаганды во время войны». Выдающийся либерал типа Вильсона—Рузвельта—Кеннеди, Бернайс черпал вдохновение из своего опыта работы в пропагандистском ведомстве Вильсона.

Третьей группой, на которую произвели неизгладимое впечатление успехи пропаганды, стало секулярное священство — близкие к властным структурам интеллектуалы, «ответственные люди», как они сами себя определили. Эти механизмы муштровки умов есть «новое искусство в практике демократии», замечал Уолтер Липпман*. Он также работал в пропагандистском ведомстве Вильсона, а затем сделался самой прославленной фигурой века в американской журналистике и одним из наиболее уважаемых и влиятельных комментаторов по самым актуальным вопросам жизни общества и государства.

------------------------------

* Липпман Уолтер (1889-1974) — известный американский журналист, основатель и создатель еженедельника New Republic, лауреат Пулитцеровскнх премий 1958 и 1962 гг.; сторонник прекращения гонки вооружений; автор книг «Общественное мнение» (Public opinion, 1922), «Метод свободы» (The method of freedom, 1934). «Справедливое общество» (The good society, 1937) и др. — Прим. ред.

Мир бизнеса и интеллектуалов при власти занимала одна и та же проблема. «Буржуазия находилась в страхе перед простым народом», — замечал Бернайс. В результате «всеобщего избирательного права и всеобщего школьного образования... массы обещали стать властелином» — тенденция опасная, но ее можно взять под контроль и постепенно направить в противоположное русло новыми методами для «выковывания сознания масс», советовал Бернайс.

Та же угроза возникала и в Англии. В прежние годы формальная демократия была делом весьма ограниченным, но к началу XX в. рабочий народ смог вступить на политическую арену через посредство парламентской Лейбористской партии и организаций рабочего класса, которые могли оказывать влияние на политический выбор. В Америке рабочее движение было подавлено с немалой жестокостью, но избирательные права получали все большее распространение и становилось все труднее поддерживать тот принцип, на котором была основана страна: государство должно «защищать меньшинство обеспеченных против большинства», цитируя Джеймса Мэдисона*, самого главного из авторов Конституции, которая и учреждалась

------------------------

* Мэдисон Джеймс (1751-1836) — четвертый президент США (1809-1817). На Конституционном конвенте 1787 г. представил ряд важных предложений, вошедших в Конституцию США; его называли Отцом Конституции. — Прим. ред.

для того, чтобы «обезопасить постоянные интересы страны от любых новшеств»; такими «постоянными интересами», по убеждению Мэдисона, были права собственности. От тех, кто «не имеет собственности, либо надежды на приобретение оной, нельзя ожидать, чтобы они в достаточной степени сочувствовали сопряженным с нею правам», — предостерегал Мэдисон. Потому-то широкую общественность необходимо раздроблять и маргинализовывать, в то время как государство будет пребывать в руках «богатства нации», «наиболее способного класса мужей», которым можно доверить заботу о «постоянных интересах». «Люди, которые владеют страной, должны управлять ею», — так этот принцип сформулировал коллега Мэдисона Джон Джей, председатель Конституционного конвента и первый председатель Верховного суда.

Такое положение сталкивается с постоянными вызовами. К 1920-м гг. эти вызовы становились серьезными. Британская консервативная партия признала, что угрозу демократии можно локализовать путем «применения уроков» пропаганды военного времени «к организации политических баталий». В США Липпман призвал к тому, чтобы «выработка согласия» позволила «умному меньшинству» из «ответственных людей» устанавливать политику. «Публику надо поставить на место», — убеждал он, ведь тогда ответственные люди будут ограждены от «топота и рева приведенного в замешательство стада». Широкая общественность — это «невежественные и надоедливые чужаки», роль которых в демократии — быть «зрителями», а не «участниками». Они имеют право периодически сообщать свой вес одному из ответственных людей, — то, что называется «выборами», — но затем им надлежит возвратиться к своим индивидуальным занятиям.

Вот это и была добрая вильсоновская доктрина, один из элементов «вильсоновского идеализма». Собственный взгляд Вильсона* был таков, что элита джентльменов с «возвышенными идеалами» должна оберегать «стабильность и праведность». Это же и неплохая ленинистская доктрина; такое сравнение стоит развить, но я не буду отходить от секулярного священства западных демократий. Эти идеи имеют глубокие корни в американской истории, да и в британской истории еще со времени первой демократической революции XVII в., которая также напугала «людей лучших качеств», как они сами себя называли.

В период после Первой мировой войны к этой проблематике обращалась и академическая интеллигенция. «Энциклопедия социальных наук» в 1933 г. содержала статью о «пропаганде», написанную одним из основоположников современной политической науки, Харолдом Лассуэллом. Он предостерегал, что умное меньшинство должно признать «невежество и тупость масс» и не поддаваться «демократическим догматам по поводу того, что люди — сами наилучшие судьи своим интересам». Они — не лучшие, лучшие судьи — это мы, «ответственные люди». Ради их собственного блага, невежественные и тупые массы надо контролировать. В более демократичных обществах, где сила недоступна, социальные менеджеры должны, поэтому, обратиться к «принципиально новой технике контроля, главным образом посредством пропаганды».

-------------------------

* Вильсон Томас Вудро (1856-1924) - 28-й президент США (1913-1921). - Прим. ред.

Эдвард Бернайс в своем учебнике «Пропаганда» 1925 года издания объяснял, что «умные меньшинства» должны «муштровать общественное сознание ровно так же, как армия муштрует тела своих солдат». Задачей умных меньшинств, прежде всего лидеров бизнеса, является «сознательное и хитроумное манипулирование организованными привычками и мнениями масс». Этот процесс «подстраивания согласия» и есть самая «суть демократического процесса», написал Бернайс незадолго до того, как в 1949 г. за свой выдающийся вклад он удостоился чествования Американской психологической ассоциации. Немалая часть современной прикладной и индустриальной психологии разрабатывалась внутри этих общих рамок. Сам Бернайс стяжал славу пропагандистской кампанией, которая побуждала женщин курить сигареты, а через несколько лет после получения своей премии он подтвердил эффективность своих методов, руководя пропагандистской составляющей уничтожения гватемальской демократии, в результате чего там установился режим террора, продержавшийся на пытках и массовых убийствах сорок лет. И «привычками и мнениями» надо «хитроумно манипулировать».

Манипулирование мнением — это обязанность СМИ, профессиональных журналов, школ, университетов и вообще образованных классов. Задача манипулирования привычками и поведенческими установками выпадает на долю популярного искусства, рекламы и огромной индустрии пиара. Ее цель, пишут лидеры бизнеса, — «упразднить вековые обычаи». Один из методов, в частности, заключается в том, чтобы создавать искусственные потребности, воображаемые нужды — прием, признававшийся эффективной техникой контроля со времени начала индустриальной революции и далее после освобождения рабов. Значительной индустрией он стал в 1920-е гг., а в последние годы достиг новых высот изощренности. В учебниках объясняется, что данная отрасль должна стремиться насадить «философию тщетности» и «отсутствия цели в жизни». Она должна находить способы «сосредоточить внимание людей на более поверхностных вещах, которые составляют большую часть потребительской моды». Тогда люди могут принять и даже приветствовать свою обессмысленную и подчиненную жизнь и забыть нелепые идеи о том, чтобы самим распоряжаться своими собственными делами. Свою судьбу они оставят ответственным людям, умным меньшинствам, секулярному священству, которые служат власти и реализуют власть — эта власть, конечно же, лежит где-то в другом месте — посылка скрытая, но принципиально важная.

В современном мире власть сосредоточена в нескольких могущественных государствах и в частных тираниях, которые тесно с ними связаны, — становясь их «орудиями и тиранами», как давным-давно предупреждал Мэдисон. Частные тирании — это гигантские корпорации, которые доминируют в экономической, социальной и политической жизни. В своей внутренней организации эти институты приближаются к тоталитарному идеалу не менее, чем любые другие институты, какие только замышляли люди. Их интеллектуальные истоки отчасти лежат в неогегельянских доктринах о правах органических суперчеловеческих субъектов — доктринах, которые лежат в основе и других основных форм современного тоталитаризма — большевизма и фашизма. Рост влияния корпораций в Америке подвергался ожесточенным нападкам со стороны консерваторов — категории, которая теперь едва ли не исчезла вовсе — как возврат к феодализму и «форма коммунизма», что отнюдь не безосновательно.

Еще и в 1930-е гг. дебаты по этим вопросам были в центре основных дискуссий. Данная проблематика была ликвидирована в общественном сознании под натиском корпоративной .пропаганды после Второй мировой войны. Та кампания была реакцией на стремительный рост социал-демократических и еще более радикальных убеждений во время депрессии и в годы войны. Деловые публикации предостерегали об «опасности, которая грозит промышленникам при подъеме политической власти масс». Для противодействия этой угрозе были предприняты крупномасштабные усилия с тем, чтобы «вбивать гражданам в голову капиталистический нарратив» до тех пор, пока «они сами не смогут воспроизвести этот нарратив с замечательной точностью», если использовать терминологию лидеров бизнеса, которые с новыми силами посвятили себя «нескончаемой битве за умы людей». Пропагандистское наступление было неимоверным по своему масштабу — важнейшая глава в истории выработки согласия. По этой теме имеется неплохая литература для посвященных, неизвестная жертвам.

Вот каковы были излюбленные методы внутри богатых и привилегированных обществ. За их пределами, как уже обсуждалось, были доступны и более непосредственные методы, несущие в себе ужасающие издержки в виде человеческих жизней. Они применялись с последних дней 265

Второй мировой войны для того, чтобы подорвать и уничтожить антифашистское Движение Сопротивления и реставрировать традиционный порядок, который оказался в немалой степени дискредитирован своими связями с фашизмом. Далее они были адаптированы с тем, чтобы не дать деколонизации выйти из-под контроля.

Брожение 1960-х пробудило схожие опасения в респектабельных кругах. Быть может, наиболее ясное выражение их—в первой крупной публикации Трехсторонней комиссии — группы, сформированной преимущественно из либеральных интернационалистов в трех крупнейших промышленных центрах — Европе, Японии и Соединенных Штатах: администрация Картера, включая самого президента и всех его старших советников, по преимуществу была почерпнута из ее рядов. Первая публикация комиссии была посвящена «кризису демократии», возникшему в регионах, которые представляла каждая из трех сторон. Кризис заключался в том, что в 1960-е гг. формулировать свои интересы и заботы и организованным образом выходить на политическую арену для их продвижения стремились большие группы населения, которые в норме бывают пассивны и апатичны: женщины, меньшинства, молодежь, пожилые люди и т.д., — на самом деле, почти что все население. Их «особые интересы» следует отличать от «национальных интересов» — оруэлловского термина, который на практике относится к «постоянным интересам» «меньшинства преуспевающих».

Наивные могут назвать это развитие событий шагом к демократии, но более искушенные понимают, что это — «эксцесс демократии», кризис, который необходимо преодолеть путем возвращения «приведенного в замешательство стада» на подобающее ему место: зрителей, а не участников действия. Американский докладчик в комиссии, выдающийся ученый-политолог Гарвардского университета, со следами ностальгии описывал мир прошлого, когда Гарри Трумэн «мог управлять страной в сотрудничестве с относительно небольшим числом адвокатов и банкиров с Уолл-стрит» — счастливое состояние, которое можно было бы и вернуть, если возможно восстановить «умеренность в демократии».

Этот кризис привел в действие новую атаку на демократию, осуществляемую средствами политических решений, пропаганды и иных методов контроля за убеждениями, обычаями и установками. Параллельно, при режиме «неолиберализма» (термин сомнительный; политика не является ни «новой», ни «либеральной», если мы имеем в виду что-то напоминающее классический либерализм) было резко ограничено пространство выбора вариантов публичного действия. «Неолиберальный» режим подрывает суверенитет народа, смещая полномочия принятия решений от национальных властей к «виртуальному парламенту» инвесторов и кредиторов, прежде всего, организованных в корпоративные институты. Этот виртуальный парламент может применять право вето в отношении государственного планирования путем бегства капитала и атак на валюты, благодаря либерализации финансовых потоков, которая явилась составной частью демонтажа Бреттон-Вудской системы*, учрежденной в 1944 г. Это-то и подводит нас к текущему периоду, поднимая крупные вопросы, которые мне придется отложить неохотно, ввиду ограничений во времени.

Описанные здесь результаты и методы, использованные для их осуществления, следует поставить в один ряд с наиболее значимыми достижениями власти и ее слуг в XX в. Они указывают и на то, что, возможно, еще впереди, - но всегда с принципиально важным условием: если мы это позволим, выбор, а не необходимость.

---------------------

* Бреттон-Вудская система была создана после Второй мировой войны, предусматривала фиксированные валютные курсы, создание Международного валютного фонда (МВФ) и Всемирного банка. Существовала до 1973 г.. когда были введены плавающие курсы валют и прекращен обмен доллара на золото. - Прим. ред.

Список литературы

Для подготовки данной применялись материалы сети Интернет из общего доступа