Учение школы физиократов

План реферата.

Франсуа Кенэ - основоположник школы физиократов.

Учение Кенэ о чистом продукте.

Анализ оборота и воспроизводства капитала.

Классовая структура общества.

Предпосылки возникновения и распада физиократической школы.

«Экономическая таблица» - гениальный взлёт человеческой мысли.

Заключение.

П

ризвание (и признание) приходит к людям по-разному. Франсуа Кенэ был врачом и естествоиспытателем. Политической экономией он занялся, когда ему было под 60. Это был человек, к которому применимы слова Ларошфуко: «Уметь быть старым – это искусство, которым владеют лишь немногие». Кто-то из его знакомых сказал – у него 30-летняя голова на 80-летнем туловище.

Кенэ – крупнейший французский политэконом XVII в. Он был основателем и главой физиократической школы, которая стала французским вариантом классической буржуазной политической экономии.

Фридрих Энгельс писал: «Великие люди, которые во Франции просвещали головы для приближающейся революции, сами выступали крайне революционно. Никаких внешних авторитетов какого бы то ни было рода они не признавали. Религия понимание природы, общество, государственный строй – всё было подвергнуто самой беспощадной критике; всё должно было предстать перед судом разума и либо оправдать своё существование, либо отказаться от него».^1

В блестящей когорте мыслителей XVII в. почетное место занимают экономисты Кенэ и Тюрго, Кантильон и Гурнэ. Просветители надеялись, что лёд феодализма постепенно растает под яркими лучами солнца - освобожденного человеческого разума. Этого не случилось. Всё вздыбилось грозным ледоломом революции, а те из младшего поколения просветителей, и том числе и экономистов-физиократов, кто дожил до этого, в страхе отшат­нулись от раскрывшейся пучины народной ярости.

Французская экономика середины XVIII в., когда началась научная деятельность Кенэ, не слишком отличалась от эко­номики начала столетия, когда писал Буагильбер. Это была по-прежнему крестьянская страна, и положение крестьянства едва ли улучшилось за полвека. Как и Буагильбер, Кенэ на­чинает свои экономические сочинения описанием бедствен­ного состояния французского сельского хозяйства.

Однако кое-что изменилось за полвека. Возник и стал раз­виваться, особенно в Северной Франции, класс капиталисти­ческих фермеров, которые либо имели землю в собственно­сти, либо арендовали ее у помещиков. С этим классом Кенэ связывал свои надежды на прогресс сельского хозяйства, а такой прогресс он справедливо считал основой здорового эко­номического и политического развития общества в целом.

Франция изнемогала от бессмысленных разорительных войн. В этих войнах она потеряла почти все свои заморские владения, а значит, и выгодную торговлю с ними. Ослабли и ее позиции в Европе. Промышленность обслуживала в пер­вую очередь нелепую роскошь и расточительство двора и высших классов, тогда как крестьянство обходилось в боль­шей мере изделиями домашнего ремесла. Скандальный крах системы Ло тормозил развитие кредита и банкового дела. В глазах многих людей, выражавших общественное сознание во Франции середины XVIII в., земледелие казалось послед­ним прибежищем мира, благополучия и естественности.

Нация увлекалась земледелием, но увлекалась по-разному. О нем стало модно говорить при дворе, в Версале устраива­лись кукольные фермы. В провинции возникло несколько об­ществ поощрения агрикультуры, которые пытались внедрять «английские», т.е. более производительные, методы хозяй­ства. Стали выходить агрономические сочинения.

В этих условиях идеи Кенэ быстро нашли отклик, хотя его интерес к земледелию был иного рода. Опираясь на своё представление о земледелии как единственной производи­тельной сфере хозяйства, Кенэ и его школа разработали про­грамму экономических реформ, носивших антифеодальный характер. Их пытался проводить впоследствии Тюрго. В зна­чительной мере они были осуществлены революцией.

Кенэ и его последователи, в сущности, гораздо менее революционны, чем основное ядро просветителей во главе с Дидро, не говоря уже об их левом крыле, из которого вышел позже утопический социализм. Как писал французский исто­рик прошлого века Токвиль, они были «люди кротких и спо­койных нравов, люди благомыслящие, честные должностные лица, искусные администраторы». Даже ближайший спо­движник Кенэ пылкий энтузиаст Мирабо хорошо помнил хо­дячее изречение одного остроумца тех времен: во Франции искусство красноречия состоит в том, чтобы говорить всё и не попасть в Бастилию. Правда, он однажды всё же попал на несколько дней под арест, но влиятельный доктор Кенэ бы­стро вытащил его из тюрьмы, а кратковременное заключение только упрочило его популярность. После этого он стал осто­рожнее.

Но объективно деятельность физиократов была весьма революционна и подрывала устои «старого порядка». Маркс к «Теориях прибавочной стоимости» писал, например, что Тюрго - «в смысле прямого влияния - является одним из отцов французской революции».^2

Рядом с двумя самыми могущественными людьми во Франции стоял доктор Кенэ, личный врач маркизы и один из медиков Людовика XV. Мно­го государственных и интимных тайн знал этот сутулый, скромно одетый человек, всегда спокойный и слегка насмешливый. Но доктор Кенэ умел молчать, и это его качество це­нилось не меньше, чем профессиональное искусство.

Король любил бордо, но по требованию Кенэ, который считал это вино слишком тяжелым для монаршего желуд­ка, был вынужден отказаться от него. Однако за ужином он выпивал столько шампанского, что порой едва держался на ногах, отправляясь в покои маркизы. Несколько раз ему делалось дурно, на этот случай Кенэ всегда был под рукой. Простыми средствами он облегчал состояние пациента, одновременно успокаивая маркизу, которая дрожала от страха: что будет, если король умрет в ее постели? Её завтра же обвинят в убийстве! Кенэ деловито говорил: такой опасности нет, королю только 40 лет; вот если бы, ему было 60, то он не поручился бы за его жизнь. Многоопытный, умный док­тор понимал Помпадур с полуслова.

В медицине Кенэ предпочитал простые и естественные средства, во многом полагаясь на природу. Его обществен­ные и экономические идеи вполне соответствовали этой чер­те характера. Ведь слово физиократия означает власть приро­ды (от греческих слов «физис» — природа, «кратос» — власть).

Людовик XV благоволил к Кенэ и называл его «мой мысли­тель». Он дал доктору дворянство и сам выбрал для него герб. В 1758 г. король собственноручно сделал на ручном печатном станке, который завел доктор для его физических упражнений, первые оттиски «Экономической таблицы» — со­чинения, впоследствии прославившего имя Кенэ. Но Кенэ не любил короля и в глубине души считал его опасным ничто­жеством. Это был совсем не тот государь, о котором мечтали физиократы: мудрый и просвещенный блюститель законов государства. Исподволь, пользуясь своим постоянным пребыва­нием и влиянием при дворе, Кенэ пытался сделать такого го­сударя из дофина — сына Людовика XV и наследника престо­ла, а после его смерти — из нового дофина, внука короля и будущего Людовика XVI.

Франсуа Кенэ родился в 1694 г. в деревне, недалеко от Версаля, и был восьмым из 13 детей в семье крестьянина, заодно занимавшегося мелкой торговлей. До 11 лет Франсуа не знал грамоты. Потом какой-то добрый человек научил его читать и писать. Дальше — ученье у сельского кюре и в на­чальной школе в соседнем городе. Все это время ему прихо­дилось выполнять тяжелую работу в поле и дома, тем более что отец умер, когда Франсуа было 13 лет. Страсть мальчика к чтению была такова, что он мог иной раз выйти на заре из дому, дойти до Парижа, выбрать нужную книгу и к ночи вернуться домой, отмахав десятки километров.

В 17 лет Кенэ решил стать хирургом и поступил подруч­ным к местному эскулапу. Главное, что он должен был уметь делать,—это открывать кровь: кровопускание было тогда универсальным способом лечения. Как бы плохо ни учили в то время, Кенэ учился усердно и серьезно. С 1711 по 1717 г. он живет в Париже, одновременно работая в мастерской гравера и практикуя в госпитале. К 23 годам он уже настолько стоит на собственных ногах, что женится на дочери парижского бакалейщика с хорошим приданым, получает диплом хирурга и начинает практику в городке Манте, недалеко от Парижа. Кенэ живет в Манте 17 лет и благодаря своему тру­долюбию, искусству и особой способности внушать людям доверие становится популярнейшим врачом во всей округе. Он принимает роды (этим Кенэ особенно славился), открывает кровь, рвет зубы и делает довольно сложные по тем вре­менам операции. В числе его пациентов постепенно оказы­ваются местные аристократы, он сближается с парижскими светилами, выпускает несколько медицинских сочинений.

В 1734 г. Кенэ, вдовец с двумя детьми, покидает Манте и по приглашению герцога Виллеруа занимает место его до­машнего врача. В 30-х и 40-х годах он отдает много сил борь­бе, которую вели хирурги против «факультета» — официаль­ной ученой медицины. Дело в том, что согласно старинному статуту они были объединены в один ремесленный цех с цирюльниками. Заниматься терапией хирургам было запреще­но. Кенэ становится во главе «хирургической партии» и в конце концов добивается победы. В это же время Кенэ выпу­скает свое главное естественнонаучное сочинение, своего рода медико-философский трактат, где трактуются основные вопросы медицины: о соотношении теории и врачебной практики, о медицинской этике и др.

Важным событием в жизни Кенэ был переход в 1749 г. к маркизе Помпадур, которая «выпросила» его у герцога. Кенэ обосновался на антресолях Версальского дворца. К этому времени он был уже очень состоятельным человеком.

Медицина занимает большое место в жизни и деятельности Кенэ. По мосту философии он перешел от медицины к поли­тической экономии. Человеческий организм и общество. Кро­вообращение, обмен веществ в человеческом теле и обраще­ние продукта в обществе. Эта биологическая аналогия вела мысль Кенэ.

В своей квартире на антресолях Версальского дворца Кенэ прожил 25 лет и был вынужден съехать оттуда лишь за пол­года до своей смерти, когда умер Людовик XV и новая власть выметала из дворца остатки прошлого царствования. Квар­тира Кенэ состояла всего из одной большой, но низкой и тем­новатой комнаты и двух полутемных чуланов. Тем не менее она скоро стала одним из излюбленных мест сборищ «литера­турной республики» — ученых, философов, писателей, спло­тившихся в начале 50-х годов XVIII в. вокруг «Энциклопедии». Доктор Кенэ в первое время проповедовал свои идеи не столько в печати, сколько в кругу друзей, собиравшихся на его антресолях. У него появились ученики и единомышленники, появились, конечно, и несогласные. Мармонтель оставил живое описание собраний у Кенэ: «В то время как под антресолями Кенэ собирались и рассеивались бури, он усердно трудился над своими аксиомами и расчетами по экономике земледелия, столь же спокойный и безразличный к движе­ниям двора, как будто он находился в ста лье от него. Внизу толковали о мире и войне, о назначении генералов и отставке министров, а мы на антресолях рассуждали о земледелии и исчисляли чистый продукт, а иногда весело обедали в об­ществе Дидро, д'Аламбера, Дюкло, Гельвеция, Тюрго, Бюффона. И мадам де Помпадур, не будучи в состоянии привлечь эту компанию философов в свой салон, сама норой подни­малась наверх, чтобы повидать их за столом и поговорить с ними».

По словам д'Аламбера, Кенэ был «философ при дворе, ко­торый жил в уединении и трудах, не зная языка страны и не стремясь его изучить, будучи мало связан с ее обитате­лями; он был судья столь же просвещенный, сколь бесприст­растный, совершенно свободный от всего, что он слышал и видел вокруг себя...».

Позже, когда вокруг Кенэ сплотилась его секта, собрания приняли несколько иной характер: за стол садились в основ­ном ученики и последователи Кенэ или люди, которых они представляли ему. В 1766 г. здесь провел несколько вечеров Адам Смит.

Школу физиократов часто называли сектой, причем в это слово не вкладывалось никакого дурного смысла или иронии, а имелась в виду лишь тесная идейная связь между последователями Кенэ. Адам Смит, относившийся к Кенэ с величайшим уважением, писал о секте в «Богатстве народов».

Каков был Кенэ? Из множества довольно разноречивых свидетельств современников складывается образ лукавого мудреца, слегка таящего свою мудрость под личиной просто­ватости; его сравнивали с Сократом. Говорят, он любил прит­чи с глубоким и не сразу понятным смыслом. Он был очень скромен и лично не честолюбив. Внешне Кенэ был неприме­тен, и новый человек, попав в его «антресольный клуб», не мог сразу понять, кто же здесь хозяин и председатель. «Умён, как дьявол», - сказал брат маркиза Мирабо, побывав у Кенэ. «Хитёр, как обезьяна», - заметил какой-то придворный, вы­слушав одну из его побасенок. Таков он на портрете, написанном в 1767 г.: некрасивое плебейское лицо с иронической полуулыбкой и умными, пронизывающими глазами.

Свое влияние на маркизу и на самого короля Кенэ исполь­зовал в интересах дела, которому оп был теперь предан. Он содействовал (вместе с Тюрго) некоторому смягчению законодательства, устраивал издание сочинений своих единомыш­ленников, а для Лемерсье добился назначения на крупный пост, где тот попытался провести первый физиократический эксперимент. Смерть мадам Помпадур в 1764 г. несколько подорвала позиции экономистов при дворе. Но Кенэ оставался лейб-медиком короля, который по-прежнему благоволил к нему.

Размышления Франсуа Кенэ находились, в основном, в сфере земледелия. Крестьянин, вспахав, удобрив и засеяв участок земли, со­брал урожай. Он засыпал семена, отложил зерно на пропи­тание семьи, часть продал для приобретения самых необхо­димых городских товаров и с удовлетворением убедился, что у него еще есть какой-то избыток. Что может быть проще этой истории? А между тем именно подобные вещи натолкну­ли доктора Кенэ на разные мысли.

Кенэ хорошо знал, что будет с этим избытком: крестьянин отдаст его деньгами или натурой сеньору, королю и церкви. Он даже оценивал в одной из своих работ долю каждого по­лучателя: сеньору — четыре седьмых, королю — две седьмых, церкви — одну седьмую. Возникают два вопроса. Первый: по какому праву эти трое с ложкой забирают у одного с сош­кой значительную часть его урожая или дохода? Второй: от­куда взялся избыток?

На первый вопрос Кенэ отвечал примерно так. О короле и церкви нечего говорить: это, так сказать, от бога. Что касается сеньоров, то он находил своеобразное экономиче­ское объяснение: их ренту можно рассматривать как закон­ный процент на некие «поземельные авансы» - капиталовложения, якобы сделанные ими во время оно для приведения земли в пригодное для обработки состоя­ние. Трудно сказать, верил ли в это сам Кенэ. Во всяком случае, он не представлял себе земледелие без помещиков. Ответ на второй вопрос казался ему ещё очевиднее. Земля, природа дала этот избыток! Столь же естественным образом он и достается тому, кто владеет землей.

Избыток сельскохозяйственного продукта, который обра­зуется за вычетом всех издержек его производства, Кенэ на­зывал чистым продуктом и анализировал его производство, распределение и оборот. Чистый продукт в трактовке физиократов — это ближайший прообраз приба­вочного продукта и прибавочной стоимости, хотя они одно­сторонне сводили его к земельной ренте и считали естествен­ным плодом земли. Однако их огромной заслугой было то, что они «перенесли исследование о происхождении приба­вочной стоимости из сферы обращения в сферу непосредст­венного производства и этим заложили основу для анализа капиталистического производства».^3

Почему Кенэ и физиократы обнаружили прибавочную стоимость только в земледелии? Потому, что там процесс ее производства и присвоения наиболее нагляден, очевиден. Его несравненно труднее разглядеть в промышленности. Суть дела заключается в том, что рабочий в единицу времени соз­дает больше стоимости, чем стоит его собственное содержа­ние. Но рабочий производит совсем не те товары, которые он потребляет. Он, может быть, всю жизнь делает гайки и винты, а ест он хлеб, порой мясо и, весьма вероятно, пьет вино или пиво. Чтобы разглядеть тут прибавочную стоимость, надо знать, как привести гайки и винты, хлеб и вино к како­му-то общему знаменателю, т. е. иметь понятие о стоимости товаров. А такого понятия Кенэ не имел, оно его просто не интересовало.

Прибавочная стоимость в земледелии кажется даром при­роды, а не плодом неоплаченного человеческого труда. Она непосредственно существует в натуральной форме прибавоч­ного продукта, особенно в хлебе. Строя свою модель, Кенэ брал в нее не бедного крестьянина-испольщика, а скорее сво­его излюбленного фермера-арендатора, который имеет рабо­чий скот и простейшее оборудование, а также нанимает батраков.

Размышления над хозяйством такого фермера толкнули Кенэ на известный анализ капитала, хотя слово «капитал» мы у него не встретим. Он понимал, что, скажем, затраты на осушение земли, строения, лошадей, плуги и бороны — это один тип авансов, а на семена и содержание батраков — дру­гой. Первые затраты делаются в несколько лет и окупаются постепенно, вторые — ежегодно или непрерывно и должны окупаться каждым урожаем. Соответственно Кенэ говорил о первоначальных авансах (основной капитал) и ежегодных авансах (оборотный капитал). Эти идеи были развиты Ада­мом Смитом. Теперь это азбука экономиста, но для своего времени такой анализ был огромным достижением. Маркс начинает исследование учения физиократов в «Теориях при­бавочной стоимости» такой фразой: «Существенная заслуга физиократов состоит в том, что они в пределах буржуазного кругозора дали анализ капитала. Эта-то заслуга и делает их настоящими отцами современной политической экономии».^4

Введя эти понятия, Кенэ создал основу для анализа обо­рота и воспроизводства капитала, т. е. постоянного возобнов­ления и повторения процессов производства и сбыта, что имеет огромное значение для рационального ведения хозяй­ства. Сам термин воспроизводство, играющий такую важную роль в марксистской политической экономии, был впервые использован Кенэ.

Кенэ дал такое описание классовой структуры современ­ного ему общества: «Нация состоит из трех классов граждан класса производительного, класса собственников и класса бесплодного».^5

Странная на первый взгляд схема! Но она очень логично вытекает из основ учения Кенэ и отражает как его достоин­ства, так и недостатки. Производительный класс — это, ко­нечно, земледельцы, которые не только возмещают затраты своего капитала и кормят себя, но и создают чистый продукт. Класс собственников — это получатели чистого продукта: помещики, двор, церковь, а также вся их челядь. Наконец, бесплодный класс — это все прочие, т. е. люди, говоря сло­вами Кенэ, «выполняющие другие занятия и другие виды труда, не относящиеся к земледелию».

Как понимал Кенэ это бесплодие? Ремесленники, рабочие, торговцы у него бесплодны совсем в ином смысле, чем зе­мельные собственники. Первые, разумеется, работают. Но своим трудом, не связанным с землей, они создают ровно столько продукта, сколько потребляют, они только преобра­зуют натуральную форму продукта, создаваемого в земледе­лии. Кенэ считал, что эти люди находятся как бы на зара­ботной плате у двух остальных классов. Напротив, собственники не работают. Но зато они собственники земли, единст­венного фактора производства, который Кенэ считал способ­ным увеличивать богатство общества. В присвоении чистого продукта и состоит их социальная функция.

Недостатки этой схемы велики. Достаточно сказать, что рабочие и капиталисты как в промышленности, так и в сель­ском хозяйстве зачисляются у Кенэ в один и тот же класс. Уже Тюрго отчасти исправил эту нелепость, а Смит полно­стью опроверг ее.

Или другая немаловажная деталь. Если капиталист полу­чает только своего рода зарплату, то как, из чего может он накоплять капитал? Чтобы объяснить это, Кенэ делает такой фокус. Он говорит, что нормально, экономически «законно» только накопление из чистого продукта, т.е. из дохода зем­левладельцев. Фабрикант же или купец могут накоплять лишь не совсем «законным» способом, урывая что-то из сво­ей «зарплаты».

Эта точка зрения имела под собой то основание, что источ­ники накопления в промышленности, где преобладали либо малопроизводительные ремесленные мастерские, либо полу­феодальные королевские мануфактуры, были очень слабы. Надежды Кенэ на экономический прогресс страны связыва­лись с накоплением, которое имеет своим источником высоко­производительное, капиталистически организованное фермер­ское хозяйство. При этом ему казалось не самым существен­ным, ведется ли оно на собственной или на арендованной земле. Он знал, что в Англии успешно развивали сельское хозяйство капиталистические фермеры, арендовавшие землю у лендлордов.

Посмотрим, какие практические выводы вытекали из уче­ния Кенэ. Естественно, что первой рекомендацией Кенэ было всемерное поощрение земледелия в форме крупного фермер­ского хозяйства. Но далее следовали по меньшей мере две другие рекомендации, которые выглядели в то время не так безобидно. Кенэ считал, что налогом надо облагать только чистый продукт, как единственный подлинный экономический «излишек». Любые другие налоги обременяют хозяйство. Что же получалось? Те самые феодалы, на которых Кенэ возлагал столь важные и почетные социальные функции, должны были на деле платить все налоги. В тогдашней Франции дело об­стояло как раз наоборот: они не платили никаких налогов. Кроме того, говорил Кенэ, поскольку промышленность и тор­говля находятся «на содержании» у земледелия, надо, чтобы это содержание обходилось возможно дешевле. А это будет при том условии, если отменить или хотя бы ослабить все ограничения и стеснения для производства и торговли.

Таково было в главных чертах учение Кенэ. Такова была физиократия. При всех ее недостатках и слабостях это было цельное экономическое и социальное мировоззрение, про­грессивное для своего времени и в теории и на практике.

Идеи Кенэ рассеяны во многих небольших по объему со­чинениях и в работах его учеников и единомышленников. Собственные его произведения публиковались в разной фор­ме и часто анонимно на протяжении 1756 —1768 гг., а неко­торые остались в рукописи, были разысканы и увидели свет лишь в XX в. Нашим современникам нелегко разобраться в сочинениях Кенэ, хотя они умещаются в один не очень тол­стый том: его основные идеи многократно воспроизводятся и повторяются с трудно уловимыми оттенками и вариациями. В 1768 г. ученик Кенэ Дюпон де Немур опубликовал сочи­нение под заголовком «О происхождении и прогрессе новой науки». В нем подводились итоги развития учения физио­кратов.

Особенность физиократической теории состояла в том, что её буржуазная сущность скрывалась под феодальной оболоч­кой. Хотя Кенэ и собирался обложить чистый продукт еди­ным налогом, в основном он обращался к просвещенному ин­тересу власть имущих, обещая им рост доходности земель и укрепление земельной аристократии.

И «хитрость» эта удалась в большой мере. Дело тут, ко­нечно, не только в слепоте власть имущих. Дело в том, что спасти земельную аристократию действительно могли только буржуазные реформы, как это случилось,— правда, в других условиях — в Англии. А в рецепте старого доктора Кенэ это горькое лекарство было изрядно подслащено и скрыто под привлекательной оберткой!

По этой причине школа физиократов в первые годы имела немалый успех. Ей покровительствовали герцоги и маркизы, иностранные монархи проявляли к ней интерес. И в то же время её высоко ценили философы-просветители, в частно­сти Дидро. Физиократам сначала удалось привлечь симпатии как наиболее мыслящих представителей аристократии, так и растущей буржуазии. С начала 60-х годов кроме версальского «антресольного клуба», куда допускались только избранные, открылся своего рода публичный центр физиократии в доме маркиза Мирабо в Париже. Здесь ученики Кенэ (сам он не часто бывал у Мирабо) занимались пропагандой и популяри­зацией идей мэтра, вербовали новых сторонников. В ядро секты физиократов входили молодой Дюпон де Немур, Лемерсье де ла Ривьер и еще несколько человек, лично близких к Кенэ. Вокруг ядра группировались менее близкие к Кенэ члены секты, разного рода сочувствующие и попутчики. Осо­бое место занимал Тюрго, отчасти примыкавший к физиократам, но слишком крупный и самостоятельный мыслитель, что­бы быть только рупором мэтра. То, что Тюрго не смог втис­нуться в прокрустово ложе, срубленное плотником с версальских антресолей, заставляет нас с иной стороны посмотреть на школу физиократов и её главу.

Конечно, единство и взаимопомощь учеников Кенэ, их бе­зусловная преданность учителю не могут не вызывать уваже­ния. Но это же постепенно становилось слабостью школы. Вся се деятельность сводилась к изложению и повторению мыс­лей и даже фраз Кенэ. Его идеи все более застывали в виде жестких догм. На вторниках Мирабо свежая мысль и дискус­сия всё более вытеснялись как бы ритуальными обрядами. Физиократическая теория превращалась в своего рода рели­гию, особняк Мирабо — в её храм, а вторники — в богослу­жения.

Секта в смысле группы единомышленников превращалась и секту в том отрицательном смысле, какой мы вкладываем в это слово теперь: в группу слепых приверженцев жёстких догм, отгораживающих их от всех инакомыслящих. Дюпон, ведавший печатными органами физиократов, «редактировал» всё, что попадало в его руки, в физиократическом духе. Са­мое смешное, что он считал себя большим физиократом, чем сам Кенэ, и уклонялся от публикации переданных ему ран­них работ последнего (когда Кенэ писал их, он был, по мне­нию Дюпона, ещё недостаточно физиократом).

Такому развитию дел способствовали некоторые черты ха­рактера самого Кенэ. Д. И. Розенберг в своей «Истории по­литической экономии» замечает: «В отличие от Вильяма Петти, с которым Кенэ делит честь именоваться творцом политической экономии, Кенэ был человеком непоколебимых принципов, но с большой наклонностью к догматизму и док­тринерству».^6 С годами такая наклонность увеличивалась, да и поклонение секты этому способствовало.

Считая истины новой науки «очевидными», Кенэ стано­вился нетерпим к другим мнениям, а секта во много раз уси­ливала эту нетерпимость. Кенэ был убежден к универсаль­ной применимости своего учения независимо от условий места и времени.

Его скромность ни на йоту не уменьшилась. Он отнюдь не искал славы, но она сама находила его. Он вовсе не прини­жал своих учеников, но они принижали себя сами. В послед­ние годы Кенэ стал невыносимо упрям. В 76 лет он занялся математикой и возомнил, что сделал важные открытия в геометрии. Д'Аламбер признал эти открытия вздором. Друзья в один голос уговаривали старца не делать из себя посмешище и не публиковать работу, где он излагал свои идеи. Все было напрасно. Когда в 1773 г. это сочинение все же вышло, Тюрго сокрушался: «Это же скандал из скандалов, это солнце, которое потускнело». На это можно, видимо, ответить только пословицей: и на солнце бывают пятна.

Кенэ умер в Версале в декабре 1774 г.

Физиократы не могли никем его заменить. К тому же они уже переживали упадок. Правление Тюрго в 1774—1776 гг. оживило их надежды и деятельность, но тем сильнее был удар, нанесенный его отставкой. К тому же 1776 г. — это год выхода в свет «Богатства народов» Адама Смита. Француз­ские экономисты следующего поколения — Сисмонди, Сэй и др. — больше опирались на Смита, чем на физиократов. В 1815 г. Дюпон, уже глубокий старик, в письме попрекал Сэя тем, что он, вскормленный на молоке Кенэ, «бьет свою кормилицу». Сэй отвечал, что после молока Кенэ он съел не­мало хлеба и мяса, т.е. изучил Смита и других новых эконо­мистов. В конечном счете Сэй отказался и от главных про­грессивных элементов учения Смита.

Коренная причина распада физиократической школы и уменьшения популярности идей Кенэ в 70-х и 80-х годах со­стоит в том, что потерпели неудачу её попытки подготовить классовый компромисс между дворянством и буржуазией. Королевская власть оказалась неспособной играть роль ар­битра и примирителя между обоими классами. Утратив по­кровительство двора, последователи Кенэ стали подвергаться нападкам феодальной реакции. В то же время им было не по пути с левым, демократическим направлением в просвети­тельстве. Тем не менее физиократы сыграли большую роль в развитии общественных идей во Франции и в становлении политической экономии как науки.

Как пишет в своих мемуарах Мармонтель, уже с 1757 г. док­тор чертил спои «зигзаги чистого продукта». Это была «Экономическая таблица», которая неоднократно издавалась и толковалась в трудах самого Кенэ и его учеников. Она существует в нескольких вариантах. Однако во всех вариантах «Таблица» представляет собой одно и то же: в ней изобра­жается с помощью числового примера и графика, как создаваемый в земледелии валовой и чистый продукт страны обра­щается в натуральной и денежной форме между тремя клас­сами общества, которые выделял Кенэ.

Чтобы показать хотя бы в основных чертах трактовку «Экономической таблицы» с точки зрения современной науки, воспользуемся словами академика Василия Сергеевича Нем­чинова. В своей работе «Экономико-математические методы и модели» он пишет: «В XVIII в. на заре развития экономиче­ской науки... Франсуа Кенэ... создал «Экономическую табли­цу», явившуюся гениальным взлетом человеческой мысли. В 1958 г. исполнилось 200 лет с момента опубликования этой таблицы, однако идеи, заложенные в ней, не только не по­меркли, а приобрели еще большую ценность... Если охаракте­ризовать таблицу Кенэ в современных экономических терми­нах, то её можно считать первым опытом макроэкономическо­го анализа, в котором центральное место занимает понятие о совокупном общественном продукте... «Экономическая таб­лица» Франсуа Кенэ — это первая в истории политической экономии макроэкономическая сетка натуральных (товарных) и денежных потоков материальных ценностей. Заложен­ные в ней идеи — это зародыш будущих экономических моде­лей. В частности, создавая схему расширенного воспроизвод­ства, К. Маркс отдал должное гениальному творению Фран­суа Кенэ...»^7

Основной смысл приведенных цитат понятен, но детали, возможно, стоит пояснить. Макроэкономический ана­лиз — это анализ совокупных экономических величин (обще­ственный продукт, национальный доход, капиталовложения и потребление нации) и связанные с этим экономические проблемы. В противоположность этому микроэкономика — анализ категорий и проблем товара, стоимости, цены и т.п., а также кругооборота индивидуального капитала. Макроэко­номическая модель Кенэ — это гипотетическая, построенная на известных допущениях и постулатах схема воспроизвод­ства и обращения общественного продукта. Она послужила одной из главных точек опоры, которые использовал Маркс в своих схемах воспроизводства.

В письме Энгельсу от 6 июля 1863 г. он впервые описывает свои исследования в этой области и набрасывает числовой и графический пример: как возникает совокупный продукт из затрат постоянного капитала (сырье, топливо, машины), пе­ременного капитала (зарплата рабочих) и прибавочной стои­мости. Образование продукта происходит в двух различных подразделениях общественного производства: там, где произ­водятся машины, сырьё и т.п. (первое подразделение), и там, где производятся предметы потребления (второе подраз­деление).

Насколько Маркс вдохновлялся идеями Кенэ, свидетельст­вует тот факт, что непосредственно под своей схемой он изо­бразил в письме «Экономическую таблицу», вернее, самую ее суть. Схема Маркса даже в этом первоначальном виде, конечно, резко отличается от «Таблицы» Кенэ: в ней показан действительный источник прибавочной стоимости — эксплуатация наемного труда капиталистами. Но важно то, что у Кенэ содержалась в зародыше важнейшая идея: процесс вос­производства и реализации может бесперебойно совершаться только при соблюдении определенных народнохозяйственных пропорций.

И Кенэ в «Таблице», и Маркс в этой первой схеме исходили из простого воспроизводства, при котором производство и реализация повторяются каждый год в прежних размерах, без накопления и расширения производства. Это естествен­ный путь от простого к сложному, от частного к более об­щему.

Во втором томе «Капитала», который был опубликован Энгельсом уже после смерти его автора, Маркс развил тео­рию простого воспроизводства и заложил основы теории рас­ширенного воспроизводства, т.е. воспроизводства с накоп­лением и увеличением объема производства, Этим проблемам посвящены и важнейшие экономические работы В. И. Ленина. Главная проблема, которой занимался Кенэ — это, говоря языком современной науки, проблема основных народнохо­зяйственных пропорций, обеспечивающих развитие экономики. Достаточно назвать эту проблему, чтобы понять её крайнюю актуальность и важность для современности. Можно сказать, что идеи Кенэ лежат в основе составляемых теперь и нашей стране и в других странах балансов межотраслевых связей. Эти балансы отражают производственные взаимоот­ношения отраслей и играют все большую роль в управлении хозяйством.

Межотраслевой баланс (иначе называемый баланс затра­ты — выпуск) дает наиболее полный исходный статистиче­ский материал для анализа производства и распределения совокупного общественного продукта и для планирования экономически обоснованных народнохозяйственных пропор­ций. Внедрение этого метода — одно из самых значительных и практически важных достижений экономической науки на­шего времени.

Список литературы.

К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 20, 26.

Ф. Кенэ. Избранные экономические произведения. М., Соцэкгиз, 1960.

Д. И. Розенберг. История политической экономии. Т. 1. М., Соцэкгиз, 1940.

В. С. Немчинов. Экономико – математические методы и модели. М., «Мысль», 1965.

А. В. Аникин. Юность науки: жизнь и идеи мыслителей-экономистов до Маркса. М., Политиздат, 1985.

Антология экономической классики. М., «Экономика», 1992.

М. Блауг. Экономическая мысль в ретроспективе./ Пер. с англ. – М.: «Дело ЛТД», 1994.

Е. М. Майнбурд. Введение в историю экономической мысли. От пророков до профессоров. М.: «Дело», 1996.

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Т. 20, стр. 16.

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Т. 26, ч. 1, стр. 346.

³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Т. 26, ч. 1, стр. 14.

⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс. Т. 26, ч. 1, стр. 12.

⁵ Ф. Кенэ. Избранные экономические произведения. М., Соцэкгиз, 1960, стр. 360.

⁶ Д. И. Розенберг. История политической экономии, т. 1.М., Соцэкгиз, 1940, стр. 88.

⁷ В. С. Немчинов. Экономико-математические методы и модели. М., «Мысль», 1965, стр. 175, 177.

TYPE=RANDOM FORMAT=PAGE>16