Юнг. Аналитическая психология

Введение.

Выше означенная тема заинтересовала меня потому, что мои знания в сфере психоанализа были достаточно скудны. Но сейчас, после написания этой работы, они, то есть знания, достаточно расширились и углубились. Я не хочу сказать, что я стал выдающимся психоаналитиком, но я могу ответить на ряд вопросов, освещённых в моей работе.

Психоанализ. Аналитическая Психология.

Аналитическая психология – одна из школ глубинной психологии, базирующаяся на понятиях и открытиях в области человеческой психики, сделанных швейцарским психологом Карлом Густавом Юнгом (1875 – 1961). Юнг предложил достаточно обширную и впечатляющую систему взглядов на природу человеческой психики. Его труды – 20 томов неполного собрания сочинений, выпущенного на немецком и английском языках, включают глубоко разработанную теорию структуры и динамики психического, - сознательного и бессознательного, - обстоятельную теорию психологических типов и детальное описание универсальных психических образов, берущих своё начало в глубинных пластах бессознательной психики.

Психоанализ – общая теория и метод лечения нервных и психических заболеваний. Психоанализ возник в начале века как одно из направлений медицинской психологии сначала усилиями З. Фрейда, а затем и его последователей, постепенно превратился в учение, претендующее на оригинальное решение чуть ли не всех мировоззренческих проблем. Одновременно он стал частью повседневного существования миллионов людей в Западной Европе и, в особенности, в США. Психоанализ является философским учением о человеке, социальной философией, принадлежа, таким образом, к факторам идеологического порядка.

Юнг начал работать над «Психологическими типами» после своего окончательного разрыва с Фрейдом, когда он вышел из Психоаналитической ассоциации и оставил кафедру в Цюрихском университете. Этот критический период (с 1913 по 1918 годы) болезненного одиночества, который сам Юнг позже определил как «время внутренней неуверенности», «кризис середины жизни», оказался интенсивно насыщен образами собственного бессознательного, о чем он впоследствии и написал в автобиографической книге «Воспоминания. Сновидения. Размышления». Там, среди прочего, есть и такое свидетельство.

«Эта работа возникла первоначально из моей потребности определить те пути, по которым мои взгляды отличались от взглядов Фрейда и Адлера. Пытаясь ответить на этот вопрос, я натолкнулся на проблему типов, поскольку именно психологический тип с самого начала определяет и ограничивает личностное суждение. Поэтому моя книга стала попыткой заняться взаимоотношениями и связями индивида с внешней средой, другими людьми и вещами. В ней обсуждаются различные аспекты сознания, многочисленные установки, сознательного разума к окружающему его миру, и, таким образом, конституируется психология сознания, из которой просматривается то, что можно назвать клиническим углом зрения».

Подобно тому, как не ощущают сердца, пока оно бьет нормально, так первобытный человек не воспринимает психики, как чего-то, хотя и связанного с его природой, но всё же особенного, - пока эта психика функционирует без задержек и конфликтов. Собственно говоря, без осознанной душевной расколотости и не могла бы никогда возникнуть никакая, пусть даже очень далёкая от строгой научности, эмпирическая психология. Она есть плод, здоровый конечно, осознания этой расколотости, которое породило рефлексию и вызвало к деятельности особое начало, воспринимающее внутренний мир, в отличие от элементов восприятия, то есть психологического объекта. Так началось объективирование психики (на помощь которой до того приходила магия, мифология и религия), то есть становление её предметом сознательного восприятия; и чем дальше шло это объективирование, тем более и более эти восприятия преобразовывались в познания, потому что тем более и более воспринимающий субъект освобождался в своей деятельности от определяемости душевными элементами. Дальнейшее развитие психологии, как специальной науки, а тем более возникновение психоаналитической теории и практики есть результат таких коллективных и индивидуальных потрясений современного культурного человечества, которые уже не могли найти истолкование и умиротворяющий исход в мифологии, религии и метафизике, как то было в древности и в средневековье или сейчас ещё у первобытных народов. Психика должна была вскрыта и обнажена как внутренняя природа, чтобы ее теоретическая автономность, могла быть осознана в той же мере, в какой это уже давно имело место в физике.

Не одна ветвь психологии не оказалась в такой мере на высоте упомянутых задач практики и теории, как психоанализ. Понятно, что идеи психоанализа волнуют сегодня не только медицинскую и философскую, но и общую литературу и беллетристику.

Среди теоретиков и практиков психоанализа Карл Густав Юнг занимает совершенно особое положение. Недаром он, чтобы и терминологически отмежеваться, называет своё учение аналитической психологией. Во врачебной практике он, разумеется, действует вполне согласно своей теории, не отметая, однако, при этом плодотворных приёмов, выработанных психоанализом венской школы в лице её основателе Зигмунда Фрейда. Не отвергает Юнг и ценных результатов, к которым пришёл первый из отступников – Альфред Адлер, вызвавший раскол в венской школе. Вполне обоснованное «отступничество» Юнга, высоко чтящего и по сию пору своего, как он выражается, «мейстера Фрейда», было неизбежным шагом не столько для него самого, сколько для всего психоаналитического течения. Ведь это последнее принадлежит к тем явлениям культуры и цивилизации, которые носят преимущественно коллективистический характер и, раскрываясь в своём поступательном движении диалектически, обязывают своих представителей, поскольку для последних само дело важнее личных соображений, зорко всматриваться в целеустремлённость этого движения, в особенности же тогда, когда налицо тяготение (как это имеет место в венской школе) к тому, чтобы закрыть систему. Это тяготение отводит взор от само собой намечающихся ближайших шагов – выполнение их, однако, и сделало бы невозможным и излишним закрытие системы.

Стагнация фрейдианства не подлежит сомнению, сколько бы сторонники его ни пытались отрицать её. Но констатировать это вовсе не означает быть противником Фрейда, умалять великие заслуги его не только как создателя психоаналитической терапевтики, но и как первостепенного теоретика психоанализа, собрание сочинений из одиннадцати томов классических трудов которого сохранит основополагающее значение. Замечательно, что отступившая от фрейдианства доктрина Адлера, с быстротой и блеском докатившись до заключительных своих выводов, впала в такую же стагнацию. Иной участи нельзя было ожидать для этой венской подшколы: она есть такого рода оппозиция, право на существование, которой основывается исключительно на законе компенсирующего контраста (взаимовосполнение противоположностей), поэтому она есть и останется спутником планеты, некогда оторвавшимся от неё и разделяющим её судьбу, именно постольку, поскольку психотпологизм Адлера есть противоположность таковому Фрейда. Адлер, сводящий всё к комплексу власти, - антитезис, психологически восполняющий тезис Фрейда, сводящего всё к эротическому комплексу, - лишь по недоразумению полагает себе адлерианство логически контрадикторным фрейдианству. Решительно критический момент для венского психоанализа наступил именно тогда, когда фрейдианство, выделив из себя адлерианство, не поняло смысла этого отступничества и не сумело вобрать его в себя обратно, дав предварительно ему добежать до своих последовательных выводов. Здесь пересёкся рост венского психоанализа. И фрейдианству, и адлерианству оставалось лишь расширяться в подробностях, распространительно применяя свои достижения. Именно здесь и вступает тема Юнга.

О ней нельзя сказать, что она есть синтезис в том смысле, в каком тема Адлера есть антитезис – только. Будь это так, не было бы цюрихской школы, а лишь цюрихское отделение венской школы, считаемое, разумеется, последней за ересь. Учение Юнга ни есть синтезис. Он только попутно не мог не совершить само собой диалектически наметившегося синтезиса – как раз созданием психотипологии – и Юнг поступил именно таким образом, в силу того, что нес с собой свою тему, в корне иную, нежели фрейдистская. Что это так и не иначе, нельзя здесь доказать, а только слегка наметить, ибо несомненные определения требуют не строчек, а страниц.

Юнг вызывает гораздо сильнейшее противление, нежели Фрейд. Гораздо легче и удобнее принять острую психосексуальную теорию Фрейда, отведя ей строго очерченное и подобающее ей место. Пансексуальзм же, как миропонимание, есть притязание чересчур наивное. Иначе обстоит дело с аналитической психологией Юнга. Отклонить притязания последней не так-то легко. В противоположность психосексуализму она вторгается в область всей психической жизни не как тесно сомкнутая колонна, а как широко развернутая армия, разделенная на много отрядов, с различных сторон охватывающих психическую область, но, конечно, подчиненных единому намерению (саморегулированию психики как энергетического феномена).

Так или иначе, но как-то вдруг все заговорило о Юнге. Его имя, дотоле известное наряду с именами других выдающихся психоаналитиков, стало всюду произноситься как имя исследователя и мыслителя, имеющего сказать нечто крайне важное для современности. Вследствие этого публичные лекции Юнг вынужден нередко повторять, чтобы дать возможность всем желающим прослушать их. Знаменитый профессор синологии Рихард Вильгельм после изучения трудов Юнга и после бесед с ним, констатировал факт наличия в Юнге всей той подлинной китайской премудрости. Обрести которую немыслимо из старых или модных книг о культуре и религии Дальнего Востока. Окунуться в которую он, Вильгельм, имел счастье благодаря многолетнему пребыванию в Китае и случайному знакомству с последними наиболее выдающимися представителями древних учений конфуцианства и игинга.

Известный немецкий романист Оскар Шмиц решается поведать о том, «что, собственно говоря, делает Юнг?» По его мнению, «слово психоанализ покрывает собой лишь несущественное из того, чего добивается Юнг», - «он поступает прибегающими к нему так же, как поступали познаватели в прежние времена, например Пифагор или Сократ». «Но, - прибавляет Шмиц, - такой образ действий несёт с собой великое освобождение из больничной атмосферы, созданной прежними психоанализом». А в своей книге «Психоанализ и йога» Шмиц утверждает, что «система Юнга впервые даёт возможность психоанализу стать на служение высшему развитию человечества». Юнг – больше, чем психоаналитик, потому что он в глазах «только – психоаналитиков» и является не вполне психоаналитиком.

Юнг принадлежит к тем странным, сложным натурам, призвание которых не укладывается в рамки определённой специальности, являющейся, поэтому лишь одним из проводников их заданий. Тесно связана деятельность швейцарца Парацельса и Юнга. Их связывает, по-видимому, схожая борьба за новые познания: Парацельс - стремился высвободить вещество от вселившихся в него духов. Стремление же Юнга заключается в том, чтобы вобрать в психологию в психологию бессознательного (как он её понимает) этих духов, избавиться от которых Парацельсу всё-таки не удалось. Освободиться от «духов» нельзя путем отвлечения внешней природы от них: они, как сама природа, входят в окно, когда их прогнали в дверь. Лишь «пристроенные», так сказать, в Юнговой психологии бессознательного, они теряют свою власть над человеком.

Идеи Юнга слишком значительны и самобытны, чтобы не найти своего теоретического выражения и применения во всяком случае, то есть даже если бы Юнг шел в своем развитии совсем иным путём, нежели через медицину и психоанализ. Следует признать, что в настоящее время нет вообще ни одного психолога, который мог бы сравниться с ним как в практической проницательности, так и в теоретической глубине, смелости и беспредрассудочности. Его учение являет собой полнейший переворот в психологии, к которому фрейдианство дало лишь односторонний толчок. Нельзя не согласиться с одним французским критиком в том, что «среди многих никто не трудился с большим успехом, нежели Юнг, над тем, чтобы вывести психологию из грамматической темницы, в которой она была заточена».

Первый большой и основополагающий труд Карла Густава Юнга «Либидо, его метаморфозы и символы» уделяет большее внимание бессознательной половине нашей психики и, несмотря ни на какие наивного читателя смущающие отступления, с логическим упорством клонит психологическое рассмотрение в последнем счёте к энергетической структуре, то есть по существу ориентируется естественнонаучно и даже физикально. Второй большой и столь же основополагающий труд: «Психологические типы» переносит внимание на сознание, на процесс индивидуации, путь, к пониманию которого идёт не иначе, как через типологию. Здесь психология, как центральная наука, начинает уже ориентироваться в значительной мере исторически научно, не становясь, разумеется, вполне и только наукой о культуре, продолжая сохранять свою связь с природоведением. Все направления психологической науки, пользующиеся правами академического гражданства, обязаны отныне считаться с оглашенным психоанализом, и при том не только отчасти, благодаря его некоторым верным наблюдениям и мыслям, но в целом, то есть они обязаны либо поставить вопрос о полном доверии психоанализу, либо дать обоснованный отрицательный ответ, не ограничиваясь ироническими отписками свысока.

Типология Юнга связана с преобразованием психоаналитической техники, над которым он долго работал в своей практике. Конструктивный метод Юнга не отменяет, как это сделал Адлер своим односторонне финальным методом, а дополняет этот прежний строго фрейдианский метод. Символический продукт бессознательного должен действовать освободительно; поэтому он рассматривается и «проспективно», то есть оценивается под углом зрения реально возможного будущего образа действия и жизни анализируемого пациента. Общее состояние сознания принимается при это особенно во внимание при помощи анализа соотношения образа мыслей пациента в данный момент с одновременными продуктами его бессознательного. Юнг прежде всех психоаналитиков начал основывать свои наблюдения и описания на психологических данных индивидуального сознания. Его практика имеет важное систематическое значение для психологической науки, взятой в её целом. Психологов старой школы отвращает от психоаналитиков венской школы то обстоятельство, что последние как бы пренебрегают сознанием и занимаются бессознательным, существование которого академизм склонен не признавать вовсе. Поскольку современные психологи и психиатры без различия направления окажутся не в состоянии подорвать основы Юнговой психотипологии и опрокинуть всё здание её. Поэтому они обязаны признать, что последняя призвана водворить согласие между академическими учениями о психике и психоанализом, в особенности в том расширенном и углубленном его построении, которое дала ему аналитическая психология Юнга.

Отрицать культурносозидающее значение «Психологических типов», как подлинной психологии индивидуации – немыслимо. С другой стороны, огорчаться или радоваться тому, что в этой книге всё взято с точки зрения психологической, взято намеренно и беспощадно, было бы наивным недоразумением. Именно смешением субъективности психического отношения к той или другой сущности с объективностью самой сущности. Впрочем, как раз релятивизм (точнее, реляционизм) «Психологические типы», оправдыванием именно юнговского психологизма, нашедшего недавно в одной из лучших его публичных лекций: «Душевная проблематика современного человека» следующую заостренную формулировку: «Мой голос есть только один из голосов – мой опыт только капля в море – мои знания так велики, как размеры микроскопического полезрения – мое духовное око – зеркальце, отображающее один из мельчайших уголков этого мира – наконец, моя идея есть субъективная исповедь».

Проблема «Психологизма» вообще, правильный реляционизм и антифилософский догматизм в психологии, с одной стороны, казуистика этих проблем в аналитической психологии Юнга, с другой стороны, - это не такие вопросы, на которые может быть дан краткий ответ.

Юнг не занимался методологическими вопросами науки - как почти все имперические исследователи, Юнг проходит мимо или касается попутно, а потому иногда недостаточно осторожно, тех философски принципиальных вопросов, которые встают на пограничных линиях между отдельными областями жизни и таковыми же познаниями. Надо прочитать всё написанное Юнгом, чтобы мочь вычертить среднюю линию уклонов его мысли в сторону к правильному психологизму и от него.

Прежде всего, стоит уяснить, что психоанализ является научным методом, требующим известных технических приёмов; благодаря его техническим результатам развилась новая отрасль науки, которую Юнг назвал «аналитической психологией».

В начале своей статьи Юнг упоминает о двух предубеждениях против психоанализа. Первое из них считает психоанализ чем-то вроде анамнеза (анамнез – это совокупность сведений о развитии болезни, условиях жизни, перенесённых заболеваниях, собираемых с целью их использования для диагноза, прогноза, лечения, профилактики). Психоаналитик, обращая внимание на данные анамнеза, прекрасно знает, что это лишь внешняя история больного, которую нельзя смешивать с самим анализом. Второе предубеждение, большей частью, основанное на поверхностном знакомстве с психоаналитической литературой, считает психоанализ способом внушения, посредством которого больному навязывается «известная вера или учение о жизни», благодаря чему он излечивается. Но на самом деле психоаналитик не пытается навязать больному того, что он не может признать свободно.

Наперекор всем прежним методам лечения психоанализ стремится преодолеть расстройство психики посредством не сознания, а бессознательного, что требует сознательного содействия больного, ибо, по словам Юнга, до бессознательного можно дойти лишь путём сознания. Другая наиболее сложная проблема – это то, что психоаналитик не может предположить какого-то раз и навсегда установленного решения различных своими корнями проблем, то ему приходится искать его в индивидуальности самого лица. Дело в том, что ни сознательный расспрос, ни рассудочные ответы тут не помогут, ибо причины скрыты от сознания больного. Существует несколько путей добраться до бессознательных глубин психики человека.

Первое средство – дать больному говорить обо всем, что ему непосредственно приходит в голову. Аналитик же должен тщательно следить за всем высказываемым и всё это отмечать, отнюдь не пытаясь навязать больному свое собственное мнение. Но, разумеется, невозможно в каждом конкретном случае достигнуть успешных результатов применением этого бесхитростного способа, хотя бы уже потому, что лишь в редчайших случаях нужные психические данные лежат столь не глубоко, не говоря уже о том, что некоторые больные не хотят рассказывать о своих мгновенных переживаниях врачу из-за того, что они могут быть болезненными для него. Иногда может так случиться, что больному представляется, будто никаких особых переживаний и не было, что принуждает его говорить о более или менее безразличных для него предметов.

Поэтому врачу приходится прибегнуть к другим методам. Одним из таких методов является ассоциативный опыт. Второй же способ проникнуть в психику больного – анализ сновидений, являющийся классическим орудием психоанализа. При этом сновидениям приписывают их бессознательное содержание. Отыскание бессознательных его источников технически является процедурой, издавна применявшейся инстинктивно: старание просто направлено на то, чтобы припомнить, откуда заимствован тот или иной эпизод сновидения. На этом весьма нехитром принципе и основано психоаналитическое толкование сновидений. Но невольно задаешься вопросом: что же делать, если больной ничего не видит во сне? Юнг уверяет, что подобного примера он не встречал: «всех больных, - говорит он, - даже утверждающих, что они никогда ничего во сне не видят, анализ приводит к сновидениям». Дело в том, что если больной с самого начала анализа не имеет сновидений или же они внезапно прекращаются, он, несомненно, утаивает материалы, подлежащие сознательной разработке. Отсутствие же у больного сновидений указывает на еще не использованные им сознательные материалы.

Сновидениями вначале следует пользоваться лишь как источниками материалов для анализа. В начале анализа излишнем и неосторожным является окончательная их разработка.

Некоторые психологи, по мнению Юнга, придерживаются одностороннего полового толкования сновидений, при этом действительное значение сновидения ускользает. Если в начале аналитического лечения обнаруживается, несомненно, половой смысл какого-либо сновидения, смысл этот нужно признать реальным, т.е. указывающим на необходимость подвергнуть половой вопрос тщательному рассмотрению. Если же в позднейший период анализа какое-либо сновидение содержит половую фантазию, которую можно считать разрешенной, то ей не нужно приписывать, безусловно, полового значения, ее следует считать символической. В этом случае половая фантазия имеет значение символа, а не конкретности.

Заключение.

Психоанализ представляет собой не только мир, но и философию. Она далеко от оптимизма. Мы обладаем такой, а не иной физической и психической организацией и мало что способны изменить в своем положении. Реальность не подчиняется нашим желаниям и не подвластна мольбам. С нею можно примириться, как и со своей судьбой. Психоанализ — это урок скромности для человека, поскольку ему следует отучиться принимать иллюзорное за самоочевидное, а желаемое за действительное. Обнаружив себя рабом собственных влечений, человек способен уменьшить зависимость, но от цепей ему не избавиться, как и от смерти. Освобождение от иллюзий, от сновидений дает познание необходимости. Такая философия не утешает, она помогает одному бесстрашному принятию судьбы.

1