Общая теория глобализации (работа 1)
.
ОБЩАЯ ТЕОРИЯ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
“Мир для России:
каким он нам нужен и что мы с ним можем сделать”
(Краткое изложение открытой части аналитического доклада)
сентябрь 1999 г.
СОДЕРЖАНИЕ
Резюме.................................................................................................................2
I. Распространение информационных технологий
Информационные технологии: деньги теряют значение.......................3
О значении различий в скорости технологического времени.............5
1.2. Новые ресурсы для новых технологий.....................................................7
Обесценение “старых” технологий..........................................................8
II. Некоторые последствия глобализации рынков
Глобализация конкуренции - глобализация монополий.........................9
“Евро”: замалчивание угрозы и разрушительный эгоизм....................10
Перспективы глобализации финансовой конкуренции:
замедление технологического прогресса............................................11
III. Глобальной конкуренции - глобальное регулирование
Что объединит мир в “экономическую ООН”?.....................................13
Новое поколение ТНК: “ветер богов”....................................................14
Цена глобального регулирования...........................................................15
Коротко об авторе
Делягин Михаил Геннадьевич, 1968 г.р., д.э.н..
В 1990-93гг. - эксперт Группы экспертов Б.Ельцина, с 1994 - главный аналитик Аналитического управления Президента России, с 1996 - референт помощника Президента России. С марта 1997 - советник вице-премьера - Министра внутренних дел, с июня 1997 - советник первого вице-премьера Б.Немцова. Покинув правительство за день до событий 17 августа, создал Институт проблем глобализации. В начале октября 1998 года, после прихода правительства Примакова, возвращен на активную государственную службу.
Более 300 публикаций (в том числе в США, Германии, Франции, Китае, Индии, Египте и т.д.), 4 монографии, причем последняя - “Экономика неплатежей” - выдержала в 1996-97 гг. 3 издания.
РЕЗЮМЕ
1. Развитие информационных технологий привело к:
возникновению “метатехнологий”, применение которых делает для применяющей их стороны принципиально невозможной конкуренцию с разработчиком этих технологий;
переориентации технологий с формирования нужных материальных предметов на формирование нужного типа сознания и культуры (переход от “high-tech’а” к “high-humе’у”);
ускорению развития информационных технологий до такой степени, что для наиболее передовых из них “короткие”, спекулятивные вложения оказываются производительными;
относительному обесценению традиционных технологий;
возникновению “информационного” общества, в котором деньги уступают свое значение технологиям.
2. Основные перспективы технологического развития человечества:
углубление и приобретение непреодолимого характера разрывами между развитыми и остальными странами, а также развитыми странами, создающими новые технологии, и остальными развитыми странами;
обособление работников информационных технологий во внутреннее “информационное сообщество”, его сосредоточение в развитых странах; постепенная концентрация “информационного сообщества” мира, а с ним и мирового прогресса, в “наиболее развитых” странах;
прекращение прогресса за пределами развитых стран; социальная и финансовая деградация развивающихся стран;
возможное резкое замедление прогресса в результате глобального финансового кризиса и деструктивной конкуренции между США и Европейским валютным союзом.
3. Формирование глобальных монополий идет:
на глобальных рынках отдельных финансовых инструментов;
в ходе интеграции этих рынков (снижения “цены перехода” между ними до пренебрежимого уровня) по мере развития информационных технологий - в виде формирования единой глобальной монополии.
Эти процессы уже в ближайшие годы потребуют создания механизма наднационального регулирования глобальных монополий, которое будет носить болезненный характер.
Все развитие человечества, в том числе в области экономики, определяется сегодня и будет определяться в ближайшее десятилетие достижением нового качественного уровня сразу двумя фундаментальными процессами: развитием новых технологий, в первую очередь информационных, и опирающейся на него быстрой глобализацией конкуренции, в первую очередь на финансовых рынках.
I. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ИНФОРМАЦИОННЫХ ТЕХНОЛОГИЙ
1.1. Информационные технологии: деньги теряют значение
Развитие технологий привело в середине 90-х годов к фактическому созданию наиболее развитой частью человечества того самого “информационного общества”, о котором на протяжении последних десятилетий говорили так много, что перестали воспринимать его всерьез.
Реалии его функционирования, причинно-следственные связи и конкурентный потенциал в силу интеллектуального и технологического разрыва мало доступны для восприятия теми, кто находится за его пределами.
Важнейшим проявлением качественного технологического рывка, приведшего к возникновению информационного общества, и одновременно одним из его существенных черт является появление и стремительное распространение так называемых “мета-технологий”.
Специфика этого типа технологий в том, что сам факт их применения делает для применяющей их стороны принципиально невозможной всякую серьезную конкуренцию с разработчиком этих технологий. Это своего рода плата за допуск к более высокой эффективности, обеспечиваемой этими технологиями, ранее встречавшаяся лишь в дилерских и лицензионных системах. Современные передовые технологии в явной или неявной форме ставят пользователя в положение лицензиата.
Наиболее наглядные примеры метатехнологий:
сетевой компьютер: рассредоточение его памяти в сети дает разработчику всю информацию пользователя и позволяет первому вмешиваться в деятельность последнего или даже управлять ей (принцип внешнего управления включенного в сеть компьютера уже реализован);
современные технологии связи, позволяющие перехватывать все телефонные сообщения на территории всего мира; в ближайшее время станет возможна полная компьютерная обработка всего объема этих сообщений и перехват всех сообщений в сети “Интернет”;
различные организационные технологии; их основные подгруппы:
технологии управления, в том числе организации деятельности корпорации: ориентированные на культуру и систему ценностей страны-разработчика, они снижают конкурентоспособность корпораций, представляющих другие культуры; следует отметить, что в общем случае распространение в обществе чужеродного типа культуры, не интегрирующейся с культурой этого общества и поэтому не столько обогащающей ее, сколько остающейся обособленной от нее, ослабляет конкурентоспособность данного общества;
технологии формирования массового сознания: постоянная адаптация последнего к формам воздействия на него вызывает объективную необходимость постоянного же обновления этих форм; без получения обновленных технологий, которые появляются сначала в стране-лидере, а уже затем тиражируются в остальных странах, массовое сознание обществ, использовавших эти технологии воздействия на него, начнет выходить из-под контроля государства.
Сегодня именно эти технологии из-за своей наибольшей производительности стали господствующими. Именно они, стремительно распространившись буквально в последние годы, стали технологической составляющей информационного общества: говоря о нем с точки зрения технологий, мы, возможно, не отдавая себе отчет и не зная об их особенностях, имеем в виду в первую очередь именно метатехнологии.
Вполне естественно, что переход от создания новых технологий к их распространению и возникновению таким образом информационного общества наиболее концентрированно выразил лидер этого процесса - У.Гейтс. Он указал, что главным фактором развития информационных технологий, в отличие еще от прошлого, 1997 года, становится не их собственное совершенствование, но комплексное применение уже имеющихся технических решений для обеспечения “информационной прозрачности” всех стран - “прозрачности”, насколько можно понять, вполне односторонней для стран, создающих метатехнологии, и служащей обеспечению их глобальных конкурентных преимуществ.
Однако значение распространения информационных технологий отнюдь не ограничивается возникновением метатехнологий и надежным обеспечением интеллектуального, психологического и технологического лидерства их создателей. Помимо обеспечения глобальной информационной прозрачности, наиболее важной чертой информационных технологий является возможность (в 1999 году, вероятно, еще потенциальная) глубокой и относительно произвольной перестройки массового сознания.
Дело в том, что, в отличие от традиционных “материальных” технологий, продуктом которых является товар, продуктом информационных технологий волей-неволей является определенное состояние человеческого сознания, в том числе массового. Более того: значительная часть информационных технологий изначально предназначена именно для такой перестройки сознания, имея ее в качестве главной цели воздействия.
Влиять на сознание оказалось намного эффективней, чем на материал. Связанные с таким влиянием технологии уже получили название “high-hume” в противовес традиционному “high-tech’у”. Если раньше технологии были направлены на материю, то теперь они перенацеливаются на общественное сознание, общественную культуру. Помимо высочайшей производительности, технологии “high-hume” отличаются еще и высочайшей изменчивостью, то есть максимальной скоростью прогресса.
Пионеры их освоения - США - привлекают наиболее мобильную и потому эффективную форму финансового капитала - спекулятивный капитал - в создание наиболее эффективного вида технологий - информационных. Привлечение такого капитала в создание обычных технологий, как показывает опыт развивающихся стран, невозможен из-за “медленности” неинформационных технологий: осуществление любого проекта, связанного с ними, требует качественно больше времени, чем то, на которое готов вкладываться традиционно “короткий” спекулятивный капитал.
В результате наблюдается разрушительное несовпадение скорости движения спекулятивного капитала и создания традиционных технологий. Широкомасштабные вложения спекулятивного капитала неэффективны для национальной экономики именно из-за этого: он уходит, не успев создать ничего реального и оставляя после себя одни разрушения.
Однако скорость развития информационных технологий качественно выше, чем обычных. Поэтому они - единственный вид технологий, по отношению к которым “короткий”, спекулятивный капитал оказывается нормальным производительным. Их технологический цикл настолько мал, что соответствует скорости обращения финансового капитала.
Поэтому надувание “мыльного фондового пузыря” американской экономикой не страшно: он только снаружи выглядит, как мыльный спекулятивный пузырь. На самом же деле львиная доля этих внешне спекулятивных инвестиций направляется в информационные технологии и за счет ускоренного темпа их развития носит для их получателя вполне нормальный производственный, а не спекулятивный характер.
В этом принципиальное преимущество американской экономики перед экономиками других стран мира. В этом - залог ее среднесрочной устойчивости в предстоящих глобальных финансовых потрясениях и победы в мировом финансовом кризисе, ожидающемся в течение 1-2 лет.
О значении различий в скорости технологического времени
Значение фактора времени в новых условиях достаточно наглядно иллюстрируется массовыми банкротствами компьютерных фирм в США. Они вызваны тем, что внедрение новых технологических принципов требует времени, за которое они успевают морально устареть.
Таким образом, компания, направившая часть ресурсов из сферы технологической гонки на практическую реализацию новых решений, выходит этим, медленный масштаб “технологического времени” и проигрывает своим конкурентам, остающимся в зоне “чистой” сфере разработки новых идей, в которой технологическое время течет более быстро.
Однако применение технологий “high-hume” связано и с опасностями. Так, кажущаяся легкость и безнаказанность воздействия на сознание порождает и наиболее опасную профессиональную болезнь работников сферы public relations - соблазн решать проблемы не реально, а “промывкой мозгов” или, если пользоваться более корректным немецким аналогом этого американского термина, “массажем душ”.
С этим связана первая проблема “high-hume”: увлекшись ими, система управления (государства или корпорации) начинает заниматься самогипнозом, что делает ее неадекватной. Это принципиально: технологии “high-hume” опасны не только для объекта воздействия, но и для применяющего их, так как перестраивают и его сознание тоже.
Вторая проблема: для достижения политического результата пользователю “high-hume”’a достаточно формировать нужный тип сознания у не более чем 20% населения, составляющих элиту общества, влияющую на принятие решений и служащей примером для подражания.
Усилия в этом направлении достаточно прочно отделяют элиту от основной массы населения и создают в обществе внутреннее противоречие между самозагипнотизированной элитой и народом. Более того: элита, отделившись от народа, начинает воспринимать только идеи, соответствующие ее установкам. В результате 80% интеллектуального потенциала общества растрачивается - в то время как при обычной демократии и даже во многих видах относительно авторитарных режимов не существует двух обособленных типов сознания, и рожденные в низах идеи по различным капиллярным системам все-таки диффундируют на самый верх.
Таким образом, последовательное применение информационных технологий к элите общества ограничивает пространство демократических механизмов самой элитой и тем самым сокращает потенциал общества. Мы видели это на примере российских реформаторов 1992-98 годов, за счет применения к себе самим передовых информационных технологий сумевших за семь лет своего господства оторваться от населения едва ли не сильнее, чем коммунисты - за семьдесят лет своего.
В результате возникает парадокс: при противоборстве с неинформационным обществом более передовое информационное должно оказываться менее гибким и адаптивным и, следовательно, менее жизнеспособным, хотя и более сильным. Не в этом ли состоит одна из причин парадоксальной жизнеспособности авторитарных режимов в конце ХХ века?
Возможно, данный феномен является “встроенной гарантией” от информационного империализма, от подчинения мира одной, наиболее информатизированной стране. А полное подавление сознаний других стран информационными технологиями невозможно из-за различий в культуре, которая автоматически отстаивает минимальный интеллектуальный и информационный суверенитет каждой нации. Но уповать на это как на основное решение грядущих проблем в условиях постепенной интеграции культур в одну общемировую (на первом этапе в три основных - христианскую, исламскую и буддийскую) слишком наивно.
Рассматривая частный случай информационной войны - “культурную агрессию” (то есть навязывание своей культуры обществу, потенциалу которого она не соответствует) как инструмент международной конкуренции (применяемый пока в основном неосознанно, в порядке завоевания рынков сбыта для товаров - носителей данной культуры), следует решительно переоценить роль традиций.
Традиции - психологическая защита от нового: попытка жить, как будто ничего не случилось. В условиях попыток перестройки массового сознания явных и потенциальных конкурентов традиции становятся не страусиным прятанием головы в песок, но минимизацией негативных последствий перемен “явочным порядком”: попыткой “отмены игнорированием” этих перемен или отмены максимальной их части. То есть это стихийное отражение информационной атаки информационным же методом.
* * *
Описанное свидетельствует, что появление и распространение метатехнологий снижает значение финансовых ресурсов с точки зрения конкурентоспособности обществ и корпораций: если раньше они были главным источником могущества, то теперь становятся лишь его следствием. Главным источником рыночной силы становится интеллект, воплощенный в организационных структурах исследовательских и рыночных корпораций, создающих метатехнологии и удерживающие контроль за ними.
Перефразируя М.Фридмана, можно сказать, что с возникновением информационного общества деньги начинают терять свое значение. Причина в том, что собственность на метатехнологии в принципе, по чисто технологическим причинам органически неотчуждаема от их владельца - создавшего и поддерживающего их интеллекта.
Метатехнологии все в большей степени будут превращаться во “вторую природу”, образуя рамки и задавая условия развития личности и человечества в целом. В этом качестве они постепенно будут заменять рыночные отношения и права собственности, выполняющие эти функции с момента появления денег. В определенном смысле слова “вторая природа”, образованная метатехнологиями, станет для информационного общества таким же внешним ограничением и стимулом развития, каким для первобытнообщинного общества была “первая” природа.
1. 2. Новые ресурсы для новых технологий
Распад СССР дал развитым странам такую финансовую и интеллектуальную подпитку, что они смогли “на его костях” качественно ускорить свое развитие (различие ориентаций и, соответственно, перспектив Европы и США лучше всего показывает то, что первая впитала финансы, а вторые - интеллект). Таким образом, победив в “холодной войне”, развитые страны не просто уничтожили своего глобального противника, как мы привыкли думать. Они сделали гораздо большее: они захватили и освоили его ресурсы - правда, использовавшиеся из рук вон плохо (социализм отличался от капитализма в том числе и тем, что, готовя лучшие в мире человеческие ресурсы, объединял их в организации худшими способами).
Принципиально важно, что в новом, информационном, постиндустриальном мире важнейшие ресурсы - это уже не пространство с закрепленными на нем людьми и производством, а в первую очередь финансы и интеллект, легко перетекающие с территории на территорию.
Именно поэтому призыв к “новым варягам” из развитых стран “придите и правьте” уже не имел смысла в 90-е годы: ведь новые ключевые ресурсы развития не имеют территориальной “привязки”! Сегодня эффективное освоение территории состоит уже не в оздоровлении находящегося на ней общества, но, напротив, в обособлении внутри него с последующим изъятием из него основной части здоровых и прогрессивных элементов, то есть людей - носителей финансов и интеллекта.
При таком освоении прогресс более развитого, “осваивающего” общества идет за счет деградации “осваиваемого”, причем масштабы деградации разрушаемого общества и утраты его культуры, как всегда при “развитии за счет разрушения”, превосходят выигрыш в культуре и прогрессе более развитого общества. В отличие от традиционных, гармоничных процессов развития развитие за счет чужой деградации всегда представляет собой “игру с отрицательной суммой”.
Таким образом, распространение информационных технологий качественно изменило относительную ценность ресурсов, выдвинув на первый план ставшие наиболее мобильными интеллект и финансы. Это изменило сотрудничество между развитыми и развивающимися странами: созидательное освоение вторых первыми при помощи прямых инвестиций в реальный сектор начало уступать место разрушительному освоению при помощи изъятия финансовых и интеллектуальных ресурсов.
Именно осмысление реалий и последствий этого перехода породило теорию “конченых стран”: подвергнувшись воздействию нового, “информационного” империализма, развивающиеся страны действительно становятся “кончеными”, безвозвратно теряя не только важнейшие - интеллектуальные - ресурсы развития, но и способность их производить. Это полностью лишает их всякой исторической перспективы.
1.3. Обесцененпе “старых” технологий
Необратимое отставание развивающихся стран возникает не только из-за вымывания из них наиболее ценных в новых условиях ресурсов, но и благодаря падению полезности традиционных ресурсов и технологий, которыми эти общества располагают. Ведь важнейшим с точки зрения практической политики результатом каждого нового этапа развития человечества является относительное обесценение всех “старых” технологий и продуктов их применения по мере распространения новых.
Данное обесценение тем глубже, чем более примитивными являются “старые” технологии и чем менее монополизированными и более конкурентными являются рынки продукции этих технологий. В соответствии с этим правилом за счет распространения информационных технологий происходит относительное обесценение в первую очередь технологий добывающей промышленности. В первую очередь этот процесс затрагивает нефть, мировой рынок которой либерализован в наибольшей степени.
В свете этого очередное падение ее мировой цены (в 1999 году, по оценкам, до уровня не более 8 долларов за баррель) вызвано не столько соглашением корпораций США и Саудовской Аравии, сколько несравненно более глубоким фактором: складыванием качественно нового - информационного - технологического уклада, который самим фактом своего появления начал неуклонное обесценение предшествующих укладов.
Поэтому снижение мировых цен на сырье и , в более широком смысле, на продукты относительно мало интеллектуального труда, станет основной тенденцией, отступления от которой останутся несущественными флуктуациями. В этом смысле США, активно “сбрасывавшие” за рубеж уже не столько экологически, сколько “интеллектуально грязные”, то есть слишком простые, производства, максимально застраховали себя от негативных последствий своего же технологического рывка.
* * *
Итак, основные последствия развития новых технологий:
углубление и приобретение окончательного, при сохранении сложившихся тенденций - непреодолимого характера разрывами между:
развитыми и всеми остальными странами;
создающими новые технологические принципы развитыми странами (возможно, имеет смысл использовать термин “наиболее развитые страны”) и остальными развитыми странами;
обособление во всех странах групп людей, работающих с “информационными технологиями”, во внутреннее “информационное сообщество”; перетекание этого сообщества в развитые страны из остального мира до полного сосредоточения этого сообщества только в развитых странах; постепенная концентрация основной части “информационного сообщества” мира в “наиболее развитых” странах;
прекращение или резкое замедление прогресса (по крайней мере, технического) за пределами развитых стран; социальная и финансовая деградация развивающихся стран;
сокращение из-за жесткой конкуренции числа развитых и наиболее развитых стран.
НЕКОТОРЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
ГЛОБАЛИЗАЦИИ РЫНКОВ
2.1. Глобализация конкуренции - глобализация монополии
На процесс распространения информационных технологий накладывается вырастающий из него, но не менее важный процесс глобализации. Формирование единых общемировых рынков, по крайней мере в финансовой сфере, и постепенная интеграция глобальных рынков различных финансовых инструментов в единый мировой рынок финансов ставит на повестку дня вопрос о возникновении глобальных монополий.
Причина этого проста: единый рынок нельзя поделить.
Известные примеры разделения рынков либо были крайне недолговечны по отношению к сроку жизни господствующего товара, либо основывались на объективных препятствиях, затруднявших доступ части конкурентов к каким-либо принципиально важным элементам рынков.
Информационные технологии, до минимума снижая трансакционные издержки и “цену входа” на глобальные финансовые рынки, уничтожают эти препятствия, устраняя тем самым и “зацепки” для всякого хоть сколько-нибудь устойчивого раздела этих рынков. Срок же жизни господствующего товара - информации - устремляется к нулю, что делает практически невозможным даже временный раздел данных рынков.
В результате возникновение глобальных монополий идет одновременно в двух направлениях:
формирование глобальных монополий на глобальных рынках отдельных финансовых инструментов;
формирование единой глобальной монополии в результате интеграции указанных рынков (снижения “цены перехода” с одного на другой до пренебрежимо малого уровня).
В роли последней монополии все в большей степени выступает американское государство, тесно взаимодействующее в базирующимися на территории США транснациональными корпорациями, в том числе финансовыми, многие из которых в силу специфики своей деятельности не нуждаются в организационном оформлении.
Дело идет к тому, что мировая политика скоро перестанет существовать на уровне государств, переместившись, с одной стороны, на наднациональный уровень глобальных групп капиталов и технологий, с другой - на внутренний уровень политической жизни страны, контролирующей основную часть этих капиталов и технологий.
(Так, еще в 1997 году, во время расцвета проамериканской “команды молодых реформаторов”, российские лоббисты с изумлением обнаружили, что сфера наиболее эффективного лоббирования ряда вопросов внутренней российской политики переместилась с уровня Правительства и Администрации Президента России на уровень Конгресса и администрации США. Так при СССР для решения принципиальных вопросов развития союзных республик или областей надо было “выходить” не на их собственное руководство, а на кураторов соответствующих направлений в Москве - в ЦК КПСС и Совмине).
2.2. “Евро”: замалчиваемые угрозы и разрушительный эгоизм
В 1999 году обе составных части процесса глобализации монополий будут протекать на фоне важнейшего события века - запуска процесса введения “евро”. Начало европейской валютной интеграции станет первой после возникновения в начале 90-х общемирового финансового рынка реальной, то есть имеющей шансы на успех попыткой углубления региональной интеграции до уровня, превосходящего интеграцию глобальную.
Введение “евро” уменьшит валютные резервы банковских систем мира (в первую очередь Европы) и высвободит из них значительное количество долларов (только из Китая - десятки миллиардов долларов).
Кроме того, расчеты на европейском рынке энергоносителей идут в долларах. Перевод этих расчетов в “евро”, которое после введения последнего становится вопросом времени, пусть даже и длительного, высвободит как минимум несколько десятков миллиардов долларов.
Наконец, покупательная способность самой крупной европейской банкноты в 500 “евро” будет выше покупательной способности наибольшей банкноты США в 100 долларов. Это переведет в “евро” основную часть крупных наличных сумм Европы, причем не только в странах валютного союза, но и в их соседях, - также десятки миллиардов долларов.
Отсутствие у руководства “еврозоны” видимой озабоченности дальнейшей судьбой этих долларов носит характер крайне разрушительной пассивности не только для США, но и для остального мира. Фактически эта пассивность провоцирует США на усилия по дополнительной дестабилизации мировой финансовой системы.
Ведь, чтобы “евро-” и “чайна-” доллары не вернулись в США и не дестабилизировали их, они должны быть “впитаны” другими странами. Такое “впитывание” мировой резервной валюты в значительных масштабах, сопоставимых с ее высвобождением в ходе введения “евро”, происходит только в условиях глубокой экономической дестабилизации.
Таким образом, эгоистичное равнодушие европейцев к благополучию их основного глобального конкурента - США - в стратегическом плане объективно провоцирует последнего на деструктивные шаги по отношению не столько к “еврозоне”, экономическая мощь которой на первом этапе достаточно надежно оберегает ее от краткосрочных воздействий, сколько к третьим, экономически менее устойчивым странам, являющимся поэтому благоприятным потенциальным реципиентом высвобождающейся долларовой массы.
Наиболее угрожаемыми регионами являются Латинская Америка (в первую очередь Бразилия), некоторые страны Юго-Восточной и, в перспективе, Китай.
2.3. Перспективы глобальной финансовой конкуренции: замедление технологического прогресса
Однако стерилизация долларов путем дезорганизаций национальных экономик - не решение проблемы, пусть даже и излишне дорогим для человечества образом, но лишь способ отсрочить это решение.
Окончательных и притом реальных вариантов такого решения два.
Первый - осуществление долгосрочных вложений высвобождающихся долларов в крупные проекты в зонах совместного влияния США и Европы (например, реконструкции российского Транссиба ради создания единой трансевразийской магистрали “Лондон - Токио”). Так как Россия политически пока еще остается в зоне влияния США, а экономически тяготеет к Европе, стерилизация избыточных долларов мира на ее территории будет для США обменом части своего геополитического влияния на кратко- и среднесрочную экономическую безопасность.
Этот вариант требует не только конструктивного подхода к проблеме (например, он объективно соответствует потребностям “перегретой” японской экономики), но и согласия российского общества на свое глубокое оздоровление или хотя бы готовности к нему.
Второй вариант - использование передышки, получаемой за счет оттока долларов в дестабилизирующиеся “периферийные” экономики мира, для организации “лобового” конкурентного столкновения с “еврозоной”, слабым предвестием которого были столкновения с еще не объединенной европейской экономикой в сентябре 1992 года и с только начавшими дорогу к интеграции экономиками Юго-Восточной Азии - во второй половине 1997 года.
Этот сценарий позволяет США захватить стратегическую инициативу и самостоятельно выбирать время, сферу и характер данного столкновения, что (учитывая фактор внезапности) даст им преимущество.
При статичном рассмотрении перспектив такого столкновения, основывающемся на сопоставлении имеющихся запасов ресурсов, безусловно преимущественными представляются шансы Европы. Однако сопоставление в динамике, с учетом различного уровня затрат, растущей роли наиболее современных технологий и фактически “естественной” (после уничтожения СССР) монополии США на обладание ими и на развитие их, осуществленное с учетом кардинальных отличий американской и европейской бюрократий (первая творит, вторая существует) заставляет в долгосрочной перспективе сделать решительный вывод в пользу США.
Влияние “динамических” факторов качества технологий и бюрократии на современную конкуренцию косвенно видно при сопоставлении потерь, понесенных европейскими и американскими капиталами в Юго-Восточной Азии и России: в обоих случаях при любых способах оценки убытки европейцев на порядок превышали потери американцев. При этом, если в США потери несли в основном высокорисковые структуры, находящиеся на периферии национальной финансовой системы, то в Европе - преимущественно банки, образующие ее сердцевину.
Нет основания полагать, что в ближайшие годы соотношение эффективности двух финансово-управленческих систем резко изменится.
Кроме того, США всегда могут провести в той или иной форме дискриминацию по крайней мере наличной части своих долларов, находящихся вне их. Это может быть сделано, например, под видом борьбы с международной преступностью: во-первых, потому что этот тезис является стандартным приемом США в международной конкурентной борьбе, а во-вторых - потому что это правда: обращение значительной части долларов за пределами США в той или иной форме связано с нарушением законов и, таким образом, прогресс США основан в определенной степени на неявном поощрении преступной деятельности за их пределами.
Конечно, такая дискриминация резко ограничит наиболее важную финансовую составляющую экономического могущества США - использование их национальной валюты в качестве мировой резервной - и потому может быть применена лишь в качестве “последнего средства”.
Однако в любом случае, вне зависимости от исхода глобальной финансовой конфронтации между США и Европейским валютным союзом, она приведет к крайне неблагоприятному для человечества событию: кардинальному замедлению экономического развития Китая, которое может привести к его дестабилизации, болезненному регрессу и даже распаду.
Китай развивается в значительной степени как экспортноориентированная страна, вторгающаяся на рынки как Европы, так и США. Вне зависимости от итога столкновения между последними, это столкновение снизит покупательную способность побежденной стороны и, соответственно, ее импорт, в том числе из Китая.
Последний вряд ли выдержит внезапное сокращение своего экспорта, которое станет катализатором всех его внутренних проблем, находящихся сегодня в зачаточном состоянии. Его же дестабилизация станет событием, способным еще до 2015 года повергнуть в хаос всю мировую экономику за пределами победителя (США или “еврозоны”).
Собственно говоря, победа последнего будет “пирровой”: отбросив конкурентов, а с ними - и весь мир практически на поколение (и людей, и ключевых технологий) назад, он лишится важнейших рынков сбыта для своей продукции, что затормозит уже и его собственное развитие.
При этом произойдет утрата или по крайней мере консервация наиболее передовых технологий: в случае победы “еврозоны” - так как она не умеет их создавать, в случае победы США - из-за резкого сжатия рынков продажи и реализации этих технологий, что кардинально ослабит стимулы их разработки и уменьшит ресурсы, привлекаемые на эти цели.
Таким образом, перевод потенциального противоречия между США и “еврозоной”, связанной с введением “евро” и высвобождением избыточной долларовой массы, в плоскость негативной конкуренции, велика вероятность торможения развития всего человечества.
ГЛОБАЛЬНОЙ КОНКУРЕНЦИИ - ГЛОБАЛЬНОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ
3.1. Что объединит мир в “экономическую ООН”?
Возможность торможения общечеловеческого технического прогресса, раскрытая в предыдущем параграфе, является частным проявлением более общего правила: развитие может быть только общим. Всякое подавление конкурентов подрывает его, сужая и обедняя, увеличивая степень монополизации, сокращая рынки сбыта продукции победителя, и ведет таким образом к общему торможению развития и загниванию.
Становится очевидным: для человечества самого по себе, в нашем традиционном его понимании проблемы его собственного развития уже сегодня становятся слишком тяжелыми. Национальные государства сталкиваются с тем, что “среду их обитания” стихийно образуют наднациональные структуры (в том числе наднациональные структуры, владеющие метатехнологиями), которые, таким образом, во многом предопределяют их действия и в силу эгоистичных побуждений невольно ведут человечество к серьезным катаклизмам и резкому замедлению развития.
Чтобы не допустить описанного исхода событий, необходимо то самое международное экономическое регулирование, о котором едва ли не первым после Ленина в практических терминах заговорил Дж.Сорос: “экономическая ООН”, отличающаяся от действующей политической качественно меньшим уровнем бюрократизации, так как финансовые процессы отличаются качественно более высокой скоростью и, соответственно, требуют для своего регулирования качественно большего быстродействия и вообще эффективности, чем политические.
Существующие интеллектуальные и консультационные “площадки” глобальных финансовых групп, несмотря на доминирование в них влияния США, вполне могут стать “зародышем” такой организации. Ее главной особенностью, обеспечивающей, как и в случае ООН, принципиальную дееспособность, должно быть общее осознание реальности взаимного уничтожения, принуждающее сильнейших к поиску компромисса с относительно более слабыми и даже признание за ними права “вето” по стратегическим и наиболее болезненным вопросам.
3.2. Новое поколение ТНК: “ветер богов”
Основной задачей организации, призванной осуществлять международное экономическое регулирование, объективно является регулирование деятельности транснациональных монополий. При этом важно понимать, что “старые добрые” производственные ТНК больше уже не являются хозяевами мира. На смену им идут глобальные финансовые группы, развитие обычных и мета-технологий. Эти группы зачастую даже не формализованы (что качественно затрудняет их регулирование), но их эффективность, мобильность и разносторонность качественно превышают аналогичные качества традиционных ТНК.
Для понимания актуальности проблемы достаточно указать на совпавшую с ростом видимых проявлений активности именно глобальных финансовых групп передачу в 1993 году исследований транснациональных корпораций от специализированного органа ООН (UNCTC), который в целом справлялся с этой задачей, на значительно более низкий уровень, - отделу ЮНКТАД, который рассматривает развитие ТНК преимущественно с ведомственных позиций этой организации (по торговле и развитию) и по институциональным причинам в принципе не может справиться с комплексным отслеживанием и анализом их деятельности.
Это первый признак обретения той или иной группой “порогового” влияния: прекращение неприятных для этой группы (как минимум независимых, а при отсутствии потребности в рекламе - и просто любых внешних) исследований ее.
Как мы видели в первой главе, технологический лидер человечества Гейтс еще только собирается обеспечивать информационную прозрачность других стран - а наднациональные монополии, оказывающие на мир определяющее воздействие, опережают на несколько лет и его, превентивно ликвидируя в мировых масштабах возможность даже примитивно-статистического исследования своего развития.
3.3. Цена глобального регулирования
Рост влияния наднациональных монополий может воспроизвести ситуацию рубежа 20-х и 30-х годов нашего века. Тогда господство частных монополий в экономиках наиболее развитых стран (включая с некоторыми оговорками и СССР) привело к их загниванию и Великой депрессии. В ходе борьбы с последней на национальных уровнях были сформированы механизмы государственного контроля за монополиями, но преодолена она была лишь в ходе подготовки ко Второй Мировой войне.
Рассматривая эти же события с точки зрения решения вопроса о власти, нельзя не обратить внимания на весьма существенные изъяны чисто экономического подхода. Так, непосредственной причиной Великой депрессии принято считать ошибку, допущенную американским государством: в момент, когда с экономической точки зрения надо было радикально смягчать финансовую политику, она, наоборот, была кардинально ужесточена, что привело к биржевому краху и хозяйственной катастрофе.
Однако то, что с экономической точки зрения было непростительной ошибкой, с политической было единственным выходом. Ведь в те дни перед Америкой стоял не вопрос об экономическом благополучии, второстепенный для любого практического политика, но главный и, строго говоря, единственный для всякого государства вопрос о власти.
В дни угрожающего ухудшения экономической конъюнктуры решалось, кто будет править страной: государство - в условиях демократии в целом все же в интересах общества, либо ничтожная кучка частных монополий (“олигархия” - в терминах российской журналистики) - в своих собственных интересах, заведомо не соответствующих общественным.
И ради восстановления своего господства, частично утраченного после возникновения и расцвета в 20-е годы частных монополий, американское государство без раздумий и колебаний, с безоглядной, поистине чубайсовской решимостью ввергло свою страну в беспрецедентные в истории человечества бедствия, уничтожившие почти половину национальной экономики и оставившие свой шрам в душе каждого пережившего катастрофу американца.
Подчеркну два важных для понимания сегодняшней ситуации аспекта этих событий 60-летней давности.
Прежде всего, это чудовищное решение было исторически оправданным, так как частные монополии по объективным причинам не могли выполнять необходимые функции государства, а их господство грозило обществу еще большими бедами, хотя и несколько позже (что хорошо видно на примере России 1995-98 годов).
Во-вторых, это решение принималось стихийно, на уровне коллективного сознания (или даже “коллективного бессознательного”) государства и общества. Не существует свидетельств тому, что политический аспект решения сознавался какими-либо отдельными, пусть даже самыми высокопоставленными, участниками его принятия, - хотя понятно, что люди, отдававшие себе отчет в политическом аспекте описываемых событий, никогда и никому не захотели бы признаться в этом.
Вероятно, что через стихийное и не осознаваемое отдельными современниками решение некоего подобного вопроса о власти придется пройти в ближайшем (учитывая ускоряющийся ход прогресса) будущем и человечеству - на уровне мировой экономики и мировой политики. Вероятно, оно будет не менее трудным для развитых экономик, чем для промышленных и финансовых центров США конца 20-х годов (что косвенно подтверждает наш прогноз о замедлении технологического развития человечества), и не менее разрушительным для менее развитых стран, чем для американских сельскохозяйственных захолустий того же времени.
Вероятно также, что “экономическая ООН”, о которой говорилось выше, возникнет именно как механизм контроля за наднациональными корпорациями и особенно - за глобальными финансовыми группами, то есть в конечном счете - о мировой власти.
Что же до внешнего по отношению к нашей экономической системе (то есть по отношению ко всему человечеству) событию, которое выведет его из посткризисной депрессии, - что же до этого события, которое так же не оставит места для промедления и компромисса и столь же мобилизует человечество, как и Вторая Мировая война, - то предвидеть его с хоть сколько-нибудь удовлетворительной степенью точности нам пока не дано.
Остается надеяться, что лидеры человечества (к которым больше не относится наша страна), как и 60 лет назад, увидят его первыми и сообщат о нем остальным устами своих стратегов и городских сумасшедших.