Теория науки Макса Вебера

Министерство Образования РФ

Воронежский государственный университет

Факультет Компьютерных наук

Теория науки Макса Вебера

Выполнил: студент 3^его курса

Шадчнев Евгений

Проверила: Верецкая Алла Ивановна

Воронеж 2002

Универсализация знания об условиях и связях общественно объединяющих действий не только не ведёт к их рационализации но, скорее, наоборот. «Дикарь» знает неизмеримо больше об экономических и социальных условиях своего существования, чем цивилизованный человек в обычном смысле слова.

Макс Вебер

Творчество Макса Вебера значительно и разнообразно. В целом труды Вебера можно разделить на четыре категории:

Методологические исследования, критические и философские разработки. Эти труды касаются в основном духа, объекта и методологии истории и социологии. Они одновременно научно-исследовательские и философские и выводят нас к философскому постижению человека в ходе истории, к осмыслению концепции Взаимоотношений науки и практики. Главные из этих работ включены в сборник «Очерки о теории науки».

Работы сугубо исторического характера: исследование о производственных отношениях в сельском хозяйстве античной эпохи, общая история экономики (курс лекций, прочитанный Вебером и опубликованный после его смерти), работы, посвященные некоторым специфическим проблемам Германии или современной Европы, например об экономическом положении Восточной Пруссии или о Взаимоотношениях польского крестьянина и правящих классов Германии.

Социологические работы о религии, начиная со знаменитой работы «Протестантская этика и дух капитализма», в продолжение которой Вебер написал сравнительный анализ наиболее значительных религий и проанализировал взаимодействие экономических условий, социальных факторов и религиозных убеждений.

И, наконец. главный труд Вебера – трактат по общей социологии, который он назвал «Хозяйство и общество», - был опубликован уже после смерти автора. Вебер продолжал работать над ним, даже заболев испанкой, вскоре после окончания первой мировой войны.

Макс Вебер считается родоначальником современных учений о социальном действии. Сама социология, по его глубокому убеждению, "есть наука, стремящаяся, истолковывая, понять социальное действие и тем самым каузально объяснить его процесс и воздействие". Вебер определяет действие (независимо от того, проявляется ли оно вовне, например, в форме агрессии, или сокрыто внутри субъективного мира личности, подобно претерпеванию) как такое поведение, с которым действующий индивид или индивиды связывают субъективно полагаемый смысл. "Социальным" действие становится только в том случае, если по предполагаемому действующим лицом или действующими лицами смыслу соотносится с действием других людей и ориентируется на него".

Для рассмотрения веберовской теории науки можно в качестве отправного пункта взять классификацию типов социального поведения. Парето исходит из антитезы: логическое – нелогическое. Что касается Вебера, то он исходит - хотя это и не классическая форма изложения - из подразделения понятия ценностно-рациональное (wertrational), аффективное. Или эмоциональное, и, наконец, традиционное.

Рациональный по отношению к цели, целерациональный поступок приблизительно соответствует “логическому” поступку Парето. Это действие инженера, который строит мост; спекулянта, который стремиться заработать деньги; генерала, который хочет одержать победу. Во всех этих случаях целерациональное поведение определяется тем, что субъект ставит перед собой ясную цель и применяет соответствующие средства для ее достижения.

Однако Вебер не утверждает, как Парето, что поступок, совершаемый с применением неадекватных способов из-за ошибочности в знаниях, нерационален. Целерациональность поступка определяется опытом субъекта, а не наблюдателя. Но таким должно быть скорее определение Парето.

Рациональный по отношению к ценности, ценностно-рациональный поступок совершил, например, немецкий социалист Лассаль, убитый на дуэли, или капитан, который утонул, отказавшись покинуть свое судно. Поступок оказывается ценностно-рациональным в таком случае не потому, что направлен на достижение определенной, внешне фиксируемой цели, а потому, что не принять вызова или покинуть тонущий корабль было бы бесчестием. Субъект поступает рационально, идя на риск не ради достижения внешне фиксируемого результата, а из верности собственному представлению о чести.

Поступок, который Вебер называет аффективным, обусловлен исключительно душевным состоянием или настроением индивида. Мать может ударить своего ребенка, потому что его поведение невыносимо, футболист наносит удар в ходе матча другому игроку, потеряв контроль над собой. В этих случаях поступок определяется не целью или системой ценностей, а эмоциональной реакцией субъекта в определенных обстоятельствах.

И наконец, традиционное поведение диктуется привычками, обычаями, верованиями, ставшими второй натурой. Субъект поступает по традиции, ему нет нужды ни ставить перед собой цель, ни определять ценности, ни испытывать эмоциональное возбуждение — он просто подчиняется укоренившимся в нем за долгую практику рефлексам.

Эта классификация типов социального поведения обсуждалась и уточнялась на протяжении полувека. Хочется подчеркнуть, что она некоторым образом освещает все умозаключения Вебера. Действительно, он не раз обращается к ней в своих трудах.

Социология — наука, восприимчивая к социальному поведению. Восприимчивость подразумевает осмысленность, которую субъект придает своему поведению. В то время как Парето судит о логичности поступков, ссылаясь на знания другого лица (наблюдателя), Вебер задается целью понять смысл, придаваемый каждым субъектом своему поведению. Осознание субъективных значений тех или иных поступков подразумевает необходимость классификации категорий или типов социального поведения. Оно приводит нас к пониманию структуры их осмысления.

Классификация типов социального поведения оказывает в определенной степени воздействие на веберовское толкование современной эпохи. Характерная черта мира, в котором мы живем, — рациональность. При первой оценке она соответствует расширению сферы целерациональных поступков. Хозяйственное предприятие — рационально, управление государством при помощи бюрократического аппарата — тоже. Все современное общество также стремится к целерациональной организации, а философская проблема нашего времени, проблема в высшей степени экзистенциалистская, заключается в том, чтобы определить, границы той части общества, где продолжает существовать и должно существовать поведение другого типа.

Наконец, эта классификация видов поступков связана с тем, что составляет дух философских размышлений Вебера, а именно понимание путей взаимодействия и размежевания науки и политики.

Макса Вебера страстно увлекало стремление получить ответ на вопрос; каков идеальный тип политика, ученого? Как можно быть одновременно человеком действия и преподавателем? Эта проблема была для него одновременно и личной, и философской. Хотя Вебер никогда не был политическим деятелем, он всегда мечтал об этом. В жизни его чисто политическая активность оставалась связанной с преподавательской деятельностью, в редких случаях с журналистикой, иногда он привлекался в качестве советника государя, к чьим советам не прислушивались. Так, в момент, когда военные и гражданские власти Германии готовились объявить тотальную подводную войну, рискуя тем самым заставить вступить в войну американцев, он направил в Берлин секретный меморандум, где изложил причины, по которым это решение должно привести к катастрофе Германии. Вебер входил также в состав германской делегации, направленной во Францию для принятия условий мира. Однако Вебер, который хотел бы стать руководителем партии, вести за собой людей, был прежде всего преподавателем и ученым. Наделенный ясным мышлением, глубоким интеллектом и честностью, он не переставал задавать себе вопрос: при каких условиях историческая и социологическая науки могут быть объективными, какие условия позволили бы политической деятельности соответствовать своему предназначению?

Поведение ученого — целерационально. Ученый ставит перед собой цель найти подтверждение суждения фактами, определить причинные связи и всеобъемлющие толкования, которые были бы общезначимыми.

Научное исследование, таким образом, — прекрасный пример целерационального поведения, конечная цель которого — истина. Но сама эта цель определяется ценностным суждением, т.е. суждением о ценности истины, доказанной фактами или аргументами общезначимого характера.

Наука как действие является, следовательно, целерациональной и ценностно-рациональной по отношению к истине. Рациональность здесь — следствие соблюдения законов логики и науки, необходимого для того, чтобы полученные результаты имели значимость.

Наука, какой ее видит Вебер, — один из аспектов процесса рационализации, характерного для современных западных обществ. Вебер замечал, а иногда даже категорично утверж­дал, что историческая и социологическая науки нашего времени представляют собой с исторической точки зрения нечто феноменальное, поскольку в других культурах не могло быть такого рационального осмысления жизни и такого развития общества, как на Западе.

Позитивная и рациональная наука, с которой Вебер тесно связал себя, — составная часть всего исторического процесса рационализации. Она имеет два характерных признака, которые определяют смысл и значение научной истины: незавершенность в своей основе, а также объективность, которая определяется обоснованностью науки для всех тех, кто стремится к такого рода истине, не прибегая к оценочным суждениям. Человек науки с одинаковой непредвзятостью рассматривает шарлатана и врача, демагога и государственного деятеля.

Незавершенность, по Веберу, — фундаментальная характерная черта современной науки. Он никогда бы не упомянул, как любил делать Дюркгейм, о том времени, когда создание социологии будет наконец завершено и будет существовать целостная система социальных законов. Нет ничего более чуждого образу мысли Вебера, чем дорогое Конту представление о науке, которой удалось создать полную и завершенную картину фундаментальных законов. «Науку» прежних времен еще можно было в определенном смысле представить себе как завершенную, потому что она стремилась к понятию принципов бытия. Современная же наука по своей сути находится в стадии становления; она не знает объяснений, касающихся смысла вещей, она стремится к цели, находящейся в бесконечном пространстве, и вновь и вновь беспрестанно задает вопросы природе.

Для всех направлений естественных наук, как и наук о культуре, познание — лишь одна из побед, которая никогда не может быть окончательной. Наука сегодня — это основа науки завтра. Можно все время идти дальше в анализе, продол­жать исследования в направлении двух противоположных бесконечностей.

Однако что касается наук о человеческой действительности, об истории и культуре, то здесь добавляется и другое. Познание тут зависит и от вопросов, которые ученый ставит перед самой действительностью. По ходу истории, с обновлением системы ценностей и памятников человеческого разума, у историка или социолога немедленно — в свете актуальных событий и фактов — возникают новые вопросы. Поскольку история как реальность неизменно вызывает интерес у историка или социолога, то завершенность исторической науки или социологии немыслима. История или социология смогут стать окончательными только, если судьба человечества достигнет своего конца. Человечеству нужно потерять способность к творчеству, чтобы наука о человеческом творчестве оказалась завершенной.

Может показаться, что такое обновление исторических наук, благодаря постоянно возникающим перед историками проблемам, ставит под вопрос универсальную значимость науки. Однако, по мнению Вебера, дело обстоит совсем не так. Универсальная значимость науки требует, чтобы оценочные суждения ученого не вторгались в его исследования, т.е. чтобы он не выражал в них свои эстетические или политические вкусы. То, что его предпочтительное отношение влияет на ориентацию его научного интереса, не исключает универсальной значимости исторических наук и социологии. Мы даем универсально значимые ответы, по крайней мере теоретически, на вопросы, закономерно ориентированные нашим интересом или тем, что мы считаем нашими ценностями.

Мы обнаруживаем, что историческая и социальная науки, характерные черты которых рассматривает Вебер, глубоко отличаются от естественных наук, хотя и имеют общее рациональное начало. Назовем три характерные и отличительные черты этих наук: понимание, историчность и связь с культурой.

Термин «понимание» представляет собой классический перевод с немецкого verstehen. Идея Вебера заключается в сле­дующем: в области феноменов природы объяснить наблюдаемые закономерности мы можем только посредством математических по форме и характеру посылок. Другими словами, нам нужно объяснить явления суждениями, подтвержденными опытом, чтобы иметь ощущение, что мы их понимаем. Понимание, таким образом, носит опосредованный характер, оно достигается через понятия и связи. Что же касается человеческого поведения, то понимание в некотором роде оказывается непосредственным: профессор понимает поведение студентов, которые слушают его лекции, пассажир понимает, почему шофер такси не едет на красный свет. У него нет необходимости фиксировать, сколько водителей останавливаются у светофора, чтобы понять, почему они это делают. Человеческое поведение представляет собой внешне проявленную осмысленность, связанную с тем фактом, что люди наделены разумом. Чаще всего определенные осмысленные связи между действием и целями, между поступками одного и поступками другого индивида воспринимаются непосредственно. Социальное поведение содержит осмысленное построение, которое наука о человеческой действительности способна понять. Эта осмысленность ни в коей мере не означает, что социолог или историк постигли поведение интуитивно. Наоборот, они реконструируют их постепенно, используют тексты и документы. Для социолога субъективно подразумеваемый смысл воспринимается одновременно и как непосредственно понятный, и как вызывающий сомнение.

Понимание, по представлению Вебера, ни в коей мере не связано с какими-либо загадочными, заумными или сверхразумными способностями, сверхъестественными свойствами, не поддающимися логике естественных наук. Осмысленность поступка не является непосредственно, т.е. мы не можем понять сразу, без предварительного исследования, значение поведения других. Даже когда речь идет о наших современниках, мы почти всегда можем немедленно дать какую-то интерпретацию их поступков или их деятельности, но мы не можем знать без исследования и без доказательств, какая интерпретация правильна. Короче говоря, лучше сказать «внешне обнаруживается осмысленность», чем «непосредственная осмысленность», и вспомнить о том, что эта самая «осмысленность» по своей сути двусмысленна. Субъект не всегда знает мотивы своего поступка, исследователь еще меньше способен интуитивно постигнуть его: он должен искать, чтобы отличить истинные мотивы от правдоподобных.

Веберовская идея понимания в большой мере заимствова­на К. Ясперсом и отражена в работах, посвященных им в молодости психопатологии, а также в его «Трактате», который частично перевел Ж. П. Сартр. В центре внимания психопатологической концепции Ясперса — различение между объяснением и пониманием. Психоаналитик проникает в суть сна, улавливая связь между событием, имевшим место в детстве, и рожденным на этой почве комплексом, видит ход развития невроза. Таким образом, говорил Ясперс, осознаются внешние проявления смысловых значений, опыт пережитых событий. Но такому осознанию есть предел. Мы все еще очень далеки от понимания связи между тем или иным душевным состоянием и патологическим симптомом. Мы понимаем суть невроза, но не понимаем сути психоза. В какой-то момент осознание идеологических явлений исчезает. Кроме того, мы не понимаем рефлекторных действий. В общих чертах скажем, что поведение людей понятно в каких-то пределах; за этими пределами связи между душевным состоянием и физическим или психологическим перестают быть ясными, даже если они поддаются объяснению,

Это различие, по моему мнению, — отправная точка для мысли Вебера о том, что социальное поведение представляет собой для социолога обширную область деятельности в плане его понимания, сравнимого с тем, какого достигает психолог. Само собой разумеется, что социологическое понимание ни в коем случае не следует смешивать с пониманием психологическим. Автономная сфера социального понимания не покрывает сферы психологического понимания.

Основываясь на нашей способности понимать, мы приходим к выводу, что можем также объяснить единичные явле­ния без посредства обобщающих посылок. Между пониманием внешне фиксируемого момента человеческих феноменов и исторической ориентацией наук имеется связь. Не в том, что науки, изучающие человеческую действительность, всегда выбирают объектом однократное или проявляют интерес исключительно к особым сторонам явлений. А в том, что мы понимаем единичное постольку, поскольку в науках о человеческой действительности истинно исторические масштабы приобретает то, что в естественных науках не может иметь такого значения.

В науках о человеческой реальности следует различать две ориентации: историческую, изучающую факты, свидетелями которых мы не можем быть дважды; и социологическую, которая концептуально реконструирует социальные институты и изучает их функционирование. Обе ориентации дополняют друг друга. Никогда Вебер, в отличие от Дюркгейма, не сказал бы, что исторический интерес должен быть подчинен исследованиям признаков общего характера. Когда человечество становится объектом познания, совершенно закономерно проявлять интерес к особым чертам индивида, индивидуальным характеристикам какой-либо эпохи, той или иной общности людей, так же, как к законам, по которым живут и развиваются, те или иные человеческие общества.

Науки о человеческой реальности — это, наконец, науки о человеческой культуре. Они стремятся понять и объяснить творения человека за время его жизни, и не только произве­дения искусства, но также законы, социальные институты, формы политического устройства, религиозные верования, научные теории. Веберовскую науку можно определить, таким образом, как усилие, направленное на то, чтобы понять и истолковать те ценности, которые люди считали своими, и творения, ими созданные.

Человеческие деяния, создающие ценности, носят творческий характер или определяются таковыми через соотнесение с ценностями. Каким образом в таком случае можно сделать науку объективной, т.е. не искаженной нашими оценочными суждениями и нашими деяниями, имеющими собственные ценности? Специфическая цель науки — общепринятая значимость. Наука, по Веберу, — это целерациональное действие, цель которого — суждения, основанные на фактах, имеющих общезначимый, универсальный характер, Каким образом можно сформулировать такого рода суждения о творениях, определяемых как ценности?

На этот вопрос, который находится в центре философских и исследовательских размышлений Вебера, он отвечал разграничением двух фактов — ценностное суждение, или оценка (Werturteil), и отнесение к ценности (Wertbeziehung).

Смысловое значение понятия «ценностное суждение» представить легко. Гражданин, считающий, что свобода суть нечто важное, и утверждающий, что свобода слова или свобода мысли — это фундаментальные ценности, высказывает суждение, в котором выражается его личность. Другой человек может не согласиться с этим суждением и придерживаться мнения, что свобода слова особого значения не имеет. Оценочные суждения — личны и субъективны, каждый имеет право признать свободу в качестве позитивной или негативной ценности, первостепенной или второстепенной важности, в качестве ценности, которую следует защитить прежде всего или же пожертвовать ею ради какой-либо другой. Напротив, формулировка «отнесение к ценностям», если использовать уже приведенный пример, означает, что социолог политики будет рассматривать свободу как объект, как причину споров и конфликтов между людьми и между партиями и будет изучать политическую реальность прошлого, соотнося ее с ценностью свободы. Она окажется в центре исследования социолога, который может быть не очень-то привязан к ней. Но ему достаточно того, что свобода станет одним из понятий, с помощью которых он выделит ту историческую часть действительности, изучение которой он намерен провести. Эта работа требует, чтобы политическая свобода была ценностью для лю­дей, которые с ней жили. Короче, мы не формулируем оценочного суждения, мы относим исследуемый материал к ценности, каковой служит политическая свобода.

Оценочное суждение — это утверждение морального или жизненного порядка, тогда как отнесение к ценностям — это процесс отбора и организации, имеющий отношение к объективной науке. Макс Вебер, преподавая, хотел быть ученым, а не политическим деятелем. Разграничение между ценностным суждением и отнесением к ценностям позволяло ему обозначить разницу между научной работой и политической деятельностью и одновременно — общность интересов ученого и политика.

Такое разделение, впрочем, ставит ряд проблем.

В чем необходимость использования такой методологии — «отнесения исторического или социологического материала к ценностям»? В самой элементарной форме ответ на этот воп­рос заключается в том, что ученый для разработки объекта своего исследования вынужден сделать реальный выбор, поскольку отбор фактов и формирование понятий требуют такого рода процедуры, как отнесение к ценностям.

В чем необходимость отбора? Ответ Вебера носит двойственный характер. Он может быть или в духе Кантовой трансцендентальной критики, или на уровне научно-методологического исследования.

Что касается трансцендентальной критики, то Вебер заимствовал ее у неокантианского философа Риккерта, для которого то, что первоначально дано человеческому сознанию, представляет собой бесформенный материал, а наука — это завершенная разработка или конструкция из него. Риккерт, кроме того, развивал мысль о существовании двух видов науки, наличие которых зависит от формы лепки этого первородного материала. Разработка, характерная для естественных наук, заключается в рассмотрении общих признаков явлений и установлении систематических и неизбежных связей между ними. Ее цель — создание системы всеобъемлющих понятий, законов и взаимосвязей наиболее общего, по возможности математического, характера. Идеал естественной науки — фи­зика Ньютона и Эйнштейна, в которой понятия используются для названия объектов, построенных человеческим сознанием. Это — дедуктивная система, самоорганизующаяся на базе простых фундаментальных законов и принципов.

Но существует и второй тип научной разработки, характерный для исторической науки и науки о культуре. В этом случае сознание не стремится данную ему первородную бесформенную материю ввести в систему математических взаимосвязей, а проводит в этом материале отбор, относя его результаты к ценностям. Если бы историк захотел описать во всех деталях, со всеми качественными характеристиками каждую возникшую мысль и каждый совершенный акт в течение только одного дня лишь одним человеком, то он не смог бы этого сделать. Современные писатели пытались поминутно расписать ход мыслей, способных родиться в сознании в течение какого-то времени. Так, Мишель Бютор в своем романе «Видоизменение» описывает все, что происходит за время пути из Парижа в Рим. На эту картину однодневных мысленных приключений единственного человека ушло несколько сот страниц. Достаточно представить себе историка, пытающегося описать таким же образом то, что происходило в сознании всех солдат, участвовавших в битве при Аустерлице, чтобы по­нять, что все книги, написанные во все эпохи истории человечества, насчитывают, видимо, меньше страниц, чем потребовал бы такой невообразимый рассказ.

Этот пример, в котором использован метод мыслительного опыта, ясно показывает, что историческое описание суть восстановление эпизодов прошлого путем отбора, отчасти предопределенного выбором документов. Мы не в состоянии воспроизвести значительную часть событий, охватывающих целые века, по той простой причине, что у нас нет материалов. Но даже если есть бесчисленные документы, историк проводит их отбор по принципу, который Риккерт и Вебер называют отнесением к эстетическим, моральным или политическим ценностям. Мы не стараемся оживить все, что пережили люди прошлого, мы пытаемся на документальной основе выстроить существование людей, которых больше нет, исходя из того, что служило ценностями для людей, являющихся объектом исторических исследований, или для историков прошлого, интересующих нашу историческую науку.

Предположив, что естественные науки носят законченный, завершенный характер, мы выходим на гипотетико-дедуктивный метод, который мог бы дать объяснение всем явлениям, основываясь на принципах, аксиомах и законах. Эта гипотетико-дедуктивная система не позволяет, однако, определить во всех деталях, как и почему в определенный момент в опреде­ленном месте вселенной произошел взрыв. То есть между объяснением на основе закономерностей и конкретным историческим событием всегда имеется разрыв.

Что касается наук о культуре и истории, то речь идет не о гипотетико-дедуктивной системе, а о совокупности толкований, каждое из которых основывается на отборе фактов и неразрывно связано с системой ценностей. Но если каждое историческое построение произведено на основе отбора и обусловлено системой ценностей, то мы будем иметь столько исторических или социологических интерпретаций, сколько систем ценностей нами получено при отборе. Итак, при отбо­ре мы переходим с надэмпирической позиции на методологическую, на которой стоит историк или социолог.

Разделение реконструкции исторического объекта на генерализирующую и индивидуализирующую в зависимости от связи с ценностями Вебер заимствовал у Риккерта. Будучи социологом, а не профессиональным философом, он увлекся этой идеей, потому что она позволяла ему привлечь внимание к тому факту, что историческое или социологическое исследование по уровню вызываемого им интереса в большой мере обязано значительности проблем, поставленных историком или социологом. Гуманитарные науки поднимают и рассматривают вопросы, которые ставит реальная действительность. Ответы на них часто зависят от того, насколько интересны вопросы. В этом смысле неплохо, чтобы социологи политики интересовались политикой, а социологи религии — религией.

Макс Вебер рассчитывал таким способом преодолеть хорошо известную антиномию: ученый, увлеченный объектом своего исследования, не может быть беспристрастным и объективным. Вместе с тем исследователь, который в религии видит только предрассудки, рискует никогда глубоко не понять религиозной жизни. Разделяя, таким образом, вопросы и ответы, Вебер находит выход из положения. Нужно проявлять заинтересованность в жизни людей, чтобы действительно понять их, но вместе с тем необходимо отказаться от своего собственного чувства, чтобы найти общезначимый ответ на вопрос, поставленный под влиянием страстей человека, выбранного объектом исторического исследования.

Вопросы, на которых основывался Макс Вебер, разрабатывая свои концепции социологии религии, политики и современного общества, — экзистенциалистского порядка. Они касаются существования каждого из нас во взаимоотношениях с городом, с религиозной и метафизической истинами. Вебер спрашивал себя, каковы правила, которым подчиняется человек действия, каковы законы политической жизни и какой смысл может придавать человек своему существованию в этом мире; какова взаимосвязь между религиозными взглядами человека и его образом жизни; каково его личное отношение к экономике, государству? Веберовская социология находит свое вдохновение в экзистенциалистской философии, которая до начала всякого исследования несет в себе две отрицательные позиции.

Никакая наука не может научить людей, как им жить, или преподать обществу, как оно должно быть организовано. Никакая наука не сможет предсказать человечеству его будущее. Первое отрицание противопоставляет экзистенциалистскую философию Дюркгеймовой, второе — Марксовой.

Марксистская философия ошибочна, поскольку она несовместима с научной природой человеческого существования. Всякая историческая наука и социология имеют лишь частичное представление о реальности. Они не в состоянии предсказать нам заранее, что с нами будет, т.к. будущее не предопре­делено. Даже в том случае, когда некоторые события будущего предопределены, человек свободен в выборе; или отказаться от такого частичного детерминизма, или приспособиться к нему различными способами.

Разграничение между оценочным суждением и отнесением к ценностям ставит две другие фундаментальные проблемы.

Поскольку отбор и конструирование объекта науки зависят от вопросов, поставленных исследователем, то научные результаты внешне представляются обусловленными научными интересами ученого и окружающей его исторической обстановкой. Но цель науки — сформулировать общезначимые суждения. Как наука, ориентированная изменчивыми вопросами, может, несмотря ни на что, добиться всеобщей значимости?

Впрочем — и этот вопрос, в противовес предыдущему, является философским, а не методологическим, — почему оценочные суждения по своей сущности не общезначимы? Почему, независимо от того, носят ли они субъективный или экзистенциалистский характер, они обязательно противоре­чивы?

Научное действие, как действие рациональное, ориентиру­ется на ценность общезначимой истины. Научная работа начи­нается с отбора, который всегда носит субъективный харак­тер. Что же может обеспечить при таком субъективном отбо­ре общезначимость результатов науки?

Большая часть методологических трудов Макса Вебера посвящена поиску ответа на этот трудный вопрос. Очень схематично его ответ можно сформулировать так: результаты научного труда должны быть получены на основе субъективного отбора, но таким способом, который давал бы возможность подвергнуть их проверке, независимо от взглядов и настроений исследователя. Он стремится доказать, что историческая наука рационально доказательна и стремится только к научно обоснованным постулатам. В исторической науке и социологии интуиция играет роль, аналогичную той, что и в естественных науках. Исторические и социологические посылки основаны на фактах и ни в коей мере не направлены на постижение высшей непререкаемой истины. Вебер охотно сказал бы, как Парето: кто претендует на то, что до конца понял сущность явления, стоит вне науки.

Вебер, как и Парето, считает социологию наукой, изучающей социальное поведение человека. Парето, ставя в центр своей концепции логические поступки, делает акцент на не­логических аспектах этих поступков, которые он объясняет или душевным состоянием, или тем, что они совершаются отбросами общества. Вебер, который тоже изучает социаль­ное поведение, делает акцент на понятии смысла пережитого или субъективного смысла. Его самое большое желание — постичь, как люди могли жить в отличных друг от друга обществах, при различных верованиях, как на протяжении веков они посвящали себя различного рода деятельности, связывая свои надежды то с потусторонним миром, то с существующим, одержимые то мыслями о спасении, то эконо­мическим развитием. Однако он пишет, что "высочайшие "цели" и "ценности", на которые, как показывает опыт, может быть ориентировано поведение человека, мы часто полностью понять не можем, хотя в ряде случаев способны постигнуть его интеллектуально; чем больше эти ценности отличаются от наших собственных, важнейших для нас ценностей, тем труднее нам понять их в сопереживании посредством чувствования, силою воображения".

Выход из создавшейся ситуации Вебер находит благодаря двум допущениям. Первое из них разводит обыденное сознание (или пристрастное отношение человека к тому, что является для него жизненно важным, практически полезным) и науку (или беспристрастное, объективное отношение исследователя к предмету анализа). Исследователь культуры, коим и называется у Вебера социолог, работает со вторым. Он выделяет "не общее для всех (изучаемых объектов), а значимое для всех (изучающих субъектов)". Таким образом, придание смысла как отнесение к ценности у Вебера находится вне сферы психологии, индивидуального переживания. Мы понимаем не самого действующего человека, а смысл его действия так, как его выявляет нам процедура отнесения к ценности.

Каждое общество имеет свою культуру в том смысле, ко­торый придают этому термину социологи-американцы, т.е. систему верований и ценностей. Социолог стремится понять бесчисленные формы существования людей, той жизни, которая может быть понятой только в свете системы верова­ний и знаний, какими живет рассматриваемое общество.

Литература:

Арон Р. Этапы развития социологической мысли - М., 1993

Кравченко Е.И. Теория социального действия: от М. Вебера к феноменологам, Социологический журнал, №3, 2001

Вебер М. Основные социологические понятия / Пер. с нем. М.И. Левиной // Вебер М. Избранные произведения - М., 1990.

Вебер М. Наука как призвание и профессия / Пер. с нем. А.Ф. Филиппова, П.П. Гайденко // Вебер М. Избранные произведения - М., 1990.

Российская социологическая энциклопедия. – М., 1998