Психология преступника

Министерство общего и профессионального образования РФ

Южный институт менеджмента

Р Е Ф Е Р А Т

по психологии

ПСИХОЛОГИЯ ПРЕСТУПНИКА

Работу выполнил

студент 1 курса группа №100/1

Азлецкий Олег Олегович

Преподаватель

Середа В. Д.

Краснодар, 1999

СОДЕРЖАНИЕ.

Введение ----------------------------------------------------------------------------- Биологические и социальные теории о личности преступника ---------- Роль потребностей в формировании личности преступника ------------- Роль социальной среды ----------------------------------------------------------- Два подхода при изучении личности преступника: социально-типологический и социально-ролевой -------------------------- Психология преступника-убийцы ---------------------------------------------- Психология преступника-террориста ----------------------------------------- Психологические аспекты неосторожной преступности------------------ Литература --------------------------------------------------------------------------

3 5 8 9 10 12 22 25 27

ВВЕДЕНИЕ.

Для нашего времени характерно значительное развитие психологической на­уки, проникновение ее во все сферы человеческой деятельности, использова­ние данных психологии в решении на научной основе вопросов совершенствования ра­боты правоохранительных органов, глубокое исследование психологического анализа личности и юридической деятельно­сти, опирающегося на изучение основных психологических явлений, процессов, состояний, их особенностей в правовой сфере (потребности, мотивы, цели, тем­перамент, установка, социальная направленность и другие характеристики личности).

Необходимость изучения личности преступника дик­туется, прежде всего, потребностями практики борьбы с преступностью.

Психология исследует механизм имму­нитета личности в криминогенной ситуации и через по­знание его закономерностей разрабатывает рекомендации в области индивидуальной профилактики преступности. В рамках криминальной психологии исследуются психо­логические особенности личности не только насильст­венных, но и корыстных преступников, структура и психо­логические особенности преступных групп.

В особом разделе рассматриваются психологические аспекты неосторожной преступности.

Различные научные дисциплины по-разному подходят к генезису правонарушений. Так, В. Н. Кудрявцев пи­шет следующее: «Структура конкретного правонаруше­ния может быть проанализирована с разных точек зрения. Юридический подход характеризует его как деяние, со­стоящее из четырех элементов: объекта, объективной и субъективной сторон и субъекта. Для криминологии, со­циологии и психологии более продуктивен динамичный, генетический подход, позволяющий изучить поведение человека в развитии. С этой точки зрения конкретное правонарушение есть процесс, развертывающийся как в пространстве, так и во времени. Более того, поскольку нас интересуют причины право­нарушений, необходимо учитывать не только сами действия, образующие запрещенный законом поступок, но и некоторые предшествующие им со­бытия. Таким образом, раскрывается генезис противоправного поведения, т. е. его происхождение и развитие» [1].

Далее Кудрявцев отмечает: «Процесс формиро­вания личности хотя и интересует право и кримино­логию, но, строго говоря, не является предметом их изучения: это дело педагогики, психологии, социоло­гии и других наук о человеке» [2].

После выхода в свет работ Ч. Ломброзо, явившихся по су­ществу началом изучения лично­сти преступника, в ряде стран стали проводиться иссле­дования психологических свойств правонарушителя, в которых ученые пытались найти стержневую причину преступного поведения. Независимо от направлений и школ они стремились понять, почему человек совершает преступления, несмотря на тяжесть установленного на­казания; почему не останавливается, испытав его; по­чему совершает корыстные преступления, не имея по­рой материальной нужды. Ответы на эти вопросы тре­бовали диалектического подхода к познанию самого яв­ления — преступности, что в тех исторических условиях осуществить было вряд ли возможно, хотя некоторые попытки предпринимались уже тогда.

В нашей работе мы отразили те теории, исследования, примеры которые дадут возможность охарактеризовать психологию преступника с точки зрения современных исследователей данного вопроса.

БИОЛОГИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ ТЕОРИИ

О ЛИЧНОСТИ ПРЕСТУПНИКА.

Недостатки процесса социализации не могут быть понятны вне психофизиологической основы социа­лизации, без анализа его рефлекторно-эмоциональной стороны. «Причем всякий раз надо иметь в поле зре­ния обе смыкающиеся в психологии стороны дела: социальную и физиологическую, ибо, дойдя до инди­вида и его эмоций, мы всегда доходим и до их матери­альной основы, т. е. физиологии индивидуального ор­ганизма» [3].

Успешная социализация в процессе развития и становления личности предопределяется наличием достаточно прочных социальных тормозов и внутреннего контроля.

Умысел возникает в процессе мышления. На его формирование оказы­вают воздействие понятия и представления, не соответствующие обще­ственному правосознанию.

Насколько личность заражена антиобщественны­ми взглядами, какую имеет социальную направлен­ность, удается выяснить, лишь рассмотрев комплекс ее потребностей, интересов, мотивов действия. Из­вращенные потребности и те, удовлетворения кото­рых субъект не заслуживает или которые общество по уровню своего развития не в состоянии удовлет­ворить, субъективные интересы, противоречащие об­щественным, способствуют возникновению антиоб­щественных свойств личности.

На образование противоправного умысла влияет и тип нервной системы, темперамент, характер. Но этот вопрос неясен и оста­ется спорным из-за отсутствия серьезных научных исследований в этой области.

Постулирование факта, что преступность обусловлена, прежде всего, со­циально, вовсе не означает, что игнорируются индивидуальные свойства личности при изучении преступного поведения. Различные стороны лич­ности, от природы способностей и до природы отклоняющегося поведения, составляют предмет весьма острой, многолетней дискуссии ученых, таких как Б. Г. Ананьев, А. Н. Леонтьев, Б. Ф. Ломов, С. Л. Рубинштейн, К. К. Платонов и др.

Б. Г. Ананьев пишет: «Не отделение человека как субъекта и объекта истории от природы, не игнорирование человеческой природы как биоло­гического начала в человеческой организации, а диалектическое единство истории и природы, преобразование природы историческим путем — та­кова традиция марксизма» [4].

Но общие сведения о биологическом и социальном в личности не дают прямого ответа на многие важные вопросы: какие индивидуальные особен­ности, начиная с какого периода, в каком сочетании с другими условиями жизнедеятельности, воспитания и обучения способны дать те или иные отклонения в сознании и поведении ребенка, взрослого. Из-за сложности, многомерности, взаимообусловленности связей социального и природного в личности эти вопросы представляют для исследователя весьма сложно разрешаемую проблему. На это указывает, в частности, Б. Ф. Ломов: «От­носительно связей биологического и психического вряд ли целесообразно пытаться сформулировать некоторый универсальный принцип, справедли­вый для всех случаев. Эти связи многоплановы и многогранны. В одних измерениях и при одних определенных обстоятельствах биологическое выступает по отношению к психическому как его механизм (физиологи­ческое обеспечение психических процессов), в других — как предпосылка, в третьих — как содержание психического отражения (например, ощуще­ния состояний организма), в четвертых— как фактор, влияющий на пси­хические явления, в пятых — как причина отдельных актов поведения, в шестых — как условие возникновения психических явлений и т. д.». [5]

Анализ социального и биологического в личности предполагает прежде всего рассмотрение соотношения этих факторов в процессе социального развития, формирования личности. Попытку сопоставить соотношение био­логического и социального на разных иерархических уровнях структуры личности в процессе ее онтогенеза в свое время предпринял К. К. Плато­нов, показав, что соотношение этих факторов неодинаково в различных подструктурах.

Косвенное, опосредованное влияние социального фактора на особеннос­ти биологической подструктуры не менее очевидно, как и влияние биоло­гического на подструктуру направленности, хотя пол, тип и структуру нерв­ной системы, патологии и задатки человек получает при рождении. Извес­тны такие явления, как «воскресные дети», «дети карнавала», дети, зачатые пьяными родителями и появляющиеся на свет с различными патологиями нервной системы, затрудняющими их социальную адаптацию. Так, по дан­ным, приведенным Ф. Г. Угловым, наблюдения за 1500 роженицами показа­ли, что различные отклонения в организме детей наблюдаются у 2% не­пьющих матерей, у 9% умеренно пьющих и у 74% матерей, злоупотребля­ющих спиртным. [6]

Эти факты свидетельствуют о том, что даже биологическая подструкту­ра, где речь идет о сугубо врожденных и наследственных свойствах инди­вида, не свободна полностью от влияния среды, воздействующей на него опосредованно, через организм матери.

Достаточно сложным оказывается также взаимодействие биологичес­кого и социального фактора на высшей подструктуре направленности, про­являющейся, прежде всего, в личностных качествах и поведении человека, в характере его социальной активности. Как известно, героями и преступ­никами не рождаются, а становятся, и, следовательно, в формировании этих качеств ведущее место отводится социальным, прижизненным факторам: воспитанию, обучению, влиянию среды.

Однако было бы неправильно вообще игнорировать роль биологичес­ких факторов в формировании социальных качеств личности.

Как справедливо отмечал А. Н. Леонтьев: «Парадокс в том, что пред­посылки развития личности по самому существу своему безличны. Лич­ность, как и индивид, есть продукт интеграции процессов, осуществляющих жизненные отношения субъекта. Существует, однако,

фундаментальное отличие того особого образования, которое мы называем личностью. Оно определяется природой самих поражающихся его отношений: это специфические для человека общественные отноше­ния, в которые он вступает в своей предметной дея­тельности». [7]

Таким образом, выявление так называемых психо­биологических предпосылок асоциального поведения как неблагоприятных свойств психики и организма, которые затрудняют социальную адаптацию индиви­да, является отнюдь не самоцелью, а имеет свой смысл прежде всего в связи с превентивной практикой, так как позволяет проводить воспитательно-профилакти­ческую деятельность с учетом всех, в том числе и индивидуальных факторов, обусловливающих откло­нения в поведении и сознании личности. Неблагоприятные психобиологи­ческие предпосылки требуют, как правило, дополнительных как психолого-педагогических, так и медицинских корректирующих мер и воздействий.

Общество может и должно предупреждать преступное поведение индиви­дов, которые имеют неблагоприятную органическую отягощенность, но при этом социально-воспитательные профилактические программы должны строиться с учетом этих имеющих неблагоприятный характер психобиоло­гических особенностей части правонарушителей. Отсюда понятен тот ин­терес, который проявляют к данному вопросу представители различных от­раслей психологии, криминологии, медицины, исследующие проблему от­клоняющегося поведения и преступности.

Г. А. Аванесов выделяет следующие биологические предпосылки, игра­ющие отрицательную роль в поведении человека:

• патология биологических потребностей, нередко становящаяся при­чиной сексуальных извращений и половых преступлений;

• нервно-психические заболевания (психопатии, неврастении, погра­ничные состояния), которые повышают возбудимость нервной систе­мы, обусловливают неадекватную реакцию и затрудняют социаль­ный контроль за действиями;

• наследственные заболевания, особенно отягощенные алкоголизмом, которыми страдают 40% умственно отсталых детей;

• психофизиологические нагрузки, конфликтные ситуации, изменение химического состава окружающей среды, использование новых ви­дов энергии, которые приводят к различным психосоматическим, ал­лергическим, токсическим заболеваниям и служат дополнительным криминальным фактором. [8]

РОЛЬ ПОТРЕБНОСТЕЙ В ФОРМИРОВАНИИ

ЛИЧНОСТИ ПРЕСТУПНИКА.

Один из существенных компонентов причинного комплекса преступно­сти — неудовлетворенность запросов людей в сфере потребления, раз­рыв между потребностями в материально-товарных ценностях или услу­гах и возможностями их реализации.

Потребности складываются под воздействием прошлого. Стандарты прошлого уклада жизни действуют на актуальные потребности людей бла­годаря их личному опыту и опыту предыдущих поколений (через непос­редственный контакт и с помощью массовых коммуникаций). Установка «жить не хуже, чем раньше», охватывающая как уровень жизни в целом, так и его отдельные показатели, касается и более отдаленного прошлого. Знания о нем, однако, всегда весьма приблизительны, а представления в значительной степени искажены. Причем одни стороны прошлой соци­альной жизни, как правило, преувеличиваются, в то время как другие — существенно преуменьшаются, вследствие чего прошлое идеализируется и способствует неоправданному росту потребностей.

Во-вторых, потребности диктуются прогнозируемым будущим. Населе­ние в своих представлениях о возможных изменениях в укладе жизни обычно следует официальным прогнозам, а также руководствуется формулой «завтра жить не хуже, чем сегодня». Дополнительный рост потребностей может быть вызван неправильным планированием, занижающим сроки выполнения тех или иных народнохозяйственных задач, поспешными обещаниями ответственных организаций и ведомств.

В-третьих, потребности людей формируются в результате сравнения с жизнью других социальных групп и слоев. Сравнение осуществляется через каждодневное общение с окружающими и через массовые коммуника­ции. В этом случае действует установка «жить не хуже, чем другие».

В-четвертых, формирование потребностей подчиняется принципу «соот­ветствия» возможностей. Характер труда, например, в сознании людей связан с более или менее определенным качеством досуга, степенью общественного признания и размерами заработка; размеры заработка, в свою очередь, — с качеством и разнообразием потребляемых благ и т. д. Соот­ветствия такого рода имеют как объективные основания (например, необхо­димость полного и своевременного возмещения затрат физической и ум­ственной энергии), так и субъективные. Важное криминологическое значение имеет противоречивость усвоен­ной ролевой информации, что связано в ряде случаев с противоречиями в самом содержании социальной роли, ее двузначности, «встроенной» в данную роль.

Сама по себе противоречивость внутриролевых требований в какой-то мере неизбежна: в этом отражается социальный, противоречивый харак­тер самих процессов экономического и социального развития. Более того, осознание таких противоречий может послужить мотивирующим стимулом для их преодоления путем усовершенствования общественных связей и отношений, улучшения и развития соответствующего законодательства.

Исход внутриролевого конфликта зависит от:

а) размера социальных, правовых, моральных санкций, ожидаемых в связи с тем или иным вари­антом поведения (как позитивных, так и негативных);

б) ожидаемой степе­ни их реальности, близости, неотвратимости;

в) отношения индивида к сво­ей социальной роли в целом и к ее составным элементам в том числе (отождествление или отчуждение).

В случае если противоречивые требования социальной роли не мотиви­руют конструктивного поведения, направленного на позитивное устране­ние, преодоление этих противоречий, происходит адаптация, приспособле­ние индивида к ее требованиям. Исход такого приспособления и зависит от взаимодействия указанных моментов (характер и реальность санкций, отождествление с ролью или отчуждение от нее).

РОЛЬ СОЦИАЛЬНОЙ СРЕДЫ.

Оперирование термином «личность преступника» означает, что речь идет о «социальном лице» человека, совершившего преступление. При криминологическом изучении важен анализ личности во взаимодействии с социальной средой, поскольку преступное поведение рождает не сама по себе личность или среда, а именно их взаимодействие.

Социальная среда — это общество, не только объективные условия и обстоятельства, определяющие поведение человека, но и непрекращающая­ся деятельность людей, которые создают и изменяют указанные обстоя­тельства, — людей как продукта и источника социального развития.

Личность преступника представляет для криминальной психологии и самостоятельный интерес, ибо она не просто отражает определенные внеш­ние условия, но является активной стороной взаимодействия. Для нее ха­рактерна сознательная, целенаправленная деятельность.

Таким образом, связь социальных условий с преступным поведением носит сложный характер, причем всегда социальные условия проявляются в преступлении, преломляясь через личность. В ряде случаев они в про­цессе длительного специфического социального взаимодействия наклады­вают относительно стойкий отпечаток на личность и порождают не отдель­ные преступные акты, а устойчивую противоправную ориентацию, которая проявляется в комплексе правонарушений. Такая личность способна со­вершать преступления даже при меняющихся условиях, если не измени­лась она сама, приспосабливая при необходимости для себя среду и преодо­левая возникающие препятствия.

Представляется, что отличие преступного поведения от правомерного коренится в системе ценностных ориентации, взглядов и социальных ус­тановок, т. е. в содержательной стороне сознания. Сами по себе преступ­ления нельзя рассматривать с точки зрения их внешней характеристики на какие-то особые деяния, которые требуют необходимых физических и психических возможностей индивида. Обще признано, что именно в коор­динатах ценностно-нормативной системы личности и социальной среды, их взаимодействии надо искать непосредственные причины преступного поведения. Конечно, речь идет не столько о декларируемых, желаемых мо­рально-правовых идеалах и поступках, сколько о непосредственных житей­ских представлениях, которые закрепляются общественной практикой в сознании и деятельности человека. Кроме того, система ценностей обще­ства и личности рассматривается не только как исходная сторона социаль­ного взаимодействия, но и как его результат, влияющий на последующее взаимодействие. Не остаются без внимания и условия их формирования, реализации, функционирования.

Таким образом, при исследовании возникает необходимость комплекс­ной оценки взаимосвязи различных характеристик среды и личности.

Преступность — это не только совокупность преступных деяний, но и совокупность лиц, которые их совершают. Не случайно при исследовании состояния, структуры и динамики преступности анализируются не только факты преступлений, но и контингент преступников. Обобщение субъек­тивных данных позволяет точнее прогнозировать динамику преступности, ее влияние на социальные процессы, научно обоснованно строить организа­цию борьбы с преступностью, совершенствуя подсистему коррекции кри­миногенной деформации личности и оптимизируя взаимодействие после­дней с социальной средой. Преступность также можно рассматривать в рамках взаимодействия социальной среды и личности, но уже на типичес­ком уровне среды, личности, их взаимосвязи.

ДВА ПОДХОДА ПРИ ИЗУЧЕНИИ ЛИЧНОСТИ ПРЕСТУПНИКА: СОЦИАЛЬНО-ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ И СОЦИАЛЬНО-РОЛЕВОЙ.

Психологическая типизация личности есть один из методов познания рассматриваемого явления, но необходимо изучать личности конкретных преступников с соответствующим теоретическим обобщением получен­ных данных.

Механизм социальной детерминации преступности требует сочетания двух подходов при изучении личности: социально-типологического и со­циально-ролевого. В первом случае анализируются прежде всего соци­альная позиция личности, соответствующие ей социальные нормы, их вос­приятие и исполнение. Акцент делается на социальной обусловленности поведения личности как объекта социальных влияний.

Во втором случае личность рассматривается как активный деятель, субъект общественных отношений. Социально-ролевой подход позволит увидеть позиции и функции, которые объективно криминогенны, так как они налагают на личность обязанности, противоречащие действующему праву, и она может выполнить их только ценой правонарушения; предъяв­ляют к ней взаимоисключающие требования, что ведет к социально-право­вым конфликтам; исключают личность из сферы действия необходимой для нее совокупности положительных воздействий и т. п. Социально-типо­логический подход позволяет понять, какую личность формируют обстоя­тельства, к каким социальным позициям и ролям она готова, как в соот­ветствующих типичных ситуациях намерена преодолевать препятствия, разрешать конфликты и т. п. Выявление того, почему негативно отклоняющееся от социальных норм поведение приняло конкретный характер, тре­бует этико-правовой оценки соответствующих позиций, ролей, связей и отношений, а также личностных характеристик. Весьма существенно и то, насколько распространен в обществе тип личности, продуцирующий преступное поведение, как он соотносится с иными типами личности, каковы его социально-экономические, социально-психологические и психологические детерминанты.

Один из основных вопросов криминальной психологии это,— выделение внутренних личностных предпосылок, которые во взаимодействии прежде всего с типом мотивационной сферы личности с определенными факторами внешней среды могут создать для данной личности криминогенную ситуацию.

Психологическая зависимость преступников отличается по своему характеру от аналогичной особенности, которая присуща большинству людей. Кажому человеку уже в силу социального характера его развития и воспитания свойственно стремление к объединению с другими людьми для удовлетворе­ния своих потребностей, достижения личных и совместных целей. В этих объединениях человек неизбежно занимает определенную позицию, в том числе и зависимую, подчиненную. Однако в отличие от убийц право послушные люди способны выйти из группы, уйти от не удовлетворяющего или травмирующего их контакта либо постараются изменить свое отноше­ние (внутреннюю позицию) к таким обстоятельствам.

Для многих убийц, например, ситуация принципиально иная. Контакт с кем-либо другим (в бытовых отношениях— с жертвой преступления) приобретает для них крайне важный, жизнеобеспечивающий характер. При этом сам преступник приписывает жертве способность удовлетво­рить его потребности, а затем в той или иной форме требует этого удов­летворения

Системный подход дает возможность глубоко и на современном науч­ном уровне исследовать эту проблему. Главные положения этого подхода заключаются в следующем:

• личность правонарушителя исследуется как сложная иерархическая система, в которой вычленяют элементы, имеющие прямую связь с преступным поведением;

• личность правонарушителя познается через его деятельность, через взаимодействие с социальной средой;

• наряду с личностью и деятельностью обязательным элементом ис­следования является среда, окружающая индивида, в особенности со­циальная микросреда.

Основная цель исследования — выявить значимые в генезисе преступ­ного поведения элементы этих подсистем.

Исследования показали, что для различных видов преступлений (на­сильственных, корыстных, неосторожных) характерны различные искаже­ния в мотивационной сфере правонарушителя.

ПСИХОЛОГИЯ ПРЕСТУПНИКА – УБИЙЦЫ.

Личность насильственного преступника характеризуется, как правило, низ­ким уровнем социализации, отражающим проблемы и недостатки трех основных сфер воспитания: семьи, школы и производственного кол­лектива. Мотивационная сфера этой личности характеризуется эгоцент­ризмом, стойким конфликтом с большинством представителей окружаю­щей среды, оправданием себя.

Алкоголь в такой группе, как правило, является катализатором, активи­зирующим преступную установку.

При системно-структурном подходе к анализу генезиса отклоненного поведения установлено, что около 85% преступлений против личности совершается лицами, связанными с потерпевшими деловыми, родственными, интимными и другими отношениями, и преступление явля­ется конечной фазой конфликта, возникшего в результате этих отноше­ний.

Таким образом, психологические исследования личности преступника дают возможность выявить подлинные мотивы и причины конфликтной ситуации и наметить пути их преодоления, т. е. осуществить индивидуальную профилактику.

Весьма актуальным для профилактики насильственных правонарушений было бы осуществление контроля за психическим состоянием эмоционально неустойчивых лиц (аффекты в скрытой форме) и коррекция эти состояний, осуществляемая специальной психологической службой.

При выяснении механизма образования преступного умысла необхо димо сочетать знание общих закономерностей преступности с глубоким изучением личности преступника. Последнему во многом способствует знакомство с социальными группами, членом которых является данный индивидуум. Изучение структур взаимоотношений, бытующих в ближай шей среде этого лица, знание психологии социальных групп, членом ко рых является эта личность, необходимо для раскрытия связи личности общества, связи индивидуального и общественного сознания. Обществен ное лицо любого человека во многом обусловлено содержанием его «мик ромира».

Психологическая структура этого «микромира» служит мощным катализатором индивидуального поведения. Характер поведения зависит содержания соответствующих норм поведения окружающей среды.

Анализ «микромира» способствует составлению объективной характеристики личности преступника: раскрывает уровень социализации. Актуальными для криминальной психологии являются: следования так называемых «маргинальных» личностей, основными характеристиками которых является внутренняя социальная нестабильность. Для «маргиналов» характерна неспособность личности достаточно глубоко и полно освоить культурные традиции и выработать соответствующие социальные навыки поведения той среды, в которую эта личность оказалась внедренной: житель сельской «глубинки» вынужденный жить и работать в большом городе, взрослый человек, переселившийся в область, где говорят на незнакомом ему языке, и не знающий традиций и обычаев данной местности и т. п.

«Маргинальная» личность испытывает высокое социальное напряжение и легко вступает в конфликт с окружающей социальной средой. Внутриролевой конфликт выливается в преступление в случае, когда

• требования одного сегмента (составной части) социальной роли про тиворечат требованиям другого сегмента роли;

• возможный выход из создавшейся ситуации заключается в нарушении тех ролевых требований, соблюдение которых обеспечивает уголовно-правовым принуждением;

• санкции — как позитивные, так и негативные (экономические, со- циальные, правовые, моральные), препятствующие такому исходу, либо недостаточны, либо нереальны;

• лицо отчуждено от сегментов социальной роли, противоречащих преступному варианту поведения.

Последний фактор очень важен, потому что он определяет исход внутриролевого конфликта. Здесь мы подходим к вопросу о мотивирующем значении аффективного, установочного элемента структуры социальной роли. Здесь возможны два крайних варианта: отчуждение от роли и иден­тификация с ролью, ее требованиями.

Преступление можно рассматривать как отклонение от нормы во взаи­модействии личности с окружающей социальной средой. При совершении насильственных преступлений нарушение нормального взаимодействия с социальной средой связано с острой конфликтной ситуацией. В литературе излагаются характер и виды таких конфликтов с учетом индивидуальных осо­бенностей личности преступника и условий внешней социальной среды.

Конфликты «парные», в которых принимают участие чаще всего соседи, знакомые по работе, родственники и супруги, как правило, связаны с пси­хологической несовместимостью, неумением наладить нормальные взаимоотношения, а реализация их в агрессивной форме объясняется низким уровнем правосознания, морали, невоспитанностью и т. п.

Среди российских предпринимателей оказалось немало людей с низ­ким уровнем этики и правосознания, которые свое неумение организовать бизнес, а в ряде случаев просто организовать нормальные отношения с окружающими пытались компенсировать актами агрессии. Практически, у этих людей преступное поведение становилось способом разрешения конфликтной ситуации, которую они сами провоцировали. Примером могут быть материалы расследований убийств трех человек, причем одной из жертв был предприниматель и депутат Государственной Думы С.

С. 1961 г. рождения. Уроженец Краснодарского края. Образование среднее. Служил в пограничных войсках. После занимался предпринимательской деятельностью. Основные направления: торговля, производство водки. Много раз его предприятия прогорали, но он создавал новые. 12 декабря 1993г. избран депутатом Государственной думы.

С. возвращался после ресторанных гуляний домой. Несмотря на подвыпившее состоя­ние, депутат сам сел за руль служебной «Волги». Уже около дома дорогу ему преградила группа молодежи. Перед этим ребята тоже выпивали. С., озлобленный, что ему не уступают дорогу, вышел из машины и начал кричать. Некто И. ответил тем же. Перебранка продолжалась недолго: депутат снова сел в машину и поехал в ресторан за подмогой.

Вернувшись в двумя друзьями, С. нашел ребят на том же месте. Но разборки не вышло: одни из его «бойцов неожиданно узнал в обидчике С. своего давнего друга. Они буквально бросились друг другу в объятия: мир тут же был восстановлен. Все решили, что по этому поводу стоит выпить, и пошли обратно в дом. Звали и С., но он отказался.

Через полтора часа, то есть где-то в 4.30 утра, С. и И. встретились снова. Последний провожал свою знакомую О. домой. Сначала С. расстрелял из автомата своего обидчика, потом убрал девушку как нежелательного свидетеля.

Опасаясь мести со стороны родственников убитых им людей и, возможно, понимая, что правоохранительные органы его просто так не оставят, С. решил сматывать удочки. Через месяц после убийства, депутат-бизнесмен в спешке продает часть своей недвижимости и в том числе принадлежащий ему водочный завод «Спирт». Покупателем в этой сделке выступает некто Н., но он не в состоянии выплатить все деньги сразу и остается должен С. 388 тыс. долларов.

Новый владелец завода «Спирт» деньги возвращать не торопился. 17 января 1995 г. С. взял у Н. расписку в том, что тот обязуется вернуть все деньги до 1 февраля 1995г. С каждым днем просрочки сумма долга увеличивалась на 50%.

И тогда должник обращается к своему знакомому О. с предложением убрать С. 0., который уже давно враждовал с С., сколотил крутую боевую бригаду из четырех человек. О. договорился со своим знакомым, часто бывавшим в баре «У Виктора», что тот, как только появится С., позвонит по телефону.

Захватив в баре С., бригада двинулась в путь. Отъехав подальше от населенных пунктов, С. выволокли из машины и прикончили. [9]

Конфликты «групповые» характерны для некоторых групп молодежи. Корни этих конфликтов связаны с отрицательными местными традиция­ми и обычаями, а также слабой воспитательной работой, незаполненным досугом и низкой правовой культурой части молодежи, принимающей уча­стие в такого рода конфликтах.

Перенос локальной конфликтной ситуации на всю окружающую субъек­та социальную среду (иррадиация конфликта). Для данного вида конфлик­та характерно накопление напряжения (фрустрация), связанного с конф­ликтом в быту или на работе и перенос его (разрядка) на лиц, которые к первоначальной конфликтной ситуации никакого отношения не имели (случайные прохожие, соседи, супруги и т. п.).

Источник этой ненависти — за пределами случая, столкнувшего их, он коренится в жажде мести молодости за одиночество и болезни, за невоз­можность любить и быть любимым, за горечь унижений. Виновник много­лик и безличен, и поэтому месть ему оказывается местью его же жертве, порождая один из симптомов разрушения сознания — бессмысленное преступление.

Часто происходит «заражение» конфликтной ситуацией и участие в групповых хулиганских действиях и массовых беспорядках. Подобный вид конфликтов характерен для лиц с неустойчивой психикой, низким право­сознанием, низким уровнем общей культуры, легковозбудимых, склонных к конформизму, находящихся в толпе. Хулиганские проявления одного чело­века для таких лиц могут служить эмоциональным сигналом и примером для подражания.

Толпа сама становится единой громадной личностью и ведет себя так, как могла бы вести и миллионы лет назад. С помощью ее специфических механизмов, частично сохранившихся до наших дней, пред люди выжили в борьбе за существование, ведь пратолпа — из-за отсутствия второй сиг­нальной системы, сдерживающей эмоции и закрепляющей силу и скорость действия, — должна была отличаться от своего далекого потомка именно скоростью передвижения, страшной силой общего действия. И эти ско­рость и сила вырастали тем более, чем сильнее бушевала в пратолпе эмоция. А она склонна возрастать быстро и достигать гипертрофических масштабов. «Совершенно одинаковые чувства, которыми воодушевлены все члены общественного целого, внезапно возвышаются до крайней сте­пени напряжения, взаимно поддерживая и усиливая друг друга, как бы путем взаимного помножения»,— писал Тард. [10] С. Сигеле указывает на «мотив, соединявший несколько первых индивидуумов, который становится известным всем, проникает в ум каждого, и тогда толпа обретает единоду­шие». [11]

Эмоция толпы переменчива, ярость легко переходит в ужас, погоня превращается в паническое бегство, и наоборот. Розанов доказывает это по­ложение опытом военных действий, когда панически бегущая толпа солдат в несколько секунд обращается в яростно атакующую волну.

Важнейшая особенность толпы и один из факторов ее скручивания — «критическая волна»: ниже нее мы обнаружим лишь остаточные следы эф­фектов, ею производимых, выше — ослабление и распад единого «сверхор­ганизма» на несколько дочерних.

Скручивание и дальнейшее управление толпой происходит с помощью жестов, криков, песен, телодвижений. Здесь важно подчеркнуть два момен­та. Во-первых, речь занимает в сигнальной системе толпы не единствен­ное, а скорее подчиненное место. Главная роль отводится первосигнальной системе: жестам, выкрикам, телодвижениям и т. п. Обращаться к толпе с разумной речью, втолковывать ей логические аргументы бессмысленно, а порой и опасно. Она плохо реагирует на доводы рассудка и не подчиняет­ся увещеваниям. Зато первосигнальные посылки воспринимаются ею с охотой, им она подчиняется легко, слушаясь выкрика, яркого и доходчивого жеста.

Во-вторых, толпа бурно реагирует на ритмические стимулы, возбуждаю­щие ее эмоцию. Ритмические хлопки, удары в бубен или барабан, даже в грудь, ритмические выкрики, ритмы возбуждающих мелодий и песен, вскидывание в едином ритме руки со сжатым кулаком, ритмический рев гло­ток — вот что ведет за собой и возбуждает толпу. Характерно, что ребенок проявляет способность воспринимать ритм намного раньше, чем смысл слова. Все это свидетельства древнейшего происхождения толпы, ее было­го могущества, когда она находилась в своем расцвете.

Внезапная организация толпы после фазы хаоса поражает всех ее ис­следователей. Представление о бесформенности этого «агрегата» абсо­лютно неверно! А. С. Розанов, наиболее заинтересованный в этой проблеме и понимавший значение строя для армии, подчер­кивает, что во время митинга толпа образует круг, а в беге она напоминает комету, то есть, очевидно, похо­жа на каплю, катящуюся по наклонной поверхности. [12]

В. М. Бехтерев указывает на необходимую плот­ность людей в толпе. Плотность создается касанием плеча к плечу, локтя к локтю, тела к телу — именно это формирует, по его мнению, один из важнейших толповых стимулов, выполняя как коммуникативную, так и эмоционально возбуждающую роль. «Нет толпы без вожака»,— писал А. С. Розанов, и это справедливо. Но не менее важно определить, кто же этот вожак?

Рассматривая примеры эмоционально напряжен­ных сообществ у животных, мы убедились, что вожаками, или лидерами, становятся, как правило, те особи, у которых нервные процессы подвижнее, ярче, у которых облегчен срыв типичной реакции на непривычное или сильное раздражение. Примерно та же картина обнаружена и у людей: чем слабее нервная система у человека, обеспечивающая и большую чув­ственность, и быстроту реакции, тем легче срывы рефлексов.

Изучение личности совершивших убийства выявляет у них сильную психологическую зависимость от другого лица. Убийцы в целом относят­ся к такой категории людей, для которых свободная и самостоятельная адаптация к жизни — всегда труд­ная проблема.

Факт преступлений показывает, что выход из кон­такта с жертвой для них — практически невозмож­ный способ поведения. Надо иметь в виду, что эта зависимость может реализоваться не только в кон­такте с жертвой, но и с кем-либо иным, тогда пре­ступление оказывается опосредованным зависимос­тью от третьего лица.

Указанная особенность формируется в очень ран­нем возрасте как результат позиции, которую зани­мает ребенок (будущий преступник) в семье. Суть позиции — отвержение, неприятие ребенка родите­лями, прежде всего матерью. Это означает определенное отношение мате­ри к ребенку, когда она либо не может, либо не хочет, либо не умеет сво­евременно и полно удовлетворить его потребности, в первую очередь естественные (в пище, тепле, чистоте). В результате ребенок оказывается в ситуации, если можно так сказать, хронического дефицита, постоянного неудовлетворения потребностей и постоянно зависит от матери, потому что только она могла бы их удовлетворить.

Ребенок живет как бы на предельном уровне: никогда не испытывает полной безопасности и удовлетворения своих потребностей, но не доходит до стадии полного лишения этих жизненно важных условий. Васильев называ­ет такое положение «ситуацией экстремальности существования», которая несет в себе потенциально смертельную угрозу. Она и является источни­ком убийств как актов индивидуального поведения. Таким образом, «тема» жизни и смерти начинает «звучать» для людей, которые находятся в ситу­ации отвержения, по мнению Самовичева Е. Г., уже в самом начале жизни.

Убийство возникает как действие, направленное на сохранение авто­номной жизнеспособности преступника, как бы разрывающее связь с жизнеобеспечивающим фактором, который перестал выполнять эту приписан­ную ему функцию.

СХЕМА ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО МЕХАНИЗМА УБИЙСТВА (криминогенетический аспект).

1. Мать (или лицо, ее заменяющее)—жизнеобеспечивающий фактор для ребенка;

2. Отношение частичного или полного отвержения матерью ребенка;

3. Мать становится для ребенка жизнеугрожающим фактором;

4. Возникновение экстремальной жизненной ситуации для ребенка (напряжение жизнеобеспечивающих психологических функций);

5. Усиление биологической и психологической зависимости от матери как жизнеобеспечивающего фактора;

6. Затруднение процесса обретения независимости, самостоятельности, личностной автономии;

7. Замедление развития психических функций, усвоения социального опыта, психосоциальной дифференциации;

8. Ограничение возможностей адаптации в различных социальных ситуациях, при изменении обстоятельств;

9. Формирование «комплексов неполноценности»;

10. Формирование защиты от «комплексов неполноценности»:

подчеркнутая независимость, полная податливость

основанная на переоценке своего и зависимость от ситуации своего

«Я»

11. Неизбирательное, «случайное», плохо осознанное включение в контакты и группы;

12. Возникновение ситуации отвержения (предпреступной ситуации) (ср.п. 2);

13. Персонификация угрозы жизненно важной ценности (ср. п. 3);

14. Возникновение экстремальной жизнеугрожающей ситуации (ср. п. 4);

15. Убийство как попытка обретения независимой жизнеспособности.

Приводимая схема включает в себя основные компоненты процесса зарождения этого вида преступлений, а также отражает в какой-то мере логику их взаимосвязи и взаимодействия.

Основными в этой схеме являются элементы 1—4 и 12—14. Они тож­дественны по содержанию, но образуются в разные периоды жизни: 1—4 возникает на самых ранних этапах, 12—14 — непосредственно перед со­вершением преступления. Их психологическое содержание состоит в та­ком изменении позиции человека, в котором его взаимоотношения с ситу­ацией обретают биологически значимый, витальный характер. И независи­мо от того, в какой мере он это осознает и осознает ли вообще, предмет посягательства воспринимается как несущий смертельную угрозу. Эле­менты 5—7 отражают указанные выше процессы зависимости: автомати­зации, дифференциации и адаптации, составляющие в совокупности основ­ные процессы индивидуального развития, формирующие психологический облик этой категории преступников и основу механизма совершения убийства. Понимание этого своеобразия может иметь практическое значе­ние, как в предупреждении тяжких насильственных преступлений, так и в исправлении, перевоспитании осужденных.

Девятый элемент схемы («комплекс неполноценности») непосредст­венно, явно себя не проявляет, но выражается в следующем элементе как тенденция к гипертрофированной независимости либо вовлечению во все­возможные случайные компании и группы. Человек оказывается постоян­но вовлеченным в непредсказуемые, неопределенные ситуации, когда тре­буются повышенные способности к адаптации. Но, именно способность приспосабливаться к изменяющимся условиям у та­ких людей ограничена. Достаточно быстро обнаруживается их неадекватность ситуации, возникает конфликт, в котором человек явно или скрыто отвергается (12). Форма может быть различной: от прямого изгнания до насмешки, но этого всегда достаточно для того, чтобы человек воспринял ситуацию как угрожающую его жизненно важным ценностям, прежде все­го его «Я», его праву на существование. Личность оказывается полностью подчиненной ситуации, выходом из которой и является убийство. Внешне это может выражаться по-разному, в зависимости от характера отношений преступника с провоцирующим фактором. Субъективный же смысл умыш­ленного противоправного лишения человека жизни во всех случаях один:

стремление преступника достичь состояния автономной жизнеспособнос­ти, преодолеть зависимость от чего-либо или кого-либо, которая восприни­мается как угроза существованию преступника.

Однако дело заключается в том, что преступное лишение жизни не является адекватным способом достижения указанной цели, так как способность человека к независимому продуктивному функционирова­нию обеспечивается на ранних этапах индивидуального развития (он­тогенеза) путем прогрессивной дифференциации психических систем. Нормальный процесс индивидуального развития человека должен вести его к преодолению, «снятию» биологической зависимости его отноше­ний от окружающих. Только в этом случае для него открывается воз­можность формирования продуктивных отношений, свободного, незави­симого функционирования. У убийц указанный процесс блокирован на самых первых его этапах. Именно это ведет к различным формам «эр­зац- автономии», к скрытой зависимости человека от определенных условий окружения (людей, вещей, норм, правил и др.), преодолеваемой неадекватными средствами, к числу которых относится и лишение чело­века жизни.

По мнению Самовичева Е. Г. основным в происхождении убийств являет­ся онтогенетический фактор — блокирование способности к автономии в результате отвержения потенциального преступления другими лицами. [13]

Приведем следующие результаты обследования преступника – убийцы.

Место совершения убийства в основном совпадало с местом житель­ства осужденных. Почти половина их совершена в жилище потерпевших, более трети — в общем жилье для осужденного и потерпевшего, каждое двенадцатое — в жилье осуждённого.

Подавляющее большинство убийств совершается с прямым умыслом, треть из них обдумывается заранее.

Если в групповых убийствах форма умысла распределялась примерно одинаково, то в одиночных — умысел, возникший как эксцесс исполнения, встречался в два раза чаще.

Большая часть убийств была совершена лицами в состоянии опьяне­ния, из них более половины — в сильной степени опьянения. Алкогольное опьянение значительно облегчало возникновение умысла в эксцессе ис­полнения — нетрезвыми такие убийства совершались в 15 раз чаще. При заранее обдуманном умысле доля убийств в трезвом состоянии значи­тельно повышалась и составляла около половины.

Более половины осужденных за убийство начали употреблять спирт­ные напитки с малолетства. Алкоголь в несколько раз усиливал проявле­ние агрессии и утяжелял ее. Агрессивные действия проявлялись в основ­ном в угрозах, оскорблениях, избиениях и драках, т. е. были направлены против личности и общественного порядка. Если среди убийц преоблада­ли мужчины, то более половины жертв были женщины.

В трети случаев убийца и жертва были незнакомы друг другу или познакомились непосредственно перед преступлением. В 30% они явля­лись родственниками, причем в 7% — супругами; в остальных случа­ях — соседями, знакомыми, сослуживцами. Чаще всего убийства соверша­ются в возрасте — от 20 до 30 лет.

По образованию преобладали лица с незаконченным средним образо­ванием— 56%. Неграмотных и с начальным образованием было 10%, с высшим и незаконченным высшим— 2%.

Анализ условий воспитания показал, что осужденные за убийство в полтора раза чаще воспитывались в неблагополучных условиях, чем в благополучных. В детском и подростковом возрасте около 20% осужден­ных росли без обоих родителей. Третья часть воспитывалась в неполной семье, при этом 8% — без матери, 75% — без отца. В каждом пятом случае неполнота семьи была связана с судимостью родителей. Наиболее криминогенный фактор — судимость матери.

Неблагополучные условия воспитания и отношения с родителями со­здавали предпосылки для формирования личности обследованных. Они, как правило, посредственно или плохо учились в школе, у них не склады­вались отношения с коллективом, где они учились или работали, они не считались с общепринятыми нормами поведения, были агрессивны с окру­жающими.

Всей группе осужденных за особо тяжкие убийства была присуща жес­токость, проявлявшаяся в обращении с животными, детьми, престарелыми, женщинами.

При анализе материалов обнаруживалось перерастание агрессивного поведения в детском возрасте в противоправное и преступное в подрост­ковом и юношеском. Каждый пятый из обследованных состоял на учете в инспекции по делам несовершеннолетних или направлялся в СПТУ, в 4% случаев подростки совершали преступления, по которым в возбужде­нии уголовных дел было отказано либо они прекращались. Треть обследо­ванных была впервые осуждена в возрасте 16—17 лет.

Эти лица недобросовестно относились к работе, злостно нарушали тру­довую дисциплину, пьянствовали, постоянно создавали конфликтные ситу­ации. Доля отрицательно характеризуемых среди ранее судимых была выше.

42% осужденных за особо тяжкие убийства ранее были судимы. Одну судимость имела половина из них, 6% являлись особо опасными рецидивистами. Более половины были ранее осуждены за квалифицированное ху­лиганство, 38% — за преступления против личности, причем треть из это­го числа — за умышленные убийства.

Из 500 осужденных за особо тяжкие убийства 380 была проведена судебно-психиатрическая экспертиза. В 180 случаях, т. е. почти у каждого второго прошедшего экспертизу, были отмечены по актам экспертизы раз­личные аномалии, не исключающие вменяемости: хронический алкоголизм, психопатия, органические заболевания головного мозга, олигофрения и т. д.

Большая часть одиночных убийств совершалась лицами с психически­ми аномалиями. Если роль организатора в групповом убийстве принадле­жала психически здоровым, то среди исполнителей преобладали лица с психическими отклонениями.

Психолого-психиатрическое исследование осужденных за убийства в местах лишения свободы выявило, что более половины злостных наруши­телей режима составляют лица с психическими аномалиями.

Анализ нарушений режима у осужденных с психическими аномалиями показал, что они обусловлены рядом причин, а именно: повышенной конфликтностью этих лиц, затрудняющей установление правильных взаимоот­ношений с окружающими и препятствующей выполнению установленного режима, неспособностью выполнения в полном объеме трудовых норм и другими факторами, связанными с особенностями психического состоя­ния. Как правило, меры административного воздействия оказывались в таких случаях неэффективными, так как они применялись без учета лич­ностных особенностей этой категории осужденных.

Не учитывались также данные о наличии психических расстройств у осужденных при представлении их к условному или условно-досрочному освобождению. После освобождения они, как правило, не наблюдались у пси­хоневролога из-за отсутствия преемственности психиатрического учета.

ПСИХОЛОГИЯ ПРЕСТУПНИКА – ТЕРРОРИСТА.

Неблагополучие общества способствует не только росту психических расстройств и их выявлению. Из представителей маргинальной по психи­ческим расстройствам части населения нередко формируются различные объединения, представляющие угрозу для окружающих. Даже выдвигают­ся отдельные представители, становящиеся лидерами определенных групп населения. Не менее интересна и проблема патопластики психических расстройств при резких социальных сдвигах. Как у части населения, так в большей степени у многих психических больных растет агрессивность.

Крайнюю опасность представляет такое набирающее в последнее вре­мя силу явление как терроризм, имеющий транснациональную распростра­ненность.

Как отмечается в литературе, появление террора было знаком того, что наивный либеральный инди­видуализм XVIII века завершился. Начался период, когда из-под оболочки цивилизации, прогресса в общественной жизни стали проглядывать древ­нейшие пласты, таящиеся в глубинах человеческой психики. В частности, с точки зрения культурологи современный террор восходит к жертвопри­ношению. Главная черта нового террора — первич­ность воли к насилию. Обоснование, каким бы прав­доподобным оно ни было, оказывается вторичным, Этот феномен подробно изучен психологами и фило­софами, которые работали с немецкими и французс­кими террористами 70—80-х годов. Выяснилось, что мотивы у людей, занимавшихся террором, абсолютно произвольны: от личной обиды на кого-то до слож­нейших политических теорий. Серьезность этих те­орий на поверку оказывалась фальшивой — человек мог месяцами разви­вать свои идеи, а потом вдруг от них отказаться. Интересно, что в случае с террором в Кизляре все именно так и происходило. Многие удивлялись, почему глава террористов Р. не мог внятно объяснить цель своей акции, говорил то одно, то другое. Но если согласиться с тем, что механизм нового террора заложен в человеке очень глубоко, подмят пластами словесных обоснований, то все встанет на свои места.

Чаще всего дает толчок террористическим действиям чувство безвы­ходности из той ситуации, в которой оказались какие-то люди, некое мень­шинство, психологический дискомфорт, который побуждает их оценивать свое положение как драматическое. Это может быть меньшинство нацио­нальное, как, скажем, баски, корсиканцы, бретонцы, ирландцы. Или же мень­шинство, объединяющееся по каким-то идеологическим убеждениям или религиозным мотивам... Во всех случаях мотивация схожая: наш народ, наша культура, наш язык, наша вера на грани исчезновения... а поскольку нашим доводам никто не внемлет, остается одно — язык ответного наси­лия, язык бомб... Но тут надо очень тонко отличать реальность от ее фан­тасмагорических восприятии. Двадцать пять лет назад в Англии возникла таинственная «бригада гнева», объявившая, наподобие итальянских «Крас­ных бригад», войну существующему строю и учинившая два десятка взры­вов в публичных местах, а спустя год Скотленд-Ярд арестовал четырех ее членов... и это был весь ее наличный состав!

От малого числа участников террористическая группа не становится менее опасной. Достаточно вспомнить секту «АУМ Синрике»: если бы её первая атака в токийском метро удалась в полной мере, погибло бы 40 тысяч людей. Но коллективный бред поистине не знает границ: ведь по добные же акты секта планировала провести и в других странах, где eй удалось обосноваться, включая Россию. Патологический терроризм совер шенно иррационален, абсурден, он всегда дело рук людей, явно пребываю щих «вне нормы». В то же время было бы опасно его недооценивать. Ее ближайшие годы можно даже предвидеть серьезный рост патологического насилия в мире. Смена тысячелетий, к которой приближается человече­ство, способствует нагнетанию страхов, связанных с представлением о «конце света». Отмечается, что мы можем столкнуться в предстоящие годы с новой пато­логией террора, и в этом смысле «АУМ Синрике» стоит воспринимать, скорее всего, как грозное предзнаменование.

Генезис формирования и динамики поведения личности «индивидуаль­ного» террориста может быть проиллюстрирован следующими материала­ми журналистского расследования газеты «Известия» «Семейный убийца».

Анатолий О. считал себя «терминатором» - вламываясь глухой ночью в окраинные сельские хаты, он с порога расстреливал картечью их взрослых обитателей, потом ножом или лопатой добивал детей, забирал нехитрый домашний скарб, обручальные кольца и день­ги, поджигал дом и исчезал.

Ему 37 лет, он сирота, воспитывался в детском доме, учился в Малининском лесотехникуме и закончил «мореходку». В 1985—1986г. работал на теплоходе «Максим Горь­кий». Пребывая в Германии, просил политического убежища. Получив отказ, совершил несколько мелких преступлений, за что был арестован, выдворен из страны, а по возвраще­нии в СССР уволен с работы. В Германии примкнул к мормонам и сейчас заявляет, что в религиозной секте под влиянием сектантов стал совершать убийства. Работал в пожар­ной охране в Васильевском районе. 3,5 месяца лежал в Киевской психбольнице с диагно­зом шизофрения. Выйдя из клиники, О. стал убивать людей с особой жестокостью.

О. - рыжий, маленький (рост около 160 сантиметров) и с виду совершенно неопасный, наводил на сельчан священный ужас. Почему-то никто из его дюжих и мускулистых жертв ни разу не попытался оказать ему сопротивление. Не пытался, хотя шанс был, так как во время убийств О. не ограничивался одной обоймой: каждый раз выходил на крыль­цо перезарядить ружье. Ему подчинялись с большой покорностью, надеясь, что, забрав из хаты все деньги, вещи, он помилует уцелевших жителей и уберется восвояси.

— Я убивал людей для того, чтобы познать себя. Человек — это игрушка, — говорил О., охотно пошедший на контакт с прессой: «Пусть о моих деяниях узнают все».

Кроме каких-то, как он заявляет, высших религиозных целей, у него были и вполне обычные мирские. Так, например, семью Б. он уничтожил только потому, что один из них учился вместе с ним в лесотехникуме и «плохо разговаривал с ним». А по дорогам Васильевского района колесил и убивал людей с досады оттого, что никак не мог застать дома местного жителя Л., когда-то работавшего с О. в пожарной охране и изрядно ему досадив­шего.

Расстреливая людей по всей Украине, он медленно и упорно продвигался к заветной цели — Одессе, где думал тайком пробраться на теплоход и нелегально доплыть до Герма­нии. Там он собирался не только «приобщиться к мормонам», но и продолжить серию убийств.

Обо всем этом О. повествует хорошим литературным языком, цитируя Библию и немецких философов. Он высказывает идеи о ничтожности человека-жертвы, которым мог бы и Гитлер позавидовать. Он признает себя виновным во всех убийствах. [14]

Анализ криминогенной ситуации в РФ приводимый в прессе свидетельствует о том, что пре­ступные посягательства на жизнь и здоровье людей продолжают оставать­ся одной из самых острых проблем. Преступники физически устраняют не только не угодных им крупных хозяйственников, предпринимателей и финансистов, но перед угрозой воз­можного разоблачения организовывают убийства сотрудников правоохра­нительных органов, журналистов.

Терроризм — это не только прокламация целей и методы их осуществ­ления. Это еще и «рецепты кухни»: как похищать людей, как устанавливать бомбы, используя при этом достижения электроники, и мно­гое другое. Третья волна терроризма, прокатившаяся по Европе за после­днюю четверть века — условно объединим ее термином «политический терроризм», — оставила свои рецепты преступным организациям, общий признак которых явно сводится к одному неопровержимому определению: криминальные структуры. Когда правительство Италии прижало Сици­лийскую мафию, та ответила серией бомбовых взрывов против правитель­ственных учреждений — почерк для нее совершенно новый, однако хоро­шо нам знакомый по деятельности «идеологических» боевиков. Равным образом и «АУМ Синрике» взяла на вооружение насильственные методы политических групп, считавших, что их «безвыходное положение» оправ­дывает любые средства достижения цели. Итак, «терроризм удалось при­гнуть к земле головой— он взбрыкнул ногами.» Двадцать лет назад в мотивациях политических и уголовных группировок существовало отчет­ливое различие, теперь этот барьер стерт. Не говоря уже о том, что уголовный мир, даже если он прямо не претендует на власть, стремится ее контролировать. В годы «холодной войны» от 80 до 90% международных террористических актов так или иначе исходили из стран Ближнего Вос­тока, за что в конце концов заплатили своей репутацией Саддам Хусейн, полковник Каддафи, лидеры Сирии, Ирана, Ливии. Терроризм нес на себе явный отпечаток идеологической и политической вражды разделенного мира. С наступлением нового порядка — или, к сожалению, беспорядка — место поверженного предшественника занимает еще более беспощадный, неразборчивый в средствах, криминальный, патологический терроризм. Почерк его хорошо виден даже по тем политическим целям и нацио­нальным лозунгам, которые декларируют участники большинства конф­ликтов, разразившихся на территории России, не говоря уже о методах, которыми они не брезгуют действовать.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ НЕОСТОРОЖНОЙ ПРЕСТУПНОСТИ.

Особо юридическая психология рассматривает психологи­ческие аспекты неосторожной преступности, исследуя при этом бытовую и профессиональную неосторожность.

В связи с бурным развитием тех­ники и проникновением во многие сферы жизни мощных энергетических источников резко возросла общественная опасность неосторожных пре­ступлений. Поэтому важнейшую задачу составляет раскрытие психологи­ческого механизма неосторожного преступления, позволяющего связать неосторожное поведение с индивидуальными особенностями личности.

Ученые-криминалисты всегда затруднялись назвать такую реальную психическую функцию, определяющую направленность и содержание не­осторожного преступления, которая была бы самостоятельным психологи­ческим феноменом и имела бы научно установленные закономерности. Хотя при описании психического источника неосторожности часто ис­пользуются такие выражения, как «пренебрежительность», «не заботливость», «легкомыслие», «расхлябанность», «беспечность» и прочее, однако подобные выражения предполагают скорее социально-этическую, чем пси­хологическую характеристику процессов, механизм возникновения кото­рых остается нераспознанным.

Отмечается, что важнейшая задача — раскрыть психологический механизм неосторожного преступления, связать неосторожное поведение с внутрен­ним миром субъекта и системой ценностей, на которую он ориентирован.

Особенность психологической стороны неосторожного поведения по сравнению с умышленным преступным поведением заключается в отсут­ствии или недостаточности «должного внимания», «требуемой предусмот­рительности», «волевых усилий», «должного волеопределения» или «напря­жения психических сил» и т.п. при наличии реальной возможности их осуществления. [15]

В психологии неосторожных преступлений весьма актуальной представ­ляется исследование биоритмов (эмоционального, волевого и интеллекту­ального) и состояний, которые вызваны солнечной активностью, магнитными бурями и другими анало­гичными факторами.

Для мотивационной сферы «неосторожных» пра­вонарушителей характерны преступная самонадеян­ность и небрежность, в результате которых правона­рушитель либо своевременно не замечает аварийной ситуации, либо легкомысленно надеется ее предотв­ратить недостаточно надежными средствами. Нару­шая те или иные правила (управления транспортом, обращения с оружием и т. д.), эти лица, зная о воз­можных трагических последствиях этих нарушений, надеются на благополучный исход, не имея для этого достаточных основа­ний. Их отличает высокая импульсивность и склонность к необоснованно­му риску.

Помимо мер воспитательного характера в профилактику данной кате­гории преступлений должны входить соответствующие «отборочные» испытания будущих водителей, диспетчеров энергосистем, аэропортов и др. с отбраковкой лиц, обладающих описанными выше психическими недо­статками.

Психологические аспекты явлений преступности связаны с проблемой ответственности личности. Принято считать, что набор ролевых обязанно­стей личности в системе социальных отношений характеризует весь диа­пазон ее ответственности. Однако, поскольку процесс осознания личнос­тью своей ответственности определяется многими факторами, субъективная ответственность иногда расходится с объективной. Подлинная внутренняя ответственность личности подразумевает ее активную жизненную пози­цию и усиление удельного веса самоуправления в обществе.

ЛИТЕРАТУРА

1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15.

Кудрявцев В. Н. Причины правонарушений. М., 1976. С. 87. Там же. С. 90. Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1968. С. 151 Ананьев Б. Г. О проблемах современного языкознания. М., 1977. С. 23. Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1984. С. 383 Углов Ф. Г. Из плена иллюзий. М. 1986. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность М., 1975. С. 178 Аванесов Г. А. Криминология и социальная профилактика. М., 1980. С. 226—230. «Был не только жертвой, но и убийцей». Известия. № 106 от 07.06.1997. Тард Г. Преступления толпы. Казань, 1893. С. 4. Сигеле С. Преступная толпа, опыт коллективной психологии. Спб., 1896. С. 15 Розанов А. С. Цит. соч. С. 21. Самовичев Е. Г. Убийство: психологические аспекты преступления и наказания. М., 1988. «Семейный убийца». Известия №214 от 13.11.96. Угрехелидзе М. Г. Природа неосторожного поведения в свете советской психологии/ /Проблемы борьбы с преступной неосторожностью в условиях научно-технической революции. Владивосток. 1976. С. 19—29.