Мужчина и женщина (работа 1)

МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА

(глава из книги "Восстание против современного мира")

 

В вопросах пола, как и в других сферах, точка зрения Традиции основывается на соотнесении реальности и символа, действия и ритуала. На таком соотнесении основывалось понимание проблемы пола, на нем строились отношения между мужчиной и женщиной в любой нормальной цивилизации.

(1) Более подробные метафизические и мифологические ссылки в книге Ю.Эволы "Метафизика секса". У философов китайской династии Синг ясно говорится, что небо "порождает" мужчин, а Земля — женщин, и следовательно, женщина должна быть подчинена мужчине, как Земля Небу. (См. Plath. Religion der alten Chinesen, I)

Согласно традиционному символизму, сверхъестественный, сверхприродный, спиритуальный принцип всегда рассматривался как "мужское начало", как "мужчина". Принцип природы, "естественного мира", соответствовал "женщине", "женскому началу". В терминах эллинской традиции, мужчина — это "единое", to en. Такое "единое" "пребывает в самом себе", являясь при этом совершенным и самодостаточным. В терминах индуизма (санкхья), мужчина олицетворяет собой бесстрастный дух, пурушу, а женщина, шакти — активную матрицу всех обусловленных внешним миром форм. Дальневосточная традиция выражает систему аналогичных взглядов в доктрине космической пары инь-ян, где мужское начало, ян, связывается с "добродетелью неба", а женское начало, инь — с "добродетелью земли"(1).

Если рассматривать эти два принципа, взятые отдельно друг от друга, то мы увидим, что они находятся в оппозиции друг к другу. Однако в рамках духовного созидательного действия, придающего форму (в аристотелевском смысле) пассивной материи, лежащего в основе мира Традиции и предопределяющего смысл фундаментальных конфликтов между разными расами и цивилизациями в процессе сакральной истории, мужское и женское начала становятся элементами синтеза, в котором они выполняют свои особые и строго различные функции. Во многих разновидностях мифа о "грехопадении" человечества подчеркивается идея, что это "грехопадение" тесно связано с ассимиляцией женского начала мужским вплоть до полного растворения в нем. Действительно, во всех случаях, когда подобное происходит, когда существо, имеющее, в согласии со своей внутренней природой, в самом себе причину своего бытия, поддается силам "влечения" и подпадает под воздействие закона, свойственного тем существам, которые, напротив, имеют причину своего бытия где-то вне их самих, правильнее всего было бы говорить именно о "грехопадении", об "упадке". Это соображение и предопределяет некоторое недоверие, которые высказывается относительно женщины и женского начала в различных традициях, где женщина рассматривается как источник "греха", нечистоты и зла, как соблазн и опасность для того, кто направляет свой путь в сферу сверхприродного, сверхъестественного.

Однако сценарию "грехопадения", неразрывно связанному с женщиной, можно противопоставить иную возможность — возможность справедливых и позитивных отношений между полами. Это происходит в том случае, когда женское начало, которому во всех случаях свойственно искать свою причину вовне, привлекается не изменчивыми, преходящими и постоянно ускользающими объектами желаний, но твердой фиксированностью "мужского начала". В этом процессе существуют определенные пределы трансформации женского начала под воздействием мужского. Здесь "фиксированность", "постоянство" мужчины передается женщине вплоть до глубинного преображения внутренних женских качеств. В таком случае мы имеем дело с позитивным синтезом. Но при этом позитивная трансформация женского начала такова, что оно не перестает оставаться женским. Более того, оба начала в такой ситуации только усугубляют самотождество своей особой природы. Говоря в метафизических терминах, женщина становится "супругой", "могуществом", инструментальной порождающей силой, воспринимающей от мужского начала первоимпульс к движению и обладанию формой. Именно так говорится в индуистской доктрине о Шакти, параллели чему можно найти в иной форме в аристотелизме и у неоплатоников. То же самое подчеркивается на многочисленных символических тантрико-тибетских изображениях, где мужчина, "носитель скипетра", всегда неподвижен, холоден и соткан из света, тогда как Шакти, обнимающая его и обвивающаяся вокруг него, как вокруг своей оси, предстает стилизованной под подвижное пламя(2).

(2) В эротическом символизме этих традиций тот же смысл имеет и изображение божественной четы в позе "випарита-майтуна", где мужчина неподвижен, а шакти, напротив, пребывает в движении.

Эта доктрина лежит в основании традиционных норм, относящихся к сфере пола вплоть до самых конкретных проявлений. Эти традиционные нормы тесно связаны также со структурой института каст, с его двумя осевыми понятиями — дхарма (собственная природа, духовный закон, имеющий в самом себе свой собственный центр) и бхакти (активное самопредание другому, вера, верность, "девоциональность").

Духовная значимость пола обнаруживается не столько в простом факте появления на свет мужчиной или женщиной, но особенно в процессе духовного пробуждения в теле того или иного пола. И в этом особом случае физическое различие полов символизирует собой различие духовное. Существо является мужчиной или женщиной физически только потому, что оно принадлежит к данному полу духовно. Половые характеристики — отнюдь не второстепенны для духа, они служат указанием на специфику особого пути, особой дхармы. Базой всякой традиционной цивилизации является стремление к упорядоченности и "форме". Закон традиционной цивилизации ориентирует не на растворение в неопределенности, "равенстве" и отсутствии дифференцирующих качеств, не на хаотический мир смешения, в котором все части целого были бы атомарно схожи друг с другом; такой закон, напротив, подвигает части единого целого к тому, чтобы они всегда оставались сами собой, выражая как можно совершеннее свою собственную внутреннюю природу. Так и в вопросе пола мужчина и женщина представляют собой два различных типа, и тот, кто родился мужчиной, должен во всех областях и во всех случаях совершенствоваться именно как мужчина, а кто родился женщиной, соответственно, как женщина, преодолевая все тенденции к смешению и уравниванию полов. И в перспективе сверхъестественной, сверхприродной духовной реализации мужчина и женщина имеют свои собственные пути, которые не могут быть изменены без того, чтобы породить противоречивые и неорганичные формы.

Две основополагающие формы деятельности мужчины, максимально приближенные к автономному "бытию в самом себе", это Действие и Созерцание. Воин (Герой) и Аскет, вот два фундаментальных типа чистой мужественности. Параллельно этим двум мужским типам существует два типа, соответствующих женской природе. Женщина реализует себя, поднимаясь на тот же уровень, что и мужчина-воин и мужчина-аскет, через тип Любовницыи тип Матери. Мужские и женские духовные типы в идеальном случае представляют собой две стороны одного и того же героического деяния: только в одном случае (у мужчин) действие проживается активно (активный героизм), а в другом случае (у женщин) — пассивно (пассивный или негативный героизм). Есть героизм абсолютного утверждения (мужской) и героизм абсолютной преданности, "девоции" (женский). Но и женский героизм может быть столь же блистательным, несущим в себе плоды преодоления и освобождения, как и мужской, если он проживается в чистоте, с осознанием значимости своего отдающего жеста. Такая двойственность в рамках одного и того же героического рода предопределяет для мужчин и женщин два различных пути к совершенству. Жесту Воина или Аскета, которые (один через прямое действие, а другой через чистую отрешенность) утверждают себя в жизни, лежащей по ту сторону жизни, соответствует жест абсолютного предания себя другому существу, жест бытия, полностью отданного другому — либо возлюбленному мужчине (тип Любовницы, "афродитической женщины), либо сыну (тип Матери, "деметрическая женщина"), и только в этом другом женщина находит смысл своей собственной жизни, собственной радости, оправданности собственного существования. Бхакти (fides, преданность, верность, "девоция") является нормальным и естественным путем соучастия традиционной женщины в мире "формы" и даже еще выше, по ту сторону "формы" — в том случае, если "преданность" переживается как нечто абсолютное, сверхъиндивидуальное. Реализовывать свою природу все более и более решительно и твердо, следуя этими двумя строго различными и ясными путями, вытравливать из мужчины все "женское", а из женщины — все "мужское", стремиться к тому, чтобы стать "абсолютным мужчиной" и "абсолютной женщиной" — вот закон Традиции относительно пола, о каких бы аспектах жизни ни шла речь.

(3) См.Senart Les castes dans l'Inde. В "Манавадхармашастра", IX говорится: "Не существует специальных культов или аскетических практик для женщин. Пусть женщины любят и почитают своих мужей, и они будут удостоены неба". Здесь нельзя не коснуться вопроса о женском жречестве и не упомянуть о том, что оно отнюдь не противоречит этой логике. Женское жречество традиционно имело лунный характер; другими словами, оно основывалось на реализации специфически женской дхармы, понимаемой как абсолютное стирание личностного принципа для того, чтобы открыть внутри пустое пространство, используемое в последующем, к примеру, оракулом или богом. Особым случаем являются некоторые декадентские, выродившиеся цивилизации, где лунно-женский принцип узурпирует верховенство в сакральной иерархии. Кроме того, есть также особые инициатические и сакральные методики использования женщин в так называемом "пути секса". (4) Так же и в древнем Китае. В "Ню-ки-ци-пень" мы читаем: "Когда женщина уходит из дома родителей в дом мужчины, она оставляет там все, даже свое имя. У нее больше не остается ничего личного: все, что она носит, все то, чем она является, ее личность — все это принадлежит тому, кто ей дан как супруг". В "Ню-хьен-шу" подчеркивается, что женщина должна быть в доме "как тень или как простое эхо".

Так, в соответствии с Традицией, только посредством иного, нежели она сама, через этого иного (т.е. через мужчину) женщина могла войти в структуру сакральной иерархии. В Индии женщины даже самых высших каст не проходили ритуал инициации. Они входили в сакральную общность благородных, "арья", только через отца до брака, а после брака через супруга, который считался мистическим главой семьи(3). В дорической Элладе женщина в течение всей своей жизни не имела никаких личных прав; от рождения ее единственным господином, kyrios, был отец. В Риме, в согласии с сходным духовным порядком, женщина не только не была "равной" мужчине, но юридически приравнивалась к дочери своего мужа, filiae loco, и к сестре своих собственных сыновей, sororis loco. С детских лет она находилась полностью под властью отца, вождя или жреца своего рода. После замужества она переходила, согласно довольно жесткому выражению, в "руки мужчины", in manum viri. Такие традиционные нормы, узаконивающие зависимость женщины от мужчины, встречаются и в других местах(4). Они были не проявлением несправедливости или деспотизма, как посчитали бы современные "либералы" и "гуманисты", но установлением естественных границ и областей, способных обеспечить наилучшим образом путь духовного развития, соответствующий чистой женской природе.

Здесь можно указать на некоторые древние представления, в которых нашел свое выражение чистый тип традиционной женщины, способной на самоотдачу, граничущую с более чем человеческим уровнем. В традиции ацтеков и нагуа привилегия небесного бессмертия, уготованного воинской аристократии, распространяется также на тех женщин, которые умерли во время родов. Такая смерть приравнивается к высшему жертвоприношению воина, павшего на поле битвы. В индуистской традиции существует классический тип женщины, остающейся женщиной вплоть до самых глубинных аспектов своей природы, до последних пределов чувств, живущей в состоянии невидимой благочестивой преданности, fides. И эта преданность, проявляющаяся сначала в полной эротической отдаче своего тела, своей личности и своей воли, доходит до последней сверхчувственной кульминации в добровольном вхождении супруги в арийский погребальный костер, чтобы следовать за собственным мужем, за данным судьбой мужчиной, и в те регионы потустороннего, которые лежат за пределами смерти. Это традиционное жертвоприношение (представляющееся европейцам и европеизированным народам чистым "варварством"), где вдова сгорает вместе с телом покойного мужа, на санскрите называется "сати" — от корня "ас" и основы "сат", т.е. "быть", откуда и слово "сатья", "истина". Кроме того это слово имеет значение "дара", "верности", "любви"(5). Такой акт понимался как высшая кульминация отношений между полами, отношений, возведенных к абсолютному центру, к регионам истины и сверхчеловеческих реальностей. Здесь мужчина облагораживается до уровня опоры освобождения для женщины-бхакти, и любовь становится путем и вратами. Согласно традиционному учению, женщина, последовавшая в мир смерти за своим супругом, достигает "небес". Она трансмутирует свою природу и сливается с субстанцией своего мужа(6). С помощью "огня" земное тело превращается в божественное тело света, и именно символом этого светового тела служило в арийской цивилизации ритуальное погребение через огонь. Аналогичная практика существовала и у германцев; германские женщины часто уходили из жизни, если их мужей или возлюбленных убивали на войне.

(5) См. De Lorenzo. Oriente ed Occidente. Аналогичные обычаи существовали и у других индо-европейских народов: фракийцев, греков, скифов и славян. В цивилизации инков самоубийство вдов с целью последовать за мужем, не было возведено в закон, но случалось часто. Женщины, не осмеливающиеся предпринять этот шаг или имеющие какие-то доводы против этого, презирались всеми. (6) "Манавадхармашастра": "Та, кто не предает своего супруга, и чьи мысли, слова и тело чисты, после смерти следует в ту же обитель, что и супруг".

Сущность бхакти заключается в безразличии относительно объекта или материи действия. Важно само действие, чистое действие, чистая установка. Это соображение помогает понять, почему традиционная цивилизация индусов рассматривала ритуальное жертвоприношении вдовы как нечто институционализированное. Когда женщина отдает себя или приносит себя в жертву под влиянием сильной и взаимной страстной человеческой привязанности к другому существу, это остается в рамках простого частного факта из области человеческих чувств.И только тогда, когда преданность может существовать и развиваться без всякой внешней поддержки, в ней действительно проявляются истинно трансцендентные аспекты.

В исламе в институте гарема был заложен довольно схожий смысл. В христианской Европе всякая попытка женщины отречься от внешней жизни и уйти в затворничество сразу ассоциировалась с Богом и с монастырем, хотя это представляло собой довольно исключительный случай. В исламе возможность для женской реализации предоставляет мужчина, и затворничество в гареме является довольно обычной вещью, осуждать которую или отказываться от которой никогда не придет в голову никакой мусульманской женщине приличного происхождения. Здесь всем представляется совершенно естественным, что женщина сосредоточивает всю свою жизнь на мужчине, причем любит его настолько открыто и сверхъиндивидуально, что готова допустить соучастие в своем чувстве других жен, соединенных с мужем такими же связями и такой же преданностью. В данном случае мы сталкиваемся с той "чистотой", о которой мы говорили выше как о главном условии женской реализации. Любовь, ставящая условия и требующая в замен любви и преданности со стороны мужчины, принадлежит к иному, более низкому уровню. Вообще говоря, такую "взаимную" любовь мужчина, являющийся действительно мужчиной, может познать только через свою собственную "феминизацию"; при этом будет нарушена внутренняя самодостаточность подлинно мужского начала, та стабильность, которую, как опору, ищет в нем женщина, стабильность, пробуждающая в ней желание отдать себя. В индуистском мифе Шива, описываемый как великий аскет вершин, одним взглядом убивает бога любви Каму, когда тот пытается разбудить в Шиве страсть к его супруге Парвати. Схожий смысл содержится в легенде о Калки-аватаре, где говорится о женщине, которой никто не мог обладать, так как все возжелавшие ее мужчины, притронувшись к ней, сами превращались в женщин. Женщина достигает подлинного величия, когда она дает, не требуя ничего взамен, как пламя, поглощающее само себя; когда любовь разгорается тем больше, чем меньше снисходит к ней, привязывается к ней объект ее любви, всегда устанавливающий дистанцию; когда объект любви постигается как Господин, а не просто как супруг или любовник. В институте гарема все это находит свое выражение: преодоление женщиной ревности, эгоизма страстей и чувства обладания в затворничестве от самых юных лет и до смерти; верность и преданность тому, кто, имея вокруг себя других женщин, способен обладать ими всеми, не "отдавая" себя при этом никому. Именно в таком "негуманном" подходе заключается нечто аскетическое, нечто сакральное (7). В этом кажущемся превращении в чистый объект, в вещь, на самом деле, пылает истинное обладание, преодоление и даже освобождение: перед лицом такой безусловной верности (fides) сам мужчина в его человеческом измерении становится только средством, и параллельно этому открываются новые возможности, относящиеся к высшему, неземному уровню. Подобно тому, как правила гарема воспроизводили правила монастырей, сами исламские предписания относительно женщин в различных аспектах ориентируют их в духе, близком монашеской аскезе (8), не подавляя при этом, но трансформируя, и даже активизируя, чувственную сферу, соответствующую женской природе. Впрочем, аналогичная дисциплина женского начала, хотя и в более фрагментарном виде, считалась вполне естественной в тех цивилизациях, где институт "сожительства" ("конкубинат") считался законным и легально признавался дополнением моногамного брака: так было в Греции, Риме и в других местах. Там также стремились преодолеть половой эксклюзивизм.

(7) "Манавадхармашастра" не только запрещает женщине иметь собственную инициативу и предписывает ей быть собственностью отца, супруга и сына, но и утверждает: "Даже если поведение супруга дурно, если он увлекается другими женщинами и сам не имеет достоинств, все равно жена должна почитать его как бога". (8) Сакральная отдача тела, и иногда даже девственности, является совершенно скандальной темой для наших современников, ужасающихся фактам сакральной проституции в древних сирийских, ликийских, лидийских и египетских храмах. В таких обществах женщина должна была отдать свое тело в первый раз не по зову влечения к какому-то конкретному мужчине, но первому встречному, давшему ей монетку любого достоинства: для девушки это было ритуальной сакральной жертвой богине. Только после такого ритуального жертвоприношения своего тела женщина могла выходить замуж. Геродот уточняет важную деталь: "если бы такой женщине, вернувшейся домой, кто-то другой предложил деньги, и даже весьма значительную сумму, он ничего бы от нее не добился". Эта деталь показывает, что никакого намека на "падение нравов" или "проституцию" здесь нет и в помине.

Естественно, мы не рассматриваем здесь те конкретные случаи, когда гарем или другой аналогичный институт может выродиться и превратиться в нечто далекое от идеала. Мы имеем в виду лишь чистую традиционную идею, которая, будучи реализованной на практике, все равно сохраняет свои высшие возможности. Задача традиции — создать строгие каналы, чтобы хаотические тенденции жизни смогли потечь по ним в нужном направлении. Свободными можно назвать тех, кто, принимая традиционные ориентации, воспринимают их не как нечто навязанное извне, но как возможность сознательно реализовать, повинуясь внутреннему импульсу, высшую, "традиционную" возможность своей собственной природы, как перспективу своего духовного спонтанного развития. Другие же, следующие указанием традиционных институтов лишь на материальном уровне, не понимая и не проживая духовного содержания традиции, все равно получают жизненную опору: хотя они и остаются лишенными истинного света, их послушание выносит их за пределы чисто индивидуальных ограничений, ориентируя их в том же направлении, что и первых. Но для тех, кто не следуют ни духу, ни внешней форме каналов традиции, остается лишь хаос. Это погибшие, павшие, проклятые.

Наши современники являются именно таким случаем, и это сказывается и в их отношении к женщине. На самом деле, совершенно немыслимо, чтобы мир, "преодолевший" кастовую систему и заменивший ее, выражаясь в якобинской фразеологии, на систему "достоинства" и "прав" каждого отдельно взятого человека, смог сохранить хотя бы далекое подобие нормальности в отношениях между полами. Эмансипация женщины логически последовала за отменой рабства и прославлением существа без класса и без традиции, т.е. парии. В обществе, которое больше не знает ни Аскета, ни Воина; в обществе, где руки последних аристократов больше привычны не к мечу и скипетру, но к теннисной ракетке и шейкеру для коктейлей; в обществе, где высшим мужским типом является грубый боксер или киноактер, — не говоря уже о искусственных масках "интеллектуалов" или "профессоров", о нарциссических марионетках "художниках" или суетливо-омерзительных "банкирах" и "политиках", — в таком обществе вполне естественно, что и женщина поднимается и требует для себя прав на "личность" и "свободу", понятых в анархическом и индивидуалистическом смысле, свойственном последним временам. И если традиционная этика требовала от мужчин и женщин, чтобы они всегда оставались самими собой, чтобы они всячески акцентировали те черты, которые делают одних именно мужчинами, а других именно женщинами, то современная цивилизация стремится, напротив, к уравниванию, к сфере бесформенного, к области, находящейся не выше, но ниже всякой индивидуализации и различия полов.

Но вместо покорения и завоевания для себя "свободы" получился отказ от своей собственной функции. После долгих веков "рабства" женщина захотела стать свободной, захотела быть как мужчина, своим собственным центром. Но так называемый "феминизм" не мог сделать ничего иного, как скопировать идею "самостоятельной женской личности" с архетипа "личности" мужчины. И в этом проявляется глубокое недоверие "современной женщины" в отношении себя самой, неспособность ее быть для себя своей собственной ценностью, т.е. быть именно как женщина, а не как мужчина. Отсюда у женщины развился комплекс мнимой неполноценности, заставляющей ее считать почти оскорбительным, если к ней кто-то относится "только как к женщине". В этом и заключается исток глубоко ложной ориентации: женщина стала стремиться одержать реванш над мужчиной, отстоять свое "достоинство", доказать свою "значимость", понемногу привыкая сравнивать себя с мужчиной. При этом пренебрежительное отношение к женщине свойственно отнюдь не истинно мужскому типу, принадлежащему к традиционной цивилизации, но сугубо современному "сконструированному мужчине", "мужчине-манекену" стандартизированной, рационалистической цивилизации, не знающей практически ничего о подлинной дифференциации и подлинном качестве. В такой цивилизации не может быть и речи ни о каких действительно легитимных привилегиях одного из полов, и женщины, не способные осознать своего естественного призвания и защитить его хотя бы на самом нижнем уровне (ведь всякая сексуально полноценная женщина никогда не может испытать ни малейшего поползновения подражать мужчине или завидовать ему), вообще говоря, вполне способны продемонстрировать обладание теми интеллектуальными и материальными свойствами и качествами, которые ассоциируются с противоположным полом и особенно ценятся в сугубо современном обществе. Но и современный мужчина, с полной безответственностью со своей стороны, не только допустил это, но еще и сам помог женщине, подтолкнув ее к работе на фабриках, в промышленности, в сфере образования, одним словом, во всех омерзительных институтах современного общества и современной культуры.

Там, где духовное оскопление современного материализованного мужчины все же еще не восстановило до конца фактического главенства женщины-гетеры, выступающей судьей служащих ей и огрубленных чувственностью мужчин, что было свойственно некоторым древним гинекократическим цивилизациям, все равно налицо глубокое вырождение женского типа вплоть до соматического, телесного уровня атрофии естественных возможностей, удушения специфически женского внутреннего мира. Отсюда тип женщины-"гарсон", выхолощенной, пустой девушки, не способной на малейшее усилие, выходящее за границы ее индивидуальности, утратившей, в конце концов, даже чувственность и тягу к чувственным наслаждениям. Показательно, что для многих современных женщин даже перспектива физической любви не представляет такого интереса, как нарциссический культ собственного тела, как желание показать свою плоть в одежде или с минимумом ее, как физический трэйнинг, как танцы, спорт, деньги и т.д. Европа и так уже довольно давно забыла о о чистоте безусловной жертвенности и безграничной верности, которая дает все, не требуя ничего взамен; о любви настолько сильной, что стоит выше чувства обладания. Кроме чисто конформистской и буржуазной "верности" Европа избрала такую любовь, которая не допускает того, чтобы любимый не любил в ответ. Женщина, которая посвящает себя мужчине, стала требовать взамен, чтобы мужчина принадлежал ей душой и телом, и тем самым отдача женщиной себя мужчине не только "гуманизируется" и обедняется, но, что еще страшнее, женщина совершенно неправомочно переносит на себя свойства (причем, самые низшие!) сугубо мужского естества: стремление к обладанию, право распоряжаться другим существом, тщеславие и эгоизм. За этим следует и другой, еще более негативный, этап, так как логика падения всегда подразумевает ускорение этого процесса. Пристрастившись к эгоцентризму, женщина начинает с некоторого момента интересоваться уже не самим мужчиной, а тем, что он может ей дать для удовлетворения ее тщеславия и ее прихотей. Параллельно этому происходит разложение и вырождение мужского типа, становящегося все более и более поверхностным по мере привыкания к сугубо практической жизни, которая в современном мире способствует деградации и денатурации мужского начала, независимо от того, является ли мужчина рабочим, капиталистом, ученым или политическим деятелем.

Таковы результаты западной "эмансипации", и эта болезнь грозит поразить весь остальной мир, распространяясь со скоростью чумы. Традиционная женщина, абсолютная женщина в самоотдаче, в отказе от существования для самой себя, в в о л е в о м стремлении жить только ради другого, нежели она сама, в простоте и чистоте своей преданности, достигает полного совершенства, полного самообладания, высшего ж е н с к о г о героизма, и в конце концов, становится намного выше обычного мужчины. И наоборот, современная женщина, стремясь жить только для себя, самоуничтожается. Стремление быть "личностью" в современном понимании приводит женщину к полной утрате ее подлинной глубинной личности.

(9) Согласно статистике 1950 года, 75% североамериканских девушек являются "сексуально анастезированными", и их "либидо" (по терминологии Фрейда) перенесено в сферу нарциссического эксгибиционизма. В целом же для англо-саксонских женщин вообще характерны сексуальные ингибиции, так как очень часто они являются жертвами ложного представления о "достоинстве" и пережитков пуританизма. Как реакция на это произошла "сексуальная революция", которая установила в обществе атмосферу плоской и дешевой похотливости, превратив секс в "продукт потребления" наряду с другими.

Легко себе представить, во что должны превратиться при таких обстоятельствах отношения между полами, в том числе и в материальном плане. Здесь, как и в магнетизме, творческая искра является тем ярче и живее, чем выше полярность, т.е. чем в большей степени мужчина является мужчиной, а женщина — женщиной. Но какие отношения могут быть между современными мужчинами и женщинами, этими смешанными, половинчатыми существами, лишенными всякого контакта со своей глубиннейшей природой? Между существами, у которых все начинается и кончается лишь физиологическим уровнем, хотя и даже здесь все чаще проявляются анормальные тенденции "третьего пола"? Между существами, не являющимися в душе ни мужчинами, ни женщинами? Между женщинами с мужским "я" и мужчинами с женским, гордящимися тем, что они — выше секса, тогда как, на самом деле, они стоят намного ниже его? Такие отношения отныне имеют сомнительный и двусмысленный характер: промискуитет, свойственный "товарищам"; болезненные "интеллектуальные" симпатии; банальность нового коммунистического реализма. Действительно, все здесь, пожалуй, сводится лишь к невротическим и иным комплексам, на которых Фрейд основал свою псевдонауку, весьма показательную для нашего времени. Схожи с этим и перспективы мира "эманиспированных" женщин: в авангарде здесь Соединенные Штаты Америки и Советская Россия, которые могут дать нам много ярких и поучительных примеров в этом отношении (9).

Юлиус Эвола