К вопросу о психологии свидетельских показаний

К вопросу о психологии свидетельских показаний

Молчанов Валерий Владимирович, Автор журнала "Законы России: опыт, анализ, практика"

Появление исследований в этой области, пожалуй, относится к первой половине XVIII в. Так, в «Книге о скудости и богатстве» Т. И. Посошков сформулировал ряд положений, касающихся психологических приемов допроса свидетелей и практических рекомендаций относительно способов изобличения лжесвидетельства. В зарубежной теории одним из первых к изучению этой темы обратился И. Бентам, который считал, что причины психологического свойства неизбежно отражаются на точности показания свидетеля, правдивости и ложности свидетельства[1].

Повышенный интерес к данной проблеме возник в конце ХIХ – начале ХХ в. с появлением новой для того времени науки экспериментальной психологии[2].

Ученым, занимающимся исследованиями в области судопроизводства, к числу которых относились, в частности, А. Елистратов, А. Завадский, Г. Португалов, Е. Кулишер, А. Кони, Л. Владимиров, Н. Розин, представлялось, что знание психологии свидетеля позволит на научной основе выработать практические меры, направленные на усовершенствование деятельности суда[3].

На основе данных экспериментальной психологии выдвигались различные предложения, которые, по мнению их авторов, могли бы способствовать повышению точности оценки свидетельских показаний. В частности, предлагалось законодательно предусмотреть возможность проведения экспертизы в отношении свидетелей по вопросу о том, каково может быть значение их показаний в каждом конкретном случае[4].

В советской правовой науке, на начальном этапе ее развития, психологические аспекты показаний свидетелей также не оставались без внимания правоведов[5]. Хотя в дальнейшем этой проблеме уделялось не столь большое внимание.

В качестве научного направления психологию свидетельских показаний весьма резко критиковал А. Я. Вышинский, который считал, что крупнейшим его недостатком является тенденция дезавуировать значение свидетельских показаний как не заслуживающих доверия[6]. В свою очередь М. С. Строгович, отмечая существенное значение психологии в сфере судебного доказывания, выступал против «чрезмерного психологизирования», подчеркивая недопустимость подмены свободной оценки свидетельских показаний судом «всяческими психологическими изысканиями»[7].

Обращает на себя внимание тот факт, что в отличие от дореволюционных исследований, предметом которых являлись в том числе причины, побуждения, влекущие свидетеля к даче ложных показаний, ни в советской психологической, ни в правовой науке практически не затрагивалась проблема психологии лжи. Между тем зарубежные ученые весьма активно занимались и продолжают заниматься этой темой[8].

Одним из вопросов, обсуждаемых в современной литературе по психологии, является определение признаков, по которым можно судить о сходстве и различии таких понятий, как ложь, неправда, обман. Думается, что применительно к юриспруденции научные изыскания в этой области представляют определенный интерес, поскольку действующее законодательство оперирует этими понятиями. Например, ст. 307 УК РФ предусматривает уголовную ответственность свидетеля за дачу заведомо ложных показаний; в ст. 70 ГПК РФ говорится об обязанности свидетеля дать правдивые показания; а в ст. 812 ГК РФ указывается на недопустимость свидетельских показаний при оспаривании договора займа, за исключением случаев, когда договор был заключен под влиянием обмана.

Некоторые психологи высказывают точку зрения, согласно которой ложь, неправда и обман имеют как сходные, так и отличительные признаки. Сходство и различие этих феноменов, по мнению исследователей, определяются несколькими обстоятельствами, а именно: намерениями, установками передающего сообщение (информацию) субъекта; степенью соответствия сообщения действительности; верой или неверием субъекта в истинность передаваемой другому лицу информации[9]. Принимая во внимание высказанные в научной литературе суждения, можно отметить следующее.

Обман может выступать как цель, совершаемое действие, результат этого действия.

Целью обмана является дезинформация другого лица, введение в заблуждение относительно определенных обстоятельств, создание у него неправильного, ошибочного мнения, представления о чем-либо.

Характер действий, являющихся собственно способами, средствами, с использованием которых достигается эта цель, различен. Так, в частности, обман может быть совершен посредством:

сообщения информации, не соответствующей действительности, то есть ее искажение. В этом случае лицо не только скрывает известные ему сведения, но и предоставляет взамен информацию, не соответствующую истине;

сообщения частично искаженной информации, то есть передача отдельных истинных сведений о фактах, но искажение другой, относящейся к этим фактам информации. Это делается с расчетом на то, что лицо, которому адресована информация, из всей совокупности переданных сведений сделает неправильные выводы относительно искомого факта;

умолчания об известных обстоятельствах. При умолчании лицо сознательно скрывает истинную информацию, но не сообщает сведений искаженных;

сообщения неполной информации, то есть информирование о некоторых подлинных фактах, но умолчание о других, необходимых для понимания как причинно-следственных связей происшедшего, так и целого. Здесь, учитывая соответствующую истине, но неполную информацию, лицо, которому она сообщается, актуализируя знакомые ситуации, прогнозирует развитие событий в наиболее вероятном, в его понимании, направлении. Неполная информация сообщается другому лицу для того, чтобы оно сделало ошибочные выводы из достоверных фактов;

действий, сочетающих умолчание и искажение информации о фактах;

передачи полной и соответствующей действительности информации. К такому способу обмана лицо прибегает тогда, когда считает, что именно правда покажется другому лицу наиболее невероятной. Искажение истины происходит в сознании обманываемого человека как результат ошибочных выводов из достоверной информации;

действий, не относящихся к вербальным утверждениям. Ввести в заблуждение можно, например манерой поведения, жестом и т.п.

Результат обмана проявляется в том, что у его адресата формируется неверное представление об определенных фактах, обстоятельствах.

Ложь является одним из способов, средств обмана. Данное понятие может быть определено как сознательное искажение известной субъекту истины с целью введения в заблуждение другого лица. Ложь всегда основана на намеренно неистинном утверждении. Таким образом, не всякий обман – ложь.

Психологическая структура лжи основана на сочетании трех факторов: утверждение лица не соответствует истине; лицо осознает неистинность своего утверждения; лицо ставит цель ввести другое лицо в заблуждение.

Что касается содержания понятия «неправда», то здесь можно сказать следующее. В определенном смысле неправда есть ложь, поскольку и то и другое представляют собой искажение истины, следствием чего является введение в заблуждение лица, которому сообщается неправдивая информация. Вместе с тем вряд ли есть основания подвергать сомнению тот факт, что причиной искажения информации могут быть дефекты в восприятии явлений, событий, связанные с психическим, физическим состоянием конкретного субъекта, внешними условиями и т.п. Поэтому в ситуациях межличностного общения, в частности при допросе свидетелей, неправда выступает как вербальный эквивалент заблуждения собственно свидетеля относительно каких-либо обстоятельств. В связи с этим допустимо говорить об отличии неправды ото лжи, состоящем в том, что в неправде отсутствует элемент осознанного сообщения не соответствующей действительности информации.

Надо полагать, что отличие лжи от неправды определяется не только наличием одного интенционального признака, а именно: сознательным или неосознанным искажением истины. Нельзя не принять во внимание тот факт, что способ и стиль передачи информации у различных субъектов может отличаться некоторыми особенностями. В частности, это проявляется в использовании слов и выражений, которые в определенном контексте приобретают смысл, противоположный их действительному значению, например при использовании различных форм иносказания. В этом случае лицо осознает, что сообщает информацию, не соответствующую действительности, однако не преследует цели ввести другое лицо в заблуждение, совершить обман, полагая, что тот, кому адресовано сообщение, правильно понимает смысл сказанного[10].

Таким образом, психологическая структура неправды определяется наличием следующих факторов: утверждение лица не соответствует истине; лицо не осознает или осознает несоответствие своего утверждения действительности; лицо не ставит цели ввести другое лицо в заблуждение.

Следовательно, есть основания говорить о том, что если ложь – это один из способов обмана, то неправда не относится к их числу.

В контексте рассматриваемой проблемы необходимо обратиться к вопросу о том, как в юридической литературе раскрывается содержание понятия «ложь», а точнее – заведомо ложные показания.

Едва ли можно признать достаточным определение ложных показаний только как «показаний, не соответствующих действительности», или «показаний, содержащих вымышленные, искажающие действительные обстоятельства дела факты»[11]. При определении содержания понятия «заведомо ложные показания» должны быть учтены как референтный, так и интенциональный признаки лжи, то есть акцентировано внимание на том, искажена ли истина и сделано это намеренно или нет[12].

Одна из проблем, представляющих известный интерес применительно к юриспруденции, относится к психологическим аспектам выбора такого способа обмана, как умолчание об известных фактах, то есть сокрытие информации.

Видимо, не лишено оснований утверждение, высказанное в литературе по психологии, согласно которому, если есть возможность выбора, большинство людей предпочитают именно умолчание[13]. Объяснений этому, надо полагать, может быть несколько.

У лжи существует явная негативная презумпция, умолчание же скорее ассоциируется с деянием менее предосудительным, поскольку нередко не расценивается как собственно обман. Несмотря на то, что ложь и умолчание в равной мере способны ввести в заблуждение жертву обмана и повредить ей, вероятно, чувство вины, испытываемое человеком в случае умолчания, меньше, чем при прямой лжи. Это происходит, скорее всего, в силу того, что умолчание «пассивно» и психологически оно оценивается как «меньшее зло», не явный обман. Умолчать о чем-то, как правило, проще, чем сообщить искаженную информацию, поскольку успешная ложь предполагает построение логически согласованной цепочки ложных утверждений, точное запоминание того, что следует сказать, дабы не оказаться уличенным в обмане, впав в противоречия. В случае раскрытия правды умолчание всегда легче оправдать, например сославшись на забывчивость, незнание и т.п.

Необходимо отметить, что в юридической науке умолчание о фактах квалифицируется неоднозначно. Одни ученые полагают, что умолчание об обстоятельствах дела следует рассматривать как отказ от дачи показаний, другие считают, что такое деяние может быть квалифицировано как дача заведомо ложных показаний[14]. Не ставя целью вторгаться в область квалификации уголовно наказуемых деяний, представляется возможным сделать некоторые замечания относительно этого вопроса.

Сокрытие свидетелем информации (умолчание), как отмечалось выше, – один из способов обмана суда, имея в виду то, что свидетель обязан сообщить все известное ему о фактах, входящих в предмет доказывания по делу. Умолчание может быть, условно говоря, явным или неявным. В первом случае свидетель отказывается отвечать на поставленный вопрос, делая об этом заявление, либо молчит в ответ на поставленный вопрос. Во втором умолчание выражается в том, что лицо уклоняется от ответа, ссылаясь на неизвестность ему фактов, относительно которых ставится вопрос, – «не знаю», «не видел» и т.п.

Пожалуй, нет оснований сомневаться в том, что «явное» умолчание прямо подпадает под признаки преступления, предусмотренного ст. 308 УК РФ, устанавливающей ответственность за отказ от дачи показаний. Что же касается умолчания «неявного», то эта ситуация с правовой точки зрения не однозначна.

Надо сказать, некоторыми авторами высказывается мнение о том, что такие ответы свидетеля, как «не запомнил», «не увидел», «не услышал», уголовно наказуемыми признавать нельзя в силу «практической невозможности опровергнуть то или иное восприятие человеком какого-либо факта»[15]. Обоснованность такого утверждения вызывает некоторые сомнения хотя бы потому, что отрицание знания обстоятельств, имеющих значение для дела как одной из форм умолчания, может быть опровергнуто другими доказательствами по делу.

По сути, заявление о незнании чего-либо, если это не соответствует действительности, является ложным утверждением, но едва ли есть достаточные основания для того, чтобы расценивать это действие как заведомо ложное показание, поскольку такого рода ложное утверждение делается свидетелем лишь относительно факта знания им обстоятельств, а не собственно фактов, входящих в предмет доказывания. Применительно к фактам предмета доказывания свидетель не сообщает никакой ложной информации, но скрывает известные ему сведения о них путем умолчания. Такое «неявное» умолчание есть неисполнение свидетелем обязанности сообщить суду известные ему сведения, поэтому должно квалифицироваться как отказ от дачи показаний.

Однако возникает такой вопрос: следует ли из буквы закона прямая обязанность свидетеля сообщить суду все известные ему сведения об обстоятельствах дела?

Обязанность свидетеля «сообщить все известное ему по делу» предусмотрена Кодексом РФ об административных правонарушениях (ч. 2 ст. 25.6). Вместе с тем Закон устанавливает административную ответственность только за заведомо ложные показания (ст. 17.9). ГПК РФ указывает на обязанность свидетеля «дать правдивые показания» (ч. 1 ст. 70). При допросе судья «предлагает свидетелю сообщить суду все, что ему лично известно об обстоятельствах дела» (ч. 2 ст. 177). АПК РФ обязывает свидетеля лишь «сообщить арбитражному суду сведения по существу рассматриваемого дела» (ч. 3 ст. 56 АПК). УПК РФ предусматривает, что свидетель не в праве «давать заведомо ложные показания либо отказываться от дачи показаний» (п. 2 ч. 6 ст. 56). При этом во всех процессуальных кодексах имеются отсылочные нормы об уголовной ответственности за заведомо ложные показания и за отказ от дачи показаний.

Применительно к поставленному вопросу положения, содержащиеся прежде всего в АПК РФ и в УПК РФ, недостаточно определенны, учитывая, что собственно УК РФ не дает ясного представления о содержании понятия «отказ от дачи показаний», равно как и «заведомо ложные показания».

Список литературы

[1] Бентам И. О судебных доказательствах / По изд. Дюмона. Пер. с фр. И. Гороновича. Киев, 1876. С. 22–33.

[2] См., например: Рибо Т. Психология внимания. СПб., 1892; Снегирев В. А. Психология. Харьков, 1893; Джеймс У. Память: Психология. СПб., 1905; и др.

[3] См., например: Елистратов А. И., Завадский А. В. К вопросу о достоверности свидетельских показаний // Труды Казанского юридического общества. 1903; Португалов Г. О свидетельских показаниях. М., 1903; Кулишер Е.М. Психология свидетельских показаний // Вестник права. Вып. VIII. 1904; Розин Н. К вопросу о значении свидетельских показаний // Вопросы права. 1911; Владимиров Л. Е. Психологическое исследование в уголовном суде. М., 1912.

[4] См.: Проблемы психологии. Сборник / Под ред. Гольдовского. СПб., 1909. С. 52.

[5] См., например: Канторович Я. А. Психология свидетельских показаний. М., 1925; Гродзинский М. М. Единообразие ошибок в свидетельских показаниях. М., 1927.

[6] Вышинский А. Я. Теория судебных доказательств в советском праве. М., 1946. С. 217.

[7] Строгович М. С. Материальная истина и судебные доказательства в советском уголовном процессе // Избранные труды. Т. 3. Теория судебных доказательств / Отв. ред. А. М. Ларин. М., 1991. С. 251, 252.

[8] См., например: Walk R. L., Henley A. The Right to Lie. New York; Peter H. Wyden, Inc., 1970; Zuckerman M., De Paulo B., Rosenthal R. Verbal and Nonverbal Communication of Deception // Advances in Experimental Social Psychology. New York: Academic Press, 1981; Strichartz A.. F., Burton R.. V. Lies and Truth: A Study of the Development of the Concept // Child Development. 1990. V. 61. № 1; и др.

[9] См., например: Coleman L., Kay P. Prototype semantics: The English word lie // Language, 1981, V. 57; Знаков В. В. Западные и русские традиции в понимании лжи: размышления российского психолога над исследованиями Пола Экмана. Послесловие к книге П. Экмана «Психология лжи». М., СПб., 2003. С. 245 – 254; и др.

[10] См.: Shibles W. Revision of the Definition of Lying as an Untruth Told with Intend to Decieve // Argumentation, 1988, № 2. Р. 102.

[11] См.: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Отв. ред. А. И. Рарог. М.: Проспект, 2004. (комментарий к ст. 307 УК РФ); Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации (постатейный) / Отв. ред. Л. Л. Кругликов. М.: Волтерс Клувер, 2005 (комментарий к ст. 307 УК РФ).

[12] См.: Голоднюк М. Н. Преступления, препятствующие исполнению работниками правоохранительных органов их обязанностей по осуществлению целей и задач правосудия // Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 5 / Под ред. Г. Н. Борзенкова и В. С. Комиссарова. М., 2002. С. 174, 175.

[13] Экман П. Психология лжи. СПб., 2003. С. 24.

[14] См., например: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации (постатейный) / Отв. ред. Л. Л. Кругликов. М.: Волтерс Клувер, 2005 (комментарий к ст. 308 УК РФ); Уголовный закон в практике мирового судьи: Научно-практическое пособие / Под ред. А. В. Галаховой. М.: НОРМА, 2005. С. 232.

[15] См., например: Гончаров Д. Ю. Ответственность за отказ от дачи показаний // Журнал российского права. 2002. № 6. С. 109.

Для подготовки данной применялись материалы сети Интернет из общего доступа