Коррупция, криминализация, клептократия

Коррупция, криминализация, клептократия

В РАМКАХ ОБЩЕЙ ЭКСПАНСИИ (с периферии общественного развития к центру его; «из ниши - в пространство») криминально-коррупционного феномена современная Россия - как, впрочем, и иные республики СНГ - предстает как «особый случай», экстремальное выражение тенденции. Здесь количество переросло в качество давно и бесспорно. Нерасчлененность преступного, «преступающего» (законы) конгломерата; клептократизация общества представляют собой уже не тенденцию, а реальность. Если в иных национальных ситуациях, включая Центральную Европу или Китай, «феномен ККК» выглядит как важный, но не основной («один из ...») процесс общественного развития, то в России сама историческая ситуация развивается в рамках данного феномена Именно коррупция стала «основным фактором, определяющим наше развитие, а точнее - нашу деградацию» (Ю. Болдырев), она определяет с 1991-1992 годов магистральное направление общественной эволюции (или инволюции); действия практически всех ее субъектов - и академиков, и героев (военных), и «мореплавателей», и плотников.. Сюда можно добавить и церковные структуры, и героев спорта, и практически весь шоу-бизнес, профсоюзные и партийные структуры и многих других.

Сам термин «мафия» обозначает в России 90-х годов не только организованную преступность, но и нелегальные аспекты присваивающей, перераспределительной деятельности всех привилегированных и властных групп и кланов, и принцип (характер) взаимодействия как между правящими элитами, кланами и т. д., так и внутри них. Отсюда образ «великой криминальной революции». Отсюда и те факты, цифры, цитаты, относящиеся к России, которые были привлечены в начале статьи для иллюстрации всеобщей тенденции.

Это «особенное», а в определенных аспектах - и «единичное», в криминализации российского общества не может быть объяснено каким-то одним фактором. Налицо взаимодействие - и достаточно органичное - множества «образующих» процессов.

Это и определенная национальная, социально-культурная традиция: «позитивная» (наличие явления: «воруют...», облик российского чиновничества и т. д.)-и «негативная» (отсутствие явления: правовой традиции, уважения к закону, личности, собственности). И сами гигантские размеры страны (бесконтрольность) и госсобственности (беспрецедентные масштабы, хищнический характер - и длительность разграбления, «дележа кости»). И органическая связь коррупционно-теневой и вообще незаконной практики (от взяток и «цехов» до бытовой «растащиловки») со стихийным противостоянием «личности» (и «масс») запретительной и загнивающей системе... Список этот может быть (и будет) продолжен и умножен.

И все же существует, по-видимому, фокусирующий элемент, определяющий масштабы и специфику процесса. Имеется в виду тотальный, «всесферный» характер распада прежней системы структур - при фактическом отсутствии реальных элементов нового (провозглашенного) проекта развития (экономическая база, социальные субъекты, политическая структура, гегемония, право, культура, традиции)... Иначе говоря, ситуация вакуума, созданная и усиленная выбранным вариантом реформ, но и ситуация «святого места», которое, как известно, пусто не бывает. И «вакуум» был стремительно заполнен - не утопиями проектов (ностальгических или заимствованных), а реальностями, бывшими «в наличии», основанными на непосредственных корпоративных и групповых интересах тех «субъектов», которые оказались ближе к госвласти, госсобственности, каналам распределения. Интересы эти удовлетворялись без каких-либо поправок на общие (государственные, большинства) потребности и уже поэтому не могли не придать криминальный (клептократический) характер процессу в целом.

Иные, упоминавшиеся (и неупоминавшиеся) выше факторы - преобладание финансово-спекулятивного капитала, система цен, отложенный спрос генералов госпромышленности и отложенные капиталы капитанов «теневой экономики», деморализация травматизированного и погруженного в борьбу за выживание большинства, отсутствие «системы сдержек и противовесов» - лишь увеличивали возможности и аппетит стай стервятников, гарантировали безнаказанность и величину прибыли.

Если в странах традиционной периферии капитализма нынешняя экспансия процессов «ККК» связана с наступлением рынка при одновременном ослаблении как государства, так и гражданского общества, то в России эти процессы стали главной формой распада государства в условиях отсутствия нормального рынка при абортивном состоянии гражданского общества.

Как природа ключевого «образующего» процесса в современном российском обществе (присвоение и раздел государственной собственности), так и императивы выживания и адаптации большинства; как слабость центральной власти, ее контроля, так и эмбриональный характер автономных социальных и политических субъектов; как роль - господствующая и все еще растущая - чиновничества, так и доминирующий в стране общий морально-психологический и идеологический климат («обогащайтесь!»); как падение престижа любого производства, так и действенность, и престиж

структур организованной преступности; осознание (особенно молодежью) того, что «все дозволено, включая то, что запрещено» и что никогда - ни завтра, ни в более отдаленном будущем (или прошлом) - не представится (и не представлялась) подобная возможность - все это порождает и усиливает процесс «тотальной криминализации».

КАК ИЗВЕСТНО, главными направлениями криминализации российского общества стали:

А. Раздел «сверхдобычи», госсобственности, казнокрадство: - через приватизацию, от маломощного легального ствола которой торчат - во все стороны - криминальные побеги и ветви (последнее, по времени, отнюдь не по размерам награбленного, новшество в этой сфере - пресловутые «залоговые аукционы»);

- через создание и деятельность на гос(акционированных) предприятиях так называемых кооперативов;

- через присвоение и продажу «на сторону» и особенно за рубеж продукции госпредприятий;

- через реализацию «на сторону» основных фондов; собственности, движимой и недвижимой, предприятий, учреждений, воинских частей, институтов и т. д.;

- через прямое хищение этой собственности;

- через гигантскую, тысячесубъектную систему квазилегальных льгот;

- через присвоение прибылей, приносимых государственными капиталами, проворачиваемыми в «уполномоченных» коммерческих банках;

- через финансовые аферы типа фальшивых авизо, прямое расхищение средств госбанков;

- через уклонение от платежа налогов (госпредприятия, частные фирмы и т.п.);

- через массовый нелегальный вывоз средств за границу; - через прямое расхищение чиновничеством, клептобуржуазией и иными структурами средств, выделенных по бюджету и иным программам (фонды) на социальные и экономические нужды. Б. Внезаконное присвоение средств населения:

- неплатежи - задержка на срок от полумесяца до полугода и больше выплат пенсий и зарплаты, десятков триллионов рублей, крутящихся на счетах коммерческих банков и присваиваемых чиновниками и администрацией предприятий;

- взятки, получаемые госчиновниками от предпринимателей, других госструктур - и всех «обращающихся»; поборы - за поступления в учебные заведения, больницы и т. д.ю;

- финансовые аферы («пирамиды», лопнувшие банки, прямое мошенничество) с десятками миллионов пострадавших и десятками триллионов присвоенных рублей";

- самоназначение - администрациями небюджетных предприятий - высокой и сверхвысокой зарплаты',

- вымогательство денег структурами организованной преступности, жертвами которого являются как предпринимательские круги, так и - в меньшей мере - «крутые потребители» (главная форма - рэкет). В. Криминализация общественных отношений: Помимо собственно рэкета сюда относятся:

- общий рост и структуризация организованной (вне государства) преступности; контроль преступных группировок над рынками, портами, банками, предприятиями, отраслями, городами, регионами - особенно погранично-портовыми;

- борьба за раздел и передел сфер влияния - со стрельбой и взрывами; широкое распространение практики заказных убийств;

- массовый подкуп чиновничества, администраций, правоохранительных органов («коррупция» - в самом узком смысле слова);

- криминализация общественного сознания (особенно молодежного), рост престижности преступности; - стремительный рост наркобизнеса;

- создание «организованной преступностью» и коррумпированной госверхушкой разветвленной системы международных связей;

- «мафиозные», противозаконные действия администраций, связанные с борьбой за власть и, опосредованно, за собственность (сюда относится и война в Чечне, и деяния губернатора Приморья Наздратенко, и бесчисленные примеры протекционизма);

- почти всеобщая криминализация масс-медиа (в первую очередь телевидения), политических отношений и структур и т. д. (смотри «чемоданы компромата», скандалы последней избирательной кампании и т. п.).

И это перечисление можно продолжить до «окрестностей бесконечности»...

О некоторых конкретных - и наиболее впечатляющих проявлениях всего этого уже говорилось. Еще одним из них (и одновременно предпосылкой коррупционно-криминальных процессов в России 90-х годов) выступает практически полная безнаказанность основных субъектов этих процессов.

Лишь один процент «коррупционных преступлений» в России удается вскрыть; лишь одно из каждой тысячи экономических преступлений завершается судебным разбирательством. Чем крупнее сумма сделки и наживы, чем выше уровень «берущего» (вымогающего) чиновника - тем выше гарантия безнаказанности.

Об этом пишут, говорят (почти «не споря») абсолютно все - на улице и в прокуратурах, журналисты и бывший начальник охраны президента. Подобный порядок вещей поддерживается и законами круговой поруки, и отсутствием в обществе каких-либо объективных ограничителей, противовесов процессам «ККК» (будь то иная логика развития, сложившиеся классы, демократические нормы, правовое государство, социальная активность масс, любая структура или процесс, которые, воспринимаясь «хватающими», как угроза, будили бы в них инстинкт самосохранения). На страже криминального беспредела и высшие власти государства («В стране, - как однажды разъяснил президент России, - есть проблемы, более важные, чем коррупция»), и интеллектуальная обслуга (теоретизирующая насчет исторической неизбежности и «по большому счету оправданности» криминали-зации как переходной фазы капиталистической эволюции), и социальная пассивность низов в их индивидуализированной борьбе за выживание и адаптацию.

Трудно не согласиться с оценкой автора «Независимой газеты» А. Образцова (2 октября 1996 года): «Когда Егор Гайдар объявил о перестройке сознания в сторону рынка и сказал, что для этого все средства хороши, главное - создать тип собственника, то он открыл тем самым парадный вход для мошенников. О законности и порядке решили говорить уже с внуками акул».

В итоге «стаи стервятников и колонии раковых клеток» творят все, что считают нужным и выгодным, не ведая иных ограничений, кроме налагаемых собственным аппетитом (и состоянием «пищетракта») и аппетитом соперничающих «волков» и «пираний». Налицо не такая уж частая ситуация, когда теряющим оказывается - в той или иной мере - все общество, объект пожирающих его богатство кланов, вгрызающихся в него «сверху» (высшие эшелоны административной власти, банковская олигархия), «сбоку» (директора, чиновничество, организованная преступность) и «снизу» (преступность неорганизованная).

Никакой «учет интересов» - общества как целого или массовых социальных групп - не «ставит в рамки» процесс раздела, поглощения и переваривания «добычи века» (исключение составила ситуация, непосредственно предшествовавшая президентским выборам лета 1996 года - и завершившаяся вместе с ними). Здесь, по-видимому, принципиальное различие между «нормальным» развитием капитализма в XX веке и тем его становлением, которое происходит сегодня в России.

Основными субъектами большинства криминальных (внезаконных, подзаконных) деяний, упомянутых в приведенном выше, совершенно условном (и далеко не полном) реестре, выступают:

- государственная (или парагосударственная) экономическая элита - административная, финансовая, производственная;

- чиновничество (в более узком смысле термина) - гражданское, военное, «правоохранительное»; администрация общественных служб и т. д.;

- частный (или «смешанный») бизнес, «клептобуржуазия», прежде всего финансовая, во вторую очередь - торговая;

- организованная преступность (мафия - опять-таки в «узком смысле» понятия), со всеми своими уровнями и разветвлениями; - неорганизованная (индивидуальная) преступность. В первых двух случаях речь идет о силах, которые прямо представляют государство, точнее - государство, погруженное в рыночные отношения; следующие два «фактора» непосредственно представляют «псевдорынок» (в симбиозе с государством) и «псевдогражданское общество».

При этом четко демаркировать разделительную линию между различными кланами чиновничества и частным бизнесом трудно. Не намного легче и соответствующее разграничение со структурами организованной преступности.

Вообще отношения внутри коррупционно-криминального треугольника обладают в России определенной спецификой. Здесь органичнее, теснее и «полнее», чем в каком-либо ином индустриальном обществе, связь между властно-чиновничьей составляющей «комплекса» и бизнесом (кроме, быть может, «челночного»). Связь и генетическая, и функциональная. Россия не знает (пока?) ни влиятельных частнособственнических групп, представляющих ответвления (филиалы) иностранного - или «иноэтнического» - капитала; ни буржуазии, вышедшей из олигархии (ядро которой составляли бывшие землевладельцы), ни аналогов «группы Монтеррея», корейских шаболов или японских дзайбацу. Удельный вес «государственных генов» (люди, капиталы) в российском бизнесе сравним лишь с африканским. В этом плане «третий партнер» - организованная преступность - более автономен, имеет и независимые от государства генеалогические корни. Отношения «мафий» - в узком смысле слова - с госаппаратом носят более дифференцированный, выборочный характер: они органичнее, непосредственней, тотальней, когда действующими лицами выступают субъекты «теневой экономики», с одной стороны, и правоохранительные органы и органы местной власти - с другой. В иных случаях и на иных уровнях политическая недозрелость «частных» мафий, особенно «братвы», пока не способствует установлению постоянных и, главное, прямых связей с госаппаратом.

Напротив, отношения мафий с частным бизнесом носят исключительно плотный, многосторонний (а подчас и «конструктивный») характер. Уступая государству по степени родства с клептобизнесом, мафии играют вполне сравнимую с ним роль, поскольку речь идет об обеспечении условий его функционирования. Через «бизнес» идет и важная линия связей «мафия - госаппарат». В итоге связи «треугольника» выглядят (условно) как «госаппарат - клептобизнес - оргпреступность».

Все углы данного треугольника связаны друг с другом не по закону евклидовой геометрии, но бесчисленными нитями, и каждая из них - органична реальности и тенденциям ее развития.

РЕЗУЛЬТАТЫ этого процесса общественного развития, субъектом которого выступает «тройственный союз», а объектом - все остальное общество (включая и остальных «субъектов рынка»), могут рассматриваться под разными углами зрения.

С одной стороны (об этом уже говорилось), представляется правомерным говорить о системообразующем характере данных процессов. Кристаллизация нового, «дезэтатизированного» (разгосударствленного) социума в России происходит в основном в русле криминализации, основанной на внезаконной («подзаконной») приватизации госсобственности, коррупции, приватизации госаппарата чиновничеством во взаимодействии с организованной преступностью и псевдополитическими структурами.

Если в прежних «экстремальных ситуациях» (США 20-х годов, Италия и Мексика второй половины XX века и т.д.) криминально-коррупционные структуры при всей их силе и влиянии оставались на «полупериферии» системы, сформированной вокруг иного ядра и развивающейся по иной (рыночной) логике, - то в сегодняшней России данный тип отношений формирует и ядро системы, и ее сосуды (связи), определяет направление ее становления. Так происходит и вследствие слабости других субъектов и отношений, и в силу самой логики распада государства и эволюции этатизма в ситуации «сверхбогатства без хозяина» и вчерашнего «сверхгосударства» - без права; в условиях продолжающейся неразделенности власти, собственности и «общества»; при отсутствии реальных ограничителей аппетитов и действий преступной олигархии.

Очевидно, что подобная системообразующая роль «феномена ККК» в исторической ситуации, переживаемой сегодня Россией, свидетельствует, во-первых, об органичности данного феномена; во-вторых, об определенной его функциональности.

Действительно, «великая криминальная революция» в современной России, великий передел, обернувшийся еще большим беспределом, не возникли в результате исторической случайности или вмешательства внешних сил (заговор, завоевание, «импорт» субъектов и т.д.)- или реализации социальной утопии, как продукт «социальной инженерии». Не будучи фатально предопределенными, как сам «феномен ККК», так и его системообразующая роль предстают как естественное продолжение (и вырождение) определенных традиций, ряда долговременных тенденций национального (этатистского) развития - и как явление, отнюдь не стоящее в стороне от фазовых тенденций развития мирового. Иными словами, феномен этот выступает как своеобразная равнодействующая тех и других, в известной мере - как закономерное преломление мировых тенденций специфической постсоветской исторической ситуации. По сути дела, все, что говорилось ранее о «корнях специфики» коррупционного процесса в России, свидетельствует одновременно о его органичности, глубинной объективной обусловленности.

Во-вторых, налицо и элементы обратной, обусловливающей связи рассматриваемого феномена - и модели долговременной общественной эволюции (инволюции). Это прямо и непосредственно связано со спецификой распада советского социума; с объективными, структурными изъянами исторической ситуации, в рамках которой развал прежней системы не «освободил» уже наличествующие структуры «новой» нормативной («долженствующей быть») системы. Ни этих структур, ни соответствующих субъектов попросту не оказалось - ни в одной из сфер общественного развития.

В подобной ситуации процессы «ККК» и выступали как компенсаторы, обеспечивающие структурные связи в постсоветском пространстве, функционирование «реально сменяющего» социума, «притирку» и «смазку» различных, структурно-разнородных его элементов внутри государства, рынка, гражданского общества - и между ними. Вне криминально-коррупционных отношений было бы, по-видимому, невозможным сояетать политическую власть неоэтакратии («неономенклатуры») - и функционирование рынка. Рыночные отношения - и отсутствие конкуренции; слабость частного капитала - и открытость экономики; логику рынка - и отсутствие традиционных субъектов капиталистических отношений и капиталистического права; монополизм производства - и множественность собственников; гражданские свободы, демократические фасады - и процесс первоначального «накопления». Через процессы «ККК» происходит кооптация во власть банковского капитала и перераспределение прибыли монополистов (взятки), умножается число собственников и реализуются, регулируются правовые аспекты рыночных отношений (рэкет) и т. д. и т.п. Именно из этой компенсирующей функции, слабости прежних, известных из исторического опыта форм государства, рынка и гражданского общества и возникает системообразующая роль коррупционных процессов. Именно здесь, возможно, - глубинная причина «неприкосновенности» их носителей.

В то же время - об этом уже говорилось и еще будет сказано - формируя определенную систему структур (приставка «псевдо» скорее употребляется по инерции), данные процессы блокируют развитие иных, более «цивилизованных» альтернатив развития; стерилизуют или деформируют соответствующие тенденции и их потенциальных носителей (будь то структуры, связанные с высокими технологиями, производством продовольствия - или с гипотетическим «другим путем» - развития капитализма на базе «неформальной экономики»).

Отсюда - сомнения в «переходном», сугубо временном характере нынешней исторической ситуации в России, «феномена ККК» и образованной им системы структур. Образы «детской болезни» (капитализма) потомков вчерашних пиратов, ставших капитанами современной экономики, и т.д.-не убеждают.

Дело не только в том, что и сегодня - 50 или 100, или 150 лет спустя - кланы организованной преступности в Колумбии, США или Италии не стали движущей силой экономического прогресса (не говоря уже о процессе социальном); не только в долговременности пагубных результатов разграбления общества госбюрократией в Латинской Америке или Тропической Африке. И не в альтернативности глобальных тенденций, о которой шла речь выше.

Сомнения насчет преходящего характера структур «ККК» в России связаны прежде всего именно с системностью («схваченностью») этих структур, с нынешней бессубъектностью иных альтернатив, с отсутствием - в настоящее время и в обозримом будущем - реальных мотивов и предпосылок для «смены вех» самой клептократией. Речь идет все о той же слабости гражданского общества, классов, демократического давления масс, экономического давления «цивилизованного рынка». При этих условиях лишь ситуация «начисто обглоданной кости» может изменить психологию и практику клептократии. Однако с учетом несметности богатств России и международных связей ее элит ждать этого придется долго. Тем временем может вновь смениться глобальная «система координат», придавая российской «переходности» заведомо перманентный характер. А сама страна будет продолжать платить по счетам криминализации.

Правомерность гипотезы о «непереходном» характере нынешней, сложившейся вокруг «феномена ККК» системы структур подтверждает, на наш взгляд, и доминирующая - с весны 1994 года - тенденция социально-политического развития России (наиболее четко проявившаяся в единодушии по отношению к «гадкому утенку» в октябре 1996-го), тенденция консолидации современных российских элит на базе признания и закрепления результатов уже происшедшего «первичного» раздела добычи и принятия «правил игры» на последующих его стадиях. Правил, которые исключили бы гражданское общество, большинство из этой игры, но отнюдь не сделали бы ее более цивилизованной...

ВСЕ СКАЗАННОЕ об объективном и, возможно, долгосрочном характере ситуации не означает, разумеется, ее принятие как неизбежной, ее «оправдание» - и признание «разумной» (по аналогу с гегелевской формулой)...

Достаточно напомнить о первых непосредственных результатах криминализации России.

Начать следует, по-видимому, с войны в Чечне, напрямую связанной с коррупционно-криминальными процессами, в течение двух лет представлявшей собой одну из главных «питательных сред» расширения и углубления этих процессов. Войны, стоившей около 250 тысяч убитых, раненых, искалеченных.

На втором месте - прямое воздействие коррупции на жизненный уровень, здоровье широких масс населения - будь то голодающие семьи рабочих (неплатежи!), солдаты-дистрофики (воровство в армии), жертвы срыва социальных программ (неуплата налогов и воровство в фондах).

Еще одна «линия воздействия» - социально-культурная. Здесь впору говорить о национальной катастрофе, глубинные последствия которой будут носить, очевидно, наиболее длительный характер. Но и то, что пузырится на поверхности, выглядит достаточно жутковато: рост преступности с ее убитыми и искалеченными - как физически, так и духовно, с тем специфическим общественным климатом, в котором выросло и воспиталось (по меньшей мере) целое поколение; с распространением и престижем - бандитизма, «крутости» (жестокости), проституции, наркомании. И «обратно» - потеря (возможно - необратимая) прежнего научно-культурного и культурно-духовного потенциала страны, и вместе с тем - ее цивилизационной идентичности. Если в Восточной Азии частичное отступление последней стало ценой за приобщение к достижениям технологической цивилизации - в России распад идентичности культурной оплачен деградацией технологической. Как не вспомнить шуточку о «во всем виноватом слесаре».

Все это, заметим, не говоря о сотнях миллиардов долларов, которых лишилась экономика страны, о прямых последствиях этого кровопускания - от развала производства до «утечки мозгов».

От каждого из этих прямых, бесспорных, осязаемых «итогов» криминальной и криминализирующей трансформации российского социума в 1992-1996 годах тянутся бесчисленные нити и стрелки «опосредованного воздействия». Некоторые из них упираются в наиболее общие и дискуссионные, а возможно, и более долговременные аспекты данного воздействия.

«Феномен ККК» сыграл огромную роль в том «полураспаде» трансформируемого государства и эмбрионального гражданского общества, которым отмечена история России в последние пять лет. В то же время данный феномен препятствует разводу власти и собственности, государства и общества, которые заражают друг друга подобием социально-политического СПИДа, выступающего в России не столько как болезнь демократии - или развития, - сколько как результат (и предпосылка) отсутствия того и другого. Будучи неоспоримым доказательством и проявлением разложения этатизма, этот процесс может оказаться аналогом биологической стерилизации рыночной экономики в стране.

О каком выходе из нынешнего структурного кризиса в стране, о каком преодолении «барьера высоких технологий» может идти речь в ситуацииклептократии? То же можно сказать о демократизации страны, о развитии гражданского общества и об иных общепризнанных направлениях прогрессивного развития.

Возникает своеобразная историческая ситуация, в рамках которой (пользуемся термином и образом, предложенным Б. Кагарлицким) фазовому прошлому (этатизм) противостоит не только - и не столько - обусловленное ведущей мировой тенденцией, известными нам «законами развития» и т. д. будущее, но и структурная тенденция, «перпендикулярная» оси «прошлое - будущее». В чем-то топологически схожая с той, которая возникла в Европе в 30-е годы. В чем-то - сугубо различная: фашизм выступал как одна из альтернатив, один из вариантов (тупиковый, как оказалось вскоре) «общемировой» модели (массового производства и массового потребления, этатистского развития). В современной России субъекты и возможности иных альтернатив пока не просматриваются, а те, которые формируются вокруг «феномена ККК», могут оказаться несовместимыми с тенденциями мирового развития.

Однако связывать все - или главные - надежды с этой несовместимостью опасно. И потому, что она не является гарантированной, и потому, что ее эффект может наступить слишком поздно (в ситуации начисто ограбленного, развращенного или колонизованного общества). И потому, что вне ситуации 1945 года (имеются в виду Германия или Япония) любой качественный системный сдвиг предполагает решающую историческую активность «национальных субъектов».

В России вариантами подобной активности могут быть «проникающее воздействие цивилизованного рынка, нормальной буржуазии»; капиталистическая эволюция госкриминальных структур, жесткие действия «царя или героя» по наведению порядка - или давление большинства через организации гражданского общества и институты демократической власти. Иные пути представляются закрытыми либо в силу региональной специфики обществ, которые по ним прошли (Восточная Азия), либо вследствие геополитической специфики России; глобального (Север - Юг) раскола мира, экологических императивов, фактора времени... Действия же «героя» без опоры на самостоятельную активность масс рано или поздно натолкнутся на проблемы и препятствия, связанные с компенсирующей функцией «ККК» - и невозможностью (крайней сложностью) найти им замену...

Иначе говоря, и для того, чтобы радикально изменить нынешнюю систему структур, и для того, чтобы цивилизовать, «поставить в рамки», заставить считаться с интересами общества нынешних хозяев страны - нет иного пути, кроме развития социальной и политической активности масс, создания и укоренения гражданского общества, демократизации.

Не окажутся ли, однако, структуры организованной преступности («мафии» в узком смысле слова) и клептобизнеса (частного) в состоянии сыграть роль ядер гражданского общества в будущем, «самоопределившись» и выделившись из комплекса? Ответ на этот вопрос зависит от нескольких переменных: останется ли государство в своем нынешнем состоянии (гниение за демократическим фасадом) или сомкнется с мафиями напрямую, через политическую сферу (по модели Арканара Стругацких), или превратится в деспотию - «прогрессивно-популистскую» или олигархическую? Смогут ли мафии напрямую выйти в сферу высокой политики? Захочет ли Запад вступить в политический союз с частью клептобизнеса, привлекая его в «свой» сектор «цивилизованно-компрадорской» буржуазии? Сколь долго сохранится ситуация отсутствия в России цивилизованного гражданского общества? И т. д. и т.п. При определенном сочетании ответов на эти вопросы возможность выступления криминалов отдельно от государства и в объективной роли главного противовеса ему вряд ли стоит исключать априорно. В какой мере подобная ситуация отвечает классическим определениям гражданского общества? Какого рода социум сложится вокруг такого общества и такого государства - вопрос отдельный, тема для антиутопии. К счастью, речь идет об альтернативе, пока не предопределенной фатально.

Список литературы

К. Майданик. Коррупция, криминализация, клептократия.