Проблемы детства с историко-педагогической точки зрения

2

Содержание

Введение

Глава 1. Детство как основа развития человека

1.1.Периодизация детства и особенности развития детей

Глава 2. Педагогические мысли прошлого на развитие личности

2.1.Философско – педагогические воззрения

2.2. Педагогика как боговдохноленное искусство

2.3. Духовность как основа личности

Заключение

Литература

Введение

Этот вопрос все еще оспаривается: что такое детство? Судя по высказываниям Толстого, все-таки это, скорее, состояние души, ее свойство. Мне, например, такой взгляд кажется более правомерным. Да и как иначе, если одни из нас повто­ряют за Горьким: «В детстве у меня не было детства», а другие— за Сент-Экзюпери: «Я пришел из детства, как из страны».

Удивительное это состояние, что может длиться годы, а может потрясти душу однажды, но запомниться навсегда. В первой повести Толстого в главе, давшей название книге, «детство» это чувство передано так верно, почти до физического осязания, что у читателя невольно возникает острое воспоминание некогда пережитого беспричинного восторга, душевной ясности и покоя.

Современный глубокий и тонкий писатель Виктор Астафьев в автобиографической повести «Последний поклон» рассказы­вает тоже о детстве, почти сиротском, голодном, босоногом, которое, естественно, отличается от того, что прожил и пережил Лев Толстой и его герой. Вот уж воистину: у одного похлебка жидкая, у другого — жемчуг мелкий, а страсти вроде одинако­вые. Та же наполненность, чувство слияния со всем миром, неодолимая жажда впечатлений, впитывание терпких ароматов деревенской жизни. Богатству событий, что ежедневно проис­ходят на деревенской улице, мог бы позавидовать любой сыто-благополучный, но запертый, закупоренный в четырех стенах мальчишка. Да ведь и завидуют: разве мы все не замечали, как притягивает чрезмерно «одомашненных» ребятишек воля, коей пользуются «беспризорные» дети. Потому-то еще од­ной особенностью детства можно назвать потребность воли, простора для всяческого движения: физического, умственного, эмоционального.

Взрослых часто удивляют, ставят в тупик резкие переходы в поведении детей, перепады в их настроении. Это оттого, что мы для себя все решили: вот это — вещи первостепенной важно­сти, это—третьестепенной, а этим можно и вовсе пренебречь. Ребенку неведома подобная жесткая классификация. Он может горько заплакать оттого, что исчез солнечный зайчик, и сча­стливо засмеяться тому, как красиво выглядит ловко подстри­женная им мамина чернобурка. А в другой раз реакция может быть обратной, потому что в тот момент у него будут иные желания и интересы, и солнечный луч в темной комнате может „казаться совсем некстати, если идет игра в «тайну», в «ужасную опасность». Значит, еще одна особенность детства: отсутствие «нормативного» отношения к миру. И еще неумение отличить мир реальный от выдуманного.

Наверное, каждый из нас наблюдал, как занятно знакомятся дети. Они открыто или прячась за взрослого разглядывают друг друга, потом вдруг доверчиво протягивают ладошки и говорят: «Давай играть», если только не отвергнут навязываемое знакомство решительно и бесповоротно. Что они такое узнают в тот краткий миг взаимоизучения, по какому признаку, по каким критериям оценивают незнакомца, нам неведомо. Мы, вырастая, забываем многое из того, что умели и знали в детстве. В том числе и это умение безанкетного выбора напарника в деле. Какое-то природное чутье подсказывает им, руководит ими в отношениях и со взрослыми: к кому-то они доверчиво кидаются, предаются целиком; кого-то отвергают, несмотря на соблазны. Если это чутье им изменяет—значит,»гирокомпас» уже испорчен, разрушен наставлениями взрослых: определять «качество» людей не по тому, лежит к ним сердце или не лежит, а по тому, отвечают ли они нормам «приличия»[4,92].

«Ребенок не разбирает звания людей, а всей душой чувству­ет, что в каждом человеке живет то, что одно и то же и в нем и во всех людях» («Путь жизни»)[6 ,85}.

Детская незлопамятность, умение прощать. Нас это часто и умиляет и раздражает. Наблюдая за играми детей, мы видим: сейчас они —друзья, не разольешь водой. Через минуту поссо­рились, подрались даже. Но вот прошли, высохли слезы — и снова вместе. Такое впечатление, что в их отношениях отсут­ствует память о прошлом, совсем недавнем, как отсутствует и прогноз отношений. Будто они живут ощущением сей минуты. Но это нам так только кажется. Просто у них своя система оценки зла и добра. В рассказе, названном по-толстовски задиристо «Девочки умнее стариков», живописуется как раз такая ситуация. На деревенской улице повздорили две дев­чушки, обрызгали друг друга грязью и запачкали новые наря­ды. Матери их сцепились между собой, вмешались мужчины, затеялась большая уличная свара, остановить которую, каза­лось, уже будет невозможно. Но увидела старая женщина, что те, из-за кого разгорелся сыр-бор, давно мирно играют, забыв обиду и урон, причиненный друг другу, и пристыдила старушка скандалистов: «Умней они вас". А Толстой завершает рас­сказ излюбленной сентенцией: не будет вам счастья, если не будете, как дети. (Примечательно: последняя статья, над ко­торой трудился писатель, называлась «Детская мудрость».)

Ведь осердясь надолго, отказываясь от обще­ния, они потеряют гораздо больше —напарника своих занятий, а приобретают надутую скуку и спесь. Дети не умеют делать себе «на зло», лишь бы другому досадить, не умеют извлекать радость из отчуждения, противостояния. Как писала Крупская, детям не свойственна природная злонамеренность. Если и появляются среди них «злые мальчики», вроде героя одноимен­ного рассказа Чехова, то можно с уверенностью сказать, что здесь мы столкнулись с тем случаем, когда взрослые постара­лись лишить ребенка ценнейшего из детских свойств и весьма в этом преуспели. Потому что отсутствие гордыни, коварства злоумышления — верный признак детства. Впрочем, это отнюдь не означает, что в их характерах нет самолюбия, само­уважения, желания постоять за себя. Но здесь часто срабаты­вает мудрое правило: наказан— значит, прощен. Нет долгого преследования за один и тот же грех. Гордыня же и ковар­ство—это не поступок, это уже система отношений и поведе­ния.

Сколь же, действительно, прекрасно это состояние, имену­емое детством, и отчего бы людям не внять призывам мудрецов и не оставаться во веки веков детьми? Да оттого, что напрасны эти призывы, неисполнимо это желание, свойственное многим из нас: задержать наших ребятишек в счастливой поре детства. Ведь один из парадоксов жизни заключается в том, что неис­полнение такого желания только и обеспечивает возможность развития человечества в целом и человека в отдельности. Наиболее полные условия для проявления названных «детских-свойств как раз приводят к «овзрослению» человека. Чем шире выход в мир природы, людей, вещей, чем полнее удовлетворяется потребность ребенка в новых впечатлениях, тем меньше наивности, бессознательных движений души у него. Чем больше знаний, тем упорядоченной становятся его отношения миром и людьми.

Проблема детства заключается в том, что от того, насколько богатыми и разнообразными были условия развития в детстве, насколько полноценным и эмоционально насыщенным было общение с родителями и воспитателями, зависит весь дальнейший жизненный путь личности. Поэтому во все времена вопрос о воспитании и образовании детей звучал злободневно и занимал умы видных людей человечества. И тема исследования, следовательно, актуальна, т.к.тема «детство», «воспитание» переживает сейчас нелегкие времена , это период реформирования. И как гласит пословица «Новое – это хорошо забытое старое» т. е. чтобы найти что – то совершенное, надо обратиться к истории.

Цель данной работы – рассмотреть проблемы детства с историко - педагогической точки зрения.

Задачи:

- рассмотреть философско – педагогические воззрения;

- рассмотреть религиозно – педагогические воззрения.

Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.

Глава 1. Детство как основа развития человека

1.1. Периодизация детства и особенности развития детей

К. Д. Ушинский подчеркнул, что если педагогика хочет воспитать человека во всех отношениях, то она должна и знать его также во всех отношениях. При выявлении возрастных особенностей детей и фиксации определенного периода детства учитываются анатомичес­кие показатели, особенности протекания физиологических процес­сов, качественные изменения роста, развитие психики эмоциональ­но-волевой и действенно-практической сфер, степень духовно-нрав­ственной зрелости. В современных периодизациях детства отмеча­ются явления ускоренного физического развития детей (акселерации); их способность выдерживать значительные физические, эмоциональ­но-психические и интеллектуальные нагрузки; духовная готовность к вступлению в многообразные социальные отношения.

В своем становлении ребенок проходит две стадии: биологичес­кую, в течение девятимесячного развития в утробе матери, и соци­альную, в течение примерно 17—18 лет в различных формах соци­ального воспитания. Периодизация социальной стадии имеет следую­щую структуру.

1. От рождения до 1 года — раннее младенчество. Это период первоначального приспособления и приведения в готовность сущностных сил к первоначальной адаптации.

2. От 1 года до 3 лет — собственно младенчество. Один из наи­более плодотворных и интенсивных периодов накопления ребенком социального опыта, становления физических функций, психических свойств и процессов.

3. От 3 до 6 лет — раннее детство — период перехода из младен­чества в детство. Время интенсивного накопления социально значи­мого опыта и ориентации в социальном пространстве, формирова­ния основных черт характера и отношения к окружающему миру. Все три периода — от рождения до 6 лет — называют еще преддошкольным и дошкольным. Систематическое обучение в детском саду и школе начинается для многих ребят с 6 лет. Оно осуществляется с учетом того, что полная психофизиологическая, нравственно-воле­вая готовность детей к систематическому учебному труду, интеллек­туальному, физическому, эмоциональному напряжению наступает к 7 годам.

4. От 6 до 8 лет — собственно детство. В этот период происходит завершение первоначального созревания физиологических и психо­логических структур головного мозга, дальнейшее накопление фи­зических, нервно-физиологических и интеллектуальных сил, обес­печивающих готовность к полноценному систематическому учебно­му труду.

5. От 8 до 11 лет — предподростковый период — время зрелого детства, накопления физических и духовных сил для перехода к от­рочеству. Вместе с периодом детства предподростковый период име­нуется еще и младшим школьным возрастом.

6. От 11 до 14 лет — отроческий, подростковый возраст — но­вый качественный этап в становлении человека. Его самыми харак­терными чертами являются: в физиологическом отношении—-поло­вое созревание, в психологическом — личностное самосознание, со­знательное проявление индивидуальности. Подростковый период называют еще средним школьным возрастом.

7. От 14 до 18 лет — юношеский возраст — период завершения физического и психологического созревания, социальной готовнос­ти к общественно полезному производительному труду и гражданс­кой ответственности. Девушки и юноши — старшие школьники — получают некоторую подготовку в области психологии и этики се­мейной жизни.

В каждый период возрастного становления ребенку важно дос­тигнуть необходимой для этого периода полноты развития, психофи­зиологической и духовной зрелости, которая не всегда совпадает с возрастными рамками и требованиями школьного обучения. Так, шес­тилетки к концу периода все же еще не готовы к систематическим занятиям в школе. А старшеклассники требуют более решительного и интенсивного вовлечения их в общественную жизнь и производительный труд для обеспечения-эффективного нравственного; физи­ческого и гражданского созревания. Всякие попытки формирования развития детей за счет чрезмерного напряжения в раннем возрасте неизбежно ведут к перегрузкам и переутомлению, физическим и психи­ческим срывам. Оберегание от труда и гражданской ответственности в период юности ведет к социальной инфантильности, к срывам в духовно-нравственном формировании.

Характеризуя каждый из названных возрастных периодов разви­тия детей под углом зрения их духовно-нравственного становления, следует отметить ограниченность опыта реальных общественных от­ношений у дошкольников и младших школьников. Этим и объясня­ется их огромная тяга к накоплению впечатлений, стремление сори­ентироваться в жизни и утвердить себя. Дошкольники и младшие школьники способны оценить и ценят нравственные качества в дру­гом человеке, особенно доброту, заботливость, внимание и интерес к себе. Они оценивают эти качества утилитарно-практически, а чело­веческую красоту видят во внешних, привлекательных, непосред­ственно созерцаемых формах одежды, приемах поведения и поступ­ках. Период дошкольного и младшего школьного детства является са­мым важным для развития эстетического восприятия, творчества и фор­мирования нравственно-эстетического отношения к жизни. В этом воз­расте осуществляется наиболее интенсивное формирование свойств и качеств личности, которые сохраняются в более или менее неиз­менном виде на всю жизнь.

Подростковый возраст наиболее сложный в жизни детей. Это воз­раст закрепления приобретенного в раннем детстве нравственно-эс­тетического багажа, его осмысления и обогащения. Важная особен­ность в том, что ребенок переживает половое созревание. Реальная сложность его жизни заключается в постепенно нарастающей волне самоосознания, самопознания, самооценки себя в системе социальных отношений, в развитии нравственно-эстетического сознания и мыш­ления. Если подросток ощущает и понимает, что гармонично вклю­чается в жизнь, находит удовлетворение своим потребностям, то и физиологические процессы протекают нормально. Если же он конф­ликтует со сверстниками и взрослыми, его интересы подавляются, одна за другой возникают противоречивые ситуации, то половое со­зревание усложняет угнетенное психическое состояние.

Подростки недалеко ушли от младших школьников, но уже пере­шагнули через барьер самосознания. Их еще очень сильно привлека­ет внешняя форма жизненных явлений, но уже интересует и их содержательное социальное наполнение. В восприятии нравственно-эстетического облика другого человека господствует функциональ­но-романтический подход. Подросток оценивает эстетически не толь­ко внешний вид, но и отдельные, привлекающие его нравственные качества. Он выделяет, например, отвагу и смелость, активность и верность, справедливость и решительность. И в зависимости от их наличия или отсутствия судит о человеке в целом: хорош он или плох. красив или некрасив. Подростка может увлечь и асоциальный тип поведения, псевдоромантический образ жизни людей, совершающих правонарушения. Все это делает подростковый возраст периодом осо­бого внимания со стороны взрослых и продуманного индивидуаль­ного подхода.

Не менее сложен и юношеский возраст. В этот период завершает­ся физическое созревание человека, реально возникают условия для его психической и нравственно-эстетической зрелости. Юноши и де­вушки уже готовы к участию в общественно-производственной дея­тельности, в производительном труде. Однако пока еще семья и шко­ла не обеспечивают необходимых условий, удерживают старшекласс­ников на положении подопечных, постоянно контролируемых людей, будто не способных к самостоятельным решениям, к ответственнос­ти за свое поведение и свои действия. Это препятствует развитию у юношей и девушек самодеятельности, становлению коллектива, осу­ществлению многосторонней деятельности общественных органи­заций, школьного ученического самоуправления.

Юноши и девушки способны к целостной нравственно-эстетичес­кой оценке человека в единстве его духовной и внешней физической красоты. Их сознание насыщено знаниями, впечатлениями, идеаль­ными стремлениями, максималистскими требованиями к нравствен­ному поведению человека. Отдельные старшеклассники, стремясь в своем максимализме к формированию в себе высоких нравственных качеств и общественных идеалов, не имеют возможности для их ре­ального осуществления. В результате они внутренне «перегорают», успокаиваются, склоняются к равнодушию и скептицизму, уходят в «неформальные» объединения. Другие, преодолевая жизненные пре­пятствия находят выход к реальным делам, ответственным обще­ственным отношениям и формируются как цельные личности. Тре­тьи проникаются мещанской житейской мудростью. В личной прак­тике они убеждаются, что совсем не выгодно быть самим собой. Нуж­но казаться, лицедействовать, изображать из себя общественника и тогда можно неплохо устроиться.

Основной способ формирования личности старшеклассников со­стоит в разрешении противоречия между их готовностью к полно­ценной социальной жизни и ограниченностью, отставанием от жиз­ни, содержания и организации их повседневной деятельности. Оно преодолевается на основе осуществляемого в условиях современной индустрии и передовых форм организации труда соединения обуче­ния молодого поколения с производственным трудом.

Особенность отроческого и юношеского возрастов состоит в том, что подростки, юноши и девушки не всегда считают нужным и спо­собным выразить свое нравственно-эстетическое отношение к жиз­ни в эстетической форме. В их среде можно столкнуться с фактами, когда хорошие ребята выглядят комичными и жалкими или внешне ведут себя вызывающе грубо. Важно помочь подросткам разобрать­ся в самих себе, найти адекватные формы самопроявления.

О сформированности у юного человека общественно ценного нравственно-эстетического отношения к жизни можно говорить тог­да, когда его нравственно-эстетическое чувство и сознание выступа­ют в качестве действенного стимула активной борьбы с безобразием, безнравственным и антиэстетичным. Это чувство и сознание превра­щаются во внутреннего контролера, не позволяющего переступить через нравственный закон. Оно становится совестью, средством са­мопрозрения и самонаказания, приносящим нравственное удовлет­ворение и душевное спокойствие или раскаяние и угрызение.

Так, для накопления жизненного опыта ощущений, эмоций и для их фиксаций есть известный период детства. Это — период, когда ребенок стремится в своем ознакомлении с внешним миром упражнять органы внешних чувств. Ему необходимы предметы, обла­дающие сенсорными стимулами. В более старшем возрасте один только сенсорные стимулы не удовлетворяют ребенка и задерживают его внимание лишь ненадолго; здесь нужны стимулы, соответствующие стремлению ребенка к грамоте, счету, знакомству с природой, строением родного языка, общественной жизнью, различными видами труда и т.д. Внешний материал развития, соответствующий развивающимся психи­ческим нуждам ребенка, представляет собой как бы ступени лестницы, которые помогают ребенку подниматься наверх: эти ступени должны вести к становлению высших совершенств. Это и есть развитие личности.

Идея сензитивных периодов теснейшим образом привязала проблемы воспитания к решению проблем развития, условий, предпосылок и факторов развития.

Такие теоретики, как Дж, Лдамс, Г. Винекси, Ф. Гансберг, П.Ф. Лесгафт, В.М. Бехтерев, подчеркивали, как и другие лидеры рассматриваемого течения, пластичность человеческой психики, позволяющей воспитанию многое изменить в природных данных индивида. Поэтому в ряду трех факторов развития:. наследственности, воздействия окру­жающей среды и воспитания — последнее является самым существенным. Стало быть, если воспитание и не может сделать всего из каждого, то оно может содействовать тому, чтобы недостаточно ярко выраженные сами по себе природные наклонности получили развитие-путем упражнения и чтобы, наоборот, другие наклонности не развивались или совершенно затушевывались. Нет никакого сомнения, что от недостатка воспитания глохнут и гибнут выдающиеся, даже гениальные природные задатки.

Глава 2. Педагогические мысли прошлого на развитие личности

2.1. Философско – педагогические воззрения

Подлинное знание о законах становления личности дает нам ее исторический и структурный анализ: "Отдельного человека мы можем вполне понять, только узнав, как он стал самим собой. Это познание истории развития может идти лишь обратным путем: от приобретенной связи душевной жизни к условиям и факторам ее развития"[8,72].

Дильтей подчеркивал определяющую роль воспитания в формировании специфики личности. Тем самым различия между людьми получают социально-педагогическое объяснение.

С Дильтеем в этом пункте (в трактовке природы человека, его личностного развития и причин индивидуальных различий) был согласен Ален (Эмиль Шартье), который огромное внимание уделил духовно-генетическому обоснованию воспитания. Бессмысленно "призывать ре­бенка стать человеком". Прежде необходимо изучение процесса его созревания, роста, формирования его страстей, чтобы руководить его развитием.

Ален признавал определенное значение физиологической природы ребенка, подчеркивая, однако, что труд, окружающий мир и культурное содержание среды суть ведущие факторы развития. Биологическая природа ребенка преодолевается его социально-духовной природой при взаимодействии обеих.

В решении проблем мышления детей, подчеркивая его качественное своеобразие по сравнению с познавательными процессами взрослого, Ален продолжал руссоистскую традицию. Аффективная жизнь детей, отличаясь повышенной активностью, требует особого внимания к интеллек­туальному воспитанию. Воспитание чувств и становление характера и воли должны предшествовать упражнению умственных сил и развитию высших интеллектуальных способностей.

А вот Пауль Натори отрицал чувственность как источник познания и развития ума. Идея, но Наторну, основа всего, даже и физической природы человека.

Конкретность человека заключена в его активности, деятельности ("труде"), а человеческая активность есть следствие и сущность актив­ности мышления. Функции рассудка созревают самопроизвольно, рас­полагаясь в их познавательной и притом динамической значимости. Интуиция ("переживание") противостоит мышлению; интуиция лишена познавательных элементов. В интересе заключено только особое состояние воли. Влечение, воля, разум нмманентш»! человеческой природе.

Подробную и стройную теорию человеческой природы как базы воспитательных действий создал в те же годы Альфред Порт Уайтхед. Он разработал "циклическую теорию умственного развития" и "ритмов" умственного роста, которые, повторяясь, образуют "циклы", т.е. возрастные этапы интеллектуального развития.

В качестве самых важных периодов роста Уайтхед выделяет "цикл" с 8 до 12/13 лет ("самые золотые и потрясающие годы жизни ребенка"), основным содержанием которого выступает применение родного языка, развитие силы наблюдения и манипулирование предметами. Разумеется, этот цикл начинается с этана романтики, и секрет успеха М. Монтессори усматривается Уайтхедом в том, что она признает господство "фантазии" в возрастном периоде с 8 до 10/11 лет. После этого начинается этап точности — прежде всего точного знания языка, и цикл завершается к 12/13 годам полным практическим овладением им.

Отроческий цикл опять начинается с романтического этана (усвоения естественных наук), длящегося до 15 лет. Он сменяется этапом точности (до 16,5 лет) и, наконец, краткие, но очень важные полгода до 17 лет. до совершеннолетия, приводят к обобщению полученных "плодов" развития.

Таким образом, развитие индивида предстает у Уайтхеда как ритмический процесс, вовлеченный в переплетение возрастных циклов (периоде).

Русские идеалисты, ориентировавшие педагогику на узкофилософское ее обоснование, резко критиковали эмпиризм позитивистской методологии (особенно Р. Авенариуса, Э. Маха, 3. Вундта)[9,104]. Общефилософской базой педагогики К.II. Вентцель провозглашал этику. В его трактовке развитие индивидуально-душевной жизни согласуется с развитием жизни об­щественной. "Насколько жизнь представляет (собой) не только одни механизм, но вместе с тем имеет и психологическое содержание, т.е. является сознанием, настолько она может быть понимаема нами как бесконечное расширение сферы целей и постоянное стремление уста­новить между всеми целями гармонию, образовать из них одну систему"[5,171].

Ум стремится к гармонии между мыслями, воля — между действиями, и тот, и другая тесно связаны с гармонией соответствующих им целей. Установление гармонии между нашими целями — предпосылка развития личности в области художественного творчества, а также в области общественной практической деятельности, которая носит социальный характер.

Так, вопрос об основах воспитания II.X. Вессель рассматривал в тесной связи с вопросом об общих условиях и закономерностях психического развития, о его движущих факторах и причинах. Человек при рождении получает одну только возможность формирования его будущего духовного достояния, возможность развития, и эта возможность остается действительной на протяжении всей жизни человека. Жить — значит развиваться (делаться), а развиваться — жить.

II.X. Вессель подчеркивал важность человеческой активности. На этом он основывал идею самовоспитуемости человека и определял конечную цель воспитания как самовоспитание, как сознательное формирование у себя нужных качеств.

Человек имеет только то, что он сам приобрел. Все здоровые люди имеют от природы "общие человеческие способности". Из этого вытекает необходимость общего для всех первоначального воспитания и обра­зования.

Условия и факторы развития включают в себя воспитание, понимаемое как приобщение к исторически накопленной культуре. По это приобще­ние — не цель, а средство обогащения жизни ребенка, каждый период которой "стремится добыть и удержать свою особую жизненную цен­ность. Бедно то детство, что приносится в жертву зрелым годам. Неразумен счет с жизнью, неустанно подгоняющий вперед и делающий нынешнее средством для будущего. Ничто не может быть ошибочнее, нежели поставить целью развития, составляющего жизнь, целый период, для которого все прежние являются лишь средством". Наоборот, в самой

природе жизни заключается тенденция насытить всякий момент полной "самодовлеющей ценностью".

Дильтей расшатал традиционно-гербартианскую схему учебно-вос­питательного процесса, основанную на триаде "созерцание, мышление, действие", своей концепцией "переживаний" как "автономной и независимой, существующей исключительно благодаря целевым связям и смысловым отношениям душевной жизни".

Поскольку, по Днльтею, высшее в эмоциональной жизни человека, составляющее специфику человеческих чувств, — переживание имеет первостепенное жизненное значение, постольку с переживания должен начинаться и учебно-воспитательный процесс, если он призван быть эффективным. Отсюда — новая схема учебно-воспитательного цикла у Дильтея: "переживание, внешнее выражение, понимание"[12,135].

Педагогический процесс, согласно Дильтею, призван ориентировать ин­дивида в мире так, чтобы целые воспитания было приобщение к жизни — как полноты переживаний, как их целостность и многообразие.

Эти идеи оказались плодотворными — на них опирались выдающиеся экзистенциалисты, много занимавшиеся образовательной проблемати­кой, — Ясперс, Бубер, Сартр.

По степени влияния на последующее развитие философско-педагогической мысли с Дильтеем можно сравнить только А,Н. Уайтхеда, главные педагогические труды которого создавались до 1917 г. ("Цели воспитания", "Воспитательный цикл", "Содержание математического образования" и др.).

Уайтхед разрабатывал теорию воспитания с позиций идеализма. "Наша цель —увидеть непосредственные события нашей жизни как моменты наших общих идеи". Поэтому функция учебно-воспитательного процес­са — "открытие, понимание и объяснение возможной гармонии различных вещей и, насколько это возможно, постижение отношения одной вещи ко многим". Как и Дильтей, он усматривал возможность достигнуть воспитательной цели только в передаче культуры, и его понима­ние культуры тоже последовательно идеалистично: "Культура есть деятельность мысли и восприимчивость к красоте и человеческим чувст­вам"[7,91].

Уайтхед предупреждал об опасностях умственного развития "инертных идей" — неиспользованных знании, не проверенных учащимися, не связанных друг с другом и с жизнью, практикой, и о пользе само­стоятельных "открытий" в процессе обучения. Как и Дильтей, Уайтхсд оправданно подчеркивал неразрывное единство приобретаемых учащимися идей с чувственным восприятием, эмоциями, .надеждами, желаниями и знаниями о способах действия. Требование целостности, комплексности воспитания и обучения ведет к повышению эффективности педаго­гического процесса.

Самое главное, что может дать воспитание, согласно Уайтхеду, это идея Бога, "Сущность воспитания в том, чтобы оно было религиозным. Что такое в самом деле религиозное воспитание? Это воспитание, которое прививает долг и благоговение. Позднее он добавлял: "Религия — это то, что человек делает со своим одиночеством"[3,71].

Содержание общего образования, наряду с религиозным воспитанием, у Уайтхеда составляют классические языки, логика и математика. Он выдвигал следующие доводы в пользу "неотчуждаемых и неподменимых" достоинств древних языков как базы общего образования: "Классику можно защищать только на том основании, что, заполняя пятилетний срок обучения в средней школе, она может способствовать быстрому обогащению интеллектуальной сферы значительно эффективней, чем любой иной предмет. Обучая классическим древностям, мы развиваем ум в области логики, философии, истории и эстетики..[3,74].

Эти доводы Уайтхеда в пользу формального образования ("обогащение интеллектуальной сферы") в средней школе поддерживал и Ален.

Ален разрабатывал идею двойственной функции воспитания как подготовки к жизни и как самой жизни: воспитание призвано дать возможность ребенку справиться не только с будущим, но и с настоящим. Пути к достижению обеих целей лежит через учет трудностей (проблем) ребенка и точного соотнесения его наличных сил с трудностями требований и заданий. Нормативная составляющая Алена укладывалась в рамки активной школы, но в ней проводилось четкое разграничение между трудом и игрой, в равной степени необходимых, но не имеющих оснований быть смешанными в ходе учебно-воспитательного процесса.

Ален отвергал идентичность игры и эффективного обучения, считая, что обучение должно содержать элементы как игры, так и "обязательности" ("школа находится между ними"). Обучение, осно­ванное только на развлекательности, уверял Ален, "обратится в пустой звук". В доказательство этого он приводил аргумент, почерпнутый им у Гегеля, относительно того, что "дитя не любит свои детские игры", стремится вырваться из детского состояния. Ален, имея в виду подобные устремления ребенка, предлагал "сделать мостик" между игрой и обучением так, чтобы ребенок учился, не "подозревая, что трудится", и тогда учение всегда будет для него отдыхом и радостью, а не мукой".

Ребенок "нуждается в трудностях, а не к удовольствиях","он хочет учиться", и надо дать ему для учебы возможность работать на макси­мально "носильном" режиме, писал лен. "Дитя силится все понять, — убеждал он, — так дайте ему книги Лафонтена, Корнеля, Гюго. Они сложны для ребенка? Я на это и рассчитываю"[5,49].

Школьник может плодотворно учиться, если учитель уважает автономию класса, которая должна и может быть независимой от внешних сил.

В России педагоги-философы также были близки к трактовке воспитания как залога и предпосылки оздоровления общества.

Среда рассматривалась Вентцелем как важнейший фактор "про­буждения" ценностного, этического и поведенческого облика личности, самостоятельной нравственной воли. "Одно из наиболее важных средств создания высших духовных ценностей жизни — свободное творческое духовное взаимодействие ребенка с окружающей его средой на почве искания этих ценностей, их создания и воплощения в жизнь".

Наиболее благоприятной средой как средство целостного, гармони­ческого, всестороннего развития детей Вентцель считал "маленькое общество, состоящее из детей и их воспитателей; здесь мы имеем ту форму общения людей друг с другом, которое можно назвать воспи­тывающим и образовывающим общением"[7,23].

Воспитывающая и обучающая среда Вентцеля не пассивна, она не следует за спонтанным развитием детей, а провоцирует, стимулирует его. " Воспитатель имеет целью выработку творческой личности, самобытной личности и старается влиять ни воспитанника так, чтобы вести его к цели"[11,83]. Надо ставить ребенка в такое положение, при котором явно отрицательные качества его индивидуальности с необходимостью должны были проявиться в положительных результатах (например, поручить драчуну следить за тем, чтобы сильные не обижали слабых).

Свобода поступков необходима для того, считал Вентцель, чтобы ребенок мог скорее испытать на себе систему естественных последствий своих свободных поступков (только без смертей и увечий). Суровая школа жизни — вот что такое свободное воспитание. Его главное орудие — пример. Воспитание осуществляется благодаря самовоспитанию воспи­тателя.

Этическая концепция К.II. Вентцеля была направлена против нивелирующих тенденций казенно- бюрократической педагогики в царский России, против отражения и воспитательной практике невыносимого гнета муштры, принудительности, всего, обезличивающего личность, короче — против отчуждения, несомого политическим режимом деспотизма.

Философское мышление отличается тем, что "затруднения", с кото­рыми оно имеет дело, коренятся и обнаруживаются в широких социальных условиях и целях. Поэтому единственный способ применения решаемых им противоречий — в изменении этих условий и целей. А изменения целей и условий жизни могут быть получены, утверждал Дьюи, только с помощью воспитания. Стало быть, философия есть теория воспитания как специально организованной практики разрешения со­циальных противоречий,— рассуждал Дьюи.

Согласно Дьюи, главная задача философии педагогики — найти правильный вес целенаправленного и неформального воспитания (неконтролируемого влияния среды), сбалансировать формальное и ес­тественное воспитание, случайное и специально организованное. Фило­софия педагогики призвана снять противоречие между этими двумя путями формирования личности. Иными словами, главной задачей философии Дьюи считал разработку теории социализации личности.

Подобные установки — в их подробно развернутых формулировках — мы обнаруживаем и у русских философов-педагогов.

Деятели этого течения непосредственно из философии выводили цели воспитания, объясняя это следующими положениями: "Цели воспитания указывает философия. Для воспитателя необходимо иметь идеал человека. Такой идеал человека и есть истинная цель воспитания: каким он должен стать в будущем". Кроме того, "всякий, кто берется за дело воспитания, должен отдать себе отчет в том, какова должна быть человеческая жизнь, каков ее смысл и назначение. Понятно, что цели воспитания всегда будут подчиненными по отношению к целям жизни...

Философия есть наука о целях жизни и о судьбах человечества. Л сама педагогика всегда остается прикладной философией, так как задача педагогики — способствовать претворению истинно философских принципов в жизнь" (К.Н. Вентцель).

В идеалистической русской педагогике разрабатывался и феноме­нологический подход к изучению целостной личности "в ее внешних проявлениях" (преимущественно Г.Г. Шпетом).

Педагогика, согласно этому подходу, должна строиться не только на основе данных экспериментальной психологии, но и на базе мысленных и естественных экспериментов, особого рода самонаблюдения. Изучение отношения психических переживаний к личности, а не изучение психических процессов, оторванных от особенностей личности, — магистральный путь к воспитанию "существа, способного к творчеству жизни", — писал Г.Г. Шлет.

Близкой к феноменологическому подходу в методологии педагогики была неокантианская установка в духе Г. Риккерта, разрабатывавшаяся М.М. Рубинштейном: все, что дано нам в опыте, слагается из явлений, и вычленение их смысла есть результат интерпретации, толкования явлений с точки зрения эстетических, этических, логических и религиозных ценностей. Главный метод педагогики — обнаружение смысловых, ценностных образований в культуре, к которой приобщается воспитуемый.

Программа построения педагогической науки на базе философии отличалась реализмом и конкретностью. Эта программа в XX веке была реализована на Западе, и трудами Германа Рерса, Германа Поля, Алоиса Фишера, Теодора Литта, Вильгельма Флитнера, Джона Дьюи, Эриха Венигера, Мартина Бубера, Ллена получила после второй мировой войны воплощение в выдающейся по качеству образовательной практике ФРГ, СШЛ, Франции... В нашей стране традиция философского идеализма была прервана на семьдесят лет.

2.2. Педагогика как боговдохноленное искусство

Религиозно ориентированная педагогическая мысль распадалась на ортодоксально-конфессиональную, с одной стороны, и на неортодок­сально-мистическую, с другой. Церковь — любая — требовала от педа­гогики строгого соответствия своим догматам. Напротив, как правило, откровенно мистические, течения выдвигали достаточно разнообразные условия личного спасения, для которого необходимы и воспитательно-образовательные усилия.

В России казенно-бюрокра­тическая. "правительственная" педагогика ориентировалась на право­славие как главный идейный источник догматически-схоластических построений. Например, Д.И. Введенский так формулировал основные по­сылки официального подхода к педагогическому знанию; не антропология, а теология — начальный руководящий принцип педагогики, не светская этика, а евангелические заповеди в их трактовке господствующей церковью.

С позиций В. В. Зеньковского для истинного обоснования педагогики не годятся ни католические догматы, ни протестантские, ни идеи Л.Н. Тол­стого, ни концепция К.Н. Вентцеля. Не могут дать для нее принципов ни эмпиризм, ни рационализм, ни идеализм, ни материализм, а только "православное познание". Педология исчерпала себя, попытки экспери­ментальной педагогики оторваться от теологии потерпели полное фиаско. Толстовство в педагогике есть возрождение утопизма XVII—XVIII вв. с его мечтой о "новой породе людей",

Если в вопросе о религиозном воспитании, продолжал Зеньковскнй, многие готовы допустить значение христианского вероучения, то учение о развитии личности и ее воспитании строится независимо от религиозных идей, стремится опереться на науки и указания опыта. Но секуляризация педагогики гибельна для нес. Привлечение идей христианс­кой антропологии нужно вовсе не для одного религиозного или даже морального воспитания — оно нужно для педагогики в ее целом. Человек целостен. Поэтому или мы распространяем целостное понимание человека на педагогику, или мы отказываемся и от понимания человека, и от педагогики.

Мистический провиденциализм пропитывает собой творчество В.С. Соловьева и идущих за ним русских религиозных философов. "Темное слово "судьба" лучше нам будет заменить ясным и определенным выра­жением — провидение Божие". — писал Соловьев.

Провидением объясняются талант, и гений. Великая судьба дается как врожденный задаток, воплощаемый в жизни только через собствен­ную волю человека. Эта воля должна быть направлена на овладение "общечеловеческой христианской культурой — вот единственный путь, чтобы развить все положительные силы русской нации, проявить истин­ную самобытность, принять самостоятельное и деятельностное участие во всемирном ходе истории" (В. Соловьев).

Антихристианский мистик Ф. Ницше подчеркивал общность человека с животным миром и незавершенность эволюции человека по направлению к "сверхчеловеку", в понимании которого представление об идеальных возможностях человека переплетается с натуралистическими идеями его биологического совершенствования. Культурное развитие и онто-, и филогенетически имеет, по Ницше, своей движущей силой мистический мотив "воли к власти".

У Н.А. Бердяева эта идея принимала форму макро-микрокосмичсской теории человека, подробно развитой им в работе 1916 года "Смысл творчества: Опыт оправдания человека".

Человек дви­жется от "первого рождения", дающего ему только физическую жизнь, в которой главную роль играет "чувственно-нервная" система, к пос­ледующим рождениям. С прорезыванием коренных зубов (около шести лет) в человека нисходит "эфирное тело", я к десяти годам наступает второе рождение, освобождающее постепенно дух от физической, те­лесной зависимости. Тело еще строится, однако в основном служит лишь инструментом для духовной деятельности (в сфере искусства). С четырнадцати лет "астральное тело" освобождается от внешней обо­лочки и родится разум. На этом этапе появляется "чувство личности", самосознание и тяга к самостоятельности.

Содержанием воспитывающего обучения оказывалось дисциплини­рование. Открыто провозглашалась необходимость авторитарности учите­ля (Д.И. Введенский).

Ортодоксальная католическая педагогика в лице Ф.В. Форстера, исходя из идеи дуализма в понимании природы человека ("человек от природы есть трагическое двойственное существо — этого не устранит никакая оптимистическая болтовня"), также требовала повиновения как сущности, цели и средства воспитания. "Дисциплина и послушание являются подготовкой к свободе духовной личности", И в другом месте подчеркивал; "Только послушание научает ребенка подчинять свои низшие импульсы высшему принципу — он нуждается в помощи извне, чтобы научиться противостоять самому себе". Поэтому Ферстер был противником педоцентризма.

Программа "гражданского воспитания", разработанная Ферстером, базируется на "государственно", религиозно обосновываемой этике. Вос­питывает, признавал он, этнос, каждодневная жизнь нации. В жизни народов и государств нравственность должна в равной степени быть законом, что и определяет, собой в конечном счете возможность передачи нравственности от поколения к поколению, от человека к человеку. "Гражданское воспитание" только тогда становится осуществимым, когда по всем мире преодолено право сильного и заменено "силой права". Добро, истина и красота не могут иметь места до тех пор, пока не будет преодолен глубоко укоренившийся в душах людей страх перед другим человеком.

Ферстер как борец за духовность — высшую цель католического воспитания, как и Бутру. и Брюнетьер, связывал воспитание веры с гуманитарным ("гуманистическим") содержанием. В известной мере сказанное относится и к Р. Штейнеру. Содержание образования у Штейнера пронизано антиконфессиональным, космическим духом. Из мистико-антропологической концепции проистекали все положения педагогики Штейнера: непрерывные единое обучение с 6 до 19 лет, акцент на преподавание искусств (скульптура, живопись, ритмика. музыка) и практических предметов. Теория и практика воспитания по Штейнеру (так называемая вальдорфская педагогика) до сих пор имеет многочисленных приверженцев в США, Англии. Швейцарии, ФРГ, России. Основанные Штейнером учебно-воспитательные учреждения в разных странах Европы как для нормальных, так и для детей-инвалидов пользовались большим успехом у учащихся и родителей не только в изучаемый период, но и много позднее.

Если Штейнер связывал мистическую модель воспитания с действи­тельностью. практической жизнью, ремеслом и искусствами, то мистики тина Ницше воспитывали исключительно "для будущего".

Безоговорочный сторонник идеи наследуемости и врожденности неиз­менной индивидуальной одаренности, ненавистник демоса, Ницше выдвигал идеал последовательно элитарного, более того, эзотерического образования.[7,92]

Ницше не уставал увещевать человечество к напряжению и усилию в выработке своего верховного типа, своего окончательного образа чело­веческой воли, должного стать неистомимым подвигом преодоления. Человеческое должно непрерывно превосходить себя. Могущество (власть), по Ницше, "механически-вещественно и эгоистически-наси-тельственно". Появление людей "высшего типа", освободивших себя от христианской и какой-либо иной морали и нравственности, прежде все­го — от жалости, гуманности, Ницше выделил как "выведение породы", т.е. путем биологически передаваемой наследственности "гениального человека".

Для этого необходимы особые, привилегированные школы, "обра­зовательные учреждения" (характерно, что именно так стали называться школы в гитлеровской Германии в 1933—1945 гг.), где будущим производителям новой породы людей прививается "подлинная культура".

В обычных школах единственная цель обучения и воспитания, писал Ницше, натаскать учащихся, ведя их к "успеху", к утилитарной удаче в борьбе за существование, к превращению их в добропорядочных граждан. Все это необходимо, но только для презренного большинства.

Истинная культура предназначена только немногим избранным умам и душам, которых необходимо свести вместе под одну, защищающую их нежный рост крышу учреждения, которое подготовит их для высшей, т.е. эзотерической, оккультной культуры. "Там не задохнется истинно гер­манский дух в ядовитой атмосфере чуждых рас, как задохнулись в свое время Лессинг, Шиллер и др."[8,91]

Образование избранных нельзя приспосабливать к нуждам века, оно должно вести жизнь за собой. Поэтому обучение избранных, основанное на изучении классической древности, должно быть поставлено широко — в философском плане, и не "смеет" иметь ничего общего с подготовкой к заработку, к хлебу насущному. Его цель — высоты духа, с которых гениальный человек сможет преступить презренную трусливую мораль своего времени, шагнув к "сверхчеловеку", стаи тем самым основой для "чистой расы сверхлюдей".

Утопия Ницше во многом сближалась с дофашистскими идеями воспи­тания. Совершенно иным содержащем идея дуальности человеческой природы наполнялась у Мартина Бубера и русских провиденциалистов.

Воспитание есть процесс и результат встречи человека с вечным "Ты" — благодаря установлению "Я —Ты" связи.

Как и Бубер, Н.А. Бердяев видит оправдание и спасение человека в созидании, в творчестве. Но творчество понимается им исключительно как мистический акт, ни в косм случае не как культурное творчество.

И весьма близкое по сути, хотя и совершенно иное по происхождению и тону — у П.А. Флоренского: "Смерть и рождение сплетаются, пере­ливаются друг в друга. Колыбель — гроб, и гроб — колыбель. Рож­даясь — умираем, умирая — рождаемся. И всем, что ни делается в жизни, либо готовится рождение, либо зачинается смерть. Звезда Утренняя и Звезда Вечерняя — одна звезда. Вечер и утро перетекают один в другой:"Аз семь Альфа и Омега".

Еще одну воспитательную традицию религиозного толка создал в конце XIX — начале XX вв. великий Л.Н. Толстой. Он проповедовал совершенствование мира путем морально-религиозного воспитания.

Толстой был глубоко прав, когда требовал конкретного раскрытия целей воспитания, от содержания которых зависит социальная функция образования. Так, в одной из своих бесед с народными учителями осенью 1909 г. Л.Н. Толстой показал, что воспитательное дело, школьное дело само по себе ни есть благо, ни есть зло. Разумеется, говорил он, одна из первых заповедей учителя и воспитателя совпадает с первой заповедью врача: "Не навреди". Однако ясно, что в зависимости от конкретных целей содержания, методов к средств воспитательное дело "такое, что оно может быть не только не полезным, но одним из самых вредных и дурных дел, может быть и самым пустяшным делом, может быть и одним из самых полезных дел, которым могут посвятить свою жизнь люди".

В том же году Л.Н. Толстой следующим образом резюмировал свое конкретное понимание целей и сущности воспитания и образования:

"1) Главное — отсутствие принуждения и выгод как для обучаемых, так и для обучающих. 2) Критерием выбора предметов образования может быть только религия. 3) Учебная последовательность предметов важна: и тут все дело в религии. 4) Истинная религия — это мудрость чело­вечества всех времен и народов. 5) Один из самых важных предметов — этнография: быт и верования различных народов. 6) Столь же важно определение смысла жизни.т.е. ответа на вопросы: что я такое и как мне жить. Это совершенно игнорируется в современном преподавании".

Л.Н. Толстой подчеркивал воспитывающую и образующую роль истории культуры. "Одно из могущественнейших средств познания исти­ны, освобождающей от суеверий, состоит в узнавании всего того, что в прошедшем сделано человечеством для познания вечной, общей всем людям, истины и выражения ее". Он требовал самостоятельности мыш­ления, проверки "данных, выработанных человечеством, своим разумом, пользуясь всем тем, что выработано совокупным разумом человечества"[7,153].

Воспитательные теории педагогов религиозной ориентации и рели­гиозных философов, размышлявших о педагогике, содержали немало оригинальных и продуктивных идей.

2.3. Духовность как основа личности

До недавнего времени вера и знание, на­ука и религия воспринимались в нашем обществе как антагонистические по своей сути феномены. Однако "законы марксист­ско-ленинской логики" уходят в прошлое, уступая место вдумчивому философско-педагогическому анализу проблематики, за­трагивающей коренные вопросы бытия. Обращаясь к "вечной" теме о соотноше­нии науки и религии в становлении чело­века, нельзя не вспомнить имена П.Г.Редкина и архиепископа Евсевия, П.Д.Юркевича и К.Д.Ушинского, чьи размышления на эту тему не потеряли своей актуально­сти.

П.Г.Редкин, профессор права Петербург­ского университета, в работе "На чем должна основываться наука воспитания?" (1845) писал, что в фундамент педагогики должно быть положено "знание человека". Именно оно ложится в основу "единствен­ной и конечной цели воспитания", при­званного сообщить силам человека "такое направление к высшему благу, которое бы господствовало над всеми прочими на­правлениями. Это направление состоит в сохранении в человеке образа и подобия Божия, что и составляет высочайшее при­звание человека вообще" (Избр пед. соч. М., 1958. С. 37). Может возникнуть во­прос, зачем искать "единственную и ко­нечную цель воспитания", если известно высочайшее призвание человека вообще". Скорее всего, это противоречие — резуль­тат того, что автор хотел отдать дань официальной идеологии, повторив заклинательную формулу, и при этом исказил смысл ее (сохранить можно образ, а по­добия только достичь).

Мы видим, что исследователей разделя­ет представление о соотношении науки и религии. Если П.Г.Редкин соединяет их механически, формально, то для архиепис­копа Евсевия религия с ее учением о единстве мира в Боге есть начало всячестой науки, которая помогает созерцающе­му разуму привести все к гармонии и составить правильное и связное целое.

Наметившиеся линии развития отече­ственной науки о воспитании были про­должены К.Д.Ушинским и П.Д.Юркевичем в исследовании характерологических осо­бенностей научно-педагогического знания.

Известно, что К.Д.Ушинский педагогику рассматривал как целеполагающую, иссле­дующую, рекомендующую. Для нас осо­бый интерес представляет первая форма. По нашему мнению, он признавал нали­чие неких высших норм в научно-педаго­гическом знании. Косвенным свидетель­ством того, что для К.Д.Ушинского это прежде всего нормы нравственные, являет­ся его требование от воспитателя зрелости разума, приобретаемого "из изучения чело­веческой природы в ее вечных основах, в ее современном состоянии и в ее истори­ческом развитии"[12,452]. Но что это за вечные основы человеческой природы? По каким критериям их отличают от временных, преходящих? Может быть, по критерию повторяемости, но он слишком ненадежен. Нам остается только предполагать, интер­претировать, отыскивая параллели в про­изведениях К.Д.Ушинского, аналогии с другими авторами.

И здесь нельзя согласиться с Ф.А.Фрад­киным, что в творчестве основателя отече­ственной науки о воспитании научно-педа­гогическое знание строится как "система, опирающаяся в своем основании на фак­тический материал" Вспомним слова великого педаго­га о том, что сама обязанность воспита­ния — "не увлекаться теми увлечениями, которые свойственны жизни и науке". Мы можем лишь от­метить, что К.Д.Ушинский не уточнял, откуда, из каких источников педагогиче­ское мышление черпает знание о высших нормах. Следовательно, можно говорить и о незавершенности его концепции в этом отношении.

Она и не могла быть закончена в про­странстве воззрений выдающегося педагога на науку. С одной стороны, "стремления религиозные, нравственные и эстетические направляют рассудочный процесс... но сами не входят в него, принадлежа более к области внутреннего чувства, чем созна­ния" [12, 434]. С другой стороны, наука, находясь вне всякой религии, стоит на фундаменте фактов [12,382]. Если согласиться с последним утверждением, то между "сознанием" и "внутренним чувством" ученого должна быть возведена глухая стена. Признавая же верным первое, необходимо ставить вопрос о соотношении веры и знания в науке. В XIX в. этот вопрос для "поло­жительных", фактических наук казался почти безразличным, но последние десяти­летия показали, что это совсем не так. Для педагогики он всегда был крайне ва­жен. От его решения можно было уйти, положившись на совесть воспитателя-прак­тика, как это сделал К.Д.Ушинский, но это не снимало, однако, всей остроты проблемы.

Ею занялся П.Д.Юркевич, который в противопоставлении знания и веры видел нечто мучительное, неестественное для человеческого духа. Не желая смешивать научные аргументы с библейскими, он стремился выяснить, что же служит осно­ванием науки о воспитании.

Рассуждая по поводу источников и ха­рактера педагогического знания, П.Д.Юрке­вич писал: "Педагогика — наука сборная. Голова этого тела заключается в мораль­ных идеях, органы питания — в психоло­гии, органы движения — в физиологии. Здесь же он упоминал о способе своего исследова­ния вне "односторонне-рациональной мето­ды". Что же ученый понимал под этим? В одном из своих исследований П.Д.Юр­кевич писал: "Зачем эта мечта, будто вся­кое доброе убеждение нужно во что бы то ни стало доказать из общих теорети­ческих или логических оснований? Так, в области наук опытных мы знаем больше, нежели сколько можем доказать, так и в философии есть убеждения, которые оп­равдываются или фактически, во внутрен­нем опыте, или же своим нравственным смыслом и которые доказывать — значит возвращаться к схоластическому заблуждешло, будто достоинство знания определя­ется количеством доказательств"[6,81].

Эти замечания относятся прежде всего к первому из источников педагогики — нравственным идеям. Для П.Д.Юркевича они необходимо религиозны. Следователь­но, педагогика нуждается наряду с рацио­нальным обоснованием и в религиозном. Лишь в этом случае к знанию того, что есть, присоединяется то, что должно быть.

Разделяя педагогику на философскую, прикладную и искусство воспитания, он применял к ней категории общего, частно­го и индивидуального. Та же философская педагогика должна изучать цели и методы воспитания, соединяя рациональный и эм­пирический методы познания. В ней ос­мысливается педагогический идеал, содер­жащий нравственные нормы, и рассматри­ваются средства его воплощения, которые у любой эпохи и у каждой национально­сти различны. Следовательно, педагогиче­ский идеал имеет ту или иную нацио­нальную окраску, культуросообразность воспитания.

Рассматривая характерологические осо­бенности научно-педагогического знания, исследователь показывал его синтетич­ность: оно должно соединить неизменные этические нормы, естественные и соци­альные законы.

Но общая наука воспитания невозможна, так как она встречается с индивидуальны­ми случаями. Поэтому требуются талант, педагогическое искусство. Что же способ­ствует развитию искусства воспитания? По мнению К.Д.Ушинского для этого необхо­димо распространение между воспитателя­ми разнообразных антропологических по­знаний. Полагая выстроить фактическую теорию воспитания, он воплощал в жизнь реалистические настроения своей эпохи и отказывал вере в праве влияния на разум.

Из-за этого творческое наследие велико­го педагога по-настоящему пока не оцене­но. В советский период, начиная со зна­менитой статьи в газете "Правда" "Вели­кий русский педагог и его судьи" (10.04.1937 г.), его труды изучались с идеологической точки зрения. В некотором смысле К.Д.Ушинский содействовал этому сам: он собрал материал для педагогиче­ских сочинений, имеющих целью "не по­знакомить человека с наукой, а воспитать его в идеях материализма" [7,272]. Поэтому важно отме­тить, что его представления о статусе, ис­точниках и структуре педагогики нельзя считать завершенными.

В атмосфере отечественной культуры XIX в. очень ярко обозначилась одна осо­бенность педагогики как науки: она стоит на границе знания и предположения. Вы­яснение верного соотношения между ними является исключительно важным для ее развития уже в силу своего влияния на формирование антропологической концеп­ции.

Мы видели выше, что от самоопределе­ния ученого по отношению к связи науки и религии зависит его взгляд на этику как источник педагогики. Равным образом это относится к физиологии и психологии.

Эти две сферы знаний, опирающиеся на факты, признавались К.ДУшинским наука­ми и, следовательно, стоят вне всякой религии А как же рассматривался сам феномен факта в его теоретических по­строениях? Исследуя творчество великого педагога. Лордкипанидзе делал вывод, что «для Ушинского факт является не комплексом или комбинацией ощущений, как это представляли себе идеалисты, в частности позитивисты, а вне нас суще­ствующим объектом познания, который по­знается человеком при посредстве "нерв­ных ощущений"»[9, 26].

Не имея своей задачей развертывать критику таких взглядов, отметим все же их односторонность. К.Д.Ушинский утвер­ждал, что помимо внешних впечатлений человек вносит в рассудочный процесс понятия пространства, времени, числа, а также идеи субстанции и силы, которые называл даже "врожденными уверенностями или врожденными верованиями" [8, 460]. Следовательно, факты, как материал науки, уже не есть только "нервные ощущения". Кроме того, для К.Д.Ушинского реальными являются факты внутренней жизни человека, добы­тые путем самонаблюдения, а их никак нельзя назвать "вне нас лежащим объек­том познания". Но мы должны подчерк­нуть, что все же знаменитый педагог спе­циально не занимался обозначенной философской проблемой и наши замечания в этом смысле носят характер толкования.

Физиология и психология пользуются фактами разного происхождения (из опыта внешнего и внутреннего), т.е. предметы их исследований различаются. Но поскольку объект изучения у этих наук общий, они, по мнению К.Д.Ушинского. не могут обойтись без того, чтобы не привлекать данные друг друга для построения своих концепций[8, 184]. В связи с этим встает вопрос о методах педагоги­ческой антропологии.

С самого начала К.Д.Ушинский сталки­вался с очевидностью того, что все уче­ния о формах и содержании душевной жизни находятся в зависимости от мета­физики. В статье "Вопрос о душе в ее современном состоянии", делая попытку обобщения и классификации теорий созна­ния, он ставил перед собой цель показать полную гипотетичность этих теорий и их вред для воспитателя (см.: там же. Т 2. С. 235). К.Д.Ушинский подчеркивал, что метод, которым должна создаваться педа­гогическая антропология, сводится к из­влечению "из массы фактов каждой науки тех, которые могут иметь приложение в деле воспитания... свести эти избранные факты лицом к лицу и, осветив один факт другим, составить из всех удобообозреваемую систему" [9,19]. Он многократно заявлял, что желатель­ным, но, к сожалению, невозможным для него был бы полный отказ от каких-либо гипотез в этом отношении. И здесь инте­ресно заметить, что в духе он видел точ­но такую же необходимую гипотезу, со­средоточивающую мир психических явле­ний, как и в материи — другую гипоте­зу с ее миром явлений физических.

После подобных высказываний было бы законным либо признать право науки "смотреть на человека как на существо двух миров" и выяснить ее отношения с религией, либо стать на позиции матери­ализма. Далее. К.Д.Ушинский как бы со­глашался, что простая констатация фактов физиологии и психологии, а также приня­тие гипотез материи и духа — первые шаги в педагогической антропологии, кото­рая не может состояться без философии. выступающей в качестве посредницы меж­ду психологией и науками природы. О том, как реализо­вались бы выявленные тенденции в даль­нейшем творчестве выдающегося педагога, нам остается только предполагать.

Итак, порожденная реалистическими устремлениями педагогическая антрополо­гия должна была начаться с выяснения природы факта как материала науки, его места в исследованиях: с определения за­дач "положительных" наук и функций фи­лософии в изучении человека: с рассмот­рения правомочности требований веры в сфере разума.

Эти проблемы занимали и П.Д.Юркевича. Значение факта как элемента научного исследования он оценивал в связи с опре­делением роли материализма в разреше­нии задач философии. По его мнению, научный факт. полученный в процессе наблюдения, не является "непосредствен­ным, тупым и ничего не значащим ощу­щением"[8,203]. Факт науки — уже некое осо­знанное воззрение. Следовательно, в непосредственнейшем факте воззрения мы влагаем предмет в идеальные формы". И даже науки "положительные", основанные на фактах, нельзя трактовать только как результаты наблюдений. В них идет поиск причинно-следственных связей между фактами, делается попытка их объяснений, т.е. определить "отношение явления к общим и необходимым законам, по которым оно изменяется".

П.Д.Юркевич видел два способа реше­ния антропологической задачи. Первый сводился к поискам такого "пункта един­ства", в котором факты внутреннего опы­та стали бы достоянием внешнего наблю­дателя или. наоборот, для самонаблюдения открылся бы способ перехода физиологи­ческих явлений в психические. Однако, по его мнению, разрешение такой задачи невозможно из-за характера нашего зна­ния: наблюдение может показать только связь, но не метод. Второй базировался бы на отказе "от мнимого притязания иметь факт там, где... естественный поря­док исследования отсылает нас к метафи­зической мысли, потому что здесь самым наглядным образом мы встречаемся с яв­лением, неизъяснимым из законов механи­ки" (8, 207).

П.Д.Юркевич был убежден в том, что наука, стремящаяся создать целостную концепцию человека, не может обойтись без метафизики. Отсылка к метафизиче­ской мысли, писал он, предполагает опре­деленный принцип исследования, исходя­щий из той посылки, что "все содержание подлежащего рассмотрению явления, вся полнота его имеет свою достаточную изъясняющую основу, как в понятии сущ­ности, так и в понятии тех внешних со­отношений, которые мы называем причи­нами и условиями явления" [7, 227].

Известно, что знание о законах и пра­вилах воспитания основывается на резуль­татах наблюдения связей физиологических и психологических явлений. Однако этого мало. Необходимо объяснить характер этих связей, что, по мнению П.Д.Юркевича, невозможно сделать только с помощью фактов. Объяснение требует введения в контекст исследования "метафизического предположения" или "предположения о сущности" для создания целостного образа человека. Как же обосновывается право на "идеальное миросозерцание"?

П.Д.Юркевич оправдывал его, во-пер­вых, фактом действительного существова­ния у всех людей глубинной, коренной, вечной духовной потребности, которая ре­ализуется в религиозной и нравственной жизни человека. Во-вторых, тем, что каж­дый человек обладает логосом — способ­ностью видеть идею как объективное по­нятие, "которое не само определяется предметом, но, напротив, определяет пред­мет, мыслится как его закон и условие его правильного развития" [9, 148].

Интересы, нужды духа, нравственные и религиозные, требуют, подчеркивал П.Д.Юркевич, рассматривать человека как уникальную личность во всей ее целост­ности. Но такой подход нельзя осуще­ствить в рамках рационализма. Он возмо­жен только после признания прав веры в сфере разума.

Отсюда выводились исключительно зна­чимые для педагогики мысли.

Во-первых, человек в ней изначально рассматривался не только как существо физическое, но и как нравственное, что позволяло обосновать необходимость вос­питания. Если "человеческая душа имеет первоначальное и особенное содержание" и именно оно есть источник слов, мыслей и дел. то последние составляют "нашу личную вину или нашу личную заслугу". Ответственность предполагает две вещи: наличие норм и свободу. Причем не эм­пирическую, но нравственную, свободу самосовершенствования. Воздействие вне­шних факторов на развитие личности сти­хийно, и лишь воспитание имеет целесо­образный характер, может выявить в эм­пирии порядок и смысл, чем способствует овладению нравственной свободой.

Во-вторых, представление о человеке как о единичной и особенной личности не позволяет устранить индивидуальный под­ход в воспитании. Однако это не все. Единичность и особенность есть "нечто первоначальное и простое", недоступное научному анализу, который предполагает сложность и многозначность явлений. Сле­довательно, педагогика должна признать, что в человеке всегда будет скрыта опре­деленная тайна. Это обязывает поставить вопрос о границах воспитания, связанный с правом ребенка на свободу что, в свою очередь, влияет на выработку принципов воспитательных отношений. В такой систе­ме координат они не могут осуществлять­ся как субъект-объектные.

В-третьих, по мнению П.Д.Юркевича, мышление было бы спокойной и безучаст­ной переработкой происходящих событий, если бы не задачи, которые "происходят в своем последнем основании не из влия­ний внешнего мира, а из влечений и не­отразимых требований сердца" [8,82]. В связи с этим образование ста­новится проблемой свободы, проблемой целостного развития.

Давая в своей работе "Из науки о че­ловеческом духе" оценку воззрениям Н.Г.Чернышевского на существо человече­ской души и отличие ее от души живот­ного, П.Д.Юркевич обращал внимание на способность логоса содействовать развитию как отдельной личности, так и всего че­ловечества, благодаря чему человек фор­мирует две формы самосознания: крити­ческое и знание о своем "я" как основе душевных явлений. Без этого нельзя было бы признать совместимость воспитания со свободой личности.

Итак, мышление П.Д.Юркевича "вытека­ет" из религии, а у К.Д.Ушинского — из сомнения (принцип немецкой классической философии). Для автора важно рассмо­треть законы человеческого развития. П.Д.Юркевич в его философских и педа­гогических трудах также считает необходи­мым изучать эти законы, но всегда имея в виду уникальность, неповторимость лич­ности. В результате он ставил в центре педагогической проблематики нравственную свободу и овладение ею, а К.Д.Ушинский — свободную деятельность.

Здесь больше расхождения во взглядах, чем согласия, если не брать во внимание незавершенность "Педагогической антропо­логии". П.Д.Юркевич не только решал в педагогике теоретические проблемы, но и искал внутреннее соотношение между на­учными воззрениями и нравственно-рели­гиозными убеждениями. По К.Д.Ушинскому, цель педагогической антропологии — в развитии "плодовитой педагогической идеи", но при этом последняя может быть основана исключительно на научном сознании, развита в университетах.

Мы видим два направления, наметивши­еся в 40-е гг. XIX в. в отечественной педагогике. Одно из них, университетское, относительно знакомо нам. Второе, духов­но-академическое, еще предстоит изучать.

Особую актуальность эта тема приобре­тает сейчас, когда перед нами открывается богатейший пласт ранее несправедливо за­бытой и отброшенной духовной культуры, все громче и властнее заявляющей о себе.

Заключение

Ведущиеся ныне поиски путей усовершенствования про­фессионально-педагогической подготовки будущих учителей характеризуются усилением внимания к развитию индиви­дуальности студентов, расширению сферы их профессиональ­ного мышления и творчества. В конечном счете это невоз­можно без осознания ими глубинных связей педагогических идей, явлений и фактов в их целостности и взаимодействии в рамках общекультурного процесса применительно к раз­личным цивилизациям, в том числе и за пределами евро­пейской.

На практике эта являющаяся основополагающей идея при обсуждении проблем современного педагогического образо­вания зачастую мало принимается во внимание. Следствием же этого является далеко не адекватное понимание значения изучения истории педагогики будущими учителями и други­ми специалистами в области образования и воспитания.

Педагогика и ее история как отрасли научного знания о человеке начали формироваться только в XIX в. в общем кон­тексте развития науки. Уже с самого начала стало принятым расширенное понимание предмета педагогики: не только рассмотрение воззрений на сущность, задачи, содержание и методы воспитания («философия воспитания»), но и самой практики воспитания, образования и обучения. С этим в зна­чительной степени связаны и различные трактовки фунда­ментальных понятий педагогики — «воспитание» и «образо­вание». Данное обстоятельство приводит к сложностям при разработке теоретических проблем педагогики и, следова­тельно, ее истории.

К сожалению, необходимо признать, что в ходе обсужде­ния фундаментальных проблем педагогической науки соб­ственно научная аргументация зачастую уступает точке зре­ния «авторитетных» лиц. Отсутствие же единого подхода к трактовке понятий «образование» и «воспитание», характер­ного для всех стран мира, вызывает много недоразумений. Так, в англоязычных странах, например, фактически отсут­ствует даже понятие «педагогика», которое отождествляется с понятиями «воспитание» и «образование», а они, в свою очередь, не отдифференцированы друг от друга.

Такая понятийная неопределенность отражается и в на­званиях трудов по истории педагогики, издаваемых в разных странах: история педагогики, история воспитания, история образования.

Однако, как бы ни назывались труды и учебные пособия по истории педагогики, предмет их остается одним и тем же: историческое развитие взглядов на воспитание, эволюция практики вос­питания в различных формах: семейное воспитание, специ­ально организованная воспитательно-образовательная рабо­та различного рода учебных заведений; деятельность разно­образных общественных организаций, имеющая своей целью содействие умственному, нравственному, физическому и эс­тетическому развитию молодежи, становление как личность. Именно в период детства закладываются качества человека. От качества воспитания и образования зависит развитие ребенка.

В конце XIX — начале XX в. и на Западе, и в России истори­ки педагогики, ранее ограничивавшиеся в основном описани­ем прошлого, начали предпринимать попытки объяснения при­чин изменений в развитии взглядов на воспитание и его прак­тику. Это было связано как с развитием собственно педагогики, так и с обострением социальных конфликтов в обществе.

История педагогики, ее основные функции остаются неизменными: это осмысление причин возникновения воспитания как социального явления и закономерностей его развития; рас­крытие разносторонних связей цели, конкретных задач орга­низации и содержания воспитания и образования с особен­ностями отдельных исторических периодов.

История педагогики тесно связана с историей многих дру­гих наук о человеке, особенно таких, как философия, пси­хология, физиология.

В нашей стране по сложившейся традиции уже с XIX в. было принято рассматривать отдельно друг от друга историю педагогики на Западе и в России. С одной стороны, это по­нятно, поскольку развитие культуры, в том числе и педаго­гической, тесно связано со спецификой развития отдельных стран и народов, с другой — это приводило к рассмотрению развития культуры России в отрыве от культурного развития народов Европы, хотя здесь на самом деле существует изве­стная общность эволюции общеевропейской цивилизации, по крайней мере с момента христианизации Руси.

Историческое рассмотрение прошлого требует отстраненности во времени, и по­этому оценка развития школы и педагогики второй полови­ны XX в. пусть будет задачей исследователей уже в XXI в.

Есть основания утверждать, что именно историко-педагогическая образованность позволяет современному педаго­гу лучше ориентироваться в разнообразии идей и подходов, которые существовали и существуют в педагогической науке и воспитательно-образовательной практике. Историко-педагогические знания помогают и будущему учителю, и учите­лю-практику в осмыслении профессионально-педагогичес­кой деятельности как таковой и своих взглядов на нее.

Литература

1. Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993.

   Введение в философию: В 2 т. М., 1989. Т. 1.

   Вехи: Сб. статей о русской интеллигенции. М., 1990.

   Джуринский А.Н. История педагогики. М., 1999.

   Зеньковский В.В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии. М., 1993.

   История педагогики и образования./ Под ред. А.И.Пискунова.- М.:ТЦ Сфера,2001. -512с.

   Культурология / Под ред. А.А. Радугина. М., 1999.

   Русский космизм и современность. М., 1990.

   Толстой Л.Н. Педагогические сочинения. М., 1989. 10. Хрестоматия по истории школы и педагогики в России. М.,

Торосян В.Г.История образования и педагогической мысли.- М.:ВЛАДОС – ПРЕСС,2003.- 352с.

Ушинский К.Д. Пед. соч.: В 6т. Т. 1. М., 1988.