Нужна ли нам старая Москва?

А.В.Святославский,к.и.н.

Российский институт культурологии

Министерства культуры РФ и РАН

 

НУЖНА ЛИ НАМ СТАРАЯ МОСКВА?

Тема, к которой мы обращаемся, и к которой, наверняка, не раз еще обратится наш журнал - охрана памятников культуры в городской среде. На первый взгляд, в сравнении, скажем, с хрущевскими временами, все здесь обстоит благополучно - ломают в Москве мало, восстанавливают центр вовсю и даже - о чем и мечтать не могли краеведы еще лет десять назад - воссоздается прежде разрушенное. Однако, сфера охраны и возрождения городских памятников градостроительства, архитектуры, истории, монументального искусства остается для москвичей одной из самых острых среди проблем духовной жизни города. Равнодушных здесь, как говорится, нет. Общество четко разделилось на сторонников и противников возрождения Храма Христа Спасителя еще пять лет тому назад, а теперь, когда город имеет еще и восстановленные "с нуля" Казанский собор на Красной площади, Воскресенские ворота и Иверскую часовню, проблема правопреемственности новодела как памятника и оправданности отвлечения средств на такое строительство стала предметом серьезных дискуссий и среди специалистов-памятниковедов. Ставятся вопросы: возрождать ли разрушенное или направить средства на спасение тех памятников, которые еще не потеряны, но срочно требуют вложений (Дом Пашкова, известный более как Ленинская библиотека, дом архитектора Мельникова в Кривоарбатском, церковь Климента Папы Римского в Замоскворечье и многое другое)? Далее: что имеется в виду под реставрацией центра Москвы? Правомочно ли считать сохранением старины "офонаревший", как теперь часто говорят, Арбат или классические особняки с налепленными на них банкирами-реставраторами модерновыми мансардными этажами? Наконец, по-прежнему актуален "главный" вопрос всех революций - кто из бессмертных, застывших в камне и бронзе на городских площадях достоин остаться на пьедестале, а кого надо снести и кем заменить? Чтобы трезво ответить на все эти вопросы необходимо решить, что же такое памятник вообще, какие бывают памятники и для каких целей они нам нужны. Необходимо понять, что тот же Храм Христа Спасителя – это не только выдающееся городское сооружение, не только памятник архитектуры эклектики, не только мемориал в память победы народа в Отечественной войне 1812-го года и т.п., но в первую очередь - храм, церковь, стало быть, учреждение для неверующего человека довольно бессмысленное, и по его логике часто кажется более осмысленным построить на отвлекаемые народом средства детские сады, больницы и дома престарелых. Но дело в том, что для многих стариков, живущих в доме престарелых, и неизлечимых больных, потерявших надежду на физическое исцеление, церковь становится самым главным и важным, а уж человек верующий тем более сначала молится (за себя и за доктора), а потом уж идет в больницу. Или еще один волнующий объект - мавзолей В.И. Ленина. Для коммуниста-сталинца труп вождя должен остаться на месте и вдохновлять массы; коммунисты-ленинцы требуют исполнения воли самого вождя и упокоения останков в Петербурге, рядом с матерью; злобные антикоммунисты требуют стереть с лица земли весь мавзолей, как и все что связано с советской эпохой. Какой же должна быть постсоветская Красная площадь?

Не так давно по радио довелось услышать почти одновременно два мнения - молоденькая ведущая одной из программ, призванной срочно обосновать устройство балагана на главной площади страны, робко убеждала себя и других, что подобные мероприятия возрождают истинный дух этого места, потому что в 17-м веке древние циркачи-скоморохи развлекали публику именно там. В другой же передаче знаменитый исполнитель-петербуржец (или ленинградец) Александр Розенбаум говорил ровным счетом противоположное,- что он, бывая в Москве, любит приходить на Красную площадь под утро, когда нет толпы, и его поколение, независимо от политических пристрастий, вышедшее из той, советской, эпохи, воспринимает Красную совсем иначе – в атмосфере строгой торжественности. И тогда мавзолей неотъемлем от площади, потому что это не только усыпальница, не только работа видного архитектора А.В. Щусева, не только реализация сталинской программы славословия вождя и место первоначального упокоения самого Сталина, не только трибуна, помнящая многих, но комплексный по существу памятник целой эпохи в жизни страны, возвращающий многих из нас к фактам н а ш е й личной биографии, детству, юности, ожиданию праздников и парадов, и сколько бы ни было негативного в той жизни, нас Господь привел именно на эту землю, именно в те времена и это стало частью нас самих.

Итак, что же такое памятник? С легкой руки чиновников из недр системы охраны памятников вышло и распространилось нелепое в своей "универсальности" понятие "памятник истории и культуры" как видовое наименование элементов культурного наследия. Внутри вида применительно к городским памятникам выделяют памятники истории, архитектуры, градостроительства, монументального искусства, садово-паркового искусства. По существу же все это можно назвать памятниками культуры или истории культуры, что хуже, т.к. любой памятник относится к истории. Таким образом, в разряд памятника (или памятного места) может попасть со временем любой объект действительности, однако, если историческая дистанция очень велика и речь идет об археологии (дословно - "науке о древнем"), то это очевидно для всех, и любой гвоздь, подметка от сандалии или даже отпечаток этой подметки рассматривается как памятник археологии. А чем ближе к настоящему, тем более мы склонны судить о мемориях не с мемориальной точки зрения, а с точки зрения их первоначальной функции, т.е. утилитарности (способен ли продолжать служить школой, магазином, офисом...), художественной (нравится, соответствует ли вкусам сегодняшнего дня), идеологической (работает ли на "мою" идею). В категорию памятников городской среды попадают самые разнородные объекты: архитектурные и инженерно-технические сооружения, произведения монументального и декоративно-прикладного искусства, сады и парки, просто уголки города, несущие память о тех или иных событиях и людях. Далеко не все памятники создаются как памятники изначально, то есть являются специальными мемориальными сооружениями, но и эти последние со временем выходят из рамок первоначального замысла, и начинают жить своей самостоятельной жизнью. они несут на себе не только отпечаток того, что думали по поводу увековечиваемого события архитекторы, скульпторы, жертвователи - создатели, но и отпечаток того, что думали по поводу отношения этих создателей к этому событию последующие поколения. И вычеркнуть все это невозможно даже путем полного физического уничтожения памятника! Казанский собор, Храм Христа Спасителя и Воскресенские ворота оказались восстановлены именно потому, что память о них и причинах их разрушения ж и л а в народе, их не забыли, и сегодня новоделы несут, помимо исходной, новую информацию - об отношении большевиков 1930-х г.г. к церкви и к старине и об отношении нынешних властей к позиции большевиков, к церкви и старине. Андреевский памятник Н.В.Гоголю во дворе библиотеки на Никитском бульваре напоминает нам не только о великом писателе и его связях с Москвой, об истории сооружения, личности скульптора Н.Андреева и его видении Гоголя, но и о том, каким хотели видеть Гоголя в хрущевские времена, напоминает о курьезной "рокировке", когда согбенного андреевского Гоголя задвинули во двор, подальше с глаз, а на его месте появился прямой и счастливый Николай Васильевич, очевидно, по замыслу скульптора Томского, вместе со всем советским народом устремленный в близкое счастливое будущее. Памятник живет сложной жизнью. Вспоминаются интуристовские времена, когда наши гиды были призваны использовать ленинский мавзолей для пропаганды идей ленинизма. Иностранцы же, действительно, шедшие туда с большой охотой, что всегда положительно отмечалось в статистических сводках, оказывается, зачастую были движимы не чувством любви и восхищения по отношению к вождю мирового пролетариата, а любопытством - по природе близким к тому, что советский человек должен был испытывать где-нибудь в кунсткамере.

Принятие решения о сохранении, реставрации, возрождении или сносе памятника сегодня не является компетенцией лишь специальных госорганов (инспекций учета и охраны). Часто частный владелец, точнее арендатор, на практике решает эти вопросы сам, возможности инспекций и Минкультуры в условиях современной российской "государственноси" слабы, и все больше приходится уповать на повышение общей культуры пользователя памятника и рядовых горожан, т.е. принципиально бережного отношения к окружающему миру среди самих горожан разных сословных, возрастных и прочих групп населения Москвы.

Итак, рассмотрим различные функции памятника, ибо не учитывать их совсем нельзя. Во-первых, утилитарность. В ряде случаев эта сторона настолько важна, что все остальные вопросы снимаются сами собой. Таково восстановление храмов сегодня, когда этим занимается не ВООПИК и госинспекции, а сама Церковь, и храм возрождается не потому, что он типичный образец какого-либо стиля, а потому, что будет выполнять свои основные культовые функции.

Далее. Памятник является источником информации, опредмеченной историей, иллюстрацией, иногда символом, а точнее частью, более или менее типичной, той или иной эпохи. Старые московские дома рассказывают нам об архитектурных , художественных и идейных веяниях эпохи, о строительных технологиях и материалах, об уровне технического знания, о людях, которые строили, украшали, жили, бывали, наконец, разрушали... Памятники позволяют каждому войти в мир истории. Автор, будучи профессиональным историком, не мыслит своих курсов в учебных заведениях без экскурсионно-краеведческой поддержки. Архивы и книгохранилища отстоят далеко от обычного горожанина, да и для специалиста они не заменят непосредственного контакта с камнем и деревом. История сегодня крайне необходима нашему обществу, ибо именно в прошлом дан нам тот моральный закон, который призван спасти человечество от саморазрушения на пути "прогресса цивилизации". А для большинства из нас легче начать путь к осмыслению древней Руси даже не с книжкой на диване, а придя в Зарядье, Замоскворечье или укрывшись от суеты и шума в стенах Новодевичьего монастыря. О цельности и противоречивости натуры Екатерины II, жизненных драмах В.И.Баженова и М.Ф.Казакова лучше всего размышлять среди царицынских руин. Вполне понятно желание почитателя поэзии М.Цветаевой глянуть на двор из окна ее кабинета в "Цветаевском Доме". Замечательному московскому фотохудожнику, много лет работавшему главным фотографом Государственного литературного музея Виктору Сергеевичу Молчанову еще в послевоенные годы пришла мысль искать те уголки Москвы и Подмосковья, дома, дворы, улицы, бульвары, которыми вдохновлялся тот или иной писатель в своих "московских" произведениях. За несколько десятилетий, работая в этом направлении, Молчанов отснял тысячи сюжетов, подготовил десятки слайдфильмов, открывая и даря нам Москву Пушкина, Тютчева, Паустовского, Блока. Нам повезло. Возможности нашего города как музея под открытым небом безграничны. Москва не может претендовать на тотальную консервацию, как Суздаль, она не есть яркое выражение одной эпохи, одного стиля, как Питер, - но очарование Москвы и ее возможности как учебника истории в камне вытекают как раз из того, что всегда (по крайней мере с петровского времени) осознавалось как одна из главных проблем в связи с формированием городского облика - активное вторжение в существующую среду всевозможных стилей, художественных течений, всплесков моды, архитектурных причуд и идеологических кампаний.

Памятник - рука, протянутая нам нашим прошлым. Для москвича всегда останется что-то волнующее в прикосновении к кирпичной кладке, к которой прикасались отец, дед, далекие предки, в сыром запахе старых арбатских подвалов, потому что это прикосновение к самой ушедшей эпохе. Памятник не просто посредник, он - сам участник и часть ушедшей эпохи. Поэтому на материале московского городского культурного наследия так хорошо изучать историю отечественной культуры во всей полноте - с древности до наших дней.

Следующая функция памятника - эстетическая, художественная, то что лежит в сфере искусства, сфере "творчества по законам красоты". Понятие художественной (архитектурной) ценности весьма ненадежно, оно порой обладает малой устойчивостью во времени, потому что именно здесь господствуют мода, вкус, здесь сталкиваются мнения разных групп горожан. Возьмем одно из наиболее устойчивых, "живучих" художественных направлений - классицизм. Живучесть его поразительна. Античные формы и мотивы в том или ином преломлении заполняют Москву с петровских времен и по сей день (неоклассика 1980-90-х на Тверской, Арбате). Однако, не все и не всегда приветствовали классицизм на нашей земле как выражение официальности и государственности. Еще в 1836 году митрополит Московский Филарет отказался освятить один из главных официально утвержденных памятников победы над Наполеоном - Триумфальную Арку - ибо выходило, что освящать надо античных, то есть, языческих богов без которых классицистическая декорация не мыслилась и которые почему-то продолжали "вдохновлять" художников православной России. Через полвека эти же окостеневшие и по сути совершенно чуждые русской культуре античные атрибуты подвергает в одной из статей уничижительной критике человек более далекий от православия, чем митрополит Филарет - известный скульптор II пол. XIX века М.М. Антокольский. С позиций мирского здравого смысла он возмущается засильем обнаженных женских фигур в конкурсных проектах монументальных городских композиций: "Разве мифологические богини - наши божества, разве аллегория не фальшивый язык души? "¹

Но проходит еще пятнадцать лет, и в Докладе Московской Городской Управы об архитектурно-художественной отделке Бородинского моста по проекту Р.И. Клейна, принятому к исполнению, отмечается, что мемориальная идея Бородинского моста как памятника Отечественной войны может быть наиболее ярко выражена именно в стиле ампир, который "при античной строгости линий и простоте форм отличается особенной величественностью, необходимой для увековечения памяти одного из самых славных моментов в истории нашего отечества"²! Сколько разных мнений!

Целый период бурных споров, незатухающих, хотя и ослабевших к настоящему времени, связан с возрождением в Москве Храма Христа Спасителя как символа возвращения народа к им же оплеванным в свое время духовным ценностям и идеалам. Однако восемьдесят лет тому назад, когда еще т о т храм был жив, крупнейший православный философ и историк кн. Евг.Трубецкой отозвался о нем как об одном из "самых крупных памятников дорогостоящего бессмыслия".³ И в этом он был не одинок. На подобные отзывы с удовольствием ссылались советские эксперты, когда оправдывали в 1920-30-е снос храма. На это же в качестве дополнительного аргумента ссылаются и сегодняшние противники затрат на строительство храма-новодела как возможно точной копии. В то же время известно, что большевики многое ставили на охрану, и в определенном смысле порядка тогда в этой сфере было больше, чем теперь. Сохранили и отремонтировали Кремль , Коломенское, ряд усадеб, да мало ли еще! А другое сломали. Почему? Почему вдруг православные критики Храма Христа Спасителя "прежних" лет оказались, вроде бы, в одной команде со Сталиным и Кагановичем? Одни строили храм, другие критиковали, третьи сломали, четвертые строят заново, пятые их критикуют. Кто прав? Все дело в том, что памятник, как мы уже отмечали, многозначен, и разные люди в разное время, исходя из разных соображений обращаются к разным сторонам его содержания. При этом, естественно, используются разные критерии ценности. Смешение аспектов и оценок, при которых одно подменяется другим, происходят или от лукавства или от незнания, неумения оценить памятник комплексно. Вот от последнего нам надо избавляться в первую очередь, для чего и нужен некий культурно-исторический всеобуч и для чего написана и эта заметка. От лукавства же, увы, никогда не избавимся. Трубецкой критикует не храм-памятник победы русского народа, Божией милостью избавивший себя и соседей от авантюриста Наполеона Бонапарта и тем более не поощряет то, о чем ему и помыслить было ужасно, с чем он боролся в других регионах Земли - разорение святынь, а всего лишь указывает на бездушное, формальное во-многом увлечение т.н. псевдовизантийским стилем, как на показатель определенного отхода от древнерусской духовной традиции в сторону формального творчества. Эта критика - призыв к органичности художественной формы, реакцией на нехватку которой в архитектуре эклектики стал позднее модерн, т.к. это ощущалось многими. Но и этого мало. Даже, если речь идет не о храме, а о чисто художественном явлении в городской среде, мы с высоты прошедших лет не имеем права подменять комплексный историко-культурный анализ мнением художественной критики современной эпохе создания памятника. Сегодня московские путеводители с удовольствием упоминают мнение Л.Н.Толстого о художественной ценности "мавританского замка" на Воздвиженке - известного дома Арсения Морозова, где в советское время помещался Дом дружбы с народами зарубежных стран. Толстой, как известно, обессмертил его в романе Воскресение как "нелепый дом для какого-то нелепого человека". Многие дворяне, воспитанные в хорошем вкусе, в то время возмущались подобными чудачествами, все громче заявлявшего о себе в городской среде рубежа XIX-XX веков буржуазного сословия, но тогда этот дом еще не стал памятником! А сегодня он - законный и возбуждающий неизменный интерес элемент разновременной застройки центра Москвы. Он хорошо работает в этой среде, он иллюстрирует собою и художественные поиски времен эклектики и модерна и напоминает о действительно во многом нелепой жизни и еще более нелепой смерти чудака Морозова, прострелившего себе ногу на пари и умершего вследствие этого. Нам нужно это знать, как и многое другое, потому что (и это подтвердит любой историк) у нас сегодня с тем н а ш и м прошлым куда больше общего, чем мы привыкли считать, и прошлое в городе зачем-то напоминает нам об этом. Нам и сегодня что-то может не нравиться, восторженная всеядность в отношении искусства тоже не идеал, но не должно быть места субъективизму и волюнтаризму в оценке культурного наследия. До сих пор спорят и будут продолжать спорить о "Голубой Розе" и "Бубновом валете", или о восприятии Москвы Маяковским, Брюсоваым и Есениным, или о том, что такое Черный квадрат Малевича и зачем он ему понадобился - но, к счастью, почти никому не приходит в голову уничтожать книги и полотна из-за отсутствия единства вкусов. Иное дело памятник городской среды. Здесь он зачастую мешает. То он тесен, то мешает проезду, то обветшал и требует приложения рук, то просто слишком на виду у многих и неизвестно, как действует на умы, и тогда его лучше или совсем - "того", как Романовых и Дзержинского, или - куда-нибудь в угол, как андреевского Гоголя.

Пожалуй, можно сказать, что наиболее остро в истории города всегда переживалось не право на рождение чего-то нового, пусть совсем несвойственного Москве, а угроза или реальность разрушения старого. Как ни странно, но именно сейчас, когда все открыто для критики, заметно поубавилось критики в адрес Нового Арбата, который с ярлыком "вставной челюсти Москвы" уже стал олицетворением одной из вопиющих ошибок советского градостроительства. Теперь многие даже удивляются, за что ругали этот просторный проспект - торговый центр города. Дело в том, что люди привыкли, несколько поколений уже выросло Москве 60-х-70-х, и, наоборот, очень мало кто помнит т о т Арбат, с фонтаном на Собачьей площадке. А тридцать лет назад все было наоборот. Людей возмущал не столько новый стиль, сколько ощущение потери, потому, что гибель домов даже заглушаемая фанфарами, зовущими в прекрасное стеклянно-металлическое завтра, все равно ощущалась как потеря. И так было всегда. Ломали не только большевики. Великим ломателем старины, как известно был Петр. Наши поколения, споря о правомочности посохинского Дворца съездов занять место в древнем Кремле, уже спокойно воспринимали петровский Арсенал, в принципе, столь же чуждый в свое время кремлевской старине. Не секрет, что одной из причин основания новой столицы, наряду с политико-стратегическими (во многом не бесспорными) соображениями, была нелюбовь царя к Москве, особенно Кремлю, центру города, и когда стало очевидно, что никакие указы о спрямлении улиц не сделают Москву европейским городом, проще было начать все на новом месте. Но вторжения в Кремль не прекращаются. Сначала разобрана южная стена укреплений для строительства гигантского, спускающегося фасадом к реке баженовского Кремлевского Дворца для Екатерины II, затем, стена восстановлена, но появляется новое сооружение - Большой Кремлевский Дворец в псевдовизантийском стиле и новое здание Оружейной палаты, построенные при Николае I архитектором К.А.Тоном. Все ли довольны? Нет. Активные протесты по поводу такого вторжения выражает крупнейший авторитет, историк Москвы и один из основателей Исторического музея Н.Е.Забелин. Но опять же, страстный протест Забелина связан не столько даже с новыми сооружениями, сколько с разрушением (причем с Высочайшего изволения) московской старины, а именно, древнейшего московского храма Рождества Иоанна Предтечи, который по мнению модернистов того времени портил панораму нового кремлевского ансамбля. Так и для нас, историков-памятниковедов не столь даже остро стоит проблема дальнейших путей новой московской архитектуры, сколько проблема сохранения старого, н е з а в и с и м о от господствующих сегодня взглядов на город будущего, жилище будущего, быт будущеей Москвы и т.д.

И здесь мы подошли к очень важной функции любого памятника, хотя и выраженной неоднозначно у разных его типов - к функции напоминания, или мемориальной. Наиболее ярко она выражена в специальных мемориальных сооружениях, среди которых городские архитектурные и скульптурные монументы, мемориальные музеи и комплексы, кладбища и отдельные надгробия, но к которым относятся также любые элементы городской среды постольку, поскольку они несут на себе память о ком-либо и чем-либо. Это одна из наиболее болезненных сфер общественной жизни, т.к. именно здесь в XX веке наш народ продемонстрировал незавидную склонность к переписыванию собственной истории, с вычеркиванием одного, ретушированием другого и выпячиванием третьего. Наиболее устойчивой частью оказались военные мемориалы, признанные, за некоторыми небольшими исключениями, во все времена, со средних веков и до постсоветской России. Во всем же остальном мы демонстрировали миру нездоровую страсть к разрушению своего собственного прошлого. Поражает даже не саме по себе увлекаемость идеями, а именно желание разрушать, в конечном счете, самих себя. На достаточно коротком историческом отрезке Святая Русь от идеи "православия, самодержавия, народности" повернулась к разрушению всего, что напоминало о монархии (именно на это в первую очередь был направлен знаменитый ленинский план монументальной пропаганды), а затем и к невиданному надругательству над православными святынями, какое не снилось и многим внешним недругам России. Затем создание скромного образа вождя было ознаменовано сооружением бесчисленного количества памятников ему, и мемориальных объектов в его честь; затем пришла эпоха бурных увековечений другого вождя, а затем - время массового демонтажа памятников ему и обратных переименований после XX съезда партии. Менее бурный период мемориализации застоя, главным образом, топонимической, с появлением на карте города Брежневского района, проспекта Гречко, улицы Пельше и под. оказался и более скоротечным, причем дело кончилось не просто внедрением новых "антисоветских" идеалов, но и непременным срочным очернением старого с соответствующими переименованиями и незаметным (но официально санкционированным) снятием мемориальной доски Л.И.Брежневу на доме, где он жил на Кутузовском проспекте. Неудивительно, что и революция августа 1991 началась именно с разрушения памятников - Дзержинскому, а затем Свердлову и Калинину, и продолжилась обратным переименованием улиц города, ликвидацией памяти теперь уже советской эпохи и попыткой создания новых кумиров, подчас наивной и бессмысленной до смешного - вроде любимца нашего мэра Юрия Долгорукого, судно в честь которого уже наименовали, а если верить газетным сообщениям во всей их абсурности, то и "предложенного" мэром патриарху для канонизации. Со стороны даже страшно взглянуть на эту бесстыдную вакханалию, в основе которой лежит одно и то же - и в 1917-м, и сегодня - попытка утвердить свое, сегодняшнее "я" путем огульного очернительства всех предшественников и зачеркивания истории насколько это возможно, чтобы не нести ни персональной, ни коллективной ответственности за собственное участие в зачеркиваемом прошлом.

Если с монументальной скульптурой зачастую обходились легко - снимая с пьедестала, то с утилитарными архитектурными и техническими сооружениями , попавшими в категорию памятников истории дело обстоит сложнее. Многогранность исторического содержания позволяет разворачивать этот памятник то одной, то другой гранью, на злобу дня. Так, в экскурсионной практике 1920-х г.г. делалась попытка переосмыслить тот же православный храм лишь как (зачастую безымянный) плод труда талантливых, но бесправных и угнетенных мастеров, а в практике 1990-х, скажем, гидросооружения канала имени Москвы из символа безграничных возможностей человека, вдохновленного и вооруженного всесильным учением, превращались в построенный политзаключенными памятник деспотии. В идеале же надо видеть в памятнике отпечатки всей неоднозначности нашей истории, и ни на что не закрывать глаза, побольше учиться на ошибках прошлого, но поменьше осуждать, и тогда меньше будет искушений ломать, переименовывать и заменять одни мемориальные доски другими, если о чем-то сегодня не хочется вспоминать. Зачастую мы в принципе не сможем решить, "кто матери-истории более ценен" - в истории ценно все - и если, допустим, рабы ставили памятник своему господину, то для меня сегодня это может остаться необходимым фактом истории, и уже от самого сегодняшнего общества зависит, какими глазами смотреть на этого человека, делать ли мне из него кумира, врага или ни то, ни другое. Все дело в повышении общей культуры населения в отношении к истории. В век пожинания плодов кампании по переустройсву мира важно воспитывать в людях принципиальную бережность, консервативность в отношении к окружающему миру. Помимо ширящегося экологического движения пора подумать и о том, что академик Д.С.Лихачев называет экологией культуры, т.е. бережности в отношении сохранения элементов рукотворной среды (если, конечно, имеется в виду не грозящая взорваться АЭС или что-то в этом роде). Очевидно, что что-то все равно придется сносить, что-то успеет само разрушиться, но важно, чтобы, принимающий решение о реорганизации сложившейся городской среды человек обладал внутренним тактом и деликатностью в отношении предков. Сегодня даже трудно прийти к консенсусу - одни хотят вычеркнуть Октябрьскую революцию, другие - эпоху Горбачева, кто-то видит причину всех бед в Петре Великом, а кто-то боготворит Александра I. Беда в том, что мы никак не научимся относиться к истории своего народа как к своей л и ч н о й истории, где всегда есть взлеты и падения, достижения и ошибки, и, кроме того, то, что вчера казалось доблестью, завтра может вызывать стыд... Нам неприятно вспоминать многое в своем прошлом, и если мы кого-то обидели, поступили нечестно, то хочется забыть об этом. Но есть и иной путь - покаяться и впредь постараться не грешить. Первые памятники упоминаются еще в Ветхом Завете. Они давались людям свыше, чтобы люди периодически вспоминали о том, о чем им так хочется забыть, но что им просто необходимо помнить для их же блага и выживания! С тех пор ничто не изменилось в природе человека. Любой уголок старой Москвы призван напомнить нам о прошлых поколениях, которые так же суетились, устраивая свой быт на этой земле, они такие же как мы, но сегодня они уже т а м, а завтра и мы уйдем туда. Встреча с памятником оказывается одной из немногих возможностей в жизни вечно спешащего обывателя соприкоснуться с Вечностью, подумать о будущем и вспомнить о том, что он оставит после себя. Сегодня для нашей страны серьезное воспоминание о прошлом может оказаться последним спасительным шансом на пути в будущее при непреходящем милосердии Господнем.

Конец формы

1 *М.М.Антокольский. Его жизнь, творения, письма и статьи.- СПб, 1905, С.976

2 Доклад N 433 Московской Городской Управы об архитектурно-художественной отделке Бородинского моста. 24 октября 1911.- С.2

3 Трубецкой Евгений. Два мира в древнерусской иконописи// Философия русского религиозного искусства. М., 1993, С.242.