Москва в XVII веке

Москва в XVII веке

Сергей Николаевич Таценко

В XVII веке Москва представлялась современникам большим городом. Приезжие иностранцы сравнивали ее с Парижем, Прагой, Лондоном. Причем, сравнение проходило всегда в ее пользу. Смута, охватившая Россию в начале XVII века, привлекла внимание иностранных наблюдателей почти всей Европы к еще мало кому изведанной Московии и ее столице.

Именно с того времени о России стали часто издавать сочинения побывавших в ней дипломатов, торговых агентов, военных наемников. В престижных географических атласах появились карты Русского государства и гравированные планы его столицы. Особое первенство в этом принадлежало голландским и габсбургским изданиям.

Планы Москвы первой половины XVII века представляли город как бы с высоты птичьего полета. На них изображались во многом достоверные очертания стен и башен, церквей и монастырей, государственных учреждений и жилых зданий, хозяйственных строений, улиц и переулков, мостов, садов и огородов, площадей и пустырей.

Благодаря своему особенному развитию, Москва по тем временам занимала огромную территорию. В то время как города Европы росли в высь, надстраивая над этажом этаж, оставляя тем самым горожанам узкую полоску небес, Москва необыкновенно разрасталась вширь, предоставляя своим жителям огромные пространства для обзора и деятельности. В европейских средневековых городах экономили место, многоэтажные постройки, как бы с опаской, не решались покидать надежные каменные укрепления. В Москве же возведение крепостных стен не поспевало за дворовым строительством.

Большинство домов в Москве было в один, а иногда и в два этажа. Более высокие здания были большой редкостью. Такие располагались в наиболее престижных районах столицы – Кремле и Китай-городе. В Белом и особенно Земляном городе высотными зданиями были в основном церкви и колокольни.

Основным строительным материалом в Москве было дерево. За стеной Белого города «на Трубе», там, где протекала Неглинка, находился даже так называемый «Лубяной торг», на котором для продажи выставлялись жилые и хозяйственные срубы. Из камня в Москве стали строить довольно рано. В XIV веке каменными были церкви и крепостные стены. В XV в. их возводили уже из кирпича. Тем не менее, в жилищном строительстве еще длительное время, и в XVII веке тоже, предпочтение отдавали лесу. Жизнь в деревянных строениях считалась здоровее. В XVII веке наиболее состоятельные москвичи строили из камня подклети и клети (первый этаж), предназначенные для хозяйственных служб, а комнаты и горницы (второй этаж) для жилья и отдыха, – из дерева. «Жилые строения в городе (за исключением домов бояр и некоторых богатейших купцов и немцев, имеющих на дворах своих каменные дворцы) построены из дерева или из скрещенных и насаженных друг на друга сосновых и еловых балок», – пишет немецкий путешественник А.Олеарий.

Каждый двор в Москве был огорожен высоким забором, поэтому с улицы можно было рассмотреть лишь крыши строений. Почти половину дворовой территории владельцы отводили под огород, другую под дом и пристройки. «При каждом доме есть непременно сад и широкий двор; оттого говорят, что Москва обширнее Константинополя и более открыта, чем он», – писал грек Павел Алеппский. В устройстве московских дворов и заключается разгадка огромной территории русской столицы: «...при большинстве домов находятся обширные пустыри и дворы, к очень многим домам примыкают еще и огороды, плодовитые сады, да, кроме того, разделяют их друг от друга довольно обширные луга, вперемежку с ними бесчисленные, можно сказать, церкви и часовни; следовательно, в ней нет такого множества народа, как полагали некоторые, обманувшись ее обширностью с виду», – отмечал австрийский посланник А.Мейерберг.

Однако в представлениях современников Москва была не только крупным по территории и по населению городом. Внимательным наблюдателем была замечена и красота русской столицы: «...местоположение ее [Москвы] весьма красиво; она поражает своими приблизительно двумя тысячами церквей, кои почти все каменные и придают городу великолепный вид. Этой внешней красоте немало способствуют семь умеренной высоты холмов, на которых она отлого возвышается» (Я. Рейтенфельс).

Формально Москва делилась на четыре части: Кремль, Китай-город, Белый город и Земляной (Деревянный) город. Однако современники, особенно иностранцы, выделяли их много больше. Так, отдельной частью всегда считалось Замоскворечье, входившее составной частью в Деревянный город. В Белом городе в особый район выделялось Занеглименье, то есть место за рекой Неглинной, если смотреть из Кремля. Своего рода границей района служила и река Яуза. За нее располагалось так называемое Заяузье, заселенное гончарами, отсюда и еще одно название этого места – в Гончарах, в Гончарной слободе. По профессионально-ремесленному принципу могли выделяться отдельные районы Москвы – в Пушкарях, Бронниках, Столешниках, Кадашах, Скатерниках, Стрельцах и т.д.

В XVII веке каждая часть Москвы имела свой неповторимый социальный облик, который сказывался на общем политическом и экономическом быте столицы.

Кремль

Кремль («Кремленаград», Город, Замок) в XVII веке уже окончательно сложился как резиденция царей. После Смуты, при Михаиле Федоровиче и особенно при Алексее Михайловиче окончательно завершилось строительство царского дворца. Дворцовый комплекс к середине века достигает своего расцвета. Тогда же, при патриархе Никоне, строятся и новые Патриаршие палаты. Современники отметили расположение палат Никона рядом с царским дворцом., Не исключено, что уже тогда патриарх начал свое негласное соперничество с царем. Дворец Никона был «каменный и довольно красивый по своей величине». Идет перестройка в Кремле и Приказных палат. В середине XVII века они слишком стали тесны для приказной работы. П-образное двухэтажное здание на Ивановской площади было заменено на высокие, просторные со множеством крылец приказные корпуса, вытянувшиеся в одну линию от Архангельского собора до Спасских ворот. Украшаются и башни Кремля. В середине столетия почти все кремлевские башни получают свои красочные шатровые завершения. Современниками отмечено строительство и на монастырских подворьях и в боярско-княжеских дворах, располагавшихся в Кремле. Со стороны Кремль современникам представлялся так: «Дворец его [царя] обнесен высокой кирпичной стеной, заключающий в себе вдвое больше пространства, нежели сколько находится в окружности Тауэра. За стеной находятся 24 церкви, живописные по своим позлащенным главам и большим крестам, которыми большая часть украшена. Высокая башня, называемая Иваном Великим,... она служит колокольнею и на ней 50 или 40 колоколов. Глава этой башни позлащена, сама же она выстроена из кирпича и камня и вышиною равняется с башнею св. Марка в Венеции. Некоторые из главных бояр имеют каменные дома, заключенные во внутренней ограде... Там находятся также пять мужских монастырей и два или три женских; большая часть приказов,... Аптека, или Оружейная палата”, – писал придворный врач англичанин С.Коллинс.

Но подлинного своего расцвета Кремль достигает уже в годы правления царя Федора Алексеевича. Тогда, как отмечали современники, кремлевские «церкви украсиша предивным благолепием, и град Кремль поновися, и на башнях верхи изрядно построишася».

Китай-город

Китай-город или Большой посад в XVII веке по-прежнему оставался главным торжищем Москвы. Здесь на Красной площади находился первый московский торг. Вдоль площади, напротив Кремля, почти от Неглинных до самых Москворецких ворот тянулись каменные торговые ряды: Верхние, Средние и Нижние. За средними торговыми рядами находился Гостиный двор – склад и место проживания приезжих купцов. Торговые лавки располагались и вдоль основных улиц Китай-города: Никольской, Ильинки, Ваварки. Торговым оживлением были полны и уличные перекрестки – крестцы – названные по именам улиц: Варварский, Никольский, Ильинский. В XVII веке облику Китай-города стали придаваться и другие черты. Уже с середины XVI века на Никольской работал Печатный двор; на Ильинке в XVII столетии стоял главный Посольский двор, где размещались особо престижные посольства; на Варварке до середины XVII века располагалась миссия английских торговых агентов и иногда королевских послов – Английский двор. Были в Китай-городе и монастыри и монастырские подворья. С конца XVI века этот район Москвы стали густо заселять представители знати и приказной администрации.

Белый город и Земляной (Деревянный) город

Белый город или Царьгород в XVII веке был сосредоточением населения, которому царскими указами предоставлялись льготы и различные привилегии. В нем было немало белых (или обеленных) дворов и слобод, освобожденных от государева тягла – налогов. Быть может, само название «Белый» определялось не только цветом стен, но и массой обеленных дворов. В XVII веке здесь появляются и дворы аристократов. Однако вглубь Белого города они особо не проникали и старались не отдаляться от царского дворца. Дворы знати ставились сразу за Неглинной у самого Кремля. Население Белого города занималось все больше обслуживанием царского дворцового хозяйства, царских конюшен, царской кухни, царского выезда. Ближе к воротам Белого города размещались стрельцы.

Совсем иную картину в XVII веке представлял Деревянный город. Примерно с конца этого столетия появляется и второе его название Земляной. Здесь проживала основная масса ремесленного населения, производившая изделия и платившая налоги. Правда, были здесь и свои особенности. В Замоскворечье находилось немало стрелецких слобод. Сами стрельцы были до того заметны на улицах этой части Москвы, что иностранцы в XVII веке окончательно закрепили за всем Замоскворечьем название Стрелецкой слободы. Хотя здесь проживали и другие низшие и малоимущие слои населения.

Иноземная слобода

В XVII веке значительно развилась еще одна, пятая, неофициальная, часть города. Правда, она не входила в городскую черту и размещалась в предместье столицы на реке Яузе. Это была Новая Немецкая слобода. Выселенные из Москвы, очевидно, по настоянию патриарха, иностранцы обосновались в долине ручья Кукуй (или Кокуй), от которого, со временем, к загородной слободе привязалось второе название – Кукуй-слобода. Простые москвичи мало что знали о ней. Более сведущими были отдельные представители знати, но и они даже в середине столетия мало распространялись об этом. Лишь только от них, да и от самих жителей слободы пытливые путешественники-иностранцы получали какие-то сведения. Немецкая слобода была районом многонациональным, основная масса населения исповедовала лютеранство и кальвинизм. К католикам ( папежцам, латынянам) на Москве относились предвзято. Среди достопримечательностей слободы особо выделяли лютеранские (немецкие) и кальвинистские (голландские и английские) церкви и правильные (прямые) улицы. Постройки в слободе были преимущественно деревянными, но «возведенными по правилам и образцам немецким». Это был довольно замкнутый мир служилых и торговых иноземцев.

Численность населения

Являясь самым крупным по территории городским центром в России, Москва занимала первенствующее место и по численности населения. Несмотря на колебание, вызванное войнами, болезнями, разными политическими катаклизмами население столицы в XVI—XVII вв. приравнивалось к 100 тысячам человек. После Смуты численность жителей столицы хотя и медленно, но возрастало. А.Олеарий в 1630-е годы отмечал, что в Москве в период его пребывания еще насчитывалось до 40 тысяч пожарищ (сгоревших дворов). А уже во второй половине столетия Яков Рейтенфельс, пораженный Москвой, писал: «Москва, средоточение государства и священное местопребывание царей, по справедливости должна быть отнесена к числу величайших городов на земном шаре, ибо она в окружности имеет 4 германских мили и окружена стеною с 10 верстами, заключает в себе более 600 тысяч жителей...». Приведенная цифра, конечно, завышена, но и она дает немалые представления о росте и многолюдности российской столицы. Население Новгорода, второго по величине города в стране после Москвы, и в XVI и в XVII вв. не превышало 30 тысяч человек.

Московская топография и городские пожары

Население средневековой Москвы размещалось по слободам и сотням. К XVII веку обе формы поселения уже утратили свои прежние различия, характерные для более раннего времени. Существенна была лишь их принадлежность. И те и другие делились на дворцовые и казенные, военные и черные. До середины века в Москве немалую долю занимали монастырские и церковные (владычные) владения, а также частновладельческие белые слободы. Но затем население последних было отписано на посад, то есть прикреплено к тяглу.

По примерным подсчетам к дворцовым и казенным относилось более 50 слобод и сотен. К военным – примерно более 30. А черные слободы составляли порядка 23. Монастырских, церковных и частных слобод до 1649 г. насчитывалось около трех десятков.

Для Москвы XVII века городские пожары не имели того судьбоносного значения как в XIV или XV вв. и даже в XVI столетии. В XVII в. Москва уже имела четкую прочно сложившуюся топографию, которую не могли быстро изменить ни стихийные бедствия, ни всевозможные перемены. Пожары не меняли общего облика города. Все утраченное в огне, восстанавливалось на старом месте.

С ростом Москвы, с развитием службы противопожарной безопасности и оповещения пожары утратили свой прежний всеохватывающий характер. Современники с протокольной точностью указывали и отмечали лишь те части города, которые подвергались уничтожению. Появилось даже топографическое название некоторых пожаров. В 1626 и 1633 г.г. пожары, уничтожившие Китай-город, были названы «Китайскими». Тогда в огне погибли почти все строения Китай-города. Правда, в первом случае пострадал и Кремль, где погорели Чудов монастырь, царские и патриаршие палаты. Чуть не сгорел полностью и Покровский собор. Пламя охватило лишь верх здания, не причинив особо большого вреда его внутреннему убранству. «Китайский» пожар случился еще и в 1688 г., но тогда выгорели лишь Верхние ряды «по Ильинский крестец» (перекресток Ильинки и Богоявленского переулка). 7 сентября того же года горело где-то в Кремле, но за малостью пожара даже и не выяснилось, что именно горело. Пожары в Кремле и Китай-городе в XVII веке были уже сравнительной редкостью. Охрана и каменные строения не давали огню развернуться. Большей опасности подвергались «деревянные» районы столицы.

В 1629 г. пламя бушевало уже на пространстве Белого и Деревянного города от Чертолья до Тверской улицы, где было немало дворцовых и казенных слобод. Тогда пострадали Конюшенная, Плотничья, Царицына, Иконная, Трубничья, Кормовая (для царской кухни), Сторожевая, Бронная, Мельничья и другие слободы. Преодоление последствий пожара не обошлось на этот раз только восстановлением разрушенного. По приказу царя окольничий Л.И.Далматов-Карпов и дьяк Иван Грязев возглавили обмер и объезд дворов погорелой части города. В результате этих мероприятий значительно были расширены улицы (до шести сажень) и переулки (до трех сажень), снесены лавки, выровнена территория дворов, запрещена арендная застройка церковных и монастырских земель.

Известный пожар 1648 г. шел уже в обратную сторону: от Петровки и Неглинной к Чертольской и Остоженской улицам до Москвы-реки. На этот раз от пожара особо пострадали стрелецкие слободы за Арбатскими и Чертольскими воротами. А как раз именно стрельцы несли охрану столицы от пожаров и принимали активное участие в его тушении.

Пожар 1668 г. выбрал восточную часть столицы. Начавшись у Москворецких ворот, пройдя сквозь Китай-город, пламя охватило Сретенку, Мясницкую, Покровскую улицы, спустилось к Яузским воротам. В этом районе особо много было черных сотен и слобод и бывших монастырских и церковных владений, отписанных в посад в 1649 г. (Мясницкая полусотня, Покровская сотня, Сретенская сотня). Пожар следующего года также уничтожил черные слободы и сотни, но уже между Дмитровской и Арбатом в Белом и Деревянном городе (Арбатская сотня, Устюжская полусотня, Троицкая слобода, Новгородская сотня, Никитская сотня).

В пожар 1688 г. огонь вновь вырвался из Китай-города. Пламя прошло по Кулижкам, вдоль Яузы к Воронцову полю в Деревянном городе. На этот раз погорели стрельцы у Ильинских ворот, в Заяузье, на Воронцовом поле (Воробьевский полк), жители Покровской сотни, Кошельной за Яузкими воротами, Денежной, Садовничьей, а также загородной Сыромятной и Мельничьей. Случалось, что огонь вырывался из города и позднее. В октябре того же года он уничтожил Новомещанскую слободу за Сретенскими воротами Деревянного города.

Заяузье и Замоскворечье в XVII в. горели также, но намного реже. Изобилие стрелецких слобод и водные преграды делали эти районы относительно безопасными.

Московские достопримечательности.

В Москве, как и во всяком другом большом и малом городе, во все времена, жители и приезжие не обходились без своего мерила достопримечательностей. Конечно, у всех, даже у разных категорий москвичей, оно было не одинаковым. Что могло восхищать и служить предметом любования москвичей в их же собственном городе? Когда-то они восхищались только что построенным Успенским собором, потом колокольней Ивана Великого, однажды удивили многих быстрая постройка стен Земляного (Деревянного) города, названная ими же Скородомом или Скородумом. Для впервые попавшего в Кремль московского жителя в диковинку было многоцветие и величественность царского дворца, белизна и высота старых соборов или в то, что только сделано или построено. Но с годами глаз и к этому привыкал. В большинстве своем все достопримечательности москвичи рассматривали с бытовой, с практической точки зрения.

Другое дело приезжие и иностранцы. Им в столице было что посмотреть. До сих пор по множеству сочинений с описаниями Москвы и изданным планам можно составить своего рода «путеводитель» по Москве XVII века.

Обзор примечательных мест всякий заезжий чужеземец начинал двояко: либо он шел от Кремля, либо – от городской окраины. Чаще всего, Кремль, по его представлению, сливался с Китай-городом в одно целое. За кремлевской стеной находился дворец великого князя (так еще долго в Европе называли русского царя). Укрепления Кремля считалось и великокняжеским замком. В нем, кроме царского дворца с Грановитой палатой, отмечали и Патриарший дворец, а также «знаменитейшие и величайшие» церкви - Троицкую на подворье Троицкого Сергиева монастыря, Пресвятой Марии (Успенский собор), Михаила Архангела, где «погребают великих князей», и святого Николая. Колокольня Иван Великий определялась как величайшая по своей высоте. Все высокие купола церквей и колоколен были «обтянуты» гладкой позолоченной жестью и неописуемо блестели на солнце.

Особым вниманием пользовались кремлевские колокола и среди них самый большой, едва подвешенный над землей, отлитый еще во времена Бориса Годунова. Впрочем, отливали огромные колокола и позже. Среди них упоминаются и такие как «Царицын» и «Патриарший». Первый, Борисов, как считали, весил до 365 центнеров. Такой колокол приводили в движение 24 человека. Один из огромных колоколов «удивительной величины» сравнивали даже с Эрфуртским, а для большего впечатления и с Пекинским в «Китайском царстве». Иностранцев удивляло и то, что мастером огромного колокола был русский. Чтобы несведущий читатель мог представить себе размеры и вес какого-нибудь огромного колокола, некоторые из очевидцев писали: «Недалеко от дворца, по правую руку, стоит огромный колокол, единственный в своем роде на всю Европу. На него пошло 8750 с чем-то пудов меди [пуд –16 кг.]»

Не проходили иностранцы и мимо огромных орудий на Красной площади. Еще в начале XVII века писали, что в стволе одного из орудий запросто могли поместиться три человека и играть в карты. Указывали, что в таких пушках, человек мог сидеть и шить. Их каменные ядра были величиною с купол. Две пушки на Красной площади лежали прямо на земле. Эти орудия были таковы, что для них невозможно было сделать соответствующие лафеты: «...каждая в три сажени [сажень была трех видов – 1,52 м, 2,16 м, 2,48 м] длины, или в рост высокого человека, взятый три раза, причем жерло одной пушки в диаметре было в девять четвертей, другой же - шесть четвертей локтя...» [четверть локтя – длина ладони]. От иностранных наблюдателей не скрылся и один любопытный факт – любовь царя Алексея Михайловича к «огненным потехам». Самодержец иногда присутствовал и при испытании новых орудий. Однажды он чуть не погиб при разрыве большой мортиры. Крупный осколок убил слугу, стоявшего рядом с царем.

Одновременно русских и иностранных современников поражал своей искусностью, пожалуй, лишь один памятник столицы – Покровский собор (собор Василия Блаженного). Скромный по цвету в XVI веке (красный и белый), он в XVII обрел яркое многоцветие и изразцовое украшение. Его неоднократно описывали, изображали на гравюрах, зарисовывали и гравировали на планах Москвы. Иностранцы неоднократно отмечают, что русские называют Покровский собор Иерусалимом или Иерусалимской церковью (по приделу Входа в Иерусалим), т.е. в представлении москвичей этот храм связывался с главнейшими святынями христианского мира.

Из всех мостов, которые когда-либо стояли на Москве-реке, Яузе, Неглинной, возбуждал «большое удивление» так называемый Живой мост. Он стоял не на сваях, а прямо на воде. Один его конец был прикреплен к Москворецкой башне, другой – к противоположенному берегу. Этот мост при изменении уровня воды шевелился и создавал видимость живого. Удивление составляло и то, что он также служил московским купцам местом торговли.

В сочинениях иностранцев порой встречаются и описания московских бань. Банные срубы стояли почти в каждом дворе более или менее состоятельного москвича. Правда, пользовались такими банями чаще в зимний сезон, в иное время года они могли стать источниками большого пожара. Случалось, что бани строили сообща, в складчину. Такие общественные бани стояли на Москве-реке, как говорили на проточной воде. Здесь не только мылись и парились, но и обсуждали свои дела и городские новости. «Москвитяне, всегда пропахшие чесноком и луком, все без различия ходят часто в баню и, закаленные привычкою, подвергают себя без перемежки влиянию чрезвычайного жара и стужи, без всякого вреда для здоровья», – писал А.Мейерберг. Что еще не менее поражало иностранцев, так это обилие в общественных банях женщин, которые не стыдясь своей наготы, запросто беседовали с мужчинами.

Внимание в Москве могли привлекать и, казалось бы, совсем неожиданные объекты. Например, фортификационные особенности стен Белого города или «лучшее строение во всей Москве» – Новый Гостиный двор.

В конце царствования Алексея Михайловича Яков Рейтенфельс по всей Москве отметил, заслуживающими внимания, такие объекты: в Белом городе – Пушечный и Пороховой дворы, Опричный дворец (?), Посольский двор на Покровке, Зерновой, Лесной и Конский рынки; в Китай-городе – дом князя Грузинского, Печатный двор, Греческий двор на Никольской, три Гостиных двора; в Кремле – Успенский собор, в котором отметил огромное серебряное паникадило и Библию с богато украшенным переплетом, собор Троицкого подворья, Архангельский собор, Чудов и Вознесенский монастыри.

В середине XVII века и позже вниманием иностранцев стали пользоваться и частные дворовые строения. Так, в Белом городе вызывал интерес у приезжих «изящнейший дворец» А.С.Матвеева – дипломата, западника и видного деятеля боярской партии Нарышкиных в конце правления Алексея Михайловича и особо смерти царя. Не меньших восторгов вызывал уже в конце столетия, во времена регентства царевны Софьи, и дворец боярина и князя В.В.Голицына, антагониста А.С.Матвеева, сторонника Милославских. Гости князя отмечали интерьер его дворца «на западный манер», а также библиотеку, наполненную книгами на иностранных языках. Голицынский дворец также стоял в Белом городе напротив Кремля. В самом же Кремле расположился тесть царя Алексея Михайловича – И.Д.Милославский. Для него специально у самых Троицких ворот были выстроены каменные палаты, выполненные с не меньшим блеском, чем царский дворец.

«Бунташный век» в Москве

Современники и потомки называли царя Алексея Михайловича Тишайшим, хотя по характеру царь был далеко не тихим. Просто царствование его, по сравнению с правлением его сына Петра I, было довольно стабильным. Но все же и такому «тихому» царствованию пришлось испытать немало потрясений: Соляной бунт, Медный бунт, бунт Стеньки Разина, Соловецкое восстание.

Первым предвестником наступления «бунташного века» в Москве было волнение посадских людей весной 1636 года. Тогда огромный пожар охватил территорию Китай-города, где находились главные торги и торговые склады русских и иностранных купцов. Как раз во время пожара и проявилось в открытую все недовольство московскими жителями дороговизной и неумеренными поборами. Позднее проведенное следствие показало, что во время беспорядков восставшими были открыты тюрьмы, освобождены заключенные, разбиты некоторые лавки и разграблены дома многих купцов. Волнение было подавлено. Но наступившее затишье оказалось недолгим.

В 1645 году скончался царь Михаил Федорович, с ним ушло в отставку и прежнее правительство. При новом царе Алексее Михайловиче на первое место стал выдвигаться боярин Б.И.Морозов, дядька (воспитатель), а потом и родственник молодого царя (они были женаты на сестрах). За морозовской родней и «своими людьми» в правительственные аппарат стала проникать и родня новой царицы, – Милославские – среди которой особо выделился царский тесть Илья Данилович Милославский. В активную часть правительственной среды тогда вошли приказные судьи Л.С.Плещеев, П.Т.Траханиотов, Г.Г.Пушкин, князь А.М.Львов, посольский дьяк Назарий Чистой и другие, оттеснив от кормила власти прежних деятелей из рода Романовых, Стрешнивых, Черкасских.

Новому правительству, как и старому, нужны были деньги. Выход, казалось бы, нашелся с введением косвенных налогов, которые, по замыслу правительства, должны были заменить все прямые. В 1646 г. была введена новая пошлина на соль, которая заменяла прежние выплаты стрелецких и ямских денег. С одной стороны, правительство рассчитало правильно – без соли никуда не деться. Однако новая пошлина (10 копеек с пуда) оказалась слишком накладной. Цена на соль на рынке резко возросла. Подорожали и некогда дешевые соленые продукты, особенно рыба, что в первую очередь отразилось на малоимущем населении. В итоге запланированного дохода соляная пошлина в казну не дала. Пытаясь возместить убытки, правительство отменяет соляную пошлину и восстанавливает прежние налоги. Их собирают за два, а то и за три прошлых года. Стали усердно взыскивать недоимки. В Москве обострились отношения между жителями черных слобод и белослободчиками, так как последние были освобождены от налогов. Посад требовал уровнять в государевом тягле всех без исключения. Все это вызывало недовольство. Ко всему еще, в московских приказах при попустительстве и безнаказанности властей начались злоупотребления, развилась приказная «волокита», в открытую процветало взяточничество и вымогательство. «Служилым по прибору» (стрельцам и пушкарям) стали задерживать жалование. Виною последнего, как считали, был П.Т.Траханиотов. Немало усердия в этом проявлял и судья Земского приказа Л.С.Плещеев. Рассказывали, что он приказывал тайно хватать состоятельных людей и под угрозой пытки и даже с помощью пыток вымогал у них крупные суммы денег. Купцы были не довольны не только этим. Сильные привилегированные торговые позиции иностранцев подрывали внутреннюю и внешнюю торговлю государства.

В конечном итоге все это привело к восстанию. 1 июня 1648 года возвращавшийся из Троицкого похода царь был остановлен на Красной площади толпами народа. Ему пытались вручить челобитную. Однако стража не допустила этого и стала разгонять людей плетьми. В ответ в царский картеж полетели камни. Проникшие в Кремль вслед за царем челобитчики были схвачены. На другой день, 2 июня, тоже самое повторилось во время крестного хода на Сретенке. Но на этот раз страже толпу разогнать не удалось. Следуя за царем, народ ворвался в Кремль. Стрельцы, недовольные правлением Морозова не стали оказывать сопротивления. Фактически в это время на стороне правительства мог выступить только Стремяной (гвардейский) полк. Ни увещания патриарха, ни уговоры царя не дали результатов. Восставшие полностью овладели положением. Разъяренные люди стали громить дворы ненавистных вельмож. В Кремле был разгромлен двор Б.И.Морозова; в Китай-городе – дворы Назария Чистого, где он и был убит, князя Одоевского, Салтыкова, Василия Шорина; в Белом городе громили владения князя А.М.Львова, Г.Г.Пушкина (он был автором введения клейменных мер) и других.

3 июня в Москве вспыхнул пожар, охвативший в Занеглименьи территорию Белого и Деревянного города от Неглинки до Чертольских ворот. Молва приписала поджоги людям Морозова. Пожар только усилил ярость. В Кремле народ требовал выдать Морозова, Плещеева и Траханиотова. Положение было угрожающим. Никаких условий восставшие не принимали. По решению царя и бояр Плещеев был выдан толпе. Его убили ударом оглобли и растерзали на «Пожаре». Спустя несколько дней там же по царскому приказу казнили и Траханиотова. Вины обоих оказались слишком очевидными. Спасти удалось только Морозова, за него царь молил у народа лично. Толпа уступила. Всесильного временщика отправили в ссылку до конца дней (как оказалось на несколько месяцев). Лишь только к осени правительство пришло в себя. Пришедших к власти после восстания бояр, что были еще при Михаиле Федоровиче, опять оттеснил вернувшийся Морозов. Так было с боярином князем Я.К.Черкасским. Он был в правительстве еще во времена Михаила Федоровича. После воцарения Алексея ушел на задний план. Но после восстания занял место в Стрелецком приказе, которого лишился уже осенью 1648 года. Но восстание все же подействовало на правителей. Иностранным купцам урезали льготы, прогрессивный косвенный налог больше не вводили. Постепенно, с конца 40-х годов, в Москве стали исчезать белые дворы и слободы. Это устроило всех. Вроде бы стали возвращаться «старые времена», появилась уверенность в завтрашнем дне. В Москве на Земском соборе был принят новый правовой кодекс – Соборное Уложение. Но все же это было не надолго. Следующее потрясение царь Алексей Михайлович и его окружение испытали в 1662 году.

«Медный бунт» начался в Москве, а проходил и был подавлен на глазах у Алексея Михайловича в селе Коломенском, загородной царской резиденции. Это восстание москвичей было следствием денежной реформы середины XVII века, когда правительство решило наряду с серебряной вводить в обращение и медную монету с одинаковым достоинством. В итоге предполагалось серебряную копейку заменить медной. Казна брала с населения налоги серебром, а выплачивала жалование и покупала товары медными деньгами. Стремясь покрыть расходы (а тогда страна испытывала экономические и военные трудности), правительство увеличивало выпуск медных денег, что привело к их обесцениванию и дороговизне. Ко всему еще, в обращение стали поступать европейские талеры с «надчеканкой» (вес 27—28 г), которые стали насильственно приравниваться к реальному русскому рублю (100 копеек по весу были почти в полтора раза тяжелее). Количество серебряных копеек у населения быстро сокращалось, а медных при возрастающей дороговизне и изобилии уже не хватало даже на минимум.

Волнения в Москве начались рано утром. На Сретенских воротах Белого города были приклеены «воровские» листы, в которых во всех винах (измена царю и неудача медной реформы) обвинялись наиболее видные и близкие царю люди: бояре Илья Данилович и Иван Андреевич Милославские, окольничьи Богдан Матвеевич Хитрово, Федор Михайлович Ртищев, дьяк Дементий Башмаков, гость Василий Шорин и другие. С Лубянки возбужденная толпа двинулась к Кремлю, и вскоре на Красной площади гудела уже вся Москва. Узнав, что царь находится в Коломенском, народ устремился туда.

Как раз 25 июля в Коломенском собралось все семейство Алексея Михайловича, приехала родня, были приглашены и ближние бояре. В этот день собирались праздновать именины сестры царя – Анны Михайловны.

Однако, рано утром, когда царь был в церкви, сообщили о приближении к дворцу многочисленной толпы москвичей. Охрана не смогла сдержать народ, и тот, войдя в главные ворота, заполонил двор перед крыльцом, на которое вышел растерянный царь. Произошедшее противоречило всем нормам поведения того времени. Перед царствующей особой все должны были падать ниц, а тут «мужичье» подавало царю лично в руки «подметные письма» с указанием всех вин и измен бояр, кричало и требовало их выдачи. С царем народ беседовал запросто, с ним «били по рукам», разгоряченные спорщики хватали за одежду. Царь обещал все уладить и начать следствие. Москвичи поверили и повернули назад в Москву. В столице, между тем, восстание только разворачивалось. Правительство растерялось и полностью утратило контроль над населением. В городе громили дворы ненавистных бояр-изменников, торговые лавки купечества. Первые толпы еще только шли из Коломенского, а из Москвы им навстречу двигались уже новые с еще более вескими доказательствами боярской измены. Соединившись, мятежники повернули назад, в Коломенское. Такого поворота событий царь не ожидал. Вновь перед ним шумело море людей. Однако царское окружение уже вполне разобралось в обстановке. Из Москвы к этому времени были вызваны верные правительству стрелецкие полки (часть стрельцов полка Шепелева принимала участие в восстании). Пока народ требовал у царя выдачи изменников, два стрелецких полка уже входили в задние ворота дворца. Узнав о прибытии военной силы, Алексей Михайлович без всякого колебания приказал стрельцам гнать и рубить бунтовщиков. Вооруженные стрельцы напали на безоружных людей. Главная расправа произошла у парадных ворот дворца, около церкви Вознесения. Избивая народ, стрельцы теснили всех к Москве-реке, в которой многие утонули. Подходившие из Москвы стрельцы продолжали рубить и ловить восставших по дорогам. Более сотни человек были сразу повешены в Коломенском. Современник сообщал, что убитых, утонувших, казненных было более тысячи человек.

Подавление Медного бунта подняло на невиданною до того времени высоту московских стрельцов. Им значительно увеличили жалование, утвердили всевозможные льготы в области ремесла и торговли. В столице начался расцвет стрелецких слобод. Стрельцы были освобождены от принудительных работ, получили право подавать жалобы чуть ли не самому царю. Московские стрельцы стали реже использоваться в военных походах, а если и выступали на театр военных действий, то только с царем. Утверждения за ними названия «надворной пехоты» в 1682 г. лишь только подтвердило устоявшееся до этого правило. Весь гарнизон московских стрельцов, а он достиг в середине XVII века численности почти в 22 тысяч человек, при Алексее Михайловиче фактически превратился в царскую гвардию.

Последний период правления царя Алексея Михайловича в Москве протекал в относительном благополучии. Брожение в умах, правда немалые, вызвали нововведения патриарха Никона. В основном они касались церковной службы, ритуалов и издания служебных книг. Кружок «ревнителей благочиния», наполненный некогда сторонниками и единомышленниками патриарха, уже в скором времени был разгромлен. Сам же Никон, державшийся ранее традиционного направления в области церковной реформы, переориентировался на греческие образцы, что в итоге и привело к расколу.

Поддержав первоначально Никона в его начинаниях, царь уже вскорости столкнулся с его теократическими устремлениями. Столкновение царя с патриархом привело к падению последнего. Церковные соборы, проходившие в Москве, единогласно осудили Никона. Он был удален из Москвы, и как выяснилось, надолго. Больше Алексей Михайлович и Никон не встречались. Падение некогда всесильного патриарха вызвало в московском обществе немало толков и слухов. Говорили, что будто бы по его советам царь втянулся в тяжелую войну со шведами, одновременно воюя с Польшей. Молва приписывала ему открытие греческих и латинских училищ, удаление из церквей некоторых очень почитаемых икон, введение каких-то турецких обрядов. Ходили слухи о том, что удалению Никона способствовали жена и тесть царя.

Восстание война под предводительством Степана Разина непосредственно Москву не затронула. Очаг его полыхал далеко в Поволжье. Из Москвы туда направлялись войска, посылались указы. Но Степана Разина Москва все же увидела. После подавления восстания еще недавно грозного атамана доставили в столицу. Его, закованного в кандалы, на телеге привезли в Москву. Царь приказал «вора Стеньку Разина» провезти по Тверской улице. Посмотреть на необычный эскорт собрались почти все жители столицы. За разинской телегой шел, прикованный к ней, младший брат Степана Фрол. С ними же был и еще один виновник смуты, – самозванный царевич Алексей, – взявший имя умершего к этому времени царского сына и наследника. После пыток в застенке Земского приказа Степан Разин был казнен на «Пожаре». Разинская телега, как ни странно, сохранилась и стала, своего рода, негласной достопримечательностью города. Ее даже использовали и в дальнейшим. В 1679 году был схвачен Прохор Кропотов, бывший стольник, ставший разбойником. Судное дело свидетельствует, что разбойником он был редкостным. Вины его даже по тем временам были немалые: грабежи сел и царской казны (таможенной и налоговой), убийства людей, выжигание деревень, насилование боярынь и девиц. Его также везли в Москве по Тверской и на той же самой телеги, что и Разина. Там же его и пытали (в Земском приказе) и казнили на Красной площади у того же места.

В феврале 1682 г. , овдовевший незадолго до этого, царь Федор Алексеевич женился во-второй раз. Его второй избранницей стала Марфа Матвеевна Апраксина. Первая супруга царя, Агафья Семеновна, скончалась при родах. Второй брак царя призван был окончательно решить проблему наследования трона. Но уже в апреле этого года Федор Алексеевич скончался, и вопрос с наследником так и не разрешился.

Так, как и почти сто лет тому назад, накануне «Смуты», правящие круги стояли на пороге царского избрания. Выбор был невелик. Милославские хотели старшего Ивана, Нарышкины - младшего Петра. При активной поддержки патриарха Иоакима в цари избрали десятилетнего, правда, не по годам развитого Петра. Правительницей при малолетнем царе стала царица Наталья Кирилловна Нарышкина.

В то время, когда дворец питался недовольством Милославских, в московских стрелецких слободах зрел еще один очаг напряженности.

«Сиротским» положением московских стрельцов после Алексея Михайловича воспользовались полковники. Веря в свою безнаказанность и бесконтрольность властей, они сделались полными хозяевами положения. Стрельцов стали использовать на различных принудительных городских и хозяйственных работах, более того полковники принуждали стрельцов и к работам в своих личных хозяйствах. Все стрелецкие льготы и привилегии были негласно перечеркнуты. Стрельцы подавали жалобы. Наконец-то, одна из них стала предметом разбирательства правительства. Стрельцам пошли на встречу: виновных полковников подвергли суровому наказанию. Однако сами стрельцы в этом почувствовали слабость, а не силу власти. Пошли слухи, что в стрелецких слободах стали требовать продолжения следствия и дальнейшего поиска виновных. Этим-то и воспользовалась «партия» Милославских, негласно которую в это время возглавила честолюбивая царевна Софья.

Умело направляя стрельцов, при помощи своих сторонников она организовала антинарышкинский заговор. Главное дело (устранение Нарышкиных), по замыслу царевны, как раз и предстояло сделать недовольным стрельцам.

Главные события произошли 15 мая в Кремле на Красном крыльце, куда явились стрелецкие полки в полном вооружении. Еще накануне в слободах был распространен слух об убийстве Нарышкиными царевича Ивана. Тогда же был составлен и подброшен стрельцам список «виновных в государственной измене». Он состоял практически целиком из сторонников Нарышкиных. Ни увещания бояр и патриарха, ни присутствие живого царевича Ивана и самого царя Петра, не смогли остановить ярость стрельцов. Неосторожное вмешательство в спор Михаила Юрьевича Долгорукого привело к кровопролитию. В один момент на глазах у Ивана и Петра были сброшены с Красного крыльца и изрублены на куски А.С.Матвеев, Г.Г.Ромодановский, М.Ю.Долгорукий, дьяк Л.Иванов, Ф.П.Салтыков и др. Затем были убиты А. и И. Нарышкины, А.С.Дохтуров, Ю.А.Долгорукий, И.М. Языков. Погибших волокли на Красную площадь к Лобному месту и там подвергали поруганию. Через несколько дней стрельцы потребовали, чтобы на Москве правили два царя – Иван и Петр. Милославские, а точнее Софья, пришли к власти. Но с этим перед новым правительством стал вопрос: что делать со стрельцами? После такой «победы» стрельцы окончательно разнуздались. Фактически они и их новый начальник князь А.И.Хованский стали хозяевами столицы.

Царевне Софьи ничего не оставалось делать, как вместе с царями выехать из Москвы и у стен Троицкого монастыря собирать дворянское ополчение. С опорой на него и собиралась Софья утихомирить восставших. Стрельцы поначалу думали сопротивляться, но после казни Хованского, казненного вместе с сыном Андреем по приказу царевны Софьи, узнав о численном превосходстве дворян решили покориться. Софья вернулась в Москву полновластной хозяйкой. Началось семилетние ее правление – один из первых опытов женского правления в России.

Для государевой «прохлады»

Загородный отдых вошел в обычай москвичей еще в XIV веке. Но действительного своего расцвета он достигает уже во времена Алексея Михайловича. Сам царь был в этом образцом и примером. В годы его правления Москва буквально опоясалась царскими загородными резиденциями. Несведущие считали, что загородные дворцы для охоты царь посещает редко. Между тем именно охота была его подлинной страстью. Особенно царь любил потешить себя соколиной охотой. Охотился он в любое время и в любую погоду. Алексей Михайлович проявлял интерес и заботу к каждой птице в своем хозяйстве. Каждую он знал по кличке и нередко наказывал сокольников за нерадение. За каждого больного или умершего сокола царь спрашивал лично, а нередко и собственноручно пускал в ход палку. Алексею Михайловичу приписывается и особый литературный труд – «Урядник Сокольничьи пути» – наставление по управлению соколиным хозяйством. Само же хозяйство находилось в ведении Тайного приказа или Приказа тайных дел, который несмотря на свое грозное название, занимался и многими нетайными делами.

Царская страсть к соколиной охоте, по всей видимости, и открыла новые страницы в истории ряда подмосковных государевых сел.

Село Измайлово было родовым владением Романовых. Еще во второй половине XVI века оно принадлежало дальнему предку Алексея Михайловича – боярину Н.Р.Юрьеву, брату жены Ивана Грозного. В 1654 г. Измайлово досталось уже самому Алексею Михайловичу. Соколиная «потеха», которая часто манила царя в окрестности Измайлова, вскоре была заменена планомерным строительством царской загородной усадьбы. Строительство шло долго. Полностью Измайлово было обустроено уже во времена царевны Софьи. Здесь находилось все, что нужно было для царского отдыха: Большой Государев двор, знаменитый сад с извивающимися дорожками, окруженный оградой с четырьмя «высочайшими» воротами. Недалеко от села в лесу для царской «потехи» был устроен зверинец.

Соколиная охота способствовала развитию и двух других царских сел: Покровского и Преображенского. В первом был устроен Соколиный двор, возведен дворец, «изящно построенный из дерева», помещения которого были украшены обоями и бархатом. Большое соколиное хозяйство находилось и в Преображенском. Как отмечали современники, окрестности этого села были живописны и величавы.

Царь выезжал в загородные села обычно в конце весны, в мае. Сперва, по молодости, для охотничьих забав, а с годами, обзаведясь семейством, уже для отдыха. В последний период из всех загородных сел Алексей Михайлович, кажется, отдавал предпочтение Коломенскому. Здесь при Алексеи Михайловиче были выстроены такие памятники, которые украшают Коломенское и по ныне: Казанская церковь, Часовая башня с проездными воротами, Водовзводная башня, приказные палаты. Все это некогда составляло единый комплекс коломенского дворца. Построенный в то же время дворец уже современники называли «восьмым чудом света». Писали также, что «Коломенское, весьма искусно построенное из деревянных балок, со многими комнатами; некоторые из последних, как, например, аудиенцзала, украшены богатой живописью» (Б. Койэтт). Бросались в глаза резные украшения, позолота. Царь часто бывал в Коломенском. Возникла даже легенда, что именно здесь, точнее в Коломенском дворце, родился Петр I.

В конце столетия

Еще в середине XVII века в «тишайшие» времена царствования Алексея Михайловича стал закладываться фундамент будущих больших перемен. 17 сентября 1657 г. в семье царя родилась дочь. Новорожденной, уже не первой царевне, дали имя Софья. Пока крепкий ребенок рос, умер наследник Алексея Михайловича, царевич-надежа Алексей. Были и другие утраты, и все это были сыновья.

30 мая 1661 г. у царя родился еще один сын – Федор. А через 7 лет – царевич Иван. Но и они были слабы здоровьем, не в пример дочерям. Слабость здоровья наследников создавала угрозу продолжению династии. А со смертью царицы Марии Ильиничны, в 1669 г., она стала реальностью.

Положение, казалось бы, поправилось со вторым браком царя в 1671 г. Избранницей царя стала Наталья Кирилловна Нарышкина, дочь смоленского дворянина. В следующим году у царской четы родился сын, которого назвали Петром. Вторая женитьба принесла не только очередного наследника, но и создала потенциальную опасность спокойствию и благополучию как в царской семье, так и в ближайшем царском окружении. При дворе образовались две противоборствующие группировки: дети и родня первой жены – Милословские, и сторонники Нарышкиных, будущность которых была связана с царевичем Петром. Тайной и явной борьбой этих двух семейных кланов за власть были заполнены последующие два десятилетия.

Конец правления Алексея Михайловича был заполнен не только дворцовой борьбой, но и ростками того нового, что обрело расцвет уже во времена царя Петра. Так, в 1672 г. при дворе состоялся первый театральный спектакль. Театральные постановки потом случались не только в Кремле, но и в подмосковных дворцах Алексея Михайловича. Говорили, что решение о театральных зрелищах царь принял под воздействием своей царице – Натальи Кирилловны.

После смерти Алексея Михайловича Милославские еще крепко держались за власть. С воцарением Федора Алексеевича стали происходить такие перемены, аналогии которым можно найти лишь в эпохе бурных петровских преобразований. В 1683 г. в пылающих печах Передних сенях царских палат были сожжены Разрядные книги, по которым регулировался местнический счет. Этим актом был положен конец местничеству, занимавшему умы русской аристократии в XV—XVII вв. Отмена местничества послужила своего рода сигналом для реорганизации вооруженных сил государства. Здесь был окончательно утвержден принцип «службы без мест».

22 октября 1680 г. был обнародован царский указ, повергший многих в изумление. По новому указу «боярам, окольничим и ближним людям ходить во ферезях цветных, всяких чинов людям в кафтанах всяких, а в охобнях и однорядках ходить не велено». Все это, как видно, касалось древней одежды (длинные кафтаны и квадратных высоких воротов), которая заменялась на короткие выше колен кафтаны венгерского покроя. Указ как будто вводился без санкций и угроз. Но тем не менее, в Кремле по воротам с дворян и подьячих сдирали охабни и однорядки. Наиболее упорствующих не принимали при дворе, а вскоре перестали пускать и в Кремль.

В 1687 г. в Москве началось строительство до этого времени невиданного еще моста. Он возводился на каменных опорах, заменяя по своему значению тоже когда-то знаменитый «Живой» мост. Его завершение относится к 1691 г., к новым временам, когда у власти находился уже Петр I. От ворот Белого города мост получил название Всехсвятский. Между тем, автор или архитектор моста, соединяющий как бы «старую» и «новую» Москву, был неведом даже всем современникам. Для некоторых он был просто «чернец». И лишь немногие отметили: «монах зовомый Филарет».

Список литературы

Для подготовки данной применялись материалы сети Интернет из общего доступа