Правовые аспекты гуманитарных интервенций

Введение

Актуальность темы данного исследования обусловлена принципиальной значимостью «гуманитарной интервенции» в качестве внешнеполитического инструмента в современном мире: необходимостью четкого определения в международном праве и закрепления в мировой политике общего для всех стран мирового сообщества подхода в разрешении одной из наиболее сложных и противоречивых дилемм – права человека, контроль над их соблюдением со стороны международного сообщества и суверенитет государства, принцип невмешательства в его внутренние дела. Особое внимание необходимо обратить на опасность использования государствами вооруженного вмешательства по гуманитарным причинам в национальных интересах.

Анализ феномена гуманитарных интервенций принципиально важен при рассмотрении глобальной системы международных отношений в целом. Затрагивая позиции государственного суверенитета, доктрина «гуманитарной интервенции» влияет на формирование основополагающих принципов межгосударственных отношений: неприменение силы, невмешательства во внутренние дела государств.

Необходимость дальнейшей разработки проблемы гуманитарных интервенций в современных международных отношениях обусловлена целым рядом факторов, вызванных процессами глобализации: возросшей степенью взаимозависимости уровней безопасности и стабильности государств, расположенных даже в различных регионах земного шара; стремлением государств «западного блока» расширить круг стран с демократическим принципом правления; «эффектом CNN».

Наибольшее внимание проблеме гуманитарных интервенций уделяется в зарубежной историографии. Здесь необходимо отметить фундаментальные работы Ф.К. Эбью и С.Н. Макфарлейна по изучению исторических основ и эволюции доктрины «гуманитарной интервенции». В работах данных историков проблема соотношения двух концептов – права человека и суверенитет государства – рассматривается на основе практики применения «гуманитарной интервенции», в контексте международных договоров XVI–XX вв., с использованием трудов более ранних исследователей.

При определении роли и места «гуманитарной интервенции» в современной мировой политике в целях обеспечения и укрепления международной безопасности важно отметить работу Дж. Холцгрифа и Р. Кеохана. Предметом исследований этих авторов были исторический, этический, политический аспекты проблемы «гуманитарной интервенции», вопросы влияния доктрины на формирующийся новый мировой порядок.

Концептуальный подход к проблеме гуманитарного вмешательства присутствует в работах авторов плюралистского и солидаристского направлений Английской школы теории международных отношений. Плюралисты определяют государственный суверенитет и принцип невмешательства как формирующие всю систему международных отношений понятия, размытие которых повлечет за собой анархию в мировой политике. Соответственно, соблюдение прав человека представляется плюралистам исключительно внутригосударственным делом, а «гуманитарная интервенция» – нарушением системообразующих правил. Среди авторов, придерживающихся данного подхода в дискуссии по проблеме «гуманитарной интервенции» после окончания «холодной войны», следует выделить А. Робертса, отмечавшего, что»… несмотря на транснациональные тенденции в современном мире, принцип невмешательства должен оставаться основным в рассмотрении вопроса правомерности вторжения на территорию суверенного государства». Робертс подвергает критике наметившуюся после окончания «холодной войны» тенденцию рассматривать гуманитарные причины как основание для вооруженного вторжения.

Авторы, исследующие проблему «гуманитарной интервенции» в рамках солидаристского подхода, основывают свои рассуждения на следующем утверждении: форма и способы обращения государства со своими гражданами постепенно перестают быть его внутренним делом, становясь на законных основаниях объектом внимания всего международного сообщества. Солидаристы указывают на невозможность оптимального для всего мирового сообщества решения спектра проблем, являющихся, с точки зрения современного международного права, внутригосударственными – гуманитарные катастрофы, терроризм, распространение оружия массового уничтожения – без кардинального изменения подхода к определению государственного суверенитета. Как отмечает представитель либеральной школы Стенли Хофманн, «…традиционная система суверенных государств в современных международных отношениях подвергается ревизии».

В отечественной историографии начало исследования тематики «гуманитарной интервенции» совпадает с окончанием советского периода истории нашей страны, так как до 1990-х гг. вопросы соблюдения прав человека считались однозначно внутригосударственной проблемой. Данный факт не мог не сказаться на меньшей степени изученности рассматриваемых вопросов в российской историографии.

Среди научных работ последнего десятилетия XX века целесообразно выделить детальное исследование института интервенции и концепции «нового интервенционизма» в монографии и ряде статей Т.В. Бордачева. Особое внимание в работах данного автора уделено проблеме терминологии, роли региональных структур и перспективам ООН в международном контроле над соблюдением прав человека, были исследованы труды ведущих авторов зарубежной историографии по проблематике вмешательства по гуманитарным причинам.

Проблеме соответствия «гуманитарной интервенции» действующему международному праву посвящен ряд работ С.В. Черниченко. Автор анализирует международно-правовой аспект дилеммы прав человека и государственного суверенитета, гуманитарной проблематики в современной дипломатии в целом; приходит к выводу о несоответствии операции НАТО в Югославии нормам современного международного права.

Проблема международного контроля над соблюдением прав человека является ключевой в определении роли и места «гуманитарной интервенции» в международных отношениях, анализ данного вопроса в рамках действующего международного права представлен в работах О.О. Хохлышевой. Она детально рассматривает нормативно-правовую базу современного процесса миротворчества в целом, результаты и особенности отдельных операций по поддержанию мира ООН, проблему соответствия международного права современному этапу развития системы международных отношений.

Объектом исследования в данной работе являются современные международные отношения и их нормативно-правовая база.

Предметом исследования является феномен гуманитарной интервенции как фактор современных международных отношений.

Цель работы – определить место гуманитарных интервенций в современной системе международных соглашений.

Для достижения поставленной цели ставятся следующие задачи:

выявить закономерности формирования доктрины «гуманитарной интервенции», ее основные положения и принципы;

определить степень соответствия форм и методов «гуманитарной интервенции» нормам международного права;

дать оценку эффективности практики вмешательств и санкций ООН;

выявить природу случаев применения «гуманитарной интервенции» НАТО;

Источниковая база исследования включает:

Законодательно-актовые материалы:

Устав ООН 1945 г., декларации Генеральной Ассамблеи ООН, резолюции Совета Безопасности ООН. Анализ данной группы источников позволил определить эволюцию позиций ведущих мировых держав, международного сообщества в целом в отношении проблемы «гуманитарной интервенции», выявить тенденцию более четкого определения прав и свобод индивидуума, системы их гарантий в обществе и государстве на международном уровне.

Североатлантический договор 1949 г., Стратегическая концепция НАТО 1999 г., решения Совета НАТО. Тексты основополагающих документов Североатлантического альянса свидетельствуют о кардинальной смене методов обеспечения безопасности, произошедшей в 1990-х гг. в связи с появлением новых угроз безопасности после окончания «холодной войны». «Гуманитарная интервенция» была определена как один из возможных инструментов борьбы с массовыми нарушениями прав человека в государстве, не являющемся членом НАТО.

Периодическая печать:

Газеты, журналы и другие периодические издания, на страницах которых была дана оценка этапам развития общей внешней политики и политики безопасности стран Европейского Союза и НАТО, уровню международного контроля над соблюдением прав человека, фактам применения инструмента «гуманитарной интервенции».

1. Гуманитарная интервенция как фактор международных отношений

1.1 Доктрина «гуманитарной интервенции»

Сегодня нет четких определений ни самого понятия «гуманитарные интервенции», ни выработанной юридической базы их проведения. По мнению российского политолога Н. Модина, если с вопросом существования данного явления разногласия удалось уладить и признать на самых разных уровнях его существование (вплоть до ООН и НАТО), то по поводу времени появления, правомерности использования и непосредственно определения данного феномена споры все еще активно ведутся.

Тем не менее, большинство политологов и специалистов по международному праву понимают гуманитарную интервенцию как «применение силы или угрозу силой, осуществляемые государством или группой государств за пределами своих границ и без согласия страны, на территории которой применяется сила, и направленные на предотвращение или пресечение масштабных и грубых нарушений основных прав людей, не являющихся гражданами этих государств».

Несмотря на то, что в экспертной среде до сих пор продолжается спор об авторстве и о времени возникновения самого термина «гуманитарная интервенция», несомненно, в лексикон практической дипломатии он попал во второй половине ХХ века. Сама концепция «гуманитарной интервенции» прошла достаточно долгий период своего теоретической кристаллизации: от конструкта «общественно-политического реагирования» до непосредственно самой доктрины «гуманитарной интервенции».

Известно, что одним из первых в политологический дискурс этот термин ввел нынешний министр иностранных дел Франции Бернар Кушнер. В 1968 году он сформулировал положения о «необходимости западного вооруженного вмешательства в этнополитические конфликты с целью недопущения геноцида». Тогда Кушнер активно поддерживал сепаратистское государство этнической группы христиан игбо – Биафра, находившееся на территории Нигерии. В то время Кушнер активно сотрудничал с миссией «Врачи без границ», которая требовала вооруженного вмешательства Запада в Биафрский конфликт.

По словам эксперта по «гуманитарным интервенциям» Дайаны Джонстон, использование гуманитарных миссий для того, чтобы вызвать симпатии международного сообщества к одной стороне конфликта, обозначило резкий разрыв с традицией Международного Красного креста – сохранения строгой нейтральности в конфликтах ради доступа в зону боевых действий.

Кушнер выстроил логическое построение, согласно которому в каждом конфликте есть «хорошая» сторона, состоящая из жертв, и «плохая» сторона, которая хочет всех их убить. Поэтому, западное вмешательство, вызванное усилиями средств массовой информации, может разрешить эти проблемы посредством применения силы. Постепенно «реалистичное» направление философской школы, которое подвергает сомнению эти допущения, было дискредитировано как аморальное.

Эта концепция прошла апробацию после вьетнамской войны, когда группа французских интеллектуалов вела кампанию против социалистического Вьетнама («лодка для Вьетнама») и призывала мировое сообщество оказать гуманитарную помощь вьетнамцам, бежавшим от экономических невзгод в их разрушенной войной стране. Они нашли приемлемый способ отвлечь симпатии от вьетнамского движения освобождения, которое пользовалось практически всеобщим восхищением во время сопротивления американской войне. Игнорируя экономические лишения, вызванные многолетними американскими бомбежками, эта акция стала значительным шагом в сторону переоценки «левых» – обеспокоенных теперь исключительно и весьма активно «правами человека», но без учета контекста событий. Совсем не случайно, что все это совпало с кампанией за «права человека» президента Джимми Картера и Збигнева Бжезинского, направленной на восстановление морального авторитета США после вьетнамской катастрофы.

Югославские войны стали идеальной возможностью реализовать на практике то, что к тому времени превратилось в доктрину «гуманитарной интервенции». Это полностью совпало с потребностью Соединенных Штатов обеспечить НАТО новой доктриной в период после окончания холодной войны, которая бы позволила военному альянсу выжить и расшириться.

В это же время, в 1999 г., сам термин «гуманитарная интервенция» вошел в статус государственной политики США и Великобритании. В апреле 1999 г. в Чикаго в канун юбилейного Вашингтонского саммита НАТО премьер-министр Великобритании Тони Блэр впервые использовал его для определения будущей политики НАТО на Балканах.

В основу концепции был положен тезис о том, что гуманитарная катастрофа никогда не может считаться чисто внутренним делом того или иного государства и что международное сообщество не только «вправе», но даже обязано «решительно вмешаться» в подобные острые гуманитарные кризисы (т.е. на практике – во внутренние дела суверенных государств) «для их оперативного выправления». Налицо, таким образом, связь между «гуманитарной интервенцией» и еще одной активно продвигаемой рядом стран Запада концепцией «ограниченного суверенитета», также предполагающей возможность внешнего, в том числе силового, вмешательства во внутренние дела государств под гуманитарными предлогами.

Многие эксперты убеждены, что раннее и решительное военное вмешательство может стать эффективным сдерживающим средством для дальнейших убийств. Другие полагают, что максимум того, что может дать гуманитарная интервенция, – это приостановка кровопролития, которого может быть достаточно для начала мирных переговоров и оказания различных форм помощи. То есть, она позволяет выиграть время и, в идеальном случае, спасти многие жизни, однако не решает проблем, лежащих в основе конфликта.

Тема «гуманитарной интервенции», не в последнюю очередь с учетом ведущихся вокруг нее острых споров, также была выдвинута в число центральных на 54-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН, которая состоялась в сентябре 1999 г. в Нью-Йорке. Суммируя, можно выделить два отличающихся подхода к праву на «гуманитарную интервенцию». Одни государства (в первую очередь члены НАТО и ряд стремящихся в альянс страны) прямо допускают возможность вмешательства во внутренние конфликты под предлогом «гуманитарных катастроф» без санкции со стороны Совета Безопасности ООН. Главное для них – «притушить» кризис, не заботясь особо о региональных и международных последствиях своих действий. В позиции другой, гораздо более многочисленной группы стран, в которую входила до недавнего времени и Россия, упор делается на незыблемость закрепленных в Уставе ООН принципов – в частности, на исключительные прерогативы Совета Безопасности ООН по санкционированию мер принуждения, включая и военную силу.

Многие государства, в первую очередь развивающиеся и неприсоединившиеся, первоначально недостаточно энергично отреагировавшие на эту доктрину, сейчас заметно активизировались, так как начали понимать, что при определенных обстоятельствах любое из них может стать ее жертвой.

Компромиссную развязку попытался предложить в ходе сессии Генассамблеи генеральный секретарь ООН Кофи Аннан. Признав, что «вмешательство региональной организации без мандата ООН в Косово стало трагедией, бросило вызов всей послевоенной системе международной безопасности», он в то же время акцентировал сложность применения принципов Устава ООН в ситуациях, когда устоявшееся понимание национального суверенитета больше не отвечает стремлению народов к обретению фундаментальных прав.

В этой сфере компромисс не всегда может стать эффективной формулой согласованных международных действий.

Важнейший, в контексте международного права, принцип невмешательства во внутренние дела государств эволюционирует в направлении большей открытости.

Таким образом, доктрина «гуманитарной интервенции» представляет собой, по сути, право на «вмешательство с целью защиты прав человека» и несмотря на то, что легитимность и правомерность такого вмешательства остаются спорными, этот идея получает довольно широкое распространение в практике международных отношений.

1.2 Теоретико-правовые аспекты проблемы гуманитарных интервенций в современных международных отношениях

гуманитарный международный доктрина интервенция

Основной проблемой в организации гуманитарных интервенций является отсутствие четких юридических правил, и, к сожалению, после операции в Косово, необходимость санкций ООН на вмешательство уже не кажется такой насущной. Примером этого может служить «гуманитарная война», развязанная Соединенными Штатами в Ираке. Военное вторжение США на территорию Ирака и смещение действовавшего там политического режима создало прецедент, в результате которого возникла потребность в кодификации данного явления с точки зрения норм международного права, и к настоящему моменту эта потребность так и не удовлетворена.

Очевидно, что, к сожалению, большинство миротворческих и гуманитарных операций проводится скорее по причинам национальных государственных интересов, а не согласно новым международным нормам, пишет канадский исследователь С. Нил Макфарлей. И единственное возражение, которое можно выдвинуть против его тезиса, что и эти международные нормы, на основании которых проводятся гуманитарные интервенции пока тоже не являются закрепленной частью международного публичного права. Появившаяся в последнее время доктрина «право-долга гуманитарного вмешательства» является пока еще достаточно дискуссионной, и основания для подобного вмешательства пока еще не определены.

Проблема изменения норм международного публичного права также является одним из самых сложных вопросов мировой политики. Таким образом, можно предположить что возведение доктрины соблюдения прав человека в норму jus cogens будет достаточно сложным и длительным процессом. Однако это не дает права отдельным государством принимать самостоятельное решение об организации интервенций. Основным препятствием является суверенитет. В Хартии ООН национальный суверенитет государств-членов поставлен выше защиты прав человека. Правда, в сентябре 1999 года Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан заявил, что суверенитет может быть преодолен гуманитарной интервенцией в случае массовых нарушений прав человека. По мнению Генерального секретаря, Хартия является достаточно гибкой, чтобы допускать такое толкование. Действительно, Статья 42 Хартии в определенных ситуациях допускает военное вмешательство. А если гуманитарная интервенция не нарушает территориальной целостности и политической независимости, то она вроде бы не противоречит Статье 2.

Еще один аргумент в пользу гуманитарной интервенции вытекает из неопределенности формулировки параграфа 4 Статьи 2 Хартии, который гласит: «Все государства-участники будут воздерживаться … от угрозы или использования силы против территориальной целостности или политической независимости любого государства, или любым иным образом, несовместимым с целями Объединенных наций». ООН определяет свои цели как поддержание международного мира и безопасности, а также достижение международного сотрудничества «в распространении и поощрении уважения к правам человека и фундаментальным свободам для всех без различий по расовому, половому, языковому или религиозному признаку». То есть вмешательство во внутренние дела запрещается, по существу, в рамках внутреннего законодательства государств. То есть в тех сферах, в которых «сомнительное» государство не является участником международных договоров. Поэтому есть мнение, что как только оно подписывает, например, Всемирную декларацию прав человека, вопросы прав человека перестают подлежать исключительно внутренней юрисдикции государств. Если же вспомнить, что Всемирная Декларация прав человека 1948 года декларирует «признание неотъемлемого достоинства и равных и неотчуждаемых прав человека как основы для свободы, справедливости и мира во всем мире», то многие считают допустимой и такую трактовку: гуманитарные интервенции без санкции СБ ООН возможны в тех случаях, когда СБ не может реализовать свою цель – защиту прав человека. Что на мой взгляд является нонсенсом.

Если же вспомнить, что Всемирная Декларация прав человека 1948 года декларирует «признание неотъемлемого достоинства и равных и неотчуждаемых прав человека как основы для свободы, справедливости и мира во всем мире», то многие считают допустимой и такую трактовку: гуманитарные интервенции без санкции СБ ООН возможны в тех случаях, когда СБ не может реализовать свою цель – защиту прав человека.

Таким образом, в настоящее время легитимизация фактически невозможна в рамках нынешней системы международного права – причем, как минимум, по двум причинам. Во-первых, власти той или иной страны могут быть обвинены в злоупотреблении суверенитетом, но сам их суверенный статус государства подвергнуть сомнению нельзя. В такой ситуации принятие решения об интервенции зависит от множества факторов, как правило, далеких от гуманитарных соображений. Во-вторых, даже если международное сообщество вмешивается в ситуацию, то считается необходимым как можно быстрее восстановить суверенитет страны и, соответственно, создать на оккупированной территории относительно «легитимную» власть, а затем уже способствовать политическому и хозяйственному восстановлению, «сотрудничая» с этой властью.

В целом, в настоящее время вопрос о легитимности гуманитарных интервенций остается открытым, все зависит от того, какими именно нормами мы руководствуемся при оценке правомерности того или иного вмешательства.

2. Правовые аспекты гуманитарных интервенций в практике современных международных отношений

2.1 Вмешательство и санкции ООН

С 1948 года ООН провела 51 операцию, связанную с пресечением угрозы миру, предотвращением вооруженных конфликтов, наблюдением за прекращением огня и другими миротворческими целями (из них 39 – после 1988 года). За 11 лет с 1999 года ООН провел более 30 операций по поддержанию мира, среди них операции в Косово, Восточном Тиморе, Сьерра-Леоне и ДРК. Эти цифры и факты подтверждают растущую востребованность миротворческой деятельности ООН.

Законность и характер использования вооруженной силы в рамках Устава ООН и коллективной системы безопасности с целью защиты фундаментальных прав человека должны определяться и оцениваться в свете известных положений Устава и недавней деятельности ООН.

В статье 2 (4) говорится: «Все участники должны воздерживаться от угрозы или применения силы против территориальной целостности или политической независимости любого государства, равно как каких-либо других действий, несовместимых с целями ООН».

Правда, существуют два исключения, касающиеся данного запрета: статья 42 и статья 51. Статья 51 подтверждает «неотъемлемое право на индивидуальную или коллективную самооборону» и выходит за рамки рассматриваемой темы. Статья 42 разрешает использование вооруженной силы Советом Безопасности в том случае, если Совет решит на основе статьи 39 Устава, что ситуация представляет собой»… угрозу миру, нарушение мира или акт агрессии». В соответствии со статьей 24 Устава, только Совет Безопасности может определять, существует ли угроза миру, нарушение мира или акт агрессии и, таким образом, является единственным органом в системе коллективной безопасности ООН, обладающим правом решать,»… какие меры могут быть предприняты в соответствии со статьями 41 и 42 для укрепления или восстановления мира и безопасности». Статья 39 законно наделяет Совет правом использовать свои политические полномочия для определения мер по поддержанию или восстановлению мира и безопасности. Это право Совета Безопасности на «автоматическую интерпретацию» с целью определения тех ситуаций, которые представляют собой угрозу миру, нарушение мира или акт агрессии, а также принудительных мер, которые должны предприниматься в свете подобных решений, согласно статье 42, если Совет решит, что это необходимо и адекватно ситуации.

Существуют ли правовые барьеры для Совета Безопасности в положениях статьи 2 (7) Устава? Вероятно нет, поскольку статья 2 (7) открыто заявляет: «Ничто, содержащееся в данном Уставе, не должно давать право ООН вмешиваться в дела, по существу входящие во внутреннюю компетенцию любого государства, или требовать отмены представления таких дел на рассмотрение в порядке настоящего Устава, однако этот принцип не затрагивает применения принудительных мер, согласно главе 7».

Наряду со сделанными нами ранее замечаниями о том, что в государственной практике и в теории принято не причислять крупные нарушения фундаментальных прав человека к сфере исключительно внутренней компетенции государства, последнее предложение статьи 2 (7) не оставляет и намека на двусмысленность: Совет имеет право вводить принудительные меры, согласно статье 42, если, как отмечено в статье 39, злодеяния и другие систематические или массовые нарушения фундаментальных прав человека внутри государства представляют собой угрозу миру или затрагивают поддержание или восстановление международного мира и безопасности.

У Совета есть два пути в рамках статьи 42: он может принять принудительные меры, санкционируя проведение военных акций, или же может дать согласие государствам – членам ООН прибегнуть к использованию вооруженной силы. Из-за отсутствия особых соглашений, предусмотренных в статье 43 Устава, Совет не будет прямо решать вопросы о принудительных мерах военного характера, если не доказана их эффективность, возможность и политическая осуществимость в данной конкретной ситуации.

Если санкция на принудительные меры предоставляется государствам-членам, то какая-либо отдельная страна не должна сама прибегать к вооруженной силе для исправления ситуации в соответствующей стране (хотя принудительные меры являются обязательными и для соответствующей страны и для других государств). Это является лишь «рекомендацией, которая подтверждает законность использования вооруженной силы, что запрещено в других случаях статьей 2 (4) Устава.

Таким образом, ООН обычно не проводит гуманитарные интервенции самостоятельно, силами своих миротворческих контингентов, она санкционирует проведение военных операций странами-членами.

И эти гуманитарные вмешательства зачастую оказываются далеко не так эффективны, как ожидалось. Во-первых, действовать интервентам в таких операциях зачастую приходится не против разрозненных, слабо организованных и плохо вооруженных отрядов, а против регулярных армий – так было, например, на Балканах. И если какие-то государства или группы государств захотят использовать гуманитарную интервенцию как повод для вторжения в страну и параллельного решения собственных задач, то без применения вооруженных сил, причем в форме масштабных военных операций, им не обойтись.

Во-вторых, как отмечает ряд обозревателей, проводимые до сих пор гуманитарные интервенции показали свою малую эффективность в урегулировании конфликтов, имеющих внутригосударственный характер: лишь 57 из 190 внешних интервенций за весь послевоенный период (с 1944 года до конца 2008 года) привели к прекращению боевых действий.» (Е. Степанова). А это требует серьезной работы по совершенствованию всей миротворческой деятельности ООН и Совета Безопасности, принятия мер по повышению действенности гуманитарного вмешательства, если такое решение принимается ООН.

Следует тем не менее заметить, что ООН играет огромную роль в постконфликтном устройстве, добиваясь обеспечения мирного населения продуктами и медикаментами, устанавливая наиболее приемлемый для страны в данный момент политический режим. Все эти шаги по стабилизации ситуации в Косово были закреплены в соответствующих резолюциях и других документах ООН, например, до сих пор функционирует Миссия ООН в Косово (МООНК).

К тому же уже много лет идет дискуссия о недостатке средств и военного контингента для проведения различных миротворческих операций ООН. Страны третьего мира, как правило, с готовностью идут навстречу призывам ООН, однако их военнослужащие обычно плохо обучены, а снаряжение должно быть оплачено кем-то более богатым. Поэтому даже простое укомплектование необходимых контингентов представляет для ООН постоянную проблему вследствие явного нежелания мировых лидеров участвовать в миротворческих операциях и даже в их финансировании. Известно, в частности, что те же США задолжали в соответствующий фонд ООН 1.77 млрд. долларов. Причем неважно, какие именно гуманитарные операции предпринимаются, по охране гуманитарных грузов или поддержке государственных переворотов, поскольку нельзя допускать, чтобы, как пишет Н. Хомский, проявлялось «доминирующее отношение цивилизованных государств к институтам мирового порядка»

Конечно, деятельность ООН на протяжении последнего десятилетия свидетельствует о слабости этой организации и невозможности принятия эффективных решений Советом безопасности ООН в ситуации, когда обострилось противостояние между мировыми лидерами (как это было в вопросе принятия резолюции по Дарфуру, когда Китай наложил вето на проект резолюции от ЕС). То есть, нужно согласиться с тем, что для современных условий, для складывающейся принципиально новой во многих своих аспектах ситуации в политической, экономической, военной, информационной сфере, для изменяющегося спектра угроз, нового характера и возросшей интенсивности конфликтов требуется определенная корректировка и, может быть, пересмотр отдельных положений международно-правовой базы, подходов к миротворческой деятельности ООН, включая упреждающие действия этой организации, операции по поддержанию мира, постконфликтное миростроительство и др. Требуются, очевидно, и определенные организационные решения, касающиеся ООН, ее Совета Безопасности и других институтов, включая силовую компоненту миротворческой деятельности ООН. Но это тема для отдельного серьезного разговора.

И нужно отметить, что ООН уже начала работу по совершенствованию своих миротворческих механизмов.

Так, в 2000 году была создана специальная группа экспертов по операциям ООН в пользу мира, которую возглавил заместитель генерального секретаря ООН Л. Брахими. Перед этой группой была поставлена задача – проанализировать миротворческий опыт ООН (включая и причины неудачных операций последних лет – в Боснии и Герцеговине и особенно в Руанде в 1994 году, где в результате межплеменной розни погибли около 800 тысяч человек) и выработать рекомендации по повышению миротворческого потенциала ООН и реформированию ее операций по поддержанию мира. Обстоятельный и прагматичный доклад этой представительной группы (т.н. «доклад Брахими») был представлен ООН к Саммиту тысячелетия.

Таким образом, гуманитарное вмешательство является безусловной прерогативой ООН и хотя уже сейчас можно слышать различные дискуссии о слабости ООН и ее недееспособности, и это вряд ли может способствовать стабилизации мировой политики. Совет безопасности ООН является единственным органом уполномоченным принимать решения во области общемировой безопасности, и попытки других организаций взять на себя эти функции не ведут к положительному результату, поскольку альтернативы ООН пока нет.

2.2 Гуманитарные интервенции НАТО

Свои подходы к проблеме гуманитарного вмешательства, отличные от узаконенных ООН и ее Советом Безопасности, предлагаются (и уже практикуются) ведущими странами НАТО во главе с США. Эти подходы не только прошли апробирование в ряде регионов (в наиболее полном виде в 1999 году в войне НАТО против Югославии, в 2003 году во время вторжения в Ирак, в настоящее время в Ливии, где события, вероятно, будут развиваться по косовскому сценарию), странами НАТО была сделана попытка юридически закрепить вмешательство во внутренние дела суверенных государств с использованием гуманитарных предлогов в официальных документах Североатлантического альянса, принятых на Вашингтонском саммите в апреле 1999 года.

Так, по словам Б. Клинтона, отныне «такие операции, как югославская, становятся одной из типичных задач НАТО. Члены союза заявляют, что теперь для усиления собственной безопасности они должны быть готовы действовать не только на территории стран – участниц, но и на территориях как географически, так и по сути связанных с НАТО».

Предотвращению конфликтов и урегулированию кризисов посвящен раздел в Стратегической концепции Североатлантического союза. Эти задачи для «нового альянса» определены в ней как первостепенные. Альянс должен быть в постоянной готовности «содействовать эффективному предотвращению конфликтов и активно участвовать в урегулировании кризисных ситуаций, включая операции по реагированию на кризисы» (ст. 10). При этом военные возможности блока «составляют основу способности альянса при всех вероятных обстоятельствах содействовать предотвращению конфликтов и урегулированию кризисов на основе операций по реагированию на кризисы, не подпадающих под Статью 5 Вашингтонского договора», т.е. за пределами территории НАТО (ст. 29). «В этом контексте, – подчеркивается в ст. 31 Стратегической концепции, – НАТО напоминает о своих… решениях в отношении операций по реагированию на кризис на Балканах». Соответственно, ставится задача вооруженным силам НАТО, которые «должны быть готовы к участию в предотвращении конфликтов и ведению операций по реагированию на кризис вне статьи 5 Вашингтонского договора» (ст. 41).

Так, все нынешние действия США в отношении других стран полностью соответствуют решениям, принятым на юбилейной сессии Совета НАТО в Вашингтоне в разгар войны против Югославии. Эти решения, вопреки Уставу ООН, предоставляют НАТО право на «гуманитарную интервенцию» в любую страну мира, в случае, если этот блок сочтет, что там нарушаются права человека. Естественно, что обоим терминам – «права человека» и «гуманитарная интервенция» США может сегодня придавать сколь угодно расширительный смысл. И НАТО во главе с США активно пользуется такой возможностью, осуществляя «гуманитарные интервенции». Все это продиктовано следующим рядом причин:

Во-первых, США отнюдь не намерены упускать лидерства в европейской военной сфере – причем не только в НАТО, что само собой разумеется, но и в намечающейся конкуренции с вооруженными силами, создаваемыми Евросоюзом в рамках европейской политики в области безопасности и обороны и предназначенными для быстрого реагирования в случае кризисных ситуаций. Как и своего лидерства в реализации концепции гуманитарной интервенции, что позволяет, среди прочего, обеспечивать интересы США в объявленных ими жизненно важных зонах (которые, как известно, охватывают уже территорию Кавказа и Прикаспия), а при необходимости – силовое прикрытие экспансии американских компаний в их борьбе за рынки сбыта и источники сырья, стратегически важных трансконтинентальных коммуникаций.

Так, Г. Киссинджер в статье «Наше близорукое видение мира» (газета «Вашингтон пост», 10.01.2000) признает, что США как «оплот стабильности» «выступают посредником в решении ключевых проблем в горячих точках и направляют войска по всему миру с миротворческими миссиями, которые постепенно переходят в осуществление почти постоянной оккупации».

Во-вторых, Соединенные Штаты в результате серии непрекращающихся балканских войн и вооруженных конфликтов обеспечили не только свое постоянное военное присутствие в этом, еще недавно нейтральном регионе, но и практически полный контроль над стратегически важными Балканами, использование развитой и удобной военной инфраструктуры (аэродромы, морские порты, базы хранения и др.). Эту же тенденцию можно наблюдать и в других регионах, где США принимали активное участие в силовых акциях гуманитарного характера.

В-третьих, как ни парадоксально это звучит, но из вооруженных конфликтов, малых локальных и «гуманитарных» войн Соединенные Штаты могут извлечь и извлекают немалую финансовую и экономическую выгоду. Это связано с целым рядом факторов. Например, таких как: выгодное (не только в стратегическом, но и в экономическом отношении – за счет снижения расходов) размещение своих заморских сухопутных, авиационных и морских группировок в результате «победоносных» миротворческих кампаний; получение возможности «диспетчеризации» потоков капиталов, энергетических ресурсов, туристических потоков с целью создания благоприятной для экономики США конъюнктуры и конкурентной среды; доступ к более дешевым источникам сырья и энергоресурсам, установление контроля над ними и т.д. И США, похоже, не упускают возможности получить максимальные дивиденды от таких конфликтов, в том числе от «гуманитарных войн». Кто выиграл больше от войны в Югославии – Европа или США? Ответ может быть только один. Так, многие экономисты связывают падение евро по отношению к доллару именно с войной в Югославии.

Таким образом, вооруженные акции в Югославии, Ираке и других регионах, предпринятые в последние годы без санкции СБ ООН Соединенными Штатами и их союзниками, являются откровенным нарушением действующего международного права. Это – мнение большинства исследователей проблемы и специалистов по международному праву. И обосновывается такой вывод прежде всего тем, что ни Устав ООН, ни современное международное право не предусматривают не санкционированного Советом Безопасности ООН применения вооруженных сил государства или коалиции государств с вмешательством во внутренние дела других суверенных государств даже в случае доказанных серьезных нарушений там прав человека. В целом, концепция гуманитарной интервенции часто используется НАТО для прикрытия необоснованного вмешательства во внутренние дела суверенных государств.

Заключение

Таким образом, проведенный анализ позволяет сделать вывод, что сегодня на смену традиционному миротворчеству приходит новая его форма – миротворчество силовое, «военизированное». В глобальном мире гуманитарная деятельность все чаще принимает форму гуманитарных интервенций, или даже гуманитарных войн. Тенденция эта после 1999 года и агрессии НАТО в Югославии не только сохраняется, но и усиливается.

С другой стороны, надо признать и то, что резкий рост внутригосударственных конфликтов на межнациональной и межэтнической почве с использованием сторонами регулярных вооруженных сил или хорошо подготовленных и вооруженных боевых формирований, конфликтов, в которых, как правило, зачастую страдают огромные массы гражданского населения, происходят массовые нарушения прав человека, демократических прав и свобод, разрушается социальная инфраструктура, требует соответствующей реакции мирового сообщества и объективно повышает востребованность силовых гуманитарных акций. Но пока действенной стратегии противостояния таким угрозам глобальное сообщество не выработало. Причина этого видится прежде всего в тормозящей тактике США и других ведущих стран Запада, стремящихся оттеснить ООН и возглавить мировотворческий процесс, направить его в русло собственных политических и экономических интересов.

Крайне важно, чтобы миротворческие операции, включая гуманитарные интервенции, проводились исключительно под эгидой и по санкциям ООН, что будет гарантировать их беспристрастный и действительно интернациональный характер, не исключая при этом участия в них других региональных международных организаций – ЕС, СНГ, НАТО и др.

Гуманитарное вмешательство в дела суверенных государств в условиях глобализации становится одним из определяющих элементов формирующегося нового миропорядка. Более того, учитывая возрастающую его востребованность и такую характерную черту, как четко выраженный интернациональный характер (так, США, даже в тех случаях, когда решение о гуманитарном вмешательстве принималось на национальном уровне и вся основная нагрузка ложилась на их вооруженные силы, старались привлекать к участию в таких операциях на своей стороне как можно больше других государств, хотя зачастую такое участие носило чисто формальный характер) можно сказать, что силовое вмешательство по гуманитарным и другим поводам становится своеобразной «философией интернационализма» XXI века.

Как принципиально новое по своей форме и содержанию явление современного мира, оно требует дальнейшего тщательного анализа, всесторонней оценки сочетаемости с существующей международно-правой базой, возможных последствий ее применения, и, в конечном итоге, – если такая форма силового вмешательства в дела суверенного государства будет окончательно принята мировым сообществом – разработки теории применения и ведения силовых гуманитарных операций, введения их в жесткие рамки международного права.

Задачи эти представляются тем более важными в связи с тем, что, во-первых, гуманитарная интервенция, как и многие другие процессы и явления, вызванные глобализацией или сопутствующие ей, сочетает в себе и позитивное начало, и многие негативные черты как объективного характера, так и порою искусственно привносимые определенными заинтересованными силами. А во-вторых, уже сейчас стала явственно проявляться опасная тенденция своеобразной «приватизации» подобных акций отдельными государствами или союзами государств (речь идет в первую очередь о Североатлантическом союзе), создания собственной обособленной правой базы для таких операций, не совпадающей с общепризнанными международными законами и соглашениями или даже игнорирующих их, но зато выгодной этому государству или союзу.

Список источников и литературы

Аннан К. Обновление Организации Объединенных Наций: программа реформы. Доклад Генерального секретаря на 51-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Нью-Йорк: Изд. ООН, 2001.

Балканский кризис и проблема миротворчества. под ред. Хохлышевой О.О. H. Новгород, 2000.

Бордачев Т.В. «Новый интервенционизм» и современное миротворчество. М., 1998.

Бордачев Т.В.международное право и современный миротворческий процесс. Н. Новгород, 2004.

Миротворческая и гуманитарная интервенция: американский и западноевропейский подходы // США: экономика, политика, культура. 1998. №8; Данилов Д.А., Мошес А.Л., Бордачев Т.В. Косовский кризис: новые европейские реалии. М., 1999.

Модин Н. «Гуманитарная интервенция» как метод регулирования международных конфликтов. М., 2003.

Нил Макфарлей С. Многосторонние интервенции после распада биполярности // Международные процессы. 2008. №1, январь-апрель.

Нужен всеобъемлющий подход к кризисным ситуациям. На вопросы журнала «Европа» отвечает Хавьер Солана, Верховный представитель ЕС по внешней политике и политике и безопасности // Европа. 2000. №5.

Орджоникидзе С. Концепции гуманитарной интервенции исполняется год // Дипкурьер 2001, №6 URL:http://world.ng.ru/dipcorpus/2000–04–20/3_intervention.html.

Святенков П. Гуманитарные войны // Русский журнал. 2003. №11.

Североатлантический договор. 1949.

Степанова Е. Интернационализация локально-региональных конфликтов // Международная жизнь. 2009, №11.

Хомский Н. Новый военный гуманизм: Уроки Косово.М.:Праксис, 2002

Хохлышева О.О. Мир данности и иллюзии миротворчества. H. Новгород, 1996.

Черниченко С.В. Операция НАТО в Югославии и международное право // Международная жизнь, 2004, №6.

Шустов В. Способна ли ООН вести войну // Международная жизнь, 2000, №1.

Abiew F. К. The Evolution of the Doctrine and Practice of Humanitarian Intervention. The Hague, 1999.

Bellamy A. Power, rules and argument: new approaches to humanitarian intervention // Australian Journal of Innernational Affairs.2006.

Buckley W. Kosovo: Contending Voices on Balkan Interventions. Grand Rapids: Eerdmans.2000.

Chomsky N. Humanitarian Intervention // Boston Review.1993–1994.

Hodgson J. Libya, Arab democracy, and western policy // Open Democracy. March 2011.

Hoffman S. The Politics and Ethics of Military Intervention II Survival. 1995/1996. Vol. 37/4.

Humanitarian Intervention: Ethical, Legal and Political Dilemmas I Ed. by J.L. Holzgrefe and R. Keohane. Cambridge, 2006.

Johnstone D. Fools’ Crusade: Yugoslavia, NATO, and Western Delusions. New York, 2003.

Kouchner B. Media Doc of «Humanitarian Intervention». Sarko and the Ghosts of May. New York, 1968.

Luttwak E. Kofi's Rule. The National Interest, Winter 1999/2000, No.58.

MacFarlane Neil S. Intervention in Contemporary World Politics. N.Y., 2002.

NATO Handbook: The Strategic Concept of the Alliance. 1999.

Resolutions and decisions adopted by the General Assembly during its 54^th session. UN Publishings, New York, 2000.

Responsibility to protect. Report of the international comission on intervention and state sovereignity. New York, 2004.

Roberts A. Humanitarian War: Military Intervention and Human Rights II International Affairs. 1993. №3.

Seymor R., Lewis E. A humanitarian intervention? // New life project. 20 March 2011.http://www.newleftproject.org/index.php/site/article_comments/a_humanitarian_intervention

Solana J. NATO's role in Bosnia II Review of International Affairs. 1996. 15 April.

Strobel Warren P. Late-Breaking Foreign Policy: the News Media's Influence on Peace Operations. Washington, 1997.

The Universal Declaration of Human Rights. 1948

United Nations Charter. 1948